Ведьма

Они не разговаривали несколько дней. Потому ли, что Амен не хотел встречаться с девушкой сам, или потому, что она велела ему держаться в стороне, Эвтида не знала. Предпочла спрятать от себя эти мысли в самые темные закоулки сознания, вместе с другими, опасными и запретными для размышлений темами. Став немой тенью, следующей за ней, эпистат никогда не подходил слишком близко. Словно страж, которому приказано было оставаться незамеченным, охраняя покой своей госпожи. Иногда она чувствовала его присутствие — легкое, почти незаметное, как дуновение свежего ветра, — и это ощущение и успокаивало, и пугало ее в равной мере. Как будто он охранял не только ее, но и ту стену, что они воздвигли между собой. Временами Эва ловила себя на мысли, что хотела бы обратить на себя его взгляд. Вновь встретиться с холодными, отчужденными, но до одури пленительными глазами. И изо всех сил старалась не думать о том, как желала, чтобы он заговорил первым, нарушив невыносимую тишину. В мельчайших деталях могла представить себе его голос. Властный и сдержанный, которым Амен обычно отдавал приказы. Или же низкий и бархатный, заполняющий собой все пространство, когда мужчина ненадолго забывался, позволяя себе быть рядом с ней настоящим. Но все, что теперь ей предназначалось, это тишина. Она сама сделала этот выбор. Правильный выбор, как повторяла сама себе без конца. Их немногие встречи ограничились лишь случайными столкновениями во дворе между домами. Быть может, чуть менее случайными, чем Эвтида была готова признать. Полностью вымотанный Амен возвращался в охотничью хижину только затем, чтобы, ненадолго прикрыть глаза, бросив голову на подушку. Несколько часов сна — короткая передышка перед следующей вылазкой. И если бы не глупая потребность тела в отдыхе, эпистат бы не вылезал из рейдов вовсе, пытаясь подступиться к разгадке их миссии. Еще несколько дней, и она не выдержит. Эвтида знала это так же отчетливо, как и то, что каждый раз, когда Амен уходит в патруль, она подолгу лежит без сна, ожидая его возвращения. Не в состоянии сомкнуть глаз, просто лежит, обнимая себя руками и высматривая, когда его фигура появится где-то на горизонте. Воспоминания о нем, едва живом, медленно истекающем кровью на ее столе, были столь далекими, что почти стерлись из ее памяти. Но, несмотря на это, в последние дни девушка мысленно возвращалась к ним все чаще и чаще. Что, если его снова попытаются убить? Что, если перед ней вновь встанет выбор, спасать ли жизнь того, кто ее жизнь спасать бы не стал? Мысли мучили, вгрызались в сердце, терзали сознание. Изводили ее так, будто в глубине души Эва еще не знала ответ. Независимо от того, что Амен сделал бы или не сделал. Какие бы грехи уже не лежали на его совести, она не сможет позволить ему умереть. Не сможет вынести, если эти ледяные глаза погаснут навсегда, потому что слишком привыкла к их свету. Могла ли она исправить его? Нет. Но она могла любить его таким, каким он был. Глупая, глупая овечка, нашедшая свой покой подле волка, голодного до ее крови. Эва знала, что это безумие. Знала, что их связь не просто опасна — она обречена. И все же сердце, непокорное разуму, стучало быстрее от мыслей о нем. Тело горело от воспоминаний о том, как ощущались его губы на ее изнывающей коже. Это пламя согревало, даже когда обжигало. И влекло к себе несмотря на боль. Эвтида не желала его изменить. Не хотела, чтобы он стал мягче или отказался от своей сути. Это был бы не он. Вместо этого она научилась принимать его ледяное молчание, его безжалостность, его раны и шрамы, глубоко скрытые от чужих глаз, но такие ощутимые для нее, как будто они были частью ее самой. Принятие было сродни спокойствию на краю отвесной пропасти. Она знала, что стоять рядом с ним — значит рисковать падением. Но этот риск ощущался лучше, чем вечная пустота без него. Потому что именно здесь, подле него, Эва снова чувствовала себя живой. Живой, как никогда прежде. Это