I'll be your song when the dance is over

      Перед началом марта Александра Лестер всерьёз поссорилась с дочерью. Если за «поссорилась» можно считать не самую тёплую переписку и десятиминутную перебранку через каминное сообщение. Всё было очень просто: Алиса обозлилась, узнав, что мать отозвала своё разрешение на Хогсмид — то самое, которое она подписала ещё перед третьим курсом.       Алекс была уверена в своей правоте. Алиса встала в позицию «я подросток, которого контролируют, и меня это раздражает». Мать не смогла объяснить ей, что не разрешает идти в Хогсмид, потому что не может позволить допустить ещё какое-нибудь серьёзное происшествие, которой может подвергнуться девочка.       Поняв, что мать ни под какими предлогами не подпишет разрешение снова, Алиса попробовала закатить скандал через камин, а когда не вышло (женщина сохраняла хладнокровное спокойствие), то объявила ей бойкот. Алекс упрямо стояла на своём: «не хочешь разговаривать — твоё дело, но разрешения ты не увидишь».       Теперь они не общались; признаться честно, Лестер-старшей давалось это тяжело. Раньше хотя бы раз в неделю писали друг другу, а теперь ни одна из них не желала топить лёд первой. Иногда, конечно, Алекс невыносимо хотелось сделать хоть что-то, но она понимала, что дочь сейчас ничего не возьмёт. Ей хорошо там, в огромном и шумном замке, в окружении друзей и насыщенных событий. Может, сейчас ей полезно подуться вот так. А вот когда вернётся домой на каникулы… Там и узнают, чьё желание оставить последнее слово за собой сильнее.       Алекс устало закатала рукава лимонной рабочей мантии и потянулась. На больницу огромным пуховым одеялом легла ночь; в палатах уже больше двух часов был дан отбой. А Лестер всё ещё работает.       Достаточно уютный и простой рабочий кабинет был погружён в вечернюю тьму. Освещением служил только разлапистый канделябр, освещающий пространство стола и дающий дребезжащий оранжевый свет на тёмно-красные стены, целительское оборудование, книжный шкаф с прозрачными дверцами, полки с зельями и ингредиентами для них, а так же лабораторный стол с двумя котлами разного размера. На нём лежало несколько отчётов, их заполняли мудрые самопишущие перья, а Алекс иногда контролировала процесс. Ведение документации было платой за независимые исследования, которые Лестер-старшая проводила, оставаясь после работы в лабораториях больницы святого Мунго. Администрация была не против энтузиазма и повышенного интереса к искусству зельеварения, поэтому женщина пользовалась помещениями, оборудованием и ингредиентами в своё удовольствие, не отдавая за это ни сикля. Но лучше бы она платила, честное слово, а не прописывала все эти до тошноты подробные и никому не нужные отчёты.       Отчёты… Хотела Лестер в своё время полностью уйти от всего, что может быть связано с мракоборческой деятельностью, да не вышло. И тут, и там необходимо осуществлять ручную бюрократическую работу, которая вовсе не украшает и, тем более, не упрощает основной вид деятельности.       При всех бедах такого скучного и утомительного вида труда — это не самое плохое, что может быть. Алекс признавала, что отчётность, которая в больнице, гораздо приятнее той, что она вела во время войны. Здесь — карты заболеваний, сбор анамнеза поступивших в отделение и курсы лечения, отчёты о независимых исследованиях. Там, на войне, были отчёты о прошедших схватках, нападениях и оборонах, различные рапорты, записи о потерях и, совсем-совсем редко, приобретениях или успехах проводимых операций. Когда Алекс вспоминала, как она скрупулёзно и дотошно прописывала, в каком месте у поверженного соперника были разорваны ткани и сломаны кости, куда и с какими последствиями ударило проклятие, в какую точку стукнуло Убивающее, на её лице появлялась нервная улыбка. Она чувствовала себя заправским патологоанатомом, чуть ли не со цветовой палитрой сверяясь, чтобы до малейшей точности подобрать эпитет для описания оттенка синяка.       Наверное, Алекс — своего рода извращенка. Только она после пережитого смогла добровольно пройти обучение и работать там, где людям, как и на войне, было плохо и больно, где они страдали. Отличие от событий времён Первой магической было в том, что сейчас Алекс уже не приходилось делать выбор: защищаться или ранить. Теперь её окружали не враги, а люди, которым она могла помочь, которых можно и нужно было спасти. В абсолютном большинстве у её отделения это получалось. За долгие годы работы в Мунго она могла пересчитать тех, кого не удалось выхватить из костлявых лап смерти, по пальцам двух рук.

