Отблески Майрона

***

Без сомнения, Келебриан никогда не чувствовала себя такой несчастной. Но в то же время и такой воодушевленной. Мощь горы — ее мать, владычица Галадриэль, упомянула об этом лишь однажды, но с такой силой в своем нежном, глубоком голосе, что принцесса запомнила это навсегда — мощь горы хранила Пламя Неугасимое, песнь творения. — Тебе никогда не следует приближаться к ней, Лучик Луны, — сказала ее мать. Потому что в песнь вплетён голос Моргота, а Моргот был врагом эльфов. С тех пор, как Келебриан увидела его лик в лице Элронда, ее самого любимого лица, ее преследовала мысль называть Моргота врагом. Она чувствовала его ревность, его боль и глубину его ненависти ко всему, что существовало в Средиземье и за его пределами. Как будто жить в бессмертии с самим собой стало настолько невыносимо, что оставалась лишь одна надежда — все разрушить и надеяться, что это уничтожит и его самого. Но эти раздумья принцесса не могла примирить в голове, не говоря уже о сердце. Все, что она когда-либо знала, это любовь и… безразличие. Всего-то лишь. Хотя безразличие не было настолько уж обидным, но оно могло причинить немало вреда, и Келебриан так долго находилась под его гнётом, что сама стала безразлична к безразличию своей матери. И ей было дико любопытно узнать, почему владычица Галадриэль предала себя природной магии с таким рвением, что могла бы соскрести скверну Моргота с Арды. Сейчас ей хотелось, чтобы мать была рядом. Хотя бы для того, чтобы отчитать ее, сказать, что она глупая, раз покинула Лихолесье без защиты своих эльфийских охранников. Она съежилась в клетке, которую для нее смастерили из обломков железа, которые когда-то могли быть воротами или доспехами, сваренные вместе с ненавистью и жаром. Ее запястья были связаны за спиной, лодыжки стянуты так туго, что она чувствовала, как пульс бьется о веревки. По нижней губе тянулась полоска запекшейся крови, а серебристо-черные волосы спутанными прядями обрамляли лицо. Они оставили ее одну на несколько часов, а может, и дней. Было трудно измерять время, когда небо было постоянно пепельного цвета, а сон приходил урывками между кошмарами. Когда подошел капитан орков, его шаги были достаточно тяжелыми, чтобы возвестить о его прибытии, но достаточно осторожными, чтобы насторожить ее. Он присел перед ней, тихо звякнув доспехами. Его лицо представляло собой складки кожи из шрамов и клыков, один мутный глаз был затянут пеленой, как мертвая луна. В руке он держал помятую жестяную кружку, в которой плескалась вода. — Воды, принцесса, — сказал он, и его голос прозвучал как камнепад. Келебриан отвернулась. — Я скорее выпью яд. Капитан хмыкнул, и этот звук был похож на скрежет. — Упрямство. Я видел такое раньше. Но здесь это бесполезно. Ты не переживешь Мордор. — Я переживу тебя. Капитан склонил голову набок, изучая ее с чем-то похожим на восхищение. — Ты умрешь от гордости раньше, чем от жажды. Но зачем беспокоиться? Никто не будет плакать о тебе. — Он наклонил чашку, позволяя тонкой струйке воды вылиться, мгновенно исчезая, проглоченной иссохшей землей. Он поставил чашку к её ногам. У нее болело горло. Вода пахла чистотой, невероятной чистотой, и ее решимость на мгновение дрогнула. — Чего ты хочешь от меня? — прохрипела она, и слова больно резанули горло. Капитан откинулся на пятки, его клыкастый рот искривился в чем-то слишком многозначительном, чтобы быть улыбкой. — Ты думаешь, нужен выкуп, не так ли? Золото. Власть. Ты думаешь, мы хотим, чтобы Верховный Король пресмыкался у наших ног? Келебриан встретилась с ним взглядом. — Если вам нужно богатство, мой отец заплатит. И он пошлет армии, чтобы убить тебя за оскорбление. — Богатство, — повторил капитан, и его тон сочился презрением. — Ты думаешь, как дитя света. Всегда измеряешь ценность тем, что блестит. — Он наклонился ближе, его тень поглотила ее. — Мы хотим признания. Она моргнула. На мгновение это слово повисло между ними, чуждое и нелепое. Затем она издала резкий, горький смех. — Признание? От кого? От