Потерянная тропа

      Пожары в лесу полыхали четверо суток. Огонь с колыбели и подожжённых древунов неохотно скрадывал ближайшие деревья, облизывал влажную, болотистую почву, яростно накидывался на редкие пучки торпяна и не желал угасать. Тушить его старшие не пытались, поэтому всю округу заполнил склизкий, тяжёлый дым, пропитанный запахом гари, от которого кружилась голова.       Миира пришла в гостевой дом на следующий день. С мешком одежды, вязаным одеялом и баночкой синего варенья. Она устроилась на соседней от Марианн кровати и первое время молчаливо налегала на сбор трав из исходящего паром чайника. Лиса всё пыхтела и косилась на Мари, явно ожидая вопросов, но учёной было плевать: тело ломало в лихорадке. Продержавшись в тихом оцепенении ночь, Ми вяло позавтракала травами, больше налегая на искрянку, приправленную вареньем из стоицила, — именно его Ми принесла в баночке — затем желание поговорить в лисе дозрело. Она унесла тарелки, вернулась, крепко закрыв за собой дверь, уселась на койку, подогнув одну ногу и… промолчала.       Гротэр никак не могла уловить этих её перевоплощений из активной, открытой, самой доброй и светлой ликры в замкнутую, стеснительную, не способную и пары слов связать девочку. Когда дело касалось чего-то хорошего или других людей — энтузиазм Мииры было не заткнуть ничем и никем, но стоило только ей попытаться завести разговор о себе, как лиса замыкалась. Так было, когда Ми хотела рассказать о желании стать магом. Или когда учёная спрашивала о странном жесте, — пальцах, прижатых к подбородку и ладони, направленной к шее, — которым приветствовали лису большинство старших в деревне. Ссах, Кэррия и Грэйс в один голос потребовали спрашивать у Мииры, а та так рьяно избегала темы приветственного жеста, что Гротэр махнула на это рукой.       Мари повернулась на бок в сторону лисы.       — Ну давай, выкладывай.       Ми сползла на пол и уселась, облокотившись спиной о кровать, согнула ноги в коленях и прижала их к груди.       — Прости…       — За что? — спустилась на пол Мари. Всё-таки при разговоре хотелось находиться с собеседником на одном уровне.       — За ту ссору у леса. Ворсер не со зла… точнее он не совсем на тебя злится. Он… он просто… ты же знаешь, что Ворс сирота? Отец старается с ним… подружиться. Но папа с Кэррией то общий язык найти не может, они вечно ругаются, а с Ворсером ещё сложнее… — с Кэррией ругается? Видела Мари такой «конфликт». Но зачем мальчишку то выгораживать? Ему вместо ножен на посвящении выдали право быть засранцем? Сам таскался за ними хвостом, разорался, прицепившись с «пустой» — так это его дурость, а не Мииры.       — Знаю. И что? — Марианн приподнялась и сдёрнула с кровати посапывающего эльника, который пискнул от возмущения, но на коленях Мари тут же затих и продолжил спать.       — Он сирота… и ворлок. Ты ведь… не знаешь совсем. Ликр-ворлок — это приговор по мнению старейшины. Ворс, он… последний. Почти два десятка приливов назад был созван совет деревень, на котором рассматривали вопрос повышенной агрессии ликров с кровью ворлоков. Меня тогда ещё не было, но последний прилив я только и делала, что слушала и спрашивала про это. Для Ворсера… Вместе с ним. Ворлоки, конечно, злые. Но они же ликры. Разумные ликры. Мы пытались понять, почему деревню уничтожили; кто виноват в произошедшем; что именно стало с родителями Ворсера; есть ли кто ещё из рода Ворса живой… Мама на наши вопросы сказала, что виновных нет. Что всё дело в заблуждениях и в страхе. Одну из деревень почти полностью населяли родичи Ворса. Мама говорила — если собрать всех ликров, то на десять будет один ворлок. Было… А у них особенность ещё такая… Огромный врождённый резерв, резкие скачки энергии и очень легко пробуждается магический дар. Но он у них ограниченный. На какой-то промежуток времени, в зависимости от того, какой у них резерв… Они… Становятся как рокаты. Ничего не чувствуют. Им не страшно, не больно, их раны заживают быстрее, они перестают что-либо воспринимать, кроме злости. Бывали случаи, особенно когда впервые пробуждался дар, что ворлок убивал всех, кто находился рядом. Об этом мне сказал отец. Но я сама видела, что это не так. Ворс не похож на роката. Даже если его кто-то очень сильно разозлит, он всё помнит, просто на какое-то время становится чуть более… Крепким? И всё же редко, но бывали инциденты, как раз-таки при первом пробуждении… В тот год на деревню совершили налёт… произошло много пробуждений… В основном, как рассказал Ссахейли, пострадали работорговцы, которые пытались маленьких ворлоков выкрасть. Но в тот прилив об этом говорили, как о нападении на простых людей. Поэтому их изолировали, как делают иногда с некоторыми детьми, что рождаются больше рокатами, чем ликрами… И ещё… рокаты. Редкие рокаты в семьях ликров… Об этом проговорилась Грэйс, когда только приехала в деревню с пол прилива назад… Она не заметила, что я подслушиваю… Те страшные существа из сказок, что едят детей живьём, что могут убить своих братьев, сестёр, родителей, совершенно без жалости только потому, что те окажутся слабее… Они правда жуткие и больше похожи на голодных зверей, чем на разумных. Я правда ненавижу их, потому что нельзя убивать живых просто от того, что им так хочется. Но… Так бывает… Очень редко… Я даже вспомнила о ребёнке ррэи Лор… Что у ликров рождаются рокаты… Как я поняла, таких не принято убивать. Но они могут ранить других детей и даже взрослых… Они не делают различий, кого сожрать… Поэтому таких детей увозят. Увозили раньше… Когда-то ими занимались ворлоки. Как раз возле их поселения, на отдельном маленьком островке их пытались обучать, кормили, за ними присматривали. Поэтому ликры легко расставались с такими детьми. Я слышала, как кто-то из старших говорил об этом. Что ворлоки заразились от рокатов безумием и поэтому от них пришлось избавиться. И только после того, как услышала, что ворлоки и вправду контактировали с рокатами, поняла почему люди и ликры так легко в это поверили. Ворлоков уничтожили. Как и тех рокатов, что нашли на острове. Я… на самом деле мне нельзя всего этого рассказывать. Это наш с Ворсером секрет.       Секрет? Секрет?! Она серьезно?!       Марианн с раскрытым ртом сидела. По началу она приняла это за попытку оправдать Ворсера. Что, дескать, его родителей убил злой и страшный человек, вот он и ненавидит людей, мечтая сварить из них похлёбку себе на завтрак. Затем Мари подумала, что лиса переела-таки своего стоицила и сейчас пересказывает какую-то сказку по памяти. А затем Гротэр пробрал ужас. Девочке шесть приливов. Её сообщнику восемь. А они ходят везде, где только можно, и спрашивают почему вырезали деревню. И из чужого потока «так сложилось», «потом узнаете» — таких ответов наверняка было большинство — насобирали вываленный ей на голову картинку. Наверняка ложную — правды детям никто не скажет. Даже эльник под её руками встрепенулся, поднялся и смотрел теперь на лису во все глаза. Рокаты, ворлоки, ликры… Если бы Мари до этого в упор не изучала всё подряд, она бы и половины не поняла из сказанного.       И пока Мари сидела, пытаясь понять, а зачем ей такой отчет на голову вылили, Миира перевела дух и продолжила.       — Мама… На самом деле мама ищет состав трав, который позволит рокатам перестать появляться в семьях ликров. Мама ездила в ту деревню вместе с Ссахейли, Заг и даже с Грэйс. Я слышала обрывки её разговоров с отцом. А два года назад мама привела к нам Ворсера. Он и его отец долгое время прятались на том островке, где раньше жили рокаты. Мама нашла Ворсера там. Мама сказала, что родителей, обоих родителей Ворсера, убили маги. Огненные. Люди. Именно поэтому он в штыки воспринимает магию и особенно людей-магов. Он и на Грэйс так же реагировал первые майлы. Нас похитили то только потому, что Ворс повёлся на рассказ тех людей, что они видели похожих на Ворса ликров у одного из зажиточных дворян империи, вот он и попытался на них набросится, чтобы узнать, что и как. Кэррия в тот раз не стала его останавливать или стоять в стороне — прикрывала Ворсера, пока тот кидался на всех со своими когтями и хвостом. Меня схватили первой и тут же стали угрожать Кэррие. Она отвлеклась и её ударили по голове. Затем двое насели на Ворсера. Он сильный для своих приливов, очень, но он не стал нападать на тех двоих, потому что я… Я была такой бесполезной… Если бы не я, нас бы тогда не похитили… и вчера тоже… Если бы я была сильнее, если бы только владела магией… Я такая бесполезная…       Бесполезность… Почему именно это слово? Почему не «беспомощная»? На самом деле в рассказанном контексте эта оговорка была очень важна. Мари большую часть времени ощущала себя подобным образом. Думала, что её попытки в магию, все её действия не несут никакой пользы, да вот только почему она обязательно должна быть? Почему она должна кому-то приносить счастье, помощь, удовлетворение, оставляя собственные желания при этом далеко позади? И каждый раз, когда в её голове появлялось вот это «бесполезная», она замедлялась и спрашивала себя, а почему, собственно, нужно кому-то приносить пользу? Разве не важнее получать удовольствие от процесса? Для неё важно колдовать. Для Мииры важно быть со своими друзьями.       — Ты и не должна быть полезной, — лиса оторвала голову от собственных коленок. Её щёки были мокрыми от слёз. — Ты не должна таскать обеды сестре и собирать информацию Ворсеру, чтобы быть нужной. Они любят тебя и так. Ворсер, вон, на половину деревни рычит, когда ему кажется, что ликры делают что-то не то. Кэррия тебя защищает не потому, что ты вся из себя «очень полезная», а потому что ты — Ми, ценный член семьи, которого она любит. Они не осудят, Ми. Если тебе не нравится что-то — не делай или скажи об этом. Не нужно приносить пользу, чтобы оставаться ценным для кого-либо.       Лили никогда не требовала поддержки, не просила сидеть с ней до рассвета и не вламывалась домой к Мари посреди эксперимента. Лили всегда спрашивала и если Гротэр отказывалась, редко когда настаивала. Мари никогда не давала больше, чем хотела. И Лили тоже не всегда была весёлой, болтливой и прекрасной. Даже её батарейка иногда садилась. Они могли не общаться месяцами. Или могли лишь обедать вместе, обсуждая поверхностные вещи: погоду за окном или кто на ком женился. А затем могли завалиться на крышу исследовательского центра и просидеть там до следующего рабочего дня. До тех пор, пока пришедшие утром уборщики не звали охрану, которая с громкими криками разгоняла подмёрзших подруг по кабинетам. Марианн могла сесть в флайвер Лили и они вместе летели на окраины планеты, чтобы изучить какой-нибудь глупый цветок. Или Лили могла принести пакет, набитый контейнерами с едой, приготовленной ей или купленный в ресторане, и они вместе, в тишине и полумраке её кабинета, смотрели бы на голубые строчки её заклинания, изредка вспыхивающие красными отметками ошибок.       Они с Лили были разными. Но с ней Мари могла быть самой собой.       — Ты можешь оставаться слабой и прятаться за спиной Кэррии. Можешь злиться и кричать на Ворсера. Можешь мечтать о магии и о том, чтобы стать сильнее и защищать близких. Но не нужно действовать исходя из мыслей, что так ты станешь «полезней» для других. Если для тебя магия нужна только как инструмент, чтобы приносить кому-то другому больше пользы, то не нужно. Ты важна и без этого. Не нужно постоянно всем улыбаться и приносить счастье. Ты просто важна, Ми. Сама по себе.       У Мари щемило в груди, когда она смотрела на округлые и мокрые детские щечки. И внутри поднялось почти забытое ощущение гармонии, лишь немного припудренное тревогой. Когда-то ей сказали эти слова. Гораздо позже, чем могло бы, но тем не менее. И Гротэр, к сожалению, не помнила кто их произнес. А Миира сильнее уткнулась в собственные колени и зарыдала, громко шмыгая и подвывая.       Марианн же со вздохом отвернулась к окну, вглядываясь в ставни, прикрытые тонкими шторками.       «Не относиться к магии, как к инструменту, да? Я ведь и сама не верю в это…»              

***

      Миира осталась в гостевом доме и Ссахейли пришлось кормить троих почти декаду. Сначала из-за пожаров и дыма, смешавшегося с туманом, им запретили выходить из дома. А затем зарядили дожди, продлившиеся восемь дней.       — Рано для ссезона дождей. Ссслишком рано, — бухтел Ссахейли, продолжая держать ставни закрытыми и вытирая периодически накапливающиеся под рамами лужи. Всё пространство пропиталось угрюмой серостью. Помимо гари, воздух тяжелел от сырости.       Эти дожди из-за скуки были самыми долгими на её памяти. Марианн не могла магичить и потому занималась имперским, повторяя выученные слова. Она даже попыталась объяснить иероглифы Миире, но не вышло. Вскоре Мари начала активно помогать Ссахейли на кухне, а после тот предложил ей убрать весь гостевой дом за два регла — самую малую монету золотого номинала. И Мари согласилась, припахав Мииру: заниматься уборкой одной ей было слишком лень.       Отмывая верхний этаж, Гротэр старым репьём впилась в лису, вытягивая из неё всё, что она знала о ликрах. Миира рассказывала на древнем, а Мари упрямо переводила на общий, заставляя Ми повторять за ней отдельные предложения — у лисы был сильный акцент, от которого учёная решила помочь ей избавиться.       К вечеру первого дня они убрали верхний этаж. Ссахейли ушёл в деревню, накинув на себя тёмный, поблескивающий чешуйками, плащ, поэтому девочки, похватав оставшийся на кухне хлеб и варенье из стоицила, набрали в стаканы искрянки и оккупировали лестницу. Марианн вытянулась на одной ступеньке, облокотившись спиной о стену, и размазывала по обломанным кускам хлеба кисловатое варенье. Миира сидела выше, свесив ноги за перила и ложкой помешивала голубую от варенья искрянку. Они обе были потными, пыльными, с темными разводами на оголённых участках кожи: для удобства штанины и рукава были закатаны. У Мииры на лбу красовался тёмный отпечаток сажи.       — Почему ты хочешь заниматься магией? — чуть повернувшись, так, чтобы одна нога продолжала свисать, а вторая упёрлась в пустую ступеньку над Мари, спросила лиса.       — Потому что мне нравится магия, — тут же, как по заученному, ответила учёная, а затем надкусила хлеб и задумалась. Да, ей и правда большую часть времени нравилось колдовать, особенно когда она искала то, чего не было больше ни у кого другого. Когда пыталась придумать нечто новое. Но в последнее время магия вызывала у неё не только любопытство, но и раздражение. А ещё усталость.       — А какая именно магия тебя нравится?       — Вся.       — Ррэя Грэйс говорила… любая магия что-то в себе содержит. Для каждого его дар или стихия, любое заклинание что-то означают. И для неё вода океана — это вечная память. О тех, кто ушёл или остался. О тех, кто исчез навсегда или ещё вернётся.       Мари кивнула и отпила искрянки, которая теплой волной скатилась в живот. Чуть поболтала ступнями, одна из которых лежала на другой.       — Да. Мне она тоже говорила… как же там было… «Вода — это настоящая книга судеб. Она помнит всё». Что-то такое. Я так и не поняла, что она имела в виду.       — А твоя вода. Она какая?       — Холодная, — максимально серьёзно кивнула Мари. Нет, ну а какой ответ тут ещё можно дать? Обычная вода. Водород, два кислорода. Без примесей, максимально пресная. И холодная.       Миира, заметив подрагивающие губы Мари, — она еле сдерживала ехидную ухмылку, — свесила ногу ниже и пнула ступни учёной.       — Я серьёзно спрашиваю!       — А я серьёзно ответила. Не понимаю, чего ещё тебе нужно видеть в обычной водичке, которой только захлебнуться можно.       — Но ведь даже я столько всего могу сказать! Воде нужно движение, иначе она застаивается и превращается в болото, в которое заползают разные твари. Поэтому если вода заклинателя чистая, значит он, как и его магия, находятся в вечном движении и никогда не останавливаются на месте, — Миира отставила кружку в сторону и оживлённо задергала рыжим хвостом, едва не сбив со ступени свою кислющую искрянку.       — Ага. Как же. Во-первых — чистая вода редко встречается на открытой местности. А та вода, что движется — даже тот же дождь, — Мари махнула рукой в сторону двери. — Не идеально чистые. Капли собирают все примеси и всю грязь из воздуха. А уж когда на землю упадут и впитаются… А затем в виде грязного ручья в твоё застоявшееся болото вольются… Нет, чистой вода бывает только если её намеренно что-то или кто-то очищает.       — Ну Риан! Хотя ладно, ты права. Смысл, вложенный в магию, должен быть крепче любого камня, потому что только тогда волшебство никогда не исчезнет. Что ещё… Вода, вода, вода… — Миира скрестила руки на груди, развернулась окончательно и облокотилась на ступеньку, ведущую выше, запрокинув голову.       — Да что же ты придралась к тому, что вода холодная?       — Да потому что твоя концепция слишком приземлённая! Это как магу земли думать, что песок на зубах хрустит! Представлять во рту кусок глины и надеяться, что получится заклинание уровня великого бога, а на деле ему в руки упадет лепешка, которую он когда-то в детстве сожрал! — Миира выпрямилась и таки уронила свой стакан. Он оказался пустым, так что деревянная кружка лишь выкатилась в щель между ступеньками и с грохотом приземлилась на пол первого этажа. Ни Миира, ни Мари не обратили на это внимания.       — Концепция? — а не упоминала ли её Грэйс? Она же вроде сказала: «понимание слишком большое для той, у которой разорван дар». Тогда выходит, что её концепция — набор малекул, из которых состоит вода. Покрепче будет, чем «вода это вечная па-а-а-амять». Мари поморщилась. — Бред какой-то эти ваши смыслы. Если это так важно, то почему Грэйс управляет водой, а не колдует книги из воздуха, где содержались бы чужие воспоминания?       — Причем тут книги?! — возмущённо взвилась Миира.       — Ну как же. Книга судеб, хранящая в себе память обо всём. Она же как-то так об этом говорила?       — Она про океан! Океан! Он же такой огромный, его нельзя прочитать за раз или найти нужную информацию просто по одному хотению! Ррэя Грэйс этот смысл по-другому вкладывает! Вот когда к примеру голосом заставляет успокоиться!       — Так, подожди… то есть… Грэйс использует эту вашу «концепцию» и получает способность гипноза на выходе? И как она это делает по твоему? — Мари вообще ничего не понимала. С одной стороны это имело смысл в случае, если люди не докопались до состава веществ, поэтому используют абстрактные ощущения, на представление которых энергия реагирует, воссоздавая что-то наиболее приближённое. Ну к примеру: думает человек о том, что однажды промок и простыл, а его энергия из резерва превращается в шар воды. Так? Или не так? Затем человек представляет водный шар, а вместо него выходит стена тумана. Значит, он думал о тумане с помощью своих каких-то абстрактных ощущений, то есть просто отвлёкся. И именно поэтому вышло не то, что нужно было. А с другой… Думать о том, что вода что-то помнит и заставлять человека не использовать кинжал по назначению? Это каким уровнем абстракционизма обладать надо? Что вообще должно происходить в голове мага, чтобы энергия на подобный запрос отреагировала ТАК, при этом не высушив по приколу на основе скрытых мыслей человеку мозг. Магия… Дайте сил разобраться, что за ветра гуляют в головах у местного населения…       — Она… ну… Да не знаю я! Не я же так колдую! Но это основы. Мне их ррэи Грэйс объясняла.       Объясняла Ми? Учёная глянула на оголённые запястья лисы и не обнаружила никаких белых линий. Вау. Неужели ученица всё-таки Гротэр, а не Ми? Она уж ненароком подумала, что ей мозги прополоскали и то, что она ученица, ей наслали в желании удержать учёную в деревне пока сюда Дэйв не подоспеет. Нет? Не наслали? Тогда какого Зверя основы магии разжёвывают лисе, которую мать отдёргивала за попытку слово лишнее сказать об империях?! И не эта ли пиратка была настолько занята, что сил ей хватало лишь на пол склянки, посвящённой имперскому, — и тот она выдавливала из себя напополам с зевками? Почему капитан не начала с объяснения вот таких основ для Марианн?       Ладно… Возможно Грэйс и вправду сочла лишним объяснять какие-то вещи, связанные с магией, человеку, у которого дара нет. Но почему Мари сама не задала эти вопросы?       Успокоилась она, видите ли, после того как её обозвали «потерянной тропой». Раз способы использования энергии другие, то и докапываться до всего будет сама. И не эта ли мелочь истерила не так давно, что ей не хватает основ? Хотя… эти смыслы… вряд ли они хоть чем-то могли ей помочь. А вот то, что энергия может отличаться по качеству… Интересно… вот у магов же тоже «предрасположенность» к разным стихиям… не в «цвете» ли энергии внутри резерва дело?       Мари допила искрянку и отставила кружку в сторону.       — Ладно. Если сравнивать черты характера или общие свойства, придавая им какой-либо… не знаю, как слово перевести… смысл, как ты попыталась сделать, то вода — слабая и гибкая. Она не способна что-либо сломать или разрезать и принимает любую форму.       — Но вода не слабая! Ты не видела «водные лезвия» ррэи Грэйс? Она делает узкие полоски воды и швыряет их. Они очень легко деревья срубают!       Вода? Мягкая, податливая, которую как только Мари не пыталась сделать жёстче. И вдруг срубает деревья?       — А как… как можно водой срубить дерево?       — Не знаю, — Миира дернула плечом. — Думаю, всё дело в том, какой в это заклинание заложен смысл.       Входная дверь хлопнула и Миира быстро подскочила. Мари же медленно села, продолжая пялиться на ступеньки — ей было всё равно станет ли змей ругаться. Её волновало другое… Как? Что должно случиться с водой, чтобы получилось сделать из неё лезвие?       Ссахейли хмуро взглянул на них, снимая плащ и стряхивая с него воду.       — Не выходите-сс пока. Уровень воды в болоте поднялссся.              

