Ведьма

Еще вчера она искренне считала, что сумеет вычеркнуть Амена из своей жизни. Никогда и ни за что больше не приблизится к этому человеку, чего бы ей это ни стоило. А весь сегодняшний день Эвтида провела в попытке уговорить себя не делать этого.  В маленьком поселении вести разносятся быстро, словно пожар, раздуваемый порывистым ветром. Уже на следующее утро все вокруг говорили об убитом ребенке, найденном эпистатом на одной из улиц. Кто-то скорбел о невинной душе, раньше положенного отправившейся в царство Осириса. Кто-то дрожал от страха, боясь оказаться следующим. А кто-то бросал проклятия в сторону черномагов, чье присутствие приносило деревне одну беду за другой. Эвтида же осознала, что старая, не желающая заживать рана в ее груди вновь начала кровоточить.  После всего, что случилось, она снова позволила себе полюбить. Привязаться к маленькому мальчику, который нуждался в ее тепле так же отчаянно, как и она сама. И это было ошибкой.  Их общей ошибкой. Теперь, когда правда о прошлом Амена открылась перед ней, не думать о нем не получалось. Это знание было как яд — медленно, но верно разъедающее изнутри. Не найдя в себе сил заняться хоть чем-нибудь, Эва несколько часов подряд пролежала на кровати, свернувшись в комок и прижавши колени к груди. Мысли, словно тяжелые волны, накатывали одна за другой. Она пыталась от них убежать, спрятаться в глухую пустоту забвения, но это было невозможно. Казалось, что даже дышать стало тяжело. Каждый раз, закрывая глаза, она видела Амена. Представляла, что и он сейчас где-то точно так же, как и она, борется с болью, что рвет его на части. Как корит себя за все, что случилось. Как ярость и чувство вины сжирают его изнутри, превращая в то чудовище, что все вокруг знали. Эвтида чувствовала это так отчетливо, как если бы могла прямо сейчас протянуть руку и дотронуться до его души.  Это было так странно. Ощущать чужие страдания так же сильно, как и свои собственные. Не используя магии, знать, что творится внутри у совершенно другого человека. И все же сердце ее, словно по собственному глупому капризу, откликалось на чужую боль.  Эвтида зарылась лицом в подушку, чувствуя, как слезы сами собой текут по щекам. За последние несколько дней она плакала больше, чем за весь последний год. Ей не хотелось этого признавать, но она знала: как бы сильно ни старалась его ненавидеть, как бы отчаянно ни убеждала себя, что ничего не чувствует, что-то в ней продолжало к нему тянуться. Какой-то маленький, но неумолимый огонек внутри нее упорно игнорировал приказы рассудка, медленно, но верно уничтожая выстроенные границы.  Он нужен был ей сейчас. Вопреки всему, что они сделали друг с другом, или тому, что еще могли сделать. Будто только он, один на всем белом свете, мог понять, что творится у нее внутри. И от этого осознания становилось лишь тяжелее. Возможно, Амен был последним, кого ей стоило впускать в свою жизнь.  И, возможно, она лукавила, используя это слово.  Разве можно было придумать союз абсурднее? Ведьма и охотник. Опасный хищник и его глупая жертва, словно играющие свои роли в старой сказке, где финал всем давно известен. Каким-то извращенным образом жизни их переплелись, и чем яростнее они пытались разорвать эту связь, тем только сильнее затягивался узел. Но все же в этом абсурде было что-то настолько естественное, что Эвтида начинала ненавидеть себя за то, как остро ей хотелось снова почувствовать его рядом. Как бы она ни убеждала себя в обратном, каким бы ядом ни пыталась отравить воспоминания о нем — ничто не убивало это странное навязчивое чувство, что Амен принадлежит ее жизни так же, как и она его. Как будто каждый их шаг навстречу друг другу уже был кем-то предрешен. Эвтида поднялась с кровати и подошла к окну, глядя на звезды, что безмолвно загорались на небосводе. Казалось, они насмехались над ее тревогами — такие холодные, далекие, чуждые. Совсем как его глаза.  