Песня северных земель

Суббота кончилась быстро. В девять утра театральный кружок в полном составе собрался в холле школы, ожидая сопровождающего. Серëжа обожал прогулки по выставкам и музеям и, будь его воля, ходил бы туда каждый день. Увы, для посещения Медного бульвара нужно было подписывать разрешение у родителей или опекунов, а никого из них у Серëжи не было. Единственная возможность попасть туда — состоять в каком-нибудь кружке, а из всех существующих в школе кружков только театральный посещает Медный бульвар чаще других. Несмотря на наступившие холода, в школе по-прежнему оставалось тепло. Серëжа решил пока не доставать зачарованный свитер и надел простую чëрную водолазку и джинсы, а волосы собрал в аккуратный хвост на затылке. К назначенному часу пришëл Альберт Косыгин — глава театрального кружка. За ним, сияя белоснежной улыбкой, шëл Вадим Макаров. Серëжу он не заметил. — Все готовы? — спросил Альберт. — Отправляемся. * * * Медный бульвар всегда радовал своих гостей яркими вывесками и оживлëнным движением. Улица была широкой и чем-то напоминала школьные коридоры, разве что здесь было гораздо темнее, а единственным источником света служили волшебные фонари, которые днëм светили так ярко, что напоминали солнца, а ночью тускнели, чтобы не мешать жителям бульвара спать. Картинная галерея располагалась неподалёку от Каменной Палаты — та за многие годы совершенно не изменилась. — Внутри не колдовать, — предупредил всех Альберт. — Увижу хоть искру — отберу перстень, а назад его будете забирать у Хозяйки. Картины, собранные на этой выставке, — величайшие творения Ивана Айвазовского. Здесь представлены оригиналы, поэтому ведите себя соответствующе. Подобный речей Альберт обычно не произносил, да и мрачным таким никогда не был. Серëжа заметил, как он косо взглянул на Макарова, и пазл сам сложился. Вся эта речь и предупреждения были адресованы не театралам, а конкретно Макарову. И кто его только сюда пустил? Серëжа невольно погладил пальцем свой перстень. Огненный опал на секунду засиял чуть ярче, но тут же погас. «Мне он не нравится», — произнëс Птица. «Кто именно? Здесь много людей». Птица молчал. Когда же их наконец запустили в саму галерею, он снова подал голос: «Все. Мне все не нравятся». Серëжа ничего не ответил. В галерее было очень светло. Белые стены и яркие светильники делали это место совсем обычным, и именно это и зацепило Серëжу. Почти с порога он увидел развешанные везде картины и не смог сдержать улыбку. Картины пленили его, очаровывали настолько, что он терял счëт времени. В художественном кружке много говорили об истории искусства, и он впитывал в себя каждое слово, запоминая, представляя в голове те самые полотна, о которых рассказывал учитель. И Айвазовскому когда-то он уделил немало времени. Он отделился от группы, последовавшей за экскурсоводом, и в одиночестве бродил среди картин. Все эти лекции не пестрели разнообразием — Серëжа слышал краем уха всë, что рассказывал гид, и с тоской понимал, что он сокращал информацию до минимума, зачастую упуская самое важное. «А где гора черепов?!» — вдруг закричал Птица. — «Ты обещал гору черепов, а тут одни болота!» Серëжа поморщился от внезапной головной боли — Птица так выражал своë недовольство — и вздохнул. «Да тебя иначе не уговоришь!» «Ты обманул меня! Тут нет горы черепов!» «Конечно, нет. Это выставка Айвазовского, а не Верещагина! Будет Верещагин — будут черепа». Птица что-то недовольно бухтел, но Серëжа удалось разобрать только что-то вроде «Сам сделаю эту гору из людишек». «Надеюсь, тут хоть где-нибудь плавает труп, иначе выставка — дерьмо полное!» — заявил дух и больше не издал ни звука. Он не был поклонником живописи, считая это пустой тратой времени, а все картины, которые показывали на кружке, он критиковал так, что у Серëжи уши в трубочки сворачивались. Слушать его недовольные причитания Серëже однажды надоело, и