Мерцающая башня

Alarms will ring for eternity The waves will break every chain on me My bones will bleach My flesh will flee So help my lifeless frame to breathe

Ellie Goulding — My blood

В Большом зале под вечер пустело. Тонкие окна, разрезающие высокие стены, синели, и в них мелькали крошечные звезды. За длинными столами, что обычно от и до занимали ученики, небольшими группами сидело несколько старшекурсников: кто-то играл в настольные игры с друзьями, кто-то доедал кусок пирога с ужина, а кто-то, как Чимин, испытывал величайшие страдания и утыкался в книгу. В ней сшили невообразимое количество страниц, которые, казалось, продавливали тяжестью деревянную поверхность. Рядом во всю ширину стола расстилался свиток. На бумаге нескончаемой вереницей тянулись строки, и их длинная змейка обрывалась у заточенного пера. Оно плавно покачивалось у лица, пока Чимин переписывал абзац про существо с непроизносимым названием и вздыхал. Растрепанная пальцами чёлка болталась перед глазами, и сил не хватало её в сотый раз зачесывать назад. — Юнги которую неделю обгоняет тебя в списках и элегантно посылает, а ты… Вот скажи честно, — Тэхён облокотился на руку так, что его подбородок лежал почти у запястья. Иногда он раздувал ноздри, словно сдерживал зевоту, и часто прятал приоткрывавшийся рот в ладони. — У тебя фетиш на унижение? — Мне хотя бы бывший не дрочил ногами, — окунул перо в чернильницу и вывел очередную букву. Губа тронулась в намеке на улыбку. Чимин посмотрел на Тэхёна, чтобы насладиться его недовольством, но вместо этого увидел насмешливое изумление. Веки того едва открывали зрачок, и взгляд полз снизу-вверх, как крадущаяся меж кустов змея. — То, что твой член ласкает только ветер, я и так в курсе. Ты лучше скажи, как зазубривание учебника поможет тебе словить местного недотрогу? Неужто Юнги разглядит твой почерк и попросит тебя с ним расписаться? Перо впилось в бумагу — и под ним расползлась жирная капля чернил. Чимин одернул напряженную руку и поспешил промокнуть его салфеткой. Он не желал соревноваться с Юнги, ему приносило удовольствие лишь то, что они оба вступили в своеобразную гонку, где победитель получал внимание. Какую бы приманку Чимин ни навешивал, леску тянули одни волны. И раз Юнги впервые к чему-то откровенно проявил интерес, то стоило цеплять на крючок поскорее. — Я возвращаю себе свое заслуженное место в рейтинге. — По-моему, всё так, как оно должно быть, — зевнул, чем словно подтвердил, что говорил очевидные вещи. — Пока ты думаешь о Юнги, Юнги думает об учебе. — Знаешь, — прислонил перо распушившимся концом к подбородку, — я вот вроде бы один дурак такой, а у меня дежавю… Никогда ни за кем другим такого больше не замечал, — и улыбнулся. — Ошибаешься. Я не бездействую. Всю ночь план составлял, — ободрился и отлип от сложенных на столе рук, — и, скажи мне спасибо, для тебя тоже кое-что выяснил. Как ты там Чонгука называл? Кротом? Так вот попробуй глазами не Юнги раздевать, а, ну не знаю, присмотреться, чем он занимается обычно. — К чему ты клонишь? — Из-за тебя я вечно втягиваюсь в передряги… — произнес с придыханием и наклонился к Чимину. — Лежу я вчера, чиркаю в дневнике план, как покорю сердце Чонгука, пишу, какой ты гад, и тут слышу… — голос стал тихим, почти сливался с шумом Большого зала, — Юнги ворочаться начал, зашуршал чем-то… Я выглядываю краем глаза из-под одеяла — он крадется куда-то. Мышь настоящая! Подушек наложил себе в кровать, примял и помчался делишки свои темные творить. Еще озирался по сторонам, щурился и прихватил с собой то ли книгу какую-то, то ли коробку — там в темноте хрен разберешь. А я говорил! — Может, ты его спутал с кем-то или вообще привиделось? — Я по-твоему в глаза долблюсь, что ли? Ты по силуэту его везде