Хватит. Еще немного, и она точно свихнется, запутавшись в собственном бардаке мыслей.  Плеснув свежей воды в таз, Эва долго-долго терла лицо, пытаясь смыть с него усталость и тревогу, которые, казалось, намертво впитались ей в кожу. Надела самый приличный наряд из тех, что сумела найти, а после покинула хижину прежде, чем смогла бы передумать.  В доме охотников оказалось пусто. Обе кровати стояли убранными, словно на них и не спали. Вполне возможно, что Амен и Тизиан сегодня действительно не появлялись в хижине, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей в делах, а потому девушка отправилась вниз по узкой тропе, ведущей к таверне, изо всех сил пытаясь не думать о разумности принятых ею решений.  Что она скажет ему? Что обманом проникла в его воспоминания, а теперь не находит себе места, разглядев родственную душу в том, в ком было нельзя? Или что под жестокой маской, которую он привык носить на людях, теперь видит его истинное лицо, что больше не мнится ей таким уж безобразным?  Амен был убийцей, и ничто не смогло бы этого изменить. Эвтида не представляла, сколько жизней он успел отнять, исполняя роль палача сам или отдавая другим подобный приказ. Реками пролитой крови был вымощен его путь к мести, и вряд ли души каждого из убитых им были такими же черными, как у тех, кто был виновен в гибели Мусы и Исмана.  Но разве она сама не была способна на жестокость? Разве не она засыпала долгими ночами, представляя, как собственными руками свершит возмездие? И разве, окажись перед ней старший, что лишил ее брата, не убила бы Эва каждого, кто посмел бы встать у нее на пути? Жизнь не пощадила их, так откуда же им обоим было знать о милосердии? Кто мог показать двум потерянным детям правильный путь, если жизнь не делилась лишь на черное и белое? Эва больше не могла слепо винить Амена во всех грехах, зная, что была ничем не лучше.  Цикады вокруг стрекотали, отвлекая девушку от лишних раздумий. Ночь мягко окутывала ее темным покрывалом, позволяя ненадолго спрятаться в своих надежных объятиях. Совсем скоро впереди показались огни таверны. В звенящей вечерней тишине на много метров вокруг разносились звуки гуляний, доносящиеся оттуда. И едва Эвтида распахнула входные двери, как ее тут же окутала волна чужого пьянящего веселья.  За столами, на балконе второго этажа да и в каждом темном углу, куда только падал ее взгляд, — всюду сидели и стояли люди, уже изрядно захмелевшие от выпитого крепкого хека. В основном это были охотники, приехавшие в поселение вместе с эпистатом. Однако среди их фиолетово-белых одежд Эва успела разглядеть и несколько обычных горожан. Она нечасто бывала здесь до этого момента, но, казалось, еще никогда не видела под этой крышей столько людей разом.  В дальнем углу, почти у самой кухни, уютно устроились музыканты. Волнующая мелодия, что они исполняли, лилась в воздухе как сладкий мед, насыщая его нотами мизмара, флейты и ритмов барабана. Она проникала в каждый уголок таверны, смешиваясь с чьим-то смехом, звоном посуды и оживленными разговорами, делая атмосферу вокруг по-настоящему тягучей и пьянящей. Эвтида застыла в дверях, на мгновение почувствовав себя здесь инородной деталью. Но, вопреки ее ожиданиям, никто так и не обратил на ее появление никакого внимания. Ни один из охотников не попытался прогнать ее или посмотреть косо. Напротив, казалось, в этот вечер в таверне рады каждому, кто захочет присоединиться к празднику, и она не была исключением.                               Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, Эва двинулась сквозь шумную толпу.  