было так странно. Почти ненормально. Вновь ощутить жизнь, когда все вокруг медленно умирало. Когда лица соседей, еще недавно веселые и приветливые, превращались в тусклые маски. Когда звуки детского смеха исчезли, сменившись эхом шагов, прерываемым глухим кашлем. Когда мертвые тени прятались за задвинутыми ставнями, заполняя опустевшие улицы гнетущей тишиной. Спасаясь от свирепствовавшей хвори, жители зарывались в своих домах, будто стены из камня и глины могли уберечь их от неумолимого приговора. Дни сливались в бесконечную вереницу тревоги и отчаяния. Все меньше людей отваживалось выходить работать в поля, торговать на рынке или ездить в соседние, более крупные города и деревни. В поселение медленно, но верно приходил голод, и не замечать этого становилось все труднее. Если раньше на пару заработанных монет Эва могла обеспечить себя едой на всю неделю, теперь же купленного едва хватало и на несколько дней. Свежие мясо и рыба все реже появлялись и на столе охотников. Ведь пока верные слуги фараона безуспешно пытались отыскать виновных в их бедах, смертоносная зараза продолжала свое шествие, словно злой дух, танцующий на землях Египта. Она не различала богатых и бедных, взрослых и детей, забирая всех несчастных, кто попадался ей на пути. С каждым днем времени оставалось все меньше, а людское отчаяние окутывало, словно плотный туман, от которого невозможно было укрыться. Оно висело в воздухе, наполняя каждый вдох горечью, оставляя на губах привкус соленых слез. Эвтида почти могла видеть занесенные над миром огромные песочные часы, в верхней колбе которых едва шевелилась последняя горсть золотистых песчинок. И с каждым ударом ее сердца они медленно осыпались вниз, ведя обратный отсчет до их неминуемого конца. Она и сама начала верить, что убийцам ее брата суждено победить, пока Амен после очередного ночного патруля не появился на ее пороге с новой запиской. Его лицо, как всегда, оставалось непроницаемым, словно вырезанное из камня. Ни единой эмоции, ни намека на то, что творилось в его голове. Ни подсказки о том, мучилось ли его сердце вдали от нее так же, как страдало ее. Эва могла лишь гадать. Однако она знала его достаточно хорошо, чтобы понимать и без слов. Девушка молча последовала за ним к охотничьей хижине, стараясь идти ровно на полшага позади. Внутри чужой спальни царили тишина и полумрак, лишь слабый свет от тусклой лампы отбрасывал тени на потрепанные стены. Эва быстро выбрала самый неприметный угол, словно хотела слиться с окружающей обстановкой. Поджав ноги и опустив голову, она сосредоточилась на своих ладонях, будто изгибы тонких линии на коже могли поведать ей нечто важное. Только бы не глядеть на него. Амен стоял, повернувшись к ней широкой спиной, и медленно, почти механически, снимал броню, застежку за застежкой. Металл лязгал, ткань шуршала, и каждый звук казался оглушительным в этой маленькой спальне. Эвтида почувствовала, как горло сжимает странная удушающая смесь вины и желания, но так и не позволила себе поднять головы. Когда он, наконец, выпил сонный настой и улегся на постель, комната снова погрузилась в напряженную тишину. Его дыхание сделалось ровным и медленным, будто он мгновенно провалился в сон, но Эва прекрасно понимала, что это только видимость. Эпистат всегда был настороже. Выждав достаточно, чтобы Амен действительно заснул, девушка робко прокралась ближе. Оказаться с ним рядом спустя столько времени... Вновь взглянуть на поразительно идеальные черты лица. Втянуть носом терпкий, чуть солоноватый запах его кожи… Глупое сердце колотилось, как бешеное. Эвтида медленно вытянула перед собой руки, невесомо касаясь белокурых волос, и прикрыла глаза. Пальцы слегка подрагивали, словно прикасались к чему-то эфемерному, но держать в узде свои чувства девушка научилась отлично. Быть может, именно поэтому теперь ей так хорошо удавалось чувствовать душу Амена. Она сосредоточилась на ритме его дыхания и