Ведьма

Амен не знал, почему решился пойти и проверить слова Эвтиды лишь сейчас.  Возможно, боялся, что ошибется в своих догадках на ее счет? Или страшнее все же было оказаться правым? Все это время девчонка не подавала виду, что что-то идет не так. Не пряталась. Не пыталась бежать. Напротив, она проявляла удивительное спокойствие. Даже вызвалась помогать им с разгадкой записки, хотя Амен и был уверен, что большей частью сделала это потому, что хотела его позлить. В выборе способов, как выводить эпистата из себя, равных Эвтиде не было в обоих царствах Египетских.  Следовало отдать им обоим должное. Кажется, спустя столько времени они, наконец, научились избегать открытых столкновений, ограничиваясь лишь молчаливым презрением и короткими перепалками. Подобно двум воинам, держали друг друга на расстоянии, оттягивая момент неизбежного сражения. Хорошо. Это было хорошо. Ненависть была слишком опасна. Столь яркое чувство легко могло скрывать под собой нечто большее, незаметное на первый взгляд. Она могла питать ненужные эмоции, усиливать напряжение, которое уже и так едва удавалось сдерживать. Иногда Амен ловил себя на мысли, что, возможно, даже этот вынужденный мир — лишь затишье перед надвигающейся бурей. Что когда-нибудь один неверный шаг, одно неосторожное слово — и все это рухнет, обнажив все те чувства, которые они так старательно пытались скрыть от самих себя. Оба чувствовали что-то большее. То, что пугало их и заставляло отступать в свои привычные роли. Они были скованы этой странной болезненной связью, которая делала их противниками, но одновременно и вынуждала искать нечто друг в друге, чего не было ни в ком другом. Понимания. Разве мог охотник понять свою жертву? И разве могла жертва желать понять охотника? Полуденное солнце беспощадно палило, пробиваясь даже сквозь плотную ткань его мантии. Следуя вдоль реки, Амен прошел почти всю деревню целиком. И лишь на противоположном конце, среди камней и плотных зарослей тростника, он заметил несколько гнездовий.  Ибисы предпочитали держаться небольшими группами, обустраивая свои гнезда почти вплотную друг к другу. А здесь, в укромном уголке, скрытом среди трескающихся и высохших стеблей, было идеальное укрытие. Этот естественный заслон создавал надежное убежище для птиц, защищая их от хищников и неумолимой погоды этих мест. Амен опустился на корточки, скользя взглядом по всему побережью. Быстро приметил тянущиеся вереницы следов ног на влажной земле. Немного выше по течению заметил резвящуюся свору детей, запускающих плоские камешки по поверхности реки и совершенно незамечающих затаившегося эпистата. На другом берегу — простенькие рыболовные сети возле высоких камышей. Крестьяне, что поставили их, совершенно точно наведываются сюда не меньше двух раз на дню. Да и дети почти наверняка таскались сюда постоянно.  Раздвинув руками тростниковые стебли, Амен потянулся к лежащему ближе всего перу. Длинному, плоскому и имеющему точно такой же чертов оттенок серого как перья на стрелах нападавших и на тех, что он нашел в доме у Эвтиды. Поднеся ближе, мужчина медленно покрутил его в пальцах, осматривая со всех сторон, хоть в этом и не было никакой нужды. Лишь для того, чтобы убедиться в том, что в глубине души знал и так.   Девчонка не солгала.  Осознание этого болезненным ледяным комом встало у эпистата где-то посреди горла. Но еще больше омрачало ситуацию то, что очередная зацепка вновь оказалась абсолютно бесполезной. Сидеть в засаде, дни и ночи выжидая возвращения заговорщиков, было бы весьма расточительной тратой времени и ресурсов. Место это не было каким-то тайным или отдаленным. Прийти сюда мог любой желающий, и вряд ли это хоть у кого-нибудь вызвало бы вопросы.  