Ведьма

Он упустил тот момент, когда девчонка улизнула из своей хижины. Весь день провалялась в постели, словно у нее не существовало никаких забот, а потом бесследно исчезла. Растворилась в сгущающихся сумерках, точно привидение. Вначале мысль отправиться на её поиски посреди ночи, врываясь в чужие дома и сея панику, казалась ему абсурдной и неразумной. Но с каждым прошедшим часом, по мере того как ночь уступала место приближающемуся рассвету, эта идея становилась всё более заманчивой и навязчивой. Хотелось растолкать Тизиана, безмятежно растянувшегося на своей постели, и отправить его на улицы, выслеживать беглянку. Его работой было не допускать подобных ситуаций, не спуская глаз с девчонки ни днем, ни ночью. Теперь же эта обязанность легла на плечи Амена, будто у него и без этого не было собственных проблем. Сгорая от раздражения, он клялся сам себе отослать утратившего доверие Тизиана обратно, отыскав на его место новых, более ответственных стражей. Но даже если бы фараон дал на подобное свое позволение, Амен сильно сомневался в успехе задуманного. Если ведьма сумела втереться в доверие к его лучшему охотнику, то разве были шансы, что это не повторится вновь? Нет. Эта змея виртуозно умела вертеть всеми вокруг, набросив на себя шкурку невинной овечки. Ластилась, словно домашняя кошка, на деле являясь опасной пантерой. И не было от этой заразы лекарства, если даже сам эпистат позволил ей поселиться в своей голове и пустить там корни. Лишь веревка, плотно затянутая вокруг хрупкой шеи. Он не признался бы в этом даже себе самому, но яд под названием «‎Эвтида» слишком глубоко забрался под его кожу. Не вылечить. Не вытравить. Амен не мог избавиться от ощущения, что она каким-то образом контролирует его, управляет мыслями и чувствами. Казалось, что ее тень нависала над ним, нашептывая ядовитые слова прямо в ухо. Проникала в душу, разъедая его изнутри, и эпистат был бессилен перед этой магией. Всякий раз, когда он закрывал глаза, он видел ее, и с каждым днем этот образ становился всё более реальным. Протяни руку — почувствуешь. Девка не покидала его мыслей часами, преследуя и по ночам. Пробиралась в его сны, отравляя разум и превращая грёзы в настоящие кошмары. Но сейчас не было даже их. Минуты тянулись одна за одной, сливаясь воедино, и не было между ними ни границ, ни различий. Беспрерывный монотонный комок, продлившийся до самой зари, пока Амен, наконец, не сдался. Рывком поднявшись с так и не расстеленной постели он покинул хижину и направился к дому Эвы. Он знал, что ведьма еще не вернулась. Знал, что просто сменит одну каморку на другую, не приближаясь к решению. Но продолжать сидеть в опостылевших четырех стенах, где был изучен уже каждый угол, было сродни безумию. А его новая жизнь и без того была полна сумасшествия. С ней точно было что-то не так. Необходимо еще время, чтобы понять что именно, но Амен чувствовал это нутром. Эва связана со всем происходящим гораздо сильнее, чем хочет это показать. И, возможно, ее хижина могла приоткрыть завесу этой тайны. Прохладная свежесть утреннего тумана, поднявшегося над Нилом, всего за несколько торопливых шагов сменилась духотой плохо проветриваемого помещения. Горько-сладкий аромат сушеных трав витал под потолком, смешиваясь с пылью и еще десятком запахов, которыми было наполнено это подобие жилища. Амен огляделся, скользя пытливым взглядом по бесконечным полкам и остальным поверхностям, заставленным всевозможным барахлом. Глазу сложно было задержаться на чем-то конкретном. Внимание то и дело переключалось с одной причудливой вещицы на другую, и мужчина не отказывал себе в возможности осмотреть каждую из них. Множество свитков, исписанных торопливым и небрежным почерком, возвышались неаккуратными грудами тут и там. Эпистат усмехнулся, кривя губы в подобии улыбки. Неужто она умеет читать и писать? Без ведьмы этот дом казался не таким мрачным и зловещим, как раньше. Гнетущий дух их обоюдной ненависти успел выветриться за те часы, что девчонки здесь не было, и Амену даже чудился запах свежих персиков, отдающийся сладким привкусом на языке. Ну откуда в этом месте взяться персикам? Ее жилищу больше бы подошло зловоние речной тины или скисшего под солнцем молока. Медленно кружа по комнате, Амен продолжал утолять свое любопытство, роясь в ее вещах. Ряды горшков и склянок, заполненных разнообразным содержимым, мало о чем могли ему рассказать. Будь там даже яд, который Эвтида задумала подлить ему в пищу, эпистат вряд ли смог бы отличить его от простой целебной