Плавно, словно тень, она ловко обходила большие скопления людей, попутно уворачиваясь от нетвердо стоящих на ногах охотников, так и норовивших схватить ее за руку или талию, чтобы сохранить равновесие. Многие улыбались ей, разглядев симпатичное личико, но ее взгляд спокойно скользил по чужим фигурам, безуспешно пытаясь выцепить из толпы тот единственный силуэт, который был ей нужен. Добравшись до центра большого, забитого людьми зала, Эвтида заметила, что рядом с музыкантами танцевало несколько девушек. Легкие, словно ветер, они кружились в сияющих, почти прозрачных одеждах, которые лишь подчеркивали их грацию и обаяние. Движения их были столь свободными, что казалось, они вовсе не танцуют, а попросту парят над полом, заставляя свое тело чувственно изгибаться в такт музыке.  Большинство мужчин стояли неподалеку, словно завороженные, бесстыдно любуясь этим восхитительным зрелищем. Их взгляды блестели от восторга, а некоторые из них, смеясь и подмигивая, перебрасывались шутками, пытаясь привлечь внимание улыбающихся танцовщиц.  Тихая зависть тронула ее сердце. Когда-то давно, в прошлой жизни, и Эва хотела бы так же беззаботно кружиться под музыку, позволив себе забыть обо всех заботах и тревогах, наслаждаясь всеобщим вниманием. Теперь же даже мысль об этом казалась настолько нереальной, словно той, другой Эвтиды, никогда и не было. Не желая портить чужого веселья, девушка, потупив взгляд, отступила на несколько шагов в сторону, а когда подняла глаза выше, сердце ее замерло, пропустив последний неровный удар.  Амен сидел за одним из столов, отстраненно глядя на старый, потускневший от времени медный кубок, который держал в своих руках. Обхватив его тремя пальцами, он медленно проворачивал напиток, следя, как жидкость лениво кружится по дну. Казалось, он был здесь лишь телом — мысли его блуждали где-то далеко за пределами этой шумной таверны, подальше от пьянства, музыки и смеха. Вокруг него охотники толпились по пять-шесть человек за добротными, хоть и потрепанными столами. Периодически те, кто стоял, сменяли сидящих, чтобы дать им возможность размять ноги, а самим отдохнуть и выпить еще пару чашек хека. Места всем не хватало, но, несмотря на это, никто из мужчин даже не пытался потревожить покой своего эпистата, словно негласное, прекрасно известное каждому правило хранило его одиночество.  Амен сидел как чужак в своем собственном лагере, безразличный ко всему окружающему. В его потухших глазах не было ни интереса, ни раздражения — лишь глубокая усталость, словно все, что когда-то связывало его с этим миром, окончательно утратило всякое значение. Он не желал находиться здесь, но все же почему-то продолжал истязать себя, оставаясь на месте.  Воззвав ко всему мужеству, что в ней осталось, Эва сделала шаг вперед. Но в тот самый момент, когда она открыла рот, чтобы окликнуть Амена, одна из девиц, что еще недавно танцевала вместе с остальными, отделилась от своих подруг. Мягко покачивая бедрами, она подошла к эпистату, и, подлив ему немного вина из кувшина, плавно соскользнула за стол рядом с ним.  Эвтида оступилась и застыла на месте, словно ноги ее за мгновение вросли в землю.  А незнакомка, совсем не замечая ее, расправила локоны и очаровательно улыбнулась, прильнув к широкому мужскому боку. Защебетала что-то, игриво водя тонким пальчиком по венам, выступающим на его крепком предплечье, будто делала это уже не один раз.  Амен даже не взглянул на нее. Но и чужих рук с себя убирать не стал. Просто притянул к себе кубок и сделал долгий глоток, отчего кадык на его жилистой шее дернулся. Мир вокруг внезапно стал тусклым, словно на него опустилась пелена, заглушившая и музыку, и смех. Эва осознала, что только сейчас сделала первый полный вдох с того момента, как увидела мужчину. Глупое сердце забилось в ее груди быстрее, до физической боли, так, будто бы происходящее имело для нее хоть какое-то значение.  Нет, Эвтиде было плевать. Абсолютно. Пусть хоть с десяток девиц посадит к себе на колени, что с того?  