Отблески Майрона

      Дракончик как подобие рокочущей грозы с мерцающими рубиновым огнём молниями глаз вертелся в руках Саурона, звонко лязгая о цепи на его запястьях. В тусклом свете его рубиновые глаза сверкали, как звёзды в ночном небе, полные секретов и тайн. Саурон покрутил дракона в руках, его шестерёнки и петли щёлкали и жужжали под его пальцами. Мифрил был прохладным и гладким на ощупь, но сквозь него пульсировал слабый гул чар, заставляя вибрировать кожу. Элронд закатил глаза, мурашки побежали по его коже. — Это твоё творение. — Он кивнул в сторону дракона. — Жутковато, если не сказать больше. Элронд опустился на колени возле койки, осторожно разматывая окровавленную повязку с торса Саурона. Раны от клинка Эонвэ всё ещё сочились тёмным ихором. Очищая порезы тканью, смоченной светом фиала Галадриэль, Элронд настороженно смотрел на маленькое металлическое существо. Такая странная вещь, полная чар. Тревожная, чего он не мог точно назвать. Пальцы Саурона замерли на мифриловых чешуйках. Его глаза сверкнули как угли. — Меня не интересует твоё мнениие, Полуэльф. Делай, что должен, и уходи. Элронд со вздохом откинулся на пятки. Всегда такой пренебрежительный и неблагодарный, этот, даже когда ему оказывают милосердие и помощь. — Я здесь не по своей воле, демон. Я пришёл только ради Галадриэль. По причине, неизвестной даже богам, она хочет, чтобы ты жил. При её имени по телу Саурона пробежала лёгкая дрожь, напрягая его плечи. — Почему она не с тобой? — горечь прозвучала в его словах, но Элронд уловил еле уловимый оттенок беспокойства. Волнения. — Галадриэль чувствовала себя недостаточно хорошо, чтобы навестить тебя, — осторожно подбирал он следующие слова. — Ей нужен отдых. Взметнув тёмные одежды и развевающиеся волосы, Саурон вскочил на ноги, опрокинув поднос Элронда с лекарствами и инструментами. Элронд всплеснул руками, не пытаясь скрыть досады. — Ты куда это собрался? Саурон не обратил на него внимания. Он расхаживал взад-вперёд на цепи, как пантера в клетке, сжимая кулаки, а металлический дракон нелепо барахтался на каменной лавке. Элронд практически видел, как за этими пылающими глазами вращаются шестерёнки мыслей. Без сомнения, представляя себе любое количество мрачных сценариев, объясняющих отсутствие Галадриэль, теперь, когда причиной этого была её «потребность в отдыхе». Мне не следовало упоминать о её состоянии, упрекнул себя Элронд. Воображение зла всегда обращается сначала к худшему. Чтобы падший не сделал что-нибудь опрометчивое и глупое. Всё это время проклиная капризные нити судьбы, которые обязывали его лечить это существо. О, унижения, которые я терплю ради дружбы. Сделав глубокий вдох, он встал на пути Саурона, подняв ладони в успокаивающем жесте. Пора снова посадить зверя в клетку, пока не разразился хаос. — Мне нужно сосредоточиться. Уходи, — приказал Саурон низким и угрожающим голосом. Он не прекращал расхаживать, устремив взгляд в какую-то далёкую точку за пределами своей тюрьмы. Элронд скрестил руки на груди, не впечатлённый этим представлением. — Ты, кажется, забыл, где находишься. Это камера, а не таверна с ночлегом и полным пансионом, — он подошёл ближе, голос его стал жёстче. — И ты не будешь сейчас беспокоить Галадриэль своими жуткими видениями. Ей нужен отдых, а не твоё вмешательство. Тогда Саурон развернулся к нему, сократив расстояние между ними широкими шагами. — Что с ней случилось? — потребовал он, нависнув над полуэльфом. — С ней всё в порядке? Несмотря на инстинкт отступить, Элронд стоял на своём. Он не позволит запугать себя этому существу. — Её зеркало творит чудеса, — ровно сказал он, встречая взгляд Саурона, не дрогнув. — Если это то, что ты задумал, вложив ей в