***

      Лестер проглядела все отчёты по второму разу, стараясь отогнать красноватые пятна, плывущие перед глазами от долгого напряжения и неправильного освещения. Потом с помощью палочки отлеветировала их в коридор, по направлению к административному крылу. Наступил новый день, шестнадцатое марта, если верить календарю. Её рабочий день окончен.       Алиса бы поругала её за то, что она совсем себя не бережёт и допоздна задерживается. Но Алекс действительно нравилось то, чем она занимается. Женщина была готова жертвовать на свою работу и на свои хобби сколько угодно сил и времени, особенно, когда это приносило пользу.       Почему-то каждый раз, когда за глаз цеплялось окошко с цифрой «16» на магическом календаре, во рту появлялось вяжущее ощущение, как после неспелых фруктов. Алекс списала это на усталость. Сейчас она собиралась снять рабочую мантию и пойти домой. Лестер была уверена, что на сегодня она свободна, новых пациентов нет, а те, кто находится в стационаре на её этаже, уже крепко спят или своим сном, или под действием медицинских зелий.       Но едва Алекс собралась трансгрессировать домой, над дверью в кабинет вспыхнула ярко-зелёная лампочка. Это значит — новый вызов. Лестер быстро поглядела на наручные часики, приподняла брови, вздохнула, отошла от камина и махом взяла со спинки кресла рабочую мантию.       — Мэм, вас просят подойти в приёмное отделение на пятом этаже. Там сложный случай, который требует вашего участия, — скрипучим голосом проговорила старуха с сеточкой на голове из портрета. И зарделась, как школьница, довольная тем, что принесла какую-никакую пользу.       Эта леди двести лет назад работала в больнице на должности, которую теперь занимала Александра, и она была настоящим энтузиастом — из тех людей, у которых глаза горят от вида нового проклятия или неизведанной болезни, с которым поступил больной волшебник. Когда пришла пора отойти в мир иной, медик решила, что не хочет покидать уже по-настоящему родные стены, а хочет приносить отделению по борьбе с недугами от заклятий посильную помощь. Свой портрет она намертво приклеила к стене своего кабинета и все, кто работал в его стенах, хотели они того или нет, были вынуждены с ним соседствовать. Подобное «знакомство» это нельзя было назвать неприятным; женщина, обитающая за рамкой картины, могла быть ассистенткой и передавать простые поручения другим целителям, перемещаясь по картинам в больнице.       — Спасибо, Эрин. Вы уверены, что ночные целители не справятся без меня? — устало спросила Алекс.       — Полагаю, не справятся! — почившая целительница радостно булькала от того, что на неё обратили внимание. — Со времён восьмой гриффонской лихорадки в этой больнице крайне мало тех, кто тонко чувствует всплески отрицательной магической энергетики. Когда была жива ещё Флоренция Причард, она лично заведовала набором целителей. И ни в коем случае не допускала их до непосредственного магического врачевания, если не видела в их глазах выражение, подобное выражению, которое перед смертью было у Святого Мунго, а ведь крайне важно, чтобы все целители имели такой взгляд, иначе как можно допустить их к таинству магического врачевания…       Примерно половину из этих слов Алекс пропустила, потому что внеурочная работа сейчас казалась ей более приятным занятием, чем слушание скрипучих воспоминаний Эрин. «Если она считает, что без меня не справятся — значит, у меня тоже взгляд, как у Святого Мунго?» — думала Лестер. А ещё она думала: хорошо, что не ушла раньше, иначе бы её сейчас вызвали прямо из постели, раз случай такой тяжёлый…

