Свободный ветер

Все-таки дом – не место, а люди.

°«Лунное сердце» Чарльз де Линт

      Чиби не привык бродить поздними вечерами по проселочным дорожкам, порой, таким узким, что едва ли помещались тонкие ступни, явно не походившие на ноги старшего брата, а иногда столь широким, что, казалось, несколько драконов могут разминуться. Куртка не греет так, как хотелось бы, накинутая всего лишь на темноватую рубашку, так сильно напоминающую по цвету старые черепичные крыши домов, что Юго иногда упоминал, вновь рассказывая о приключениях. В такие моменты Гругалорагран, поддаваясь своей юношеской задорности и желанию казаться взрослым, только фыркал, а ушки опускались низко, словно тонкие серебряные сережки были крайне тяжелыми, и бурчал о том, что данные истории уже никого не забавят, ведь выучены наизусть. Даже Адамай, привычно серьезный и строгий, не позволяющий слишком сильно грубить взрослым, а особенно близнецу, молчал, нахмурившись, сложив на широкой груди руки, чем только вызывал волнение Юго, чуть облизывающего засохшие губки, покрывшиеся белыми трещинками от постоянных порывов северного ветра.       Чиби и сам толком не знает, зачем покинул теплый дом, согретый драконьим пламенем, пляшущем в бревнах камина, переливающийся красивыми оранжевыми вспышками и красными танцами красавиц, наполненный ароматом блюда Юго, который, судя по запаху, добавил много специй, такой родной, что и заменить было нельзя. В одних только штанах, чуть растянутых временем на коленях, темных, словно самая непроглядная ночь, когда на небе не видны сотни мерцающих звезд, он нацепил на босые ноги сапоги, — приятные, кожаные, обитые изнутри мехом, на небольшом каблучке, что так подходил нынешней изящной фигурке Чиби, — а после, зацепив с крючка куртку, шмыгнул во двор.       Морозный ветер только начавшейся весны укусил за щеки, тут же покрывая их красными пятнами, пока мальчишка засунул руки в неглубокие карманы, — сама куртка представляла собой довольно плотную тяжелую ткань, совсем не обтягивающая тело, но хорошо сидящую в плечах. Чиби бы с радостью стянул шапку, обнажая голову, а после накинул капюшон, чтобы теплый мех коснулся подбородка и нежной кожицы личика, но он упорно поежился, прикрыв глаза. Спустившись с небольшого деревянного крыльца, Чиби устремился вперед, к мерцающим огням поселения, но так и не дошел до него, остановившись и наблюдая, как за окнами мелькают силуэты, торопящиеся, таскающиеся кастрюли, или вовсе сидящие за какими-то неизвестными записями, которые в скором времени попадут в руки короля.       Чиби не задавался вопросами, почему никто из старших братьев не пошел за ним — те давали свободу в вещах совершенно нужных, словно понимали даже больше, чем надо, и в глазах их, всё еще крайне юных, было осознание ситуаций страшных. Порой элиатроп всматривался в профили и видел, что, пусть они прошли сотни испытаний, видели ужасы, оставляли кровь на пальцах, а магия их давно ушла за пределы возможностей Чиби, молодость всё еще таилась красотой в каждом движении и слове, смешке или случайно вздернутых бровях. Мальчишка слышал перешептывания других элиатропов — короли были крайне молоды для их рас, от этого-то, по их мнению, и большинство проблем.       Ох, юные годы всегда оставляли за собой следы от непонимания, агрессии, скачущей тоски и радости, которые смешивались, выливаясь в ссоры и долгие перемирия, чьи-то долгие ночи в теплой постели и бесконечные реки слезы, что никак не останавливаясь. Чиби, не достигший даже подросткового возраста, не понимал и половины всей сути сказанных слов, но осознавал, что не повторит истории братьев — не будет никогда сумасшедшего Нокса, а Килби он будет качать на руках, пока за окнами не возникнет ужаса Огреста. Юго как-то грустно улыбался каждый раз при упоминании собственного возраста, пусть и выглядел как взрослый мужчина, считался таковым и преподносился, но против природы никто не был в силах пойти, поэтому иногда на пару с близнецом вёл себя хуже любого взбешенного юнца.       Если бы только братья росли в обществе собственных раз, сейчас бы были едва ли четырнадцатилетками, которые не имеют права голоса, слова, и, пусть умеющие драться и стоять за себя, оставались бы для взрослых всё такими же слабенькими и неумелыми. Должно было бы пройти несколько десятков лет до полного формирования тел, магии, осознания и личностей, но Юго с Адамаем нет и сорока пяти, но на голове одного негласная корона, ответственность за восстановление цивилизации, совет таких же не сильно взрослых детишек, отобранных еще Норой. Гругалорагран говорил, что всё это просто какое-то бесполезное занятие, ведь мама, — между прочим, вполне родная, — своей помощью только всё испортила. Спасибо большое, что дала им отдельное место после полного разрушения, только вот что делать с этим было?       