голову мысли заглянуть в него. Глаза Саурона сузились, по его лицу пробежала тень чего-то нечитаемого. — Не всё делается моими руками, полукровка, — усмехнулся он. — Нет, но достаточно много. Саурон долго смотрел на него, стиснув челюсти, а затем резко отвернулся. Он подошёл обратно к своей койке и опустился на неё, снова взяв в руки металлического дракона, позволяя его маленькой мордочке дуть на его руку и щебетать. — Убирайся, — злобно сказал он, не глядя на Элронда. Полуэльф заколебался, какая-то его часть хотела надавить ещё сильнее, потребовать ответа. Но положение плеч Саурона говорило о едва сдерживаемой ярости, и Элронд знал, что сейчас от него больше ничего не добьётся. С тихим вздохом он собрал разбросанные инструменты и лекарства и направился к выходу. На пороге он остановился, оглядываясь на Саурона. — Я вернусь позже, чтобы проверить твою рану, — тихо сказал он. — Постарайся пока не сводить на нет всю мою работу. Саурон не ответил, сосредоточив всё своё внимание на драконе в руках. Элронд покачал головой. Силы и терпения. Боюсь, мне понадобится и то, и другое в изобилии, прежде чем всё это закончится.

***

Ему потребовалось целых две недели, чтобы успокоиться настолько, чтобы вернуться. Как всегда, он разматывал грязные повязки с торса Саурона, его пальцы были ловкими, но настороженными, взгляд опущен. Саурон смотрел вдаль, совершенно отрешённый на духовном уровне, пустая оболочка. Злые синяки, расцветающие на бледной коже Саурона, порезы, медленно заживающие, но остающиеся сырыми… Руки Элронда казались отяжелевшими, сердце сжималось от беспокойства, которое он не мог побороть с тех пор, как мельком увидел прошлое Саурона. Образ возник сам собой, пока он работал — яркое видение, которое показало ему зеркало Галадриэль. Чувство прогулки по этому прошлому, чувство беспомощности в окружении жизни Саурона было преследующим эхом, которое отказывалось исчезать. Как будто в самые кости Элронда проник озноб, шепча о боли тьмы Саурона. И как… этого можно было избежать. Наконец, не в силах больше выносить молчание, Элронд бросил на Саурона нерешительный взгляд. — Я всё ещё чувствую это, — признался Элронд, удивлённый дрожью в собственном голосе. — Это… отчаяние. Я не могу избавиться от него. Губы Саурона изогнулись в лёгкой усмешке. — Ты целитель, — пробормотал он. — Сочувствие проходит через тебя, как кровь. Ты чувствуешь то, от чего другие отвернулись бы. И ты жалеешь меня. Он тихонько рассмеялся, хотя в его глазах не было и тени той весёлости, что сквозила в его голосе. — Приготовься, полукровка. Дальше будет только хуже. Как только ты влюбишься, — усмехнулся он, — что ж, это худшее чувство из всех. Слабый смех вырвался у Элронда помимо его воли. — Что ты знаешь о любви? В глазах Саурона сверкнул тёмный огонёк, он ощетинился, маска спокойствия соскользнула, обнажив вспышку кипящего гнева. Но Элронд только смотрел на него, не отводя глаз, решимость крепла в его груди. — Я видел тебя с Мелиан. Я был там, — сказал он тихо и твёрдо. — Это была не любовь. Это было увлечение… одержимость… безумие. Элронд продолжал уже мягче, почти нежно. — Истинная любовь — настоящая любовь — это готовность ставить другого выше себя. Их счастье, их благополучие, их безопасность превыше всего. Саурон фыркнул, издав тёмный, горький звук, в котором не было тепла. — Избавь меня от своих нравоучений, Полуэльф. — Эта… альтруистическая любовь, о которой ты говоришь — не что иное, как ложь, которую смертные говорят себе, чтобы притупить боль своей жизни. Элронд слабо улыбнулся, хотя в его глазах светилась тихая печаль, когда он встретил взгляд Саурона. — Возможно, — пробормотал он, завязывая свежие бинты на место. — Но эта ложь