позволила себе погрузиться в этот звук, словно он был нитью, ведущей в глубины чужого сознания. Мир вокруг затих, оказавшись по другую сторону незримого купола. Эва почувствовала, как тяжесть тела исчезает, точно она стала невесомой. Ее душа охотно потянулась к эпистату и мягко коснулась границы его разума — тонкой, как пленка воды, но холодной, как оружейная сталь. Проникнуть внутрь было нелегко. Сознание Амена напоминало мрачную сеть коридоров за огромными, покрытыми вычурными древними символами, запертыми вратами. Они были призваны защищать мысли и секреты хозяина, словно сама его сущность сопротивлялась чужому вторжению. Но Эва была терпелива. Упряма и последовательна до безобразия, за что можно было сказать «спасибо» ее бывшему наставнику, воспитавшему в ней эти качества. Она знала, что если позволит себе хоть долю сомнения, то провалится обратно в свое тело, и все придется начинать заново. Девушка задержала дыхание, стремясь замедлить ритм неспокойного сердца. Скрыть его вовсе, чтобы стать лишь призрачным дуновением. Она осторожно приблизилась к неприступным вратам в надежде отыскать какую-то лазейку, как вдруг раздался протяжный скрежет. Глухой и тяжелый, он эхом разнесся по всему этому пространству. Массивная створка чуть приоткрылась, образовав узкую щель. Ровно такую, чтобы хрупкая Эвтида могла протиснуться. Ни больше, ни меньше. Она замерла, в конец растерявшись. Тревога тотчас растеклась по венам, устремившись в каждую часть ее тела. Что-то внутри нее сопротивлялось, кричало, предупреждая об опасности, но тяга оказалась сильнее. Эва сделала шаг и проскользнула внутрь, не встретив никакого сопротивления. Лишь холод ворот коснулся ее обнаженных плеч, словно стремясь обозначить границы чужой души. Эвтида сделала еще шаг, затем другой. Пол под ногами не ощущался — она шла прямо по толще тумана. И хоть он оставался таким же густым и вязким, как в прошлый раз, леденящего холода она больше не ощущала. Даже окружающая тьма, казалось, расступалась перед девушкой. И тени, что плясали на голых стенах точно живые, больше не касались ее, позволяя идти дальше. Так, словно она была здесь желанной гостьей. Шаг. Еще десяток. Еще сотня. Пространство, до сих пор однообразное и безликое, начало обретать формы. Сначала едва заметные, сотканные из дымки. После — сгустившиеся, почти настоящие, вырисовывающие контуры знакомых ей мест. Та же комната. Тот же одинокий деревянный стол. И похожий, будто один в один, маленький клочок бумаги. «Груз прибудет водой через три дня. Не высовывайся. Они знают. Отправь троих». В этом мире время теряло смысл. Но, даже ощущай она течение секунд, Эва не смогла бы понять, когда вновь начала дышать. Почему-то вдруг стало дурно. Облегчение, что подарили ей эти строки, подействовало на тело слишком странно. Помогло ненадолго перестать ощущать себя бесполезной. Слишком давно ее не посещали видения, что могли бы им помочь. Никакой новой информации. Ничего из того, для чего фараон сохранил ее жизнь. И вот наконец-то. Спустя столько бесцельно прожитых дней — еще одна долгожданная подсказка. Еще один шанс отыскать истину, что скрывалась за завесой лжи и боли. Пусть и столь ничтожный. Эвтида попыталась успокоиться. Она старалась изо всех сил, но дрожь от напряжения и внезапно навалившейся усталости, подобно цепким щупальцам, охватывала ее разум. Сердце, бешено колотившееся в груди, казалось, вот-вот вырвется наружу, и этот грохот эхом отдавался в окружающем пространстве, сотрясая его до основания. Сновидение пошло рябью, утратив четкость, словно отражение на поверхности неспокойной воды. Стены задрожали, покрываясь тонкой паутиной трещин, а затем стали рассыпаться в прах, исчезая в тумане. Еще немного — и она разбудит его. Нет. Только не это. Эвтида отпрянула. Отпустив чужое сознание, резко выскользнула обратно. Темнота отступила, и она вновь ощутила вес собственного тела вместе с давящим грузом реального мира. Грудь сотрясали