эльдар? От расы людей? Ты не найдешь его здесь. Мы не прощаем монстров. Капитан проигнорировал ее насмешку. Его голос понизился, стал грубым и доверительным, как будто он делился секретом. — Когда темный владыка бежал из Амана, он переплыл Разделенные Моря со своей женой. Она была беременна. Келебриан замерла. Она ничего не сказала, но ее молчание было достаточным позволением для него продолжать. — Они поселились в рыбацкой деревне, где вода была чистой, а земля не тронута чумой. Мы последовали за ним туда, потому что мы всегда следовали за ним. Такова была наша природа — следовать за его тенью. Но только в Осгилиате мы поняли, почему. Он был этого достоин. Слепая преданность превратилась в поклонение. Даже любовь. Ее губы скривились в презрительном выражении. Ее образование, хотя и впечатляющее, никогда не углублялось в тему прислужников Моргота. Ее учителя говорили, что учиться у него — пустая трата времени. Он был никем. Последователем. «Лучше не думать о нем, Ваше Высочество», — эту фразу она часто слышала от своих учителей. — Его жена стала невольной исправительницей. Она видела, что он пытался, очень пытался стать лучше, как бы трудно это ни было для того, кто обладал силой Айнур. Не могу сказать, что заставило ее дать нам шанс, но она это сделала. Она наладила отношения между эльфами и Уруками. Даже люди стали жить среди нас. А когда она умерла, произведя на свет его дочь, он сделал все, чтобы вернуть ее. Голос капитана стал резким. — Но она так и не вернулась в Осгилиат. Мы остались ни с чем. Без лидера, без короля. А у нашей королевы была маленькая вопившая дочь, о которой нужно было заботиться, дочь, которая обладала силой Саурона в своем маленьком, хрупком теле. Он указал на бесплодную землю вокруг. — Мордор. Принц, который претендовал на него первым, отвоевал его, а нас изгнали. Солнечный город, великая река — все, что мы строили, было потеряно. Нас прогнали сюда, в это. В царство пустоты. Келебриан фыркнула. — Какой ты весёлый рассказчик, капитан. Капитан поднялся и, к ее изумлению, начал развязывать цепи, сковывавшие ее. Его руки были грубыми, но прикосновения — осторожными, почти почтительными. Она отстранилась, но железо поддалось, и она ничего не могла сделать, чтобы остановить его. — Что ты делаешь? Он снова опустился на колени, на этот раз без чашки, и его мутный глаз буравил ее. — Это не сказка, — мягко сказал он. — И я не хочу причинять тебе боль. Я хочу служить тебе. Она непонимающе уставилась на него. — Мы хотим, чтобы ты повела нас обратно, — сказал он. — Свергнуть Исилдура. Королевство Гондор принадлежит Саурону. А поскольку Саурона больше нет, оно принадлежит его наследнице. Тишина давила ей на грудь, как груз. Его клыкастый рот скривился в мрачной улыбке. — Тебе, принцесса. Ребенку, ради которого он пожертвовал своей жизнью. Чтобы ты могла вернуть свою мать.

***

Путешествие к Роковой горе было безумием. Запястья Келебриан горели от кожаных пут, кожа была стерта до крови безжалостной хваткой капитана. Орки образовали вокруг них кишащую массу, расступаясь только перед возвышающимися черными вершинами впереди. Их гортанные песнопения эхом отдавались от скал, низкий, скорбный напев, который звенел у нее в ушах и вызывал тошноту. Воздух сгустился, пропитанный серой и пеплом, и каждый вдох был похож на вдох огня. Келебриан споткнулась, но железная хватка капитана удержала ее на ногах. — Отпусти меня! — прорычала она, вырываясь изо всех сил. — Ты сошел с ума! Когда представилась возможность, она ударила. Ее локоть с силой вонзился в ребра капитана, вырвав у того удивленный вздох. Ее связанные руки нащупали на земле зазубренный осколок обсидиана, и одним быстрым движением она вонзила его в шею ближайшего орка. Кровь брызнула горячей дугой, ее запах чуть не заставил ее блевануть. Упавший орк заклокотал и рухнул на землю, но Келебриан не остановилась. Она развернулась, ударив другого, который бросился на нее. Его лицо обезобразилось ещё больше, и он присоединился к своему товарищу в грязи. Орки