Юго просил не лезть в эту историю и никогда не рассказывал, а сами мальчишки были детьми и уже практически ничего не помнили толком, только папу, Емельку, мелькающие зеленые леса Садида с прекрасными тропками, путающими среди лиан и капающих с неба капель, да что-то страшное, ужасное, черно-красное. Адамай как-то шептал близнецу, что это память сама решила стереть слишком травмирующие воспоминания и им даже на руки, что другие члены Совета не помнят никаких интриг, споров, драк и мелькающих в воздухе энергий, всплесков стазиса, который нёс с собой только разрушение. Чиби пытался несколько раз выпытать нужную информацию, но все хмурились, глотали слезы, отворачивались и просили закрыть рот, ведь этот момент истории вспоминать не хотелось, а разбираться стоит только с настоящим. Гругал только выплескивал в воздух собственные силы, от чего голубые яркие пятна разгоняли птиц, кричал так, что, кажется, земля начинала дрожать, но всё равно не мог вспомнить и узнать события прошедших лет. Первые их мысли связаны с новым домом, старшими братьями, заменившими отца, и маленьким шрамом неизвестного происхождения на руке Чиби — сейчас крошечная белая полоска была практически не видна.       Мальчишка словно чувствовал, как Адамай подходит к окну, а хвост его скользит по деревянному полу, одергивает шторку, наблюдая, как он спускается вниз, мимо заполняемых летом бочек, вдаль, с холмика, чтобы оказаться на пересечении дороги, ведущей к чужим домам. Юго только отрывается от кастрюли, оглядывается на близнеца взволнованно, а слабый свет вакфу от скинутого с головы капюшона падает красками на светло-русые волосы, давно уже жесткие, впитавшие в себя соленый морской воздух и мощные порывы ветров пустынь. Каша совсем скоро будет готова, а бурлящие внутри овощи придают ей сладковатый привкус, рука его останавливается в опасной близости от горячей ручки, но король не двигается. Дракон только озабоченно качает головой, делая какие-то особенные выводы, а после подходит, многозначительно кивая на почти утонувшую ложку в блюде. Юго охает, выхватывает ее, болезненно стряхивает и кидает в таз, где замачивается посуда, пока Адамай только достает тарелки, — в таких ситуациях не ждали, прекрасно знали, как хочется побыть в одиночестве.       Гругалорагран эту кашу не особо жаловал, просто глотал, даже не жуя, не беря в руки хлеба, а после прихватывая кружку крепкого травяного чая, и испаряясь в комнате. Дракончик наверняка откажется ужинать со старшими братьями без близнеца, только схватит миску, получая грозный голос Адамая, который, однако, ничего не сделает, и останется с Юго на кухне, ловя на себе уставшие глаза, карий цвет которых уже давно не кажется чем-то сверкающим, как камы.       Возвращаться домой отчего-то не хотелось. Так хорошо было стоять на улице, обдуваемый ветром, который ласкал щеки, заползал через шею под одежду, проходился своими ледяными пальчиками по груди и спине. Погода к вечеру вновь испортилась, несмотря на веселые весенние трели, но Чиби чувствовал приближающийся аромат — свежий, свободный, сладковатый, который несет с собой только счастье и беззаботность. Сейчас, среди рвущихся вверх деревьев, за которыми скрывались поля и шумящие огромные реки, в которых так весело было резвиться летом, окунаясь с головой и чувствуя, как полностью уходят проблемы, мальчишка ощущал себя просто листком, подхваченным осенью и испаряющимся среди сотни ярких красок. Зима уходит вместе со страхом и грустными взглядами, трясущимися руками и злостью, засевшей глубоко в груди, когда взрослые перестанут прятать презрение в воротниках и, наконец, улыбнуться, отдавая приятным лучам, согревающим землю.       Поселение элиатропов было небольшим — да и куда им целый город, если их едва ли набиралось на деревеньку? Чиби уже давно выучил, что их собственный дом стоит чуть поодаль, среди шумящих кустарников, которые летом покрываются красивыми голубоватыми цветами, источающими приятную энергию, что мягко касается пальцев. Вокруг крыльца шумела трава, которая касалась ног утренней свежестью, на лавочке Чиби часто оставлял кофты, забывая об их наличии, пока наблюдал за играющими вдали сверстниками. Если обогнуть дом по левой стороне, мимо больших деревянных бочек, то выходишь к месту, где появляются грядки с неизвестными ранее овощами, — удивительно, как в этом маленьком мирке было всё обустроено.       Чиби, на самом деле, огород не любил. Сначала нужно одеться так, словно тебя в грязи нашли, выходишь ранним утром, садишься в этих грядках и начинаешь искать сорняки под возмущенные крики «Стой, ты мне сейчас и то, что нужно, вырвешь», складываешь зелень в ведро, а потом еще и бегаешь, поливая лунки. По вечерам драконы возвращались домой с тазами красноватых ягод, имеющих кисловатый вкус, из которые потом мялись и закручивались в банки, спускаясь в погреб, полный всевозможных неизвестных предметов. Чиби всегда с интересом туда забирался — по прямой от двери, поднимаешь тяжелый ковер и обнаруживаешь люк с металлическим кольцом, под которым тут же оказывается крепкая деревянная лесенка. Внутри оказывалось прохладно, пахло сырой землей и чем-то неизвестным, и Чиби мог только с интересом наблюдать за всей открывшейся обстановкой.       Дома остальных тоже не отличались роскошью — маленькие, одноэтажные, с собранными печами и каминами, крошечными окнами да внутренними двориками, которые летом расцветали яркими красками. Мимо кривых улочек, если их можно так назвать, вели обычные земляные тропинки, переплетались и расходились, а Чиби звал все небольшое население наизусть, поэтому в любой момент можно было подойти и просто постучать по стеклу. Элиатропы устраивали праздники, зажигая лампы и сбрасывая шапки, а вечерами тушили свечи и укладывались спать, пока вокруг шумел густой лес, совсем не похожий на те, что Чиби помнил. Он был прекрасен, зелен, но, с тем, весь наполнен чистейшей вакфу, с интересными цветами, принимающими элиатропов как родных детей.       