он вынудил Птицу молчать всë то время, пока длилось занятия кружка. Птица честно молчал, но на одном из занятий подал голос. Серëжа хотел тогда возмутиться, но вдруг осознал, что Птица впервые понравилась картина. «Апофеоз войны» Верещагина пленил его, и пускай называл он её «горой черепов», Серëжа тогда был счастлив, что хоть что-то понравилось вредному духу. — Ой, Серëж, а ты чего тут? — появилась рядом с ним обеспокоенная Лиза Абрамова. — Там рассказывают о жизни художника. — Я не любитель всех этих… лекций, — называть гида ленивым идиотом он не стал, иначе потом придётся объяснять, почему он так считает, а сейчас хотелось просто в тишине насладиться картинами. — К тому же, я здесь, чтобы полюбоваться картинами, а биографию художника могу почитать и в библиотеке. — А… ну ладно… — Лиза отвела взгляд, и щëки её слегка порозовели. У Серëжи промелькнула мысль, что она заболела, но спрашивать он ничего не стал. — Можно я с тобой похожу? Серëжа пожал плечами. — Если хочешь. Лиза широко улыбнулась. — Тут одни морские пейзажи… Айвазовский что, кроме моря ничего не рисовал? Серëжа вздохнул. В тишине ему явно не дадут насладиться картинами. — Он был маринистом и, тем не менее, писал не только морские пейзажи. Он много путешествовал на Востоке… Хм, тут, похоже, нет этих картин. О! Зато есть эта! Серëжа подошёл к одной из картин и замер. Лиза присмотрелась к картине и наморщила носик. В отличие от морских пейзажей, на этой картине не было ничего особенного — люди, тройка лошадей и крестьянин размахивающий флагом. — Невероятно… — прошептал Серëжа. — Просто невероятно… — Что тут невероятного? — спросила Лиза. — Картина как картина. Но он даже не взглянул на неё. — Эта картина запрещена в нашей стране… Художник увёз её вскоре после создания, и больше она никогда не возвращалась на родину. — А почему она запрещена? — А потому что наши власти не хотели признавать, что страна в раздрае, а им глубоко на всех насрать, — раздался позади громкий голос. Серëжа резко обернулся и скривился, увидев совсем рядом довольного Макарова. Тот игриво подмигнул ему и подошëл ближе. — «Раздача продовольствия». С девяносто первого по девяносто второй годы девятнадцатого века страну охватил голод. Естественно, правящей верхушке не хотелось это признавать, ведь где это видано, что процветающая страна не может прокормить своих людей? — Вадим фыркнул. — Люди умирали целыми деревнями, а правящий тогда император Александр III заявлял, что… Кхм, как же он выразился?.. ах да! «У меня нет голодающих, есть только пострадавшие от неурожая». Легко ему говорить — столица тогда на голод не жаловалась, а уж царская семья — тем более. Ну вот, новость о голоде пронеслась до самой Америки и те прислали гуманитарную помощь в память о старой дружбе, при этом не требуя ничего взамен. Удивительно, да? А картину запретили, потому что посчитали её напоминанием о бездействии нашей власти. Впрочем, Айвазовский от этого менее известным или богатым всё равно не стал. — Какая вольная интерпретация тех событий, — поморщился Серëжа. — А что, разве я что-то упустил? — нагло улыбнулся Вадим. Серëжа поджал губы и промолчал. Обидно было признавать, но Макаров действительно ничего не упустил. Не желая с ним разговаривать, Серëжа подошëл к следующей картине. Лиза преданно шла за ним, и почему-то её присутствие стало раздражать. — О! «Девятый вал»! — подошёл с другой стороны Макаров, и Серëжа оказался зажат между ним и Лизой. — Забавно, что никакого девятого вала на картине нет — он остался за кадром. Глупо было называть картину в честь того, что так и не изображено на ней. Серëжа скрипнул зубами и до боли вцепился пальцами в собственное плечо. — Потому что всё, что изображено на картине, не имеет значения. Самое главное и опасное для жизни находится за её пределами, — он указал на человека на картине, который указывал рукой куда-то в сторону. — Вот он видит