Записка оставалась их единственной надеждой. Оттого Амена вдвойне выводило то, что Тизиан безрассудно отдал ее девчонке, а та втянула в это дело еще и лекаря.  Свидетелей их некогда тайной охоты с каждым днем становилось все больше, и эпистат не знал, как будет сообщать об этом фараону. Он и так уже слишком долго тянул с новым письмом в столицу, не желая признаваться в собственном бессилии. Миссия, которую Амен наивно надеялся завершить за пару недель, заканчиваться вовсе не планировала. Новые события происходили одно за одним, переплетаясь друг с другом в один большой липкий ком, и никому не было под силу его распутать.  Эвтида не появлялась в доме уже несколько дней, сутками пропадая у своего лекаря.  Торчала там даже по ночам, уверяя Тизиана, что они заняты делом. Но Амен сильно сомневался, что их «дело» было связано исключительно с расследованием. Он прекрасно видел, какими глазами Ливий смотрел на девчонку. С той же болезненной преданностью и обожанием, с которой щенок лежит в ногах у хозяйки, покорно ожидая команды.  И ему это совершенно не нравилось.  Быть может, эти двое на пару водили охотников за нос, мешая подобраться к черномагам? Ловко запутывали следы, намеренно направляя расследование в тупик, лишь бы не дать им приблизиться к правде? Сговорились, чтобы уничтожить единственную весомую зацепку, которая могла привести к разгадке всей этой чертовщины. И, возможно, они уже давно плели свои интриги за его спиной, держа эпистата в дураках? Почему-то против воли в голове мелькнул образ нагой Эвтиды, лежащей в объятиях лекаря на смолянисто-черных простынях. Лицо ее было сокрыто под изящной маской из обсидиана и золота, но Амен узнал бы эти наглые глаза даже из тысячи. Яркая вспышка гнева окатила его, словно ледяная вода, пробирая до самых костей. Он с силой тряхнул головой, заставляя эту картину убраться из своего разума. Тизиан уверял его, что Ливий — некогда уважаемый в столице человек, заслуживающий доверия. Но как глубоко могла пустить свои корни девчонка? Как быстро могла задурить другому голову, заставив его отвернуться от света и пойти по тропе тьмы и смерти? Раздражение, накапливающееся где-то под ребрами, росло с каждым днём. Амену не нравилась эта ситуация. Еще меньше ему нравилось, что он позволил себе быть втянутым во всю эту паутину. Но самым страшным было осознание того, что, возможно, он уже слишком глубоко погрузился в этот хаос, носивший ее имя. Эпистат бы уже давно пошел к девчонке, чтобы вытрясти из нее всю правду, если бы не слишком хорошо помнил прошлый раз, когда попытался это сделать.  Вкус ее губ до сих пор горьким пеплом оседал на языке, отравляя его. И оставался там, сколько бы раз Амен не пытался промыть рот. Но ни мятный настой, ни травяной порошок, ни даже алкоголь не помогали надолго от него избавиться. Словно часть ее сущности проникла в него и больше не хотела уходить. Амен ненавидел себя за ту секундную слабость. Ее — за то, что своим существованием рушила всю его привычную жизнь. И все те обстоятельства, которые свели их вместе. Пророчества. Черномагов. Ненавидел их всех. И все же, несмотря на этот мучительный осадок, что-то внутри тянуло обратно. К ней. Как будто яд ее губ был не только отравой, но и чем-то еще. Чем-то, что его искалеченная душа жаждала, несмотря на все протесты разума. Как будто в ней самой скрывалось что-то, что могло избавить его от вечного внутреннего мрака. Даже если на мгновение.  Будто она была его спасением и гибелью одновременно. Проделав обратный путь вдоль берега, Амен вышел на тропинку, ведущую к их разваливающимся, запрятанным в зарослях тамариска и финиковых пальм хижинам. До дома и его прохлады оставалось пройти всего несколько метров, не больше. Но, почти у самого порога, натренированный взгляд заметил движение в окне напротив. Эвтида.  