Когда он голоден (When He Hungers)

После ухода Нарциссы в комнате воцарилась гнетущая тишина. Эхо закрывающейся двери длилось всего несколько мгновений, оставив лишь глухой гул темноты, окутывающий Гермиону. Её разум, как всегда, кипел мыслями и шумом — жаждущий знаний, действий и открытий. Скука и любопытство взяли над ней верх. Она начала исследовать комнату, рывком открывая каждый ящик в надежде найти забытое оружие, заглядывая под каждую поверхность в поисках какого-либо средства защиты и осматривая личную ванную комнату, расположенную справа от её кровати. Однако каждый уголок и каждая щель оказались пустыми и бесполезными. Спустя неопределённое количество времени она прекратила поиски, слишком измотанная — как морально, так и физически — чтобы продолжать. Гермиона выкрикнула в порыве отчаяния и раздражения, изо всей силы ударив по косяку двери ванной комнаты, просто чтобы хоть что-то почувствовать. Она почти с облегчением ощутила, как её костяшки рассеклись, а жгучая боль от обнажённой кожи встретилась с прохладным воздухом. Как только кожа треснула, она мгновенно затянулась, будто невидимая целительница наложила заклинание или маховик времени вернул её к моменту, когда костяшки были целые и нетронутые. Она издала громкий, хриплый крик, не зная, как ещё нанести себе рану и выплеснуть боль, кроме как раздирая горло до хрипоты в агонии. Это было нелепо; её положение казалось почти невозможным для осмысления. Она оказалась в раздражающе красивой комнате, с изобилием еды в её распоряжении, в доме, наполненном магией, которая активно работала над тем, чтобы собрать её по кусочкам. Но что же сказала Пэнси? Гермиону готовили к гибели на Проклятых Играх? Или для Волдеморта лично? Если ей суждено умереть, она хотела бы сделать это с честью, сражаясь бок о бок с теми, кто отдал всё ради нового и лучшего мира. Если ей придётся погибнуть, она мечтала вновь ощутить объятия семьи Уизли, услышать смех, наполняющий тепло Норы, — словно первый глоток кленового сиропа, тёплый и пронизанный осенним сиянием. Это была пытка — невыносимое ожидание ответа на вопрос, кто выжил, а кто погиб. Казалось, невидимые лезвия медленно рвали её сердце, оставляя лишь пустоту. Больше всего на свете ей хотелось увидеть Гарри, прикоснуться к нему, убедиться, что он жив и в безопасности. Сказать ему, своему лучшему другу — своему брату, — что она любит его. Она не была уверена, слышал ли он эти слова от неё хоть раз. Она молилась, чтобы он знал, глубоко в своей душе, что это была безусловная любовь, которая заставляла её следовать за Гарри до конца света, и безусловная любовь, которая всё ещё давала ей силы держаться. Гермиона подошла к подоконнику единственного большого окна в своей комнате. Она устроилась на нём, подтянув колени к груди, и выглянула наружу. Небольшой участок зелёной травы раскинулся прямо под её окном. За ним начинался вход в лабиринт, который уходил далеко вглубь владений и растворялся в тумане. Она сидела, наблюдая за серыми грозовыми облаками, которые двигались так медленно, что она задумалась, не ползут ли они в муках, стремясь достичь места, недоступного в их мире. Время тянулось бесконечно, пока она подавляла каждую мысль, что возникала в её голове, ведь ни одна из них не давала ей хоть какого-то разумного обещания свободы — ни для неё, ни для кого-либо из её выживших друзей. Гарри нуждался в ней. Или, по крайней мере, так говорил голос. Да, какой-то голос, когда ты только что заработала себе сотрясение мозга, — резко напомнил ей разум. Мерлин, неужели она звучала так же для других в школе, когда исправляла их? И всё же, ей приходилось цепляться за этот голос. За ту иллюзию надежды, что война ещё не проиграна. Но её разум продолжал терзать её. Когда Гарри может понадобиться твоя помощь? Нужна ли ты ему именно здесь? Надеется ли он, что ты достаточно умна, чтобы выбраться из этого места? — Хватит! — закричала она, обращаясь к самой себе, зажав уши и яростно ударив головой о стекло в агонии. Именно тогда Гермиона заметила фигуру снаружи — кто-то ходил взад-вперёд, но замер, услышав звук её головы, столкнувшейся с окном. Фигура — мужчина — была поэтическим противоречием, словно бушующая гроза в безоблачный день. На нём был идеально сшитый костюм, который словно излучал обещание тьмы, настолько чёрный, что казалось, будто он окутан пустотой. Однако его алебастровая кожа и короткие волосы цвета платинового блонда полностью контрастировали с его одеждой. Он стоял спиной к Гермионе, демонстрируя свои широкие плечи и высокий рост. На