Когда он голоден (When He Hungers)

Гермиона с детства привыкла к высокочастотным звукам. Её родители были стоматологами, черт возьми. Она выросла с постоянным звоном в ушах от дрелей и приборов, которые они использовали. Часто она сидела под стойкой регистрации в кабинете родителей, пока работали администраторы. Им это никогда не мешало, она всегда сидела тихо — с хорошей книгой в руках, конечно. Громкие, пронзительные звуки мира редко когда её пугали или беспокоили. Обычно они были как колыбельная или странное напоминание о доме. Но теперь резкие, пронизывающие крики, эхом разносившиеся по коридорам арены, были мучительнее любой физической боли, которую Гермиона когда-либо испытывала. Теперь звон в её ушах от криков утраты и агонии унес разум Гермионы в такое место, куда она надеялась больше никогда не вернуться, оставаясь в своём теле. Это крик Молли Уизли, — напомнил себе её разум, всегда отчаянно стремящийся быть правым, похоже, даже ценой личных мучений. Гермиона обмякла в руках Пожирателя смерти, пока тот продолжал тащить её по коридору. Бороться с ними больше не было смысла. Так вышло, что они победили. Как-то они нашли способ вторгнуться в их разум и заставить убивать друг друга. Она надеялась все эти недели, и, Мерлин, она даже стояла на коленях по ночам, молясь, чтобы они нашли способ бороться с тем нечестивым злом, которое призвал Волдеморт. Но образ одинокой головы Фреда был достаточно убедительным доказательством. Надежда была тщетной. Молитвы оставались без ответа от тех безжалостных богов, что скрывались где-то наверху. Она чувствовала, как теряет связь с собой, утопая в своем сознании, чтобы заглушить крики скорбящей матери, где-то в конце коридора. Её дыхание сбилось, когда хватка Пожирателя смерти на её предплечье усилилась. — Шевелись, грязнокровка, — потребовал голос за маской. Даже когда голос был приглушён маской, она знала, что это Драко Малфой держит её. Послышался звук распахивающихся дверей, и затем Гермиону отпустили и швырнули на пол. Она подняла взгляд на Малфоя, когда он захлопнул двери, упираясь обеими руками в каждую из них. Капюшон его плаща Пожирателя смерти соскользнул, открыв белоснежные волосы. Вены на его бледных руках пульсировали, когда он напрягал ладони, упираясь в дверь. Его дыхание было тяжёлым, пока он восстанавливал равновесие. Она огляделась, узнав комнату, в которой готовилась к ставкам на Трибутов. Она наблюдала за тем, как маска упала на пол, и эхо этого звука прокатилось по комнате. — О чём, чёрт возьми, ты думала? — его голос вырвался с рычанием, пока он продолжал упираться в дверь, как будто это было единственное, что удерживало его от того, чтобы наброситься на неё. — Тебе нужно быть конкретнее, — начала она, нервно подбирая секущиеся кончики на концах своей косы. — Я много думала с тех пор, как мы виделись в последний раз. Она пыталась сосредоточиться на своей тусклой коричневой прическе, но в её голове снова возникал образ рыжих локонов, катящихся по полу. — Ты правда считаешь, что сейчас время для шуток? — его голос был хриплым, а он повернул голову так, что она смогла разглядеть резкие очертания его скул. — Я вовсе не шучу. — Ты должна была просто выйти и начать тренироваться, вот и всё! Как ты умудрилась облажаться с чем-то таким простым? Гермиона нашла в себе силы встать и крикнуть ему в ответ. — Не знаю, заметил ли ты, но там вообще не было времени для чего-либо, пока я была там! Он повернулся к ней полностью, с сжатыми в кулаки руками, напряжёнными от ярости. Его серебряные глаза, казалось, пылали. — Что с тобой случилось во время демонстрации? — спросил он, и это не было вопросом, скорее приказом, как если бы он мог вырвать ответ прямо из неё. — Не знаю, о чём ты говоришь, — ответила она хладнокровно. Он подошел к ней, быстро сокращая расстояние между ними, и схватил её за плечи. Его большие пальцы вонзились в ещё болящие мышцы, когда