настойки, которой она поила детей. Солнце неторопливо поднималось все выше, заливая помещение мягким светом. Словно бы сам великий Ра желал помочь Амену в его поисках, проливая солнечные лучи на все грехи девчонки. Ничто из того, что попадалось ему на глаза, не казалось эпистату подозрительным или опасным. Обычный хлам, который она по какому-то странному принципу тащила к себе домой, заставляя ими полки. Полудрагоценные и самые обычные камни. Некоторые из них были маленькими, словно семена нута, а некоторые большими, точно спелые яблоки. Самодельные обереги, расставленные и развешанные почти в каждом углу. Один единственный нож с плохо заточенным лезвием. И ворох небольших серых перьев, небрежно брошенный в одном из углов ее рабочего стола. Пульс подскочил за секунду, будто его тело само приготовилось к броску. Горло сдавило от подступающей ярости, а голубые глаза заволокло мутной пеленой. Амен не смог бы забыть стрелу, выпущенную ему в живот в ту ночь, даже если бы захотел. Стрелу с точно такими же перьями, которые сейчас были разбросаны по дому Эвтиды. Медленно, будто двигаясь под водой, он протянул к ним пальцы и обхватил несколько штук, поднося ближе к лицу. Будто бы он, словно ищейка, мог взять след, ведущий его к убийцам. Если только Амен уже не находился в нужном ему месте. Кровь кипела внутри, растекаясь по венам пузырящимся маслом. Сохранять холодность ума становилось труднее с каждой секундой. Будь на ее месте кто угодно другой, Амен бы смог затаиться выжидая. Присматривался бы к жертве, словно кот к мыши, позволяя совершить ошибку. И лишь тогда бы сомкнул пасть на ее горле. Но это была Эвтида. Помогала ли она заговорщикам или и вовсе была напрямую замешана в нападении? Готовила ли план его убийства, продумывая детали, или была одной из тех, кто пытался тогда отнять его жизнь, затаившись во тьме? Амен зажмурился, изо всех сил напрягая память. Попытался в мельчайших подробностях вспомнить каждого, кого видел той ночью. Телосложение, рост, повадки. Мысленно подставил Эву на место каждого из нападавших, поочередно сравнивая каждую деталь. Эва была непохожа на тех, кто мог бы умело владеть мечом. Она была высокой, но хрупкой. С тонкими руками и аккуратными пальцами, совсем не подходящими для подобного оружия. Возможно, лук? Но и чтобы управиться с ним, пуская стрелы издалека, нужна была сила и меткость. Здравый смысл твердил ему успокоиться и обдумать все позднее, когда гнев отступит, но Амен не слушал. Ожидание распаляло его лишь сильнее, словно охотник уже не находился в наивысшей точке кипения. Тихий звук шагов и скрип петель заставили его развернуться на месте. Едва успев переступить порог Эва застыла, совершенно не ожидая увидеть здесь охотника, копающегося в ее вещах. Она обвела мужчину взглядом, чуть вздернув темную бровь и медленно протянула. — Мне говорили, что если я не буду убираться в доме, то кто-нибудь обязательно заведется. Но я даже представить не могла, что они имели в виду эпистата. Амен пропустил эту издевку мимо ушей, сделав широкий шаг ей навстречу. — Где ты была? — Морила скот, портила урожай, отравляла воду в колодцах. Чем там еще по-вашему занимаются шезму? Эвтида устало скрестила руки на груди, словно их разговор успел изрядно утомить ее уже за эти несколько секунд. Сдавив добела кулаки, Амен глубоко выдохнул, хватаясь за остатки своего здравомыслия. Он не может прикончить ее прямо сейчас. Мертвой она ничего ему не расскажет. — То, что я сразу тебя не убил, не означает, что мое терпение бесконечное, — процедил он сквозь зубы, подходя к Эве еще на несколько шагов. — Да объясни же, в чем моя вина? — не выдержала девушка, пылко всплеснув руками в воздухе. Будто подсознательно пыталась помешать эпистату подойти ближе, желая держаться от него на расстоянии. — Я ведь тут, никуда не сбежала. Мне дозволено выходить из дома! Она не нервничала, не дрожала и не осматривалась, пытаясь узнать, что он нашел. Просто ждала, когда эпистат закончит этот внезапный допрос с пристрастием, оставив ее в покое. Будто на ней вовсе не было вины. Крошечный червь сомнения закопошился где-то в районе солнечного сплетения, но Амен быстро приказал ему замолчать. Он не верил — не хотел верить Эвтиде, как бы хорошо та не играла. Слова ее — яд, действующий стремительно и незаметно, словно ловкий удар ножа под ребра. С силой тряхнув головой, будто мог физически выбросить из нее непрошенные мысли, охотник буквально ткнул в девушку найденной уликой. — Что это такое? Скользнув глазами к протянутой