Мерцающая башня

I miss the taste of a sweeter life

I miss the conversation

I'm searching for a song tonight

I'm changing all of the stations

I like to think that we had it all

We drew a map to a better place

But on that road, I took a fall

Oh, baby, why did you run away?

Maroon 5 — Maps

Белая тумбочка и пространство рядом с кроватью походили на декорации ботанического сада. Мебель пропадала за пышными букетами, которые расползались в стороны, и кругом пахло сладковатой пыльцой. Всё это смешивалось с запахом спирта и медицинских трав. Чимин скрипнул стулом и присел возле кровати. До него донеслась усмешка, перешедшая в болезненный хрип. Под одеялом и в множестве бинтов лежал Тэхен, чье лицо украшала дутая повязка: прикрытая ею ссадина тянулась по всей щеке и задевала подбородок. Правая рука лежала неподвижно на груди, примотанная к плечу. Пострадал он прилично, но его самодовольная рожа раздражала Чимина. — Надеюсь, эту руку зашьют тебе в задницу. — Оно всё равно того стоило, — он бы широко улыбнулся, но облепленное повязкой лицо, видимо, не позволяло выражать эмоции так же ярко, как прежде. Поэтому Тэхен обошелся тем, что слабо дернул уголок рта. Чимину много хотелось ему рассказать, чтобы не радовался так сильно тому, чего и в помине еще не произошло, но язык не поворачивался. Тэхен лежал беспокойно, и вся спесь сходила с его лица в мгновение, когда новая фигура возникала в распахнутых дверях. Он елозил плечами по широкой подушке и вечно трогал носком покрывало. Лечь в любимую позу даже и не подумывал, потому что все повреждения разом напоминали о себе. Смеялся Тэхен тоже с болью в голосе. В это время немало людей подцепляло лихорадку — и в больничном крыле не хватало мест, а одинокая медсестра металась между коек маятником. Отваров недоставало, оттого ссадина, что лечилась быстро, по сей час стягивала кожу, про явные переломы и говорить было нечего. Ненадолго это место превратилось в переполненную городскую больницу мира маглов. Однако Тэхена, в отличие от большинства страдальцев, хотя бы любили. Поэтому он единственный не жаловался на голод — конфет и пирожных принесли навалом. Чимин по-дружески пару упаковок позаимствовал на «чёрный день». И все же шоколад Тэхену не приносил удовольствия. Он томительно и в чём-то даже благоговейно ждал того самого ловца. От его наивности и Чимину уже было не по себе. — А с Юнги у тебя как? Дюймовочка отказалась выйти замуж за жабу? Этого вопроса Чимин боялся больше всего. Он будто сглотнул целый ком печали, что, как в пинболе, поскакал по ребрам. Воздух потяжелел и плохо раздувал лёгкие — входил в них как жидкость. Засранец был слишком внимательным и знал, куда бить. — С чего ты взял? — Так у тебя бы рот не закрывался час, не меньше. А раз молчишь, говоришь обо всем кроме этого, значит, есть, что скрывать. Я не прав, хочешь сказать? — ресницы Тэхена были до того длинные, что любому, пускай самому ехидному его выражению лица, придавали чувственности. — Всё не настолько плохо, моя задница цела хотя бы. — Завидуешь, что на мою вакансия уже закрыта? — захрустел оберткой и, точно изнеженный король, положил в рот несколько конфет. Весь рот уже в них вымазал. — Да этот придурок даже из жалости сюда не заявился, на что ты вообще рассчитываешь? — Он придёт, просто поверь. Изначально Чимин помчал в больничное крыло, потому что все остальное пространство школы тяготило. Куда не погляди — везде был запечатан силуэт Юнги: и тут, и там