Принц Цериота

Большая комната, словно сотканная из света и простора, излучала атмосферу уюта и гармонии. Просторные стены украшены светлыми пастельными оттенками, что только усиливало ощущение свободы. Потолки, высокие и величественные, поднимались к самому небу, создавая ощущение бескрайности. Огромные окна от пола до потолка были оформлены легкими занавесками, которые едва колыхались от лёгкого ветерка, доносящего до комнаты запах свежести и зелени. Через окна открывался вид на великолепный сад, как из сказки, с разнообразными деревьями и зелеными кустами, аккуратно посаженными на изумрудной траве. Листья шелестели, а среди ветвей пели птицы, создавая ощущение полной идиллии и покоя. Каждый взгляд в сад наполнял душу умиротворением. Мебель, стоящая в комнате, была не только удобной, но и великолепной по дизайну. Элегантные кресла и диваны, обитые мягкими тканями, придавали комнате изысканный и роскошный вид. Столы, украшенные изысканными резными деталями, а также витрины с хрупкими хрустальными изделиями, создавали атмосферу безупречного вкуса и богатства. В каждой детали чувствовалась гармония и внимание к качеству, что придавало комнате невероятную ценность. Мальчик лет девяти сидел с пустым взглядом, словно погружённый в свои мысли, далёкие от текущего момента. В его глазах читалась отрешенность, будто бы он был в другом мире, где никто не мог достать его. — Хей, Нойел Хетворд? — мягко спросила терапевт, стараясь вернуть его к реальности. Она знала, что ему тяжело, и не ожидала быстрой реакции, но всё же пыталась установить контакт. Мальчик, не двигаясь, продолжал смотреть куда-то вдаль, как будто не слышал её. Несколько секунд тишины, и вдруг его голос, тихий и немного неуверенный, прорвался: — Простите, я задумался... Женщина, не удивлённая его молчанием, спокойно кивнула, давая понять, что ничего страшного в этом нет. — Да, ничего, — сказала она. — Давай продолжим, если ты не возражаешь. Нил не ответил сразу. Его взгляд оставался рассеянным, но с каждым словом психотерапевта он как будто немного возвращался к разговору. — Да, только зовите меня Нилом, — наконец произнес он, не поднимая глаз. Терапевт слегка нахмурилась, удивленная таким неожиданным заявлением. Она ожидала, что мальчик будет называть себя Ноелем, ведь это имя было дано ему с самого детства. — Нилом? — осторожно повторила она, как бы пытаясь понять, что стоит за этим изменением. — Да, так меня называла мама, — произнес он с тихой грустью в голосе. Терапевт почувствовала, как важно это для него. Мальчик, переживший такую утрату и жестокость, теперь с таким трудом пытался вспомнить тот уголок своей жизни, где была любовь и забота. Именно мама называла его Нилом, и именно она была его связующим звеном с тем временем, когда мир казался безопасным и полным любви. Молчание повисло в воздухе, и психотерапевт дала ему время для размышлений. С этим небольшим шагом — возвращением к своему настоящему имени — Нил, возможно, только начинал путь к исцелению. В комнате царила тишина, в которой было что-то одновременно спокойное и напряжённое. Нил, теперь уже с вниманием, следил за каждым словом психотерапевта, но его лицо по-прежнему было закрыто, как будто за толстым стеклом. Он больше не был тем мальчиком, который когда-то мог бы радоваться простым вещам. Его мир был поглощён болью и утратой, а жестокое обращение отца ещё оставалось невидимым, но глубоким шрамом. Терапевт не спешила задавать вопросы. Она привыкла работать с такими, как Нил, понимая, что каждое слово — это маленький шаг, который нужно сделать, чтобы достучаться до глубин его души. Она решила не торопить его, а просто оставаться рядом, готовая поддержать. — Как выглядела твоя мама? — мягко спросила она спустя несколько минут молчания, осторожно затрагивая самую больную тему. Нил слегка