принесла в этот мир красоту и свет… больше, чем любая тень, которую ты на него отбросил. На короткое, безмолвное мгновение они смотрели друг на друга — сострадание Элронда было мягким, но стойким, ярость Саурона была смешана с чем-то мрачным и глубоко похороненным. — Ты дал клятву, полуэльф. Защищать мою дочь. Элронд оживился. — Откуда ты знаешь об этом? — Глаза Галадриэль — это мои глаза. — Бедная Галадриэль. — Элронд закончил завязывать последний узел, его руки замерли, когда он заметил, как глаза Саурона меняют цвет. — Сможешь ли ты сдержать её? Элронд выпрямился, его глаза сузились, в груди вспыхнула обида. — Я не даю пустых клятв. Я знаю, что честь — это совершенно чуждое тебе понятие, но не для меня. Саурон склонил голову набок, усмешка в его голосе сменилась на нечто неопределённое. — Если со мной что-нибудь случится, — медленно проговорил он, словно пробуя слова на вкус, словно в них заключалась правда, которую он не хотел раскрывать, — ты станешь её защитником? Элронд почувствовал нехарактерную для себя искру гнева, его голос стал резким. — Что с вами двумя такое? — сказал он, не в силах скрыть раздражения. — Всегда желаете умереть, глядя на звезду. Тебя невозможно убить, демон, ты достаточно часто это доказывал. А Галадриэль… что ж, она уйдёт, только если уйдёшь ты. Но Саурон лишь смотрел, его лицо было непроницаемым, тёмным. — Ты ошибаешься… Элронд. — Имя прозвучало тихо, но твёрдо. Саурон произнёс его впервые. Элронда покачнуло от значмости происходящего. — Я связан своим словом, — сказал он твёрдо и уверенно. — И если бы этот час когда-нибудь настал, я бы защитил её. Но я думаю, ты это уже знаешь. Элронд повернулся, на сердце стало тяжело, когда он оставил позади безмолвные залы, последние слова Саурона врезались ему в голову… Ты ошибаешься, Элронд.

***

Деревня Осгилиат жила пересудами и ожиданием, когда Митрандир предстал перед собравшейся толпой, его высокая фигура вырисовывалась на фоне заходящего солнца. Рыбаки и фермеры, торговцы и ремесленники — лица, обветренные годами, проведёнными на берегах рек, и тихой жизнью под открытым небом Средиземья — смотрели на него с надеждой и яростной стойкостью. Мальчик, Исильдур, стоял рядом с ним, его юное лицо было напряжённым и решительным, а глаза горели чем-то гораздо большим, чем простота жизни, которую он знал. Митрандир повысил голос, давая ему разноситься над собравшейся толпой. — Жители Осгилиата, — начал он чётким, ободряющим тоном, — в этом мальчике, Исильдуре, вы видите не просто сына Элендила, не просто наследника далёкого трона на севере, но лидера, который верит в эту землю. В вашу землю. Он поклялся не покидать Средиземье, но бороться за него. Создать царство людей, которое будет твёрдо и непоколебимо стоять против врага. Они слышали рассказы о королевстве Элендила на севере, о земле, которая процветала, даже когда тень ползла по другим частям Средиземья. Это обещание — жизнь, свободная от постоянной угрозы бегства и отчаяния — было дразнящей мечтой. Исильдур шагнул вперёд, на его бедре висел недавно перекованный меч его отца. Он смотрел на лица людей, его собственная убеждённость была непоколебима. — Я не оставлю эту землю гнить, — поклялся он, и его голос, хотя и молодой, был чистым и твёрдым. — Средиземье — наш дом, и за него стоит бороться, его стоит защищать. Я, может быть, и молод, но я не буду стоять в стороне, пока наш народ изгоняют с этих берегов. Мы создадим то, что выстоит! Исильдур высказал желание их сердец: стоять на своём, утвердить своё место в Средиземье так же твёрдо, как корни великих деревьев, что росли вдоль их рек. Глядя на них, Митрандир почувствовал, как в нём шевельнулась редкая надежда. Осгилиат всегда был чем-то