он наследил, оставил воспоминание. Чимин же не решился за ним побежать: чуял, что разговор будет лишен смысла. В диалоге всегда участвуют двое, а Юнги был оглушен разочарованием и обидой. Сейчас Чимином руководили похожие чувства. Свербело всюду, словно с тысячей порезов погрузился в море, и скапливалось в груди необъяснимым жжением. Хотелось, раз уж в корабле пробоины, добротно так сгрести на борт воды и уйти на дно поскорее, поэтому и возникала слепая злоба на всё и на всех. Тэхёну по лбу дать он желал больше всего. Однако его вид, понурого, забинтованного с головы до пят, не давал ни отругать, ни ему же нажаловаться. А ведь спусковым крючком стал матч, где Тэхён вышел на поле за Слизерин. Теперь не выходило даже объясниться. Юнги и прежде было невозможно сыскать — он сливался со стенами коридоров, мог в секунду сбежать и раствориться, слово вода сквозь щели; и если изредка Чимину удавалось застать его врасплох — ухватить в коридоре, выцепить после занятий или заговорить с ним в общежитии, то сейчас не получалось сделать и этого. Единственное, что напоминало о существовании Юнги, это мелькающая вдали белая макушка. Он ходил на занятия, всё так же клонил голову к пергаменту, по его волосам перебегали теплые блики от лампы, и мечта провести по ним не исчезала даже после матча. Однако со звонком место пустело, в Большом зале он и не появлялся, спать ложился так рано, что Чимин еще не успевал оказаться в гостиной своего факультета. Может, фактически Юнги и продолжать учиться в Хогвартсе, увидеться и поговорить с ним было труднее, чем улыбнуть Снейпа. Вся эта затея со свиданием была бестолковой и отчаянной. Чимин только убедил Юнги в том, что ни на что не годился, вел себя безответственно и за слова не отвечал. Вымаливал у него шанс, вечно доставал, а в итоге? Чимин временами представлял себя на месте Юнги — и внутри что-то надламывалось. Закрытому и недоверчивому человеку и без того не легко впускать в свой мир незнакомцев, тем более настойчивых и для них инопланетных, а тут вышло целое космическое вторжение, что снесло половину хрупкой вселенной. Трудно было ступать туда, где выжгло всё по собственной ошибке, и слов подобрать не удавалось, чтобы пустили. Пока Чимин перебирал в голове мысли о Юнги, рядом оживленно зашуршало одеяло. Он перевел взгляд на Тэхена. Тот отчего-то воспрянул: безымянным пальцем начал расправлять тонкие пряди на лбу, подтер шоколадные усы и плюхнулся на подушку намеренно так, чтобы волосы не распушились на затылке. Его брови свелись друг к другу в драматичную полудугу, а между губ возникла маленькая щель, как будто он не дышал носом. Тэхен, наверное, потому и нравился многим, что даже с множеством ссадин, уродливой повязкой на лице всё же умудрялся выглядеть как спящий принц. Лишь через мгновение Чимин увидел виновника торжества — брюнета, что шёл по длинному ряду между коек и растерянно их осматривал. По форме носа и наивному взгляду угадывалось сразу, кто это был. Ловец от Гриффиндора, высокорослый и широкий Чон Чонгук. В руках он сжимал похрустывающий букет и скованно шагал, точно не он сегодня днем принёс победу своему факультету. — Он идёт? — прошептал Тэхён и сильнее зажмурился. — Идёт, с букетом и щенячьим взглядом, — Чимин уже поднимался со стула: не собирался им мешать, да и внутри гложило мутное чувство. Из-за него хотелось поскорее уйти. — Вот видишь, я был прав. — В чём же? — В том, что иногда верить во что-то не так уж и безрассудно.