Чиби не пропадал в зарослях или не утопал в веселых ручьях, наслаждаясь каплями, летящими в лицо, только наблюдал за другими, а иногда рассматривал рвущийся сквозь листики свет и как будто ощущал незнакомый морской воздух. Мальчишка никогда не слышал кричащих чаек, не чувствовал водорослей где-то под ногами, не раскидывал руки в стороны, пока корабль раскачивался на волнах, а вокруг абсолютно ничего, кроме водной глади. Элиатроп не ходил по берегу, пока горячий песок прилипает к ступням, а волосы становятся пористыми от влажности, где-то далеко бегают маленькие крабики, и горьковатый аромат пальм остается осадком. Мальчик никогда не видел этого в Мире Двенадцати в своем осознанном возрасте, но как будто отчетливо помнил все свои эмоции и даже видел перед собой бьющиеся о скалы волны, оставляющие после себя белую пену.       Чиби круто разворачивается и идет до дома быстрым шагами, не боясь споткнуться и упасть в не растаявший сугроб носом. Мальчик несется сквозь мороз обратно, не открывая порталов, только глубже в карманы просовывает руки, пытаясь отогреть начавшие мерзнуть пальчики. Дом у них небольшой, но приятный, с красивыми окнами, уже скрытыми шторами, только вот сквозь них всё равно было видно, как маячит свет от ламп. Иногда, правда, хотелось вернуться в Емельку, вновь пробежать по таверне, утонуть в криках гостей, рассевшихся в зале, а не запереться в комнате или ванной, замерев с зубной щеткой во рту, пока волосы сбились в гнездо. Чиби улыбается воспоминаниям криво, словно не своей мимикой.       Мальчишка открывает дверь, пропуская в коридор морозный воздух. Внутри повис вкусный запах ужина, бумаги и чернил, а из гостиной, служившей с этим и столовой, был виден слабый свет. Старшие братья еще не спали, но и в комнату не ушли, оставшись внизу, около кухни с посудой, которую Адамай отмывать будет с утра пораньше, не зажигая свеч, а Гругалорагран наверняка испарился в темноте небольшого второго этажа. Чиби застыл лишь на мгновение, словно вовсе не узнал местность, попытался стряхнуть с себя остатки ностальгии и грусти по ушедшим дням, ведь всем трудно сейчас, только что-то никто взахлеб не рыдает. Разве Юго и Ади не скучают по папе? Очень даже! Парни помнят Альберта даже лучше в силу возраста, только вот не могут позволить себе лишних эмоций, ведь нельзя показывать младшим братьям хоть каплю неуверенности и слабости.       — Пришел? — выдыхает Юго, подпирая плечом стену коридора. Он прокрался из гостиной тихо, так и замер, в одной широкой бежевой рубашке, овальным воротом открывающей крепкую шею, длинными рукавами достигающей запястий и прикрывающей бедра. Чиби, конечно, мало интересовали ноги старшего брата и какие на нем трусы, да и в доме были одни парни, родные братья, кого стесняться? Мальчишка и сам по утрам выходил из комнаты в одном только нижнем белье, шлепал по коридору, а на него никто внимания не обращал. По сути, Адамай и Гругалорагран, пребывая в форме драконов, были вообще голыми. Чиби вдруг хотел огрызнуться, показать острые зубки, но в один момент передумал, молча расстегнул пуговички куртки, тряхнул ею, пока от сапог на полу оставалась внушительная лужа. Ох, придется опять всё тряпками вытирать, а пахнут они так, что завтрак просится наружу. — Кушать хочешь?       — Хочу.       Юго кивает, тут же разворачивается и Чиби слышит приглушенный голос Адамая. Звон тарелок, шуршание пальцев по ящику со столовыми приборами, ударившаяся об стол крышка кастрюли. Да, времени не хватало, но он всегда старался заботиться, помогать, давать советы, практиковаться в магии, показывать мир вокруг и даже выводил на пикники. Чиби понимал, что старшим братьям тяжело и не всегда удается в полной мере помогать своими шутками, объятиями, нежностью и настороженностью, оставленными на столе книгами и обработкой содранных коленей. На них навалилась забота о целой цивилизации, которую еще восстановить нужно, но близнецы, однако, умудрялись находить время на семью, сказки и совместное приготовление ужина, какие-то нелепые игры и догонялки, фокусы, сияние вакфу на ладошках и всего лишь душевное тепло.       Чиби стягивает ботинки, чувствуя, как замерзли ноги, пальцы тут же касаются пола, и он аккуратно проскальзывает дальше, пока по спине струятся капельки пота. Прогулки зимой — отдельное испытание, которое элиатропу вовсе не нравилось, но менять одежду сейчас не хотелось еще больше, чем вновь выходить на улицу, поэтому, взвесив варианты, Чиби благополучно решил не переодеваться, за что получит обычное «воняешь» от близнеца.       — Садись, — выдыхает Юго, оставив тарелку на столе.       Над блюдом не струится приятный светленький дым, но Чиби подозревает, что еда теплая. Пахнет, как обычно, очень даже вкусно, что слюна сама собой образовывается во рту, и мальчик, через стеснение, опускается на стул. Ужин со старшими братьями становился жутче с каждой секундой, пока они сидели над разбросанными бумагами, где оставались странные пятна чернил, заметки и что-то совершенно непонятное, а Чиби словно никак не мог помочь, да еще и ел крайне много.       Юго смотрел совсем недолго, ровно как и близнец, уперев в него красивые карие глаза, так напоминающие кофейную крепкую гущу, которую когда-то любили посетители таверны, кору деревьев, над которыми шуршали зеленые листочки с маленькими капельками, и что-то совсем неизвестное. Его крепкие мускулистые руки уперлись в стол, на котором уже виднелись порезы от ножей, когда кто-то случайно промахивался или нарочно не брал доску, следы от когтей когда-то вцепившегося в него Гругалораграна.       