***

      Дождь лил ещё пару дней, затапливая землю вокруг тропинки, лес и болото. Когда капли перестали стучать по крыше гостевого дома и о ставни окон, обе девочки замолкли посреди обсуждения ликров-птиц. Миира вскочила и распахнула створки ставень, свесившись на улицу, а затем радостно пискнула:       — Дождь закончился!       Мари хмыкнула, проследив за коралловой метёлкой, исчезнувшей в коридоре с писками и криками, и пошла следом. Ей, как и лисе, надоело сидеть в здании, где смешивалось дрожащее пламя свечей с потусторонним отблеском угасающих слёз.       Болото надкусило деревья наполовину, сожрав весь песчаный берег и деревянный настил тропы, превратившись в целое озеро. Оно не добралось до гостиницы, поскольку дом Ссаха располагался на небольшом возвышении, но подкралось непозволительно близко — с пол сотни шагов и их бы поглотила илистая жижа. Вся земля вокруг досок была водянистой и зыбкой — лишь потемневшая от влаги тропа оставалась крепко вдавлена в землю, стойко удерживая толпы высыпавшихся на улицу зверолюдей. При ней один из охотников спрыгнул с тропы в сапогах по бёдра и зашагал в сторону леса, поглощаемый грязью по голени. Даже до туалета, находящегося на окраине деревни, было не доплыть.       Но деревенских окружившая их трясина не особо и волновала. На тропинке образовалась давка. Больше всего на ней ютилось детей и подростков, которые после долгого дождя выбрались на свежий воздух. Взрослых было меньше. Мари видела старших ликров на крышах домов, откуда исчезли жерди и вязанки трав. Немного жутко… без бортиков казалось, что нога неосторожного в любой момент соскользнёт и ликр упадёт вниз, прямо на голодную, вязкую землю.       И всё же крыши не были пустыми. На них красовались округлые высокие бочки, которые ликры закупоривали крышками и передвигали в центр. Эти бочки стояли там и раньше, просто Мари не обратила на них внимание, — за вязанками трав сложно было разглядеть что-то ещё.       — Так вот откуда у вас пресная вода… А её хватает от одного дождя к другому?       — Хватает. Особенно в последние пол прилива. Ррэя Грэйс наполняла нам бочки, поэтому мы не экономим. Но обычно мы используем болотную, отстоявшуюся и отфильтрованную травами воду для домашних нужд, а для готовки по берегу устанавливаются туманные ловушки. Мм-мхм… — Мии вскинула руки и вытянулась, приподнявшись на носочки. Затем стала медленно наклоняться в разные стороны, продолжив говорить: — Той… что дождевая… только посуду моем да для настоек иногда используем… Как же хорошо…       — А у вас во время дождей так всегда? Ну, вода поднимается, на землю не наступить.       — Это… — Миира глянула на болото и поморщилась. — Вода редко так сильно поднимается, а вот земля… становится жиже, — лениво отвечала лиса, скользя взглядом по окружению и рассматривая прохожих. — Поэтому у нас такие дорожки. Но это ненадолго. Декада-две и всё вернётся в нормальное состояние. Вода опустится, а земля постепенно просохне…       Миира сдвинулась чуть в сторону и сбилась: ей стала видна тропинка, утонувшая в болоте. Дёрнувшись и прорычав что-то, лиса побежала вниз.       — Эй! Мальки! А ну кыш, нельзя к воде подходить!       Мари тоже разглядела детей, прыгающих по настилу, который окружила вода. От их кульбитов дорожка прогибалась, создавая волны. Дети задорно смеялись, продолжая взбалтывать зелёно-серую воду сильнее, поднимая коричневые облачка грязи и песка. Марианн медленно зашагала вниз, практически перестав обращать на Мииру внимание. Её заинтересовало болото. Точнее то, как поблескивала вода под настилом и дальше. Стоициловая плёнка, которая покрывала поверхность: маслянистая, скользкая и плотная — редкой, сдавленной полосой ютилась в середине озера. Теперь можно было легко различить, что вода в болоте илистая, зелёная и ужасно мутная от той грязи, что медленно стекала по холму вниз. Мари, к своему удивлению, даже разглядела редкие зелёные стебельки, что проклёвывались сквозь натянутую, безмолвную поверхность.       Миира влетела на помост, подняв кучу брызг своим весом. Дети с визгами стали уворачиваться от рук Ми и не слушали её крики, от чего доски лишь сильнее шевелились в воде. Один из ликров, мальчишка, что вечно ненароком проговаривался о великом секрете, даже влез чуть глубже, сунув ноги в воду, но при этом оставался на тропинке.       Может не спускаться? Опять придется контактировать с визжащими и кричащими сорванцами, от которых удалось кое-как отгородиться…       Гротэр стояла на возвышении и видела чуть дальше, поэтому первой заметила, как совсем близко, справа, возле потонувших деревьев, блеснула чёрная чешуя. Учёная зацепила её краем глаза, не поняла что это. Поэтому решила присмотреться.       В зелёной мутной жиже огромной чёрной тенью, шевелящейся и едва касающейся поверхности воды узкой чешуйчатой полоской, медленно ползло, наверняка задевая дно животом, что-то огромное.       Ползло туда, где прыгали дети. К тому мальчишке, что ускакал по деревянному настилу чуть дальше, намочив ноги по колено и за которым, с криками, шумно шлёпала Миира.       Реальность застыла.       — Убирайтесь оттуда! — заорала учёная и сорвалась вниз выпущенной стрелой, вытаскивая из-за пояса два злосчастных накопителя. Мало. Медленно.       Миира на её крик обернулась.       — Справа! В воде! Уходите выше! — Мари бежала со всех ног и орала как могла громко. Услышали её все. И старшие, расхаживающие по настилу или крышам. И Миира, почти схватившая мальчика. И детишки, решившие залезть в воду следом за лисой. Мари не видела, как отреагировали взрослые, но дети и Ми замерли, вглядываясь в воду. Идиоты! Двадцать шагов. Эта тварь ближе… Мари припустила ещё быстрее и с шумов налетела на детей, тут же хватая их за шкирки и толкая выше по настилу.       — Зовите старших. Живо.       Миира тем временем подхватила мальца, которого испугал крик Мари. И развернувшись, громко хлюпая, бросилась к учёной.       Гротэр вжала слезу в бумажку. Тень. Где тень? Справа, по краю деревьев, учёная её не увидела, но она точно там была! Миг — и Марианн нашла её. В отдалении, ближе к середине озера, вспоров воду, вверх взвилась толстая, сверкающая змея. Огромная, шириной в несколько настилов, она лазерной вспышкой неслась прямо в спину лисы.       