breathe in the dawn

      «Я умею быть абсолютно счастливым наедине с собой. Да кто же не был бы счастлив, владея свободой, книгами, цветами и луной?»

      В кабинете сидели двое. Вокруг царила томная, выжидательная тишина, нарушаемая скрежетом шариковой ручки, бегающей по поверхности бумаги быстрыми отточенными движениями. Поглощенное сумерками мрачное помещение освещала лишь лампа на большом письменным столе из красного дерева, за которым расположился сосредоточенный на своих документах пожилой мужчина на вид лет пятидесяти. Ровная спина, холодный взор, привычно нахмуренные брови и зажатый в глазной впадине монокль говорили о нем как о человеке эксцентричном, приверженцем старых нравов, скорее подходящего под описание богатого чиновника прошлого, но никак не двадцать первого века. Своего сидящего напротив собеседника — если его можно так назвать, учитывая, что они еще не обмолвились ни словом — тот будто не замечал, продолжая лист за листом усердно выводить размашистую подпись.       — Не хочу и думать о цели вашего неожиданного визита. Зачем бы вы ни пожаловали, молодой человек, вы зря потратите и свое и мое время, — не отрываясь от работы, прервал он затянувшееся молчание.       — Вынужден с вами не согласиться. Вы мыслите слишком категорично и весьма опрометчиво. Сходу отметаете мое еще даже не озвученное предложение. А ведь мне советовали вас как разумного и рассудительного специалиста, готового к любым взаимовыгодным соглашениям, — с хитрым прищуром ответил второй.       — Ваши советчики не ошиблись, потому я и не желаю иметь никаких общих дел с тем, кто заявился сюда, настоял на встрече в такое позднее время и отказывается даже представиться. Здесь это не является приемлемым. Кем бы вы ни были, правила распространяются на всех одинаково. Так что либо представьтесь, либо покиньте мой кабинет.       — Не все в этом мире должно придаваться огласке, мистер Хэндл. Несмотря на ваше поспешное заявление, думаю, вы и сами прекрасно догадываетесь о сути моего сюда приезда, как и о таких очевидных вещах, как должная анонимность.       — Вы не за того меня принимаете. Я не веду переговоров с самонадеянными богатеями, думающих что им в мире все позволено и каждый обязан им потакать. Это честная, порядочная организация и я, как ее руководитель обязан поддерживать чистоту ее статуса. Какую бы сумму вы мне ни предложили, будьте уверены в моем отказе. Здесь вам не подпольный притон, — сурово отрезал мужчина за столом.       — Не вам говорить о чистоте, Арчибальд. Ваши благородные описания не соответствуют действительности. Стены это здания давно прогнили изнутри и сколько их белой краской не покрывай, факт их порочности вам скрыть никогда не удастся, — самым спокойным тоном вымолвил оппонент, будто обсуждали они какой-то пустяк. — Я прибыл сюда не для того, чтобы всунуть вам мешок с крупными купюрами в надежде, что вы сделаете, как я попрошу. Так поступают только те, кто думает своим толстым кошельком, а не мозгами. И меня обижают ваши намеки на мое намерение осквернить этот… кхм… так уж и быть, образец добродетели. Можете быть уверены, я пришел к вам с самыми честными и главное законными помыслами, — на этих словах он положил на поверхность стола синюю папку, которую все это время держал в руках и пододвинул поближе к мистеру Хэнделу.       Шариковая дорогая ручка мгновенно остановилась, стоило ее владельцу кинуть осторожный, заинтригованный исподлобья взгляд на тонкий предмет у себя под носом. Выпрямившись и хмуро посмотрев на своего вынужденного визави, он поправил окуляр, взял папку и начал сосредоточенно вчитываться в ее содержимое. По мере изучения глубокая морщина между его бровями постепенно разглаживалась, а прежде каменное лицо исказило еле уловимое удивление.       — Не припомню, чтобы раньше судья Боуман действовала через посредников. Я знаю эту женщину уже много лет и раньше сомнений в ее решениях у меня не возникало. А это заключение не вызывает у меня никакого доверия, только сплошные вопросы.       — Понимаю, вас смущает непривычный порядок и указанные условия, но все до единой проставленные подписи и печать доказывают подлинность проведенной экспертизы.       — Я могу лично позвонить каждому, кто ее проводил, — твердо поставил он палец прямо на расписные строчки. — И я это обязательно сделаю, дабы убедиться в легитимности дела. Я не собираюсь расточать труд своего персонала на тех, кто вам не угодил.       — Я в этом и не сомневаюсь, — голосом преисполненным уверенности произнес второй, довольно искривив уголок рта. — Арчибальд, давайте начистоту. Что бы вы ни предприняли - пойти против заключения вы не сможете. Как насчёт того, чтобы не тратить разговор на пустые угрозы и подозрения, а сразу приступить к делу?       — Вы не оставляете мне выбора, — обреченно пробурчал тот, оставляя свою подпись на исписанном листе.       — Что ж, тогда обсудим детали?