История интересная — дракончик, уже научившийся принимать человеческую форму и отличающийся в ней, как и все представители данного рода, непривычно чувствительными и постоянно дергающимися ушами, заостренными на конце, вдруг захотел сережки. Просить он пришел, удивительно, не Юго, а Адамая, который, по всем соображениям Гругала, должен был понимать больше, как дракон чувствовать прихоти и иногда совсем неконтролируемое желание охотиться.       Чиби постоянно улыбался, наблюдая, как драконы нервно скалятся, а ушки их то поднимаются вверх, улавливая любой звук, то, вдруг, словно у экафлипов, резко опускаются вниз или прижимаются к голове.       Адамай, конечно, на такое заявление чуть не поперхнулся слюной, быстро-быстро заморгал, а потом пожал плечами. Раз захотелось — то надо делать. Зная нрав Гругалораграна, если бы не разрешили, вытащил бы из старой миски иглу и пошел прокалывать куда-то за дом, обработав всё только одной слюной, поэтому дракон пришел к тому, что уж лучше в гостиной под присмотром, чем непонятно где и в каких условиях. Юго смог только выдохнуть, потом окунулся в воспоминания, но помочь согласился — Гругалораграна при дневном свете усадили на стул, и, пока элиатроп обрабатывал иглу, аккуратно вдевал нитку, Адамай крепко обхватил чужую голову, чтобы, вдруг, не промазать и не задеть что-то лишнее.       Гругал челюсти сжал так, что зубы скрипнули, а Юго взглянул на близнеца глазами, полными боли, потому что удержать молодого бойкого дракона всё равно что пытаться сдержать падение дворца с огромной высоты. Адамай услышал только хруст дерева под чужими пальцами, пока близнец аккуратно крутил нитку в чужом ухе, потому что для тяжелых золотых сережек, которые Юго откопал неизвестно где, рана был слишком сильной.       Уже через месяц дракончик демонстрировал красивые сверкающие красные камушки в ярком желтоватом свете украшений на обоих ушках, вызывая только улыбки старших братьев, усмешки и легкое фырканье: «Давай, покрутись, покрасуйся». Чиби только хохотал, дергая близнеца за хвост, на что тот только рычал, в шутку кусая за пальчики, даже не оставляя следов, а Юго успевал в этот момент дернуть длинную черную косу, вызывая крик и бешенство. Адамай, порой, для полноты картины, обхватывал совсем тоненькую детскую талию хвостом, приподнимая над полом, и вмиг всё становилось таким прелестным, семейным, атмосферным.       — Не замерз? — интересуется Юго, и Чиби молча наблюдает за его русыми прядями, привычной челкой спускавшейся на высокий лоб. Адамай поднимает глаза вопросительно, и все нужные бумаги уже лежат на столе, а не находятся сжатыми между пальцами, что обозначает внимательность.       — Немного, — выдыхает Чиби, аккуратно дуя на ложку скорее по привычке, чем по причине горячей еды. Каша приятно обволакивает рот, спускается по глотке и легкой тяжестью отдается в желудке.       — К тебе Сине заходил, — вдруг уточняет Адамай, поняв, что разговор заходит в неприятное русло, хотя и сам отличался чувствительностью в такие моменты и обожал спорить, выпуская пар из ноздрей, до самого конца, доводя Альберта в свое время до сильного волнения. — Хотел взять какую-то запись, попросил завтра забежать к нему, и еще сушеные сестрой грибы предлагал.       Сине — что значит «весенний ветер» — парень смышленый, легко нашедший язык с Чиби, пусть и был довольно-таки старше его самого. Он отличался своим спокойным нравом и нежеланием лезть в любые конфликты, которые возникали среди братьев, любовью ко всей механике, с огромным восхищением слушавший все рассказы короля о Суфокии. Пусть они с Чиби еще ничего не изобрели, но легко могли просидеть в комнате несколько часов, болтая обо всем, что попадется под руку, на что Гругалорагран ревностно вздыхал, но Сине признавал своим другом, а тот с удовольствием заплетал дракону красивые косы с ленточками, что научился делать на младшей сестренке.       Парень, пусть и был довольно стабильным в плане своих эмоций, обожал праздники и всегда стремился уволочь своих близких на всевозможные развлечения, после которых, бывало, болела голова, но всегда получал одобрение Юго и Адамая на долгие прогулки с братишками.       — Он, как всегда, вовремя, — фыркает Чиби, проводя по каше так, что она легко липнет к стенкам глубокой деревянной тарелки. Сюда бы хоть немного мяса, но сегодня, братья, видимо, решили обойтись только этим, хотя Адамай и Гругалорагран, должно быть, уже нашли куски в погребе, а, если нет, легко сходили бы глубже в лес ради еды. Чиби совершенно лень искать любое другое пропитание, хотя кухня и все ее ящики были открыты.       Юго вместе с близнецом не привыкать к тому, что еды может быть крайне мало (или вовсе отсутствовать), к тому же совершенно не вкусная, больше напоминающая пыль. Чиби же, живший с отцом в таверне и получавший самые разнообразные блюда, всё равно оставался непривычный к этому, если первое время после попадания в другой мир питался непонятными травами и пойманными животными. Элиатропы, бывало, даже не знали, можно ли принимать в пищу тот или иной продукт, поэтому путем проб и ошибок установили более-менее приятное разнообразие блюд. Все же, у них было как минимум два дракона, из которых охотники куда лучше и сильнее охотников, даже подготовленных Норой.       