он тряс её, его взгляд был сумасшедшим. — Чёрт возьми, Грейнджер, я видел твои глаза, когда ты была на арене! Так что же случилось? — Его кожа стала ещё более бледной, а глаза жадно скользили по её лицу, как будто ответы скрывались в мельчайших волокнах её кожи. Однако он избегал смотреть ей в глаза, как если бы боялся увидеть, что скрывается за её карим взглядом. Эта мысль вызвала холодок, который пробежал по её спине. Она хотела насладиться этим моментом, как горячим, только что заваренным чёрным чаем, не заботясь о том, что он может обжечь её — ведь она могла наслаждаться и этим ощущением. То, как он отчаянно ждал её ответа, как она ощущала власть над ним, решая, позволить ли ему мучиться от незнания того, что с ней произошло. Но она была Гермионой Грейнджер, в конце концов, и она хотела ответов так же сильно, как и он. — Что ты увидел в моих глазах? — спросила она, произнося слова медленно, пытаясь скрыть то, как всё её тело готово было затрещать от напряжения. Когда Рон смотрел на неё, казалось, он не узнавал её или, как будто, он боялся её. Даже Джордж — Мерлин, как бы она хотела выкинуть это из головы — как его глаза превратились в змеиные щели, как будто сам дьявол вселился в него. Неужели она выглядела так? Словно овладевший ею демон? Неужели она каким-то образом вселила демона в Джорджа? Неужели это как-то её вина, что Молли Уизли оплакивает своего ребёнка? — Ты —, — заикнулся он; Гермиона не думала, что когда-либо услышит его таким. Его нижняя губа задрожала, когда он взглянул ей в глаза, как будто наконец-то решился посмотреть в них снова, не боясь найти то, что раньше заставило её измениться. — Ты исчезла. — Что было вместо этого, Малфой? — её голос стал мягче, когда она продолжала смотреть на его губы, как розовый оттенок на них контрастировал с его прозрачной кожей, и каждая вена казалась видимой, когда она была так близко к нему. — Были чёрные щели... как будто ты была — — Змеёй, — закончила она за него, слово повисло в воздухе, как тяжёлое бремя. Его голова слегка наклонилась в знак подтверждения. — Что случилось? — Я не знаю. Он издевательски рассмеялся, прежде чем крепче сжать её плечи, и она бы не удивилась, если бы он смог сломать её кости своей силой. — Не знаешь или не хочешь мне говорить? — Ты же чистокровный. Уверена, что сам разберёшься, без помощи своей грязнокровки-рабыни. Он оскалил зубы, шипя через них, а его щека вздрагивала от ярости. Он поднял руку, готовясь взмахнуть тыльной стороной ладони. Хорошо. Именно этого она и хотела. Боль. Наказание. За то, что не успела спасти Фреда. За то, что не взяла под контроль то, что овладело ею. Это был Волдеморт? Это было похоже на его голос. Но вторжение в её разум было другим. Это был не только его голос; казалось, что её душу полностью заменили, обменяли на что-то отвратительное, нечто далёкое от человеческого. Что бы это ни было, она могла сделать больше, попытаться больше, бороться больше. Поэтому она уставилась на Малфоя с яростью, кипящей в её крови, ищущей выход. Она увидела это в тот короткий момент. Как его глаза блестели от ненависти к ней. Как он тоже жаждал освобождения. — Драко! — Двери за ним распахнулись, и голос его матери, мелодичный, но твёрдый, прозвучал в пространстве, заполняя огромную комнату. Его хватка на её теле ослабла. Гермиона поклялась, что почувствовала, как его палец задрожал на её коже. Медленно он опустил поднятую руку, его взгляд был прикован к её глазам — потерянный, далёкий, как будто он был в другом мире, несмотря на то что находился прямо перед ней. Он шагнул назад, медленно освобождая её. Малфой провёл рукой по волосам, растрёпав платиновые пряди, которые разлетелись в разные стороны от сильного рывка его пальцев. — Мама, — пробормотал он, кивнув Нарциссе, когда она шла по комнате. Люциус Малфой следовал за женой, крепко держа маску Пожирателя смерти у бедра. Его губы были сжаты с выражением