Отблески Майрона

Тьма Залов Мандоса давила со всех сторон пустотой. Лишь слабый свет факела проникал в гнетущий мрак, и его янтарное сияние тускло отражалось от алебастровых стен. Митрандир стоял напротив небольшого зарешеченного окна камеры, его обветренные руки были сцеплены за спиной, а белые одежды слегка колыхались, когда он переминался с ноги на ногу. В пещерных залах раздавался призрачный шепот давно минувших веков. Внутри клетки мелькала неясная тень. Саурон расхаживал по своей бесплотной тюрьме, полупрозрачные стены клетки поблескивали в туманном свете Залов Мандоса. Силуэт духа мерцал, как трепещущее пламя свечи. «Снова вернулся?» — прошептал голос из темноты. Там, где должны были быть глаза, светились два красных язычка пламени. — «Пришел позлорадствовать над своей добычей, Серый Пилигрим?» Волшебник вздохнул. Века ненависти мало что сделали, чтобы смирить падшего майа. «Валинор будет твоей тюрьмой до скончания мира. Если понадобится, я буду ходить по этим залам до конца дней». Тень с шипением отпрянула. — «Мои слуги еще там, ожидают возвращения своего господина…» Мерцающий свет факелов плясал на холодных каменных стенах, отбрасывая цепкие тени, словно ветви бесплодных деревьев, скребущие зимнее небо. Старческое лицо Митрандира было бесстрастно, но внутри его сердце сжималось от тревоги и подозрений. Саурон оскалившись усмехнулся. Когда Митрандир отказался ему потакать, его лицо снова превратилось в маску безразличия. — «Зачем ты пришел?» Враг прощупывал его разум, пытаясь найти хоть какую-то трещину в психической защите истари, чтобы воспользоваться ею. Но Гэндальф был крепок, его воля была железной. Он повернулся, чтобы уйти, постукивая посохом по незримым камням. Еще одна бесплодная попытка майа манипулировать им в клетке. Саурон с каждым днем все больше отчаивался. Иногда он скрывал это лучше, чем сейчас. «Какие новости от леди Галадриэль?» — окликнул его Саурон. — «Она все еще оплакивает меня?» «Дела эльдар тебя больше не касаются», — холодно ответил Митрандир. Но когда он произносил эти слова, внутри него зародилось беспокойство. В голосе Саурона, когда он произнес имя Галадриэль, прозвучала странная нотка, какая-то темная тоска, которую было тревожно слышать. Земли Амана были единственным местом, где можно было держать айну в цепях. Митрандир никогда открыто не пренебрегал судом Валар и тем, что они назначили его тюремщиком и невольным опекуном искусителя. Но иногда, в глубине души, он все же шел на это. Ибо Саурон своими словами превратил все в уродство, замутнил воды своими мрачными намерениями править Среднеземьем. Будь его воля, он бы бросил его в пустоту, чтобы воссоединить с Хозяином. Но Валар видели его грехи в первую эпоху, видели, как он обманул Владыку Эрегиона, как создал темную землю, и все же дали ему отсрочку. «Конечно, ты жаждешь вернуться на зеленые поля и в золотые леса Валинора? Отбросить тяготы своей клятвы?» Митрандир повернулся, и глаза его в свете факелов сверкнули, как сталь. — «Моя клятва священна и непреложна, как ты знаешь. Я никогда не откажусь от своего долга, как бы ты ни пытался меня искусить». Наступило долгое молчание, нарушаемое лишь шипением факела Митрандира и шепотом невидимых в темноте тварей. Когда Саурон заговорил снова, его голос был мягким, почти тоскливым. — Ее могущество сильно уменьшилось, — сказал Саурон, имея в виду, несомненно, не кого иного, как единственную женщину, которая соперничала с его одержимостью властвовать над всеми. — Я устал от твоего голоса, — сказал Митрандир, отворачиваясь к окну. — Я достаточно долго терпел твои бредни. Теперь молчи и возвращайся в небытие, которое является твоей справедливой наградой. — Скажи мне, — шипел Саурон. Каждый раз это было одно и то же — каждый визит, каждый разговор. Всегда возвращались к ней. Митрандир окинул взглядом безмятежный пейзаж, нахмурив брови в раздумье. — Госпожа здорова. Ее радость разделяют все, кто ее любит. Сияющие глаза вспыхнули, как угли в темноте. — Так ли это? — проворчал Саурон. — Наследник родится в увядающем Среднеземье. Передай будущей сияющей матери мои пожелания. — На его лице появилось гротескное подобие улыбки. Гэндальфа скрутило от неприязни. — Я обязательно передам ей, что ты о ней спрашивал, — мягко ответил волшебник. С усилием он отвернулся, лишая лукавого удовольствия видеть его растерянным. — Тогда до свидания. — Внезапно Саурон отвернулся и удалился в самый дальний угол своей камеры. Он свернулся калачиком, натянув на себя рваные одежды, отгораживаясь от мира. Пусть Олорин поразмыслит над его молчанием. Чем дольше волшебник задерживался, тем сильнее становилось его беспокойство. Даже закованный в цепи и ослабленный, Темный Лорд одним своим присутствием лишал надежды и мужества, а в сердце закручивались нити отчаяния. Митрандир не стал задерживаться. Никто из тех, кто пришел позлорадствовать или допросить, не смог бы вынести этого. Терпение было главным оружием Саурона. Он будет терпеть века, питая ненависть в тени. Сколько бы времени это ни заняло. Шаги Митрандира гулко отдавались в пещерных залах, когда он выбирался из темницы Саурона. Воздух казался густым, гнетущим, словно сами камни были пропитаны злобой Обманщика. С каким облегчением он наконец вышел на открытое пространство, почувствовал дуновение легкого ветерка и увидел игру золотого света в листве деревьев. И все же даже здесь, в безмятежности Бессмертных земель, Митрандир не мог полностью избавиться от тени своего подопечного. Слова Саурона преследовали его, бесконечно повторяясь в его голове. — Увядающее Средиземье. Он знал. Как ни был он бессилен, искуситель знал. Но даже когда расстояние между ними увеличилось, волшебник чувствовал, как слова Саурона повисли в воздухе, как миазмы злого умысла, которые никак не хотели рассеиваться. Поганый язык Саурона замолк, но его яд остался, заронив семя сомнения и страха глубоко в разум Гэндальфа. Гэндальф крепче сжал посох, костяшки пальцев побелели, когда он попытался совладать со своим беспокойством. Он не позволил словам Саурона отравить его мысли, омрачить благословенную весть о ребенке Галадриэль. Пока что Саурон был сдержан, его власть разрушена, а влияние ограничено шепотом змеи в клетке. С тяжелым вздохом Волшебник вышел из Залов Мандоса, его сердце отягощало знание о таящейся угрозе, которая гноилась в его стенах. Однако, выйдя на свет Бессмертных земель, он почувствовал, как его решимость крепнет, а цель обновляется благодаря красоте и спокойствию, которые его окружали. Несколько месяцев передышки. Потом ему придется снова навестить Темного Властелина, чтобы убедиться, что угасание Средиземья — не его рук дело. На всякий случай.