***

In my room — Chance Peña

      По утверждению психологов получать положительные эмоции — заложенная в людях необходимость, что открывает пути к познанию всеобъятности жизни и ее хоть какого-то смысла. Якобы только через улыбку, неважно — счастливую, глупую, сумасшедшую или даже насильно вырванную из пострадавшей души — мы по-настоящему способны ценить эту самую жизнь и преодолевать все преподнесенные ею испытания.       Жить сразу станет легче, говорили они… Звучит, как приговор, не правда ли? Что-то вроде — улыбайся до потери пульса или умри.       Объяснение этому всего навсего кроется в нашей биологии, а именно в таких важных гормонах, как дофамин и серотонин, отвечающих за хорошее настроение и недостаток которых часто приводит к подавленному и депрессивному состоянию. В общем, и так понятно, что у большинства людей они в дефиците. Трудно скакать по радуге на единороге в несменяющейся рабочей или учебной рутине, загруженности, череде бытовых и семейных проблем, пробираться сквозь рой назойливых негативных мыслей и при этом еще пытаться отводить время под личные желания и попытки самореализации. В конечном итоге сам не замечаешь как начинаешь жить по шаблону, а все возможные радости и отчаянные усилия их испытать сводятся к невзрачному нулю.       Исключением же из столь прискорбной парадигмы являются лишь те самые дни, что по мнению этих самых несчастных как глоток свежего воздуха дают возможность выползти из изнемогающей цикличности будней и не сойти с ума. Ну или просто выспаться. Выходные или же праздники в людском сознании ознаменованы той самой долгожданной сменой черной полосы на белую, когда можно на время закинуть все заботы с тревогами в отсроченную яму и отдаться всеобщей эйфории.       В Британии поддерживать культурные традиции любили больше всего. И отдыхать тоже. Здесь даже на пустом месте придумали некие Банковские дни, приходящиеся на два понедельника в мае и два в августе, сопровождавшиеся народными гуляниями, разнообразными фиестами и карнавалами. Вообще местные жители в определенные события считали своим национальным долгом обязательно выйти и заполнить собой улицы, да так, чтобы асфальта не было видно. Особенно, если в королевской семье отгремит очередная громкая свадьба или появится на свет пятый или пятидесятый в очереди наследник на престол.       Как и везде, еще англичане до одурения обожали Рождество. Праздник, когда все удивительным образом начинают массово предвещать во влажном, пропитанном смогом воздухе приближающееся волшебство, развешивать на все, что плохо стоит или лежит миллионы мигающих гирлянд, способных вызывать эпилептические припадки у всей округи, а также дурить детей хохочущим стариком, сотни экземпляров которого начинают бродить по улицам и торговым центрам, где каждый просто обязан простоять десяток очередей и оставить больше половины своей зарплаты.       Думаю, и так ясно, что человеком-праздником и душой любой компании меня назвать язык не повернется. Может дело в моем мировоззрении, а может после пережитого у меня и вовсе стерлись какие-либо грани такого понятия как искреннее счастье и умение его ощущать, но общественной любви к торжествам и их красочности я действительно не разделяла. Жизнь затворника глубоко пустила в меня свои корни и отказывалась отпускать, да мне и не сильно хотелось. Я совсем не видела большой разницы, стоило на календаре засветиться новой, помеченной красным дате, так как я не была заложником плотного расписания и обывательских режимов.       Вот и Рождество последние годы всегда проходило как-то мимо меня. Мне не важно было наряжать елку, не нужно было покупать сотни подарков для близких, организовывать семейный ужин, украшать красными носками с омелой всю квартиру и просто придерживаться прочих бессмысленных традиций. А всяческие попытки Эллиа, Зака или Евы вселить в меня дух великого праздника всегда заканчивались плачевно, а именно закрытой перед их носами с грохотом дверью. Моим ежегодным максимумом было съесть тонну мороженого, плотно позакрывать все шторы, чтобы не видеть извергавшееся салютами небо и поход в бар для поиска компании на ночь.       И я бы благополучно пропустила и предыдущее, если бы не скалящаяся во все тридцать два зуба девушка на кассе в магазине, что видимо не могла не прокричать мне в лицо о приближающемся «чудесном» событии. Помню, как осунулось от удивления ее лицо, стоило мне лениво поставить перед ней одну бутылку вина и всерьез спросить у нее что за праздник. После того, как она с трудом осознала, что я действительно не шучу и с непониманием ответила, я даже обрадовалась. Нет, правда, ведь это стало отличным поводом вернуться и равнодушно поставить перед ней еще и две таких же бутылки.       Этот момент был как раз одним из тех случаев, когда тебе навязчиво напоминают о том, о чем бы тебе хотелось, чтобы не напоминали. Ведь то, что ты так усиленно когда-то вытеснял из сердца снова невольно начинает крутиться в мыслях, словно противно жужжащая над ухом муха. И сколько не отмахивайся, она все равно будет медленно разрушать остатки твоих некогда прекрасных воспоминаний о спокойствии и тишине.       И зачем я только заглянула в паспорт…       Всю комнату заливало теплыми солнечными лучами. С мокрых волос падали холодные капли, разбиваясь о паркет и оставляя на нем мелкие лужицы. Где-то сбоку доносились ворчащие звуки собаки, грызущей новую, принесенную со вчерашней прогулки палку. Я стояла в одном лишь махровом полотенце и, оперевшись ладонями о деревянную кухонную столешницу, скучающе гипнотизировала воду в кипящем чайнике. И на душе не было той приятной легкости и пустоты, что сопровождали меня на этом самом месте, в это самое время все последние дни. Несмотря на прекрасную погоду, знаменующую приближение лета, внутри меня низвергался ледяной ливень, растекаясь в крови мрачным настроением.       