узнаешь, и я из-за тебя уже научился. Кто еще мог на этой кровати, в конце концов, спать, если она его? Делай выводы, — вновь зевнул. Голова Тэхёна магнитилась к столу, пока тени век поглощали блики на зрачках. И всё же он не солгал бы о таком. Уголок рта Тэхёна оставался приподнятым: его явно забавляло происходящее, хотя и проглядывалась в этом толика отчаяния, но он привык. Им не впервой по горло залезать в зыбучие пески и по очереди друг друга из них вытаскивать чуть ли не за шкирку. — Почему тебе не нравятся пай-мальчики с цветными заколочками и неподозрительной биографией? — Юнги бы пошли заколки, — взгляд устремился сквозь плечо Тэхёна и на мгновение затерялся в расплывавшихся фигурах и столах. — У него челка длинная. Как ни посмотрю — у самых глаз висит, мешается. Юнги бы, знаешь, такой бантик на затылок, воротничок и… — Прекращай, а то я на твоих слюнях поскользнусь, когда вставать буду, — выпрямился обратно и засмеялся. Сам все уши ему про Чонгука прожужжал, а Чимину нельзя? — А что если Юнги не вампир, а оборотень? Скоро вообще полнолуние! Будь поосторожнее… Вдруг покусает. — Кто кого ещё покусает, — больше ухмылки не скрывал. Сердце мелко затрепетало в груди, точно гром отразился многократным эхом. Густая буря, разносившая клубы пыли и сносившая крыши, меркла, а в оседавших облаках, вдалеке, виднелись пёрышки белых прядей и размытое, но, наверняка, очаровательно хмурое лицо. Впереди извивалась усыпанная обломками дорога, однако ноги несло к ней. У Чимина аж пальцы взмокли от предвкушения. Скрытный, чарующий и нарушающий все возможные запреты Хогварста. Разве не мечта, за которую хочется побороться? — Потом порадуешься, если утром я не пойду искать тебя в медпункте или в кабинете у Снейпа. И палочку с мантией не забудь… — Понял-понял, — и работа пошла быстрее.

──────≪✷≫──────

Лунный свет превращал окна в белые полотна, от которых на полы и кровати ложилась, вопреки всем законам физики, яркая тень. В спальне Слизерина мебель, как и стены, поглощала любые огни, оттого без змеиного зрения покидать это место ночью — добровольно переломать ноги и расшибить лоб, споткнувшись об край какого-нибудь стола или шкаф. Кроме слабо подсвеченных окнами уголков комнат, разглядеть ничего не получалось. И всё же несколько лучей тянулись к такой же белоснежной макушке. На розоватой щеке и носу, что Юнги высунул из-под одеяла, оставалась частичка луны. Многие детали ускользали от Чимина из-за того, что их разделяло около трех кроватей, однако беспокойство сложно было не заметить. Юнги часто ворочался, то скидывал ногу с кровати, то подгибал её; и его волосы путались на лбу. Чимин завернулся понадежнее в одеяло и оставил лишь щель для глаз, пока в его бок упирался конец палочки, которую он спрятал под резинку пижамных штанов. Мысли Чимина долго занимал вопрос о том, что может тайком делать ученик старшего курса в Хогварсте после полуночи. Замок и прилегающая к нему территория были настолько бескрайни, что их никогда не исследовать даже самому любознательному и осторожному. То, что творилось в запретном лесу, и вовсе интересовало только бессмертных: оттуда нередко доносились страшные крики, какие можно уловить в черных бушующих морях от шипящих волн. Быть может, Юнги нашел потайной ход в петляющих коридорах и изведывал его? Или, взаправду, искал жертву, чтобы напиться крови и не выдать свое происхождение? Однако Чимин не видел у него длинных клыков, а те, что были, казались обыкновенными и милыми в какой-то степени. Ими не то, что шею не прокусишь, даже ребенка не спугнешь. А может быть, это именно Юнги крал книги из запретной секции в библиотеке, потому что тянулся к темной магии и прочим знаниям, что влекли любого слизеринца? Размышления рисовали в голове Чимина