Новая жизнь

Эстер поёжилась, плотнее закутываясь в плащ – как бы она ни старалась поддерживать костёр, он ни черта не грел. Ночной ветер неистовствал и задувал пламя, заставляя волшебницу обречённо вздыхать и снова произносить заклинание, чтобы вернуть источник тепла. Согреть её объятиями было некому, поэтому приходилось справляться самостоятельно и полагаться на тряпьё и свою магию. Желудок заурчал от голода, и полуэльфийка огляделась в поисках Астариона, который вскоре должен был вернуться с охоты и обеспечить её ужином. Она посмотрела на сиротливо валяющийся рядом рюкзак с припасами и тут же отвернулась, борясь с желанием выхватить из него яблоко, ведь и так осталось мало. Смотреть на них было уже тошно, однако голод разыгрывался в самое неподходящее время. Обидно было привыкать к лишениям снова: запасы провизии постепенно иссякали, медленно, но верно худел кошель с монетами, в пути изнашивалась одежда. Дорогие платья приходилось беречь, чтобы оставить себе возможность выручить за них золотые у попадающихся в пути торговцев. Не то, чтобы они с Астарионом сорили деньгами и Эстер привыкла к роскоши, но комфорт стоил дорого: уютная комната в ночлежке, миска горячего супа на ужин – всё это облегчало карман. Слава об их подвигах распространилась не настолько далеко, чтобы всюду их чествовали и осыпали бесплатными благами – дело это небыстрое, пока барды сочинят свои баллады и разнесут их по тавернам Побережья Мечей… Кроме того, полуэльфийка не оставляла своих исследовательских изысканий, тратя накопления на покупку новых фолиантов и свитков – что ж, правы были те, кто говорил, что волшебники ведомы своими амбициями. Гейл заразил её тягой к знаниям, а с ростом способностей и желанием отыскать для возлюбленного лекарство Эстер стало хотеться большего – не могущества уровня Эльминстера, конечно, но возможности познать тайны Плетения, которые пока были ей недоступны. Псионические способности, дарованные личинкой, позволяли ей легко впитывать и усваивать информацию, вкупе с наставничеством архимага превратив её из неумёхи, на которой был лишь отпечаток магии от эльфийских предков, в способную волшебницу – но теперь, избавившись от заражения, Эстер топталась на месте и это удручало её. Углубление в изучение магии и познание окружающего мира стало тем немногим, что держало волшебницу на плаву, пока в отношениях с Астарионом неумолимо наступала зима. Эстер думала, что достаточно доверяет ему, но в тот день, захлёбываясь слезами в его руках, так и не смогла выдавить из себя слова и вылить на него все чувства и тревоги, что пожирали изнутри. Лишь поймала, прежде чем он растворился в ночи в поисках крови, и прижалась к его спине, выражая пронзительную нежность. «Прошу, не закрывайся от меня, не истязай холодом. Не покидай меня» - хотелось прошептать в попытке разрушить барьеры. Но она промолчала. Астарион исчез дымкой во мраке, перед этим сбивчиво коснувшись обвивающих его тёплых рук. И тогда сердце, в котором было столько любви и невысказанных надежд, покрылось шипами. Эстер начала возводить собственные стены, за которыми спряталась от того, что не могла вынести. Их отбросило к самому началу. Последние недели они просто сосуществовали друг с другом: делили кров, ужины, бокалы вина, иногда заводили ничего не значащие разговоры, не решаясь обсудить, что же с ними стало. Эстер всё ещё чувствовала всепоглощающую тоску по Астариону, который оставался рядом, но мыслями был не с ней, однако заперла эти чувства на замок, почти привыкнув к молчанию. Она вновь задумывалась, ощущал ли к ней эльф сейчас хоть что-то, и были ли его прошлые чувства к ней настоящими или же то была уязвимость сознания, слабость, вызванная паразитом, и после победы над Мозгом Астарион стал тем, кем он есть – вампиром, который не способен испытывать привязанность по природе своей? У волшебницы проскальзывали мысли о том, чтобы пойти дальше и найти способ подарить ему не только радость нахождения под солнцем, но и лекарство от вампиризма. Вот только нужно ли ему было это исцеление на самом деле? И готова ли была она положить на это свои годы жизни, которых, в сравнении с его вампирическим бессмертием и долголетием эльфов, было ничтожно мало? В любом случае – размышляла полуэльфийка – разделяться было крайне недальновидным решением. Не