Гротэр представила раньше, чем поняла что и зачем. Вода из-под ног Мииры Волной взмыла вверх, отгораживая её стеной, а затем ещё и ещё, убирая всю воду с тропинки и создавая широкую стену.       Мари поняла, что не поможет, раньше, чем змея врезалась в стены. Эта тварь рождена, чтобы плавать. Даже течение её бы не остановило, не то что стоячая зеленая жижа.       «Течение. То, что заставит воду срезать дерево. Гидроабразивная резка…» — кроткими сверкнувшими связями пронеслось в её голове и вода в последней стене забурлила, разгоняемая воображением. Как раз вовремя. Как раз к моменту, когда змея скользнула сквозь толщу, врезаясь в этот последний поток, который дёрнул её голову вверх, тормозя движение, а затем вправо.       С громким грохотом змея вылетела на кусок берега, высушенный её волей. Тварь не смогла добраться до Ми, но приземлилась совсем рядом с ней, чуть в стороне. Змея шевельнулась, попытавшись клацнуть зубами по девочке, но Миира продолжала шевелить ногами, когда как змея застряла, потому что раскручиваемый, усиливаемый, растягиваемый в более широкую и длинную стену поток свернул чешуйчатое тело и попытался закрутить в спираль, тем самым не дав защёлкнуть развёрнутой тёмной пастью по бегущей лисе.       Пара мгновений, показавшихся вечностью — это всё, на что хватило одной слезы. Даже трех элек не прошло, как накопитель, крепко прижатый к бумажке, с треском сложилась в её руке. Вода потоком рухнула на землю, задевая ноги Мииры, а змея свалилась вниз и резко вытянулась, целясь в лису.       Быстро, слишком быстро для той, что живёт под водой. Но вторая слеза коснулась смятого символа быстрее. Стена подлетела вверх прямо за спиной Мииры, едва не задев ей хвост, и вода в ней тут же взвилась и забурлила, разгоняя пузырьки, перемалывая редкие илистые кустики и сминая всё в единообразие зелёную массу. Ещё одна стена. Поток в обратном направлении. И…       Марианн не смогла выдавить из себя следующий барьер, чувствуя, что эти два рухнут от любого движения. Исчезнут, не дав лисе и эльки. В носу хлюпнуло, а ноги онемели. Но змея не протиснулась сквозь два потока. А Миира пронеслась мимо.       Коленки подкосились и Мари рухнула, удерживая слезу повыше, не давая бумаге коснуться влажной земли и продолжая держать стену. Ещё немного. Ещё пару мгновений. Нужно дать отбежать Миире подальше. Нужно чтобы она отогнала детей. Нужно…       Её схватили за плечи, не давая завалиться набок. Когтистые руки дернули её вверх и попытались оттянуть назад. От этого движения барьеры схлопнулись и змея, лишённая опоры, пролетела вперёд.       В тот же момент руки перестали тянуть и чуть толкнули Мари в сторону, частично заслоняя. Только сейчас учёная поняла, что зрение размылось. Миира, — смутное коралловое пятно, различимая лишь из-за своего цвета, — вытянула перед полу-сидящей Мари руку. Змея шевельнулась, изменяя положение, а затем скользнула вперёд, давя своим весом деревянную тропу, скрытую водой. Доски с хрустом ломались и всплывали. Змея двигалась медленно. Всю её скорость от прыжка из воды Мари сбила барьерами. Но уходить без добычи она не хотела. И всё же, не смотря на медлительность, с которой казалось, приближалась разворачивающая пасть, Мари не успевала сказать даже: «Уходи».       Она попыталась представить новый барьер, но перед её глазами помимо дымки заплясали ещё и яркие мушки, а слеза в руке отчаянно хрустнула.       Мушек становилось всё больше. Марианн даже показалось, что она ослепла.       Забавно.       А в этот раз к ней придёт нахальный бог в синем плаще?       Весь мир заволокло белым, а затем раздался приглушённый рёв, смешанный со скрежетом, будто бы ломали что-то стеклянное. Шум не смолкал, не гас, а свет всё ожесточённее резал глаза. Марианн пришлось зажмурится. Рука Мииры, в которую Мари рефлекторно вцепилась, показалась обжигающе-горячей.       «Какого зверя?»       Ярче, жарче, сильнее. Настолько ослепительно, что на периферии, лёгкой щекоткой, прошлась волна узнавания. Забытое, потерянной в прошлом мире ощущение искристости маны. В воздухе разлилось столько энергии, что Мари смогла её почувствовать. Энергетический всплеск. Чуть менее концентрированный, чем был у льва, которого она видела прилив назад. Но более плотный, сплошной, окутывающий тело Мари целиком.       Шум начал стихать, а вот всплеск всё продолжался. Он был настолько ярким, что веки никак не помогали. А Мари не думала. Она впитывала. Всем телом, всей душой, давно забытое, утерянное ощущение магии, разлитой в воздухе.       Свет стал гаснуть одновременно с исчезновением ощущения лёгкого покалывания. А затем Мари поняла, что рука, на которую она опиралась, стала мягкой и опустилась под её весом. Мари упала в деревянный настил лицом.       Она медленно открыла слезящиеся глаза, не видя ничего, кроме двух пятен, самое большое из которых знакомого кораллового оттенка. Мари прикрыла глаза, надеясь, что это поможет ей побыстрее вернуть зрение, как в тот раз на берегу с Грэйс, и сама не поняла, как отключилась.       Долго ей без сознания пробыть не дали. Марианн встряхнули, и она открыла глаза, чтобы увидеть, как по настилу в опасной близости от гостевого дома выворачивается и дергается змея, ломая деревья, вспенивая воду и медленно вползая на холм. Гротэр лежала на руках Ссахейли, а рядом сидела Феррия и что-то говорила. Что именно Мари не услышала. Рядышком на земле сидела, схватившись руками за уши, Миира. А вокруг них сновали чужие сапоги, ботинки и хвосты. Приподняв голову Мари увидела луки в руках ликров. Они сортировал стрелы и беззвучно переругивались, но никто из них не стрелял.       Феррия дёрнула её за плечо и губы её вновь зашевелились. Мари же продолжала находиться в полной тишине. Потянув руки к ушам, девочка коснулась их, показывая, что не слышит, и наткнулась на влажноватую, уже немного застывшую корку. Ого. У неё перепонки лопнули или что? Это что же такое громкое то произошло? Феррия кивнула, а затем обернулась и что-то прокричала. Лекарка оскалилась, поморщилась, задёргала хвостом. Мари отвернулась и приподнялась. Ссахейли помог ей сесть. А затем учёная потянулась к младшей лисе и дёрнула её за кончик хвоста, до которого доставала. Миира тут же вскинула голову. В обычно серых глазах вместо чёрных зрачков ярко полыхали две четырёхконечные звезды, скрадывая прежний цвет радужки и наполняя его расплавленным золотом.       