сюжеты, за которыми он следовал и забывался, отчего едва не задремал. В суматохе из картинок он упустил шаги, слившиеся с шуршанием одеяла. Где-то неподалеку тихо скрипнула половица — и Чимин, сощурив глаза, затаил дыхание. Он не высовывался и наблюдал, как силуэт Юнги, что по макушке и спине поглаживала луна, двигался в растянутых пластах света, копошился у кровати, а затем скрывался в темноте комнаты. Чимин выждал пару минут, хотя счет времени перебивало колотящееся сердце. Укутавшись мантией-невидимкой, которая в мгновение растворяла его в пространстве, он в одних носках, чтобы не стучать каблуками туфель, пошел следом. В столь позднее время по коридорам бродили смотрители, подобно чудищам в запретном лесу. Хрип Аргуса Филча, обходившего каждый укромный угол замка, дабы словить очередного ученика, от страха слышался фантомным эхом. Чимин постоянно оглядывался и застывал, потому что за шуршанием носков боялся не засечь опасности. Юнги же, на первый взгляд замкнутый и робкий, в своем бесстрашии обходил многих лучших игроков в квиддич. Видимо, что-то точно того стоило. Чимин, пока шел, десять раз пожалел, что не надел ботинки, поскольку мелкие камушки больно впивались в стопы, и пыль, устилавшая узкие коридоры замка, будто забивалась между пальцев. Носки на ступнях, наверняка, почернели. Он еще и пытался догнать далекую фигуру, которая по-кошачьи ловко блуждала по лестницам и каменным дорожкам, что означало одно: Юнги знал путь досконально, ведь шел, не задумываясь. Как давно он начал сбегать по ночам? Однако дыхание, что прежде лишь мерещилось, становилось все более осязаемым. Оно, как землетрясение, в оглушительной тишине, подбиралось дрожью к мерзнущим ступням. И безмерно осторожный Юнги, наверняка, считавший, что покорил ночной Хогвартс, не замечал настигающей катастрофы. «Беги!» — хотелось возопить ему в спину, но Чимин так только усугубил бы их положение. Взмокшими пальцами он сдавил палочку и погасил на ее конце тусклый огонёк. По стене дальнего коридора уже расползалась грозная тень в форме рельефного лица: шедший дугой длинный нос, редкие пряди, оголявшие высокий лоб и залысину. И тут же силуэт поглощало яркое свечение лампы. Чимин побледнел. Он не мог смотреть издалека, как Юнги столь легко и глупо словят и уволокут в пугающие кабинеты «на разговор». Поэтому Чимин метнулся к тяжелой двери астрономической башни, которую заклинанием отворял Юнги. — Ни слова! — шепнул на ухо и ладонью закрыл ему рот, широкими свисающими рукавами мантии пряча Юнги. Тот от испуга дернулся всем телом и острым локтем ударил позади себя, попав Чимину прямо в бок. Они по инерции, спотыкаясь о собственные ноги, прошли на несколько шагов внутрь, к огромному окну. Усевшаяся на полу пыль подлетала искрами, будто от соприкосновения со ступнями взрывалась. Её мелкие частички летали в столбе лунного света, нарисовавшем круг. Юнги сопротивлялся, что есть мочи, брыкался и глухо мычал в ладонь, однако рука Чимина от этого прижималась к его рту лишь сильнее. Шума они создавали много, потому казалось, что за шиворот насыпали снега — так было страшно. Это могло продолжаться бесконечно, но внезапно широкая дверь вновь отворилась. Свет протиснулся в узкую щель. Юнги застыл, и Чимин вместе с ним, несмотря на ноющую боль в боку и биение сердца, словно барабанная дробь, в висках. В башне возникла сгорбленная фигура смотрителя. Аргус Филч прокряхтел что-то неразборчивое и зашаркал в их сторону. Он подошел настолько близко, что очертились его пушистые седые брови, длинные волоски на которых торчали в разные стороны и вились. — Бродят по ночам, гаденыши, — взгляд Аргуса проходил сквозь мантию-невидимку, и всё же пугал безмерно. — Я вас еще отыщу… — прохрипел в полуметре от них и двинулся