девятый вал — девятую волну, которая, по заверениям моряков, самая сильная и опасная. Если пережить девятый вал, то велики шансы на спасение. «Опа, там труп плавает!» — подал голос Птица. — «Теперь мне нравится эта картина». — Раз девятый вал такой опасный, что ж тогда картина такая солнечная? — хмыкнул Вадим, скрестив руки на груди. Серëжа повернулся к нему, и на миг его глаза блеснули золотом. — Потому что солнце здесь — символ веры и надежды на спасение. Один из моряков погиб, на них движется смертельная волна, но солнце означает спасение. Наблюдателю предоставлен выбор — поверить в непобедимое могущество девятого вала или в чудесное спасение моряков. Вот, что такое «Девятый вал», а не просто огромная волна и горстка сухих исторических фактов. Он развернулся и стремительно зашагал в другой конец галереи, надеясь, что хоть сейчас Макаров не пойдёт за ним. Он и не пошёл, но вот Лиза опять увязалась следом. Серëжа попросту не обращал на неё никакого внимания, в молчании наслаждаясь полотнами великого художника, но чем больше он видел, тем сильнее внутри него росло чувство глубокой печали. Море, пейзажи Востока, люди… Айвазовский путешествовал по миру и запечатлел свои воспоминания в картинах. Мир Серëжи был ограничен Медной Горой и парком. Он никогда не задумывался о том, какой мир находится там, за пределами горы, мир, куда каждое лето возвращаются все его знакомые. Он много раз слышал от них, что лето они проведут на море, и море представлялось ему чем-то далёким и недостижимым, как солнце в небе. Но вот оно море — чарующее, прекрасное и невообразимо желанное. Да, вода губительна для него, но ведь необязательно же подходить близко? Можно ведь просто так, со стороны любоваться им, слушать шум волн, чувствовать ветер и запах моря… Оно ведь пахнет чем-то? «Птиц». «М?» «А ты когда-нибудь видел море?» «Видел». «И как оно?» Птица долго молчал. Серëжа присел на белый диванчик, напротив которого повесили картину «Сотворение мира». «Да ничего особенного», — хмыкнул Птица. — «Просто огромная лужа». Лекция гида-недоучки закончилась, и все слушатели разбрелись по галерее. К Серëже никто не садился, даже Лиза куда-то убежала, и он наконец смог насладиться тишиной. Почти смог. Вадим Макаров бесцеремонно сел рядом и развалился так, что занял почти весь диван. — Впервые встречаю такого тупого гида. Не, ну ты представляешь, он даже настоящее имя Айвазовского не знал! Хоть бы почитал его биографию, перед тем как сюда пришëл. Серëжа закатил глаза. Макаров раздражал так, что хотелось оторвать ему голову и выбросить в окно. «Хочешь, я ему нос откушу?» — спокойно предложил Птица. — «Этот полудурок меня бесит». «Меня тоже». «Так значит…» «Нет, ты не будешь отгрызать ему нос. Вдруг ещё подцепишь какую заразу?» Впрочем, Птица и сам был той ещё заразой… — Если честно, Разум, твой краткий обзор на «Девятый вал» впечатлил меня куда больше, чем вся прослушанная лекция. — Ты сюда за этим сел? — рыкнул Серëжа. Вадим развëл руками, случайно задев его за плечо. — Ну так диван же для того и создан, чтобы сидеть. Я, между прочим, устал ходить тут туда-сюда, а только рядом с тобой свободно, — он немного помолчал, а потом тише добавил: — А вообще, знаешь, Серый… Я скоро вернусь. Он резко поднялся и ушëл. Серëжа вздохнул с облегчением. Что за тараканы покусали мозги Макарова, его мало волновало. Увы, его уединение длилось недолго. Макаров вернулся с двумя стаканами, один из которых протянул Серëжи. — Держи. Разумовский в оцепенении взял стакан и, нахмурившись, уставился на довольного Вадима. — Это что? — Латте. Карамельный. Мне кажется, тебе понравится. Знаешь, я кому ни беру кофе, так всегда угадываю! Уверен, в этот раз тоже не прогадал! Он сделал глоток из своего стакана и широко улыбнулся Серëже. — Да не бойся ты — не отравлено. Я ж не псих какой-нибудь! Несмотря на обезоруживающую улыбку и успокаивающий голос, Серëжа