пошевелился, как будто его вернули в тот момент. Его глаза стали чуть ярче, но всё ещё хранили болезненную отрешенность. Он немного наклонил голову, пытаясь вспомнить. — Она… была очень красивой, — сказал он с тихой улыбкой, которая, казалось, всё равно не доходила до его глаз. — У неё были длинные тёмные волосы, и она всегда мне улыбалась, когда я говорил что-то глупое. Я любил, когда она меня называла Нилом. Это звучало, как… как музыка. Терапевт продолжала внимательно слушать, но её сердце сжималось, понимая, что каждое слово, которое он произносил, было как взрыв боли, скрытый за невидимой стеной молчания. — Ты ведь любил свою маму, Нил? — осторожно спросила она, проверяя, насколько он готов говорить об этом. Мальчик молчал, а затем, немного нервно теребя подол своей футболки, произнёс: — Да… я люблю её. Но… она умерла, и я не знаю, как без неё. Всё изменилось. Я не знаю, как быть. Женщина вздохнула, понимая, что Нил ещё не готов отпустить свою боль, не готов полностью раскрыться. Печаль его слов была как невыразимый крик, который он не мог произнести вслух. Терапевт решила изменить подход, не настаивая на откровенности, а предложив мальчику другое. — Ты можешь мне рассказать, что ты чувствуешь, когда думаешь о своей маме? Что приходит в голову, когда ты вспоминаешь её? Нил закрыл глаза, как будто пытаясь собрать все свои чувства в одно место, а затем, тихо и сдержанно, сказал: — Когда я думаю о маме, я чувствую тепло. И… я чувствую, что могу быть собой, что я не один. Я вспоминаю её рассказы как, её нежный голос. Терапевт молчала. Она поняла, что для Нила это был первый шаг на пути возвращения в реальность, первый шаг к принятии утраты. Нил ещё не осознал, что он не один, что несмотря на всё, что случилось, сейчас он здесь в безопасности, и ему больше ничего и не что не угрожает, он может быть нормальным ребёнком. — Ты не один, Нил, — сказала она тихо, но уверенно, веря, что это послание может быть тем, что поможет ему сделать следующий шаг. — Я здесь, и ты можешь рассказать мне всё, что хочешь. Мы будем работать вместе, и ты будешь в безопасности. Нил слегка кивнул, но его взгляд всё ещё оставался в стороне, как будто он был не полностью готов раскрыться. Однако он знал, что маленький шаг был сделан, и, возможно, в следующий раз он будет готов открыть свою душу немного больше. Сеанс психотерапии подходил к своему завершению, когда дверь тихо открылась, и в комнату вошёл мальчик, светлый как утренний луч солнца. Его светлые волосы аккуратно падали на лоб, а глаза, холодные и спокойные, скрывали внутри некую строгую решимость. Это был Эндрю. Мальчик не спешил, его шаги были уверенными и размеренными, как у того, кто привык к тому, что его всегда ждут. Он не обращал внимания на Нила, сидящего в уголке комнаты, погружённого в свои мысли. Лишь спустя некоторое время его взгляд встретился с глазами Нила, но тот не заметил этого — его мысли были далеки, поглощены чем-то невидимым. Психотерапевт, заметив, что Эндрю вошёл, мягко улыбнулась. — О, Эндрю, ты вовремя! Нил, это мой сын Эндрю. Эндрю, это Нил. Эндрю не выразил никаких эмоций, просто слегка кивнул и сказал: — Приятно познакомиться, Нил. Его голос был ровным, сдержанным, без лишней интонации, как у человека, который привык быть в центре внимания, но не позволяет себе ничего лишнего. Он не спешил сближаться, не торопился начать разговор. В его глазах не было любопытства или смущения, только спокойное наблюдение. Психотерапевт, заметив сдержанность своего сына, продолжила: — Эндрю, можешь немного присмотреть за Нилом? Мне нужно поговорить со стюардом о его состоянии. Всё будет в порядке. Эндрю снова кивнул, не проявив ни радости, ни неудовлетворения от просьбы матери. Он встал рядом с Нилом, но между ними всё ещё была невидимая стена. Эндрю привык не вступать в разговоры, если