Когда выдавалась свободная минута — старшие братья брали их в лес и обучали тому, как правильнее подкрадываться и скрываться среди кустов. Сила вакфу — польза, которая легко играет на руку. Чиби наблюдал за Юго, легко скользящем среди ветвей, опираясь одними пальцами рук, и крепко стискивающему в своей руке заранее подготовленный клинок. Не проходило минуты, как картина сменялась демонстрирующим Адамаем, который, пусть и мог, не использовал только силу, а подталкивал к более магическим способам охоты.       Первое время, пусть и, не помня всего ужаса, Чиби вздрагивал от вида крови, летевшей от удара, прикрывал рот руками и быстро моргал, пытаясь не заплакать. Он всё еще помнит липкий алый слой, который оставался на пальцах и чужих лицах, от которых тошнота подозрительно крепко вставала в горле, не позволяя вдохнуть, грозясь вырваться привычными кашляющими звуками. Юго гладил по волосам каждый раз, пытаясь успокоить, хоть мальчик прекрасно осознавал, что мясо не появится само собой, а есть хочется, поэтому нет вариантов, кроме учебы, ведь не всегда будет возможность отправить кого-то в лес.       Драконы — огромные существа, легко охотящиеся, с острыми ногтями, способными разрывать землю, крепкими телами, которые не так уж и просто пробить. Чиби помнил и ощущал силу чужих крыльев, разрезающих воздушные потоки, рокочущие звуки из теплой груди, и ужасающие вспышки яркого пламени. Это всего лишь его братья, способные одним движением хвоста отбросить тело элиатропу в скалу, с клыками, что легко оставляют после себя рваные раны. Чиби пугался драконов редко, в особые моменты их злости, когда вокруг летали искры вакфу и стазиса, что резко переплетались, вырывались вместе с рыком и громкими криками.       Мальчишка едва сознания не лишился, когда Гругалорагран быстрым движением вцепился в глотку маленького зверька, а челюсть захлопнулась, пока кровь крупными струйками стекала от губ до подбородка и горячими каплями оставалась на земле, среди высокой травы. Адамай, готовый в любой момент поймать брата, от детского шока, двинулся ближе, не сводя глаз с Гругала, который только нервно водил хвостом из стороны в сторону. Охота — самое обычное занятие, и для них в нем нет и капли ужаса, только вот Чиби, все же, воспитывался немного иначе, кошмара Юго в двенадцать не познал, поэтому дрожащие губы были привычной реакцией.       В тот же день, закрыв глаза, мальчишка сжал в ладони крепкую ручку ножа, поборол свой страх, пусть после и лил слезы, которые вытирали теплыми пальчиками, что оставляли соленые разводы на коже.       — Вы опять что-то придумали? — Юго опускается на стул, чуть подвинув его, и Чиби вновь прерывается, задерживая ложку в воздухе.       — Это всего лишь небольшой эксперимент.       Адамай с Юго переглянулись с подозрением, вспомнив громкий хлопок, разлетевшийся на осколки график, застывший под самым потолком Гругалорагран, испуганный Чиби и перемазанный Сине. Самый последний их эксперимент закончился именно так — долгой уборкой комнаты, легким шоком и тяжелыми вздохами старших братьев, которые потом открывали окна, пытаясь выветрить отвратительный горький запах. У Юго всё еще вызывает смех воспоминание, как Адамай отрывал младшего брата, вцепившегося когтями в потолок, от дерева.       — Я новые ставни крепить не буду, — вдруг взметнулся дракон, а черты его морды напряглись, как во время очередной ругани или драки.       — Ой, — махнул рукой Юго, пока Чиби впихивал в себя кашу, — вспомни, как мы папе стол сломали во время догонялок.       Адамай глаза закатил, потому что подобных историй были сотни, но, с тем, в глубине темных зрачков, полных, как когда-то светившихся над Емелькой звезды, мелькнула грусть, пропитанная виной и одновременным непониманием всей этой ситуации. Чиби, порой, тянула усмехнуться, про них-то с Гругалом матушка забыла, словно и не существовало вовсе. Маленький элиатроп, маму никогда не видевший, был, конечно, обижен и оскорблен, но довольно легко забыл — не всё же ему плакать о том, кто даже не потрудился помочь детям, в итоге приведя их к душевным потерям. Чиби был счастлив в другом мире, там, где их никто не тронет и не обидит, под покровительством старших братишек, так ласково поправляющих отросшие пряди волос.       Настоящее знакомство с Сине вышло ужасно неловким, одним летним вечером мальчишка сбежал по лестнице, и заметил сидящего за столом парня, лет четырнадцати на вид, не более. На голове его шапки не было, от этого яркие вспышки длинными полосами падали на достигающие плеч мягкие каштановые волосы, в тот момент заделанные в невысокий хвост, уже спутанный и как будто неухоженный. Лицо казалось чуть резким, с высокими скулами, плавной линией спускающихся от чуть припухлых, еще юных, щек к подбородку. Губки — словно фейерверки, только вот брови постоянно хмурил. В тот момент Юго ласково подозвал Чиби, и представил юному другу: «Сине, в будущем ведущий инженер».       Паренек тут же засмущался, только глаза его, карие, глубокие, почти такие же, как у Юго, были полны тоски и какого-то разочарования. Слишком многое он видел и помнил в столь небольшом возрасте, но сделать уже ничего было нельзя, от этого-то и прятал любую боль за веселой улыбкой. Широкие плечи показались Чиби словно крепкими корнями деревьев, растущих недалеко от деревни, только спина постоянно подавалась вперед, словно Сине куда-то спешил. Совсем не выделяющаяся талия, крепкий живот, едва заметные тазовые косточки и мощные ноги, которые легко могли показывать трюки. Парень сидел в широких штанах, босой, да майке, которая совсем не обтягивала тело, только хорошо на плечах держалась.       