Игнорировать все эти общественные условности раньше мне всегда давалось легко — достаточно запереться у себя в квартире, не высовываться и просто пережидать, когда они закончатся и можно будет без страха, что тебя задавят выходить на улицу и не лицезреть запыхавшиеся веселые рожи. Но если изолироваться от внешнего мира не составляет большого труда, то сбежать от внутреннего уже не получится. Оказывается, худшим днем в году является вовсе не Рождество, Новый Год или какой нибудь тупой День Святого Валентина, а твой персональный. Да-да, тот самый. И будь у меня шанс я с превеликим удовольствием вычеркнула бы его из календаря.       Впервые с момента моего возвращения я позволила себе придаться сильнейшей тоске по девушке, которой некогда притворялась. Которая даже не знала, когда она появилась на свет и даже не задумывалась над этим. А что касаемо меня настоящей… зачем отмечать свое рождение, когда ты мертва? В моем случае было так: если наступило лето — значит можно смело прибавлять себе один год.       И нет, у меня не имелось никаких травм из детства, где однажды никто не пришел на мой праздник или забыл про него. Оно у меня было замечательным. Когда-то у меня были и торт со свечами, и подарки, и любимые люди рядом. Просто под гнетом лет и моего взросления это все резко потеряло в моих глазах всякую ценность и значимость. Мир потускнел, а вместе с ним и отголоски яркого детства. Оттого при пробуждении меня сразу накрыла легкая тревожность — от осознания, что мне придется прожить этот день и я буду помнить о нем.       Вздохнув поглубже и сбросив с себя груз всех тяжелых мыслей, выпрямилась и пообещала себе не зацикливаться на отрицательных чувствах. Их в моей жизни сейчас и так хватало. В оправдание своему занудству скажу: вечером у меня планировалась грандиозная вечеринка. Можно даже сказать настоящая серотониновая бомба. Из приглашенных: экзистенциальный кризис, английская вариация великой депрессии и одна, нет, две бутылки текилы. Белая горячка тоже обещала подойти.       На праздники можно! Тем более на свой личный — тут даже нужно. Да больше никто и не согласился.       — Ну не смотри на меня так, — кинула я на оторвавшееся от своей палки животное угрюмый взгляд.       Всякий раз, чтобы я дала ей ее любимое печенье, а такое повторялось по двадцать раз на дню, она садилась мне в ноги и выжидающе замирала, вперив в меня свои полные мольбы бездонные глаза. Причем смотрели так жалобно и по человечьи, что противостоять этому было просто невозможно, сколько не сопротивляйся.        — Вымогательница, — достав пакет, купленный вчера в зоомагазине, я бросила ей пару штук, которые она как всегда ловко пропустила мимо пасти.       Луна, она же «сугроб на ножках», «Цербер, сбежавший со мной из замерзшего ада», «шерстяное облако», «пылесборник», «полярный медведь» и почему-то «ошибка природы», коей ее недавно окрестил один засранец, жадно хрустела полученным лакомством, пока я, сняв полотенце и промокнув им влажные волосы, последовала в спальню. Открыв шкаф, прошлась глазами по полупустым полкам с одеждой, большая часть которой все еще покоилась в чемодане. И удивительным образом именно та, которую меня заставила взять с собой Ева. Не раздумывая взяла первый попавшийся спортивный комплект: легинсы с обтягивающей футболкой — как раз по случаю — полностью черные — и быстро нацепила их на себя.       Высушив волосы и наспех заплетя их в длинную косу, посмотрела на приобретенную на днях книгу, оставленную на тумбочке у кровати. Название у нее было поистине шикарным: «Кругом одни идиоты. Если вам так кажется, возможно, вам не кажется».       Оптимисты говорят: что бы в вашей жизни не происходило — все к лучшему. Раньше, встреть я такого человека, я бы разгромила его в пух и прах, на собственном примере доказывая, что большей чуши и не придумаешь. Хотя чего таить — сейчас мое мнение мало в чем-то поменялось. Но после недавнего резкого, стовосьмидесятиградусного поворота, произошедшего со мной и мною же предпринятым неделю назад, мне отчаянно хотелось верить в эту самую чушь. Получалось плохо. Но я продолжала пытаться. Потому, вопреки внутренним страхам и сомнениям перед неизвестностью, я решила не идти на попятную, а плыть согласно течению. В конце концов, глупо бояться перемен, задыхаясь на дне океана.       Не стану отрицать. Да и не смогу. Уехав из дома, разорвав красные нити, прочно связывающих меня с прошлым именем и прожитыми под ним годами, я действительно ощутила ту еще бледную искру, поселившуюся где-то глубоко в сердце, что загорелась от пропитанного морским бризом воздуха, вытеснявшего из моих легких всю загнивающую в них лондонскую пыль. Он словно являлся катализатором к осмыслению той самой свободы, которой мне так не хватало в запутанном клубке из иллюзий и тонны пустых убеждений. Здесь я не чувствовала на своих плечах груза всей той кровавой грязи, смрад от которой никогда меня не покинет. Не было той тяжести от возводимых вокруг себя высоких стен, что служили мне слепым утешением. Но как бы я ни вкушала и ни стремилась к собственным надеждам, я понимала, что рано или поздно мне придется вернуться и наконец столкнуться лицом к лицу с тем, чему я предпочитала не противостоять, а поддаваться.       Так я постепенно продолжала привносить в свою жизнь хоть и мелкие, но изменения. И начала я почему-то с покупки книги по психологии общения, которые прежде всегда обходила стороной. Здесь, в социуме, мне пришлось заново учиться вежливо общаться с людьми, ведь мне очень доходчиво намекали на то, что делать я этого совершенно не умею. Вот только стоило мне прочитать начальные три страницы, сразу захотелось выкинуть ее в окно. Как только я узнала, что написал ее шведский автор, все самые негативные и предвзятые выводы образовались сами собой, и я отшвырнула ее подальше, решив, что для начала трех страниц будет вполне достаточно. В чем я и убедилась окончательно — для меня шведы отныне нация прокаженных. Тем более их общества, увы, и так сейчас было слишком много в моей жизни. Если я еще и книги читать их начну, можно быть уверенным, что нервный тик в придачу с другим пакетом расстройств мне обеспечены.       