Когда он голоден (When He Hungers)

Нотт не соврал насчёт склонности Малфоя к унынию; прошли две недели тренировок, а Малфой так и не появился. Это не должно было беспокоить Гермиону; в конце концов, его отсутствие означало, что ей не придётся терпеть агрессивного, ненавистного придурка. И всё же, что-то в его явном отказе тренироваться тревожило её больше, чем его жестокие слова. Неужели её присутствие настолько его отталкивало? Неужели он видел в ней что-то ещё более отвратительное со времён их учёбы в Хогвартсе? Или его идеология превосходства чистокровных захватила его ещё сильнее, чем прежде? Каждый из этих вопросов словно заряд энергии пронизывал её, придавая силы сражаться усерднее и становиться сильнее. Вопросы крутились на языке, оседая в её мыслях, но некому было доверить их обсуждение или анализ. Каждый день, проведённый в плену поместья Малфоев, лишь сильнее опустошал её сердце, пока она гадала, где могут быть Рон, Джинни и все остальные. Затем её мысли снова возвращались к Гарри — всё, казалось, всегда крутилось вокруг Гарри. Когда голос снова свяжется с ней? Попытаются ли они вытащить её отсюда? Или она всё это просто вообразила? Её преследовала неопределённость в поместье, которое казалось таким чуждым. Гермиона страстно мечтала попасть в библиотеку Малфоев, жаждая прикоснуться к древним текстам и манускриптам, которые Малфои хранили, словно драконы свои сокровища. Но каждый раз, когда она задумывалась о том, чтобы отправиться в библиотеку и найти утешение для своего разума, её сердце сжималось от страха. Она не исследовала поместье — не могла — его залы были наполнены жуткой тёмной магией, греховной до такой степени, что от неё становилось дурно. Она покидала свою комнату только ради тренировок, следуя за Миппи туда и обратно. Каждый раз, когда она шла на тренировки, коридоры вокруг неё менялись, словно калейдоскоп, разрушая её мысленную карту поместья. Послание было ясным: поместье ненавидело её и мучило бы, если бы она осмелилась выйти из своей комнаты. Поэтому она не выходила. Что касается родителей Малфоя, то они демонстративно отсутствовали в те редкие моменты, когда Гермиона осмеливалась выйти за пределы своей комнаты. Она считала, что так даже лучше, понимая, что не смогла бы сказать им ничего, не поддавшись стыдливому порыву слёз или непреодолимому желанию закричать от ярости. Гермиона решила, что Нотт был невыносимым тренером. Единственным утешением было то, что он, казалось, меньше других из известных ей слизеринцев заботился о статусе крови. Нотт часто играл с её волосами, пока она пыталась сосредоточиться на прицеливании, или тыкал её в бок в тот момент, когда она выпускала рукоять кинжала, портя её работу и заставляя начинать серию бросков заново. Когда она входила в зал, он свистел, осыпал её пустыми комплиментами о внешности и оглядывал её с демонстративной жадностью. Это было странно: она не могла понять, пытается ли он вывести её из себя или действительно хочет выстроить дружеские, игривые отношения. Единственным положительным моментом тренировок с Ноттом было то, что он решил самостоятельно обучать Гермиону рукопашному бою, когда стало очевидно, что Малфой не собирается появляться. Каждый день она донимала его вопросами, когда они начнут работать над её магией и когда хотя бы крупица силы снова появится в её теле. Каждый раз, как она поднимала этот вопрос, он называл её грязнокровкой, стараясь заставить её замолчать. Горькие слова Малфоя снова и снова звучали у неё в голове. "Мы все кому-то подчиняемся." И правда. Нотт, казалось, подчинялся кому-то, кто хотел, чтобы он держал рот на замке. Блейз Забини, напротив, был почти нем как рыба. Его руки всегда были аккуратно сложены одна поверх другой, пока он стоял по стойке смирно. Он давал краткие инструкции, никогда её не касался и завершал тренировки как можно быстрее. Гермиона не была уверена, что ей больше по душе — перепалки с Ноттом или молчание Забини. Тем не менее, физические тренировки давали передышку, способ успокоить непрекращающиеся голоса в её голове. Эти голоса задавали вопросы, на которые не находилось ответов, голоса, которые она всегда пыталась удовлетворить через усердное чтение, учёбу и неустанное стремление к знаниям. На третьей неделе тренировок утро Гермионы началось так же, как и обычно. Она проснулась, приняла душ, съела свой завтрак, который неизменно появлялся перед ней, — три варёных яйца, повторяющиеся день за днём, — и приступила к своему обычному комплексу растяжек, прежде чем Миппи позвала её на тренировку. Когда она вошла в тренировочный зал, Гермиона потерла глаза, уставшие от беспокойной ночи, полной кошмаров. Образы погибших и тех, кто, возможно, находился в опасности, не отпускали её, бросая тень на её сердце и разум. Открыв глаза, она увидела Нотта, и удивление пробежало по её лицу, заставив слегка сморщить нос при виде тревоги, застывшей на его лице. Он, казалось, смотрел сквозь неё, его мысли явно были где-то далеко. С громким хлопком Миппи исчезла из комнаты. Гермиона подошла к Нотту, скопировав его позу и скрестив руки на груди; её мышцы всё ещё ныли после вчерашней тренировки по рукопашному бою. — Нотт, ты выглядишь так, словно увидел привидение, — осторожно начала она, в её голосе слышалась тревога. — А может быть, я смотрю на одно из них, — ответил он зловеще, его тон был приглушённым и серьёзным — совершенно не таким, каким он когда-либо говорил с ней