руке, сжимающей находку, Эва снова вернула взгляд вверх, к его лицу, уставившись на мужчину, словно на идиота. — Перья? Губы Амена сжались от раздражения, и он едва сдержался, чтобы не швырнуть в Эвтиду. — Верно, — прошипел он. — И точно такие же перья были на стрелах нападавших, устроивших для меня засаду. Интересное совпадение, ты не находишь? Раскрыв рот, девушка несколько секунд не могла найти, что ответить. Будто не верила, что Амен всерьез мог произнести подобный бред вслух. — Ты, господин, должно быть, шутишь… — И, быть может, это именно ты стреляла в меня в ту самую ночь, надеясь убить? Но, потерпев неудачу, тебе пришлось меня вылечить, чтобы отвести от себя подозрение и втереться в доверие. Эва оборвала его, не позволяя продолжить этот монолог. — По-твоему, то, что между нами происходит, похоже на доверие? — уже не сдерживаясь, она искренне расхохоталась. — Поверь мне, если бы там действительно была я, то я бы уж точно не поленилась подойти и добить тебя, всадив кинжал в твое безжалостное сердце. Последние слова она едва не выплюнула в него, чеканя каждое из них с особой жестокостью. Должно быть, девчонка бессмертная. Либо сумасшедшая. Потому что в золотистых глазах нет и капли страха за собственную жизнь, когда она раз за разом продолжает ходить по грани, рискуя сорваться вниз. Резко оттолкнув Эву к стене, Амен навис над ней во весь рост, не позволяя пошевелиться. Пальцы безжалостно стиснули хрупкое плечо, почти наверняка оставляя под собой синяки. Эва поморщилась от боли, но не проронила ни звука. Даже когда почувствовала укол хопеша, упирающегося в ее живот. Движения охотника были молниеносны и точны. Девушка и не заметила, когда именно он успел достать оружие из-за пояса. Неотрывно следуя взглядом за клинком, Амен двинулся вверх, проходясь между ее грудей к ключицам, а затем и к тонкой шее. Безупречно заточенное лезвие прочертило кожу рядом со старым шрамом, надавив на вздымающуюся венку, и несколько алых бисеринок украсили горло Эвы, сверкая под лучами рассветного солнца. — Открой свой рот еще раз, и я отрежу этот ядовитый язык. — Один уже пытался сделать это. Попробуй, быть может, тебе повезет больше, чем ему. Даже загнанная в угол Эва продолжала стоять с гордо вздернутой головой, будто подставляя горло под его клинок. Предлагая исполнить угрозу, если эпистат не блефует. Ненависть к ней пьянит. Контролирует. Подчиняет. С каждой секундой становится все труднее провести черту между тем, кто он есть на самом деле, и тем, каким его делает она. Амен надавил сильнее, вжимая лезвие в шею, из-под которого тотчас побежала резвая струйка крови. Эвтида не пыталась вырваться или пошевелиться, позволяя мужчине распоряжаться ее жизнью. Отдавая всю себя в его безжалостные руки, будто совершенно не страшилась его угроз. Лишь постаралась дышать медленнее, так как каждый новый вздох причинял ей жгучую боль. Наглый вызов в ее взгляде завораживал. Скользя от него к приоткрытым губам и обратно, словно не мог определиться, Амен приблизился почти вплотную, ловя собственной кожей неровное дыхание. Втянул в легкие сладкий аромат, исходящий от ее тела. Персики. Чертовы персики. Разве может такая, как она, пахнуть персиками? Нет. Так попросту не могло быть. Само ее существование — досадная ошибка. Не более. Почему же тогда Амен медлит, позволяя подобному недоразумению дышать, отравляя своим существованием его жизнь? Из раза в раз закрывает глаза на ее неприкрытую дерзость и неуважение, направленные к нему, когда все под кожей буквально зудит от нестерпимой потребности сомкнуть руки на ее шее? Эвтида — его наваждение. Испытание, ниспосланное богами, чтобы проверить его преданность и веру на прочность. Но вместо попыток избавиться от этого искушения — лишь безудержное желание поддаться ему. Мир будто исчез, оставив их наедине друг с другом. Желая со стороны понаблюдать, что будет дальше, если позволить их огню гореть, не сдерживаемому внешними обстоятельствами. Почти так же стремительно, как вознес к ней меч, Амен скользнул рукой к женской шее. Размазывая теплую, тягучую кровь, сдавил пальцами узлы прямо под челюстью, и притянул к себе ближе, вдавливая губы Эвтиды в свои. Его движения не были нежными или осторожными. Амен настойчиво раскрыл ее рот, надавив на подбородок большим пальцем, и проник внутрь языком. Он целовал грубо и жестоко, словно то был не поцелуй, а изощренное наказание, или, скорее, пытка. Но для него или все же для нее? Кровь беспощадно шумела в ушах, разносясь по телу с устрашающей скоростью. Наполняла