Потерянная тропа

      Они декаду лежали в кровати, по окончанию которой поникшая Миира с одеялом наперевес вернулась в отчий дом. А дальше время потянулось вялой патокой. Исчезли интересные разговоры, сказки и забавные игры вместе с пропавшей со всех радаров младшей лисой. Стало так скучно, как не было ещё никогда. Даже тренировки, к которым учёная вернулась, не разгоняли серость будней, возникшую из-за отсутствия слёз глубин.       Из-за двух магически-истощенных в комнате погасли и рассыпались все слёзы. Не сохранилось ни одной искры энергии. Целой, без трещин, в горе голубой крошки осталась лежать только одна слеза, тёмная и мутная. А так хотелось оценить возможности нового барьера…       Разбавил ситуацию Ссахейли. Увидев, как Марианн после очередной тренировки улеглась на середину лестницы, уставившись в потолок, — она разобрала все записи и заняться было нечем — змей шипяще рассмеялся.       — С-С-С-с-с. Ссовсем без магии, да? Ворсссер пока наказание отбывал тоже, казссалось, рассстворится от тоссски, — Ссахейли погладил пустую стойку. Мари не раз задавалась вопросом зачем, собственно, её установили. Ссах не держал алкоголя, еду на заказ не готовил, временного сейфа под стойкой не прятал. Номинально здание и вправду было гостиницей, но пользовались ей раз в майл и гости задерживались редко. Поэтому стойка пустовала всегда. И только Ссах, иногда проводящий по ней мокрой тряпкой, не давал дереву окончательно запылиться. Ради интерьера, что ли, держит? Мари чуть сдвинула лежащую на ступеньке голову, чтобы мельком глянуть на тёмные зарубки на боковых досках. Ровные, расположенные друг над другом, они создавали впечатление, будто бы кто-то специально их вырезал одну над другой. Будто бы когда-то тут жили маленькие дети, и их рост замеряли… Прошлые хозяева были семейными? Всего лишь её догадки, но в чём учёная была уверена — этой обшарпанной мебели явно не один десяток приливов.       — Что ты ссзнаешь об алхимии, ведьмочка? — вдруг спросил змей, внимательно изучая Марианн сквозь перила. Она медленно села. Спина, особенно в зоне натруженных стрельбой лопаток, приятно заныла.       — Алхимия? Впервые слышу.       — Массзи и отвары Феррии. Яды Заг. То, чем мы ссмазываем сстрелы. Горючие концентраты… Иссскрянка и та каша, которую ты ешь на ссзавтрак. Алхимия — это исспользование ссвойств всссех досступных нам вещесств. Их уссиление, группировка, исзминение для досстижения какого-то конкретного резссультата.       То есть проще — химия и фармацевтика? Побочные дисциплины очаровашки Лили, любившей замешивать из некоторых своих агрессивных растений крема и лосьоны. Алхи-и-имия. Лили бы точно оценила. После того, как узнала, есть ли муж или дети у Грэйс, что она делает в заплесневелой деревеньке и во сколько обходиться её клану содержать отдельно-взятого змея, умеющего смешивать травки. Лили…       Марианн просунула ноги между перилами, свесив их, и чуть дернула ступнями в воздухе.       — Алхимия… это интересно?       Ссах замер, а затем снова расхохотался.       — Мне то почем ссзнать? Это тебе решать, ведьмочка, — успокоившись, он поводил ладошкой по дереву, а затем продолжил, больше не поворачиваясь к Мари. — Ни я, ни Феррия, ни Заг не сзнаем и тыссячной доли того, что на ссамом деле ссодержится в этом исскустве. Мы можем не много. Только то, что посзволяют нам просстейшие травы…       Ссах замолчал и Мари задёргала ногами в воздухе. Не интересно. Искрянка? Тонизирующая каша? Толку от них мало. Тем более ликр признал, что знаний у него с грош. Зелёное варево не влияло на её выживаемость. И связано с магией не было. Вердикт — не интересует. Да, она учила языки, заглатывая их целиком, будто всегда мечтала стать переводчиком. Только вот за языками прятались люди, а за людьми информация. Мари сосредоточением каторжника выучила каждую соринку, которую может сунуть в рот в лесу и каждую колючку, от которой стоит держаться подальше. Но только из-за страха остаться одной. Без Ала. Без Кэррии. Без припасов. Пять приливов она потратила на полную ерунду, потому что жила в вакууме, где информацию скрывали и переиначивали. Читала бесполезную хрень. И радовалась этому так, будто бы открывала схемы жизни пачками. Идиотка. Из той прорвы книг и справочников в ракушечной библиотеке были полезны только две: по географии островов и книга сказок, принесённая Ольгой. Всё. В списке няни было больше полезностей, но