На этот раз ее имя в голове прозвучало без привычного небрежного тона. Почти по-человечески.  Развернувшись на пятках, Амен направился к ней. Сам толком не понял, зачем. Даже какой-то внятной мысли не возникло. Просто взял и пошел. Ноги, ведомые какой-то неведомой силой, сами несли его к ее двери и на этот раз он даже постучал вместо того, чтобы просто вломиться к ней в дом без приглашения.   За дверью раздались приглушенные шаги. Медленные, словно кто-то нехотя поднимался с постели, заставляя себя подойти к двери. Деревянная створка скрипнула, открываясь, и Эва замерла прямо на пороге, увидев перед собой эпистата. Он и сам был удивлен своему порыву не меньше.  Злость кипела в нем все последнее время, концентрируясь в нечто опасное. Она росла с каждым днем, становясь чем-то неконтролируемым, грозящим вырваться наружу и разрушить все, что окажется рядом.  Он злился, когда шел сюда. Злился, когда думал о ней. Но, увидев ее сейчас, спустя столько времени,посмотрев в эти поблекшие золотистые глаза, Амен не нашел в себе этого чувства. Испарилось. Рассеялось, как туман под утренним солнцем, оставив его совершенно безоружным перед ее взглядом.  Этот гнев казался таким естественным. Таким правильным и заслуженным. А теперь он просто исчез, не оставив после себя ничего, кроме странного, болезненного осознания ее уязвимости. Хмыкнув каким-то своим мыслям, девушка отступила в сторону, молча позволяя ему войти.  Хижина встретила Амена привычным полумраком, где воздух был густо пропитан ароматом высушенных трав, свисающих с потолка. К нему примешивались запахи пыли, старого дерева и… персиков. О последнем он постарался совершенно не думать. — В чем я провинилась на этот раз? — почти без интереса спросила Эвтида. Прекрасно знала ведь, что ничего хорошего ожидать от визита эпистата не стоило. А потому лишь устало прислонилась к стене, скрестив изящные руки на груди. Слишком близко к тому месту, куда вжималась ее спина несколькими днями ранее.  Амен тяжело сглотнул, переводя взгляд с нее на один из шкафов в самом дальнем углу. Нахмурился, пытаясь не дать ни одной эмоции пробиться через треснувшую маску, и протянул равнодушно. Так, что даже сам почти поверил в собственное безразличие. — Я ходил к дельте. Ты не солгала о перьях. В ее глазах мелькнула искра удивления, возвращая им капельку прежней жизни. — Можешь не верить, но я вообще редко лгу.  И все. Никакого привычного яда. Эва так вымоталась, что не могла даже съязвить, когда Амен сам пришел к ней, признавая свою неправоту. Или же попросту не хотела. Хотя в это было сложнее поверить. — Зачем они понадобились тебе? — выпалил и тут же прикусил язык, ругая себя за подобный вопрос. Он сам не знал, зачем спросил это. Зачем позволил себе проявить хоть каплю интереса, когда должен был держаться как можно дальше.  Нужно было давно уйти. Ограничиться этим до безумия нормальным диалогом и уйти, пока еще была возможность. А лучше вообще никогда не приходить сюда. Каждый раз, когда он переступал порог этой чертовой хижины, его разум словно погружался в зыбкий хаос. Эвтида взглянула на него так, будто он сошел с ума. Возможно, именно так оно и было. Возможно, стоило признать, что вся эта ситуация сводила его с ума с самого начала. Но прежде, чем Амен успел окончательно погрузиться в самобичевание, в голове раздался ее спокойный голос.  — Я из Гермополя. Выросла при храме Тота. Ибис — наша священная птица, и иногда я собираю их перья, чтобы привнести в дом немного благословения и мудрости, — Эва остановилась, будто задумавшись о чем-то, и на губах ее расцвела лукавая улыбка. — Знаешь, господин, я бы могла поделиться, потому что тебе они явно не помешают. А Амен уже было начал думать, что это странное перемирие может продлиться немного дольше пары минут. Он вымученно простонал, проводя широкой ладонью по лицу. — Какая же ты невыносимая. — Тебя никто и не просит меня выносить. Амен замолчал, потому что сам не знал, что ей ответить. Все те слова, которые он привык использовать в разговорах с ней — холодные, резкие, как удары плети, — внезапно показались ему бессмысленными. Их извечные стычки ни разу не привели ни к чему хорошему. Так какой в них был смысл? Пауза неприлично затянулась. Оба молчали, продолжая стоять на своих местах, не решаясь двинуться. В воздухе повисло напряжение, как будто само время застыло в ожидании их следующего шага. Амен не уходил. А Эвтида не прогоняла.  Солнечные блики, пробившись сквозь щели в старой плетеной крыше, упали ей на лицо, отчего веснушки на носу и щеках, казалось, сделались еще ярче. Эва слегка поморщилась от яркого света и отступила, став на шаг ближе к эпистату.   Амен почувствовал, как его сердце забилось быстрее. Он с трудом подавил в себе желание прикоснуться к ней там, где еще совсем недавно ее ласково касалось солнце. Провести пальцами по лицу, задержавшись самыми подушечками на неровном шраме, который тянулся вдоль тонкой шеи, словно безмолвное напоминание о чем-то, что она всегда носила с собой.  Он резко отошел на тот самый, недостающий шаг. Так, будто бы не доверял больше собственному телу.  Казалось, девчонка не обратила на его нервный жест никакого внимания. Точно опомнившись, она заговорила, совершенно меняя тему. — Я прочла записку. Эпистат опешил. Это должно было быть ожидаемо, ведь Эвтида просидела над текстом не один вечер. Мешки, залегшие под ее глазами, указывали на это весьма красноречиво. Но ведь Амен никогда до конца не верил в успех этой задумки? — Разгадала? — переспросил он неверяще. — Нет. Прочла, — Эва замялась ненадолго, словно подбирала слова. — История долгая, но вчера ночью я была во сне Ливия и случайно заметила, что, находясь в чужом сознании, я могу без проблем прочитать написанное. Скорее всего именно этой уловкой и пользуются старшие шезму, общаясь друг с другом на расстоянии. Ведь текст может прочитать лишь тот, кто умеет заглядывать другим в головы и… Мужчина прервал ее резким движением руки.  — Скажи на милость, что ты вообще делала в его сне? Эва взглянула на него с явным раздражением. Ее глаза сузились, и в них загорелся тот самый знакомый огонь, который обычно предвещал очередной спор. Ни следа былой усталости.  — Из всего, что я сейчас сказала, ты услышал только это? — Нет. Я услышал какой-то бред и то, что ты все еще практикуешь черную магию, хотя уверяла меня в обратном. В ответ она едва не задохнулась от возмущения, изо всех сил сжимая свои крошечные кулаки. Сгорая от ярости, вновь шагнула ближе, почти вплотную, и Амену пришлось сделать усилие, чтобы трусливо не отступить назад. — Ты готов похоронить все расследование и возможность поймать старших шезму лишь потому, что не доверяешь мне? — почти прошипела, словно змея. — Я принесла тебе первую настоящую зацепку, а ты отмахиваешься от меня, даже не выслушав? Он хотел возразить, но не смог, потому что понимал: в ее словах была правда, от которой он не мог уйти, как бы ни старался. То же самое говорил ему и Тизиан, когда уговаривал привлечь девчонку к расследованию. Амен поступал глупо, отказываясь от ее помощи, но принять это было особенно тяжело.  Раздраженно дернув плечами, он выдохнул всей мощью груди, проветривая легкие. Кислород немного остужал голову, когда мужчина начинал заходиться.  — Выходит, содержание записок можешь узнать лишь ты одна, а мы все просто должны будем поверить, что ты скажешь правду? — Смирись, эпистат. Если ты действительно хочешь поймать того, за кем так отчаянно гонишься, то тебе придется мне довериться. 