Ей просто захотелось уйти. Прямо сейчас.  Просто вернуться к себе и, заперевшись на все замки, укрыться от этого мира, потому что смотреть на это у нее не было абсолютно никакого желания. И она бы ушла, если бы, обернувшись, не наткнулась на появившегося словно из ниоткуда Тизиана.  — Эва? — охотник ловко подхватил встрепенувшуюся девушку под локти, чтобы она не упала, отпрянув от него. — Тебя я точно не ожидал тут увидеть.  Исфет! Последнее, что ей сейчас было нужно — это свидетели ее жалкого бегства. Она попыталась натянуть на лицо безмятежную улыбку, со стороны наверняка больше похожую на странную гримасу, и как можно незаметнее прочистила напряженное горло.  — Не бери в голову, я уже ухожу.  Голос ее все же дрогнул, несмотря на приложенные усилия, но Тизиан по вине алкоголя или шума вокруг не заметил этого. Как ни в чем не бывало он улыбнулся, немного печально, но все так же непосредственно и открыто, как умел только он один.  — Нет-нет, подожди, — перехватив ее руку покрепче, мужчина настойчиво потянул ее за собой куда-то в сторону. — Раз уж все же пришла, задержись ненадолго. Для тебя это важно не меньше. Эвтида не успела возразить. Шумная толпа поглотила их обоих, и все, что ей осталось — это покорно следовать за мужчиной, не сопротивляясь.  Добравшись до первого попавшегося стола, Тизиан резко мотнул головой в сторону, и несколько пьяных охотников, сидящих за ним, тут же поднялись и разбрелись по таверне, исполняя приказ командира. Эва проводила их взглядом, пытаясь сообразить, как бы уйти самой, но достаточно убедительного повода так и не нашла. Вздохнув, она неохотно опустилась на скамью вслед за Тизианом. Девушка не заметила, в какой момент перед ними появился кувшин, до самых краев заполненный пенистым пивом. Воспользовавшись тем, что охотник отвлекся, чтобы наполнить выделенную ей чашку, она перехватила инициативу, пока он не задал ей вопрос, на который у нее не будет ответа. — Что за гулянка здесь? Уж не думала, что безупречный царский отряд проводит свободное время подобным образом. Будто в доказательство своих слов, Эва еще раз обвела взглядом изрядно захмелевших мужчин, столпившихся возле импровизированной сцены, где под уже новую ритмичную мелодию и свист продолжали маняще выгибаться красавицы-танцовщицы.  Тем временем девица, что проворно скользнула под бок эпистата, и не думала возвращаться к своим подругам. Продолжая хлопать длинными ресницами, она все так же очаровательно хихикала, никак не взволнованная тем фактом, что лицо Амена оставалось в это время совершенно бесстрастным. Напротив, казалось, она получала особое удовольствие от своих попыток завладеть его вниманием. Амену уже было с кем разделить свое горе, и Эвтида была полной идиоткой, если когда-то думала, что могло быть иначе.  Будто нарочно, Тизиан усадил ее за стол, находящийся почти напротив этих двоих. Теперь их разделял лишь узкий проход, и, когда поток людей в нем ненадолго редел, девушка могла различить каждую складку на одежде эпистата и его новой спутницы. Близость эта с каждой секундой становилась все более болезненно ощутимой. Она невольно поежилась, ощущая где-то в гортани горький клубок. Амен все еще не заметил ее присутствия, и оставалось только догадываться, сколько времени у нее осталось, чтобы отделаться от Тизиана и улизнуть, прежде чем этот вечер станет еще более паршивым.  — Эпистат позволил, — неторопливый голос охотника вернул ее ускользающее сознание в реальность. — Сегодня днем возле ворот таверны остановился караван бродячих артистов. А как ты сама знаешь, свободных коек тут, как и во всей деревне, не осталось. Все комнаты нашими заняты, — он ненадолго прервался, осушая свою чашу, чтобы смочить пересохшие связки. — Так вот. Спать им было негде. Лошади их устали, а до ближайшего крупного поселения еще много часов пути на открытом солнце.  — И эпистат, сжалившись, благородно позволил им остаться здесь, попутно вычищая местные запасы вина и пива? — Вроде того, — Тизиан благоразумно проигнорировал весь яд, сквозивший в ее ехидном замечании. — Только сделал он это не ради них, а ради нас, собственных охотников. Сказал, что впереди всех ждут тяжелые времена, в которых стоит находить время для маленьких радостей, чтобы жизнь не казалась бесконечно мрачной и тяжелой. Каждый из нас прекрасно знает, что следующий бой может стать для него последним. И случившееся с Мусой нам об этом слишком резко напомнило. Это имя, внезапно слетевшее с его уст, словно ржавый кинжал, вонзилось прямо в сердце, вызывая волну пульсирующей боли. Должно быть, чувство это отразилось и на ее лице, потому как Тизиан, нахмурившись, продолжил глядя ей прямо в глаза.  — Ты можешь не верить, но среди нас не осталось никого, кто не успел бы привязаться к мальчику, Эва. Каждый в этой таверне прошлой ночью потерял часть того, что было у него внутри. Только ваши с Аменом части были несоизмеримо больше. Эвтида инстинктивно вцепилась пальцами в край стола так, чтобы дрожь не выдала ее. Чувствуя, как ногти впиваются в древесину, она глубоко выдохнула на четыре счета, будто пытаясь выпустить из себя всю боль и тревогу, а затем медленно втянула воздух обратно. Этот маленький ритуал, повторенный не раз за последние дни, казался единственным, что помогало ей сохранить контроль и успокоить требующие внимания чувства.  Но на этот раз он не принес успокоения.  Его больше ничто не приносило. Эва могла только ждать. Время не лечит боль. Оно лишь учит с ней жить.  В их краях не принято было долго горевать по усопшим. Тех, кто прожил достойную жизнь, ждал лучший из миров. Место, где не было ни боли, ни страха, ни войны. Лишь спокойствие, длиною в вечность.  Эвтида была уверена, что Муса уже отыскал там своих родителей. Скоро придет и ее черед.  Она только надеялась, что когда настанет уготованный час, на той стороне среди бескрайнего поля колышущихся золотых тростников ее будет ждать любимый Исман. И она сможет сказать ему, что отомстила.  — Вот, держи, — Тизиан, вновь выдернув ее из размышлений, осторожно взял ее ладонь и вложил в нее чашу с напитком. — Проводи его добрым словом и сладким пивом.  Почти наверняка из этих липких, сколотых по краям чашек сегодня уже кто-то пил. И, скорее всего, даже не один раз. Эвтида хотела было отказаться, но против воли взгляд ее упал на стол напротив, где встретился с другим, холодным и удивленным.   Время на секунду остановилось. Воздух между ними стал вязким, словно в него подмешали смолу. И тогда она сделала единственное, что пришло в голову. Выпила. Не отводя глаз, подняла чашу к губам и, не раздумывая, опустошила ее одним единственным глотком, почти захлебнувшись. Теплое пиво, тяжелое и терпкое, разлилось по горлу, оставляя след жгучего тепла. Волна жара окатила ее изнутри, согревая разум и внутренности. Эва медленно поставила опустевшую чашу на стол, чувствуя, как по телу разливается странное облегчение — неполноценное, но достаточно сильное, чтобы позволить мозгу хотя бы на мгновение отступить от реальности, отпустив тяжелые мысли. Передышка. Она знала, что это ненадолго, но сейчас ей было все равно. Ей показалось, что за все это время Амен даже ни разу не моргнул. Ни один мускул на его лице не дрогнул, демонстрируя абсолютное безразличие, но взгляд его говорил совсем о другом. Он словно ждал, как хищник, терпеливо наблюдающий за своей жертвой, готовый в любой момент сделать ход. Громко уронив свой кубок на стол, эпистат резко откинулся на спинку скамьи, привлекая внимание окружающих, но больше всего — ее. Он притянул к себе танцовщицу, которая тут же прижалась к нему, словно только этого и ждала. Амен небрежно положил одну из своих массивных ладоней на ее