──────≪✷≫──────

Разговоры о матче спорами заразили коридоры школы. Куда бы ни ступала нога Чимина, он слышал болтовню то о Чонгуке, то о Тэхене. Эти двое явно прославились. Однако любое напоминание о том дне, съедало. Чимин из уверенного и в чём-то даже храброго парня, превратился с раздраженного и язвительного затворника. Неужто примерил обувь Юнги? Он не знал его настоящих причин закрываться от всего мира, но свои мог перечислить легко. Чимин завидовал тому, как стремительно развивались отношения Тэхёна, как тот малыми потерями добивался желаемого и всегда выходил победителем. Понравился старшекурсник-музыкант? Тэхен сразил его неумелой игрой на скрипке и ослепительной улыбкой. Банально и просто. Влюбился в кого-то неординарного? На это у него уже был сумасшедший план. Один Чимин бестолку носился за Юнги, чтобы в конце грандиозно обосраться и потерять всякую надежду. И теперь он был обречен наблюдать за тем, как прекрасно складывалась личная жизнь лучшего друга, пусть и в стенах больничного крыла, пока сам скитался по тоскливым коридорам с кипой книг и печалью в душе, так неожиданно его обуздавшей. После матча изменилось многое. Юнги ложился спать до ужина, что никогда ему было не свойственно. Он покидал общежитие до рассвета, и пересекались они исключительно на занятиях. Их всегда разделяли длинные ряды парт, а издалека даже не услышать знакомого шёпота и не разглядеть родинку на носу. Юнги отдалился так, что расстоянием затуманился весь его образ и проявлялся сквозь дымку слабо, часто мельком и робко. Чимин не успевал уловить момент и злился, потому что по ощущением он точно вечность тыкался с ключом и криворукость не давала попасть им в замок. — Мистер Мин, расскажите классу о свойствах тёмных духов, — голос Снейпа звучал жестче по отношению к Юнги. То, что раньше Чимин путал с плохим настроением, становилось закономерностью. Он обернулся, чтобы рассмотреть поднявшегося Юнги. Тот впивался подушечками пальцев в край парты и не отрывал глаз от книги. Челка нависала стеной, мешала ещё раз взглянуть на выразительные, кошачьи глаза, в которых всегда таинственно блуждали крохотные блики. Тоска по Юнги сводила с ума. Редкие встречи в прошлом казались не такими уж и редкими по сравнению с сегодняшним днем. Чимин скучал по их коротким разговорам, полным сарказма, шуток и смущения и по надежде, что разгоралась внутри время от времени. — М… — Юнги замешкался, но не столько потому, что не знал ответа, а потому, что находился в сильном напряжении. — Тёмные духи, по-другому Карчеры, по своей природе бессмертны, не боятся ни огня, ни холода, любые раны на них затягиваются, почти не уязвимы. Когда профессор наклонялся так, что брови застилали взгляд, не по себе становилось даже непричастному Чимину. Он вновь и вновь замечал накалившуюся атмосферу вокруг, а в Юнги видел уже не робость или трепет, а почтительный страх. — И что же делать молодому волшебнику, которому не повезло на них натолкнуться? — Бежать, сэр. Только бежать. Занятие длилось тягуче долго. Чимин все поглядывал назад, как будто бы с минуты на минуту словит на себе любимый взгляд, но этого не происходило, а станицы учебника всё убегали вдаль. Однообразный шелест, покашливания и скрип пера уже стояли в ушах белым шумом. Снейп вальяжно расхаживал между рядами, порой шуршал пальцами по деревянной поверхности, разворачивался и уходил в другом направлении. Чимин отсчитывал секунды до конца и впивался носками в пол, точно по-лягушачьи выпрыгнет из-за парты и метнётся в сторону Юнги, только чтобы выловить его за мантию или рукав. Но никогда не успевал. Звенел звонок, он шустро поднимался с места, а никого уже не было. Лишь не исчезнувшее до конца тепло и размазанная капля чернил. Злоба и тоска разъедали всякий раз, когда Чимин медлил. В сердце точно насыпали осколков и встряхнули, как забитый хрупкими ракушками мешок — они кололись друг об друга и разрывали изнутри. Вот бы унесло от берега угрюмые мысли, и всё оставалось где-то там, в тёмной полосе горизонта под тонной ярких облаков и солнечных лучей. Чимин закинул в сумку толстую книгу, обтер тряпкой конец пера и сложил его в футляр. День не кончался на защите от тёмных искусств: он должен был плестись в Большой зал и там не меньше часов двух возиться с домашкой по