заколебались, их пение оборвалось, они смотрели на нее не с гневом, а с благоговением. Капитан шагнул вперед, невозмутимый. Его покрытое шрамами лицо исказила гримаса, которая могла показаться одобрением. — Хорошо, — сказал он, и его голос прорезал тишину. — Видите? Их жизни принадлежат тебе, принцесса. Они с радостью умрут за тебя. Но не раньше, чем ты увидишь правду. — Я не твоя принцесса! — выплюнула Келебриан, хотя дыхание ее прерывалось. Колени дрожали, изнеможение тянуло ее вниз, как свинцовая цепь. Капитан схватил ее за плечи и с нечеловеческой силой потащил вперед, обнажив клыки в мрачной решимости. Вокруг них орки падали на колени, приближаясь к огненной бездне. Роковая гора возвышалась, ее расплавленное сердце светилось, как глаз древнего, немигающего бога. Келебриан вонзила пятки в каменистую землю, сопротивляясь его хватке. — Остановись! Это безумие… все это ложь! — Ложь? — прорычал капитан, и его голос усилился вместе с ревом горы. — Ты думаешь, мы хотим такого существования? Царапаться и пресмыкаться в тени мира, быть проклятыми и презираемыми? Нет, Исилмэ. Мы хотим вернуть то, что у нас украли. И ты, дочь Мордора, увидишь это. Он притащил ее к краю огненной ямы, жар был настолько сильным, что обжигал кожу на ее лице. Она прищурилась от яркого света, слезы невольно хлынули из глаз. — И что, по-твоему, ты знаешь? — закричала она хриплым голосом. — Я дочь Гил-галада, короля Линдона! Мой отец… — Твой отец, — перебил капитан, и его голос был пропитан презрением, — был Темным Властелином. Тем, кто сбежал от света Амана и ходил среди смертных рас как Халбранд, кузнец. Он построил великую кузницу Осгилиата, и люди любили его за это. И со временем они забыли. Они заставили себя забыть. Легче было поверить, что зло безлико, что оно носит только короны из огня и сеет только разрушения. Келебриан яростно замотала головой. — Нет. Нет, ты лжешь! Капитан подтолкнул ее ближе к краю, языки пламени лизали ее зрение, в ноздри ударил запах расплавленной породы. — Знаешь, почему Гил-галад держит тебя взаперти, почему он изгнал твою мать после того, как она отказалась отказаться от магии Единого Кольца? Почему он ограничивает твое общение с белой ведьмой? — Перестань! — Аман запретил тебе пробуждать магию внутри себя! — Его голос прогремел громом, подавляя ее протесты. — Посмотри в пламя, Исилмэ, дочь Мордора. Посмотри и прозрей! Упорство Келебриан дрогнуло, когда пламя, казалось, потянулось к ней, золотое и обжигающее, формы извивались внутри. Тени скручивались и сливались — ореолы света и тьмы. Ярко горела кузница, ее жар смешивался со смехом, который был теплым, резким и знакомым, хотя она и не могла понять, откуда. Голос капитана смягчился, хотя и не потерял своей весомости. — И дети их детей забыли, пока Исилдур, лжекороль, не запретил даже имя Саурона произносить. Он стер его с языка, из историй. Саурон стал Халбрандом, кузнецом, который любил свой народ. Тем, кто зачал ребенка от владычицы Галадриэль. Вот его наследие. И хотя ему этого может быть достаточно, нам — нет. Мы хотим вернуть себе свой дом. Келебриан смотрела на пламя, ее разум метался. Жар проникал в нее. У нее перехватило дыхание. Она чувствовала себя безликой. Капитан отступил, оставив ее стоять одну перед пропастью. — Ты ведь почувствовала это, не так ли? Эту тягу, глубоко внутри. Ту часть тебя, которую они пытались похоронить. Ты предпочитаешь сидеть в тени, а не греться на солнце. Посмотри в огонь, Исилмэ. И познай себя. Келебриан смотрела на свои руки, дрожащие, кончики пальцев мерцали огнем — золотым и белым, как солнечный свет, пролившийся на снег. Пламя не обжигало ее. Вместо этого оно с каким-то странным почтением танцевало на ее коже, оставляя лишь слабый налет расплавленной породы и пепла, но не обугленной плоти, не боли. Она прерывисто дышала, и впервые почувствовала себя невесомой. Безымянной. Божественной. Это ощущение было опьяняющим и пугающим, оно тянуло ее все ближе к грани понимания — или безумия. Затем пламя