обратно к двери. Долгую минуту Чимин не опускал руки, хоть она и начинала ныть в плече от усталости. На деле он терпел бы до самого изнеможения, только бы мягкие губы Юнги соприкасались с его кожей и дальше. От них оставался влажный след, и дыхание ласково обжигало. Румяные щеки, на которые до этого Чимин засматривался издалека, по сравнению с губами были ледяными, но они отогрелись за те мгновения, что пришлось притворяться мраморной статуей. Волосы, блестевшие от гладкости, на затылке распушились и щекотали его кончик носа. Порыв нежности разливался вибрацией от ушей к пальцам, и все естество тянулось спрятать, закутать, обнять Юнги так, чтобы не осталось на нем мест, охваченных холодом каменных стен и полов, и чтобы передающаяся от тела к телу дрожь стихла. Чимин влюбился сильнее, чем предполагал. Когда шаркание в коридоре перестало слышаться и доносилось лишь их отчаянное сердцебиение, Юнги растолкал облепившие его руки и вынырнул из-под мантии. Прозрачная ткань стекла по плечам Чимина, словно густое зелье, и показала его лицо. Он не знал наверняка, но чувствовал, как оно горело. Пожалуй, только Юнги мог его сердце точно воспламенить, чтобы кровь по венам лилась кипятком и ступни вросли в пол. — Ты?! — вскрикнул, но мигом закрыл сам себе рот. Хотя опасность миновала, бдительность не мешала. Юнги теперь шептал, но каждый слог произносил грозно и звонко. Его губы выразительно двигались, будто он слова выплевывал. — Какого черта ты забыл тут? Нахрена за мной поперся? Совсем жить надоело? — Твои угрозы не меняются, — в пальцах до сих пор ощущался ритмичный стук, и без того усилившийся в конечностях; они взмокли с необъяснимым опозданием, будто бы сейчас Юнги предложил взять его за руку. — Я тебя спас так-то. Ты хотя бы по сторонам оглядывайся, здесь кругом смотрители ходят. — Если бы я и попался, это была бы только моя проблема. Отчислили бы — ну и плевать. Тебе-то мои проблемы нахрен сдались? Тени со светом красиво играли на лице Юнги. Едва он поворачивал голову, они узорами перебегали по его носу и подбородку, выделяя округлые черты ноздрей и мягкие изгибы. Тонкий след верхней губы ложился на более пухлую нижнюю, отчего взгляд Чимина метался от сощуренных глаз вниз, ко рту. Юнги то ли плохо видел, то ли хмурился намеренно, но его веки оставляли узкую щель, в которой мелькал одинокий блик и глубокого карего цвета зрачки, почти слившиеся в темноте с белком. Он поджимал к груди под мантией что-то, по выступам уголков похожее на книгу, и нервничал, судя по тому, как часто менял положение рук и смотрел в сторону. У Чимина же в ответ прорывалась улыбка. Он наклонился и собрал с пола растекшуюся мантию-невидимку — пусть находится в руках, так будет спокойнее. Её длины как раз хватало, чтобы закутать их вдвоем. Пригодится, когда они пойдут обратно. — Вообще-то, — боролся с непривычным волнением и потому говорил рвано. Прежде Чимин по поводу и без Юнги смущал, а тут… — Я беспокоюсь о тебе. Я ведь говорил, что ты мне нравишься, вот и пытаюсь всё разузнать, что ты там скрываешь и почему никак не можешь дать мне чёткий ответ. Я хочу на свидание с тобой. Я и ты, игра в Квиддич, если захочешь, то после неё куплю тебе сливочное пиво. — Чимин… не кажется тебе, что слишком много «я» в начале твоих предложений? — закатил глаза, но заминка в его словах затянулась. — Здоровый эгоизм никому не помешает. — Вали отсюда, пока сам не попался. Мало того, что ты по ночам следишь за мной, так еще и меня всего облапал. Какое свидание, черт его подери? Придурок? И сейчас, когда вокруг не было ни друзей, ни одногруппников и окружение ничего не значило, Чимину поведение Юнги виделось иначе. Через вязкий туман пробивались огни, и их ореолы складывались в различимый силуэт. Юнги никогда