защите от тёмных искусств, потому что близилась проверочная работа, да и не помешало бы наведаться к страдалицу-другу, что окружал себя последние дни притворной драмой, дабы только подольше посидеть с Чонгуком. Однако в Большом зале, который сохранял в себе толику свободы от тлена, под качающимися в воздухе свечами сидел Тэхён. Не один. По его скромным прикосновениям было заметно, как неспешно и деликатно он обхаживал Чонгука. И в этом виделась естественность, как будто не искусный обольститель прорывался изнутри, а недолюбленный, изнемогающий без ласки мальчик. Непривычное зрелище. Чимин вмешиваться не желал: он, честно говоря, до сих пор не набрался смелости поговорить обо всём с Тэхёном откровенно, не топя переживания в нелепом юморе и картонном смехе. — О, Чимин! Иди сюда! — воскликнул и помахал рукой. Несколько косых взглядов обратились к нему. Тут было не принято громко разговаривать. Чимин застыл в пол-оборота, точно облаченное мантией плечо возвышалось горой и прятало его. Он надеялся, что нерасторопность и растерянность смутили бы Тэхена. Вдруг тот решил бы, что обознался? В желудке что-то настойчиво скреблось, пыталось пробиться выше к ребрам и занять и без того забитые унынием места. Оно же и прибивало к земле, не давало жить по-прежнему. Чимин отчаялся и утомился, а вид счастливой парочки, их беззаботности и легкости, вызывал лишь больше разочарования в себе. Он не желал всем сердцем туда идти, но его окликнули снова, и пришлось. — Как ты? — казалось, этот вопрос должен был прозвучать не от Тэхёна, однако по-настоящему побитым выглядел здесь явно не он. — А ты? Не думал, что тебя выпишут так скоро. Ещё на днях всё больничное крыло ломилось от людей, — Чимин сел за стол и гулко бухнул тяжелой сумкой. Расспросов старался избегать, как мог. Только не сейчас, не когда поодаль от Тэхена сидел незнакомый человек. У Чонгука густая чёлка растрепалась и вспушилась, ворот бордовой жилетки съехал вбок, а над губой проглядывала тонкая щетина. В нём странным образом сочеталась неопрятность, спешность и перфекционизм. Он с энтузиазмом черкал пером по пергаменту, и ни у кого за длинным столом не было уже так много исписано. Несмотря на всё показное безучастие Чонгука в разговоре, он на полсекунды замирал, когда Тэхён что-то произносил. Вслушивался. — Ты не отвечаешь на мой вопрос. — Я не хочу обсуждать свое душевное состояние в Большом зале, тем более… в компании незнакомцев, — и покосился на, якобы, такого занятого Чонгука. — Понял, — сегодня разговор обходился без саркастичных шуток. Может, Тэхён так выражал поддержку? Все смолкли. Тишина расползалась мгновенно, однако ощущалась неживой и давила. Перо громко скребло чернилами, и Чимин постоянно переводил взгляд на сосредоточенного Чонгука. Тот до боли знакомо склонялся к пергаменту, когда выводил слова, и челка его свисала так же — непроглядным лесом, только вот за ней не горело родных глаз. У Чонгука они отражали безмерное простодушие и бесхитростность, и, когда он поднимал голову, даже блестели как-то по-щенячьи — два темных глянцевых блюдца. Возможно, Тэхёну и нужен был такой человек, непосредственностью и твердостью характера умеющий остановить гоночную машину на самом крутом повороте в миллиметре от обрыва. Чимин читал его по мимике, по тому, как он наслаждался молчанием и умело уходил в себя. И Юнги хотел бы прочесть, но у того маска таинственности и плащ-невидимка на сердце. Если Тэхёну шла чужая умиротворенность, которую он находил в Чонгуке, то Чимин искал, по всей видимости, страдания. — Так как ты в итоге угодил в больницу? — больше не выносил тишины. Подготовку к проверочной на время отложил. — А ты не видел? Я думал, ты в это время был на стадионе, — Тэхён тоже не уделял особого внимание учёбе сегодня. Он в Большом зале будто больше собирался для компании, нежели для выполнения домашек и совместных проектов, оттого его пергамент наполовину пустовал, а на столе лежала лишь одна до сих пор не открытая книга. — Были свои обстоятельства. — Что ж, — его лицо украсила лукавая улыбка. Её всегда легко было определить по расположению уголков рта и тому, как медленно Тэхён ее растягивал. — Я, сам знаешь, всегда горел неистовой страстью к квиддичу, потому и решил принести нашей команде очередную победу. Представь, я