Myriad Nights

Когда солнце восходит на небо, настает пора отправляться в путь. — Я понесу тебя на руках, — произносит мужчина. В карих глазах напротив вспыхивает протест. Мальчишка упрямо качает головой и морщится из-за повязки на шее. Сынчоль терпеливо наблюдает за его попытками встать из-за стола. Юноша покачивается, держась руками за столешницу. Прикрывает глаза и глубоко вздыхает. — Позвольте мне пойти самому, Ваше Высочество, — звучит тихий отказ. Сынчоль каменным изваянием застывает в нескольких шагах. За ночь запах благовоний развеялся, и теперь он отчётливо чувствует горе, которым окрашен природный аромат омеги. Вязкое, оно оседает на языке с привкусом горечи. Наполняет лёгкие и острием скребёт изнутри. Сынчоль заглядывает в бледное лицо, но юноша упорно смотрит в пол, старательно избегая его. Слуги успели привести внешний вид омеги в порядок, вот только мертвенную бледность ничем не скроешь. Как и потухший взгляд карих глаз, в которых ещё вчера искрилась отчаянная надежда. — Если станет плохо, просто сожми мою руку крепче, — произносит Сынчоль. Джонхан лишь поджимает губы и кивает. Им предстоит пройти по главному двору, где множество свидетелей уже ждут их появления. Сынчоль ненавидит каждое мгновение, проведённое во дворце, каждое правило, которому вынужден подчиняться. Будь его воля, он не позволил бы довести до такого. Мужчина встаёт рядом с Джонханом и ждет, пока юноша соберётся с силами, прежде чем они вместе покинут временное убежище. Чужое горе душит, и Сынчоль не припомнит, чтобы прежде столь сильно сопереживал кому-либо. Он давно привык не подпускать близко к сердцу то, что способно пошатнуть его волю. Вот только… этот мальчишка с самого начала вызывал в нем слишком много чувств. Пока они медленно идут по длинным коридорам дворца, Сынчоль ловит каждый вздох своего молодого супруга. Джонхан безжизненным взглядом смотрит вперёд, и чем ближе они подходят к воротам, за которыми собралась толпа чиновников, тем ощутимее в его запахе становится страх. Сынчоль чувствует, как альфа внутри него беснуется. Рычит и скалит клыки, желая защитить омегу. Он не может не думать о том, что было бы лучше, окажись его истинным кто угодно другой. Только не Юн Джонхан. Видеть страдания невинного юноши тяжело. Знать, что причина их — он, и того хуже. Даже смешно. Столько лет поисков — тщетно. Решив однажды, что судьбой ему уготовано одиночество, Сынчоль без сожалений посвятил жизнь воинскому делу. Истинным мог оказаться кто угодно. Любой омега с севера — пожалуйста. За последние семь лет он изучил холодные земли вдоль и поперёк. Но нет. На севере не росли цветы. И запах их те земли не знали. Сынчоль подумать не мог, что цветущая магнолия уже давно предопределила его судьбу. Как бы он ни ненавидел место, где провел самое тёмное время своей жизни, за высокими стенами дворца его ждало единственное, благодаря чему он продолжал время от времени возвращаться. Цветущий сад, по которому так любила гулять матушка, пока была жива. Кто мог знать, что именно здесь он встретит свою судьбу. Юноша, прекрасней которого не сыскать, имел такой же природный запах, как тот, что наполнял дворцовые покои в далёком детстве. Сладкая магнолия с белыми лепестками цветов. Аромат цветущего дерева у окон его спальни. Солнечное тепло юных лет, душевная лёгкость и беззаботность молодого принца. В ту ночь, жадно вдыхая пронизанный сладостью воздух, мужчина поддался искушению. Он впервые утратил самоконтроль и пошёл по следу, заманившему в ловушку — его истинным оказлася сын главного цензора и единственный омега во всей столице. Ещё совсем молодой юноша, с которым у Сынчоля не должно было быть ничего общего, в одночасье стал для него всем. За каждое последующее действие, что причинило омеге боль, мужчина готов был взять ответственность. Он готов был смириться с гневом прекрасного создания — Джонхан был молод, из знатной семьи и наверняка мечтал о сияющем будущем. Сынчоль мог здраво оценить ситуацию: не смотря на статус принца, во дворце он не обладал властью. Сосланный на север, почти изгой, уже не молодой и зачерствевший за время, проведённое среди воинов. Он был не способен предложить омеге ничего из того, о чем обычно мечтает юное сердце. Сынчоль готов был отпустить его. Тогда, на мосту, держа на руках бессознательного юношу, он разглядывал его прекрасные черты и думал о том, чтобы исчезнуть без следа. Он бы так и поступил, если бы королю вовремя не доложили. Во дворце даже у стен есть уши — мужчина обязан был помнить об этом. Но он отвлёкся, всего на мгновение потерял над собой контроль, и ситуация резко усложнилась. Потребовалась недюжая выдержка, чтобы собственными руками приковать к себе человека, чьего счастья он так отчаянно желал. И потому сейчас, идя бок о бок с Юн Джонханом, мужчина ненавидит