прежде не отвечал категорически, никогда не отказывал безоговорочно, лишь отмахивался и вытаскивал из ниоткуда палочку, точно шпагу. Пока двуличным и хитрым считали Чимина, у него под носом вылуплялся коварный змей, что извивался лучше тонкой ткани на ветру. Если догадки на самом деле отражали реальность, то проверить стоило. Чимин пошел в наступление. Если пошлют далеко и надолго, то хоть перестанет мучиться. Чимин шагнул навстречу и положил ладонь на плечо Юнги. — Твои губы на ощупь как вишневая мякоть, хочу попробовать их на вкус. Позволь выкрасть тебя на один день — и тебе больше не придется делать вид, что я тебя раздражаю. Ты ведь умный, меня обогнал в рейтингах на раз-два, так что и тут дурака из себя не строй. Юнги не шелохнулся, но удивления скрыть не смог: его брови пропали за челкой, и притаившийся за веками блик проявился целиком. — Наглый, самовлюбленный и зазнавшийся придурок, вот ты кто, — свободной рукой ткнул пальцем Чимину в грудь, и именно в этот момент послышался грохот. Книга, что Юнги прятал под мантией всё это время, соскользнула и рухнула на пол. Она распахнулась, и желтые страницы начали перелистываться с такой скоростью, будто вращающиеся лезвия пилы. Они рассекли на мелкие полосы край мантии. Юнги отпрыгнул раньше, чем лоскуты ткани перемололо в труху, взмахнул палочкой и усмирил книгу заклинанием. Отвердевшие страницы застыли в воздухе, послышался вздох. — Так это ты стащил книгу из запретной секции! — Поверь, я знаю, что делаю, — опустился на колени и закрыл книгу. Луна, как сквозь дверной глазок, глядела Юнги в спину из огромного круглого окна. Он раскладывал коврик с символами, что были знакомы Чимину с пар прорицания — такие знаки изображали на рунах, и клал маленькие свечи, буквально несколько штук, перед устрашающей книгой. Сердце стучало как прежде, то ли от испуга, то ли от абсурда происходящего. Юнги не рассказывал о семье, никогда не читал при ком-то писем, принесенных совой за обедом, и беседу на переменах вел сам с собой разве что, а тут Чимин стоял и наблюдал самую большую тайну практически без последствий: его ноги не вздулись, как воздушные шары, волосы не загорелись, и руки не превратились в клешни. Либо Юнги застали врасплох, и он сдался, либо наказание было вопросом времени. — И что ты теперь собираешься делать, всезнайка? Юнги не обмолвился ни словом, лишь сел в позу лотоса, прошелся палочкой по верхушкам свеч — и они вспыхнули крохотными огнями. Из внутреннего кармана мантии он вынул бархатный мешочек, завязки на котором цокали шариками на концах. По форме то, что могло лежать внутри, походило на плоскую шкатулку или карты. Мрачный ритуал Чимина влек, как и Юнги своей таинственностью. Атрибутику чёрного мага их учили избегать, а здесь разворачивалось представление, которое редко описывали в легендах. Для чего идти в астрономическую башню, для чего эти свечи и жуткие тексты книги? Едва пальцы потянули за завязки и в глубине мешочка блеснуло золотом, Юнги поднял голову. Пристальный взгляд плавно усадил Чимина рядом и перебил до того, как изо рта вырвалось слово. От карих глаз было не оторваться, ибо отражения в них — кофейная гуща на дне чаши. Чимин по силуэтам окон и пола гадал, что они хотели ему сказать, и видел замешательство. — Покажешь мне? Пока поблизости бродит Филч, ты все равно не уйдешь один. Хмыкание Юнги почти слилось с мягким треском свеч. Он отвёл плечи назад и вытряхнул в ладонь стопку длинных карт. По задней стороне на них бегали золотые узоры от мерцающего света. Чимин подмечал не в первый раз, что у Юнги длинные пальцы, однако когда они мастерски перемешивали колоду, цепляли карты с краёв и закидывали внутрь, их красота выделялась. — Ты гадаешь на таро? — и затаил дыхание. Ему казалось, что