не поверил ни одному его слову. Пальцы сильнее сжались вокруг горячего стакана. — Да не будь ты таким мрачным! — фыркнул Вадим, делая ещё глоток из своего стакана. — Это от чистой души — веришь ты или нет, а она у меня есть. — Сильно сомневаюсь, что ты станешь делать что-то от чистой души после моих… кхм, советов. Вадим криво усмехнулся. — Я не злопамятный, если ты об этом. Да, ты меня сильно подставил, и, признаться честно, сначала мне хотелось тебя хорошенько отметелить, но, — Вадим поднял указательный палец и покачал им перед Серëжей. — Потом я подумал и понял, что, будь я на твоём месте, поступил бы так же. Ну или не совсем так же, но уж точно не доверил бы своего лучшего друга всяким сомнительным личностям. Поэтому я не злюсь на тебя. А кофе действительно как жест дружбы. Правда. Что-то внутри Серëжи ëкнуло. Он и представить не мог, что когда-нибудь слова Макарова его настолько тронут. И хоть он не привык доверять людям, сейчас довериться почему-то очень хотелось. Серëжа открыл крышку, сделал небольшой глоток кофе и замер. — Ну как? — нетерпеливо спросил Вадим, улыбаясь. — Угадал? — Угадал… — выдохнул Серëжа. В школе не подавали кофе, только чай и какао, а по кафе он не ходил, пусть такая возможность и была, хоть и редко. Признать, что Макаров угадал и выбрал идеальный для него кофе, было тяжело, но, с другой стороны, ничего страшного не случилось. «Не пей эту дрянь», — зарычал Птица. — «Отравлено!» «Да тебе откуда знать? Ты в ядах вообще не разбираешься!» «Откуда такая тупая мысль? ' «Ты пытался сожрать борщевик!» «Там было слово «борщ»!!!» Серëжа сделал ещё глоток, смакуя мягкий вкус карамели. — Я знал, что тебе понравится, — самодовольно улыбнулся Вадим. — Ещё ни разу не ошибся. — И при этом ты дал Алтану яблочные слойки, — хмыкнул Серëжа. — Эй, моя способность распространяется на напитки, а не еду! Вот если бы я хотел напоить его, то предложил чай. Без сахара. С таëжными травами и лесными ягодами. И обязательно очень горячий! Серëжа тихо рассмеялся, пытаясь не показывать на лице изумления, ведь Вадим только что описал любимый чай Алтана. — Слушай, Серый… А ты не мог бы рассказать мне про эту картину? — Неужто никогда не слышал про «Сотворение мира»? — недоверчиво хмыкнул Серëжа. — Как в Ватикане сначала признали эту картину ересью, поскольку увидели там демонов… — …а после созыва специального совета поняли, что никаких демонов там нет, и Айвазовский подарил эту картину Папе Римскому, — закончил Вадим. — Историю я знаю. Я, признаться честно, во всех этих мазках и красках ничего не смыслю. Ну тип, про «Девятый вал» ты говорил, что солнце символизирует веру в спасение, все дела, и так рассказывал, будто лично побывал там. Ты явно в этом разбираешься лучше. — И что, ты сам ничего не чувствуешь, глядя на эту картину? — Ну-у… — Вадим повернулся к картине и некоторое время внимательно рассматривал её. — Она жуткая. Какая-то вся тёмная… — В этом и есть смысл. Это — изначальная тьма, сквозь которую пробивается божественный свет. Серëжа рассказывал и рассказывал, совсем позабыв о том, с кем ведëт беседу. Вадим внимательно слушал его и иногда задавал уточняющие вопросы. Так они плавно перешли к другой картине, потом к следующей, и следующей… — Вау… — выдохнул Вадим, когда они уже шли по бульвару назад. С Серëжей они шли в самом конце и тихо переговаривались. — Я вот никогда особо искусством не интересовался — ну, картины и картины, что там особенного? — а сегодня прям почувствовал… не знаю… это как второе дыхание, озарение! Вроде никогда не замечал красоты во всей этой мазне — вернее, красоту-то замечал, а вот смысла раньше не видел. А оно вон как оказывается… — Я считаю, картины — это отдельные истории, воплощённые не буквами на бумаге, а красками на холсте, — слабо улыбнулся Серëжа. — А мне было интересно послушать историю каждой из них. Всегда интересно узнавать что-то новое. — Ага, — широко