талию, удерживая, как свою собственность. Его пальцы чуть сжались, проводя вдоль полупрозрачной ткани платья, словно бы невзначай демонстрируя это движение Эвтиде. Танцовщица просияла, радостно захихикав, как ребенок, которому позволили играть с желанной игрушкой. Ее изящные руки поднялись к его плечам, пальцы заскользили по шее мужчины, разминая напряженные мышцы, но его голубые глаза ни на миг не отрывались от Эвтиды. Он не смотрел на танцовщицу вовсе — не замечал ее распаленного взгляда, словно она была всего лишь инструментом, служащим одной единственной цели. Амен вдруг улыбнулся — не своей спутнице, а Эвтиде. Холодная, безжизненная улыбка, в которой сквозило столько горечи, что у нее в висках застучала кровь. Эва почувствовала, как внутри у нее все сжалось и предательски заныло. Она видела, как эпистат делал каждое свое движение нарочно медленно, демонстративно, вызывающе интимно. Так, словно хотел убедиться, что она заметит все, до мельчайших деталей. Его рука на талии танцовщицы соскользнула чуть ниже, уверенно двигаясь к изгибу бедра, и тогда Эвтида отвернулась.  Она молилась всем богам, чтобы Тизиан был достаточно пьян для того, чтобы не заметить ее странного поведения. И, очевидно, была за что-то вознаграждена, потому что мужчины рядом уже не оказалось. Эва осталась одна, окруженная по обе стороны компанией охотников, увлеченных своим собственным разговором. Позволив Амену отвлечь себя, она даже не поняла, когда именно Тизиан ушел.  Эвтида прекрасно знала, чего именно эпистат желал добиться. Хотел доказать ей, что она ошиблась в своих словах? Столь явно пытался показать, что ему плевать на нее и он наслаждается обществом другой прямо на ее глазах? Или, может, он хотел доказать это сам себе? Нечто внутри нее клокотало и бунтовало, подталкивая к безрассудным действиям. Подлив себе пива, девушка вновь осушила чашу один глубоким глотком. Вкус был резким и тяжелым, как раз то, что нужно, чтобы немного приглушить голос разума. Взгляд Амена прожигал ее спину, но она упрямо игнорировала это, удерживая себя от желания повернуться и встретиться с его глазами. Ей нужно было отключить голову, чтобы решиться на то, что она планировала сотворить дальше.  Алкоголь, наконец, сделал свое дело. Чувствуя легкое опьянение и освобождение, Эвтида плавно подалась в сторону, позволив себе непринужденно прижаться к плечу первого попавшегося ей на глаза охотника. Случайно выбранный мужчина оказался приятной неожиданностью: подтянутый, с коротко стриженными волосами и глубокими карими глазами, он был моложе эпистата, но не настолько, чтобы это бросалось в глаза. Эвтида пару раз мельком видела его на улицах, но никогда не обращала внимания. Однако сегодня все было иначе. Едва ее губы изобразили легкую улыбку, как мужчина мгновенно переключил на нее все свое внимание, тут же отделившись от своих сослуживцев и подсев к ней за стол, словно они были знакомы уже много лет. — Ты не против, если я составлю тебе компанию? — мягко спросил он, наклоняясь чуть ближе, чтобы перекрыть шум таверны.  Его голос был глубоким, с мягкой хрипотцой, которая ласкала слух, и Эвтида, не дав себе времени на размышления, приветливо кивнула. От мужчины пахло неплохим вином, мускусом и каким-то эфирным маслом. Аромат приятный, но не пробуждал ничего внутри нее. Он не вызывал тех ощущений, которые неизменно вспыхивали, стоило ей уловить знакомый запах мирта и граната — запах, который сейчас вдыхала совсем другая женщина. Какой-то частью себя Эвтида знала, что Амен наблюдает за каждым ее движением и жестом. Что его взгляд, пусть и маскируемый напускным безразличием, вцепился в нее и не желал отпускать. Эта мысль лишь подпитывала ее дерзость, творя с ней что-то поистине невообразимое. Растапливала замороженные глубоко внутри чувства, заставляя ее поступать так, как раньше она