одно-два лишних слова могут расколоть скорлупу загадочности, до того как цыпленок пробьется наружу сам. Благо последнее не вслух произнес, ведь за «цыплёнка» Чимин уже получал. — Я не отвечаю на глупые вопросы. — Зачем тебе это? — любопытство выигрывало. Слабак. — А зачем тебе узнавать меня ближе? Чимина тянуло к загадкам, ведь стеклышко за стеклышком он складывал ответы в витражи, композиции, чтобы прочесть сюжет будущего и настоящего. Быть может, это то, к чему Юнги всё время стремился? Он не питал неприязни и не наслаждался безответными чувствами к себе, а отторгал всё новое и инородное, что ломом вставало в мелкие трещины на монументе покоя. Карты, как факел, освещали густо заполненные тьмой коридоры замка и кричали о ловушках за десятки метров. А натура Чимина была безобразна: он искал лазейки и пробивался во всякое слабое место Юнги, и это происходило до того часто, что не укроешься. Поэтому оставалось избегать и прятаться, ведь малейшее соприкосновение опасно, как от удара камней соскочившая над порохом искра, едва огненное перо ляжет на землю — все остальное взлетит. Юнги боялся проверить на прочность убеждения, потому что чуял свою уязвимость. — Ты ведь на самом деле так не считаешь, — перебирая пальцами, Чимин подкрался к ладони, лежавшей поодаль от книги. Накрыл её, точно желая согреть. Юнги вздрогнул. До этого прикосновения были все равно что шипы, а теперь Чимин ловил на себе растерянный взгляд, и это льстило. Что изменилось? Юнги так выражал благодарность за спасение, потому что язык, как в кандалах, не поднимался произнести «спасибо»? Возможно, это было то мгновение, когда Чимин раскусил план неуловимого змея, прежде чем серебряная чешуя утонула в колыхавшейся траве, и потому впиваться в конечности и пускать яд стало бессмысленно. — О чем ты? — сдавил колоду пальцами, на рубашке карты показался влажный отпечаток. В то же время Юнги посматривал на свою руку и из принципа не убирал. Кто кого пересидит? Юнги должен был понимать, что победа ему не светит. — О том, что я, якобы, высокомерный и эгоистичный человек, — придвинулся. Прозрачные волны, горячие и словно напитанные растаявшим воском, грели подбородок. Лицо Юнги по тому, как окрашивали его резкие тени, больше напоминало кошачье. Они были так близко. Чимин слышал, как Юнги сглатывал, как отлипали друг от друга его розовые губы, когда он поджимал их. — Тебе-то откуда знать, что я там думаю, — отвернулся от свеч. — Лучше в своей голове разберись, а не в моей копайся. Придурок, — бездумно продолжал перекидывать карты в руках, они слабо выгибались. Юнги не щурился, но веки держал как будто бы в напряжении, как и челюсть. Первую карту он выложил резко, но затем осторожно разгладил её пальцами. Чимин не был прилежным слушателем на прорицании, но, как таро выглядели, в общих чертах помнил. И следующие три карты, что оказались на полу рубашкой вверх, не походили ни на одно знакомое ему изображение. Из них выглядывали жуткие, живые лица, с кожей, точно прилипшей к костям, выкатившимися глазами, что распухли, как маринованные яблоки, а позади — вычурные и карикатурные постройки и пейзажи, солнце не нарисованное, а настоящий раскаленный шар — и всё это вместо привычных полуобнаженных фигур и символов. Костлявые руки по ту сторону упирались в пустоту так, словно вот-вот вылезут и схватят. Для таких карт и правда обычных познаний не хватит — придется перерыть запретную секцию, что Юнги ради этого, судя по всему, и сделал однажды. Карты, когда их вытаскивали из колоды, создавали вокруг незаметный ореол из частиц, будто притягивали пыль или выбрасывали в воздух нечто, смутно похожее на пепел. Картинка в золотых рамках оживала, но люди в них не шевелились, только медленно плыло небо и потрескивали красные