жаром каждую клетку его могучего тела, заставляя чувствовать все в миллиарды раз ярче. Каменное сердце громыхало внутри, точно очнувшись после долгих лет заточения, желая занять положенное ему место. Эпистат знал, что Эве было больно. То, с какой силой его рот врезался в нее, пробуя губы на вкус, попросту не могло приносить удовольствия. То, как его перепачканная ладонь продолжала сжимать ее горло, почти полностью перекрывая воздух, не могло подарить наслаждения. И то, как холодное лезвие продолжало прижиматься к ее покрытой мурашками коже, совсем не могло быть чем-то нормальным. Между ними попросту не могло быть ничего нормального. Между ними вообще ничего не могло быть. Но это было. Этот поцелуй — словно глоток чистого яда. И Амену хотелось выпить его целиком, не оставив ни капли на дне жертвенной чаши. Выпить всю ее без остатка, растворив Эву в себе. Будто тогда смог бы обуздать это слепое влечение, бороться с которым с каждым днем было все меньше и меньше сил. Сдавленно выдохнув в его рот, насколько позволила рука, сомкнувшаяся на горле, Эвтида на мгновение подалась ему навстречу. Расслабила губы, отвечая на поцелуй, будто бы и сама наслаждалась этим извращенным подобием близости. Будто бы и сама была больна точно так же, как и Амен, ощущая эту ненормальную потребность друг в друге. Ведьма. Она ведьма. Ведьма. Ведьма. Ведьма. Амен твердил это про себя, словно молитву, надеясь, чтобы хотя бы она привела его в чувство, но впервые оказался слеп к собственному голосу рассудка. Или впервые сам хотел оказаться слепым. Резкая вспышка боли обожгла его рот, приводя мужчину в чувства. Эва сомкнула острые зубы на его нижней губе, прокусив тонкую кожу до крови, и изо всех сил толкнула эпистата в грудь, подальше от себя. Ошарашенный, Амен позволил ей это, отступив от девушки на несколько шагов, на двух из которых запнулся о собственные ноги. Вжавшись спиной в стену своей хижины, Эвтида тяжело дышала, смотря на Амена со смесью ненависти и презрения. Почти тем же самым взглядом, с каким он и сам обычно на нее смотрел. Всегда, но только не сейчас. Сейчас эпистат не мог отвести глаз от фурии, стоящей напротив, с растрепанными волосами, раскрасневшейся кожей и каплей его крови, стекающей с уголка ее губ. Пальцы закололо от нелепого желания прикоснуться, чтобы стереть ее, но Амен заставил себя удержать руку на месте, до боли впиваясь ногтями в кожу ладони. — Чувствуешь ли ты себя грязным, эпистат? Ведь ты только что замарал себя о черномага. Осознание впилось в кожу тысячей острых кинжалов, будто Амена окатили ледяной водой в самый жаркий день года. Сладкий привкус ее поцелуя сменился до тошноты горьким вкусом вины, заполняя весь его желудок и горло. Хотелось в ту же секунду вытошнить все из себя, чтобы избавиться от этого чувства, будто бы это смогло исправить случившееся. Она права. Он пал, а она права. И как бы эпистат ни пытался убедить себя в обратном, как бы ни отрицал произошедшее, девка останется правой. Он замарал себя о ту, что презирал всей душой, и этот позор можно было смыть лишь кровью. Не сумев заставить себя снова взглянуть на Эву, Амен развернулся на пятках и рванул прочь, громко хлопнув дверью. Кажется еще чуть-чуть — и он точно оторвет ее во время очередного приступа гнева. Проще было бы и вовсе заколотить ее намертво, замуровав девчонку внутри, пока та не увидит новое пророчество. Пока от всего его контроля еще хотя бы что-то осталось.

***

Он не думал о ней. Не думал о произошедшем. Не потому, что не хотел. А потому, что попросту запрещал себе это. В том жестоком ритме, что эпистат задал, не было ни времени, ни сил на размышления о чем либо. Амен просыпался на рассвете. Тренировался до седьмого пота, пока находиться на улице без мантии не становилось совершенно невыносимо. Шел завтракать в таверну, ни с кем не разговаривая. А после на несколько часов запирался в небольшой каморке, служившей ему кабинетом, отвечая на письма, составляя расписания и стараясь как можно меньше времени проводить в хижине. До тех пор, пока солнце не начинало клониться к горизонту, оповещая охотников о том, что пришло время для вечернего патруля. Ночью становилось легче. Словно сама тьма напоминала Амену о его предназначении, о роли, которую он играл в этом мире, полном грязи и порока. Предводитель охоты. Ночь приносила с собой мимолетное облегчение и позволяла хотя бы ненадолго забыть о собственных грехах. Давала силы поверить, что его борьба не напрасна, а без тени не могло быть и света. Раны его