они не требовали этого. В этот момент он просто был рядом, не навязчиво присутствуя. Нил же, не замечая его, сидел в своём внутреннем мире, где все события и слова теряли своё значение. Некоторое время спустя, когда тишина между ними начала становиться тяжёлой, Эндрю, слегка скользнув взглядом по комнате, вдруг заметил, что Нила нигде нет. Он огляделся по сторонам, но мальчик не был там. В первый момент Эндрю не обратил на это особого внимания, полагая, что Нил просто встал и ушёл в другой угол. Но минуты шли, и Эндрю начал чувствовать лёгкое беспокойство. Он знал, что Нил не привык к людям, что ему нужно время, чтобы адаптироваться. Однако что-то в поведении Нила подсказывало, что сейчас мальчик может быть не в своей стихии. Эндрю, как и всегда, решил действовать быстро и решительно. Он молча вышел из комнаты, его шаги были чёткими и уверенными, но внутренне он чувствовал, как напряжение растёт. Он начал обходить коридоры, двигаясь от одного помещения к другому. Его лицо оставалось бесстрастным, но его глаза искали малейшие признаки Нила. Мальчик мог быть где угодно в этом огромном дворце, и Эндрю знал, что если он не найдёт его сейчас, это может стать проблемой. Пройдя через несколько залов, он быстро шагал по длинным, пустым коридорам, иногда останавливаясь у дверей, заглядывая в комнаты. Всё вокруг было тихо и величественно, как будто дворец был настоящей крепостью, защищённой от мира. Эндрю, несмотря на свою уверенность, ощущал, как тревога медленно нарастает внутри. Он знал, что Нил был не готов к этому месту, что его внутренний мир был разрушен, и что он мог скрыться в какой-то из темных уголков дворца. Эндрю почувствовал необходимость найти его, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля. Он забежал в ещё один зал, осмотрел его в поисках каких-либо следов. Никого. Эндрю выругался про себя, понимая, что нужно было быть более внимательным, когда Нил только пришёл в этот дворец. Он продолжил свой поиск, не останавливаясь, бегая по коридорам, открывая двери, заставляя себя не отступать. Его решимость была столь велика, что он практически не замечал, как время уходит. Каждый угол, каждую комнату он проверял с особым вниманием. Порой он даже бегал вверх по лестнице, не обращая внимания на усталость, настолько его тревога была сильной. И вот, спустя какое-то время, когда его поиски стали всё более отчаянными, он заметил открытое окно. Он остановился на мгновение, ощущая, как его сердце пропустило удар. Он подошёл к окну и заглянул наружу. И в тот момент, когда он оглянулся, он увидел Нила. Тот стоял на крыше дворца, без страха и колебаний, словно этот мир был для него уже не важен. Нил не замечал, что Эндрю, почти бездыханный от напряжения, наблюдал за ним снаружи. Он стоял на краю крыши, словно будучи готовым прыгнуть в пустоту. Эндрю быстро шагал к нему, пытаясь не выдать своего волнения. Подойдя ближе, он выкрикнул, стараясь не показать своей растерянности: — Нил, вот ты где! Меня бы убили король и мистер Ичиро, если бы они узнали, что ты здесь! Нил повернулся, и его глаза встретились с его взглядом. Он стоял там, на краю, словно на расстоянии от всего мира, и его лицо не выражало страха. Он смотрел на Эндрю спокойно, как будто абсолютно уверенный в своей безопасности. Эндрю почувствовал, как его напряжённое дыхание начинает выравниваться. Его голос стал немного мягче, но он продолжал наблюдать за Нилом с настороженностью. — Ты что, боишься высоты? — спросил Нил с лёгкой усмешкой в голосе, как если бы эта ситуация была совершенно естественной для него. Эндрю замер, на мгновение сбитый с толку. Его лицо оставалось спокойным, но внутри ощущалась небольшая тревога. — Что!? Нет! — сказал он, скрывая свою неловкость. — Ну, может, немного. И вот, впервые за долгое время, Нил рассмеялся. Это был смех, тихий, почти