дворец с его слугами, короля и себя. Всех, кто сломал юноше жизнь. Истинность сложная вещь. Едва ощутив сладкий запах омеги, Сынчоль понял, что отныне сделает все ради него. В то время как Джонхан ничего не почувствовал. Мужчине понадобилось два дня и блестящие навыки ведения допроса, чтобы лекарь, служащий семье Юн, заговорил. Старик был хорош — золотом его оказалось не подкупить. В том, что из-за болезни единственный сын главного цензора не может чувствовать запахи альф, он долго отказывался признаваться. — Ох, — Джонхан спотыкается и Сынчоль поддерживает его за локоть. Они почти дошли до главных ворот. Мужчина бросает строгий взгляд на чиновников, замечая, что все с любопытством глядят на забинтованную шею юноши. Это первый и последний раз, когда они имеют право смотреть на омегу принца. Как свидетели, они должны разнести весть о том, что союз был скреплен. Таков обычай. Альфа внутри Сынчоля рвется убить каждого из собравшихся здесь. — Почти дошли, — тихо говорит он Джонхану. — Н-ноги не слушаются. Заслышав испуганный шепот, мужчина сильнее стискивает челюсти. Нужно было настоять и отнести Джонхана на руках. — Обопрись на меня, — говорит Сынчоль. Юноша слушается, и они медленно доходят до ворот, сопровождаемые многочисленным взглядами. Сынчоль помогает Джонхану залезть в повозку и напоследок пытается поймать его взгляд, но юноша, едва скрывшись от людской толпы, отворачивается от него. Ничего не поделаешь. Мужчина тихо вздыхает и закрывает дверь повозки. Даёт себе обещание, что когда они прибудут на север, он постарается сделать так, чтобы Джонхану было хорошо в поместье. Даже если это будет означать, что сам он больше к нему не приблизится. Дворец неохотно раскрывает перед ними врата, выпуская на волю. Верхом на лошади, Сынчоль едет в начале строя, хмуро слушая разговоры своих воинов о том, какая нелегкая дорога ждёт впереди. Три дня пути, и он не знает, как перенесёт омега эту поездку. Едва они выходят из столицы, мужчина посылает вперёд гонца. Шестой принц возвращается со своим истинным. Всем подготовиться.

~~~

Метка ноет и чешется под повязкой. Повозку трясёт, из-за чего Джонхану не удается задремать, и он вынужден проводить мучительно однообразное время за разглядыванием пейзажа. Лёгкая радость от развернувшихся перед ним полей уже успела сойти на нет. Безграничные просторы вскорости начали угнетать и вернули его к прежнему состоянию. Джонхан с тоской смотрит в окно, перебирая пальцами украшения на поясе. Как там его мама и сестры? Он ведь к ним уже не вернется. Чем больше времени проходит, тем дальше они друг от друга. В голову лезут воспоминания последних дней в родном поместье. Его наивные тревоги и переживания. Теперь все кажется таким неважным, но вместе с тем до боли дорогим сердцу. По щекам периодически катятся слезы. Джонхан вытирает их шёлковым платком, не позволяя намочить повязку. После наступают мгновения тихого смирения, когда он безучастно глядит на птиц, пролетающих за окном. Однако затем, из раза в раз внутри поднимается нечто тёмное и всепоглощающее. Его охватывает желание кричать. Выбираться отсюда, бежать по бескрайнему полю обратно домой. И так по кругу. Медленное течение времени делает все только хуже. Не прошло ещё и дня, а Джонхан уже чувствует, как начинает изнывать в замкнутом пространстве. Почему он вечно заперт? Метка все сильнее чешется, делать нечего, а мысли того и гляди норовят сожрать целиком. Стремясь отсрочить новый приступ бессильного гнева, Джонхан глубже зарывается в воспоминания, обнимая себя руками за плечи. Он пересчитывает вазы с цветами у дома, пытается вспомнить, какая по счету половица скрипела в коридоре по дороге в обеденный зал. Это помогает отвлечься от реальности, в которой шея ужасно болит, а от долгого сидения затекли ноги. Джонхан глядит в окно, за которым солнце уже клонится к закату. Наверное, скоро будет привал и он сможет выйти наружу. В мыслях вспыхивает образ принца — юноша ёжится, а пальцы сами тянутся к метке, скрытой под повязкой. Своеобразное лечение необходимо будет повторить, но как же не хочется вновь испытывать на себе влияние альфы. Тепло, которое наполняет его тело в момент, когда губы мужчины касаются его кожи, пугает. Джонхан отнюдь не глуп, и прекрасно понимает, чем вызвана такая реакция. Пускай его связь с омегой была разорвана, он догадывается, что жар — это ничто иное, как желание омеги заполучить альфу. Как же дико. Юноша пытается вспомнить что-нибудь из прочитанного, что могло бы помочь обрести контроль над спрятаннной внутри него сущностью. Но перед глазами проносятся лишь красочные рисунки… Проклятье! В тех пахабных книжках не было ни намёка на действительно важную информацию. Джонхан не хочет терять контроль над своим телом. Он и так гораздо, гораздо слабее мужчины. Это просто нечестно. Но