***

Закат был близок. Небо, залитое огненными красками, переливалось насыщенными оттенками красного и золотого, словно расплавленный благородный металл. Солнце, еще не успевшее опуститься к линии горизонта, бросало последние, прощальные лучи, удлиняя тени и делая их почти призрачными. Теплый ветер едва касался лица, принося с собой запахи далеких песков. Амен удобнее уселся в седле и направил лошадь на один из барханов, чтобы осмотреть все окрестности с высоты.  Если девчонка сказала правду, то та встреча, о которой говорилось в записке, уже была проведена. Пятнадцатая луна взошла на небосвод несколько дней назад, и в ту ночь его отряд не заметил ничего подозрительного. Ни странных ночных сборищ, ни пьяниц, ни блуждающих жриц. Поразительная тишина и спокойствие. Да и отважиться собираться в городе, когда улицы патрулировали его люди, было верхом безумия даже для таких, как они.  Лунный календарь являлся весьма красноречивым выбором. Обычные люди в Египте пользовались солнечным календарем. Он был более популярен и в точности совпадал с сезонами года. С его помощью крестьяне возделывали земли и сеяли урожай. Он предупреждал о разливе Нила и наступлении засухи.  Лунный же, по традиции, использовался лишь жрецами для проведения религиозных ритуалов и служений богам. Он определял дни, когда совершались обряды, молитвы и жертвоприношения. Для эпистата это не стало новостью. То, что многие жрецы так или иначе были связаны с черномагами, он узнал задолго до сегодняшнего утра. Почти при каждом храме в обоих царствах находился рассадник этой дряни, заполонившей святые земли. И старики, помнящие мир до закона о запрете черной магии, нередко помогали и прикрывали шезму, порой рискуя собственными жизнями. Но все же Старшие не были так безрассудны и глупы, чтобы проводить свои встречи в местных храмах.  Нет, они были осторожнее. Собирались за пределами города, в своем тайном логове, которое наверняка было у них не единственным. Упоминание о месте встречи в записке лишь подтверждало его догадку. Не было нужды писать об этом, если все приближенные и так знали, где собираться. Эти трусливые крысы прятались в темноте, постоянно меняя убежища, скрываясь от правосудия и продолжая плести свои зловещие сети. Амен почувствовал, как напряжение сжимает грудь. Бессилие давило на него тяжелым бременем, не позволяя сделать и лишнего вдоха. Он привык быть хозяином ситуации. Человеком, диктующим правила. Но сейчас все постоянно норовило ускользнуть из-под его контроля. И это выводило из себя. Эпистат закрыл глаза на мгновение, пытаясь отогнать эти навязчивые мысли. Но беспокойство упрямо оставалось где-то под кожей, как жгучая заноза, напоминая о себе при каждом новом движении. Мосвен нетерпеливо фыркнула под ним, ударив по песку копытами. Успела соскучиться по простору и свежему ветру за те дни, что провела в том старом стойле, где он нашел ее. Мужчина ласково потрепал лошадь между ушей, проводя ладонью по белоснежной гриве.  Подарок фараона за безупречную службу. Амен даже не думал, что когда-нибудь сможет увидеть свою верную подругу вновь.  Как долго она была с ним? Четыре? Пять лет? Эпистат старался не привязываться ни к чему в этом мире, прекрасно зная, насколько больно терять то, что тебе дорого. Даже имя ей давать не собирался. «Мосвен» ее прозвали царские конюшие на второй год ее пребывания во дворце, так и не придумав ничего лучше. Его кобыла слишком отличалась от остальных, чтобы оставаться незаметной и безымянной. Впрочем, как и сам эпистат. Он ценил свою лошадь. Был ласков и заботлив с ней. Но рано или поздно любое сердце, скрытое от других за прочными стенами, становится ледяным.  Вдалеке, сквозь рябь горячего воздуха, поднимающегося от остывающего песка, туманно вырисовывались невысокие, темно-коричневые скалы. Вырезанные временем и ветрами, они выглядели как древние стражи, следящие за бескрайними песчаными просторами. И ровно там, над ними, солнечный диск садился за горизонт, встречаясь с поверхностью земли.  Толкнув бока лошади, Амен направил ее вперед, отчаянно надеясь, что был прав в своих предположениях.  Да, он прекрасно понимал, что даже если ему и удастся найти указанное место, то оно окажется покинутым. У шезму не было причин задерживаться там, привлекая к себе лишнее внимание. Но все же он обязан был проверить слова Эвтиды. И именно поэтому отправился на поиски один.  