заколебалось, закружилось и слилось воедино, пока из его сердца не возникла фигура, ступившая наружу, как будто она была рождена самой горой. Женщина была великолепна. На ней было платье из белоснежной ткани, мерцавшее в огненном зареве, его фасон с открытыми плечами был украшен цветами, которых Келебриан не знала, цветы были таких оттенков, которые менялись, как времена года. Ее кожа светилась, волосы струились волнами, светлыми, как свежая пахотная земля. Келебриан попятилась, ее дыхание перехватило. Вокруг нее орки шипели и бормотали, низко склонив головы, отступая от фигуры, как будто в знак почтения — или страха. Взгляд женщины упал на Келебриан, ее зеленые глаза светились любопытством и чем-то более глубоким, острым. До этого момента Келебриан не замечала, но по ее щекам ручьём текли слезы, непроизвольно и безостановочно. — Ты могла бы прожить ничем не примечательную жизнь, принцесса, — сказала женщина, и ее голос был подобен мелодии земли. — Если бы только Урук не узурпировали их право претендовать на земли, которые им не принадлежат. Келебриан не могла найти слов. Она стояла парализованная, языки пламени лизали ее кожу, жар горы был забыт в присутствии этого существа. Прежде чем она успела ответить, из пламени появилась еще одна фигура, о чьем прибытии возвестил внезапный порыв ветра, поднявший пепел в воздух, закруживший его спиралями. Он был высок, облачен в сверкающие серебряные доспехи, отражавшие расплавленное сияние Роковой горы. Его волосы, длинные и серебристые, как лунный свет, ниспадали на плечи, а лицо было поразительно знакомым — так похоже на ее собственное, если не считать отсутствия черных прядей, которые выделялись в ее волосах. В руке он держал копье, которое, казалось, было живым, его клинок гудел слабым золотистым светом. Мужчина встал между Келебриан и женщиной в белом. — Кто ты? — выдавила из себя Келебриан дрожащим голосом. Мужчина бросил на нее короткий взгляд, его глаза смягчились. — Эонвэ, глашатай Валар, — просто ответил он. — Но, полагаю, ты можешь называть меня дядей. Он снова повернулся к женщине, его поза была напряженной, он слегка приподнял копье. — Йаванна, вернись к своему мужу, — сказал Эонвэ. — Тебе здесь нечего делать. Йаванна склонила голову набок, ее губы искривились в слабой улыбке, которая не затронула ее глаз. — То, что ты несешь копье Создателя, не делает тебя им, Эонвэ, — сказала она. — Отойди. Этот ребенок прожил достаточно долго. — Она невиновна, — твердо сказал Эонвэ, его голос повысился. — Она — целительница этого мира, а не его разрушительница. Пора отпустить прошлое. Лицо Йаванны помрачнело, и ее присутствие, казалось, усилилось, воздух сгущался с каждым ее словом. — Ауле послал меня сюда, — холодно произнесла она. — Потому что в Пустоте есть брешь. А Король Королей безразличен к угрозе того, что его брат — чума этого мира — вырвется на свободу. Я заставлю его обратить внимание. Этот ребенок умрет, и ее кровь исцелит Пустоту, чтобы Моргот и его пес не вернулись. Эонвэ шагнул вперед, его копье блеснуло. Келебриан не знала, почему, но она прижалась к нему. Что-то внутри шептало ей, что он — союзник. Друг. Родной по крови. — Твой господин стал совершенно безразличен к своим обязанностям, — продолжила Йаванна, ее голос нарастал, как рев пламени. — Позволь мне разбудить его. Йаванна двинулась с места, ее фигура размылась, когда она бросилась к Келебриан, ее руки были объяты золотым пламенем. Эонвэ перехватил ее, удар его копья о ее силу отразился в воздухе, как раскат грома. Сила их столкновения породила ударную волну, которая сбила Келебриан с ног вместе с орками, стоявшими у нее за спиной. Она поднялась на ноги, ее сердце колотилось в груди, а гора, казалось, дрожала под ними. — Исилмэ, беги! — закричал Эонвэ. — Беги! — взревел он, сдерживая Йаванну, чей гнев обрушился на него. Келебриан обернулась и оказалась в объятиях капитана, который уводил ее прочь, побуждая ее делать шаг за шагом. Они бежали, пламя Роковой горы лизало им пятки, а за их спинами бушевала битва.