Так вот что… Инициация? Ну и силушки же в этой малявке — залила всю округу магией по самое горлышко.       — Эн-рор, — по слогам проговорила Мари. Миира, прочитав по губам два простых звука, наконец выпустила уши из своих пальцев и подползла к ней. Лисичка рухнула лицом ей в колени и обвила руками, мелко задрожав.       Перепугалась? Перенапряглась? Мари и сама была не совсем в себе: после событий, во время которых её мысли цифровыми дорожками вспыхивали в сверхскоростной программе, она казалась себе медлительной и заторможенной, отупевшей от мучительной головной боли, оглохшей от шума и ослепшей от перенапряжения. Но учёная понимала чётко: вчерашняя трусишка влезла между ней — девчоночкой, ведьмой, которую она едва знала, — и развёрнутой пастью размером с обеденный зал гостевого дома Ссаха. Влезла глупо, очень…, но так отчаянно…       Глаза Мари слезились. От тупой боли в голове? Или от тепла мелко подрагивающей лисы, почти целиком заползшей к ней на колени?       Феррия снова ткнула Мари в плечо, а затем заговорила. Учёная покачала головой и ткнула себя в ухо снова. Лекарка подняла руки, затем показала ими в ту сторону, где на берегу вертелась змея. Потом она выставила ладони и начала оглаживать воздух, и Мари не сразу, но поняла, что она так стену показывает.       — …отогнать змею стеной?       Феррия качнула головой отрицательно, а затем рубанула рукой в воздухе. Что? Голову срубить? Она тут только разобралась, что может воду двигаться заставлять, а им уже боевые заклинания подавай?       — Я не уверена, что смогу ей навредить. Не пробовала ещё атаковать… Нет?       Феррия замотала головой, а затем прямо на доске, мазнув пальцем у Мари под носом, написала кровью. Чтобы прочесть, Мари пришлось сощуриться.       «Отгороди от воды».       — От воды её оградить? — Марианн отвернулась и посмотрела на змею в трёхстах шагах от себя. Тварь едва-едва не доставала головой до гостиницы. Ещё пара слитных движений… и одним ударом она повыбивает стекла, ставни… если стена устоит — это можно будет счесть чудом. Уж больно она огромная… почти в первый этаж высотой. И эту махину Мари смогла остановить… — А это не глупо? Она же может до нас достать. Не может? Я могу от воды оградить, но меня на долго не хватит.       Феррия вновь тронула лицо Мари, на этот раз подбородок и написала:       «Ринка».       Ринку удержать? Она и десяток элек то еле вывезла.       — Половину.       Феррия нахмурилась, а затем снова отвернулась и её губы зашевелились. Обернувшись, она написала:       «По сигналу».       — А сигнал то какой? — снова пальцы мазнули по её подбородку, смахивая новую порцию крови.       «Сожму плечо».       — Вы мне то крови оставьте, а то чем я колдовать буду? Сейчас, дайте подготовлюсь, — Мари вытянула из сапога слезу, а затем провела пальцем под носом. Крови почти не осталось. Как и на подбородке. Зато в ушных раковинах собрались маленькие не до конца застывшие сгустки, и Мари хватило их. Наклонившись, Мари аккуратно вывела алую руну воды на доске и прижала к ней слезу. — Я готова.       Ликры вокруг зашевелились, натягивая луки, рассредотачиваясь и распределяя запасы между собой. Их стрелы были разными. Какие-то с бутылочками вместо наконечника. К каким-то были привязаны верёвки. Какие-то подожгли. А те стрелы, что казались обычными, были покрыты зелёной мазью.       Ликры натянули тетиву, а затем на её плечо легла рука Феррии. Барьер взлетел мгновенно и от того, как легко он ей дался, Мари едва не упустила контроль.       На змею рухнул град из стрел. Дезориентированная магическим всплеском тварь попыталась скрыться под водой. Только вот Мари не дала ей этого сделать.       Маленькие баночки на наконечниках с хрустом разбивались о чешую, а выпущенные следом горящие стрелы заставили змею вспыхнуть, выводя её из себя. Тварь дёрнулась, делая резкие извилистые движения, попытавшись то ли прибить тех, кто нападал, то ли затушить огонь, но змея была ослеплена, оглушена, и потому двигалась глупо и замедленно. Стрелы с ядом отскакивали от поблёскивающих пластин, изредка дырявя её. Но их было очень много. Так много, что вскоре горела не только жижа из склянок, но и стрелы, создавая целый костёр. Тлели деревья, темнели и дымились изломанные доски тропы, подсыхала влажная земля, превращая берег болота в подожжённую уличную баню.       Ликры не выпускали лишь стрелы с верёвками — они остались лежать спутанными мотками на земле.       Змее потребовалось пара мгновений, чтобы понять: дело пахнет дымом. Извилисто перекатившись в последний раз, она рванула в сторону болота к низкому, но длинному барьеру Мари. Стукнувшись о водный поток парочку раз, ослабленная змея так и не смогла его пробить. У неё явно иссякали силы, а потому она медленно поползла в обход щиту, потираясь о него боками и заставляя огонь с шипением таять. Некоторые чушейки от воздействия жара чуть отсоединились и их снесло быстрым потоком водной стены, из-за чего и так нестабильное заклинание просело.       У Мари отчетливо помутнело в глазах. Запенился барьер, угрожая рухнуть вниз в любое мгновение, и в этот момент, разрезая воздух слабой вибрацией, сорвались в полёт стрелы с веревками. Змею медленно опутывало паутиной, но ей это не мешало, хотя движения замедлились ещё сильнее. Из скольжения по грязной, хлюпающей от воды земле, исчезла яростная мощь, постепенно пропитываясь вялостью — яд проник в кровь. И тварь поняла это, завибрировав. Многие ликры опустили луки и зажали уши ладонями, морщась — но Мари всё ещё не слышала. Да и было ей не до того: под носом опять потеплело.       — Всё, — тихо выдавила она, понимая, что её не услышат. Барьер опал, окатив змею, на которой начали тлеть верёвки, водой, и затушив яркие всполохи. Слеза вмялась в окровавленную доску тропы, осыпаясь пылью.       Марианн сложило пополам. К её коленям прижало Мииру, которая не отреагировала, потому что, кажется, отключилась. Ссах дернул учёную за плечи и откинул назад, взволнованно осматривая лицо. Пятна чешуек, обрамлявших его вески, двоились. Он вскинулся и открыл рот, — кончик его розового языка несколько раз показался смутным пятном из-за оскаленных клыков.       Феррия оторвала от неё Мииру и оба старших, подняв детей на руки, понесли их в гостевой дом.              