трещины солнца. — Впервые такое вижу, — Чимин потянул руку к картам, но Юнги ударил по ней. — Не смей. Если конечности дороги, не прикасайся! — Откуда ты раздобыл их? — потер расползающееся красное пятно на коже. Чимин совсем не почуял удара, всё его внимание было направлено на новую загадку. — Неужели ты используешь тёмную магию? — Ты можешь помолчать, а? Твоя болтовня отвлекает, — пусть на лбу прорисовалась заметная складка и пальцы побелели, Юнги обращался с таро аккуратно. Он вытащил всего три карты, и с каждой последующей его брови становились всё грузнее, пока совсем не опустились на веки. Юнги потер изображения, прощупал вдавленные римские цифры в верхней части старших арканов, и полоса его губ изогнулась. Сочащееся кровью мясо, то ли печень, то ли бычье сердце, истыканное кинжалами, башня из темного кирпича в дыму и огне и обезглавленный рыцарь со сверкающим длинным мечом — всё это показывали карты Юнги. Чимин заметил на первой картинке белесые хвосты опарышей, на секунду точно учуял гнилостный запах, и его передёрнуло. Как по этому кто-то предсказывал будущее? Ничего, кроме смерти, страданий и вечной агонии, здесь не прочесть. — И что говорят карты? Что мы канем в небытие? Если это значит вечность вдвоем с тобой, то, знаешь, — его плечо соприкоснулось с плечом Юнги, — я буду совсем не против. — Таких изощренных пыток нет даже в аду. Чимин мог поклясться, что заметил улыбку. Расклад вышел отвратительным, и Юнги либо не до конца понимал его, либо не хотел в него верить, поэтому искал успокоения во всем подряд — самая дурацкая шутка сейчас могла его порадовать. Он даже не отскочил, как ошпаренный, когда к нему прижались. Удивительно. — А спроси у карт, стоит ли тебе идти со мной на свидание. Пусть будет еще один аргумент «за». — Еще чего. — Боишься, что карты скажут «да»? — Да никогда в жизни. Они уже показали достаточно, чтобы я сиюминутно же тебя послал. — Ага, значит, все-таки боишься! — Мечтай! — собрал все обратно в колоду, перемешал и, до того как выложил карты, одна из них выскользнула из рук и вылетела вперед. Она легла изображением вверх перед Юнги — и его лицо переменилось. Возлюбленные, извращенная их версия. Некое костлявое подобие людей, жмущихся друг к другу так, что едва не скрещивались ребра, и испепеляющий свет солнца над их головами. По-своему романтично, когда в решающий момент выпадает именно это. Более однозначным ответ таро быть и не мог. Чимин расплылся в такой широкой улыбке, что вместе с уголками рта двинулись и уши. В мгновение он ободрился и выпрямился и грудь надулась от предвкушения. Юнги выглядел умилительно: глаза распахнулись, сердцеобразная форма губ округлилась, руки так и зависли в воздухе с колодой. Хотелось произнести что-нибудь ехидное, чтобы ошарашить его ещё сильнее, потом затискать и поцеловать, но Чимин совладал с колотящимся сердцем. Если поспешить и наговорить глупостей, то свидания ему не видать точно. — Теперь отговорок у тебя не осталось? — Отцепись, — дернулся, чтобы более не соприкасаться с Чимином. Ладонью он провел над свечами — и те погасли: огни растворились под тенью. Видимо, на сегодня таро ему хватило. Юнги потянулся к лежавшей карте, однако Чимин задержал его руку. Длины пальцев хватало, чтобы обхватить запястье. Чимин и не представлял, до чего оно было нежным и тонким — прямо под его небольшие ладони. Небольшой, но отважный жест наконец вынудил Юнги посмотреть в глаза и прислушаться. — Встретимся у входа на стадион за полчаса до матча. В конце я возьму тебя за руку, но ты всегда можешь сделать вид, что тебе плевать, — и отпустил. Юнги фыркнул, поднялся с пола, чтобы собрать вещи, но ничего не возразил. Свет луны игрался с его белыми волосами, бегал по ним бликами, будто кучерявая пена в воде.