летел, как истребитель в небе, выделывал там всякое, и тут увидал снитч! Уже было вытянул руку, почти скользнул по нему мизинцами… Ещё немного — и он был бы у меня! Но… во время очередного кульбита в воздухе меня подбили. На глазах Чонгука я полетел вниз, — казалось, ещё пару фраз — и Тэхён карикатурно приложит ладонь ко лбу. — Дальше я только помню множество людей кругом и то, как кто-то поднял меня на носилках. Драматичная история вызвала у Чимина разве что усмешку. Рассказ сочился пафосом, что соком стейк прожарки «rare». Другого он и не ожидал, сидя в компании Чонгука. Не будет же Тэхён делиться сомнительным планом, с помощью которого пытался увлечь собой парня. Чонгук же потрепал пальцами волосы за ухом, крепче сдавил перо и оторвал взгляд от работы. Его брови прогнулись, придавая тяжести векам, и тенью подчеркнули виноватый блеск в глазах. — Вообще-то, — отпрял от стола, — это я случайно подбил Тэхёна. Я прежде не видел никого, кто бы пытался в дождь встать ногами на метлу, чтобы достать снитч. Тэхён свернул прямо перед моим носом, а я не сумел уйти от столкновения… Он сильно пострадал из-за меня, но извинения принимать не хочет. — Да, ладно, это было лишь недоразумение, будешь ты еще из-за такой фигни просить передо мной прощения, — и в плане Тэхёна оказались пробоины, небольшие, но всё же. Но смелости и решимости в нем было хоть отбавляй. Чимина поражала неугасаемая надежда, которая подпитывала Тэхёна на пути, выстланном зыбучими песками из сомнений как ковром. Он ведь не опустил руки даже тогда, когда очнулся в больничной койке, замурованный, что гусеница в кокон. Чимин помнил этот вход на матч. У Тэхёна белели костяшки, оттого как он сильно сжимал метлу. На её черной поверхности оставались матовые отпечатки, мешающие проглянуть глянцу. Глаза Тэхёна темнели, будто серая пелена застала белки, он храбро и грозно смотрел исподлобья. Парадная форма Чимина контрастировала с костюмами игроков Слизерина: у него был до ровных изломов выглаженный ворот и атласный зелёный галстук, туго завязанный под самое горло. Тэхён усмехнулся даже при встрече, а потом непринужденно рассказал о том, что собрался покорить Чонгука мастерством и грацией полёта, и это прозвучало как обреченная на провал затея. Голоса болельщиков звучали столь громко, что Чимин догадывался о сказанном по урывкам звуков, и от каждой рваной фразы перехватывало дыхание. Его лучший друг творил отчаянные вещи, пока сам Чимин опаздывал на важнейшую встречу в своей жизни. Теперь было известно, к чему привело опоздание. Юнги его ненавидел. Мученический вздох невольно прорвался наружу. Чимин выпрямился и закопошился на месте, точно заскучал, потому и менял положение, но его мгновенно раскусили. Чтобы избежать наводящих вопросов, он глубоко выдохнул кулак, уперся на него подбородком и заговорил первым: — Юнги долго ждал меня, там, ну, на стадионе, и, — посмотрел куда-то в сторону витражного окна, непроглядно мутного ближе к вечеру, — я подвёл его. Теперь он думает, что я бесчувственный мудак, который позвал его, чтобы потешить свое эго? Поиздеваться? Я не знаю. — И золушка сбежала, даже не оставив туфельки? — Тэхён, несмотря ни на что, оставался собой. Чимин не злился. — И золушка послала меня нахуй. — Почему ты не обсудишь это с ним? — вдруг встрял Чонгук. Взгляд Чимина, по его собственным ощущениям, накалился так, что выжигал всё, на что падал. Главной целью стало недоумевающие лицо Чонгука. Из всех бессмысленных и глупых вопросов этот занимал первое место. Неужели Чимин выглядел как полный идиот, который не догадался раньше поговорить? Не пытался это сделать десятки и сотни раз? Серьезно? — Потому что он меня избегает, — процедил. Знал, что злоба и обида собрались в совершенно не тех словах, направленных не тому человеку, однако ничего не мог с этим поделать. Сил сдерживаться не осталось. — Давайте не будем… — Если не можешь поговорить с ним лично, напиши, — Чонгук спокойно взял перо обратно в руку и вывел ещё несколько слов. — Мы поможем передать, если с этим тоже возникнут проблемы. Чимин открыл рот, однако ничего больше не произнес. Кажется, начинал понимать, за что Чонгук нравился Тэхёну, но раздражения это не убавляло. От предложения он всё же отказываться не стал. Стоило подумать об этом на досуге.