рваные вдохи, но Амен лежал спокойно. Дыхание мужчины оставалось ровным, а лицо — все таким же непроницаемым, как и прежде, будто ее кратковременная паника никак его не коснулась. Эва позволила себе выдохнуть только тогда, когда убедилась, что его глаза все еще остаются закрытыми. Тихо прижав дрожащие руки к груди, она закрыла свои, пытаясь отгородиться от бурлящих эмоций. Сердцебиение, до этого гулко отдающееся в ушах, постепенно замедлялось, уступая место тяжкой усталости. Она устала ждать. Устала терпеть. Бежать. От самой себя. От него. Смертельно устала. Вновь распахнув глаза, Эвтида обнаружила себя посреди чужой постели. Будто столь внезапное пробуждение и испуг затмили интимность этого момента, и осознание нахлынуло на нее лишь сейчас. Она была наедине с мужчиной. Ночью. Ее ноги запутались в мягких, нагретых теплом их тел простынях, что пахли до боли знакомо. Терпким, оставляющим на коже след ароматом, как если бы сама ткань впитала в себя сущность охотника, а теперь делилась им с ней. Голова Амена покоилась у ее бедра. Даже погруженный в сон, он выглядел воплощением силы и власти, будто даже бессознательно мог держать все под контролем. Рука, оплетенная тугими бугристыми мышцами, была небрежно брошена рядом. Они находились так близко, что стоило Эве сдвинуться хоть на миллиметр, их кожа могла бы соприкоснуться. Мысль об этом обожгла ее, словно нечто запретное и опасное. Сердце снова заколотилось быстрее, пока она старалась не шевелиться, замерев в почти болезненной неподвижности. Слишком близко. Слишком неправильно. Эта близость пронзила ее, как кинжал, вызывая жгучее желание немедленно исчезнуть. Уйти. Прямо сейчас. Еще не поздно. Но тело, будто закованное в невидимые цепи, отказывалось подчиняться. Вместо этого ее взгляд медленно скользнул по его лицу. Девушка рассматривала тени, играющие на высоких скулах. Упрямый изгиб губ. Едва заметную складку между светлых бровей, потому как даже на несколько часов он не мог позволить себе полностью расслабиться. Его черты, все еще резкие и грубые, в полупрозрачном отблеске звезд казались удивительно спокойными, почти мягкими. Амен спал, лишенный своей извечной маски, а Эва не могла вспомнить, когда в последний раз видела его таким — без защиты, открытым миру. И именно это почему-то казалось самым опасным из всего, что она пережила. Как она позволила себе оказаться в этой ловушке? Голова закружилась, но она попросту не могла приказать себе встать и покинуть его. Ей хотелось остаться рядом. Слышать биение его сердца. Ощущать тепло дыхания. Хотелось изучить каждую отметину на его теле, каждую линию, покрывающую молочно-бледную кожу. Но любая из этих мыслей казалась преступной. Эва зажмурилась, пытаясь заглушить этот зов, это мучительное чувство, которое росло в душе, как ядовитый сорняк, оплетая ее изнутри. Мешало думать, путало голос рассудка, сводило с ума. Схватилась за изголовье кровати, как будто этот нелепый контакт мог вернуть ей потерянную опору, но тщетно. Как легко было ненавидеть этого человека раньше, когда он казался лишь бездушным палачом в дорогих одеждах. И как трудно это делать теперь, когда Эвтида знала, что за всем этим скрывается нечто большее. Шепот разума тлел где-то на грани сознания, слабый, но все же еще живой. Она должна уйти. Сейчас, пока еще есть силы, пока еще может оторваться от этой близости, что обещала уничтожить ее изнутри. Она уйдет. Еще мгновение. Лишь позволит себе последнюю слабость. Прикоснуться. Если она дотронется до него, эта безумная тяга рассеется как мираж. Она уверена в этом. Уверена так же, как в том, что рассвет непременно сменит ночь, а ее сердце, несмотря ни на что, будет продолжать биться, даже если сейчас разобьется вдребезги. Тонкие пальцы дрогнули, застыв в миллиметре от фарфоровой кожи. Невесомо, как дуновение ветра, она смахнула несколько белоснежных прядей со лба, дав себе в последний раз полюбоваться его безмятежностью. Но