Злостно кинув несчастную книгу вглубь ящика тумбочки, который могу поклясться, вряд ли теперь когда-нибудь открою, скрестила руки на груди и задумалась. В сознании зависло острое недоумение от того самого странного чувства, когда ты что-то забыл, но не помнишь о чем. И пока я усиленно металась от одного предположения к другому, до обоняния вдруг донесся легкий запах гари, врезаясь в голову дурным осознанием. За секунду добежав до кухни под своевременный лай собаки, быстро сняла с плиты сковородку, махая рукой перед сморщенным от дыма лицом.        Что ж, первые признаки старения не заставили себя долго ждать, как и сами собой разумеющиеся неудачи столь «особенной» даты.       Со вселенской грустью рассматривая свой праздничный завтрак — обуглившиеся с одной стороны два куска хлеба — я жалела лишь о том, что в отеле не предусматривался тостер, а кафетерий внизу открывался не раньше восьми утра. Зато радовала хоть какая-то стабильность — моя рассеянность в плане готовки была со мной с самых ранних лет и исправляться, судя по всему, не планировала. А это была единственная оставшаяся у меня еда…Закончились даже все зелёные яблоки, съеденные мною на нервной почве за прошедшие выходные. Был конечно еще собачий корм, но Луна точно не из тех, кто будет делиться.       Животное тем временем радостно крутилось около двери, со всем нетерпением привлекая к себе мое внимание. Раздосадовано поджав губы, взяла со сковородки тост и зажав его между зубами, поспешила к ней. Неугомонная питомица, только я присела, чтобы завязать шнурки на кроссовках, сразу принялась пыхтеть рядом с моим ухом, обнюхивая мое жалкое подобие пищи, заставляя меня тем самым невнятно бурчать и рефлекторно морщиться из-за уже привычной щекотки. Чтобы побыстрее прекратить эту пытку, быстро схватила ключ-карту, новый мяч и, продолжая недовольно бубнить себе под нос, вышла из номера.       Еще одним приятным новшеством в моем обновленном регламенте стали ранние подъемы, причем произошло это как-то само собой. Если раньше восходящее из-под горизонта солнце было устойчивым признаком конца моего дня, то теперь стало его началом. Настоящий повод для личной гордости, между прочим! В самое первое мое здесь утро во мне будто что-то закипело от бурного желания чем-то себя занять. Сначала в уме всплыла йога, но затея оказалась провальной, ведь кое-кто, неспособный усидеть на одном месте, активно препятствовал всем моим попыткам познать дзэн. Видимо не судьба мне было… как там говорят? Прийти к внутренней гармонии и просветлению? Действительно, на что я только рассчитывала…       Потому мной было принято альтернативное решение, которое смогло бы удовлетворить нас обеих. И вот уже неделю как большой стадион прямо под окнами отеля служил нам отличным компромиссом — я могла выпустить всю скопившуюся энергию через такое давно позабытое мною занятие как пробежки вне стен спортзала, а Луна просто довольствоваться всеми прелестями своей собачьей жизни без оков поводка, пользоваться которым я теперь стала в два раза меньше.

Little Lion Man (Slowed down) — Mumford & Sons

      Нажав в лифте кнопку первого этажа, почувствовала на тыльной стороне ладони легкое прикосновение влажного носа. Хотелось бы мне верить, что это она так проявляет ко мне свою привязанность, но это было бы слишком доверчивым с моей стороны. А все из за дурацкого теннисного мяча, поставившего под сомнение уверенность в моей единственной обожаемой питомцем персоне и заставив меня ощущать себя третьим лишним. И, тем не менее, я все равно купила ей новый, ведь старый не выдержал любвеобильного натиска ее зубов.       Дверь лифта медленно закрывалась и я вспомнила, что забыла взять бутылку воды и свой телефон с наушниками, пока Луна всячески продолжала тереться мордой о мою руку в надежде забрать из нее игрушечного заложника. Внезапно послышался резкий хлопок и я вздрогнула от неожиданности. Сквозь оставшийся проем просунулись чьи-то пальцы, останавливающие железную плиту. Та начала снова отъезжать обратно, являя за собой того, кого я хотела бы сейчас видеть меньше всего.       Он же огромное чернильное пятно на моем чистом листе.       Мое лицо привычно перекосило, а глаза закатились сами по себе от одного только короткого взгляда на Нильсена. Не мог выйти из номера на пять минут попозже? Мне всерьез начинает казаться, что у него во лбу стоит геолокатор, запрограммированный на отравление моего существования. Или надо будет еще раз проверить свой телефон…       Я совру, если скажу, что моя вендетта недельной давности не числится в списке самых лучших моментов, когда-либо со мной произошедших. Она идет как раз после того, когда мне как постоянному клиенту подарили купон на выбор любой бутылки виски из всего ассортимента моего любимого алкогольного магазина. Помню, радовалась как ребенок, при виде на пятнадцатилетний Maccalan, который я в последствии берегла как зеницу ока в своем мини баре, пообещав, что открою его только в двух случаях: если я буду заранее знать о необратимости своей приближающейся смерти, либо твердо решу, что она станет последней в моей практике. В общем, только для по-настоящему судьбоносных событий. Охотно верила я во второе, но вероятность у первого варианта была все же больше. Однако тем клятвам так и не суждено было сбыться. В итоге этот единственный в моей коллекции экземпляр низко и очень горько пал в лапах моей соседки, не придумавшей ничего лучше, чем отдать ее охраннику взамен на записи с камер наблюдения в нашем доме.       Мое сердце в прямом смысле слова обливалось кровью при их просмотре. И вовсе не из-за моего обмякшего в руках Нильсена тела — там она еще и закипала от ярости — а из-за несусветно высокой ради каких-то доказательств цены. После моих Еве слов «беги до самой России», трубку та брать отказывалась.       