──────≪✷≫──────

Носок напряженно упирался в дверцу кабинки. Она открывалась вовнутрь, и это будто бы защищало от неожиданного проникновения. Бархатный мешочек от карт лежал на приподнятом правом колене, которое время от времени заходилось в нервной тряске, пока Юнги чуть влажными пальцами шуршал колодой. Он спешно её перемешивал и всё не решался выложить карту. Боль от висков расходилась тягучей вибрацией к глазам и ушам. Одолевал страх. Колода была обычной, оттого не давала точных ответов: все выпавшие карты собирались абстракциями в грубый этюд. Опытный таролог и такое читал безупречно, но Юнги этому учила жизнь и книга… отобранная Снейпом. И пусть весь расклад изображал лишь неуверенный набросок грядущего, всё равно не обманывал. Поэтому Юнги впился большим пальцем в верхнюю карту, по краям чуть слоившуюся от старости, и медленно вытянул её. Он вздохнул и услышал, с каким трудом сквозь плотно сжатые губы вышел воздух. Башня. Снова она. Непростая карта. Высокий каменный столб, увязавший в скалистой земле, хрупкий и одновременно непоколебимый, потому что до трагичного крушения вместо черепичного конуса его верхушкой была корона. Она летела вниз, а вместе с ней — две облаченные в ткань фигуры с застывшей мученической гримасой. Всюду пылало пламя, как торчавшие острые клешни, выглядывало из узких окон. И в самое пекло стрелой била молния. Холодный пот прошелся по спине Юнги. Он торопливо собрал карты в мешок: они всё никак не вставали на место, несколько торчало по бокам; запрятал их во внутренний карман мантии и вылетел из туалетной кабинки. За последние пару дней Юнги извел себя до такого состояния, что превратился в старое холщовое полотно. Один рывок — и рассыпется нитками. Он по собственной глупости угодил в ловушку, в которой со всех сторон со свистом летели ядовитые стрелы. И теперь, поневоле исколотый, стал ежом и закрылся. После случившегося на стадионе Юнги лишь на мгновение отпустил мысли. Их скопилось столь много, что едва они подошли к опускающейся дамбе — разлились тяжелой и грязной волной. Цветущие земли превратились в грязевые поля с изредка торчащими кудрявыми макушками. Тревога в кулак сжала сердце, и с тех пор Юнги сколько бы ни спал, всегда ощущал каждый шорох вокруг и слышал противное жужжание мыслей. Когда стало невозможно дышать без тяжести в груди, позволил себе копнуть глубже и признал, что Чимин ему нравился. Юнги готов был принять его заносчивость, ветреность и дурацкие шутки, но никогда не простил бы предательство. Может быть, ему даже хотелось не выглядывать в щель двери, а снять защёлку и показаться в нелепой пижаме. Однако Чимин — это слизеринец до мозга костей: обольстительный, самолюбивый и подлый. Он выстроил образ любвеобильного и безмерно доброго, чтобы сначала доверие Юнги завоевать, а потом поступиться им ради школьного рейтинга. Только Чимин знал, кто украл книгу из запретной секции в библиотеке, и только Чимина не было в те злосчастные минуты перед матчем. Теперь Юнги находился на грани отчисления. Он ненавидел себя за наивность, за пылкую и ложную веру в то, что его могли полюбить. Чимин, наверняка, смеялся над ним со своим сумасшедшим дружком. Заслуженно. Юнги, некогда избранный распределительной шляпой в змеиное логово, вел себя совсем прозаично, точно полевая мышь: сбегался на запах семян и ягод в надежде полакомится, а его равнодушно травили и изживали. Он не имел миловидного и запоминающегося лица, семьи — тоже, никто не обеспечивал ему безбедное будущее со стажировками в министерствах, и уж точно Юнги не имел харизмы, бескрайней души и шарма. Под дождем в матч он прождал не Чимина, а