не слышный, но такой искренний, что Эндрю почувствовал, как на душе становится легче. — Хахаха, — Нил сказал, его лицо вдруг расплылось в настоящей улыбке. — Ты такой серьёзный, а на самом деле… это не так уж и страшно. Эндрю, потрясённый, но все ещё сдержанный, заметил, как эта улыбка, хоть и короткая, изменила атмосферу. Это было что-то совершенно неожиданное. Он вздохнул и, улыбнувшись сам, шагнул ближе. — Может быть, ты и прав, — сказал он, стараясь скрыть свою лёгкую нервозность. — Но всё же… давай спустимся. Это слишком высоко, чтобы оставаться здесь. Нил кивнул и, не спеша, отступил от края крыши. Его шаги были уверенными, но всё ещё осторожными, как у того, кто впервые доверяет другому человеку. Эндрю, стоящий рядом, наблюдал за ним с лёгким беспокойством в глазах, но не торопил. Он следил за каждым движением Нила, и, когда тот наконец решился уйти от края, Эндрю последовал за ним, не пытаясь вмешиваться в его пространство. Вместе они спустились с крыши, вдвоём, как два мальчика, чьи сердца начали, наконец, быть немного легче, а их внутренние стены, медленно, но верно, начали рушиться. Это было первое воспоминание о Нила, которое было связано с Эндрю. Вначале было напряжение, какое-то беспокойство, потому что Нил не знал, что ожидать. Все эти моменты, наполненные ожиданием и страхом перед новым, не давали ему покоя. Но, как только они начали спускаться, как только Эндрю оказался рядом, Нил почувствовал, как страх начал отступать. В этом простом акте — спуске с крыши — было что-то тёплое, почти успокаивающее. Нил ощущал, что Эндрю не собирается его отпускать, что он здесь, рядом, и не предаст. В этот момент всё вокруг стало светлым и радостным. Солнечный свет проникал сквозь окна, отражаясь в стеклах, и создавал атмосферу уюта и покоя. В воздухе витала лёгкая теплотой весны, словно сама природа поддерживала их. Эндрю не говорил ничего лишнего. Он просто был рядом, делая своё присутствие комфортным и спокойным. И Нил, впервые за долгое время, почувствовал себя защищённым. Это был не просто момент освобождения от высоты, это был момент, когда внутреннее напряжение, накопившееся в нём, начало понемногу спадать. Здесь, в этом моменте, было что-то простое, что-то тёплое и живое, что заполнило ту пустоту, которая так долго оставалась в Ниле. Это воспоминание, с одной стороны, было связано с болью, с потерей и с тем, что он так долго пытался скрыть. Но с другой стороны, оно стало началом чего-то нового, что-то, что открылось перед ним, когда Эндрю был рядом. С каждым сеансом психотерапии Нил становился всё более уверенным в себе. Его внутренний мир, который так долго был закрыт, начинал постепенно раскрывать свои потаённые уголки. Каждое слово поддержки от Стюарда и Ичиро было как светлый луч, проникающий в его душу, наполняя её теплом и надеждой. Каждый взгляд, каждая улыбка этих людей были для него маленькими шагами к исцелению. Мальчик, казалось, начинал вытаскивать себя из этого мрачного кокона, в котором он прятался от реальности. Он вновь начинал чувствовать, что, возможно, в этом мире есть место для него, что он может быть живым, ощущать радость и счастье. Одним из ярких моментов, которые начали радовать Нила, была природа. Ему нравилось проводить время на свежем воздухе, наблюдать за растущими цветами и деревьями. В этом он ощущал нечто знакомое, что-то близкое, что напоминало его мать. Ичиро, который стал для Нила не просто наставником, но и другом, научил его рисовать. Первоначально Нил не верил, что сможет передать на бумаге то, что чувствует. Однако, с каждым новым рисунком он всё больше и больше раскрывался. Линии и штрихи стали его способами общения с миром, который был для него таким сложным и непонятным. Рисунок стал его личной терапией, способом вылиться наружу, быть собой. В этом процессе Нил