остановиться сейчас — все равно, что пытаться удержать в клетке рвущегося на волю зверя. Эва медленно провела кончиками пальцев по его лицу, запоминая каждый изгиб. Затем скользнула к шее, задержалась на мгновение, чтобы почувствовать пульс, и продолжила путь вниз, к груди, где замерла, ощутив под пальцами крупный неровный шрам. Прямо над сердцем. Девушка мягко провела по нему рукой, и ей показалось, что ритм становится все быстрее, откликаясь на ее прикосновения. Словно он чувствовал ее. Тепло чужого тела становилось обжигающим, проникая сквозь ладонь вглубь. Так, будто стремилось воспламенить ее душу. Эвтида чуть не задохнулась, ощущая, как внутри поднимается странное, непривычное волнение. Каждый вдох казался слишком глубоким, каждый выдох — горячим. Там, внизу живота, медленно, но неумолимо нарастал спазм, тугой узел желания, замешанного на страхе. Непривычного, пугающего, но непреодолимого. Она знала, что потеряла всякий контроль. Что нужно было остановиться, отступить, но… Она не могла. Казалось, ее пальцы сами по себе стремились выжечь на его коже слова, которые она никогда не осмелилась бы произнести вслух. Никогда не смогла бы ему сказать, потому что они стали бы их приговором. Это было неправильно. Это было опасно. Она знала, что не имеет на подобное права, и все же сделала это, поддавшись какому-то странному, неконтролируемому порыву. Эвтида медленно закрыла глаза и наклонилась, застыв в нескольких миллиметрах от его лица. Задержала дыхание, чтобы прочувствовать момент, впитать его до самого дна. Один воздух на двоих. Один миг, который принадлежал только ей. И прежде чем внутренний голос успел возразить, прежде чем холодный разум успел окликнуть ее, она подалась вперед, мягко касаясь его губ своими. Короткий миг. Секунда, не дольше. Но этого хватило, чтобы что-то внутри нее оборвалось, а весь мир замер, прислушиваясь к этому звуку. Собравшись с духом, Эвтида открыла глаза — и оцепенела, увидев напротив два бездонных голубых озера. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Не понимая, откуда взялись силы, она вскочила на ноги. Бросилась к распахнутому окну, едва дыша, гонимая единственным желанием — исчезнуть. Вывалиться наружу, в холод ночи, и, если повезет, свернуть себе шею на пути вниз. Пусть ее тело разобьется о камни и песок, пусть ей больше никогда не придется сталкиваться с его взглядом, разрывающим на куски. Эва была быстра. Изворотлива, как дикая кошка, привыкшая выживать в жестоком мире. Но Амен был быстрее. И прежде, чем она успела сделать второй шаг, капкан чужих рук сомкнулся на ее тонком запястье, грозясь переломить его, точно веточку. Хватка была непреклонной, не позволяющей ей сдвинуться с места, но не жестокой. Амен не пытался причинить ей боли, как раньше. Лишь остановить. Эвтида замерла, задыхаясь от страха. Ледяная волна ужаса окатила ее, лишив способности ясно мыслить, но то был не страх наказания. Нет. Пугало совсем иное. Она страшилась того, что была поймана. Боялась, что чувства, спрятанные глубоко внутри, скрываемые от себя самой, теперь обнажились. Беззащитные, как свежая рана, они были явлены тому, кого она больше не могла обмануть. Теперь он знал. Эва могла бы продолжать бороться. Вырываться из его рук, выворачивая себе запястья. Она могла бы царапаться, кусаться, как загнанный зверь, однако прекрасно понимала, что освободиться из хватки Амена она не сможет до тех пор, пока он сам ей этого не позволит. Дыхание сбилось, сердце гулко стучало в висках. Девушка чувствовала, как он смотрит на нее, пронизывая насквозь своим бесконечно спокойным, холодным взглядом. И смогла выдавить из себя лишь: — Пусти... Она не ожидала, что в следующее мгновение пальцы, стискивающие ее руку, разожмутся. Не ждала даже того, что эпистат может смягчиться, вместо привычных оскорблений услышав от нее тихую мольбу. Но никаких других слов Эва вымолвить попросту не могла. Мужчина попытки не оценил. — Нет, — отчеканил