несбыточного чуда. А, как известно, в мире магии чудеса таковыми быть перестают. Они объяснимы, логичны, закономерны и работают по другим правилам. В какой удивительный мир тогда стоило попасть Юнги, чтобы ему хоть с чем-нибудь повезло? А карты ведь всё предсказали. Он впервые их не послушал, сам не знал почему. Высокая успеваемость — то единственное, что держало Юнги на плаву. Если бы не усердие и хорошие оценки, он был уверен, никто бы не стал за него бороться и его прощать. Оттого домашние задания легли тяжелым грузом на плечи. В нем поселился зашуганный зверь, и всякий раз он взывал и вжимался в стену, даже когда угроза была невелика. Юнги боялся неправильно решать тесты, учил наизусть параграфы, только бы не разочаровать Снейпа, что снисходительно отнесся к его проступкам. Страшно было пользоваться картами, хотя школа и не запрещала этого полностью, и всё же тёмная колода покоилась во внутреннем кармане на груди. Вдруг Чимин перероет всё его спальное место и снова сдаст преподавателям? Юнги выкинут из школы в тот же день. — Юнги, постой, — от этого голоса, сладкого и жалобного, передёрнуло. Какого черта Чимин так обращался к нему, будто раскаивался, будто не он вырвал хлипко державшееся сердце и вжал грязным каблуком в землю? Юнги не отвечал, убегал, скрывался. Гадал на картах не на успешное будущее, любовь, а чтобы узнать, куда спрятаться от навязчивых глаз и рук. Он испытал к Чимину по-началу столь светлое и головокружительное чувство, что вся эта сила легко обратилась в злобу. — Пожалуйста, давай поговорим, — никак не отставал. — Разговаривай лучше с такими же гнилыми и бессердечными людьми, как ты. Сегодня была важная проверочная работа по защите от тёмных искусств, Чимин с его ничтожными попытками объясниться или в очередной раз поиздеваться — то, о чём Юнги хотел думать в последнюю очередь. Едва это лицо, до одури красивое, всплывало перед глазами, в голове всё мешалось и путалось. Юнги оставался слабым и жалким. Мечтал обрести покой, замуровать кричащую пробоину в груди, залить бетоном, застелить обоями и заставить огромной картиной, но вот опять ему виделись лукаво улыбающиеся глаза — и сердце ныло. Ботинком Юнги растирал полупрозрачный налет на деревянном полу. Вокруг встроенной в стол чернильницы собирались капли. Книга с множеством торчавших из нее листов лежала на краю, и Юнги отодвигал её подальше, потому что все мешало собраться с мыслями. Отвлекали ряды учебников на полках, запыленный граммофон, на раскрытой трубе которого проглядывали мелкие царапины, и, конечно, отвлекал где-то там дышавший Пак Чимин, что подозрительно оглядывался назад. Юнги ощущал его взгляд на себе и сжимался. Песок тихо бежал струей вниз, и его горка на дне часов быстро росла. Это означало, что до конца проверочной оставалось минут двадцать. От того, с каким напряжением писал Юнги, у него болело запястье. Он встряхивал руку и продолжал выводить слово за словом, но как будто бы ни одно предложение не имело смысла. Эта работа для многих учеников ничего не меняла, однако Юнги был под пристальным надзором профессора Снейпа. Плохой балл стоил дороже уважения преподавателей и места в рейтинге — он определял будущее. Если Юнги не справится, его пошлют в дом, где его не ждут, в обитель непредсказуемости. Там всё решала манера, с которой скрипела входная дверь, солнце редко туда заглядывало, лишь рано утром и то на мгновение, чтобы прогреть угол пыльного ковра. В пустом холодильнике за редкими банками и консервами по наросшему льду расползалась серая плесень, а в расщелинах ванной в черни всегда застаивалась плохо пахнувшая вода. Юнги пугал