Совсем скоро Чиби был отправлен в комнату, чтобы не слушать взрослые разговоры, только вот слух драконов всегда был лучше, а Гругалорагран являлся крайне любопытным ребенком. Старшие братья и не очень заботились, чтобы детишки уши закрыли, потому что множественные чертежи да редкие шуточки были неотъемлемой частью жизни до тех самых пор, пока Сине из большой сумки не вытащил пару темных бутылок. Чиби как сейчас слышит легкое, с усмешкой: «Выпьем, мои золотые короли?».       Адамай с Юго переглянулись, дракон неловко плечами пожал, давая близнецу полную ответственность за эту ситуацию, на что элиатроп странно губы поджал, немного задумавшись. Иногда расслабиться бывало полезно, пусть и не совсем воспитанно, всё же, не хотелось, чтобы Чиби с Гругалом видели пьющих старших братьев, но ведь и до потери сознания никто употреблять не собирается. Мелкие сидят в комнате, Сине уйдет совсем скоро, а работа в таверне уже давно научила засматриваться на выпивающих взрослых, поэтому ничего страшного не случится. Юго вдохнул, — сам в детстве часто наблюдал за бокалами и огромными кружками алкоголя, которые папа выносил на подносах и не позволял брать, но ведь психика от этого не расшаталась, да и Адамай за столько лет жизни в Емельке как сосед не начал пить без разбору.       Сине, улыбнувшись шире, легонько звякнул бутылками друг о друге, привлекая чужое внимание и подталкивая к действиям. Совсем скоро Чиби и Гругалорагран станут достаточно взрослыми, чтобы с другими ребятами, спрятавшись за дальними постройками, использовавшимися как пустые помещения и подобия складов, тихо пробовать, а потом прятать стеклянные глазки. Начнется крутка сигареток, кашель и вранье, что ничего не было, хотя от рук пахнет, пусть даже додумались зажать дымящиеся травы не пальцами, а подручным средствами. Юго не забудет, как сам, один раз попробовав, больше не пытался, а они с Адамаем на пару жевали листья, терли по локоть руки с мылом дома, а папа всё равно почувствовал, пусть ничего не сказал, только глазами уставшими проводил спать, только пробурчал, что «надымили хуже мужиков взрослых».       Дракон, уловив слабое согласие близнеца, поднялся с места и подошел к шкафу. Спустя несколько минут о стол ударились кружки, потекла горячительная жидкость, чуть более темная, чем ягоды, растущие на колючих кустах, крепкий запах настойки ударил в нос и Адамай чуть поморщился. Юго только хихикнул, пока Сине поднял посуду вверх и замер на несколько мгновений, словно ожидая, что кто-то из мужчин решить сказать тост.       — За вас! — говорит молодой «инженер», тут же опрокидывая в себя весь стакан, от чего король чуть рот не открыл. Такой юный, а уже выпивает лучше заправских алкоголиков, которые любили выходить из таверны, державшись друг за друга под громкие возгласы.       — Благодарю, — выдыхает Юго, стукается с Адамаем кружкой и пробует. Горькая жидкость растекается по рту, гадким ядреным вкусом остается на языке, обволакивает все пространство, а после стекает по глотке в желудок. Тут же становится тепло, король выдыхает, и ощущает себя окутанным драконьим дыханием, таким приятным и родным.       — Только чуть аккуратнее, а то ты сейчас приляжешь тут, — говорит Адамай, замечая, как Сине, чуть пошатнувшись, наливает себе второй стакан. — Я тебя домой нести не планировал.       — Мой дорогой, — шепчет парнишка, и во всей его фигуре мелькает детское безразличие, — я дойду самостоятельно, спасибо за заботу.       Когда Чиби спустился спустя добрый час, Сине, как выразились братья, «развезло». Парнишка сидел, держась пальцами за стол, за счет чего пытался удержать тело в вертикальном положении, улыбался и хохотал о чем-то неясном, а глаза его были пустыми, словно никогда и ничего не знали вовсе.       Адамаю, все же, пришлось уводить Сине домой, попутно останавливаясь на улице, позволяя провериться, чтобы младшая сестренка, — Алатира, — не заметила отвратительного состояния. Чиби тогда взволнованно покосился на убранный стол, но на прямой вопрос Юго о волнении, только покачал головой, а потом поднялся обратно в комнату. Совсем скоро инженер, — а в семье называли его именно так, — вновь заглянул, восхищенно глянул на чертежи Чиби с Гругалораграном и тут же плюнул на все слова короля, полностью сосредотачивая свое внимание на других вещах.       — А что у тебя за синяк? — выдыхает Юго, заметив очередную фиолетовую отметину, расплывшуюся некрасивой линией от локтя. Мальчишка бросил глаза на собственную кожу, словно в первый раз слышал об этом, хотя за столько лет научился не обращать внимания на какие-либо ушибы.       — Упал, — Чиби потер место удара, вспоминая, как они с близнецом в очередной раз бесились, а он с легкостью слетел с кровати.       — Это как суметь-то надо? — усмехается король, словно не знает, каково это, играть с драконом, забывать о силе и не рассчитывать прыжки.       — Наверняка носился опять как иоп во время драки.       