чувствовал, как его душа оживает, как он находит покой в своих картинах. Он также начал заниматься различными учебными предметами, чтобы наверстать программу, которую проходят его сверстники. Работая с репетитором, Нил старался догнать остальных, но за этим стремлением к знаниям скрывалась его внутренняя борьба — желание доказать себе, что он может. Японский, французский и немецкий стали для него не просто языками, а способами прикоснуться к чему-то новому и уникальному. В этих словах, в этих звуках, он находил мир, который был для него доступен, без боли и страха. Есть вещи, которые Нил не мог забыть. Одна из них — белый хлеб. Каждый раз, когда он ел его, это напоминало ему о тех счастливых днях, когда его мама готовила для него завтрак. Вкус этого хлеба, такой простый и одновременно глубокий, был для Нила связующим звеном с прошлым. В те моменты, когда он ел белый хлеб, он вновь ощущал присутствие матери, её тепло, её заботу. И, несмотря на все страдания, эти воспоминания давали ему хоть немного покоя. С каждым днём Нил становился более открытым, меньше прятался в своём мире. Он начал шутить, играть с Эндрю, подшучивать над ним, что было его способом выразить свою радость. Он мог долго смеяться, что было удивительно для того мальчика, который раньше казался почти лишённым эмоций. Эндрю, поначалу удивлённый такими изменениями, теперь принимал их как естественную часть их отношений. Он и сам начинал улыбаться, когда Нил шутил, понимая, что это был знак того, что тот стал более открытым и уверенным. Нил полюбил проводить время с Бетси, девушкой, которая была немного старше его, но которая всегда умела выслушать и поддержать его. Она стала тем человеком, с которым он чувствовал себя спокойнее, тем, кто не заставлял его скрываться, а наоборот, помогал быть настоящим. Их встречи, пусть и нечастые, наполняли его силой, а её поддержка была для него важной частью его восстановления. С каждым новым днём Нил всё больше любил сидеть на крыше, где он мог наблюдать за миром, который казался ему всё более понятным. С крыши дворца он видел, как город и природа сливаются в единое целое, как небо, несмотря на облака, остаётся бескрайним. Это место было для него убежищем, местом, где он мог быть самим собой, не испытывая чувства преследования и страха. Однако, несмотря на все изменения, которые происходили с Нилом, была одна вещь, от которой он не мог избавиться. Это были ночные кошмары. Каждую ночь они преследовали его, заставляя просыпаться в холодном поту. Он видел смерть матери, её лицо, и ощущал, как его сердце разрывается от боли. Он видел своего отца, его жестокие взгляды, его руки, которые когда-то приносили боль. Эти кошмары, как кошки, царапали его душу, не давая покоя. Он видит того мерзкого старика с таблетками и тянущисимя к ниму руками. С каждым днем Нил чувствовал, как эти воспоминания становятся ярче, как они вновь захватывают его, как его мир снова рушится. Ненависть к отцу была, наверное, самым сильным чувством, которое оставалось у Нила. Он не мог забыть, как его отец был холоден и жесток. Он не мог простить ему всего того, что тот сделал с ним, с его матерью. Нил испытывал к нему такую ярость, что временами это чувство стало почти физической болью. Он ненавидел его за всё — за те моменты, когда он оставался с ним в одиночестве, за его равнодушие, за то, что он никогда не любил его, никогда не показывал заботы. Он ненавидел его за то, что тот разрушил его жизнь, что забрал у него мать и заставил его пережить ужас, который, казалось, будет преследовать его до конца. И хотя он становился всё более открытым, любил рисовать, шутить и учиться, глубоко внутри него всё ещё оставалась эта горечь. Воспоминания о матери, боль утраты и ненависть к отцу продолжали терзать его душу. Нил знал, что ему предстоит долгий путь, чтобы