улыбнулся Вадим и несильно толкнул его в плечо. — Надо будет обязательно ещё сходить на какую-нибудь выставку. Серëжа улыбнулся, но спустя миг его улыбка померкла. Птица всю дорогу молчал, но даже без его язвительных комментариев юноша чувствовал себя не в своей тарелке. Он и сам не знал, то ли это от методов воспитания Птицы, то ли от постоянного общения с Алтаном, но он часто стал видеть в добрых жестах подвох. И сейчас корешок сомнения снова закрался в его голову. — Слушай… Я надеюсь, ты затеял это не с целью, ну… Вадим смотрел на него с искренним непониманием, и Серëжа усомнился в своих словах. — Забудь, — он покачал головой. — Если ты о том, почему я вдруг стал таким добрым, то поясню, — Вадим неопределëнно махнул рукой. — Многие считают меня недалëким. Может, в магии я не так преуспеваю, как остальные, но зато у меня много друзей. И я правда могу назвать их своими друзьями. Многих из них считают неправильными, с ними не хотят общаться, потому что они другие и не похожи на остальных, а я считаю, что каждый заслуживает хорошего отношения. Вот Олег, например, несмотря на то, что он оборотень, он верный друг, который никогда не предаст, пусть и ходит вечно мрачный. Или ты, например, в школе ты ведёшь себя временами странно, вечно сидишь, уткнувшись в книги, кажешься высокомерным занудой, а я с тобой пообщался — так ты просто кладезь знаний и очень даже приятный собеседник! Я к чему веду? Навесить ярлыки может каждый, а вот общаться, наплевав на общее мнение и стереотипы, могут не все. Серëжа задумчиво кивнул. Он тоже, как и многие, считал Вадима недалëким. Старшеклассники говорили, что он лентяй, на всех уроках едва не спит и частенько впутывается в разные передряги. Тем не менее, он был председателем своего курса, представлял свои классы на школьном совете и удерживал эту должность уже пятый год, а полного идиота вряд ли выберут в председатели. Серëжа видел, как мучилась Ксюша Журавлëва, его одноклассница, а ведь она всего-то староста класса, а у председателей работы явно больше. — И чтоб ты знал, Разум… Хотя скажу я тебе это по секрету, — Вадим огляделся по сторонам, наклонился к Серëже и прошептал: — Я врать не умею. Олег говорит, когда я вру, то начинаю тупо улыбаться, и глаза у меня дëргаются. Но это моя тайна, поэтому никому! Серëжа рассмеялся. — Ладно, не выдам я тебя. Они снова стали обсуждать картины и не заметили, как вернулись в школу. Театралы попрощались друг с другом и разбрелись по общежитиям. — Ну, стало быть, до завтра, — улыбнулся Вадим, почесав затылок. — До завтра? — нахмурился Серëжа. — Ну да, на завтраке ведь увидимся, — усмехнулся Макаров. — Не знаю, как ты, а я пропущу ужин и пойду сразу спать. Надо уложить в голове всю информацию, полученную за день. Серëжа слабо улыбнулся. — Ладно, до завтра. Вадим протянул руку, и Серëжа неловко пожал её. Птица зашипел. «Ну давай! Ещё обнимитесь тут! Совсем страх потерял?! Он же затащит тебя в угол и сожрëт!» Ни затаскивать в угол, ни жрать его Вадим не собирался. Он махнул рукой на прощание и широкими шагами направился в сторону общежития Сварога. «Будет тебе, не такой уж он плохой», — мысленно ответил Серëжа, неторопливо возвращаясь в родное общежитие. Ужин он тоже решил пропустить, пусть и ел в последний раз утром, а в обед выпил только кофе. «Я уже говорил тебе, что нельзя верить всем подряд. И ты явно забыл, что он дружит с волком». Это напоминание на миг отрезвило Серëжу. А ведь действительно, Макаров дружит с Волковым и наверняка по его наводке узнавал всë про Серëжу… Нет, это бред! Не могут все вокруг быть врагами. «Все вокруг — враги», — жёстко припечатал Птица. — «Ты забываешь, что ты не один из них. Таким, как они, верить нельзя». «Какой тогда смысл жить, если я никому не могу доверять?» — выпалил Серëжа. Он доверял Алтану, потому что тот был его единственным другом, и пусть шаман вечно отнекивался от их