презрительного отвращения, взгляд, который Гермиона могла бы трактовать как следствие необходимости находиться в одном помещении с ней. Нарцисса схватила Драко за запястье, потянув его дальше от Гермионы. Она отвернулась, но не так быстро, чтобы Гермиона этого не заметила. Неужели в её глазах был страх? Беспокойство? Нарцисса начала что-то бормотать Драко под нос. Он кивал время от времени, медленно и с усмешкой, но его глаза, полные ненависти, продолжали оставаться прикованными к Гермионе. Гермиона осмелилась смотреть ему в глаза, бросая ему вызов — напасть на неё, ударить, сделать что угодно. Бросая ему вызов закончить её страдания раз и навсегда. Медленно глаза Драко утратили всякое выражение. Он почти напоминал пластиковую куклу, когда Нарцисса наконец отпустила своего сына. Он стоял с идеальной осанкой, руки прижаты к бокам. А его глаза — те самые серебряные глаза, которые были мертвыми, теперь казались дикими и сверкающими, как отражение звездного света на воде в полночь. Нарцисса повернулась к Гермионе, аккуратно сложив руки. Гермиона задумалась, учат ли женщин чистокровных семей держаться так — сломленно и покорно, как служанки. Она размышляла, есть ли в Нарциссе хоть что-то от её собственной натуры, или каждое её движение — результат многолетнего усердного воспитания и тренировок, чтобы стать идеальной женой для размножения. — Прошу прощения за выходку Драко. Я полагаю, что то, что мы все увидели сегодня, было... шокирующим, — её слова вырвались на тонком вздохе, когда она тщательно подбирала нужные фразы. Маггл. Это слово, вероятно, она пыталась избежать. Разве кто-нибудь из волшебников, участвовавших в этом зрелище сегодня, когда-либо видел маггловское оружие? Видели ли они, как его используют? Гермиона знала, что для того, чтобы Авада привела к смерти, произносивший её должен действительно этого хотеть, поэтому в исполнении такого заклятия есть некая интимность. Но это заклятие использовалось редко — по крайней мере, насколько ей было известно. Сколько людей носили в своём сердце такую ненависть, чтобы физически изуродовать кого-то так сильно? Сколько из них на самом деле стали свидетелями кровопролития, настоящего кровопролития? Стоило ли это того? Сделало ли это их жаждущими большего? Являются ли насилие и война болезнью человечества? И были ли оставшиеся члены Ордена лишь первым кусочком того, что должно было стать бесконечным пиром? — Что мы поняли, — начал Люциус, его голос был противоположностью голосу жены, резким и холодным, — так это то, что наш мальчик не смог обучить свою любимую грязнокровку, а Тёмный Лорд приготовил куда более зрелищное событие, чем просто убийство этих преступников. Глаза Люциуса оставались на его жене и сыне, пока он говорил. — Отец — — Твой отец прав, Драко, — перебила его Нарцисса. — Не напомнить ли тебе, сколько я заплатила за нашего ценного Трибута? Её нужно обучать, или она умрёт на арене, а целое состояние будет потеряно. Ты понимаешь? Глаза Гермионы сузились, пока она ждала ответа Драко. Он не проявил никаких эмоций, безжизненно смотря на неё. В большой комнате словно царила пустота, как эхо, в ожидании его ответа. Затем Драко приоткрыл губы и выдохнул слова. — Я понимаю, мама. Нарцисса сделала дрожащий вдох. — Хорошо. Тогда мы будем проводить тренировки для нашего Трибута дважды в день, чтобы она была хорошо подготовлена ко всему, что её ожидает. — Нарцисса повернулась, чтобы взглянуть на Гермиону. — Ты также начнешь тренироваться со мной. Челюсть Гермионы слегка отвисла. Неужели Нарцисса серьёзно? Какие навыки она могла бы передать Гермионе для такого рода борьбы? Гермиона не смогла сдержаться и задала этот вопрос, её гордость взяла верх. — А чему вы, вообще, можете меня научить? Улыбка Нарциссы была милой, но под ней скрывался оттенок высокомерия, когда она подошла к Гермионе и прошептала. — Я научу тебя, как играть в эту игру. Играть в его игру.