***

      Сна не было ни в одном глазу.       Безответственность во всех возможных аспектах привела к тому, что Лестер ушла с работы почти на час позднее, чем планировала. «Тяжёлый случай», с которым без помощи главного целителя никак не могли справиться дежурные ночные стажёры, оказался пятилетней девочкой, которая, чтобы привлечь внимание родителей, притворилась, что выпила несколько опасных зелий. Александра даже не знала, на что злилась больше. На родителей, которые вместо того, чтобы поговорить с ребёнком, в мыле потащили его в Мунго? На целителей, которые не поняли, что ребёнок симулирует, а его истерику приняли за приступ интоксикации? На то, что ей снова пришлось писать отчёт?..       Около первого часа ночи Алекс наконец трансгрессировала в гостиную своего дома в Портстьюарте. С кухни тянуло морозной морской свежестью: наверное, перед уходом не закрыла окно. Едва она почувствовала этот успокаивающий привычный запах, стало спокойнее. Усталым взмахом палочки женщина зажгла огонь в камине, наполнив просторную комнату приятным треском дерева. Лестер расслабила плечи и прикрыла глаза, позволив себе выдохнуть.       Она любила этот дом. Она чувствовала, что построила его сама, вложив часть того, к чему она всегда стремилась, в каждый камень фундамента и в каждую рамку с колдофото над лестницей. Дом шептал Алекс: «ты молодец, ты сделала всё это своими руками, ты изменила свою жизнь и теперь она такая, о какой ты двадцать лет назад и мечтать не могла…». Лестер слабо улыбнулась и открыла глаза. Этот дом был её местом силы и зоной комфорта.       Её пустой дом. Ей здесь никто не нужен, кроме, разумеется, Алисы, уже такой взрослой дочери, которая каждое лето и каждые зимние каникулы наполняет этот дом своим щебетом, звуками фортепиано и запахами испорченной еды — юная леди любит экспериментировать с готовкой, и далеко не всё пока получается. Алекс очень скучала по ней, как будто в первый раз отпустив её в школу, хоть и понимала, что дочери в замке весело, она там не голодает и не бедствует.       Лестер никогда не понимала, как другие родители справляются с десятимесячной разлукой со своим чадом. Как они это выносят, не в силах наблюдать за тем, как их дети переживают один из самых сложных и противоречивых периодов в жизни — подростковый этап? Разумеется, Алекс никому не показывала своих эмоций, но иногда на неё накатывало волной тоски.       Наверное, было бы легче, если бы дом не был пуст, если бы в нём был кто-то ещё. Если бы было кому хотя бы закрыть эту чёртову форточку на кухне.       Хотя… Нет. Пусть всё же тут никого не будет. Так безопаснее.       Алекс пошла на кухню и закрыла створки окна вручную — палочка осталась в гостиной. Бросила взгляд на календарь, прикрепленный магнитом к холодильнику. Это обычный отрывной календарь из маггловского супермаркета, который сам избавлялся от ненужных страниц под воздействием чар.       Большие чёрные цифры «16» над словом «марта» заставили Алекс застыть. Женщина слабо нахмурилась.       «Чей-то день рождения? Видимо, да… Очень знакомая дата», — устало подумала она, наполняя чайник водой. А потом, за секунду до того, как заставить воду кипятиться, она вдруг поняла.       И сразу передумала пить чай. И мгновенно вспомнила, что в кухонном шкафчике стоит отличная бутылка эльфийского вина. Даже две бутылки, но ей, наверное, и одной будет достаточно.       — Шестнадцатое, Сириус. Помнишь? — вслух подумала она, резко открывая дверцы шкафа. Чего там только не было, в этом шкафу — прибираться из-за работы времени не хватает — а вина нет. Куда оно пропало, оно же здесь было, она помнит…       Поиски вина не увенчались успехом даже с волшебной палочкой. В итоге Александра достала пачку сигарет, к которой не прикасалась с тех пор, как родилась Алиса, и которая лежала у неё в дальнем ящике «на самый крайний случай». Лестер села на стул, тяжело прислонилась к спинке, закурила, решив пока не заботиться о вентиляции.