он и его голос прозвучал резко, но не громко. В нем не было ярости, только холодная, подавляющая волю твердость. — На этот раз ты не убежишь. Не отмахнешься от меня, словно от… Амен замолчал, стиснув челюсти, будто боролся с самим собой. На его лице промелькнула тень сдерживаемого раздражения. Но вместо того, чтобы закончить фразу, он рывком притянул ее ближе. Так, что их взгляды встретились, и в его глазах Эва увидела не пустой гнев, но что-то еще. Что-то, от чего дыхание сделалось еще более прерывистым. Вновь отвернулась. — Я — верховный эпистат. Правая рука фараона. Защитник этих земель, а подчиняюсь воле деревенской колдуньи, что помыкает мной, словно мальчишкой, — он вновь сделал паузу, и напряжение между ними стало почти осязаемым. Продолжил шепотом, отчего его слова зазвучали тише, но не утратили ни капли силы. — Так что скажи, почему ты здесь? Почему ты осталась, Эвтида? Амен ждал ответа, не моргая, сосредоточенно, словно пытался прочесть ее мысли. Брови сошлись на переносице, черты лица заострились, но за злостью таилось что-то еще — жгучее, болезненное. Эва молчала. Губы дрогнули, но слова застряли где-то глубоко внутри, погребенные под непонятной тяжестью. Была ли на свете сила, способная заставить ее говорить? Она не открыла бы эту истину и на загробном суде, даже если бы это могло облегчить на весах ее душу. Мужчина начинал терять терпение. — Считаешь, ты вправе изводить меня, а я не заслуживаю даже услышать от тебя оправдания? Хоть какой-нибудь, пусть и самой нелепой лжи? Он слегка встряхнул ее за руку, побуждая говорить, но девушка не проронила ни слова. Даже глаз к его лицу вновь поднять боялась, прекрасно зная, что не сможет сейчас этого вынести. Тогда Амен сам обхватил двумя пальцами ее подбородок, вынуждая запрокинуть голову и взглянуть на себя. — Можешь молчать, сколько захочешь, но я вижу тебя насквозь. Вижу алые пятна, что расползлись по твоему лицу и шее. Ты горишь. Медленно тлеешь изнутри, и я вижу это так же ясно, как луну, поднявшуюся на небосводе. И точно знаю — запусти я руку к тебе между ног — ты окажешься там влажной и мягкой. Желающей меня. Его слова обжигали, как прикосновение раскаленного металла. Лизали кожу языками невидимого пламени, оставляя за собой те самые следы. И если бы не стальной капкан, удерживающий ее запястье, Эвтида уже упала бы на колени, пытаясь закрыть уши, чтобы не слышать их, потому как каждое из них творило в ней нечто невообразимое. Она хотела ответить, хотела закричать, что он ошибается, что все это ложь. Но вместо этого лишь зажмурилась, стараясь удержать слезы, что угрожали вырваться наружу. — Пусти меня… — Ты требуешь того, чего не хочешь. Язык говорит одно, но твое тело и глаза выдают тебя с головой, — он провел большим пальцем по ее подбородку, так легко, будто стирал саму ложь. Тяжелое дыхание коснулось искусанных губ. — Хочешь, чтобы я взял силой? Хочешь переложить ответственность лишь на меня, чтобы это не было и твоим решением тоже? Хочешь ненавидеть меня и обвинять в нашем общем падении? Я дам тебе это. Один вдох. Эвтида успела сделать лишь один короткий вдох перед тем, как земля под ногами исчезла. Мир покачнулся, и в следующее мгновение ее спина встретилась с поверхностью кровати. Глухой удар выбил из груди остатки воздуха, а в глазах на миг потемнело от резкого падения. Амен двигался с хищной уверенностью. Его пальцы перехватили вторую руку, прежде чем девушка успела хотя бы попытаться вывернуться, и завели оба ее запястья над головой, вдавливая их в тонкий соломенный матрас. Крепкие бедра навалились сверху, не позволяя пошевелить ногами. Эва задрожала, но страха больше не было. Чужие жаждущие губы накрыли ее рот поцелуем, лишая дыхания. Сминали и ласкали, словно в последний раз. Тело пронзил разряд, острый, как молния, выжигающий внутренности, и Эвтида была рада, что лишена возможности кричать. Последний рывок. Последняя попытка глотнуть воздуха перед