мгновение он замер совершенно неподвижно, а его идеальная осанка была настолько безупречной, что он казался почти нереальным. Гермиона с трудом втянула воздух, размышляя, кто же мог быть этот мужчина. В тот самый момент его голова резко повернулась к окну — к Гермионе, — и она встретила холодный, ледяной взгляд Драко Малфоя. Она моргнула, потрясённая тем, что её поймали на подглядывании. Когда она снова открыла глаза, он исчез, словно был лишь плодом её воображения. Гермиона почувствовала, как холод пробежал по её спине, пока её взгляд метался по лабиринту и территории, пытаясь понять, каким образом он мог исчезнуть. — Разве тебя не учили, что пялиться — это невежливо? — раздался холодный, мрачный голос Драко за её спиной. Она заставила себя остаться неподвижной, хотя её сердце подскочило к горлу при одном лишь звуке его голоса. Он был другим, не таким, каким она слышала его в последний раз, — более глубоким и полным ненависти. В нём больше не было ни намёка на заносчивую, мальчишескую надменность; теперь он звучал тяжело и измождённо. — Возможно, это урок, который я так и не смогла усвоить. — Грейнджер, не доводящая что-то до совершенства? Никогда бы не подумал, что доживу до такого. — Его голос был лишён эмоций, но отягощён чем-то мрачным и зловещим. Каждая клеточка Гермионы твердила ей не поворачиваться к нему. Не удержавшись, Гермиона повернулась, чтобы бросить на него сердитый взгляд. — Очевидно, ты никогда не обращал на меня внимания на уроках Прорицания. — Она вложила в свои слова резкость, чтобы скрыть удивление от того, как он выглядит вблизи. Гермиона ненавидела себя за первую мысль, которая пришла ей в голову, стоило ей снова взглянуть на Драко Малфоя: красивый. Но это была не та чистая красота, что ассоциируется с первым цветком весны или финальным танцем балета. Нет, его красота была сокрушительной, бескрайней и бесконечной — словно ночное небо или только что высеченная надгробная плита. Его глаза напоминали свежеотполированное серебро, отражая свет комнаты. Его челюсть обрела резкие очертания, куда более выраженные, чем в Хогвартсе; мышцы подёргивались, словно он скрежетал зубами от ненависти к ней. Одинокая прядь цвета слоновой кости выбилась вперёд на его лбу, в то время как остальные волосы оставались идеально зачёсанными назад. Его плечи стали шире с тех пор, как Гермиона видела его в последний раз; он стоял, словно крепость, воплощение силы и неприступности. Как кто-то мог так сильно измениться всего за три месяца? Но видела ли она его во время Битвы за Хогвартс? Интуиция подсказывала ей, что нет; последний раз она видела его именно в этом месте, лишь несколькими этажами ниже. Когда он смотрел, как она корчилась от боли, звала на помощь, умоляла его о спасении. И он даже не пошевелился. — Прекрасно знать, что твоё высокомерие всё ещё при тебе. — Каждое его слово было, словно нож, отточенный острыми краями его зубов. — Грустно осознавать, что ты всё ещё слушаешься своих хозяев, как пёс. Край его тонко очерченных губ дёрнулся. — Мы все кому-то подчиняемся. Он замер, и казалось, что весь воздух в комнате устремился к нему. Он небрежно хрустнул шеей, вены вдоль колонн его шеи выступили, как реки на карте. — Неужели я не заслуживаю признания за армию, которая теперь подчиняется каждому моему приказу? — Армия? — повторила она. Именно тогда он улыбнулся — холодной, мстительной улыбкой, лишённой какой-либо радости. Гермиона невольно задала вопрос, — если война окончена, зачем Волдеморту армия? — Война не имеет конца. Ты, как никто другой, должна это понимать: ведь ты была солдатом с того самого дня, как вошла в Хогвартс. Его слова несли в себе такую тяжесть, что Гермиона не могла её вынести, и они просто повисли в воздухе между ними. Тишина стала похожа на болезнь, удушающую комнату, пока он смотрел на неё в ожидании. Но она не могла уловить ни эмоций, ни мыслей, ни чувств — словно он носил маску. — Зачем ты пришёл? Похвастаться своими высокими чинами в Новой Магической Эпохе, которые, несомненно, обеспечил для тебя твой отец? Малфой даже не дрогнул, словно перед ней была идеально созданная восковая фигура. Непреклонный, несокрушимый. Ей хотелось сжечь его своими словами и увидеть, как он сливается с полами поместья Малфоев. — Я пришёл, — наконец произнёс он, его голос плавно сливался с выдохом — единственный намёк на раздражение, — чтобы проводить тебя на тренировку. — Твоя мама сказала, что Миппи покажет мне, куда идти. — Моя мать ошиблась. И для тебя она — Леди Малфой. Гермиона поднялась с подоконника