сейчас, когда до Аткатлы оставалось совсем немного. В столице Амна, где колдовство под запретом, Эстер без него просто не выживет, даже если будет полагаться на свой опыт прошлой жизни. - Бу, - отвлёкшись на тяжёлые думы, полуэльфийка не заметила появления эльфа, который по старой привычке выскочил из темноты, как чёрт из табакерки. Эстер подскочила на месте, едва не вскрикнув. Костёр снова потух. - Адова сера! – волшебница ругнулась, бросив недовольный взгляд туда, где сверкали красные глаза. Невольно вспомнилось нападение отродий в пещерах, и на миг подумалось, что Астарион мог прямо сейчас броситься на неё и выжать досуха. Насколько же она перестала ему доверять? - Ignis, - небрежно бросил он, и огонь осветил спутника, держащего в руках окровавленную маленькую тушку, - этого хватит? - Да, спасибо, - угомонила полуэльфийка мимолётный порыв страха и приняла «подарок», тут же занявшись готовкой ужина, - а ты? - Я уже поужинал. Не нужно, - отверг Астарион неозвученное напрямую предложение поделиться кровью. Она тихо вздохнула с облегчением – значит, сегодня без клыков в шее – и лёгкой тоской. Ведь этой ночью эльф больше не прикоснётся к ней. *** - Тьфу, и никаких тебе улочек, вымощенных золотом! – бухтела волшебница, усаживаясь на скрипучую койку, - так и знала, что это всё враки. - Я разочарован не меньше твоего, дорогая, - ответил Астарион, поправляя нагрудник. Конечно, он совершенно не расстроился, но не мог не потешаться над наивными ожиданиями спутницы. Она была очаровательна в своём недовольстве. Столица поразила полуэльфийку – по большей части неприятно. Аткатла была красива и величественна, однако погрязла в пороке. Астариону невероятно шёл этот флёр заговоров и интриг – он был в этом городе словно рыба в воде, а вот Эстер чувствовала себя без магии как без рук, периодически нервно касаясь рукояти кинжала в кармане. Она хотела хоть одним глазком взглянуть на Амн – и, пожалуй, уже насмотрелась. Однако, в столице её держала нужда в золоте и возможность достать за него редкие вещицы. Пополнить скромную «казну» мог только пронырливый плут, для которого здесь легко найдётся работёнка, волшебнице же оставалось только сбывать остатки их пожитков, днями прогуливаясь по рынку, а ночами запираясь на засов в комнатушке таверны. - Я завтра снова собираюсь на рынок, - поведала она, - и загляну в храм Латандера. Сомнительная затея, но, может, узнаю что-нибудь полезное. - Только не упоминай при местных жрецах булаву, дорогая, - прокомментировал эльф, заканчивая свои приготовления, - боюсь, им это не очень понравится. Полуэльфийка сконфузилась, вспомнив, как они умыкнули легендарную «Кровь Латандера» из яслей гитьянки. И как Астарион в процессе сего безобразного акта воровства превратился в кучку пепла… - Ни за что в жизни, - ответила она, в душе радуясь, что оружие осталось у Шэдоухарт. Носить с собой реликвию, которая могла навредить вампиру и из-за которой ей могли начистить морду жрецы, уж точно не хотелось. И не продашь ведь – запас натыренных в странствиях серебряных вилок и ложек в этом плане был куда надёжнее. - Ну, я пошёл. - Ты вернёшься к рассвету? - Конечно, как и всегда. Не скучай без меня, - попрощался Астарион…и добавил, - милая супруга. Дверь громко ударилась о косяк, и где-то за этим звуком потерялся грохот сердца, рухнувшего куда-то в пятки. Он назвал её этим странным словом уже во второй раз. Эстер забралась в койку и накрылась одеялом. Стук в груди никак не унимался. Когда они прибыли в город, обнаружилось ещё одно неприятное открытие – помимо разбоя и разврата здесь процветало ещё и рабство. Во время прогулки после заката они забрели не в тот район – и незнание тут же наказало их выплывшим из-за угла подозрительным типом, предложившим выкупить у Астариона «хорошенькую рабыню». - Нет-нет, - притворно растерялся эльф, в это время аккуратно выуживая из-за пояса кинжал, - Эта леди – моя супруга. Советую культурно отойти в сторонку, пока я не вспорол тебе рот от уха до уха. Этого оказалось достаточно, чтобы незадачливый «покупатель» ретировался. Волшебница округлила глаза по двум причинам сразу: от того, что они только что чуть не попали в опасную ситуацию, едва оказавшись в Аткатле, и того, как Астарион назвал её. С тех пор чужеродное для неё слово не шло из головы. Эстер смаковала в