исцелить свою душу, но теперь он хотя бы мог видеть свет в конце этого пути. Нил долго не мог уснуть ночью , но это было не из-за кошмара а из-за того что это ночь перед первым днём в школе. Волнение сжимало его грудь, и хотя он пытался успокоиться, мысли о том, что его ждёт, не давали ему покоя. Он не знал, что ожидать от нового опыта, от нового этапа своей жизни, но вместе с этим ощущал, что это будет важный шаг. Он слышал рассказы об учебе, о школьных друзьях, об уроках, и все это казалось ему чем-то совершенно новым и неизведанным. В это утро Стюард был особенно тревожным. Он стоял перед Нилом, держа его за плечо, и взгляд его был полон заботы и беспокойства. Несмотря на то, что Нил старался показать, что всё будет в порядке, Стюард не мог скрыть волнения. Он был тем человеком, который всегда заботился о Ниле, и теперь, когда тот впервые шел в школу, его сердце было полно тревоги. Вскоре из глаз Стюарда вырвалась слезинка, и он, пытаясь скрыть её, быстро вытер её рукавом. — Ты обязательно справишься, — сказал он, чуть дрожащим голосом. — Ты умён, ты силён. Всё будет хорошо. Нил не знал, что ответить. Он понимал, что его поддержка была искренней, но внутри было пусто и неопределённо. Он просто кивнул и взглянул на Ичиро, который стоял рядом. Ичиро, в свою очередь, положил руку Нилу на спину и сказал мягким, уверенным голосом: — Не переживай, Нил. Ты справишься. В школе тебе будет тяжело, но ты знаешь, что всегда можешь рассчитывать на нас. И не забывай, что, несмотря на то, что ты в другом классе, Эндрю тоже будет в этой школе. Если что, он тебя защитит. Эти слова успокоили Нила немного. Он знал, что Ичиро не скажет ничего лишнего, и это было для него важным подтверждением, что в этом новом мире всё-таки есть место для поддержки и понимания. Он почувствовал, как на душе становится легче, и, хотя страх оставался, теперь он не был таким сильным. Когда они приехали в школу, Нил впервые встретился с учителями и одноклассниками. Все они были для него незнакомыми, но мальчик старался не показывать своего волнения. Его взгляд немного бегал по лицам, но вскоре он встретил одного мальчика, Жана, с которым быстро завязалась беседа. Жан оказался дружелюбным и открытым, и они начали разговаривать обо всём понемногу. Он рассказал Нилу о школе, о её правилах, о том, как здесь всё устроено. Но главным, что привлекло внимание Нила, была одна деталь — Жан пригласил его после уроков на особое место в школе. — Пойдём, я покажу тебе что-то интересное, — предложил Жан, с искренним интересом в голосе. Жан повёл Нила в спортзал, где ребята занимались экси — местной игрой, которую все мальчишки здесь знали и любили. Нил никогда не слышал о таком, но когда увидел, как ребята играют, его сердце забилось быстрее. Экси была игрой силы и выносливости, где каждый игрок мог проявить свою личную силу и умение. Но Нил заметил, что дело было не в победе, а в самом процессе. Это была игра, где результат зависел только от тебя, от твоих усилий, от того, насколько ты готов бороться за победу. Нил смотрел на игру, и его глаза наполнились решимостью. Он не мог объяснить, почему, но он знал, что должен попробовать. Он почувствовал, что эта игра даст ему возможность почувствовать себя значимым, не зависеть от других, а только от себя. Всё, что нужно было, — это сила воли и упорство. — Я буду играть, — сказал Нил, в его голосе звучала твёрдость, которую он сам не заметил. — Я буду играть в экси. Жан удивлённо посмотрел на него, но потом лишь кивнул, понимая, что Нил всерьёз настроен. И вот, спустя некоторое время, Нил, сам того не ожидая, оказался на поле для игры в экси. Он знал, что не стремится к победе ради победы. Но в этой игре, где всё зависело от него, он наконец-то почувствовал, что может контролировать свою судьбу, что может воздействовать на то, что