***

      Марианн опять нарвалась на строгий постельный. Ей разрешали лишь лежать и пить искрянку вёдрами. В деревне ликров «магическое истощение» лечили так же, как и в замке: травянистой настойкой. И хоть чувствовала Мари себя так, будто бы на неё приземлился флайвер, спать ей надоело.       «Сколько же можно отдыхать?! Такими темпами лень проест мне все кости, срастётся с внутренностями и я разучусь двигаться вообще».       — Да не вертись ты! — Марианн хлопнула по покрывалу, под которым елозил эльник, пытавшийся пристроить уши поудобнее. Округлая мордочка высунулась из-под одеяла и Ал раздражённо пискнул. — Не буду я тебе помогать. На покрывале спи.       А проблемы у него были серьёзные: одно ухо вздёрнулось и свисало совсем не с той стороны, где должно было. И вернуть его на место у эльника не получалось — мешалось одеяло.       — И не смотри на меня так! Я… — в голову Марианн прилетела подушка, обрывая слова.       — Хватит кричать! У меня уши болят! — пискнула Миира вдогонку. Лиса дёрнула одеяло вверх, прикрывая голову и не обращая внимание на то, что всё остальное тело от этого раскрылось. Ми, как и Мари, спала в тунике и штанах, поэтому не особо мёрзла. Тем более за окном с каждым днём становилось лишь теплее, испаряя влагу с земли и превращая воздух в загустевший от пара кисель.       Уши у обеих пострадали сильно. Оказалось, что змей, напавший на них, обладал ультразвуковой магической дрянью и именно это навредило их слуху. Было больно, неприятно, приходилось капать какую-то ядрёную смесь Феррии в уши, после которых в раковинах будто бы толпы насекомых спарринги устраивали, но в целом они легко отделались. Постепенно восстанавливающийся слух был малой платой за то, чтобы лежать сейчас на кровати, а не быть растворённой в желудке твари.       — Я когда к тебе рванула, дара не ощущала. И когда твои барьеры рухнули, кажется, тоже…, но там всё так быстро было… И после того, как оно начало реветь… У меня мозги из ушей вытекли и внутри от этого что-то лопнуло, — Миира поделилась своими ощущениями сразу, как убедилась, что Мари наконец начала, пусть и приглушённо, слышать.       Лиса так и не освободила соседнюю кровать, оставшись с Мари в одной комнате, — она то ли не хотела видеться с матерью, то ли ей нравилось лениво нежиться в тёплой кроватке. Ссах не возражал, учёная в этом вопросе права голоса не имела… поэтому Мари пришлось в прямом эфире просмотреть нравоучительную сценку «хочу в империю» и «потом поговорим», между Феррией и маленькой лисой.       — Куда ты так рвёшься? Ты же вроде Ворсеру помогаешь. Да и так… — Мари проглотила картинку коралловой лисы, жмущейся к юбке лекарки и с довольной улыбкой нежащейся под её мягкой рукой, и сказала совсем другое. — …деревню так любишь. Поступишь позже и только.       — Я хочу поехать с Кэр и Ворсом. Не одна? — Миира замолчала и уткнулась лицом в подушку, которую зажимала между коленок, сидя на своей кровати.       — А они-то этого хотят?       — Хотят, — ещё тише пробурчала лиса и Мари замяла разговор. Её это не касалось.       А продолжением сцены стало явление двойки куда-то запропастившихся после лесной прогулки детей.       — Выйди, — привычно показал клыки Ворсер, смотря Марианн в глаза. Магия… ну хоть «пустую» из скудного словарного запаса наружу не вытащил. Как же они надоели… Хотите секретничать: вытяните свою сестру в коридор за шкирку или подловите её позже. Сделайте хоть что-нибудь, а не бросайтесь жестами или приказами, показывающими, что она тут лишняя.       Мари с громким хлопком швырнула ликровский словарик, почти полностью выученный, на тумбу, но подняться не успела.       — Сам выйди! — рявкнула Миира и перепрыгнула на кровать Мари, сев ей прямо на руку.       Это ещё какого Зверя…       — Ми, давай поговорим. Пожалуйста, — Кэррия говорила тихо, спокойно, словно с неразумным ребенком.       — Не хочу! То, что вы называете разговорами, меня не устраивает. Я поеду.       — Ми…, но как же… Ворсер…? Вы же… — Кэррия запиналась и заикалась, пытаясь что-то спросить, но каждый раз взгляд смещался к Мари и слова застревали. Под конец охотница в немом раздражении дернула себя за ухо.       А вот рука Мари всё ещё покоилась под чужой попой, хозяйка которой явно использовала учёную как треклятый силовой барьер, способный срикошетить большинство общих секретов детей назад в них же. Забавно. Эти дети так оберегали групповые тайны, что Мари стало смешно. В их возрасте Гротэр не ценила доверие и без зазрения совести разбалтывала все секреты.       — Я. Поеду. Я хочу поехать! Это мое решение. Что хотите вы, решать вам.       А это точно та лиса, которая пару склянок назад уверяла, что они поедут втроём? Какой эльник её покусал?       — Ты всё понимаешь? — жалобно уточнила Кэр. — Хочешь остаться совершенно одна? Правда этого хочешь?       Марианн с подозрением покосилась на Аластера и наткнулась на такой же настороженный и полный сомнения взгляд. Он глянул на лису, а затем вновь на учёную и клацнул маленькими зубами.       — Я её не кусала! — зашипела Марианн.       — А я и не одна, я с Риан! — прозвучало одновременно. Но почему-то возглас Ми был проигнорирован, — все обернулись на Мари, которая продолжала следить за пантомимой эльника.       Зверек показал, что дескать, кусала и ещё как. Затем будто в припадке упал на кровать, подёргав ушами, а после и вовсе ломанулся к подножью кровати, спрыгнул и спрятался за ногами Кэррии изображая приступ страха.       От возмущения Мари глотала воздух, и сама того не понимая, выдернула придавленную руку и соскочила с кровати. Эту пантомиму Ала она поняла от начало и до конца.       — Что значит «бешеная»?! Что значит «заразная и ты меня боишься»? Совсем что ли в четырёх стенах головой тронулся?! — а на эту тираду рыжая зараза с такой жалостью взглянула на Мииру, что Марианн едва не захлебнулась словами.       — Да какого зверя?! — рявкнула Мари и шагнула к эльнику, но тут раздался тявкающий, громкий смех. Ворсер, вцепившись руками в живот и согнувшись, смеялся. Рядом, прикрыв губы ладошками и чуть отвернувшись, тряслась Кэррия. Миира тоже запоздало рассмеялась и Мари, растерявшись, крутила головой, пытаясь понять что произошло. Они же ругались, разве нет?       — А…, а я вам… Говорил… что с ней… Нельзя… — задыхаясь, сквозь всхлипы протянул Ворсер и свалился на пол, продолжая смеяться. А мимо него, гордо вздёрнув уши и чуть осклабившись, прошествовал эльник. Он мазнул по Мари хитрым взглядом, и та поняла, — он над ней просто издевался.       — …паяц, — шепнула Мари и, отвернувшись, подхватила с тумбы тетрадь с карандашом, чтобы выйти. Пусть обсуждают в уединении кто, куда, за кем и как плывет. А Мари и так всегда сама за себя.       Пройдя по коридору, Гротэр бухнулась на ступеньку посередине лестницы и откинулась назад, разглядывая стенку верхнего этажа, о которую люди с ростом Ссахейли легко могли удариться головой, спускаясь вниз.       Она одна. Одна. Не с детьми из замка или с детьми из этой деревни. За прошедшие декады те эмоции, которые тянули её назад в первый день побега, погасли. То, что раньше казалось важным… прекратило таковым быть. К примеру воспитанники. Мальчишка возраста Кэррии, которого Мари видела от силы с десяток раз не при самых приятных обстоятельствах. Или вечно сопливая соседка по комнате, имя которой Мари вновь забыла. Они лишь пожалели её парочку раз, став на фоне остальных людей из замка показателем тепла и доброты. И Бель. Девушка с веснушками по всему лицу. В коричневой форме…       А какой она была? Не такая активная, как Ми. Не совсем тихая и забитая, как другие слуги. Добрая? Общительная?       