Изначально идея был такова: пробраться в его номер под предлогом чаепития, вселить в него подозрения, чтобы этот самодур сам поменял чашки местами и надеяться на удачный исход. Но я бы не дожила до своих лет, если бы не имела в резерве парочку запасных планов. Аннет все-таки была хорошим учителем, заставляя меня прийти к осознанию их первостепенной важности на собственной шкуре.        По сути, Нильсен решал свою судьбу сам. Если бы выпил, значит он действительно последний идиот, пропустивший мимо ушей мое прямолинейное предупреждение, с которым я заявилась на его пороге. А так как по-другому его никак и не назовешь, то сомнений и быть не могло. Однако, как бы сильно мне не хотелось верить в осуществление сцены с цианидом, хоть и очень даже справедливой, задумывалась она не больше, чем в качестве отвлекающего маневра. И на мое счастье все сработало как нельзя лучше. Я бы даже сказала идеально. Заприметив стоящий в углу у кухни огнетушитель, я сразу нашла достойное ему применение, стоило Нильсену от меня отвернуться. Затем в ход пошло и захваченное снотворное, как знак моего милосердия. Бедняга, должно быть у него была такая тяжелая ночь…       Соглашаясь на сотрудничество с Александром, я знала, на что иду. И если бы мой случай можно было описать каким-нибудь из вселенских догматов, то «чтобы что-то обрести, нужно что-то потерять» определенно имел точное попадание. К сожалению, той самой необходимой потерей стала моя нервная система, ведь не успевал тот и рот открыть, мои руки так и норовили начать драть волосы на голове. Самым печальным оказалось то, что это были только цветочки. Терпеть его нахождение рядом с собой я еще кое-как да пыталась — выбора не было. Но после того, как он стал совать свой нос туда, куда я ни при каких обстоятельствах не могла ему позволить, пришла к выводу, что справляться с проблемами от последствий своего выбора будет намного сложней, чем я предполагала.       Каждый раз, возвращаясь к мысли о его успехе в плане разузнать обо мне побольше, в чем я уже не сомневалась, под кожей противно зудело, а сердце сжималось от тревожности и бичевания, что словно колокольный звон разносился по всем участкам сознания, не давая забыть о собственном провале. Однако в глубине всей своей сущности, что я самообманом отказывалась признавать, мелькало ничтожное одобрение, так как будь я на его месте — не раздумывая поступила бы также. К тому же еще и мое встречное расследование претерпевало застой ввиду Евы, которая явно не торопилась в осуществлении моей просьбы, не внемля ее чрезвычайной важности, что только усугубляло мое и без того шаткое положение.       От безысходности и скребущих по нервным окончаниям когтей собственных невыполненных приоритетов я даже умудрилась методом людской цепочки добыть через интернет старую шведскую прессу, в которой хоть как то упоминались либо название нужной компании, либо фамилия ее владельца. Потратив не одну ночь с онлайн-переводчиком, десятками интернет-изданий и завалами макулатуры, которую мне выслали экспресс доставкой прямиком в Портсмут, я обшарила десятки, если не сотни статей.       Никогда не читала так много про яхты. Точнее я вообще никогда про них не читала, но не суть.       Отсеивая тексты, касаемые этой отрасли, я искала любую, даже самую крохотную зацепку, способную хоть немного пролить мне свет на прошлое Нильсена и на него самого. Но, в последствии, у меня сложилось впечатление, будто все местные газеты и журналы специально избегали его персоны. Несмотря на относительно малый срок с момента основания фирмы — всего лишь три года — никто из самых респектабельных не только шведских, но и скандинавских изданий не упускал шанса написать о колоссально быстром росте молодого предприятия и укреплению оборота его акций на европейском бизнес-рынке. Вот только о его руководителе раскидываться подробностями почему то не считали нужным. Ни о семье, ни о личной жизни, ни об образовании. Да вообще ни о чем. Сплошные обобщения, реклама и лестные публицистические описания.       Я же, опять наткнувшись на кота в мешке, предвещала приближение маниакального психоза и острое желание нарисовать у себя на лбу красный, заметный такой крест.       Допытываться у Сэма или Рэйчел? Тоже пыталась! Все равно что биться головой об стену — эффект тот же.       Единственное победное облегчение в череде моих тупиков мне принесла, как ни странно, моя паранойя. Заиметь два телефона — один обычный, использовавшийся в основном только для звонков и для всяких незначительных мелочей любого современного обывателя, а второй для работы, где собственно и велись все переписки и хранились многие фотографии с важными данными — было поистине прекрасной идеей. И то, что Нильсену достался самый бесполезный из них, не могло не внушать мне злорадства вперемешку с хоть и мелким, но успокоением. Тот телефон я прошерстила вдоль и поперек, стараясь отыскать хоть что-нибудь, вроде отслеживающего приложения в дальних папках на главном экране. Так ничего и не найдя, я даже хотела вскрыть корпус, но передумала, решив, что телефон мне еще нужен. Как никак, на что мне снимать Луну, когда она так мило бежит ко мне через весь парк, лает на белок или когда смешно чихает?       С того дня мы с бронепоездом сохраняли вооруженный нейтралитет, делая вид, что не вырубали друг друга неделю назад. Трещал по швам он лишь в моменты падения между нами берлинской стены безразличия и словесных перестрелок, что уже стало своего рода ежедневным обычаем, традицией. Выводить из себя во время работы удивительно спокойного как слон Александра и тем самым отвлекать от нее своими постоянными расспросами, мельтешением перед его глазами и просто раздражать всем, что мне только в голову придет, было для меня все равно, что терапия. Ничто прежде мне не приносило такого удовольствия, как видеть его на грани нервного срыва или его осторожные взгляды на свой кофе при одном лишь только моем возле него присутствии.              