происходит вокруг. Это была его игра, и в ней он был самим собой. Нил ещё не знал, что будет происходить дальше. Он был только на пути к тому, чтобы понять, что значит быть частью чего-то большего, что значит чувствовать себя живым. Но в тот момент, стоя на поле для игры в экси, он впервые почувствовал, что может быть хозяином своего мира, а не просто его жертвой. В тот день, несмотря на все переживания и страхи, Нил не чувствовал одиночества. Он чувствовал, что, возможно, эта школа и эта жизнь дадут ему шанс начать заново. Прошло несколько лет, и Нил, теперь уже 15-летний подросток, стал гораздо более уверенным и независимым. Время, проведённое в школе, обучение, рисование, шалости с Эндрю и беседы с Ичиро — всё это постепенно сформировало его как личность. Он продолжал увлекаться экси, игрой, в которой когда-то почувствовал свою силу и независимость. Для него это стало не просто развлечение, но настоящим способом борьбы с внутренними демонами, способом, который давал ему ощущение контроля и силы. Он не только сам стал уверенным игроком, но и вовлёк в команду своих друзей: Жана и, конечно же, Эндрю. Жан был в восторге от игры, и его спортивная натура быстро адаптировалась к новым правилам. Он был отличным игроком, и Нил наслаждался тем, как они работали в команде, слаженно и с полной отдачей. Однако, Эндрю, как всегда, был более сдержанным. Он поначалу не очень горел желанием участвовать в экси, часто бурча что-то себе под нос. — Не понимаю, зачем мне это нужно, — говорил он, зевая. — Ещё одна игра для детей. Но Нил знал, что в глубине души Эндрю на самом деле нравилось то, что происходило. В глазах Эндрю можно было увидеть этот искренний интерес, даже если он пытался скрыть его за выражением недовольства. Нил давно понял, что Эндрю, несмотря на его внешнюю хладнокровность, был готов поддержать его и принять участие в том, что важно для него. И вот, после нескольких недель бурчаний и нескончаемых «я всё равно не буду играть», Эндрю наконец уступил и стал частью команды. Его бурчания не исчезли, но теперь они были не столь огорчёнными, а скорее шуточными, с долей легкой иронии. Эндрю стал важным звеном команды, его сосредоточенность и холодная расчётливость стали большим преимуществом. Иногда Нил ловил себя на мысли, что Эндрю именно таким образом выражает свою заботу и привязанность — через свои протесты, которые на самом деле были всего лишь маской для того, чтобы скрыть свою заинтересованность и удовольствие от процесса. Для Нила это было важным моментом. Он уже давно привык, что Эндрю всегда будет рядом, хоть и с маленьким сопротивлением, но в этом было что-то родное и надёжное. Он чувствовал, что теперь они — не просто друзья, а настоящая команда, не только в экси, но и в жизни. Команда, которую Нил собрал, была больше, чем просто группа игроков. Это было его маленькое убежище, его пространство, где все были собой, где никто не пытался притворяться, и где не было места для страха и неуверенности. Игра в экси, с её динамикой и адреналином, давала каждому из них шанс быть тем, кем они хотят быть, освобождаться от обыденных страхов и сомнений. Нил часто замечал, как, после каждой игры, Эндрю становился немного менее сдержанным, немного более открытым, и как Жан, наоборот, ещё больше раскрывал свою искреннюю радость. Для Нила экси стало чем-то большим, чем просто спортом. Это была часть его жизни, в которой он мог проявить себя и уйти от всего, что когда-то приносило ему боль. И несмотря на то, что порой ему казалось, что всё ещё не всё в его жизни на месте, экси был тем, что помогало ему держаться. Это было его убежище, где, хоть и через игру, он мог почувствовать, что имеет власть над своей судьбой. Прошли годы, и вот они все стояли на пороге нового этапа в своей жизни. Время, проведённое вместе в школе, в спорте, в