Чиби бросил на Адамая недовольный взгляд, улавливая его открывшиеся острые клыки, которые могли за одно мгновение оставить после себя следы, стоило дракону только чуть забыться и начать действовать неаккуратно. Юго никогда на такое не возмущался, потому что и сам совершал ошибки, когда забывался, начинал показывать огромную силу, которая вырывалась вспышками вакфу, похожими на салюты, такими великолепными, яркими, огромными, слова звезды, что Чиби невольно застывал, наблюдая, как старший брат может затмить свет дня.       — В тебя пошел, — Чиби показывает дракону язык, на что тот возмущенно открывает рот, а потом его собственный, больше похожий на змеиный, выскальзывает наружу. Элиатроп хихикнул, уткнувшись глазами в пустую тарелку, пока Юго только махнул рукой.       Между Адамаем и Чиби никогда не существовало какой-то особой огромной связи, пусть они жутко напоминали друг друга действиями, манерой разговора, жестами и реакциями. Самые обычные братья, смеющиеся, ругающиеся, возникающие и всегда заступающиеся, заботящиеся, предназначенные друг для друга еще тысячи лет назад, во время появления Совета Двенадцати в первый раз, укаченные в теплых линиях матери.       — Как что плохое — так сразу в меня, — выдыхает дракон.       — А в меня что ли? — Юго встрепенулся, как молодой индюдрак, на что Чиби только поднялся следом, бросая тарелку в таз. Вода пошла кругами, и мальчишка всмотрелся в свое темное отражение, ловя собственную усталость, совершенно не к месту возникшую. В такой атмосфере постоянно терялось мыло, которое ловко высказывало из сжатой руки, пока терлось о тряпку, создавая пузырьки, а потом скрывалось среди посуды. Сколько бы ни щупали дно, куски, словно по волшебству испарялись, просто пропадали в тарелках, как будто вовсе никогда и не существовали.       — Я в маму пошел, — успокаивает Чиби братьев, ловя озадаченные взгляды. Они попытались улыбнуться в ответ на шутку, но ничего не получается, в их губах видно напряжение, так неловко скрываемое под нежеланием оскорблять и расстраивать. — Мы с Гру будем в комнате.       Адамай и Юго кивнули, сделавшись удивительно похожими. Чиби прошмыгнул мимо них даже быстрее, чем нужно, перепрыгнул через несколько ступенек и, для убедительности, хлопнул дверью. Близнецы так и замерзли, ничего больше не говоря и даже не думая прервать неловкость. Их молчание казалось естественным, какое бывало всегда после вечерних разговоров, перед самым сном, когда совсем скоро за окном поднимется жуткий ветер.       Младшие братья могли подслушать, но им это было ни к чему, — мальчишки наверняка уже занялись собственными делами. Гругалорагран был сегодня удивительно терпеливым и молчаливым, пока ужинал, словно прятался, употреблял все очень быстро, что Адамай чуть не подавился, а потом скрылся в комнате. Юго не стал никого останавливать, отпустил, всматриваясь в худенькую спинку, которая совсем скоро станет мощной, широкой, — постоянная работа крыльев и рук вынуждает тело подстраиваться.       Гругалорагран всегда был чуть нервным, агрессивным, любящим показывать характер. Дракон горделивый, считающий себя правым по каким-то собственным методикам, не уступающий, упрямый до одури, из-за чего и Чиби психует, а глаза его наливаются яркими голубыми красками, такими не естественными для мальчишки, а ладони невольно начинают сиять, обжигаясь от прилившей энергии. Гру пускает дым из ноздрей, пока его брат кричит так, что стекла в доме трясутся, но никто из них не собирается искать точки соприкосновения и компромиссы, словно никогда не разговаривали друг с другом. Юго чувствует, как всё внутри замирает от того, что мальчишки готовы броситься в драку, перевернуть столы, но дракон может только выпускать вспышки ярости, которые словно огромные реки вырывались и бились о камни.       Король опускается тяжело, роняет близнецу на руку голову, чувствуя мышцы и жар чешуи. Адамай не берет бумаг в руки, трет лоб, пока его хвост скользит по деревянному полу, шуршит, кольцом обвивает чужие лодыжки, создавая новую волну тепла. Юго глаза прикрывает, скользит ладонями по столу, касается маленьких трещин, оставленных в процессе бытовых ситуаций, и все вокруг кажется ему каким-то сном, из которого невозможно выбраться до тех пор, пока там, в реальности, не появится громкого звука.       — Какой-то кошмар.       Адамай греет своим дыханием, жаром пламени из груди, который не вырывается, но, однако, порывается выйти наружу. Он терпеливо утыкается носом в чужие волосы, но тут же отстраняется, получив смешанные ароматы, которые едва ли не довели дракона до обморока. Юго внимания не обращает, только откидывается на спинку стула, чувствуя кожей прямые линии, которые сам же и помогал шлифовать.       Король устал уже давно — с того самого момента, когда всю ночь проплакал, а потом поднялся, потому что, кроме него, народом никто не займется. Вытирая сопли и сдерживаясь, они с близнецом день ото дня пытались, в меру всех сил, восстановить цивилизацию, найти подсказки, чтобы продвинуться вперед и заглушить боль. Нужно было воспитать братьев, быть королем, решать самые разнообразные вопросы, которые сыплются огромными мешками, и, даже на пару с Адамаем, понять, порой, не получалось. Юго собирал всю силу в кулак, спал по часу в сутки, психовал, уходил в лес, кричал, потом прятал красные глаза за ладонью, пусть все вокруг волновались.       — Ничего не решается, — вторит Юго собственным мыслям. Им нужно заново пересмотреть все записи, которые приносили юные элиатропы, смотря на короля огромными красивыми глазками, а потом наконец-то ответить.       — Решится, куда денется, — бормочет Адамай, хотя и сам толком не понимает, что делать. Дракон пытался держаться уверенным, крепким, только вот Юго чувствовал его переживания и каждые моральные сломы, которые медленно затягивались, пусть на их месте образовывались новые. Король знал, что внутри брата целый шторм, буря, свистящий ветер, прячущиеся пол образом тихого ручейка, который набирал силу от любого переживания и превращался в шквал. — У нас вперед целая вечность.       Юго хватает силы только головой кивнуть, потому энергии возникать и пытаться докопаться до сути совершенно нет, им лишние разборки ни к чему. Дракон пытается поддержать, как-то утешить, приукрасить ситуацию, которая уже давно доводит до нервного тика, а элиатроп никогда особо не любил подобные речи. Еще лет с десяти он перестал верить разговорам папы о прекрасных и волшебных сказках, потому что видел плачущих людей, которым никто помочь не мог, и осознание выливалось, скреплялось, а потом формировалось большим липки комом отвращения.       За столько лет Юго пережил достаточно травмирующих моментов, что оставили яркий след на его личности и никак не могли испариться по обычному желанию, так присущему молодым людям. Нокс, судьба которого оказалась крайне печальной; Килби, превратившийся в темные песчинки прямо на глазах, его холодная ладонь, вмиг переставшая иметь что-то весомое, и его королю предстояло через годы носить на руках, наблюдая за крошечным личиком ребенка, не знающего прошлого и страшного проклятья. Оропо, говоривший так много и, с тем, так мало, о котором Адамай предпочитал молчать, считая собственной ошибкой, — подробности пытался отчаянно выпытать Гругалорагран, — а Юго не считал нужным тревожить подобные темы. Перед глазами как сейчас стоит сверкание вакфу в переливах темного неба, и шепот матери был таким поглощающим, что чужие крики вовсе не прорывались сквозь эту пелену, а очнулся король в совсем другом месте, едва понимая, что случилось.       Юго перестал чувствовать себя ребенком лет так в четырнадцать, когда на него свалилась огромная ответственность и все вокруг ждали чего-то особенного, как будто мальчишка мог решить проблемы. Он не был достаточно взрослым для подобного, как и Адамай, но, однако, времена требовали быстрых решений, от этого-то и пришлось вдруг перемениться. По меркам драконов они все еще находились в начале подросткового возраста, когда стоит психовать и кричать, обижаться, пытаться найти что-то интересное за стенами дома, только вот мыслями и телом пришлось стать правителями, что не знают будущего, воспитывать младших братьев, как будто действительно наступил нужный момент.       — Толку от этого мало.       Адамай только вздохнул, пока Юго готовился ловить пальцами серый дым, но этого не произошло. Чужое тепло расплывалось по коже нежными волнами, убаюкивало, но им предстояло решить слишком много задач, чтобы вот так поддаваться биологическим потребностям. Младшие братишки были детьми, которые рвались помогать и быстрее перешагнуть возраст, когда все вокруг указывают, что делать, но король не был готов портить жизнь и ломать психику еще и им. Они всё еще вздрагивали, когда метель билась в окно, словно Джива касалась их нежных личиков пальцами, но ничего не помнили, и не забывали последних мгновений на другой планете, — этого вполне достаточно.       — Может, у нас был шанс всё исправить.       Адамай посмотрел на него так, словно хотел треснуть такой подзатыльник, что у Юго точно мотнулась бы голова, врезавшись в пол. Дракон и сам иногда любил заводить лишние разговоры о событиях и различных шансах, возможностях, хотя в обоих это отзывалось болью и тревогой.       — Теперь уже нет смысла думать.       Юго даже не знает, исправил бы хоть что-то в прошлом, будь у него шанс. Сейчас всё становилось таким спокойным, важным, что, казалось, именно так и должна была повернуться жизнь, и ни уже давно нет смысла придумывать себе различные варианты в своей голове поздно ночью, когда под боком близнец давно уже окунулся в темноту. Драконье тепло было похоже на старую песню, — она шуршала листьями, билась волнами о скалы, танцевала в блесках костров и переливалась чужим золотом глаз.       Чиби вздрагивает от неожиданности, когда слышит за окном взмах огромных драконьих крыльев, но тут же улыбается ярко, словно сам взмыл в воздух, оборачивается к окну, хоть в темноте и не в силах разглядеть братьев. Юго наверняка подставляет лицо холодному ветру, раскинув руки в стороны, словно не боится упасть, пропитывается силой и мощью полета. Чиби прекрасно представляет, как русые волосы становятся похожие на стрелы, а чужие ноги напрягаются от мороза и сильных порывов, и ему самому хочется ощутить, как тело покрывается мурашками.       Гругалорагран, спокойно лежа на спине, мотал ногой, что не касалась пола, даже не дернулся, не поднял глаз, так и остался расслабленным, перебирающим в руках тоненькие яркие ленточки, что праздничными огнями смотрелись в его волосах.       — О, бросили нас.       Чиби засмеялся — звонко, словно это была самая смешная шутка в мире, заставляя близнеца непонимающе приоткрыть глаза и повернуть голову. Гругалорагран только головой качает, решая, что брат, порой, бывает слегка странным. Видимо, всё же унаследовал что-то от их матери.