бы никогда не осмелилась. Обычно осторожная и сдержанная, девушка маняще закинула ногу на ногу. Так, что ее юбка слегка приподнялась, обнажая колено. Она наклонилась ближе к охотнику и начала разговор о первом, что пришло в голову — хотя о чем именно, она бы вряд ли смогла вспомнить позже. Ее разум был сосредоточен вовсе не на словах. Она флиртовала, смеялась над каждой его шуткой так, будто это был ее последний вечер. Охотник, не скрывая своего интереса, двигался медленно, будто проверяя ее границы. Сначала его пальцы лишь скользнули по ее кисти, затем — по плечу, поправляя длинные локоны. Эвтида не возражала. Она лишь мастерски отыгрывала свою роль, даже когда его ладонь, ставшая чуть более смелой, опустилась на ее бедро, выглядывающее из-под ткани. Тепло его прикосновения расползлось по коже, но оно не вызвало тех мурашек, что были ей знакомы по прикосновениям Амена. Она чувствовала его взгляд — колючий, тяжелый, наполненный плохо подавляемой яростью. Эва знала, что ее маленькое представление достигло своей цели. Ее смех, ее улыбка и вся та легкость, с которой она позволяла едва знакомому мужчине прикасаться к себе, — все это было предназначено только для одного зрителя. Раз Амен решил что-то доказать ей, то она покажет, что он заблуждается. Он хочет именно ее. Сам. Без какой-либо магии.  Сумасшедшая. Чего она добивалась? Зачем все это было ей нужно, если Эва твердо знала, что им следовало держаться друг от друга как можно дальше? Но что-то внутри нее упрямо желало доказать Амену, что его чувства были настоящими. Что не колдовство было тому виной. Не удержавшись, Эвтида вновь взглянула на него. Лицо эпистата оставалось все таким же бесстрастным, но глаза — его глаза выдавали все. Лед и огонь смешались в этом взгляде, переплелись в тугом узле, который вот-вот готов был разорваться. Он не мог скрыть свою ревность, сколько бы ни старался. Дыхание Эвы участилось, но совсем не от чувственных прикосновений охотника. Она столь ясно ощутила напряжение, повисшее в воздухе, что в любую минуту грозилось вырваться наружу.  От настойчивого ритма музыки и выпитого у нее начала кружиться голова. Эва отставила свою чашу подальше, желая немного остыть, в то время как Амен не прекращал вливать в себя вино. Сколько раз за прошедшее время его спутница успела наполнить его кубок? В очередной раз приподнявшись за кувшином с напитком, она наклонилась ближе к эпистату, так, что ее темные волосы шелковой россыпью упали на его плечи. Танцовщица что-то шепнула ему на ухо, игриво касаясь кожи белоснежными зубками, а ладонь ее в это время забралась под его одежду, проводя по сплетению тугих мышц на животе. Вновь припав губами к бокалу, Амен принимал эти ласки как должное. Не наслаждаясь, но и не останавливая ее, позволял девушке делать все, что она хочет. А взгляд его, горящий и живой, ни на мгновение не отрывался от золотистых глаз напротив.  Эпистат делал все, чтобы прогнать ее. Желал, чтобы Эва поднялась и ушла, признавая свое поражение, потому что и сам находился на грани. Это притворство не приносило удовольствия ни одному из них. Амен лишь надеялся, что ее воля сломается первой, когда она больше не выдержит этого зрелища и уйдет, бросив эту партию на его победу. Как далеко он готов был зайти в попытке доказать ей свою правоту? Насколько сильно смог бы искромсать собственную душу, лишь бы не признавать своих слабостей? Эвтида не собиралась отступать. Не в ее характере было сдаваться без боя, покорно делая то, что от нее хотели другие. Вздернув подбородок так, что кожа вокруг шрама натянулась и заныла, она сделала шаг навстречу своей боли, глядя в глаза человека, который пытался сломить ее. Со злостью отшвырнув от себя кубок, Амен рывком усадил танцовщицу к себе на колени, крепко сжимая в кулаке пряди ее волос. Девушка, радуясь этому вниманию, охотно откликнулась на неожиданную, пусть и грубую ласку. Не замечая, что является лишь тряпичной куклой в этой их идиотской игре, она слегка раздвинула бедра в стороны, усаживаясь удобнее, и припала своим ртом к его шее, умелым языком вырисовывая влажные узоры на молочно-белой коже.  