воспоминаниях этот момент, пока эльфа не было рядом – думать об этом при нём почему-то было стыдно. «Леди Анкунин…звучит красиво» Эстер прижала ладони к раскалённым от смущения щекам, чтобы привести себя в чувство. Не стоило позволять себе уплывать в розовые грёзы – этому никогда не быть. Астарион брякнул первое попавшееся слово для убедительности, чтобы её не утащили в подворотню в первую же минуту, не более. Но всё же надежда, что не всё потеряно, не прекращала терзать сердце. *** Астарион устроился на крыше, подставив лицо ласкающему прикосновению прохладного ветерка и свету луны. До рассвета ещё оставалось пару часов. Здесь даже воздух был будто по-особенному лёгким, в отличие от Врат Балдура, где ночная тьма плотным кольцом сжималась вокруг шеи, и всё напоминало о том, кем он был. Вдали от этого чёртового города, где его душили воспоминания, было невероятно хорошо. Эльф задумался о том, что можно было бы осесть здесь, затесаться в местную гильдию – для него явно найдётся место и сотни возможностей для пропитания. Никому не было дела до его вампиризма, если смертоносные клыки использовались для устранения неугодных – главное проворачивать дела в тени и не привлекать внимания латандеристов. Это было хорошим шансом, чтобы разорвать тонкую нить, связывающую его с Эстер – волшебница не сможет жить во враждебной для неё среде без возможности зарываться носом в магические книжки и рано или поздно сбежит, наконец оставив его утопать в тёмных закоулках. Это был простой план: однажды не вернуться к рассвету, чтобы она встретила утро в одиночестве и поняла абсолютно всё: что он настолько мерзок, что предал даже её – единственное существо, которому был готов прикрыть спину не ради выгоды или того, чтобы самому позже вонзить туда нож, а чтобы защитить. Но что-то из раза в раз заставляло его входить в их каморку в таверне, пока не успело взойти солнце, садиться рядом и желать доброго утра. Хоть с ним рядом с ним оно уже давно не было добрым. Мыслить о том, чтобы сломать её, было куда легче, чем осуществлять это на практике. Астарион не мог отделаться от чувства вины за свою холодность и временами он сам ощущал, как чертовски тоскует по её ласке, по спокойствию, окутывающему словно мягкое одеяло, стоило только оказаться в кольце её рук. Личинка что-то навсегда сломала в нём, встряв заклинившей шестерёнкой в давно отлаженном механизме, а Эстер окончательно пошатнула всю эту конструкцию, и теперь он просто не сможет стать прежним, как бы ни старался. Она стала путеводной звездой отряда, направляя их всех на дорогу перемен – и рядом с ней даже Астарион ощущал проблески желания становиться лучше вопреки своей природе, словно сами боги спустя столетия откликнулись на его мольбы, но послали не лёгкое избавление, а шанс искупить свои грехи. Любви было мало, чтобы перекроить гнусный характер и кровожадные порывы – для этого в жизни Астариона должно произойти нечто переломное, стоящее усилий по достижению баланса между добром и злом. Пока Эстер с ним, оставалась надежда, что этот момент когда-нибудь настанет и свет не погаснет для него навсегда. Полуэльфийка придавала столь неблагодарной работе хоть какой-то смысл, уйдёт она – и что останется? Уж он-то точно не пойдёт обивать порог башни Гейла с просьбами найти для него могущественное заклинание или скитаться по всему Фаэруну в поисках ключа к исцелению, не станет благородным рыцарем в ослепительно сияющих доспехах, снимающим котят с деревьев – а полностью окунётся в свою садистскую природу ночного зверя без сковывающих цепей воли хозяина. И ведь наивная волшебница не знала, каким он на самом деле был до обращения – Астарион так и не рассказал ей всю правду о своём прошлом. Услышь она хотя бы малость о его деяниях, то наверняка первая бы вонзила ему в грудь кол или сдала гурцам на растерзание. Да, полуэльфийка, хоть и открыто осуждала его за жестокость и глумление над слабыми, но не прогнала из группы, прощала манипуляции и враньё - и сама, в целом, порой руководствовалась сомнительной моралью с собственным пониманием добра, но всё же по сути своей была светлым созданием. И знание, что это не проклятие вампиризма исказило его личность, а он всегда был форменной гнусью, которая при других обстоятельствах не моргнув глазом отправила бы юную бродяжку на прокорм