зажили, позволяя вновь окунуться в привычное ремесло вместе со своими охотниками, и каждый вечер Амен надевал доспехи и выходил на улицы, выслеживая черномагов, словно добычу. Проверяя всех и каждого, кто в столь поздний час высовывал нос из своих домов. Город, залитый лунным светом, стал его новыми охотничьими угодьями. Он изучил каждый его уголок, каждую подворотню, и ничто не могло ускользнуть от пристального взгляда эпистата. Амен поделил охотников на несколько небольших отрядов, направляя каждый из них в определенную часть поселения. Маршрут их менялся каждые несколько дней, никогда в точности не повторяясь, чтобы невозможно было просчитать, кто, где и когда будет патрулировать сегодняшней ночью. Он и сам старался не выделяться среди своих солдат, надевая точно такую же форму, как и у них. Хотя едва ли это помогало, учитывая цвет его кожи и рост. Все шло строго согласно выверенному плану, работая, как безупречный механизм. Кроме одной его детали. Ёран, его новая правая рука, захворал. После ужина слег с жуткой болью в животе и так и не смог встать, заходясь в горячке. Тизиан, очевидно, заскучав сидеть дома и полностью наплевав на недовольство Амена, вызвался в патруль вместо больного. Решил отвести того к Эвтиде, чтобы охотник приглядывал за ней, пока девчонка будет его лечить. Разумеется, ничего не рассказав. Для Ёрана она — лишь местная смазливая знахарка, за которой можно было бы приударить вместо несения службы. Амен поморщился от этой мысли, словно набрал полный рот кислых ягод. Когда Тизиан явился в таверну, чтобы проводить больного охотника к хижине Эвы, Муса охотно увязался вместе с ними, проникшийся к девчонке особой симпатией, по совершенно неясной для Амена причине. Насколько он знал, эти двое виделись не столь часто, чтобы по-настоящему привязаться друг к другу. Однако это не помешало им чуть ли не с первой встречи найти общий язык и, со слов Тизиана, довольно неплохо поладить. Возможно, Эва напоминала мальчику о его покойной матери? Либо же просто ему пришелся по душе ее открытый и колючий характер. Она не пыталась обращаться с ним, как с ребенком, и это подкупало не по годам взрослого парнишку. Подобная дружба совершенно не нравилась Амену, но что ему было делать? Запретить мальчишке даже разговаривать с Эвой, не объясняя причин? Он мог бы. Но по какой-то причине не решался. Холод металла на белоснежной коже успокаивал. Ночь окутала город плотным покрывалом тьмы. Улицы тонули в тенях, и лишь слабый свет луны озарял узкие переулки, пролегающие между невысоких хижин. Они ветвились и множились, словно бесконечный живой лабиринт, словно сосуды, пронизывающие этот городишко насквозь. Тишина была столь густой, что казалось, она сама по себе жила, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому шагу, отзываясь эхом в ночной пустоте. Было безлюдно. Местные жители, едва прознав, что на их улицах теперь рыскают охотники, старались без надобности не покидать домов после наступления заката. Амену было плевать, боялись ли они шезму или самих слуг фараона. Если это облегчало охотникам задачу и не давало обычным людям путаться под ногами — он готов был быть необходимым злом. Отряд успел прочесать уже треть маршрута, когда из глубины одного из переулков послышались приглушенные голоса и торопливый, едва различимый шепот. Охотники замерли, переглянулись. Амен, затаив дыхание, прислушался. Показалось? Голоса действительно стихли, будто и не было. Долгие мгновения не было слышно и звука, кроме привычного шума ночи: звучания ветра в кронах пальм да трели сверчков. Эпистат уже собирался дать команду продолжить обход, когда из того же переулка донесся натужный скрип петель и тихий шорох ног, скользящих по камню. Кто-то крался в ночи, пытаясь остаться незаметным. И вряд ли то был обычный крестьянин. Амен оскалился, чувствуя свежую кровь. Практически ощущал ее соленый вкус на зубах, когда пригнулся и направился к источнику звука, на ходу вытаскивая из-за пояса хопеш. Тело рвалось в бой, устав от монотонных дней, что он провел в этой дыре, медленно сходя с ума. Охотники двигались быстро и слаженно, следуя за своим командиром. Амен знал этот переулок. Знал, что за поворотом их ожидают несколько ветхих хижин и тупик, упирающийся в высокую стену. Сердце подступило к горлу, когда он выглянул из-за поворота. Словно бы Амен вновь был напуганным ребенком, впервые вышедшим на тренировочное поле с настоящим противником. Только с той поры минул уже не один десяток лет, и меч в его руке теперь вовсе не