и зашагала к нему, пока между ними не осталось всего нескольких сантиметров. Она резко вскинула подбородок, чтобы бросить на него гневный взгляд, только сейчас осознавая, насколько заметной стала разница в их росте. — А кто ты для меня, Малфой? Его челюсть напряглась, пока он смотрел на неё и моргал. — Генерал Лорд Малфой звучит неплохо, согласна, грязнокровка? Она слышала это оскорбление от него тысячу раз, и казалось, что за эти годы боль от него притупилась. Но всё же она не смогла удержаться от дрожи при звуке его глубокого, мрачного голоса, произносящего это слово. Малфой крепко схватил её за запястье, подняв руку с выжженным на ней клеймом — символом этого самого титула. Он резко поднял её руку ещё выше, выворачивая её, чтобы рассмотреть вырезанные на коже слова. Его взгляд скользил по ним, словно он вновь вырезал эти буквы, медленно повторяя каждую черту. Его хватка усилилась, и он цокнул языком, — я думал, что моя тётя сделает его более заметным. Как жаль. Он отпустил её, и рука Гермионы безвольно повисла вдоль тела, пока его слова пронзили её, словно стрела, попавшая прямо в цель. Гермиона считала, что её ненависть к Малфою уже не может быть сильнее, но эта пропасть оказалась глубже, чем она думала. Он решительно повернулся к двери; его шаги звучали гулко, отражая силу каждого движения. Малфой резко распахнул дверь, ухватившись за дверной косяк своими большими, сильными руками. Когда она не сдвинулась с места, он кивнул в сторону остальной части поместья, призывая её следовать за ним. Его глаза оставались мёртвыми, словно у черепа, оставшегося от древнего мира. — Я буду ждать Миппи, как приказала моя госпожа. — Слова отозвались эхом в её голосе, пока она сдерживала дрожь. Ей было противно, что она опустилась до того, чтобы назвать Нарциссу своей "госпожой", но выбирать, когда сражаться, нужно разумно. Драко сжал дверной косяк ещё сильнее, другой рукой упёршись в саму дверь, словно это было единственное, что удерживало его от вспышки ярости. — Ты сделаешь так, как велит твой Лорд. — Его голос зазвучал громче, и прежнее зловещее, натянутое спокойствие стало исчезать, словно разрушаясь слой за слоем. — Мой Лорд ожидает, что я буду тренироваться в шёлковом платье? — Твой Лорд ожидает, что твоя дерзость умерла вместе с Гарри Поттером! — Закричал он, зашагав к ней, словно тень смерти. — Я скорее умру, чем буду повиноваться тебе, Малфой. Он почти зарычал, уголки его губ дрогнули в мрачной усмешке, — это можно устроить. — Леди Малфой утверждает обратное. — Я ей не подчиняюсь. — А как насчёт Тёмного Лорда? — бросила вызов Гермиона, её глаза пылали ненавистью. — Если Волдеморт требует моей безопасности до начала этих игр, ты подчиняешься его приказам? Жалкий, послушный и бесхарактерный, как всегда. Чистокровный трус, который прячется за спиной своего отца — Гермиона умолкла, когда её голова резко откинулась вбок от резкого удара тыльной стороной ладони Малфоя. Жгучая боль отразилась эхом по всему телу, расходясь волной, словно цепная реакция, оставляя за собой след мурашек на коже. Но, закрывая глаза, чтобы смириться с болью, она увидела перед собой глаза Дамблдора, которые навсегда останутся закрытыми. Затем — Тонкс. МакГонагалл. Она глубоко вдохнула, открыла глаза и повернула лицо обратно к нему. Ненависть, что застыла на его лице, наверняка отражала её собственную, пока слова не сорвались с её губ, капая, словно яд, — так пёс наконец научился кусаться. Малфой отступил назад, скрывая свои эмоции за безжизненной маской. Его глаза на мгновение напоминали калейдоскоп, сменяя оттенки от серебристого до голубого, а затем снова до серебристого. — Переоденься, подходящая одежда для тренировок находится в гардеробе. Миппи проводит тебя, когда закончишь. Он не стал дожидаться её ответа, резко развернулся и вышел, громко хлопнув дверью. Даже портрет одного из предков Малфоев на стене на мгновение обернулся, потрясённый эхом от удара. Гермиона задумалась о том, чтобы ослушаться его и не переодеваться, разглядывая резные узоры, украшающие гардероб. Но она была физически слабее, чем когда-либо прежде. И Гарри нуждался в ней. Даже это в данный момент казалось недостаточным, чтобы заставить её продолжать бороться. Вместо этого другая мысль дала ей силы искупаться и переодеться в облегающий чёрный боевой костюм, который ждал её в гардеробе — клятва, которую Гермиона решила дать себе в этот самый момент. Она будет тренироваться, чтобы стать могущественнее, чем когда-либо прежде, и обрести силу, достаточную для убийства Драко Малфоя.