метка болит, и к тому моменту, когда отряд останавливается для привала, юноша может думать лишь о том, чтобы эта боль скорее прекратилась. Когда снаружи последние лучи закатного солнца касаются верхушек деревьев, слуги открывают для него дверь. Джонхан принимает чужую помощь и осторожно спускается на землю, морщась при каждом новом движении. Его заметно потряхивает: рана чешется и колется, все тело знобит. Впереди перед ним возвышается шатер, в котором предстоит переночевать. У входа стоят стражники. Факелы в их руках разгоняют мрак. Слуги проводят Джонхана внутрь, поддерживая за руки, помогают умыться и переодеться, а после оставляют в покое. Он сидит на постели из одеял, утопая в подушках. Кожей ощущает ночную прохладу и прислушивается к редким звукам за пределами шатра. Отряд из нескольких десятков воинов за короткое время сумел разбить настоящий лагерь. Слуги обеспечили его ночлег комфортом. Все, с кем он успел обменяться словом, вели себя крайне учтиво по отношению к нему. Это немного сбивает с толку. Трясущимися пальцами Джонхан аккуратно разматывает бинты. Мысли, подернутые туманом, вяло сменяют друг друга. Если слуги подчиняются своему господину, значит, принц пожелал, чтобы те хорошо к нему относились. Должно быть, это естественно, раз они теперь супруги. Или это лишь иллюзия, навеянная долгой дорогой. Джонхан уже не хочет надеяться на лучшее. Что, если по прибытии в поместье, его вновь окружат безмолвные тени? Как он справится с отчужденностью севера? Слишком много вопросов, ответы на которые не получить, пока сам все не увидишь. Джонхан проводит в тишине еще некоторое время, пока снаружи не раздаются шаги. Он заметно напрягается, заслышав низкий голос принца. Мужчина обменивается парой фраз со стражей, прежде чем раздвинуть полотна, закрывающие вход в шатер, и зайти внутрь.

~~~

Он сидит в позе лотоса, запрокинув назад голову, и терпеливо ждёт, пока мужчина покроет рану на его шее своей слюной. Тихо шелестит одежда. Тёплые шероховатые губы плавно движутся по коже, а чужая грубая ладонь поддерживает его голову. В животе все туго скручивается. Джонхан запрещает себе облизывать пересохшие губы. Хочется пить, но ещё больше хочется податься мужчине навстречу. Проклятье. Боль в метке постепенно растворяется в окутавшем тело жаре. — Как ты себя чувствуешь? — отстранившись, негромко спрашивает мужчина. Его брови нахмурены, а внимательный взгляд пронзает насквозь. Джонхан быстро опускает глаза и затаивает дыхание. Что он должен ответить? — Сейчас лучше. Достаточно честно? Если забыть обо всем остальном, что тяготит душу. Джонхан отползает назад и садится как подобает — с ровной спиной и ладонями на коленях. — Спасибо, Ваше Высочество. После того единственного раза, он больше по имени мужчину не зовет. Это тоже своего рода иллюзия. Матушка с отцом звали друг друга по имени в редкие моменты гармонии. Чего между ним и принцем быть не может. — Засыпай побыстрее, — спустя несколько долгих мгновений произносит принц. — Завтра мы выдвигаемся на рассвете. Путь до следующего привала займёт больше времени, чем сегодня. Я зайду утром, — мужчина поднимается на ноги. — Если вдруг ночью почувствуешь, что с меткой что-то не так, прикажи страже позвать меня. Сам наружу не выходи. Джонхан слышит удаляющиеся шаги, и только после того, как принц покидает шатер, выдыхает, расслабляя напряжённые плечи. Смотрит на покачивающиеся занавеси входа. Метка впервые за день перестала его беспокоить, но какой ценой? Юноша опускает взгляд вниз и вспыхивает румянцем. Постыдное возбуждение, скрытое от глаз под слоем одежды, горячо пульсирует. Джонхан не знает, как с этим справиться. Руками боится прикоснуться к набухшему органу, и все, что ему остаётся, это ждать, пока жар утихнет сам собой. В отчаянии закусывает губу и молится о том, лишь бы мужчина ничего не заметил. Одинокая слеза катится по щеке. Все это просто невыносимо. Ночью Джонхан долго не может заснуть, мучаясь тревогой, и наутро чувствует себя совершенно разбитым. Когда на рассвете к нему вновь приходит принц, юноша доводит себя до того, что боится даже дышать. Всё повторяется, когда они вновь оказываются непозволительно близко друг к другу. Джонхан послушно подставляет свою шею, готовясь к мучительной пытке, но на этот раз мужчина действует быстрее. Снова чужие губы на шее, тёплая влага, что прогоняет вернувшуюся за ночь боль. — Завтракай и собирайся, — звучит низкий голос над ухом, а после принц круто разворачивается и уходит. Джонхан ещё несколько мгновений смотрит на выход из шатра, чувствуя себя потерянным. Он понятия не имеет, как говорить с этим мужчиной, и нужно ли ему вообще это делать, когда практически каждое его слово звучит как приказ. Но больше всего сбивает с толку то, что внутри себя он чувствует желание подчиняться.