Кожаные ремни жалобно скрипели от того, с какой силой мужчина сжимал поводья в руках, подгоняя лошадь. Мосвен покорно ускоряла шаг, словно разделяя его нетерпение. Дорога заняла немногим больше получаса. Свет уже медленно угас, уступив место сумраку. Небо, еще недавно пылавшее огнем, начало затягиваться тонкой вуалью синевы, где звезды робко появлялись на своем вечном посту, предвещая скорый приход ночи. Времени, чтобы успеть осмотреть все до темноты, оставалось все меньше. Амен на ходу спрыгнул с лошади, когда под ее копытами появился твердый камень вместо рыхлого песка. Не желая тратить ни единой лишней секунды, схватил ее под уздцы и подвел к большому валуну, ища место, где мог бы привязать любознательную кобылу. Мосвен попросту нельзя было оставлять одну. Заскучав, она тут же отправится исследовать окрестности, более чем наверняка кишащие змеями, скорпионами и прочей опасной живностью.  Испещренные трещинами и впадинами, скалы величественно возвышались вокруг, устремившись в далекое небо своими вершинами. Мужчина остановился у их подножия, внимательно прислушиваясь к окружающим звукам. По ночам пустыня была по-настоящему полна жизни и движения. Совсем поблизости, буквально в десятке метров левее, переговариваясь друг с другом, щебетали фенеки. Вдалеке, преследуя свою добычу среди бескрайних витиеватых барханов, кричала сова.  Амен огляделся, пытаясь найти хоть какую-то зацепку. Заметить след, который мог бы привести его к цели. Нащупать внутреннее чутье, что подскажет, куда именно идти. Но холодный камень вокруг казался неприступным и безжизненным.  Амен ощущал, как холод ночи проникает под его кожу, впиваясь в нее тысячей маленьких острых иголок. Ветер одиноко завывал в узких коридорах, трепля его светлые волосы. Втянув носом воздух, он наугад шагнул вперед, решительно направляясь вглубь ближайшего прохода.  Чем дальше, тем гуще становилась тьма вокруг. Каждый новый шаг в этом узком ущелье эхом отражался от высоких стен, поднимаясь все выше и затем растворяясь в чернильном небе, отчего напряжение в воздухе казалось почти осязаемым.  Эпистат слишком долго охотился за этими тенями, чтобы не ощущать всем нутром их близость. Чувствовал, что правда, которую он так долго искал, была совсем рядом. Но была ли она готова открыться перед ним, или же тьма поглотит его, не позволив добраться до своих сокровенных тайн? Проход становился все уже. Хаотично петлял в разные стороны, словно это место само желало запутать охотника. Амену пришлось повернуться боком, чтобы преодолеть последние несколько метров. Но даже так острые камни продолжали царапать его плечи и грудь, оставляя на теле алые полосы.  Осмотревшись, мужчина понял, что оказался на противоположной стороне.  Лунный свет пробивался сквозь рваные свинцовые облака, освещая каменные стены за его спиной. Тупик. Он уже хотел повернуться назад, чтобы исследовать один из оставшихся проходов, как вдруг что-то заставило его замереть на месте. Предчувствие, от которого нестерпимо закололо пальцы. Хотелось разодрать на руках кожу, чтобы выпустить это чувство на волю, но Амен не пошевелился. Его взгляд был намертво прикован к одной единственной точке в пространстве. Сущей мелочи, и в то же время будто бы подсказкой, оставленной на самом виду.  Впереди на песке лежала разломанная пополам сухая ветка, длиною примерно с его ладонь. На первый взгляд, ничего удивительного. К скалам, затерянным в песках, со всех сторон прижимались дикие деревца и кустарники, борющиеся за жизнь в суровой пустыне. Но все же Амен никак не мог отвести от этой детали своих ледяных внимательных глаз.   Ветер, пробравшийся через щели в скалах, вновь дотронулся до его кожи. Обжег холодом, будто подталкивая в верном направлении, и мужчина повиновался, сделав первый нетвердый шаг. Затем следующий. Еще несколько, будто бы крался, эпистат медленно приближался к своей цели.  Холодные капли пота стекали по спине, смешиваясь с кровью, медленно сочащейся из свежих порезов. Но Амен не замечал боли, потому как она давно стала неотвратимой частью его жизни.  