большим, чем просто рыбацкая деревня; это было место неповиновения, маленький бастион, который твёрдо стоял на протяжении бесчисленных времён года. В отличие от многих других, люди здесь не поддались странному недугу, охватившему Средиземье, тихому отчаянию, которое шептало о покинутости и упадке. Здесь, в этой деревне, люди, казалось, не были тронуты им. Они всё ещё были полны убеждения, что всё будет хорошо, что они переживут любую тьму, ждущую их впереди, как это было всегда. Митрандир наблюдал за сельскими жителями, собравшимися вокруг Исильдура, которые клялись ему в верности, поднимая руки и протягивая их, клянясь стоять рядом с ним в этом начинании. В этой рыбацкой деревне была стойкость, непохожая ни на что, что он видел раньше — вера, старая, как реки, стойкая, как горы. Здесь, среди силы этих людей, Митрандир почти мог поверить, что Средиземье ещё может устоять. «Безумие» мальчика, как называл это его отец, было не чем иным, как амбициями. Сейчас он выглядел здоровее, вдали от дворца и в городе, где две тысячи сильных людей начнут строительство его новой столицы. Но Митрандир не мог остаться и присматривать за процессом. Он слишком долго отсутствовал, выполняя свою задачу. Однако сначала ему нужно было поговорить с эльфом, которому было поручено исцелить Средиземье. Ему нужно было увидеть Эгнора Финарфиниона.

***

      Элронд шёл по берегу Валинора, его шаги были медленными, взгляд был прикован к белоснежным кораблям, скользящим в гавань. Сумеречное небо озаряло залив своим сиянием, мягким и неземным, лаская прибывающие суда, которые везли усталых путников из Средиземья. Он смотрел, как сходят на берег эльфы, их лица усталые, но исполненные благоговения, словно они достигли мечты, долгое время остававшейся недосягаемой. Он понимал их трепет, их чувство откровения, когда они ступили на эти бессмертные берега. И всё же для него это было странное возвращение. Валинор был легендарной землёй, о которой он слышал с детства, но не мог назвать её домом. Дом находился далеко за морем, в лесах и горах, которые жили в его сердце, вплетённые в саму ткань его духа. Он родился в Средиземье, от земли, камня и быстротечной смертности, витавшей в его воздухе. Он закрыл глаза, подставив лицо прохладному ветру, но даже здесь тяжесть тьмы Саурона не покидала его мыслей. Это чувство глубокой, мучительной боли, которое стало почти неотличимым от него самого. Мог ли Элронд когда-нибудь почувствовать такую тьму в себе? Если бы да, то был бы он способен на что-либо, кроме того же зла, того неумолимого стремления заставить других страдать так же, как страдал он сам? Элронд открыл глаза, его брови нахмурились. Нет, подумал он, отгоняя этот порыв. Все мы страдаем. Боль не может быть оправданием для порабощения других, для того, чтобы обречь их на такое же отчаяние. Путь Саурона был его собственным извращённым выбором, его тёмным ответом свету, от которого он отказался. Погружённый в свои мысли, Элронд шёл, пока его босые ноги не почувствовали укол чего-то острого. Вздрогнув, он остановился и посмотрел вниз, смахивая песок, наметённый на небольшой зазубренный предмет. Он слабо мерцал, его края светились внутренним светом. Любопытство пересилило его, он опустился на колени и осторожно поднял его с песка. Это был кусок руды, которую он слишком хорошо знал. Он словно светился изнутри, холодным, но ярким светом, который мерцал, словно в камне билось сердце. — Мифрил, — прошептал он, вертя кусок в руке, загипнотизированный. Его сияние мерцало в сгущающихся сумерках, холодное и ровное, почти живое серебро, которое казалось каким-то древним и прочным, словно видело больше, чем может вынести любое живое существо. — О нет.       