дом, в котором он вырос, как и опекун, что растил его. Карчеры, призраки, прочая нечисть… Он вроде и помнил об этом недавно, но в последнее время ничто не задерживалось в голове надолго. Мыслей стало слишком много. Юнги не знал, что писать. Названия заклинаний крутились на языке, но вместо ответов в голове звучали слова Чимина. Неужто он мог и правда о чем-то сожалеть? Разве мог? Юнги снова останавливался взглядом на его спине. Ему хотелось усомниться в предательстве, всего на секунду забыться и побыть по-настоящему кому-то нужным, однако факты говорили за себя. А работа не двигалась. Мозг точно прожевали и выплюнули, и он плюхнулся мокрым подтаявшим комом в черепушку и только и делал, что стекал. Скрип стула вернул Юнги в реальность. Он услышал, как Чонгук поднялся из-за парты и сдал работу. Сегодня Снейп проверял их тут же: бегло просматривал и объяснял ошибки. Пергамент ему помогал в этом, окрашивая неверные ответы красным. Чонгук от рождения был талантливым, везде первым, отличником, спортсменом и гордостью школы. Даже Снейп не нашел к чему прикопаться. Почему за Юнги не мог бегать такой, как он? Прямолинейный, открытый, как книга, и по натуре простой. Хотя Юнги сам виноват, что в таких не влюблялся. Его, в отличие от Чонгука, ничего хорошего не ждало. В суматохе бессвязных мыслей он не заметил, как последняя песчинка упала на дно стеклянных часов. — Время истекло, — услышал и в испуге завис над незаконченной проверочной. — По очереди подходите ко мне, буду называть итоговые баллы. Это была катастрофа. Неровные края пергамента подрагивали в вытянутой руке. Юнги передал его профессору Снейпу и перестал дышать. Чем дольше ступни впивались в пол, тем сильнее немели ноги. Всё кругом, окутанное вязким молчанием, теряло субъектность, будто превращалось в туманную картинку и плыло, как горизонт в знойной жаре. Сквозь обратную сторону пергамента проглянули красные линии. Много красных линий. Юнги едва стоял. — Мистер Мин… — четкая складка образовалась промеж бровей Снейпа, протянулась аж до середины лба и смотрелась крайне драматично. Он слабо встряхнул пергамент и осмотрел его ещё раз. Его тонкие губы странно изогнулись, словно Снейп сомневался в чём-то. — Да, профессор? — почти шёпотом. — Зайдите ко мне в кабинет после занятий. Уши будто наполнила вода. Юнги прижал учебник к груди и запоздало кивнул. Он попятился на два шага и лишь потом развернулся. Голову клонило к земле, веки болезненно распирали крупные слёзы. Идиот. Жалкий, никчемный, глупый. Юнги сделал слишком мало для того, чтобы заслужить ясное и счастливое будущее. Зачем повелся на сладкие речи Чимина? Почему не вышвырнул этого ублюдка из головы в самый важный момент и подпустил так близко? Смотря на поплывшую выкладку плитки, Юнги вылетел из кабинета. За дверьми нечто шершавое и твердое, точно уличный столб, врезалось ему в лоб. От столкновения Юнги отшатнулся и чуть не выронил учебник. Он поднял взгляд и сквозь слёзы с трудом разглядел Чонгука, который растерянно потирал ушибленное плечо. Юнги больше узнал его по жилетке, чем по размытым чертам лица. Всё было как в тумане. — Извини, что тревожу, но это очень важно, — послышался хруст бумаги. Тот вынул из кармана брюк охристого цвета конверт. — Возьми, пожалуйста. Прочитай, как будет возможность. Юнги бездумно вырвал его из рук и наспех затолкнул в карман брюк, попутно сминая края. Странная просьба казалась совсем незначительной. Чуть выше, под мантией, жглась колода таро, точно вместо нее лежали свежие листья крапивы. Она была всем, о чём Юнги по-настоящему думал. Какое к черту письмо, когда его жизнь была разрушена?