Боль была хорошим знаком. Напоминанием о том, что он все еще жив. Она возвращала к реальности. Словно цепи, удерживала его в постоянной готовности, не позволяя забыть, зачем он живет и ради чего продолжает идти. Оглядываясь назад, Амен мог бы вспомнить сотни ран, которые оставили на его теле и душе уродливые шрамы. Но ни один из них не был столь глубок и мучителен, как тот, что он получил в далеком детстве. В ту самую ночь, когда маленький мальчик познал, что такое боль и предательство, обратившие всю его жизнь в вечную, нескончаемую охоту. Эта рана пульсировала в такт каждому удару сердца, обжигая его изнутри и питая ту жестокость, которая стала неотъемлемой частью его существа, необходимой для достижения единственной цели. Мести.  Сейчас боль была не более, чем мимолетным отголоском. Каплей в бушующем море. Все его внимание было сосредоточено на другом.   Сломанная ветка лежала прямо у резкого поворота, за которым скрывалось большое углубление в камне. Достаточное, чтобы без труда вместить сюда несколько десятков человек. Идеальное место для укрытия, окруженное с трех сторон высокими стенами, создавая естественную защиту от посторонних глаз. Амен все так же осторожно прошел внутрь, изо всех сил пытаясь заставить глаза видеть в сгущающейся темноте. В качестве опоры его пальцы скользили по камню, ощущая под собой его холод и шероховатость. Тишина здесь была неестественной, почти давящей, и лишь его собственное тяжелое дыхание и едва заметное эхо шагов нарушали этот зловещий покой. Что-то здесь было не так. Не мог объяснить словами, но чувствовал это каждой клеткой своего тела. Он прищурился сильнее, стараясь рассмотреть, что скрывается в тенях, когда внезапно под ногой раздался тихий хруст. Амен застыл на месте, отточенным до автоматизма движением хватаясь за рукоять кинжала. Сердце на миг остановилось, а затем застучало быстрее, посылая в кровь прилив адреналина. Он знал, что был здесь один, но тело само реагировало на малейший признак угрозы.  Выругавшись себе под нос, эпистат опустился на одно колено и провел ладонью по прохладному песку в поисках источника звука. Еще одной ветки или старым костям какого-нибудь мелкого животного, попавшегося в лапы хищника. Однако вскоре его пальцы наткнулись на что-то крупное и продолговатое, и, приложив немного усилий, Амен вытащил на поверхность почти полностью обгоревшее полено.  Напряжение сковало горло, когда он осознал, на что именно смотрит. Песок уже почти смешался с пеплом, пряча в себе чужие секреты, но все же еще можно было различить на нем следы недавно разведенного костра.  Они были здесь. Чей-то голос в голове неистово повторял три простых слова. Всего три, в мгновение ока перевернувшие весь мир вверх тормашками. Они действительно были здесь. От мысли, что совсем недавно на том же самом месте стоял человек, разрушивший всю его жизнь, кровь закипала в венах, расползаясь по телу расплавленным металлом. Наполняла мышцы и кости невыносимой тяжестью, от которой хотелось рухнуть вниз. Гнев разгорался с каждой секундой, превращая его в стальную пружину, готовую вот-вот разжаться. Амен сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони, оставляя под собой глубокие борозды. Эвтида в очередной раз ему не солгала. По крайней мере о том, что шезму и вправду по какой-то причине собирались в этом ущелье всего несколько дней назад.  Еще один раз, когда его собственная ненависть и упертость едва не навредили их расследованию и миссии. И Амен сомневался, что этот раз будет последним.   

***

Следующие несколько дней показались ему миражом. Тянущиеся мучительно долго, они не приносили с собой ничего, кроме снедающего разочарования и усталости. Ночами бессоница терзала Амена, как голодный зверь, обостряя ярость, что жгла изнутри. Она толкала его вперед, будоражила мысли и мешала глазам сомкнуться. В темноте его сознание не находило покоя, и каждый новый рассвет он встречал еще более измотанным, чем предыдущий. И все же цель, казавшаяся недосягаемой, теперь становилась все реальнее. Впервые за долгое время Амен подобрался к ней как никогда близко, практически ощущая вкус чужой плоти на своих зубах. Враг, ускользавший от него в течение многих лет, наконец-то оказался поблизости. Оставалось лишь найти его. Вытащить из тени и покончить с этим раз и навсегда.  