Марианн халтурила, когда читала, поскольку тратила слишком много времени на работу служанкой. Да, заучила зверей потенциально опасных. Да, запомнила описание съедобных и ядовитых травок. И всё. Шесть долбанных приливов беготни по замку вместо магии. Шуточки, хохмы с трусливым подростком, цепляние за штанину потенциально опасного типа, гордость за пролистанные пятьсот книжек и бессмысленный риск с магией. Она думала, что держит ситуацию под контролем даже когда поняла, что с магией что-то не так. Думала, что одним упрямством проявит дар, найдёт защищенность в откровенно пугающем месте, выживет в лесу и встретит тех, кто обязательно её поддержит.       Думала, что переупрямит детские эмоции. Ведь желание оказаться особенной и понятой — такая мелочь. А накапливающийся, растущий страх бесполезен.       Доупрямилась.       Тревога не возникла сразу. Она копилась день за днем. Вместе с невозможностью выбраться за стены. С исчезновением Ольги. С криками и плачем избиваемых, не способных сопротивляться рабов. Вместе с безразличным взглядом Дэйва, по сути таким же мёртвым, как и у других. От вздрагиваний Бель. Мари ведь и сама дрожала от любой тени. Не придавала этому значения, тут же выкидывая из головы, но вздрагивала. Зажевывала страх, выпрямляла спину, вскидывала голову, потому что Гротэр не боится. Не имеет на это права.       Казалось всё, что нужно — это сбежать. Убраться из замка, который давил, уничтожал, унижал и заставлял прогибаться. Но это не помогло. Страх не исчез. Он сковал её так сильно, что невидимый металл проник под кожу сживаясь с плотью и костями. В прошлой жизни Марианн не особо доверяла людям. Но она никогда не шарахалась от них, словно от больных.       А Грэйс одним махом сняла с неё ответственность за собственную безопасность, давая свободно провернуть опустевшими запястьями. Страх исчез. Мари инертно продолжала дёргать руками, не понимая и ожидая подвоха.       Но страха не было. Больше не было.       — Ведьмочка, — позвал Ссах, дёрнув Мари за ногу, обмотанную тканью. Она сидела на середине лестницы, поэтому лицо ликра находилось на уровне её живота.       — Ты не сслушала, — констатировал он.       Мари пожала плечами. Ссаху повезло, что она задумалась о своём состоянии, а не о магии.       А ведь она впервые не побоялась признать что, собственно, происходит. Впервые за долгое время сняла со своей головы металлическую колодку. И как же стало легко…       Мари снова дёрнули за ступню.       — Ну-ка, пошли. Ссссама сваришь исскрянку.       — А её варить надо? — вскинула брови Мари, едва сдержав желание пнуть змея, чтобы перестал отвлекать.       — Конечно. Нужно правильную температуру подгадать, где-то ссза пол ринки до того, как вода начнет пуссзыриться.       — И всё? Просто закинуть листки в чайник до закипания воды?       — Не в чайник. В котел. В чайнике исскрянку нагревают посссле того, как она отсстоится. И то по вкуссу. Грэйсс терпеть не может холодное. А мне безсс разсницы.       Забавно. К котлу Ссахейли её ещё ни разу не подпускал.       — Ладно. Заняться всё равно нечем, — Мари выдернула свою ступню и поднялась. Они вместе направились на кухню и Ссах продолжил говорить:       — Алхимия обширна. Обычно её делят по двум направлениям: сссостояние готового продукта и применялассь ли магия во время приготовления. По ссложности от просстого к сссамому трудному: элексссиры без магии, элексссиры с иссспользованием магии, пилюли без и пилюли сссс магией ссоответсственно.       На кухне царил привычный беспорядок. Кучи трав лохматыми лапами обвивали стены. Паутина жалась по углам, собирая пыль. Из-за сажи кольца печи и дымоход казались угольно-чёрными. Мелкий сор из слетевших и растоптанных листьев покрывал пол. Марианн поймала быстрый взгляд Ссаха — змей убедился, что она слушает, и привычно занялся очагом: закинул дрова, кору, защёлкал огнивом, впуская в кухню лёгкий запах гари. Затем закрыл печь и поставил на круги котел, в который из ведра чуть в стороне, начерпал воды. И продолжал говорить.       Когда речь зашла о магии, Мари и вправду стало интересно.       — Что ты сзнаешь о расстворении? Всссё в этом мире ссвязано с рекой мира, вссё, ведьмочка. Люди, ликры, эльфы, твои сслёзы глубин, исскрянка. Мы всссе иссходим из реки мира в неё же и возсвратимся. Сс живыми дейсствует один принцип: чем больше ссил, тем дольше река мира возссвращает ссвоё в течение. По капле, по ручейку, но вссе те озссера ссилы, позаимсствованные одарённым, вернутсся до посследней капли. Вссе. До капли. Сс накопителями не так. Это лужицы ссилы, которые реке не нужно возссвращать. Они вссегда в ней. Накопители воззсникают там, где силы много. В океане. В особенно зелёных кусстах искрянки. В жидком огне расскола равнин. И куда бы ты их не понессла, до тех пор, пока в реке мира хватает энергии и пока ты её не тратишь, накопители будут полны. А сс травами иначе. В них нет души. Но они живы. И насстолько многочисслены, нассколько велика земля мира. Травы не расстворятся, ессли их ссорвать, — Ссахейли подставил к печи стул и хлопнул по нему рукой. — Подойди-ка сюда, ведьмочка. Да не ссадись, а всстань. Тебе должно быть видно.       Мари послушно залезла на сиденье, вглядываясь в тёмное зеркальце воды, от которого маленькими змейками поднимался пар. Ссахейли всунул ей в руки баночку, заполненную тонкими стебельками с россыпью вытянутых, островатых, пожухлых листиков, подвернувших кончики.       — Ссыпай, — подсказал Ссах и Мари послушно перевернула баночку над котлом. С её высоты и угла — стул стоял сбоку от печи и чуть в стороне, чтобы Мари не обожглась, — часть листов спикировала мимо, прямо на печь и тут же стала сворачиваться. Но Гротэр следила за теми, что попали в затемнённую воду котла, пытаясь понять, что именно хотел показать ей Ссах. И увидела.       Словно у норки, сжатой в плотный шар воды, стебельки стали разваливаться на части. Не сворачиваться и обмякать, а именно разваливаться и исчезать. Хаотичными, маленькими, едва видимыми квадратиками. И там, где они пропадали, вода зеленела.       — В расстениях очень редко проссыпаются души, поэтому они, как и накопители, являются часстью реки мира. Если их сорвать, они не расстворятся, потому что им не нужно возссвращаться в реку мира, ведь они и так в ней. В них исскра — лишь капля энергии, но она принадлежит реке. Даже когда расстение завянет, смешается с землёй, исскра останется там же. А ссзатем изс этой исскры новое ссемя найдёт воссможность вырасссти. А алхимия же… Она помогает исзвлекать исскру. В оссновном благодаря ссзаниям. К примеру: исскрянку нужно закинуть в сзакипающую воду и она передаст исскру воде. А можно, нассколько я ссзнаю, сс помощью магии ссделать так, что целая корзсина сстеблей превратиться в таблетку, рассмеров ссс горошину, которая будет ссильнее бочки вот этого элекссира.       — Я ведь вижу не всё… — в слух озвучила свои мысли Марианн, вспомнив оговорку Бель о том, что она видела в искрянке растительную энергию. — Я вижу, как листья разваливаются и как мелкими квадратиками исчезают, а вода становится зелёной. Но ведь это не всё?       — Нет. Во мне лишь капля дара, но даже я вижу… — он замялся, разглядывая котел. — Вижу ссветящиеся пессчинки. Представь, что сслеза глубин рассыпается в пыль, но эта пыль продолжает ссветится. Вот такую пыль я вижу. В неё превращаются лисстья и оссстаются, равномерно расспределяесь в воде.       Энергия. Чистая, незамутнённая, пусть и распылённая энергия. Не такая концентрированная, что текла у Зверя из глаз и рта, но всё же. Жаль, что она её не видит.       — Но разве свойства так можно передать? Если вода впитывает в себя лишь остаточную энергию, а листья исчезают.       И Ссахейли засмеялся. Снова. Марианн начинало это раздражать.       — Так в энергии то ссвойства и ссохраняются, ведьмочка. Их можно вложить, иссменить или передать, подобрав правильный сспособ воссдействия на энергию, и тогда ссохранится вссё до последней крупицы.       Марианн ошиблась. Это весьма интересно.       

***

      Ссахейли знал два десятка рецептов и Марианн вытрясла их все. Даже тонизирующую кашу в итоге разобрала по составляющим и приготовила пару десятков раз, потому что ей было интересно узнать, какую роль в алхимии занимает энергия. И Мари было глубоко плевать, что единственная трава, которая распадалась на составляющие — это искрянка, а другие рецепты походили на обычную готовку. Ей хватило подтверждения, что существуют другие зелья и пилюли с видимым взаимодействием с энергией, чтобы вцепиться в алхимию едва ли не зубами.       Учёная даже думала попросить Феррию раскрыть состав парочки лекарств. И потому Гротэр рассеянно задерживалась после каждой тренировки около дома лис, но в итоге не решалась зайти, — её никто не приглашал. Кэррия исчезла с площадки, Миира почти не показывалась в деревне, а Ворсер её не волновал. Дети будто бы не желали с ней пересекаться, поэтому Мари чувствовала неловкость каждый раз замирая под дверью, а после уходила, так и не постучавшись.       