***

      Он размышлял, рассказывать ли Галадриэль. Но одна только мысль о том, что она бросится расследовать это дело вместе с ним, вызывала у него тошноту. У неё и так было достаточно своих проблем, и пока у него не было конкретных доказательств того, с чем он имеет дело, он не мог прийти к ней к постели больной и замедлить её выздоровление. Под высокими облаками Тириона его шаги петляли вверх, к Пикам Таникветиля. Древние горы возвышались, зазубренные и серебристо-голубые на фоне неба, купаясь в вечном полусвете Валинора. Гномы Средиземья верили, что мифрил принадлежит только им, что он был найден в глубинах Кхазад-Дума. И всё же вот он, мерцает на пляжах Валинора. Был ли он здесь всегда, спрятанный, хранящийся в тайне и только сейчас открывающийся? Может быть, проход в Валинор был дарован эльдар, который нёс его с собой или был специально проинструктирован тайно провезти? С каждым шагом воздух становился холоднее, резче. Он поднимался всё выше, оставляя позади мягкость морского бриза, шум эльфийских голосов внизу. Тишина Таникветиля была другой — тяжёлой, выжидательной, давящей на него, когда он достиг пещерного входа в кузницу, высеченную в склоне горы, окутанную тенями веков. Кузница Ауле, эта мысль проскользнула в его сознание, как обрывок давно забытой песни. Давным-давно мастер-кузнец поклялся отказаться от искусства изготовления оружия, оставить кузницу пустой и тихой после того, как Война Гнева разрушила мир Средиземья. И с тех пор кузница спала, никем не тревожимая, до сего момента. Войдя внутрь, Элронд почувствовал странное тепло, исходящее от стен. Из глубины лился мерцающий свет, и он подкрался ближе, его сердцебиение участилось. И тогда, в пещерной глубине забытых чертогов Ауле, он увидел их. Люди, заклеймённые клеймом Саурона, били молотами по наковальне, которая, казалось, светилась расплавленным светом. Кузницы ожили, воздух наполнился жаром и металлическим запахом кованой стали. Мифрил — чистое, жидкое серебро — струился в котлах и разливался по формам, работа этих молчаливых, хмурых мужчин, которые трудились так, словно были связаны со своим делом чем-то большим, чем просто долг. Великолепие мифрила было ослепительным, украденным огнём, и его сердце сжалось, когда до него дошла правда. Кто-то снова растопил кузницу, переоборудовал место древнего ремесла Ауле, снова поставив его на службу оружию — и не просто оружию. Мифрил сиял светом, который был не просто отражающим; он пульсировал, живой и разумный. Один из кузнецов обернулся, единственный, кто не был заклеймён, поймал его взгляд, и дыхание Элронда перехватило. Хелиарнос. Взгляд мужчины был остекленевшим, пустым взглядом порабощённой души, словно он видел Элронда, но лишь смутно узнавал его как существо из плоти и крови. Охваченный паникой, Элронд развернулся на каблуках и бросился бежать по извилистой тропинке, его шаги отдавались эхом от каменных стен, уколы холодного воздуха становились всё острее с каждым поспешным вздохом. Но, вырвавшись из жерла пещеры на открытое место, он замер как вкопанный. У подножия горы, окутанный туманом, стоял Саурон, призрачная фигура, окутанная тенью и пламенем, бестелесная, но ужасающе реальная. Рядом с ним сидело его существо, одновременно дракон и зверь, его кожа переливалась серебристым светом мифрила, глаза горели разумом и яростью, которые принадлежали самому Саурону. — Элронд, — голос Саурона пронёсся по воздуху, — я же сказал тебе уйти. Мысли Элронда лихорадочно заработали, его тело напряглось, пока он стоял на месте. — Ты… ты действительно неисправим. — Хорошо, — сказал Саурон. — Сочувствие сделает с тобой то же самое. Открыть своё сердце и разум колдуну — глупо для такого