Зайдя в лифтовую кабину тот, одетый в темно-зеленую футболку и спортивные шорты, окинул меня равнодушным взглядом и встал рядом с собакой, которая вдруг отлипла от моей руки и, высунув язык, обожаемо подняла на него свою морду. Я же рефлекторно отшатнулась. На самом деле, мне надо просто смириться с тем фактом, что сегодняшний день неотвратимо обречен на самые пренеприятные для меня события, вроде этого. Вот только как пережить его и при этом не свихнуться? Поскорее бы уже вечер…       Напряженную тишину прерывало лишь частое дыхание питомца, разбавленное характерным хрустом откусанного мною, на вкус будто я ем уголь тоста, о чем я сразу же пожалела, не решаясь его разжевать, как вдруг ощутила покосившийся на меня голубой взор.       — Ну надо же, черная одежда, белая собака и такая же черно-белая еда. Начинаю чувствовать себя в чертовом немом кино, — сухо произнес этот любитель радужных расцветок, посмотрев вниз на свою воздыхательницу.       Ни тебе ни «здравствуй», ни «доброе утро». А как же рамки приличия и все такое, про которые он мне все время твердит?       — Как жаль, что слово «немое» уже давно утратило свое значение, — ответила ядовито ровным тоном, через силу проглотив свой завтрак.       — Тоже самое могу сказать и про твое имя.       — А что с ним не так? — недоуменно повернула я на него голову.       — В переводе с греческого транслируется как «добрый». Чувствуешь несоответствие? — изогнув уголок губ и дернув густыми бровями, он встретил мой готовый его испепелить взгляд.       А его имя случайно не переводится как «редкостный засранец»?       — Либо ты знаток греческого, в чем я очень сомневаюсь, либо ты специально узнавал, что оно означает, — усмехнулась я и, стоило железной двери отъехать, вышла в фойе. — Продолжай в том же духе и я решу, что я тебе интересна.       Преисполненная превосходства я гордо поспешила на выход из здания, пока не уловила непривычное отсутствие белого пятна у своих ног. Осмотревшись вокруг себя, я обернулась и увидела, как оно шагало рядом со шведом, не сводя с него восторженных глаз.       Легкая обида сразу заклокотала под ребрами. Да я тут даже не третий, а четвертый лишний!       И тут, только я поднесла хлеб ко рту, чтобы хоть чем-то заполнить возникшую внутри досаду, в него вцепились чьи-то пальцы и попытались вырвать из моей руки. Я не сдавалась, тянув упорным трудом приготовленную еду на себя, словно бродяга, не евший три дня. На блестящий пол падали черные крошки, пока я мертвой хваткой вцепилась в настолько жесткий тост, что тот даже не разламывался под лихорадочным мотанием его из стороны в сторону. Но я проиграла эту битву, так как через пару секунд Александр, с абсолютно невозмутимым выражением лица так сильно дернул его, что у меня не было и шанса.       — Эй! Совсем сдурел? Отдай! — ошарашенно выпалила, наблюдая, как мой завтрак летит в ближайшее мусорное ведро и ловя на себе косые взгляды кучки людей у стойки регистрации. — Ты опять за свое?!       Он видимо добивается, чтобы я с голоду померла, потому что в его отбирании у меня еды уже прослеживается настоящая тенденция!       — Эту гадость нельзя есть. Или питаться пеплом тебе жизненно важно? — отряхнув ладони съязвил он. — Я уже понял, что тебе нравится травить людей, но себя то зачем?       И это он мне говорит?       — Вообще-то он был очень даже съедобным. Пусть и отдаленно, но был! — скрестила руки на груди и чуть склонив голову на бок, хмыкнула. — Неужели заботишься обо мне?       — Всего лишь жест доброй воли. Тебе не понять, — он вдруг развернулся и пошел к стеклянным раздвижным дверям, ведущих на улицу.       — Ты не ответил на мой вопрос, — настояла я, последовав за ним.       — Кое-кто слишком много о себе возомнил. Я не переношу горелое ни на вид, ни на запах. Вот и все, — он остановился и посмотрел на меня в упор, всем видом показывая, насколько нелепо мое предположение.       — Что, любимый хомячок в детстве заполз в духовку и не вернулся? Или просто мама не умела готовить?       На мою издевку он лишь смерил меня оценивающим взглядом, как будто проверяя, не обезумела ли я.       — Не хотел бы я оказаться в твоей голове. Страшно представить, что там творится. Так и уж и быть, если ты прониклась к нему такой большой любовью, можешь пойти и достать его со дна мусорки. Не стесняйся, никто этому даже не удивится.       Не перестаю поражаться его талантам. Казалось бы, хуже настроения у меня сегодня быть уже не может, но тот умудрился испортить его настолько, что в горле и груди тяжело засаднило от переизбытка накопившихся раздражения и злости. Это стало отправной точкой моей выдержки. Я готова была наплевать как на здравый рассудок, так и на стоящих в холле людей и опять зарядить ему по башке тем же полюбившемся мне огнетушителем, только в этот раз уже фатально.       Но кроме зеленых папоротников, расставленных вдоль панорамного окна, вокруг нас ничего подобного не оказалось и я от безысходности поддалась первому пришедшему на ум порыву. Прерывисто выдохнув, подошла к нему поближе и повернувшись боком будто собираюсь уйти, резко подняла ногу и со всей силы наступила на его. Нильсен же даже не шелохнулся, лишь сжал кулаки, прикрыл веки и еле заметно скривился, играя жвалками на скулах.       — Ой, прости, я случайно, — добавила максимально наигранным тоном и уверенно посеменила вперед.       — Какая же ты все-таки мстительная тв… натура, — сквозь плотно сжатые зубы процедил он.       — Помни об этом в следующий раз, когда захочется меня побесить, — кинула через плечо и подозвав собаку, вышла из здания, направившись к стадиону.       — Сначала голова, теперь еще и нога. Что дальше по программе? Сядешь в машину и переедешь меня? — вслед донеслось сзади и я всерьез задумалась над тем, чтобы начать бежать уже сейчас.       — Я бы на твоем месте не подкидывала мне идей. Кстати, как там твой затылок? Все еще болит?       — А с чего вдруг ты интересуешься? Совесть замучила?       Чувствую, нервный тик уже не подходе…       — Я из вежливости спросила. Что ты вообще прицепился? — дойдя до железного сетчатого забора, окружающего стадион, еще раз взглянула на парня и недоумевающе нахмурилась. — Отойди от меня.