экси, казалось, осталось позади. Их дороги разошлись, и каждый из них стал двигаться в направлении своих целей, мечт и амбиций. Жан, с его стремлением к службе в спецназе, поступал в военную школу. Это была его мечта, его единственная цель. Он был готов посвящать свою жизнь армейской подготовке, обучению, риску, и жизни, где каждый день — это борьба за выживание и совершенствование. Он был решителен, и Нил понимал, что Жан найдет в армии то, что ему нужно — дисциплину, цель и уважение. Эндрю, несмотря на его всегда сдержанный характер, тоже шёл в военную академию. Это было решение, которое было частью его наследия. Он всегда знал, что он должен занять место своего отца и продолжить семейную традицию. Стать главнокомандующим, вести армию, управлять — это была его судьба. Но за всей этой решимостью скрывалось что-то большее, что Нил не мог понять в тот момент. А вот Нил, или Ноель Абрам Хетворд, оказался на другом пути. Его судьба была уже решена — он был единственным наследником престола, и его будущее было связано с правлением. Это было его бремя и его долг. Его жизнь не позволяла ему идти в тот же университет или разделить будни с друзьями, как они это себе представляли. Ноэль должен был быть готов к трону, а значит, его подготовка была не такой, как у остальных. Несмотря на это, каждый из них всё же продолжал оказывать влияние на другого. Моменты, проведённые вместе, не могли быть забыты. Нил и Эндрю, в особенности, начали понимать, что их связь гораздо глубже, чем они могли себе представить. В начале, когда Нил наблюдал за тем, как Эндрю готовится к академии, он не понимал, что это было. Он чувствовал себя уязвимым и, в то же время, был удивлён тем, как важен ему стал Эндрю. Всё казалось бы просто дружбой, вот только было нечто большее, что начинало прорастать в его сердце. Он чувствовал, что Эндрю был чем-то особенным для него, но думал, что это просто привязанность, ведь у них всегда была дружба, тянущаяся с детства. Эндрю, в свою очередь, тоже чувствовал, что не может быть просто другом для Нила. Он давно понял, что его чувства к Нилу были другими, но отказывался признать это. Сначала всё было скрыто, пряталось за сарказмом, бесконечными шутками и язвительными комментариями. Эндрю продолжал в своём стиле — отдаляться и защищаться, пока его чувства не стали совершенно очевидными. Он скучал по Нилу. Эндрю скучал по его наркоманской любви к экси, по искренним, иногда колким комментариям, по тем моментам, когда Нил смеялся, когда они спорили и смеялись вместе. Он скучал по его «тупой рыжей голове», как он шутил, хотя на самом деле, его ум и характер были гораздо сложнее. Он скучал по его голубым глазам, по тому, как они могли общаться молча, только через взгляды и жесты. Он скучал по запаху Нила — чему-то знакомому, уютному и тёплому, что всегда было рядом. Это было больше, чем дружба, и Эндрю давно это понял. Ноель, в свою очередь, не мог игнорировать эти чувства. Он переживал за всё, что происходило, но также чувствовал нечто особенное, когда находился рядом с Эндрю. Он никогда не знал, как назвать это, но его сердце начинало биться быстрее, когда Эндрю был рядом. Он понимал, что всё меняется, что его чувства тоже становятся другими, но не знал, как с этим справиться. В эти моменты, пока они готовились к своим новым путям, между ними царило молчание. Они больше не говорили о будущем, не говорили о том, что ждёт их. Они просто были рядом, и это было важно. Это было нечто большее, чем просто дружба, и, хотя они оба пытались избежать этого осознания, их чувства становились неотвратимыми. Они не знали, что принесёт будущее, но одно было ясно — их пути, хотя и расходились, всегда будут переплетаться. И как бы они не пытались скрыть это, между ними была особая связь, которая не могла быть разрушена временем или расстоянием.