Где-то под конец декады, которую Мари коротала, уткнувшись носом в котёл, деревня ожила, закипая в обеденное, неположенное для излишней активности время. Смотрители таскали щётки из тонких веток и вёдра с отталкивающим составом с одного конца деревни к пирсу, заставляя женщин, стариков и охотников перешептываться, и медленно собираться на тропинке, спускаясь к берегу, покрытому зеленоватой тиной.       Учёная подсчитала: полторы декады леса, затем декада пожаров и дождя… две на то, чтобы вылечиться. И ещё одна на кухне Ссаха, носом в котёл. Значит, уже срок переправы…       Грэйс возвращается?       Ажиотаж был странным… напряжённым, скованным, хаотичным. Взрослые ликры возбуждённо бродили по деревне, переговаривались и приветствовали друг-друга одинаковыми жестами, а дети и подростки исчезли, забрав с собой отголоски смеха. Шепотки и разговоры на стародревнем, которого Марианн практически не знала, не смолкали ни на ринку, впитываясь в воздух и ночью, и утром. Лишь к полудню следующего дня деревню сковала тишина и Мари поняла, что лодка скоро прибудет. Заинтригованная, она выскочила на улицу и повернула к пирсу, тут же увидев вдалеке три вытянутые шхуны, заполненные людьми. Но поразило её не это — узкий кусочек берега, едва просохший после длительных дождей, был забит ликрами, кажется, со всей деревни. Мари спустилась вниз, с трудом протиснувшись между взрослыми, и не без труда нашла лодку, на которой была пиратка. Всё-таки вернулась…       Грэйс спрыгнула в болото и вода испуганно отшатнулась от её ног, будто была живой. Пиратка спокойно прошлась по илистому, абсолютно сухому дну, оставляя за собой тропинку, которой воспользовались незнакомый мальчишка и сухонький старичок-ликр.       Капитан легко нашла взглядом Мари, стоявшую в толпе чуть в стороне. Вот же… Как углядела то…? Ликр перед Гротэр чуть сдвинулся, пропуская капитана, за пару рваных шагов оказавшуюся рядом. Грэйс села на корточки, больно схватив девочку за плечи жёсткими пальцами — явно была в ярости. Повертев Мари из стороны в сторону, лицо Грэйс чуть разгладилось, но глаза продолжали переливаться вспышками светлых бликов от злости.       Медленно убрав руки, Грэйс молча щёлкнула ногтем по кольцу, заставив Мари забыть об всем. Прямо из воздуха на землю рухнул мешок. Из воздуха. Гротэр поклясться готова, что Грэйс его не тащила с собой, а просто наколдовала. Из неоткуда.       — Забирай. На тему излишней дурости и безрассудства поговорим отдельно.       И лишь услышав её голос, с хриплыми, будто простуженными нотками, Мари поняла: вокруг стояла оглушительная тишина. Полная. Она мельком глянула на ликров по соседству, что смотрели куда-то в сторону, в центр стёкшейся к воде толпы. Грэйс тоже осмотрелась. Нахмурилась ещё сильнее и быстро подскочив, рванула в сторону деревни, будто бы за ней толпа гиар гналась.       — Где же она…? Ах, вот… Подойди сюда, дитя, — услышала Мари глухой старческий голос в отдалении. Это того старика, прибывшего с Грэйс, ликры окружили? Его они с таким трепетом ждали…? Какая-то важная шишка?       Мари присела на корточки, развязав мешок и уставилась на овальные светящиеся камушки. Слёзы глубин! Из горла вырвался восторженный вздох. Слава Магии, да будет вечная благодать её знаменем…       Гротэр встала и подняла с земли тяжёлый мешок. Чуть сместилась, наконец увидев из-за чужих тел и хвостов тех, на кого так внимательно пялилась толпа.       Сухонький старикан своей крючковатой рукой держал Мииру под подбородок, касаясь пальцами щёк. Это он её позвал? Глаза разглядывает? Мари помнила те отметины четырёхконечных звёзд в серых радужках. По началу они отливали жёлтым, но постепенно выцвели, став белыми и оттого более жуткими — чёрная сердцевина полностью исчезла, растворившись в метках, но не повлияв на зрение.       — Пробудилась, — констатировал старик тусклым голосом и у Марианн побежали мурашки по спине. Не от смысла, а от мёртвых, бесцветных интонаций. — Так торопишься вознести жертву, сонторэ?       Сонторэ. Слово было знакомым. Марианн точно видела его в словаре древних, но раньше не употребляла в разговоре, поэтому не смогла вспомнить сходу. Сонторэ. Сонторэ. Что же это?       — Я не тороплюсь… я… я не собираюсь… — голос Мииры был таким же бесцветным. Она обмякла, сжалась, опустив голову сразу, как её лицо отпустили. На щеках ребёнка осталось кровоточащие царапины в тех местах, куда впивались пальцы старика. Марианн поморщилась. Что происходит?       — Думаешь обмануть судьбу? Всё определено давным-давно, сонторэ.       — Я…       — Маленькая, глупая сонторэ… Ты рождена для больших свершений и великой жертвы. Ничего не изменилось от того, что ты выплеснула магию в мир. Теперь церемонию придется провести раньше, пока ты не растратила дар.       — Я… я не хочу… — Миира скукожилась ещё сильнее и от её вида у Гротэр что-то сжалось внутри. Сонторэ. Избранная или избранный. А для чего? Жертва? О какой жертве идёт речь?       Марианн осмотрела лица ликров в конце толпы. Здесь собрались все старшие деревни. И среди них не было детей. Почему?       Учёная дернулась вперёд, скинув мешок на землю. И замерла. Она хотела вмешаться. Но вдруг это какой-то очередной обычай ликров? Вдруг важный старик приплыл окропить водичкой из болотца ребёнка, в котором проснулся дар, прежде чем отпускать его учиться? Марианн ещё раз присмотрелась к ближайшему ликру, пытаясь найти хотя бы намёк на то, что происходит. Мужчина сгорбился, будто бы на него опустилось целое здание. Его кошачий хвост неподвижно обвис, задевая кончиком землю, а уши почти прижались к голове. Мари видела его раньше, но не помнила имени. Он был тем смотрителем, с которым часто общался отец лисы. Именно его сына Миира кинулась спасать от змеи. И сейчас этот ликр отрешенно пялился в землю, не пытаясь ничего предпринять. Тут же, в конце толпы находился ррэи, которому Ми помогала отстраивать сгоревший дом. И женщина, которой девочка периодически приносила корзинку с ягодами.       — Мы начнём подготовку сегодня же. Глупо откладывать то, что предрешено.       Мари сделала шаг вперед, вглядываясь в спины и лица. Ей не нравилось то, что она видела. Все те, кому Ми непрерывно помогала и о ком заботилась либо отводили взгляды, либо рассматривали зелёный песок берега.       — Я не хочу…       А ликры в передних рядах, стоящие почти впритык друг к другу, лихорадочно краснели, сверкали глазами и дёргали звериными конечностями, едва ли не рыча. Большинство из них касалось кончиками пальцев подбородка, держа раскрытую ладонь напротив шеи.       — Ну что ты, сонторэ… Ты носишь кровь Древних. Благодаря нашим предкам ты появилась на свет. Благодаря им ты жива. Как и мы все. И как верные потомки, мы обязаны вознести благодарность, вернув кровь к истокам.       Кровь…? Они хотят… взять у Ми крови? Но зачем?       — Тебя выбрали среди тысяч, сонторэ. Подумай, что станет с другими, если ты решишь сбежать, трусливо спасая свою жизнь.       И интуиция, противно нывшая внутри, сорвалась, разрастаясь до пронзительного визга столкнувшихся друг с другом флайверов.       Тёмные капли, стекающие по деревянным доскам. Маленькое алое, застывающее озеро на полу. Кинжал, воткнутый в грудь. И серая, землистая кожа из её воспоминаний превращается в мертвенно-бледную, а тёмно-металлические волосы в коралловые пряди, рассыпавшиеся и утонувшие в крови.       Вот такая жертва значит…?       «Риахер!» — выглянула женщина в окно, весело помахав Ми.       «Держи подарочек», — протягивают лисе маленький мешочек.       «Передашь маме благодарность?» — тянет мужчина-ликр с перебинтованными руками.       Предатели… Грёбанные, мерзкие фанатики…       — Ж-шиизнь, значит… — зашипела Мари, сжав кулаки. Ми должна поднять голову и ответить. Эти… не заслуживают и капли её крови.       Гротэр двинулась вперёд, протискиваясь между ликров.       Чуть толкнув Кэррию, стоявшую в первом ряду, учёная оказалась в зоне отчуждения.       Шурхнул песок под сапогом. Пара шагов… и Мари цапнула предплечье лисы, потянув руку, которую Ми прижимала к груди. Настырно, резко. Фанатики всегда вызывали у Гротэр изжогу.       «Пусть церковники горят в пустынях».       Ми дёрнулась, приподнимая голову. Её ладошка мягко, почти безвольно упала в руку Марианн, тут же спрятавшись. Лиса была бледной. Звёзды в её глазах стали белее белков, вымораживая. Гротэр не поднимала голову, опасаясь, что страх ликров основан не на тупом фанатизме. У неё даже накопителей с собой не было. Зато была Миира. Мелкая, трусливая, только инициированная магичка.       Живая Миира. И Зверь раздери всех тех, кто прижимает свои руки к подбородкам — Мари её не отдаст.       