умного эльфа, как ты. Надеюсь, теперь ты усвоил урок. — Ты не можешь убить меня, — сказал он, — Галадриэль никогда бы тебя не простила. — Ты недостаточно важен, чтобы убивать тебя, Элронд. Мне просто нужно тебя задержать. Саурон начал бормотать на Чёрном наречии, низкие гортанные звуки, древние слоги, которые отдавались в горном воздухе, как гулкое биение сердца. Мифриловый дракон рядом с ним дёрнулся, мерцающий металл его формы начал растягиваться и смещаться, крылья свернулись внутрь, а тело скрутилось и выросло. Элронд с ужасом наблюдал, как мифрил изгибается, превращаясь во что-то гротескное и неестественное, пока не встал на четыре массивные конечности. Перед ним стоял зверь из чистого серебра, оборотень с глазами, горящими, как кроваво-красный восход, зубы из полированного металла обнажены, один размером с самого Элронда. — Апорт, мальчик, — скомандовал Саурон. Существо зарычало, леденящий кровь звук эхом разнёсся по долине, когда оно бросилось вперёд, сверкая когтями — первобытная сила, обретшая жизнь. Элронд повернулся и побежал, звуки его быстрых шагов раздавались о камня гулким эхом, склон горы сотрясался от неумолимого преследования зверя.

***

      Гундабад смотрел на унылый пейзаж со своего насеста на вершине одной из пяти башен Барад-Дура. Будучи одним из военачальников урук-хай, он поднялся по служебной лестнице благодаря жестокости и хитрости. Теперь он делал эту запись в своём военном дневнике: Тёмный владыка Саурон занял своё законное место преемника Моргота, унаследовав всю силу его ненависти к эльдар. Купаясь в его славе, мы все были воспитаны так же, как Моргот когда-то воспитал его из слуги в лейтенанта. Его злоба пронизывает эти самые земли, затмевая небо пеплом и серой. И всё же в его глазах есть тень. Много ночей я стоял на страже у его покоев, слушая мучительные крики внутри, когда он пытает какого-нибудь беднягу, орка или пленника. Я верю, что это единственное мимолётное освобождение, которое он находит от своих собственных бесконечных мук. Часами он стоит неподвижно на балконе, подняв лицо к бледной луне, словно ища какой-то связи с тем, кого называл Господином. Безмолвные слёзы серебристыми струйками стекают по его впалым щекам. Мы все шепчемся, что он плачет о разорванной связи, когда эльдар изгнали Моргота в Пустоту. По кому ещё он так скорбит? Не зная ни отдыха, ни передышки, лорд Саурон планирует свою месть. Боги многого лишили его, и в свою очередь он раскрасит земли багрянцем и вернёт всё кровью и пламенем. Время эльдар подходит к концу, и эра орков близка. Я знал об этом, когда лорд Саурон сумел сделать то, что многие считали невозможным. Привязал к своей службе не одного, а двух эльдар. В ту ночь листья тихо шелестели над головой, лунный свет пробивался сквозь густую крону Лихолесья. Лорд Саурон крался, как призрак, по поросшей мхом подстилке, прекрасные эльфийские черты скрывали злобу, кипевшую внутри. Мы следовали за ним, двести сильных воинов его личной гвардии бесшумно перелетали с дерева на дерево, продолжение самой тьмы. Из мрака впереди выступила фигура — высокая, закутанная в плащ, под изношенным капюшоном виднелись выдающиеся эльфийские уши. — Хелиарнос, — негромко позвал Саурон, его голос был нежен как у любовника. — У тебя есть для меня новости? Эльф упал на одно колено, склонив голову. — Да, мой господин. Маршруты патрулирования изменены. Больше стражников вдоль лесной дороги. Он заколебался, затем поднял взгляд. — Они что-то подозревают. Длинные бледные пальцы обхватили подбородок Хелиарноса, заставляя его поднять голову. — Когда моё знамя будет развеваться над Лесным царством, ты будешь вознаграждён. Затем эльф удалился туда, откуда