погружением в бездну. Она сомкнула челюсти. Укусила изо всех сил, так, что самой стало больно. Потому что знала, что уже готова была сдаться. Еще одно мгновение — и она бы сама протянулась к нему, сама ответила бы на этот безумный вызов. Еще секунда, еще одно крохотное движение, и ее губы нашли бы его в горько-сладком танце. Амен дернулся. Зарычал, когда ощутил во рту привкус собственной крови, но не отстранился. Лишь опустился чуть ниже, начав покрывать жадными поцелуями шею и грудь. Рассыпал по ее коже рубиновые капли, словно это не имело никакого значения. Ни боль. Ни долг. Ни сама смерть. Все потеряло смысл. Эвтида слабела. Силы утекали из ее тела стремительными потоками, оставляя лишь пустую беззащитную оболочку — бренное тело, желающее поддаться соблазну. Оставляя первобытный голод, что требовал утоления. Она горела. Плавилась под чувственными прикосновениями, что прожигали ее насквозь, проникая глубже, чем могла позволить кожа. Умирала в его руках раз за разом, а после возрождалась вновь. Когда сквозь тонкую ткань платья Амен ртом нашел ее сосок, сопротивление потеряло всякий смысл. Эва застонала — страстно, протяжно, срываясь на едва слышный хрип. Ее тело выгнулось дугой, подчиняясь ему, льнуло, словно в поисках спасения. Она потянулась к нему всей своей сутью, моля, чтобы Амен никогда больше не останавливался. Не прекращал эту сладостную пытку, потому что без него она уже не могла дышать. Эвтида обхватила руками его могучие плечи, вцепилась в нежную кожу ногтями, рисуя на ней алые полосы, и лишь тогда осознала, что эпистат больше не удерживал ее. Как давно? Сколько именно прошло времени, прежде чем она поняла, что ей нужно было лишь захотеть? Действительно захотеть оттолкнуть его, и тогда Амен покорно принял бы ее решение. Отпустил бы, как уже делал раньше, просто потому что этого просила она. От осознания вновь закружилась голова. Эва вцепилась в мужчину сильнее, словно он был единственным, что все еще удерживало ее на земле. Зажмурилась, наслаждаясь поцелуями, покрывающими ее живот и обнаженные ноги. Слегка развела колени, позволяя Амену опуститься ниже, и рефлекторно зарылась пальцами в белоснежные пряди, когда влажный язык коснулся внутренней стороны ее бедра. Слишком жарко. Нечем дышать. Она пронзительно вскрикнула. Амен впился в чувствительную плоть зубами, оставив на коже пульсирующий отпечаток укуса, но тут же нежно зализал его, растворяя боль в удовольствии. А затем снова и снова, и снова, до тех пор, пока на коже не расцвели следы его страсти. Быть с ним было мучительно и приятно в равной степени. Совсем как любовь. Жар в ее лоне сплелся в тугой пульсирующий комок. Разросся, беря под контроль ее всю. Прикоснись — и вспыхнет. Эвтида первая протянула руки, чтобы стянуть с него одежду. Неумело боролась с завязками ремня, пока Амен, как по негласной команде, стаскивал с нее платье. Самозабвенно освобождая друг друга от лишней ткани, они вновь соединились в поцелуе, наплевав на потребность в дыхании. Увидев его наготу, девушка покраснела. Напряглась, не зная, куда деть взгляд. — Я не… — начала она было, но тут же запнулась. — Я никогда еще не… Голос дрожал, от неловкости или накатывающей страсти — не важно. Слова не шли, но этого и не было нужно. Потрясенное осознание в голубых глазах было громче слов. Амен все понял. Он прервал эту неуклюжую попытку объясниться, толкнувшись в ее рот языком. Выпив все еще смущение до капли. Эвтида была благодарна, что ей не пришлось произносить этого вслух. Признавать, что она шезму, которая добровольно отдает невинность охотнику. Амен показал ей, как обхватить себя ногами за талию. Неторопливо приблизился к ее лону, мягко надавив головкой на вход. Чуть двинулся, размазывая смазку, словно тянул время. Проверял, что она не отступит. Не захочет уйти, осознав свою ошибку. У Эвы был десяток причин, чтобы остановиться прямо сейчас. И лишь одна, чтобы этого не делать. Она не хотела. Просто не