Ослепить толпу и рвануть к лодкам? Закричать, пытаясь дозваться смывшейся Грэйс? Вариантов было не так много.       Никто не имеет права присваивать чужую жизнь и смерть, тем более слепо верящие во что-то люди.       Гротэр смотрела прямо на Мииру, сжимая ладонью её левую руку. Ми стояла вполоборота, заторможенная, вялая.       Мари чуть усмехнулась, приподняла свободное запястье, покрутив им в воздухе, сделала пол шажка вперёд и резким движением выставила его между стариком и лисой, тут же убрав вниз.       Именно правой рукой Ми прикрывала её от змеи.       «Я прикрою» — звенел жест набатом.       «Шли всех в лес к древунам. И колдани-ка опять вспышку солнца на планете, где его вообще не существует — просветим еретиков», — насмешливо выдавали сощуренные глаза.       — Что это за дитя? Подними голову, — прохрустел голос над головой, чуть ссохшийся от раздражения.       Мари продолжала смотреть прямо на лису, не шевелясь. А та замерла, смотря вниз, туда, где всего на долю эльки мелькнула рука учёной.       Когда-то Марианн была полной дурочкой, считающей, что способна видеть людей насквозь и понимать все их сокровенные мысли. И она стала просто дурочкой, когда осознала, что это не так. Совершенно не так.       И сейчас она вновь ощущала себя полной и безвозвратной тупицей.       Потому что ей казалось — этой маленькой, беззащитной, напуганной девочке нужна поддержка. Нужна опора, а не толпа деревенских, гнущих головы к земле, среди которых находились сдувавшая с Ми пылинки сестра, беспокойные родители и толпа взрослых, говоривших: «Какая же наша Миира светлая».       Эта девочка вовсе не была слабой или светлой. И она была здесь. Не избранная. А маленькая, застенчивая, но любящая жизнь. Запертая в клетке сделанного за неё выбора.       Марианн показалось, что в воздухе отчётливо звякнули звенья кандалов.       — Ты сама выбираешь, Ми, — шепнула Мари почти беззвучно.       Вялая ладонь в её руке чуть дрогнула…, а затем провернулась и крепко обхватила в ответ.       — Дитя? — устал ждать старик и сам потянул к Мари руку. Учёная почувствовала лёгкое давление на голову, плечи и спину. Гротэр глянула на свои ботинки, которые глубже зарылись в грязный песок. Этот тип — маг? Миира резко отвела сплетённые ладони за спину, заставляя учёную отступить. Снова прикрывает. Тоже та ещё тупица.       Гротэр не шелохнулась, продолжая смотреть чуть ниже плеча Мииры. Давай, девочка, колдуй. Вот бы этот сморчок ослеп…       — Сонторэ, кто это? — старик не стал тянуться через избранницу, но руку не отпустил. Давление усилилось.       — У меня есть имя, — шепнула лиса. Её ладонь подрагивала.       — Что? Громче, сонторэ, — он ещё и глухой, замечательно.       — У. Меня. Есть. Имя, — по слогам отчеканила Миира, с каждым звуком всё сильнее распрямляя плечи. Мари тоже выпрямилась: так оказалось легче сопротивляться потяжелевшему воздуху.       «Где носит эту треклятую Грэйс?! Что б её река мира переварила!»       — Есть. Но это не изменит ничего, сон…       — Изменит, — сухо, тяжело перебила Ми, поднимая взгляд. — Вы увидите меня, рейтрэ. Не сонторэ. Меня.       — Ты в любом случае… — всё ещё безжизненно продолжил старик, будто бы его диалог никак не касался. Совсем что ли примороженный? Или это компьютерная голограмма?       — У меня есть имя! — взвилась лиса и Мари поморщилась.       Ну всё. Девочка зашла в тупик. Как было с: «хочу магом быть, не могу». Мари вцепилась в ладонь сильнее. Не тупи, мелкая, колдуй давай.       — Сон…       — Имя!       — Сонт…       — Имя! — Ми почти взревела и не думая плакать. Её хвост высоко взлетел, и она подняла обе руки, заставив Мари вновь шагнуть вперёд — ладони они не расцепили. Давление увеличилось в разы и Марианн показалось, что на плечи обрушили небо. Ну что ты творишь, дурочка?!       — Сонторэ, — о, а старый пень всё же не компьютер. Эмоции прорезались. Но лучше бы и дальше гласом древних притворялся: дышать стало сложно.       — ИМЯ! — она вообще, что ли его магии не ощущает?!       Мари дёрнула лису за руку и подняла глаза к небу, которое решило превратить её в лепешку. Ага, наткнувшись по пути на старика, конечно.       — Со…       — Миира, — вставила Мари. Если не влезет — им позвоночники сомнут как карточные домики. — Вы её не переспорите. Самый простой способ успокоить ребёнка — согласиться с ним.       — Миира… — ого, дошло. А у него, оказывается, в таком возрасте ещё не все зубы повыбивали — так красиво скрипит ими. — Но даже оно означает благословение. Имя тебе выбирали соответствующее, сонторэ.       Миира позеленела. А Мари пожалела, что накопителя у неё с собой нет. Утопленные упёртые ликры — это так красиво. И сразу бы дышать стало легче…       — Благословение — это Ми. Яра — жертва. Яра. Не Ира. Если брать разложение слов по слогам на вашем стародревнем, то Миира — повторная жизнь, — они с Ми баловались расшифровкой имен. Лиса в шутку сказала об этом, Марианн зависла и переспросила, потому что слога «Мии» в тех черточках, что она учила, не было. И бедной лисе пришлось больше склянки разглагольствовать о стародревнем, более расширенной версии языка ликров, со временем значительно упростившемся и растерявшем несколько сотен, если не тысяч, слогов. Оценив перспективы, Мари порадовалась простой версии.       Безразличие с лица старика сползло, словно энергия с кривого круга заклинания. Кажется, или давление ослабло? Старик оскалился, показав один единственный клык и ряд подгнивших зубов — ну и зрелище. Мутные глаза потемнели, став цвета воды, в которой сполоснули руки от крови. И Мари вдруг фыркнула, потому что давление и вправду исчезло. Значит шокируем дальше.       — Вы ей имя что ли давали? Ой прогадали то как. И вообще, что за глупая манера опираться на одно единственное словосочетание из имени, как на великую судьбу? Моё имя вообще многосоставное. И «госпожа», и «благословение», и «великая королева», и «любимая». Это то, что я помню. И эти значения не со стародревнего, а у него наверняка ещё сто с лишним разных интерпретаций при желании наскрести можно.       — Ты… как ты разговариваешь со старейшиной, пустая! — о, одно из любимых словечек Ворсера. Старый пень не его ли погибший папка?       — Спокойно. Адекватно. Непозволительно адекватно и спокойно с тем, прошу заметить, кто мечтает убить ребёнка шести приливов. Настолько желает, что, услышав о пробуждении дара, прибежал, не смотря на старость, на другой остров. Что? Что вас так перекосило? Удар хватил? Нет, я сначала договорю, наслушалась вас уже. Прискакали значит, как резвый ящер, почуяли, что ребёнок хочет сбежать. От вас и вашего желания её сожрать… может хватит колдовать? Моей наставнице не понравится, если я вдруг задохнусь от вашего самоуправства, — Марианн приподняла сцепленные с Миирой руки, показав белую полоску на запястье. — Запудрили мозги всем, полагаясь на авторитет. Всем же? Вы же поэтому стоите и смотрите как стадо тупых овец?       Марианн оглянулась на деревенских, что продолжали молчать. И наткнулась взглядом на Ворсера и Кэррию, что стояли прямо за спиной учёной, прикрывая ей тыл.       — Надо же… не всем, — ехидно протянула она и глянула прямо Феррие в глаза. Ей нравилась эта женщина. Правда. Столько раз латала шкуру. Нога, вон, будто бы и не кусали. И Миира любила мать так, что хотелось плакать. Именно её учёная считала причиной, по которой лиса могла бы задержаться в деревне. Но не сейчас.       Эта женщина стояла в первом ряду. Она ни шагу не сделала к своим детям, что живой стеной загораживали её и Ми от злых, разгорячённых взглядов обезумевших ликров. И раскрытая ладонь этой женщины была поднята к подбородку.       Гори в пустыне.       — Вы, великие охотники и прочие. Стоите. И внимаете тому, что ребёнка, вашего ребёнка. Которого каждый. Каждый из вас знает лично. Настраивают на то, что он должен сдохнуть. Потому что старый пень так решил. Суудьбаа, — Марианн скривилась. — Как поют ваши дети? Дети, которые никогда не напоминают об этом старшим. Я-то ещё думала, почему это великий секрет, почему игра для детей такая странная. А всё просто. Вы не забыли, вы отказались. От этой песни. От того, что каждый из вас свободен. И выбрали тупого маразматика, которому нравится убива…       На неё рухнуло такое давление, что спина прогнулась, но Мари расставила ноги пошире и выпрямилась. Ворсера впереди неё тоже согнуло. Миира упала на колени, продолжая стискивать руку учёной. Кэррия, встав поудобнее, осталась стоять.       — Нравится… убивать. Потому что не… не может бог свободы… проповедовать «долги»… «Отдай свою жизнь… ради крови…» Или как там… свобода — это когда жизнь принадлежит одному тебе… А не зарвавшемуся… фана…       Её несло. Нет, правда. Её несло так, как никогда до этого. Марианн не злилась. Она была в бешенстве.       — Хватит, — Грэйс шагнула вперёд, чуть оттолкнув Феррию. Давление не исчезло, продолжая выдавливать из груди крохи воздуха.       Капитан решительно прошагала вперёд, не замечая ни давления, ни детей. Следом за ней вышел Альт, встав возле Феррии. Пиратка прошла мимо Мари и вокруг неё нитями и каплями взвилась в воздух вода.       — Я сказала вам прекратить.       — Вы не имеете права мне указывать! Это дело общины и деревни!       — Нет, это моё дело. Вы напали на мою подопечную.       — Так заберите вашу подопечную и проваливайте! — голос деда сорвался на визг. Он дышал тяжело, хрипло. Что, его тоже придавило? Марианн хотела оглянуться, но не могла. — Это наш уклад, наши традиции. Оторвите свою девку от сонторэ и проваливайте вон из деревни!       — Ваша сонторэ и есть моя подопечная.       Холодные нити вились в воздухе и Марианн перевела взгляд вниз. Если бы у неё в груди было больше воздуха, она бы расхохоталась — к запястью Мииры тянулась нить, которая медленно темнела.       — Что…? Что?! Вы не имеете права! Эта девчонка принадлежит совету! Её родители принесли клятву отказа!       — О, вы не правы. Её мать принесла клятву, но вы забыли об отце девочки. Она не являлась вашей собственностью, потому что за её спиной оставался старший. И теперь он передал права мне. Ваша сонторэ — моя ученица. Или вы, старейшина, считаете себя выше законов Гавани? — темнота добралась до запястья. Магия вспыхнули и искрами осела на коже Мииры.       Давление исчезло полностью и Марианн усмехнулась. Ну Грэйс, ну даёт. Она глянула на толпу и замерла. Феррия сидела на земле, прижимая ладонь ко рту и плакала. Её за плечи придерживал Альт. И он смотрел прямо на Кэррию, которая помогала подняться Ворсеру.       Вокруг запястья мальчишки тоже обвивалась нить, почти полностью потемневшая. Миг — и на смугловатой коже появляется белая полоса.       Руки рыжей охотницы оставались чисты.       — Кэррия? — тихо, устало позвал бывший пират и лиса вздрогнула, будто бы на неё наорали. Отец семейства неотрывно следил за старшей дочерью и хмурился.       Тааак… А почему Кэр не обряжают в ученики?       Охотница мельком оглянулась на Мииру, растерянная, напуганная, но всё ещё на стороне сестрёнки.       — Ты с нами? — тихо шепнула Ми, голос который был надтреснутым, надорванный от криков. И Кэррия кивает. Отворачивается, выпрямляется и гордо вздёргивает подбородок.       «И всё же какой она ещё ребёнок…» — подумала Мари, глядя на прямую, словно доска, спину, прикрытую красными, распущенными волосами, похожими на свежую кровь.       — Ветер дует с севера, — шепнула Кэр, но в полной тишине её не услышали разве что ликры в самом конце рядов. — Жгутся кандалы.       Ворс едва слышно щёлкнул по воздуху кончиком костяного хвоста.       — Мир вокруг безвременный. Души все мертвы.       Щёлк, щёлк, щёлк — вторил костяной хвост, явно наигрывая лёгкий ритм.       Слова взбудоражили толпу, вызывая движение. Задние ряды теснили передние, пытаясь выбраться вперёд. Фанатики из передних рядов разом убрали руки от шей и подбородков, побледнев.       — Тёмной лентой тянется звякнувшая цепь.       Щелчок. Два щелчка. Ещё один. Это точно ритм. Запястье Кэррии обвила знакомая водная нить.       — Ключ в крови побеленный, провернуть на треть, — голос Кэррии креп, набирая обороты, и всё сильнее взвивался в воздух хвост. Ускоряясь, добавляя к щелчкам присвисты от удара.       — Ветер дует северный, позабытый друг.       — Льнет душой потерянной, обретённый вдруг.       — Пахнет льдом и пасекой, дымом и смолой, — и голос Кэррии вновь стал глохнуть.       — Дом, забытый давностью, не вернуть судьбой…       — Но дорога чистая. Нет крови, теней, — и Мари вдруг поняла, почему Ми была уверена, что эти двое поедут с ней. Кэррия упиралась, ругалась, даже объявила бойкот, пытаясь переубедить Мииру, но всё равно стояла сейчас здесь, против толпы. И на строчках, что дом забыт, её голос почти не дрогнул.       — Ветер ляжет рядышком. Так что в путь… скорей.       — Богоху…! — заорал вдруг старик позади Мари, но захлебнулся, не дотянув последнюю «ра» — его утопило зеленоватой водой болота, с лёгкого движения руки Грэйс смыв в сторону лодок. Нить на руке Кэррии потемнела, схлопнулась, опав искрами и оставив белый росчерк на тонком запястье.       Марианн повела плечами, прогоняя мурашки. Но озноб не прошёл. Потому что ей в спину дул ветер. Северный.