деревянный. У правой стены двинулись три тени. Услышав приближение стражи они повернули головы, уставившись на незваных гостей золотисто-обсидиановыми мордами шакалов. На месте глаз зияли черные дыры, а пасти раскрылись в немом рыке, не предвещая ничего хорошего. Шезму. Амен стиснул зубы, вдыхая сквозь них спертый воздух узкого переулка. Грудная клетка быстро вздымалась, натягивая ткань, пока сердце внутри неистово бросалось на ребра. Тело молило о схватке, мечтая дать выход скопившимся в нем ярости и гневу, потому что обычные тренировки не приносили успокоения. Лишь ненадолго отсрочивали момент, когда накопленные эмоции прорвали бы брешь в его обороне и вылились бы на каждого, кому не посчастливилось оказаться поблизости. И он изо всех сил старался не думать о том, что именно вызывало в нем эти эмоции. Сжав покрепче рукоять своего хопеша, эпистат, точно голодный сокол, бросился в сторону черномагов, обнажив смертоносные когти. Тени отшатнулись, выхватив свое оружие. Рокот битвы прорвал ночную тишь. В воздухе засвистели клинки. Глухие удары и крики эхом разносились по узким улицам, отражаясь от каменных стен. Был ли среди этих черномагов один из его несостоявшихся убийц? Отличить одну тень от другой среди ночи и без того было трудно, а сделать это посреди ожесточенной битвы казалось и вовсе невероятным. В воздухе мелькали тела, облаченные в длинные темные одежды, не позволяя получше разглядеть того, кто под ними скрывался. Лишь их маски немного отличались между собой, так как каждый шезму делал их под себя вручную. Интересно, какая маска была у Эвтиды? Амен рыкнул, взбешенный, что даже в пылу битвы девчонка упрямо лезла в его мыли. С громким звоном опустил хопеш на чужой клинок, высекая столп искр. Он бил вполсилы, желая не убить, а лишь поразить противника. Ему нужен был кто-то живой, способный соображать и выдать нужную информацию. Кто-то достаточно невредимый, чтобы пытки и допрос возымели на нем нужный эффект, а не лишь приблизили его к желанному забвению. Один из магов, высокий и худощавый, успел дотянуться до ножен на груди, и короткий кинжал в следующую секунду метнулся в его сторону. Амен в последний момент успел отклониться, и острие проскочило мимо, ударяясь о стену позади и оставляя за собой неровную борозду в песчанике. Мужчина развернулся, готовясь нанести новый удар, когда его едва не сбил с ног налетевший Тизиан. Он громко вскрикнул, бросаясь вперед, и глубоко полоснул черномага по руке, сжимающей очередной кинжал. Тот протяжно взвыл от боли, роняя оружие, и рухнул вслед за ним на землю, распластавшись у ног охотника. Горячая кровь обожгла песок. В нос ударил тяжелый, тошнотворный запах железа, смешавшийся с пылью. Амен ненавидел запах крови. Так пахли человеческие боль и мучения, которых в мире и без того было немало. Ему не нравилось причинять людям страдания. Но ведь он делал это во благо? Ради тех, кого он поклялся защищать от грязи, собравшейся на городских улицах. Ради тех, кто уже достаточно пострадал от рук алчных и лживых черномагов. Ради простых людей. Но самое страшное, что этот запах всегда вызывал в Амене воспоминания. Те, о которых охотник мечтал бы забыть навсегда, но что упрямо отказывались покидать его голову, являясь ему в минуты слабости. Воспоминаний о слипшихся от алой жидкости густых каштановых волосах, некогда пахнувших сладкими цветами из их маленького сада. Теперь же они навсегда останутся в его памяти именно такими. Пахнущими болью и страхом. Болезненный укол в груди вернул его в реальность. Амен сделал мощный выпад вперед, не позволяя мечу черномага вонзиться в спину Тизиана. Клинок отскочил, резанув охотника по боку, но все же не причинив ему слишком сильного вреда. Еще несколько широких шагов — и хопеш эпистата погрузился в мягкую плоть, обрывая жизнь нападавшего. Им нужен был живой шезму. Теперь же возможностей стало на одну меньше. Выругавшись, Амен быстрым движением стер кровь с оружия о черную ткань. Обвел глазами поле боя, заметив, что двое выживших черномагов отступают, прижимаясь к углу тупика. Они прекрасно знали о намерениях охотников и совершенно не собирались сдаваться в их руки. Голубые глаза скользнули к шезму, которого ранее ранил Тизиан. Мужчина прижимал к себе руку, от запястья до предплечья которой зияла рваная рана. Слабое звено. Амен уже двинулся в его сторону, намереваясь отрезать черномагов друг от друга, как второй шезму резко распахнул полы мантии и запустил туда ладонь. Через мгновение он метнул к ногам охотников блестящий порошок, который, едва