Не было ни страха, ни сомнений, ни боли, способных его остановить. Амен был готов к тому, что этот день станет для него последним. Давно принял свою судьбу, как берег покорно принимает течение реки. Если ему суждено уйти, он уйдет, но не с пустыми руками. Он заберет с собой того, кто превратил его жизнь в настоящий ад. И, возможно, тогда сможет наконец обрести долгожданный покой. Очередной день обещал быть не лучше, чем предыдущие. Проворочавшись несколько часов без сна, Амен смирился со своей участью и поднялся с постели, чтобы закончить письмо к фараону. Отчитался в нем обо всем, что происходило в последние недели, благоразумно предпочитая умолчать о помощи в деле посторонних. И все бы дальше пошло по привычному опостылевшему сценарию, если бы не внезапный стук в дверь, раздавшийся с улицы. Амен крикнул, позволяя стучавшему войти, и был удивлен, увидев на пороге Ёрана. Время ранее для подобных визитов. Любой нормальный человек, не страдающий от бессонницы, как эпистат, должен был бы еще спать. Первые рассветные лучи только-только показались, проникая в комнату сквозь распахнутое настежь окно. Должно быть, мужчина пришел сюда сразу после окончания своего дежурства. Поднявшись из-за стола, Амен сделал несколько шагов навстречу неожиданному гостю. Хижина была совсем крошечной, так что почти сразу он оказался вплотную к Ёрану, с интересом уставившись на его улыбающееся лицо.  — Не знал, что ночные патрули доставляют моим охотникам такое удовольствие, — вздернув бровь, он еще раз окинул мужчину оценивающим взглядом, а затем слегка улыбнулся в ответ. — Отчего счастливый такой в столь ранний час?  Мужчина явно медлил, взявшись неторопливо расхаживать по узкому коридору хижины и осматривая паутину трещин, украшавшую старые стены. Специально тянул время, прежде чем выдать хорошую новость своему командиру. Амен в нетерпении прочистил горло, призывая его начать. — Прошлой ночью мы вспугнули небольшую группу шезму. Мерзавцы увидели нас еще издалека и дали деру, что есть мочи. Осторожничают больно после нашей с ними последней встречи, — он довольно усмехнулся, а затем принялся искать что-то в одном из карманов. — Поймать так никого и не удалось, однако небольшой подарок они нам все же оставили.  Зажав меж пальцев, он протянул эпистату маленький клочок пожелтевшего пергамента. Амен машинально потянулся к нему, и в тот миг, когда его пальцы коснулись шершавой бумаги, мир вокруг замер, как и его сердце, сбившееся с привычного ритма. Легкие словно забыли, как правильно дышать. Даже моргнуть он не смел, боясь, что стоит упустить записку из виду, как она тут же рассеется по ветру, точно мираж. — Подумал, вы будете рады.  Голос охотника прозвучал как будто издалека, приглушенный, почти нереальный. Амен услышал его, но смысл слов будто доходил до него сквозь завесу. На ощупь, не отводя глаз от пергамента, он открыл верхний ящик стола и вытащил тугой кошель, полный золота. Впихнул его в руки Ёрана, моля всех возможных богов о том, чтобы мужчина понял его намек и убрался отсюда как можно быстрее. — Иди и купи хека всем, кто был с тобой сегодня в патруле. Можете есть и пить на все, что здесь найдется. Заслужили. Охотник кивнул, окинув эпистата быстрым взглядом, полным понимания, и, не говоря ни слова, вышел из хижины.  Как только дверь за Ёраном закрылась с тихим скрипом, Амен прикрыл глаза, чтобы успокоить сбившееся дыхание, и досчитал до тридцати. Этого времени должно было хватить на то, чтобы мужчина успел дойти от порога до тропинки, ведущей к основной дороге. Больше ждать он бы попросту не смог. Выскочив наружу, Амен едва не побежал к соседнему дому. Знал, что Эва была там, потому как наблюдал весь прошлый вечер за тем, как она допоздна возилась с какими-то склянками на той свалке, которую она называет своим рабочим столом.  Забывшись, он с силой обрушил кулак на дверной косяк, подняв страшный грохот. Поморщился, осознав, что скорее всего напугал девчонку, хотя именно сейчас вовсе не собирался этого делать. Но если в новой записке упоминалась будущая встреча черномагов, то на счету была каждая секунда. Несмотря на ранний час, Эвтида открыла ему всего через несколько мгновений после того, как он постучал. Сонная, но все же полностью одетая, будто собралась выходить или наоборот, только что вернулась. Амен попытался прогнать из головы мысль о том, что бы стал делать, открой она ему в одном ночном белье.  Тянуть было нельзя.  Он принял решение, даже толком не успев его осознать. Принял в ту же секунду, как взял в руки новую записку. Или, может, еще в тот момент, когда действительно нашел в ущелье следы, оставленные старшими черномагами. Это было неважно.  Вскинув руку, Амен протянул девушке обрывок пергамента, с начерченными на нем непонятными символами.  — Собирайся. Эту ты прочтешь в моем сне.