пришёл, а тёмный владыка снова посмотрел на луну, как делал это каждую ночь. Его благоговение было прервано мучительным криком, хриплым от боли. Голова лорда Саурона резко повернулась на звук. Он бросился в чащу. Мы последовали за ним, стая варгов, преследующих раненого оленя. Мы нашли эльфа у корявого ствола, он прижимал руку к боку, другая была протянута в тщетной мольбе. — Андрет, — имя сорвалось с окровавленных губ. Лорд Саурон навис над ним, оценивающе склонив голову набок. — Кто-то, кого ты любишь? — Смертная женщина, я должен… — Дрожь сотрясла его сломленное тело. Вырви глотку этому щенку, положи конец его мучениям. Ненависть, которую Саурон питал к эльдар, была равна только их отвращению к нему. Но Саурон опустился на колени, его рука почти нежно легла на грудь тяжело дышащего эльфа. Вспышка изумрудного света, затем эльф откинулся назад, его глаза затрепетали и закрылись. Без сознания. Не мёртв. Я остолбенел. Его взгляд упал на меня, золотистые глаза горели каким-то непостижимым намерением. — Перенесите его. В течение многих месяцев эльф жил в самой высокой башне Дол-Гулдура, куда никто, кроме самого лорда Саурона, не смел ступить. Часами они проводили время на том балконе, лёгкие звуки их голосов разносились по ветру — хотя никогда не были достаточно громкими, чтобы разобрать слова. Странные перемены произошли с Тёмным Властелином. Его ночные страдания прекратились; больше не раздавались рыдания по залам с восходом луны. Странный свет загорался в его глазах, когда он смотрел на эльфа, яростнее ярости и всё же мягче жалости. Я часто спрашивал себя, о чём они говорят в своём убежище над кронами деревьев. Что такого мог сказать эльдар, чтобы так увлечь Саурона Лжеца? И почему Перворождённый терпит гостеприимство жесточайшего лейтенанта Моргота? Потом настал день, когда Саурон вызвал меня к себе. На его протянутой ладони лежала резная деревянная шкатулка, её поверхность была украшена символами, которых я не узнал. — Ты отнесёшь её за пределы этого леса, — приказал он. — К жилищу смертной женщины по имени Андрет. Оставь это на её пороге, незамеченным, и возвращайся скорее. Я взял шкатулку дрожащими пальцами. Та самая женщина, которую назвал эльф. — Что это, господин? — Подарок. Я выполнил его приказ, быстрый и безмолвный, как тень. Когда я положил шкатулку у двери больной женщины, мне показалось, что я уловил запах чего-то резкого и землистого — как травы, настоянные на крепком алкоголе. Возможно, целебные травы, чтобы облегчить изнурительную болезнь. Как раз то, что искал эльф. Я не стал задерживаться, чтобы обдумать эту загадку. Выполнив свой долг, вернулся в Дол-Гулдур и продолжил свою службу, как делал это бесчисленное количество ночей до этого и буду делать бесчисленное количество ночей после. И всё же Саурон и эльф гуляли и разговаривали, часы шли один за другим, пока даже подозрительные шепотки не сменились настороженной покорностью. До того дня, как эльф выехал из наших ворот, ни разу не оглянувшись, растворившись в сумеречных ветвях, и только затянувшийся призрак его присутствия напоминал о его уходе. Тёмный Владыка провожал его взглядом с балкона, где они провели столько часов. Неподвижный, безмолвный, высокий силуэт, очерченный закатным светом. Когда над головой замерцали первые звёзды, я услышал, как он вздохнул, как вздыхал всегда, когда всё шло по его плану. — Будь благословен, Эгнор Финарфинион. Затем он отвернулся от перил, тени снова скрыли его лицо — и я с леденящей душу уверенностью понял, что наша передышка окончена. Плачущий воин снова будет бродить этой ночью, и звуки мучений будут нашей единственной колыбельной. Я больше никогда не слышал, чтобы лорд Саурон плакал.