соприкоснувшись с землей, взметнул в воздух густые столпы удушливого черного дыма. Узкое пространство переулка заволокла мгла. С трудом разбирая дорогу Амен двинулся в обратную сторону, на ходу подбирая привалившегося к стене Тизиана. Быстрее. Нужно было вывести солдат в безопасное место и вернуться, замотав лицо тканью. Плевать, что в дыму невозможно было сделать и вдоха. Легкие будто схлопывались, отказываясь пропускать воздух внутрь. Плевать, что не разобрать было даже собственных ног и добираться придется на ощупь. Плевать. Плевать. Амен просто не мог вернуться с пустыми руками. Не в этот раз. Убедившись, что весь его отряд выбрался в полном составе, эпистат оторвал большой кусок от рукава и плотно обвязал им нос и рот. Отдал приказ охотникам оставаться на месте и, вдохнув поглубже, скрылся в клубах угольного черного дыма. Минута. Вторая. Из переулка не доносилось ни звука, и охотники не понимали, хорошо это или плохо. Лишь нервно толпились у самой кромки марева, высматривая своего командира. До тех пор, пока в отдалении не показалась широкая спина. Амен вытащил тело убитого им черномага из пелены, крепко обхватив того за лодыжки. Двое других успели скрыться, воспользовавшись уловкой с порошком, что подарило им несколько спасительных мгновений. Ход хороший. Эпистат не мог не признать их растущее мастерство, что им пришлось развить, спасаясь из цепких лап охотников. Черномаги с каждым годом становились все хитрее и изощреннее. Поймать удавалось лишь мелких, только начинающих свой скользкий путь шезму. Последним старшим черномагом, что охоте удалось заполучить в свои руки, был Реммао, с которым у Амена были особые счеты. И помогла его поймать Эвтида. Отмахнувшись от Этой мысли, Амен принялся рассуждать дальше. Если старшим столько лет удавалось виртуозно уходить у них из-под носа, как вышло, что сегодня его отряду удалось поймать их за хвост? Да не просто поймать, а убить одного из этой своры, и ранить другого. Что они здесь делали? И почему решились на вылазку, зная, что охотники патрулируют улицы этого городишки? Отдышавшись и стерев соленые капли со лба, Амен опустился на корточки перед телом. Первым делом сорвал с него маску, и, так никогда себе в этом и не признавшись, выдохнул, не увидев под ней лица Эвы. Вместо нее на него стеклянными глазами уставился мужчина. Слишком молодой для старшего шезму, но, может, его ученик? Эпистат опустил взгляд ниже, внимательно осматривая его вещи. Заглянул во все карманы и потайные складки одежды. Все найденное он бросал на землю, слева от себя. Совсем скоро на небольшом клочке улицы оказались два коротких метательных клинка, мешочек с тем самым порошком и смятый клочок бумаги, исписанный незнакомыми ему символами. Прижимая лоскут ткани к раненому боку, Тизиан приковылял ближе. Опустился рядом с Аменом на колени, забирая у него из рук таинственную записку. — Есть идеи? — вполголоса спросил он, убедившись, что не может разобрать ни слова. — Ни одной. Вместо ответа Тизиан тихо хмыкнул, поджимая губы. Прекрасно знал, что никакие слова сейчас не смогут успокоить эпистата. Цель, отчаянно преследуемая им долгие годы, вновь помаячила перед носом и исчезла, словно песок, рассыпающийся между пальцами. Амену нужно было время подумать. Просчитать все возможные ходы и понять, куда они будут двигаться дальше, чтобы решить новую загадку. Тизиан медленно встал, поморщившись от тупой боли в боку. — Отведи меня к Эве. Амен нахмурился и неохотно поднялся за ним следом, чтобы осмотреть его рану. Осторожно сдвинув край ткани в сторону, скользнул внимательными глазами по порезу. Длинному, но неглубокому. Жить можно, нужно будет лишь промыть и зашить. — Может, отыщем для тебя нормального лекаря? — Посреди ночи? — охотник рассмеялся, почти сразу же сильно пожалев об этом. — Единственный лекарь, что здесь есть помимо нее, почти наверняка торчит сейчас в ее хижине вместе с остальными. Предлагаешь мне побродить по поселению, пока из меня не вытечет побольше крови, или все-таки отведешь меня за помощью? Последнее место, где ему бы хотелось сейчас оказаться — это дом девчонки. Делать вид, что ничего не произошло, было бы гораздо сложнее в том самом месте, где он прижимал ее к стене, пробуя губы на вкус. Отрицать свой грех там, где произошло его падение. Но стремительно бледнеющее лицо друга не оставляло времени на раздумья и стенания. Велев охотникам оттащить тело убитого в ближайшую мертвецкую, он помог Тизиану опереться на себя и медленно поплелся в сторону их хижины.