~~~

На второй день пути Джонхан постепенно привыкает к постоянной тряске. Обессиленный, он то проваливается в беспокойный сон, то просыпается и задумчиво глядит в окно. Поля сменяются лесом. Он никогда прежде не видел столько деревьев. Когда отряд проезжает через ущелье между горами, он разглядывает нависающую над их головами зелень. — Вот и северные земли! — звучит радостный голос молодого слуги. Джонхан вспоминает, что уже видел его прежде. Тот мальчишка, что должен был передать послание принцу. Сейчас он радостно машет одной рукой, второй держит возжи, и движется из конца строя вперёд, обгоняя повозку. Провожая его взглядом, Джонхан вдруг понимает, что давно не видел чьей-то искренней радости. Искусанные губы трогает слабая улыбка. Должно быть, его сестры сейчас готовят наряды к фестивалю. Он хочет верить, что у них все хорошо, и что они не слишком за него переживают. Ему кажется, что эта надежда — единственное, за что он может держаться сейчас. Слабость вновь берет вверх, и, прежде чем ненадолго провалиться в сон, Джонхан молится о том, чтобы дома все было хорошо. С наступлением ночи он впервые ощущает непостоянство северной погоды. Сильные порывы ветра колышат деревья и бьются о шатер. Холод пробирается под одежды, из-за чего Джонхан дрожит не переставая и крепче обнимает себя за плечи. Слуги согревают воду для умывания и складывают горячие камни вокруг постели. Оказавшись в кровати из одеял, Джонхан уже не обращает внимания на мелкие неудобства — едва его голова касается подушки, он закрывает глаза и тихо выдыхает, распрямляя ноги под одеялом. Незаметно для самого себя погрузившись в полудрему, он не слышит прихода мужчины и не видит, как тот подходит к нему, а после опускается на колени и нависает сверху. Знакомое влажное тепло приятными расслабляющими волнами окутывает шею. Силясь поднять веки, Джонхан лишь слегка хмурится. Ресницы трепещут, отбрасывая на щеки длинные тени, но долгожданная нега наступает слишком быстро, утягивая его в сновидений. Он так сильно устал. Джонхан не чувствует, как мужчина осторожно гладит его по щеке. — Прости меня, — шепчет Сынчоль, не в силах оторвать взгляд от заснувшего юноши. Впервые выражение его лица безмятежно. Мягкие губы слегка приоткрыты и блестят от влаги, а на бледных щеках играет отблеск свечей. Сынчоль ещё долго сидит подле него, прислушиваясь к тихому дыханию. Как судьба могла связать его с кем-то столь прекрасным? Так не должно было случиться. Вдруг юноша во сне поворачивается на бок и начинает беспокойно шарить ладонью по одеялу. Мужчина замирает в несвойственном ему сомнении, прежде чем протянуть руку вперёд и… наблюдает, как тонкие пальцы обхватываеют его указательный. Найдя то, что искал, омега вновь расслабляется, а Сынчоль смотрит на их руки, не в силах пошевелиться. Альфа внутри ликует, но мужчина понимает, что радость эта иллюзорна. Стоит солнцу взойти, и все вернётся на свои места. Он не должен позволять себе идти на поводу у желаний, но… Истинность сложная вещь. Сынчоль клянется, что это в первый и последний раз. Задерживается в шатре до рассвета, баюкая хрупкую кисть юноши в своих ладонях. И старается не смотреть на метку, ярким следом оставленную на чужой шее. Он виноват. Так ужасно и неисправимо. Но вместе с тем его сердце отчаянно хочет, чтобы, открыв глаза, Джонхан улыбнулся ему.