дружбы, Серëжа знал, что на него всегда можно рассчитывать. Да и Вадиму, пусть до сегодняшнего дня он и казался занозой в заднице, тоже хотелось верить. Только он и разделял с ним любовь к искусству… Серëжа хотел побыстрее вернуться в комнату и уснуть, чтобы не думать об этом. * * * Разбудить Алтана утром в понедельник — целое испытание. На выходных тот никогда не просыпался к завтраку, предпочитая спать до самого обеда. Сегодня его снова пришлось будить почти полчаса. Как итог, заплести косы он не успел и вместо этого собрал передние пряди в небольшой хвост на затылке. Удивительно, но стрелки у глаз он нарисовал с первого раза, и вышли они, как всегда, идеально. — Я тебя ненавижу, — бурчал Алтан, пока они шли в столовую. — И школу эту ненавижу. И людей ненавижу. И тебя ненавижу. — Ты это уже говорил. — Это чтобы ты не забывал, — рыкнул шаман и наконец замолчал. На завтраке он брезгливо отодвинул от себя яичницу с беконом, корзину с фруктами и тарелку с тостами и сразу схватился за чашку с чаем, снова жалуясь, что чай недостаточно горячий. Серëжа коснулся пальцем края чашки, шепнул заклинание, и чай слегка забурлил. Завтракали в тишине. Серëжа уже почти забыл о мрачных мыслях перед сном (Птица, как обычно, подливал масла в огонь), как вдруг к их столику стремительно направился Макаров. — Утро, Серый! — он пододвинул к ним свободный стул, поставил сумку к себе на колени и принялся рыться в ней. — Я ненадолго, просто хотел подарить тебе кое-что. Он вытащил из сумки новую книгу и протянул её Серëже. — У Айвазовского было больше шести тысяч картин, логично, что не все из них были вчера на выставке, — Вадим усмехнулся. — Тут собраны самые интересные его полотна с подробными историями их создания. Я уже читал эту книгу и подумал, что тебе понравится. Ты же говорил вчера, что у вас на кружке тоже не всë показывают. — Эм… Ты что тут забыл? — поморщился Алтан. Вадим дëрнулся, будто только сейчас его заметил, быстро махнул рукой в знак приветствия и снова повернулся к Серëже. Тот же зачарованно листал страницы, на которых в прекрасном качестве были изображены картины Айвазовского. — Такая красота… — Ага, — улыбнулся Вадим. — Знаю, это не то же самое, что видеть оригинал, но хоть так. Я, кстати, узнал, что в декабре планируется ещё одна крупная выставка, но пока ещё не объявляли, чьи картины будут. Пойдём вместе? С тобой так интересно ходить по выставкам! — Я с радостью! Алтан переводил недоумевающий взгляд с Серëжи на Вадима, будто сомневаясь в том, что не спит сейчас. Потом он взглянул на недопитый чай и отставил его в сторону. Так, на всякий случай. — Вад, а ты чего тут? — бесшумной тенью подошëл к их столику Олег. Алтан поморщился, а Вадим даже не взглянул на него. — Вот эту картину я хотел бы увидеть! — он открыл книгу почти в конце. — Говорят, будто на ней можно увидеть призраков, а сам картина вышла такой жуткой, что до сих пор хранится в отдельном зале музея, и никому не позволяется на неё смотреть — якобы из-за этого можно сойти с ума. — Бред это всë, — фыркнул Серëжа. — Подобный эффект создаётся из-за изображённого на картине тумана и мрачных оттенков. — Хочешь сказать, с ума она не сводит? — Нет! Такого не бывает! — А спорим, что ты не сможешь смотреть на эту картину больше часа? — ухмыльнулся Вадим. — Я в любом случае не смогу на неё так долго смотреть — у меня сегодня занятия до вечера. Вот ты и смотри. — А чего это я?! — Ты же считаешь, что из-за неё с ума сходят! Вот и проверим теорию на практике! — победно улыбнулся Серëжа. Они шутливо ругались почти весь завтрак. Вадим так ни разу и не взглянул на Алтана, а когда вернулся за общий с Олегом столик, то поймал настороженный взгляд друга. На все вопросы Волков отвечал невнятным бурчанием. Серëжа же с восторгом листал книгу, и все мрачные мысли испарились. Только Птица недовольно вздыхал, периодически выдавая: «Добром это не кончится».