хотела останавливаться. Не хотела убирать с себя его руки. Вначале медленная и тянущая, а после острая боль пронзила тело. Девушка всхлипнула. Прикусила губы, задыхаясь, привыкая к новым ощущениям. Амен неторопливо толкался в нее. Двигался медленно и плавно, как только мог, осыпая мелкими поцелуями напряженный лоб и щеки. Пока она сама не расслабилась, а боль не сменилась необычайным ощущением наполненности. Эвтида видела, как много усилий он прикладывал, чтобы сдержать себя. Ощущала, чего ему стоило не сорваться, не войти в нее до основания, выбивая из груди хриплый стон. Амен постепенно набирал нужный темп, погружаясь с каждым толчком все глубже и глубже. Растягивая ее под себя, потому что хотел, чтобы она получила удовольствие. Нуждался в этом даже больше, чем в утолении собственного желания, что сводило с ума долгие месяцы. С момента их первой встречи, а может, задолго до. Так, словно душа и тело заранее знали, что их жизням суждено будет пересечься. Эва содрогалась, извивалась на простынях и никак не могла поверить, что он весь может в ней поместиться. Она никогда раньше не видела наготы у мужчин, но все же понимала, что Амен отличался от остальных не только своим выдающимся ростом. Ей казалось, его член был слишком велик для ее крошечного тела, но все же она изо всех сил старалась расслабиться, чтобы принять его целиком. Заметив это, Амен слегка ухмыльнулся. — Умница, — он наклонился, опаляя тонкую кожу ее уха дыханием, и прошептал. — Еще немного. Вот так. Дай мне войти глубже. Завис над ее лицом, жадно ловя каждый брошенный ею стон своими губами. Глотал их, как самый сладкий нектар, не имея сил оторваться. Удовольствие нарастало так, что уже ничего не напоминало об изначальной боли. Толчки стали грубее, размашистее, несдержаннее. Вся потребность в этом мужчине, казалось, сконцентрировалась сейчас лишь в одной ее точке, в попытке найти выход. Эвтида срывала голос. Издавала несвязные, самые неприличные звуки из тех, что только могла себе вообразить, совершенно наплевав на то, что может быть кем-то услышана. Едва ли и Амена это заботило больше, чем ее саму. Позабыв обо всем, они брали друг друга, будто не существовало завтра. Не существовало абсолютно ничего, лишь этот момент. — Амен, — вскрикнула она, даже не осознавая, что произносит его имя. А затем снова. — Амен! Ах... Мужчина обхватил ее крепче. Пальцы с изумительной силой вжались в бедро, поднимая ногу выше. Амен снова толкнулся, проникая необычайно глубоко, и прильнул так близко, словно желал раздавить ее собственным весом. — Я здесь. Я рядом с тобой. Он поцеловал дрожащие, раскрасневшиеся губы, желая ее успокоить. Обхватил тонкую шею ладонью, пытаясь поймать взгляд, но Эва не унималась. — Амен, пожалуйста… — Скажи, чего ты хочешь? — спросил, не переставая погружаться в ее тело. Ни на мгновение не сбавляя бешеный ритм. — Я сделаю все, что ты захочешь. Все, что попросишь. Просто скажи. Эвтида рассказала бы ему сейчас все на свете. Выдала бы каждую самую сокровенную свою тайну. Но и сама не осознавала, о чем просила. Почему продолжала повторять его имя, как молитву, пока он вбивался в нее все сильнее и чаще. И кричала. Снова и снова кричала, наслаждаясь звуком его имени на своем языке, смешанным со рваными стонами. Амен чувствовал, что она была на грани. Ощущал, что дрожит каждой клеточкой, и как тесна стала внутри. Соскользнул рукой к соединению их тел, находя пульсирующую точку, и мягко надавил на нее пальцами. Вверх и вниз, повторяя движения собственного таза. Потребовалось всего несколько секунд. Оргазм накрыл Эву волной, разорвав связь с реальностью. Еще чуть-чуть — она была уверена — и перед глазами запляшут размытые образы будущего. Настолько близко она подошла к смерти. Через пару мгновений и Амен последовал за ней, изливаясь на ее влажный от пота живот. Упал рядом, уткнувшись носом в сгиб ее шеи, и притянул обеими руками за талию. И пролежал так до самого рассвета.