У Эвы судорогой свело живот. Каждое движение Амена будто било ее по оголенным нервам, заставляя желать одного — убраться отсюда как можно дальше и никогда больше не видеть его снова. Но она упрямо оставалась на месте, не позволяя себе даже моргнуть. Заставляла себя смотреть в его ледяные глаза, направленные только на нее. Она сошла с ума? Потому что ей стало казаться, что это его руки гладят ее сейчас. Его пальцы жадно касаются тела, распаляя кровь, совсем как тогда, в ее доме, когда они в первый раз потеряли голову. Эва бы лучше бросилась в Нил, чем призналась, что больше всего ей хотелось вновь ощутить это чувство падения, когда их губы встречаются в безмолвной схватке, где оба заранее обречены на поражение. В носу защипало от внезапно нахлынувшего чувства жалости к самой себе, но Эвтида не позволила ни единой слезинке сорваться с ресниц. Она лишь немного больше погрузилась в объятия охотника, что шептал ей на ухо жаркие слова, которые она даже толком не различала. В голове звучал совсем другой голос, что не переставая повторял ее имя.  Эвтида. Эвтида. Эвтида. Когда обжигающе горячие губы мужчины накрыли в поцелуе ее шею, она едва не задохнулась. А Амен не выдержал. Стащив с себя растерянную танцовщицу, он вскочил с места, возвышаясь над всеми вокруг во весь свой могучий рост. На долю секунды Эвтида застыла, завороженная. Ее сердце пропустило удар, а взгляд скользнул по его широкой груди и мускулистым плечам, иссеченным десятком давно уже заживших отметин, которые он заработал в бесчисленных сражениях. Настоящая скала из плоти и крови, созданная, чтобы убивать.   Амен простоял так несколько секунд, тяжело дыша и борясь с собой. Вокруг царила тишина, настолько густая, что можно было услышать, как по полу прокатилась сорвавшаяся с чьей-то руки игральная кость. Казалось, каждый взгляд в таверне был устремлен на него. Кто-то смотрел испуганно, исподлобья, не желая привлечь внимание. Другие, напротив, выжидали, что же произойдет дальше. Большинство женщин смотрело на верховного эпистата с нескрываемым интересом, но никто из присутствующих не решался нарушить этот момент. Все ждали чего-то. И Эвтида ждала. На мгновение ей даже захотелось, чтобы он подошел. Подошел и сорвал с нее чужие руки, схватил ее так, как ему вздумается, и забрал прочь, не заботясь о том, что подумают окружающие. Но что дальше? Что тогда?  Даже если Амен в этот момент хотел подойти и отбросить охотника в сторону, даже если его руки сгорали от желания коснуться ее, он никогда не позволил бы себе проявить слабость. Он не допустит, чтобы кто-то увидел, что сердце его сжигает ревность. Нет, он скорее вырежет его из своей груди, сломает себя изнутри, но ни за что не признает, что хочет сделать ее своей. Как и Эва не признает того, насколько сильно сама бы этого желала.  Стиснув зубы, Амен отступил. Схватив ничего не понимающую девушку за руку, он потащил ее вверх по лестнице к спальным комнатам, оставляя позади недоуменные взгляды. С трудом поспевая за его широкими шагами, она упорно старалась не отставать, но выпитое вино не позволяло ей с такой же легкостью перескакивать через высокие ступени.  Эва думала, что раньше ей было плохо? Нет. По-настоящему ей стало плохо только сейчас. Внутри что-то оборвалось. Залило внутренности обжигающе горячей кровью и навсегда исчезло, оставив на своем месте лишь боль.  Она встала. Что-то сказала безымянному охотнику в свое оправдание, с трудом подбирая подходящие слова. Убедила не провожать ее, несмотря на все попытки, и ушла так же тихо, как появилась.