Марианн могла вспомнить некоторые из их разговоров в столовой. Как Бель помогала ей с вещами. Как заблестели её глаза при виде магии. То, как после попытки использовать руну, её скрутило на кровати. Ссору у стены. Каким было тело после избиения… Никаких чётких черт характера. Что Бель нравилось? Чего она так боялась? Почему продолжала садиться за столик к Мари и почему она отличалась от другим рабов: безликих, усталых, сломленных и тихих теней, а не людей.       Учёная не знала о Бель ничего. Совершенно. И поняла это только сейчас…       Марианн поморщилась. Она ненавидела попытки разобраться в собственных чувствах. Они выматывали сильнее недельного экспромта по созданию какого-либо заклинания. Сильнее отчётов перед начальством. Но сейчас всё равно было нечем заняться, да и надо было убрать эту тень из-за своей спины, чтобы дальше не возникло желание обернуться.       Она прощупала эту тему на контрасте с детьми лисов. Однозначно, ликры — не друзья. Мари спокойно общалась с ними — да, но не «дружила». И всё же их Гротэр узнала лучше, чем Бель.       Кэррия почти всегда строит из себя взрослую, ответственную и сильную. Пытается всё контролировать. Но Марианн видела её во время тренировок, когда младших не было рядом. Как ей нравилось играть в догонялки с ровесниками. С каким энтузиазмом она на спор взлетала на деревья и пыталась по ним перебраться от одной части площадки к другой. Как соревновалась в стрельбе на количество очков, и как холодел её взгляд, когда она стреляла лишь ради тренировки. И какой напряжённой она становится рядом с сестрой и сводным братом. Как она следила за ними, за их движениями, лишь изредка выходя из холодного транса, будто бы Кэр их телохранитель, а не ребёнок чуть более старшего возраста. Мари видела смирение или улыбку, когда её дёргали дети помладше, прося поиграть. Или видела охотницу, ползающую на коленках с ходящим из стороны в сторону хвостом, когда она на опушке находила нетронутый кустик с маленькими красными ягодками, похожими на капельки крови.       Или Миира. Её характер до сих пор кажется одним большим противоречием. Рвётся помочь всему и вся, но никогда не говорит о себе. Трусливая, но прикрывает собой от змеи, вместо того чтобы сбежать. Говорит, что изучает сплетни для Ворса. И тут же заявляет, что уплывет в империю. Говорит, что сделает это не одна, и тут же заявляет своим близким, что ей на них всё равно.       В Ми ясным и понятным было только одно: обожание ягод стоицила и всего, что из них готовилось. Ага, если бы плёнка на болоте, сваренная из этих же ягод жителями деревни, не была вонючей, Миира бы и её сожрала. А ещё Ми любила детей. Не взрослых, именно детей. С ними она могла общаться склянками напролёт. Со взрослыми лиса тоже была улыбчива и дружелюбна, но именно после общения с ними она капризно канючила, что устала, тут же переводя слова о своём состоянии в шутку.       Даже про Ворсера, с которым и парой то фраз не перекинулась, Мари знала гораздо больше. И что сирота, и что он учится у некой Заг, — слабой одарённой, варящей убойные яды. И что брать еду из рук Ворсера стоит только тогда, когда есть желание схлопотать как минимум отравление.       Сейчас, когда над Мари не висел топор тревоги, спугнутый клятвой Грэйс, внутри Гротэр стало значительно тише. Она симпатизировала деревенским детям, но не хотела к ним привязываться. Почему? И сама не знала. А вот Бель она жалела. За рабскую печать на спине. За побои. За то, что та осталась единственной слабо-тлеющей искрой в замке, переполненном призраками.       Марианн не ощущала ничего, что заставило бы прямо сейчас сорваться с места и броситься на помощь к Бель. Потому что рациональность и расчётливость взяли верх. Потому что привязанность притупилась.       Лицемерка.       «Потому что могу», — так, кажется, ей ответила Грэйс? Марианн не могла. Но… хотела…? А хочет ли сейчас? Конечно, Мари попробует сделать, что сможет. Но не больше.       Эгоистка.       Учёная потёрла лицо, пытаясь прогнать возникшее под кожей тянущее чувство.       И вздрогнула прикосновения чужой руки к плечу. Убрав руки, Мари обернулась.       — Ты плакала? — голос Кэррии был тише обычного. Охотница нависала над ней, словно скала, давя ненужным вниманием.       В темноте коридора за Кэр, на вершине лестницы, стоял Ворсер.       — Не… — Мари не успела головой мотнуть, как по коридору прогремел рык.       — Что? Плакала?! — дверь в комнату с грохотом распахнулась, врезавшись в стену и по коридору прогрохотала голыми пятками младшая лиса. Это у неё ступни металлические или сразу все кости гремят?       Ну и слух же у этих ушастых…       — Я не… — начала Мари снова, но Миира уже свалилась с лестницы, едва не выкинув старшую сестру за перила и схватила Марианн за плечи, выворачивая её сильнее и разглядывая лицо.       — Она не плакала! — с возмущением рявкнула Ми и, развернув уши, в упор уставилась на Кэррию, которая обеими руками вцепилась в перила и повисла на них, прогнувшись в спине.       — Как будто это плохо… — шепнула учёная, всё ещё удивляясь лисьему слуху.       — Что?       — Как будто плохо, что я не плакала, — пояснила Мари, не совсем понимая причину ажиотажа.       — Да ей просто кто-то набрешил, что слезы ведьмы на вкус почти как стоицил, вот она и мечтает их попробовать, вознося свои… — влез Ворсер, всё ещё стоящий наверху лестницы и скрестивший руки на груди.       — Ворс! — Миира взвилась и обернулась, вся встопорщившись. Даже пушистым хвостом Мари по лицу хлопнула.       — Что «Ворс»? Вот что я опять то?! Меньше в сказки стариков верить надо.       — Да какие сказки? Какой «съесть»?!       — Ну… платочком промокнуть, затем в рот его отжать. Зачем ценному ресурсу пропадать? Всё равно на кустах ни одной ягодки не осталось, вот и ищешь заме… — Миира взвилась в воздух. Гротэр подумала, что та научилась летать, но Ворсер оказался проворней. Он мгновенно заткнулся, развернулся и исчез в коридоре, куда через долю эльки промчалась и Ми.       Раздался грохот, задушенный ох: «Да что ты… Я же пошутил!» — сменившийся шипением, рычанием, визгом. А затем, после особенно громкого стука, по полу загрохотали ботинки Ворса и голые пятки Ми. Миг, и над головой Марианн пролетел мальчишка. Его ботинок упал на самый край ступеньки, соскользнул и оставшуюся часть лестницы он преодолел на заду. Раздался оглушительный скрежет: тормозил мальчишка хвостом из костных позвонков. Миира воспользовалась заминкой, почти схватив Ворсера за шкирку, но тот с положения сидя так рванул вперёд, будто только спринтами на короткие дистанции и промышлял. Миг — и с улицы раздаётся оглушительный крик:       — Извращённым любительницам ведьминых слёзок право голоса не давали!       Обуваться младшая лиса не стала — вылетела на улицу прямо с босыми пятками, оглушая всю округу яростным пыхтением и криком:       — Что б тебя гиары задрали, Ворсер!       — Миира! — а это уже приглушённые голоса старших ликров, которые звучали больше насмешливо, чем строго.       Крики и гомон разговоров с редкими взрывами смеха отдалялись. В гостевом доме осталось двое: оглушённая Мари, оставшаяся сидеть на лестнице, и беззвучно трясущаяся от смеха Кэррия, плюхнувшаяся с ней рядом. Лишь чёткая светлая полоска на тёмных досках лестницы, оставленная острым концом Ворсерова хвоста, напоминала о случившимся бедламе.