прежде. Она поджала губы, небрежно перенеся вес на левое бедро, — это твой способ сказать, что сегодня я выгляжу неидеально? Он демонстративно сглотнул, и Гермиона поймала себя на том, что постукивает чёрным ботинком, звук отдавался эхом, словно резкий стук по деревянной двери. — Нотт, — снова попыталась она, его взгляд каким-то образом одновременно смотрел на неё и мимо неё. — Что случилось? — Её голос смягчился, и она слегка наклонила голову, пытаясь вывести его из транса. — Сегодня тренировок не будет. Она нахмурилась, — почему? Он сделал глубокий, медленный вдох, прежде чем ответить, — потому что Тёмный Лорд вызвал Трибутов на арену. Уши Гермионы звенели, комната словно сужалась, тело казалось тяжёлым, а в голове всё плыло. Когда она не ответила, Нотт продолжил, — я с утра пытаюсь связаться с Малфоем, но этот болван куда-то пропал — — Я думала, у нас ещё есть два месяца. — Я тоже так думал. С тяжёлым выдохом она почесала макушку, чувствуя, как глаза начинают щипать, — я даже ещё не успела попрактиковаться в магии... — — Ты глупая? — перебил он её, его голос повысился, обрёл резкость, а глаза наконец загорелись осознанностью и яростью. — Магии нет. У тебя не будет магии на арене. Твоя магия пропала! — Пропала? — повторила она, слова с трудом вырывались из её горла. — Как она могла пропасть? — Я... — он замолчал, на его лице появилось выражение неуверенности, и он посмотрел куда угодно, только не на неё. — Я не знаю как. Меня не посвящают в планы Тёмного Лорда. Я просто знаю, что он лишил всех Трибутов их магии. — Но зачем? Он на мгновение начал расхаживать из стороны в сторону. Затем вытянул руку, призывая кинжал в ладонь. В тот же миг он развернулся и метнул кинжал в цель, поразив её точно в центр. Пока рукоять дрожала от резкого удара, серебро лезвия отражало свет люстры на стене. Он повторил это трижды, прежде чем она заметила, как его плечи тяжело поднимаются и опускаются от напряжённого дыхания. Когда он повернулся к ней, его глаза были дикими. — Тёмный Лорд, объявляя Проклятые Игры, заявил, что сражаться в них нужно исключительно маггловскими способами. Он сказал, что если вы, грязнокровки, так сильно сочувствуете магглам, то заслуживаете умирать, как они. Гермиона поморщилась от этих слов, уставившись на пятно на его ботинке, чтобы не смотреть ему в лицо. — С какой целью? Она заметила, как ноги Нотта зашевелились в его ботинках. — Все вы будете сражаться насмерть. Выжить сможет только один, но... — она подняла взгляд, наблюдая, как его тёмные густые брови сдвинулись в напряжённой гримасе. — Последний выживший будет предложен Тёмному Лорду, и... он поступит с этим Трибутом так, как захочет. — Он коротко, но пусто рассмеялся. — Некоторые думают, что он сразу убьёт этого последнего Трибута... а некоторые... — Он почесал затылок, покачав головой, — некоторые считают, что у него есть более... личные планы, связанные с затяжными пытками для выжившего. Гермиона почувствовала, как в её сердце разгорается пламя — горячее, яростное, полное непокорности и ненависти. — Тогда Тёмный Лорд ещё больший глупец, чем я могла себе представить, если он думает, что кто-то из нас причинит вред другим. Мы скорее будем казнены по одному или терпеть пытки тысячу лет, чем обратимся против своих. Нотт кивнул мрачно, словно разделял эту мысль, но в его глазах отражалась грусть. Испытывать жалость к Гермионе? Это было абсурдно. Он ненавидел её, издевался над ней, называл грязнокровкой, сражался на стороне зла на протяжении всей войны. Как его вкус к идее превосходства чистокровных мог ослабеть сейчас, когда победа была у него в руках? — Как я уже сказал, меня не посвящают в планы Тёмного Лорда, но, насколько я понимаю, он позаботился и об этом. Гермиона открыла рот, чтобы задать ещё вопросы, которых, казалось, миллионы всплыли на поверхность её разума, словно поражённого молнией. Но прежде чем она успела произнести хоть слово, Нотт схватился за левое предплечье от боли, его лицо исказилось в агонии. Инстинктивно Гермиона шагнула к нему, схватив его за плечи, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке. Он дёрнулся, отстраняясь от её прикосновения, всё ещё сжимая руку. Затем он поднял рукав чёрной рубашки выше локтя, обнажив Тёмную Метку на своей руке. Змея шевелилась, натягивая кожу его предплечья, а её цвет казался зловещим оттенком чёрного. Гермиона не сразу осознала, что он носит метку. Она не знала, почему это вызвало в ней такую боль за него. Внезапно она задумалась, был ли у него вообще выбор, или это навязали ему силой. Но вместе с тем её терзала мысль, не принял ли он её с высоко поднятой головой. — Он зовёт, — отчаянно произнёс Нотт, протягивая правую руку, чтобы Гермиона взяла её. Она сжала челюсти, борясь с волной эмоций, которые продолжали обрушиваться на неё. — Если я больше никогда тебя не увижу, — начала она, её губы заговорили быстрее, чем разум успел осмыслить слова, — спасибо за ту каплю доброты, что ты проявил ко мне за эти две недели. Я бы, наверное, сошла с ума, если бы не ты. Она заметила, как его губы дёрнулись — или, возможно, дрогнули, — а в глазах мелькнуло что-то, что, казалось, грозило перерасти в сочувствие. — Сражайся, Грейнджер, — её дыхание стало резким при звуке собственной фамилии. — Пожалуйста, сражайся. Прежде чем он успел сказать что-то ещё, она взяла его за руку. Его пальцы сомкнулись поверх её ладони, и вместе они трансгрессировали за пределы поместья.