Касадору, причинило бы Эстер ещё большую боль. От прежней личности избалованного магистрата, грезящего о бессмертии, мало что осталось – его прошлая жизнь лежала горсткой стылой земли на кладбище, а желанная вечность обернулась адскими муками. Но если бы Эстер знала, говорила ли бы она так уверенно, что Астарион заслуживает шанса на искупление? Касадор периодически появлялся в воспоминаниях и снах, будто живой, и это тоже вносило сумятицу в чувства. - Столько носиться с мясом. Как недостойно, - говорил он, - Я так много вложил в тебя – и всё впустую. Бывший хозяин вкрадчиво шептал на ухо, что Астариону никогда не стать большим, чем его создание. Что полуэльфийка не заменит ему семью – ха, бывший хозяин извратил для него понимание этого слова, - что он не сможет дать ей ничего, кроме страданий, и навсегда останется для неё не более, чем трясущимся щенком. И Астарион начинал верить, что это правда. И проще было поддаться искушению и оставить её, чем пытаться что-то менять. Он едва успел добраться до таверны, прежде чем первый луч солнца упадёт на землю. Эстер всё ещё спала, завернутая в кокон из одеял. Астарион бросил на пол кошель с монетами и тихонько присел подле неё, стараясь не разбудить скрипом. Ему всегда нравилось наблюдать за её беззащитным видом во время сна. За время совместных странствий полуэльфийка превратилась из кусачего дикого зверька, спящего под деревом поодаль от остальных, в мирно сопящего домашнего котёнка. Ещё в лагере он заметил эту забавную метаморфозу, когда в тёплые ночи она стала растягиваться на спальном мешке, раскидывая руки и ноги во все стороны и задевая дремлющую рядом Шэдоухарт. Ему захотелось прикоснуться к ней. Удивлённый столь сентиментальным порывом, эльф осторожно дотронулся до лица Эстер, кончиками пальцев невесомо обводя контуры светлых пятен на её коже. Рассыпанные по щекам веснушки и контрастные пятна выдавали в ней принадлежность к миру людей – в противовес его эльфийским чертам без единого изъяна. Но эта неидеальность нисколько не портила её. Порой Астариона серьёзно огорчала мысль, что всего через какую-то сотню лет это прекрасное лицо рассекут морщины, в то время как его облик останется неизменным. Шанс подарить ей бессмертие он уже упустил. - Хм, - волшебница поморщилась, будто от щекотки, и открыла глаза. Астарион тут же убрал руку, пока не заметила. Остатки уходящего сна туманили взор, и Эстер улыбнулась тепло и нежно, скользнув взглядом по его лицу – она всегда так делала раньше, когда он возвращался. В груди неприятно защемило - эти сияющие глаза порой словно шевелили в нём жалкие ростки человечности. - Доброе утро, - сказал эльф, и «неприятно» переросло в горестное, гадливое чувство сожаления, когда полуэльфийка окончательно пробудилась, и её взгляд заметно похолодел под надетой маской безразличия. Вот ещё одно последствие его действий - рядом с ним волшебница вернулась к давно забытому стремлению маскировать свою боль. - Доброе, - кратко ответила она, выбираясь из-под одеяла. – Я сильно проспала, да? - Всё в порядке, дорогая, рассвет только наступил. Тебе некуда спешить. Но в последнее время она всегда спешила, чтобы не оставаться наедине надолго. - Я хотела успеть в храм с первыми лучами, - посетовала волшебница и принялась собираться, - Говорят, у них красивые утренние церемонии. Вампир пожал плечами, не разделяя её интереса к жреческим ритуалам. Полуэльфийка отошла в дальний угол, на ходу сбрасывая с себя одежду, чтобы сменить её на неприметное платье, и отвернулась от Астариона. Времена, когда она уверенно представала перед ним обнажённой, были так далеки – и всё же эльф не отказал себе в удовольствии полюбоваться её изгибами. Без огня страсти в глазах, как на изящную статую. Эстер вожделели многие – даже сама дьяволица Мизора, но она отказала всем соблазнам, чтобы только его запах отпечатался на её коже. Не прикасаться к ней так долго, не желать её было преступлением, но он ничего не мог поделать с собой. Скрыв наготу за тканью, она оглянулась – и смутилась, что он смотрит, но одёрнула себя: - Ну, я пойду. Увидимся вечером. Отдыхай. Настала его очередь остаться в одиночестве в комнате без света. Отступившие после возвращения мысли накатили лавиной. Астарион прикрыл лицо ладонями. Лучше бы ей никогда не узнать, о чём он думает каждую чёртову ночь.