***

      Пятнадцать лет назад, шестнадцатого марта, тоже была ночь. Тоже были сигареты и была кухня. Только курила не Алекс, да и кухня была меньше и непригляднее.       Алекс в ту ночь думала: «Едва он вернётся, я всё ему скажу. Я сильная девочка, и не с таким справлялась. Расставание не должно быть страшнее войны…». Она хотела сказать, что дело вообще не в войне и не в крови на его и на её руках, дело не в том, что они не могут поделить дежурства, собрания Ордена и сидение с младенцем, потому что Алекс лезет в бой и в огонь, и ей нужно, чтобы Сириус тоже иногда был с ребёнком.       Дело не в его бунтарском нраве и не в том, что он может и под Аваду полезть, и в баре маггловском после неудачной миссии подраться. И дело не в её жадности до приключений и почти безумном желании сделать всё возможное, чтобы приблизить гибель Волан-де-Морта, забыв про всё остальное…       Дело в том, что это было ошибкой — связываться двум таким людям, как они, которых и объединяет-то, пожалуй, только война и желание не быть как те, кем их всегда было принято считать. Дело в том, что она хочет, чтобы Алиса, когда подросла, не стала свидетелем их вечных ссор тёмными ночами или вечно ощущала тревогу из-за того, что от отца пахнет сигаретами и перегаром. Помилуй Мерлин, Алекс тогда даже думала, что если она добьётся законного развода, то Сириус, должно быть, будет приходить только по выходным и, вероятно, додумается привести себя в порядок…       Сириус тогда пропал из дома на неделю. Ни весточки не послал, ни предупредил. Из Ордена никто не знал, куда и зачем ушёл Блэк. Она тогда почти не спала, гадая, жив ли вообще Сириус или его порубили на кусочки на очередной схватке, но её голова, на удивление, была холодной. И Лестер прокручивала в голове, что она сделает и скажет, когда Сириус вернётся, — в самых дотошных подробностях.       А потом резко хлопнула входная дверь, и Алекс тихо зашипела, приподнимаясь в кресле, в котором она задремала, наблюдая за сном дочери. Лестер очень хотелось что есть силы огреть Сириуса чем-то тяжёлым по голове, чтобы он подумал, во имя всех Великих, хоть раз в жизни подумал головой, что вокруг дома, где спит ребёнок, нужно ходить на цыпочках, дыша через раз, но ни в коем случае не шарахать так дверью о косяк.       Его не было неделю.       Дочь не проснулась. Только это и помешало Алекс воплотить в реальность своё первое желание.       Алекс тихо встала, ощущая, как гудит спина от долгого неудобного положения. Сириус, судя по звукам, не двинулся дальше кухни, поэтому она пошла в ту сторону, ощущая, как с каждым шагом воздух наполняется тяжестью и тревожным звоном.       Сириус сидел на кухне. Свет не включил. Обхватил себя руками, лёжа лбом на столе. Слегка спутанные чёрные волосы разметались по столу, а грязная и затасканная за неделю мантия огромным мёртвым крылом скатывалась с его плеч к чистому кафельному полу.       — Ты вернулся, — негромко произнесла она, обходя мужа кругом и оглядывая его. Блэк не отреагировал. Дышал он как-то рвано и нервно, и тогда Алекс впервые забеспокоилась. — Ты ранен? — Блэк снова промолчал и не зашевелился. Алекс быстро повела над ним палочкой, пробормотала комбинацию заклинаний и успокоилась: Сириус не был ранен или проклят. Алекс налила ему стакан воды, раздумывая, не разбавить ли его чем-то покрепче. А потом отбросила эту идею — если бы Сириусу был нужен алкоголь, он и сам преспокойно справился с его поисками.       Некоторое время она сидела напротив него за столом. Всё-таки создала небольшое, неяркое освещение, чтобы лучше рассмотреть Блэка. Молчание нарушалось лишь тиканьем часов и отдалённым уличным шумом: они тогда снимали квартиру в одном из лондонских кварталов…       — Иди спать, Алекс.       