***

— И тогда вы их окружили? Муса, раскрыв рот, уже полчаса слушал рассказ об их сегодняшнем рейде, периодически вынужденный отвлекаться, чтобы подать что-либо Эвтиде. Он помогал ей весь вечер, таская воду, разыскивая нужные баночки на ее полках и с готовностью выполняя любые другие ее поручения. Вначале Амен не собирался посвящать ребенка в излишние подробности этого вечера, но поняв, что на улицах порой происходят вещи гораздо хуже, все же решил утолить его любопытство. — Да, — кивнул он и заметил, как широкая улыбка засветилась на детском лице, — мы оттеснили их к стене, отрезав пути к отступлению. И обязательно бы схватили, если бы один из черномагов не вызвал своим порошком удушливый дым. Амен стоял, облокотившись на стену возле двери. Стула ему никто предлагать не собирался. Да и так было гораздо проще не смотреть в ее сторону. — И как же вы выбрались? — О, наш храбрый командир вывел нас оттуда почти что наощупь, — подыграл Тизиан, видя, с каким обожанием мальчик смотрит на эпистата. — Меня так точно. Сильно не походишь с такой дыркой в боку. Муса энергично закивал, будто бы соглашаясь со словами охотника. Бросив на стол тазик с окровавленными тряпками, которыми Эва промывала рану, подбежал ближе к Амену с глазами, горящими от восторга. — Я решил! Я вырасту и обязательно стану охотником, сильным и смелым. Таким, как ты! — Подумал бы ты получше… — тихо хихикнула Эва. Тизиан попытался проглотить короткий смешок, но вышло скверно. Амен раздраженно повел плечами и уставился в их сторону. — Все еще не понимаю, почему мы пришли именно сюда. Он постарался, чтобы ничего не скрывало пренебрежения в его голосе. Чтобы Эвтида наверняка знала, сколь сильно он не желает здесь находиться. Но судя по тому, что лишь сейчас она впервые подняла к нему свои янтарные глаза, его присутствие и ей не приносило никакого удовольствия. Быть может, стоит задержаться здесь подольше? — Потому что ты не хотел потерять друга? — она повернулась в его сторону, ненадолго отвлекаясь от Тизиана. — Магические порезы не затягиваются сами собой. Рана хоть и несерьезная, но без моей помощи он бы протянул не дольше нескольких дней, получив заражение или потеряв много крови. Будто в подтверждение ее слов Тизиан сдавленно зашипел, когда ее игла вновь вонзилась в его кожу, делая очередной стежок на порезе. Его ладонь, для удобства лежащая на талии девушки, непроизвольно сжалась. Такая мимолетная деталь. Так было нужно. Девчонке так было гораздо удобнее дотянуться до его раны. И все же Амен не мог заставить себя отвести от этой картины взгляда. Нестерпимо захотелось подойти, чтобы оторвать его руки от ее тела. Он сглотнул, пытаясь выбросить идиотскую мысль из головы. Протянул, голосом гораздо более низким, чем обычно. — Утверждаешь, что даже обучения не закончила, а так много знаешь о магии старших. Что бы ни произошло в их последнюю встречу, Амен не перестал ее подозревать. И он не хотел, чтобы девчонка забывала об этом. Скольких бы человек ей ни удалось обвести вокруг пальца, эпистат не станет одним из них. — Исфет! — не выдержала Эвтида, громко хлопнув по жесткой кровати рукой. Склянки, стоящие рядом, жалобно зазвенели друг о друга, а Муса застыл на ходу. — Я взяла те перья в дельте Нила. Там, где гнездятся Ибисы. Можешь сам сходить и убедиться в этом, только, пожалуйста, перестань цепляться к каждому моему слову! Тизиан озадаченно уставился на друга, на что Амен категорично мотнул головой. Не сейчас. За весь оставшийся вечер никто не произнес больше ни слова. Закончив работу, Эва всучила Тизиану баночку с дурно пахнущей мазью и выставила всех троих из своего дома. Сделав несколько шагов от порога, охотник остановился, любуясь зарождающимся далеко за горизонтом рассветом. — Что между вами снова произошло? Из-за чего на этот раз поцапались? — Не твое дело, — отмахнулся Амен. И прежде, чем сумел прикусить язык, — в следующий раз держи руки при себе, вместо того, чтобы лапать кого попало. Захотелось ударить себя по лицу. Захотелось еще больше, когда Тизиан уставился на него с выражением лица, значение которого Амену было сложно понять. Он буквально видел, как в его голове шевелятся мысли. Молился, чтобы мужчина ответил хоть что-нибудь. Пошутил, что он идиот, или начал отпираться, уверяя, что никогда бы не позволил себе связи с такой, как Эва. Но тот лишь молча кивнул и хромающей походкой направился в сторону их хижины. Проводив друга взглядом до двери, Амен с тяжелым стоном выдохнул и надавил на глаза двумя пальцами. Желая только, чтобы этот бесконечный день, наконец, закончился и он смог забыться на пару часов сном без сновидений. Лишь бы не думать. Но из минутного спокойствия его выдернул тихий детский голос. Муса, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, ткнул указательным пальцем в его раскрытую сумку, из которой выглядывало золотистое ухо шакала. — Такие маски носят те, кого вы ищете? Шезму, верно? — Верно. Достав маску, эпистат вручил ее мальчику в руки, позволяя рассмотреть ту со всех сторон. На юном лице пролегла тень сомнения. Он вертел находку, крепко обхватив ее маленькими пальцами, совершенно неподходящими для той грязи, что она обычно под собой скрывала. — Я уже видел такую раньше, — заметив удивленный взгляд мужчины, Муса поспешил продолжить, — у одного мужика, который таскался возле нашей ночлежки. Я тогда подумал, что она ценная, и неплохо было бы ее стянуть. — Если снова увидишь его, сможешь узнать? Показать его мне? — Да, — с готовностью кивнул он. И тут же добавил, еще более решительно. — Да, я смогу.