Dog Days Are Over — Florence & The Machine

      Неожиданно желтый мяч, который я все это время плотно сжимала в своей руке, выскользнул из нее и упал на асфальт, ритмично поскакав по дорожке. Луна тут же, счастливо тявкув, бросилась за ним. Взяв его в зубы она вернулась и, навернув вокруг ног Александра круг, внезапно подскочила на задние лапы и оперлась передними о его торс, отчего тот дернулся и отступил на шаг назад, вперив в меня растерянный голубой взор.       — Что… что она делает?       — Она хочет, чтобы ты кинул ей мяч, — неохотно ответила, вложив в голос все недовольство от ее поведения. — Он называл тебя пылесборником! — напомнила я этой предательнице, но та была слишком занята, чтобы обращать на меня внимание.       Может мне уйти вообще?       Раньше мне казалось, что собаки как никто другой умеют хорошо разбираться в людях. Наглая ложь!       Опустившись обратно, собака выпустила игрушку из пасти и положила прямо перед ним, предвкушающе завиляла пушистым хвостом и вновь подняла на него свою морду.       — Теперь она не отстанет. В этом вы с ней похожи, — я перевела глаза на его футболку, которую мы теперь вместе разглядывали из-за двух нечетких грязных следов, чему я не могла не усмехнуться. — Наслаждайся.       — Значит, говоришь, кинуть мяч, — подняв его и подбросив в воздухе, он задумался, а потом так странно на меня посмотрел, что я даже насторожилась, пропустив через все тело неприятное предчувствие. Он же не собирается швырнуть его в меня? — Ну ладно, — загадочно изогнув уголок губ, пожал тот плечами и …       Побежал.       В ту же секунду я потеряла всякую связь с реальностью и пребывала будто в какой-то прострации, смотря в его неспеша удаляющуюся от стадиона мужскую спину и несущуюся за ним Луну. Лишившись дара речи и не веря в происходящее, я приросла к асфальту, не в силах пошевелиться от охватившего меня шока, пока моя челюсть безвольно упала, поддавшись всем возможным земным притяжениям. Беспомощно хлопая глазами и пытаясь осмыслить развернувшееся зрелище, я ощутила, как весь воздух будто выкачали из легких, продолжая как столб стоять с открытым ртом. Пришла в себя я примерно через четверть минуты, стоило этим двоим скрыться за углом отеля. Тряхнув головой и повертев ей из стороны в сторону, как бы убеждаясь, что это не сон, я мгновенно рванула с места, оставляя за собой лишь дорожную пыль.       Вот теперь я его точно прикончу! Осталось только его догнать…       Покинув территорию, я затормозила на знакомой улице, судорожно вглядываясь то в один ее конец, то в другой. И если бы не белоснежный приметный окрас питомца, я бы точно их потеряла. Бросилась за ними, словно гепард за добычей, развивая предельную для себя скорость, а из горла так и просилось вырваться наивное «стой», как будто этот спринтер меня послушает.       Все органы внутри связались в тугой узел, пока я как угорелая неслась по тротуару в надежде как можно быстрее прекратить эту абсолютно нелепую погоню. И по всем законам физики она уже давно должна была обернуться успехом, если бы тот не сворачивал каждые три минуты непонятно куда. Вот мы проносимся через еще одну длинную улицу, через сквер, а потом через лесопарк, минуя сотни хвойных деревьев, еле пропускающих через себя рассеивающиеся у земли солнечные лучи.       Все это время мною руководили бешеная энергия и яркое воображение, где я наконец наваливаюсь сзади на шведа всем телом, сбивая с ног и укладываю на каменную брусчатку, выбивая из него весь его дух, да так, чтобы тот ни ходить, ни говорить больше не смог. Злость тоже была весомым двигателем процесса, ведь как бы усердно я их не нагоняла, ближе, чем на десять ярдов подобраться у меня не получалось. Чертов Нильсен бегал так, словно занимался этим профессионально всю свою жизнь, причем на меня даже ни разу не оборачивался, спокойно, но удивительно быстро продолжая в темпе перебирать ногами. Луна же крутилась рядом с ним, никак не нарадуясь такому игривому развитию событий.       Я начинала чувствовать себя настоящим посмешищем, доверчиво думающим, что сможет достигнуть недосягаемое. Но я была упорной. Когда все мои силы были уже на пределе и держались на чистом упрямстве, мы выбежали на широкую, покрытую деревянным настилом набережную, простирающуюся вдоль берега, вид с которой открывался поистине невероятный. Однако любоваться им не предоставлялось возможным. Теперь, когда впереди моя цель была как на ладони, я сделала рывок и устремилась что есть мочи, полностью теряя способность дышать.       В кои то веки поравнявшись с этим придурком, я резко остановилась прямо перед ним, преграждая дорогу.       — Ты совсем… охренел?! — с надрывом выдавила, согнувшись пополам от недостатка воздуха. — Что за цирк… ты устроил?!       — Ты в курсе, что ты бегаешь как дохлая старушенция? — проговорил тот с неровным дыханием, хоть и выглядел куда менее уставшим, чем я. — Может врача?       Как гадко с его стороны намекать на мой уже преклонный возраст!       — Да ты… да я… да пошел ты! — прошипела, силясь не выплюнуть легкие.       Все разумные техники бега, которым я придерживалась все последние года, разом показали свою бесполезную никчемность, потому что сейчас мне в прямом смысле хотелось рухнуть прямо на деревянные доски и умереть. Однако я скорее стану ангелом во плоти, чем доставлю Нильсену такое удовольствие.       — Не вечно же тебе круги наворачивать, — выдал он, поднимая мяч повыше от зубов прыгающего рядом с нами пса.       — Круги? Стоп, но откуда… — недоумевающе подняла я на него голову. — Ты следил за мной?!       — Правильнее сказать был вынужден. Как и весь отель, ведь твоя зверюга даже мертвого разбудит, — собака, поняв, что речь идет о ней, звонко ответила.       — А ты, я смотрю, очень хочешь это проверить. Могу устроить, —ухмыльнулась, пройдясь по его телу глазами.       — Сначала догони меня, а уже потом воплощай свои фантазии. Или у тебя уже дыхалки не хватит? — обогнув меня, он собирался стартануть, но я ему не дала.       — Подожди, — все еще держась за колени, я резко взяла его за запястье.       Александр тут же застыл, озадаченный моим жестом, кидая серьезные взгляды то на меня, то на мою руку, крепко ухватившуюся за его. Его кожа была сухой и горячей, а я вдруг осознала, что впервые прикоснулась к нему с того самого нашего танца на балу, который я так старательно вытесняла из памяти. Давая себе время на передышку, я удерживала его так дольше положенного, пресекая в сознании любые подкрадывающиеся подтексты, пока наконец не собралась с духом. Взглянув на него с хитрым прищуром, оскалилась и, выхватив мяч из его ладони, резво бросилась вперед, собирая воедино остатки своей выносливости.       — Это не соревнование, Харрис! — только и донеслось он мне в спину.       — Кто сказал?! — крикнула я во влажный воздух.       Прохладный порыв ветра врезался в лицо, раздувая давно распустившиеся из длинной косы волосы, а все звуки в ушах глухо зарезонировали. Луна кометой летела прямо передо мной и я невольно растянула губы в широкой улыбке, каждой клеткой ощущая, как в голове воцаряется невесомая пустота, а ноги будто несут меня сами. Ни одной связной мысли, ни прежней усталости, ни желания сдаться. Бесконечная набережная вместе с синим горизонтом проносилась единым мутным пятном, кровь пульсировала в венах, а сердце вольным существом грозилось разодрать грудь от бешеного ритма. Однако пьянящее ощущение скорости перекрывало любые эти чувства. Отчего то мне было легко и телом, и душой. Это похоже на первый привкус долгожданной свободы, в которую хотелось вцепиться зубами и больше никогда не отпускать.       Я знала, что Александр бежит за мной. Наверное потому я никак не могла остановиться. Но в какой-то момент все же пришлось. Дистанция длинною не меньше чем в три мили завершилась финишем около новых ворот знакомой верфи, которую я завидела еще издалека. Затормозили мы перед ними практически одновременно, но это все равно не повлияло на мое желание сказать:       — Ну и кто из нас дохлая старушенция? — сипло прохрипела, жадно впитывая кислород.       Довольная улыбка так и не сползала с моего лица и я даже тихо рассмеялась, уперев руки в бока, не способная сопротивляться хлынувшим изнутри радостным эмоциям. Грудь Александра тяжело вздымалась, а сам он уставился на меня, будто совсем не услышал моих ехидных слов. Мне на секунду показалось, что в блестящих на солнце голубых глазах проскользнуло что-то похожее на удовлетворение, но оно быстро сменилось на холодную апатию.       — Все еще ты, — отрезал он, проведя тыльной стороной ладони по потному лбу.       Вся моя веселая прыть мгновенно испарилась и я сделала к нему твердый шаг, злостно тыкнув пальцем чуть ниже его выступающей сквозь футболку ключицы.       — Признай, ты просто не умеешь проигрывать! — смотря снизу вверх, грозно фыркнула.       — У нас один-один, Харрис, — он перевел бесстрастный взор сначала на мой палец, а потом снова на меня и я тут же опустила руку. — И то, только потому что я сжалился над тобой, — снисходительно вымолвил, словно объяснял мне очевидный факт. — Считай, я тебе его дарю.       — Ну уж нет. Один-ноль в мою пользу! Я тогда дала тебе фору! — как можно убедительнее попробовала произнести, двигаемая своим задетым достоинством.       — Тешь себя этим и дальше, — хмыкнул парень, склонив ко мне голову.       Между нами повисло натянутое, неестественное молчание. И только шумное, затрудненное дыхание обоих разбавляло воцарившееся безмолвную тишину. Никто и думать не смел прерывать наш до неприличного близкий зрительный контакт, дабы утереть нос второму и закрепить за собой место настоящего победителя в этой игре. Я отчетливо видела, как то сужались, то наоборот заполняли собой всю до мелочей изученную, светло-лазурную радужку его зрачки, а склеры глаз темнели из-за перенапряжения. Мои скулы же сводило от плотно стиснутых челюстей, а пальцы правой руки больно покалывало из-за зажатого в ней мяча.       Выдерживать это противостояние становилось все невыносимее, как и игнорировать крики здравого смысла. И пока я усердно думала, как бы поэффектней пресечь этот пассивный гипноз, сбоку раздался громкий, участившийся лай, вырвавший из него нас обоих. Всему виной третий участник забега, гонявший неподалеку стаю усевшихся рядом с ограждением чаек.       Мы оба отступили друг от друга, зеркально скрестив руки на груди. Вслед должна была последовать вероятная неловкость, но картина энергично прыгающей за разлетающимися птицами собаки делала ее невозможной. Оторвав от нее глаза, я украдкой начала посматривать на Нильсена, скептично взирающего на творившееся представление. Поймав на себе мой многозначительный взгляд, он тоже покосился на меня. Секунда - и мы одновременно прыскаем со смеху подобно малым детям, озаряя каменные лица глупыми улыбками.       Прикрыв рот кулаком, я притворно прокашлялась, пытаясь скрыть сей нелепый факт и вернуть себе невозмутимый вид.       Отвернувшись, всмотрелась в переливающуюся на свету серебряную вывеску, на которой крупными буквами было выгравировано название верфи, унаследованное от компании и решительно озвучила первую яркую мысль:       — Я требую реванша.       — Все-таки признаешь поражение?       — Ну кто-то же из нас должен быть умнее, — я вскинула бровь и устремилась обратно по уже проложенному пути, подзывая питомца.       — Как пожелаешь, — последнее, что уловила, перед тем, как оставить «ICARUS»* позади.