Эти глухие, болезненные, будто вырванные заживо из глотки слова обдали Александру дрожью. Ну, да, ну, конечно, куда она теперь пойдёт? Как она оставит его в таком состоянии?       — Сириус, посмотри на меня, — попросила она, резко придвигая свой стул к его и кладя руки ему на опущенное плечо. Блэк не то вздохнул, не то заворчал что-то сквозь зубы, когда его потрясли. — Что случилось? — Алекс сглотнула и нервно продолжила: — Кто?       «Кто?». Дежурный вопрос во время войны, когда каждый день всё их окружение в смертельной опасности. Если ответом на него было «никто», то это поскорее говорили вслух, чтобы утешить. «Никто», — и уже все не замирали от страха и мучительного ожидания плохой новости. «Никто», — и ни у кого не разбивалось сердце.       Сириус поднял голову. Пронзительные синие глаза — всё, что сейчас было живым на его сером от бессонницы и какой-то тяжёлой беды лице. Глубокие синюшные мешки под глазами, резко очертившиеся аристократичные скулы, отросшая щетина… Его будто не было год, а не неделю.       — Регулус, — скатилось с его языка каплей горечи. И сердце Александры пропустило удар.       — Ох, все Великие, — прошептала она, неосознанно сжимая пальцы на плече Сириуса. Боль, которой был пронзён Блэк, была заразительной и шипучей, как большая волна морского прибоя. Алекс никогда не видела младшего брата Сириуса, она знала его только по рассказам; слышала, что он всегда был более слабохарактерным и ведомым, что он жалел матушку, даже когда она активно превращалась в тирана для домашних, что он предпочёл стать Пожирателем ещё в школе, чтобы вкусить чистокровного могущества, о котором тогда говорили во всех углах… Алекс не думала, что Сириусу будет настолько горько от его потери.       — Да-а… — шёпотом протянул Сириус, глядя в столешницу. — Его больше нет. Ты не выбрасывала сигареты? Мои закончились, заразы…       Та ночь была длинной. Он скурил почти всю пачку, а Алекс не сказала ему ни слова. Она держала его за руку и слушала, как он, пьянея от дыма и тоски, рассказывает, что до него дошли слухи о том, что Регулус не справился с каким-то особенным поручением Волан-де-Морта, а потом пропал. Сириус отправился на его поиски, несколько дней скитался, думая, что нашёл его след, три раза едва не столкнулся с отрядом Пожирателей, которые тоже искали его младшего брата… А потом Блэк узнал, что искать больше некого.       Сириус не хотел обращаться к Ордену или к мракоборцам, чтобы узнать все подробности гибели Регулуса, поэтому так долго разбирался сам. Всё, что он узнал, — неподтверждённое подозрение, что Регулус хотел уйти с войны, но ему не дали, предпочтя убить.       — С тех пор, как ушёл из дома, пытаюсь убедить себя, что мне плевать было на этого щенка… — хрипло и тихо говорил Сириус. — А сейчас думаю, что, может, смог бы всё исправить. Мне, по существу, никогда и не доводилось нести за него ответственность, как старшему брату… Кровь — не вода.       — Не вода, — согласилась Алекс. Она выглядела загруженной и печальной, но уже не только из-за смерти брата Сириуса. — Кровь гораздо хуже… — добавила она чуть тише и тяжелее. Блэк впервые за вечер приобнял её одной рукой.       — Ты права. У нас с тобой отвратительно чистая кровь.       — До омерзения.       — С нашей кровью мы должны быть в ближнем кругу Того-кого-нельзя-называть, — зашифрованное имя Сириус почти выплюнул. Он презирал его за то, что даже свой псевдоним тёмный маг сделал табуированным паролем, по которому Пожиратели находили себе новых жертв.       — Хорошо, что мы распорядились судьбой иначе, — в голосе Александры задребезжало что-то глубокое, болезненное и обеспокоенное. Сириус приобнял жену чуть крепче, прикоснулся губами к её лбу, стараясь успокоить, отогнать призрак давно ушедшего, но всё ещё явственно напоминающего о себе триггера.       У Сириуса и Алекс было гораздо больше общего, чем казалось на первый взгляд. Когда речь заходила о благородных чистокровных корнях, их обоих едва ли не выворачивало.       — Ненавижу эту падаль, — пробормотал Сириус после тишины.       — И я.       — Хуже этого дерьма ничего не может быть.       — Почему не может… — горько усмехнулась Алекс. — Вспомни моих братцев. Они были куда хуже.       — Почему «были»? — губы Блэка дёрнулись в нервной ухмылке, а кулаки — сами сжались во внезапной вспышке агрессии. — Они же не умерли… К сожалению.       Александра со вздохом кивнула.       — Лучше бы они сдохли. Мне тут… — в её горле что-то булькнуло, но Алекс быстро взяла себя в руки. — На днях показалось, что Алиса наклонила головку, совсем как это делал Руди…       Сириус слегка покачал головой и изо всех сил сдержался, чтобы снова не сжать кулаки. Сейчас злость ни к чему. Речь идёт об их дочери.       — Тебе показалось, — твёрдо и убедительно сказал он. — Наша девочка похожа на меня гораздо больше, чем на этих поганых выродков.       Алекс слабо улыбнулась. Она опустила подбородок на сложенные на столе руки и прикрыла глаза, чувствуя, как холодная рука Сириуса заботливо и устало гладит её волосы. Совсем как ребёнка, который не может уснуть. С каждым его прикосновением давняя боль отступала.       Пускай в их жизни творился кромешный ад, пускай они ходили по краю жерла кипящего вулкана, пускай они многое потеряли и один Мерлин знает, сколько потеряют ещё… Алекс не понимала, как она могла всерьёз решиться уйти от него. Лестер в тот момент думала, что всё в Сириусе примет и всё ему простит, если рядом будет он — тот, кто знает о ней больше кого бы то ни было, тот, кто понимает, что значит ненавидеть свою семью и быть готовым всё перевернуть и всю свою жизнь под откос пустить, лишь бы отрезать все нитки, которые связывают тебя с прошлым. Все до единой. Алекс однажды сделала это, и без Блэка она бы точно не справилась.       — Мне жаль твоего брата, Сириус. Мне правда очень жаль… — почти шёпотом произнесла она. Блэк ответил благодарным и тягостным вздохом.

***

      Сигарета почти дотлела, когда Лестер догадалась опустить её в старую чашку, имитирующую пепельницу. Её собственный вздох быстро растворился в пустоте дома. «16» с календарного листа сверлило её внимательным укоризненным взглядом. Помни, мол, Алекс. Не забывай.       Женщина взяла палочку, очистила пепельницу коротким: «Тергео». Снова открыла окно, поёжилась от холода, но почувствовала себя лучше, понимая, что сигаретный дым постепенно сменяется свежестью ночного Портстьюарта. «Это было пятнадцать лет назад, это больше ничего не значит. Война прошла, они в тюрьме. У меня снова другая жизнь, и лучше неё уже ничего не будет…».       Алекс потёрла виски и прикрыла глаза. Вместе с тяжёлыми старыми воспоминаниями пришла головная боль. И пустота дома, которая обычно казалась такой уютной, сейчас давила со всех сторон. Что такое, Алекс, ты же сильная девочка, ты же знаешь, что никто в этот дом не ворвётся, не нарушит твой покой, если ты сама не позволишь…       — Надо помириться с Касси. Пусть приедет на каникулы в апреле, а то я с ума сойду, — вздохнула Лестер, открывая глаза. Морской воздух освежал, головная боль нехотя утихала. Мучительные спазмы, которые ещё несколько минут назад рвались наружу, как шипящий газ из маггловской минералки, который норовит покинуть бутылку, если её потрясти, теперь снова утихли где-то внутри, там, где Алекс сама много лет назад их закопала.