Myriad Nights

Странники любят говорить, что куда бы ни уводила их дорога, всегда наступает пора, когда сердце просит вернуться в родные края. Раньше Джонхан с трудом понимал их. Каждый раз, натыкаясь на книги о захватывающих путешествиях, он прочитывал их с жадностью. В своих работах авторы неизменно повторяли, что родной дом не заменят даже самые изысканные пейзажи. Будь то море жаркого юга или таинственные горы запада — душа, насытившись красотами, рано или поздно начнет увядать вдали от родины. На этих высказываниях Джонхан недовольно хмурил брови и перелистывал страницу. Проводя свою юность в стенах поместья, он не мог поверить, что когда-нибудь настанет тот миг, когда сердце отчаянно будет просить вернуться. Теперь же он понимает. Он чувствует это каждый день — тоску по дому. В поместье шестого принца все не так. Вместо просторных залов, залитых солнечным светом, высокие каменные стены. Вместо утопающих в зелени дворов — мрак и тишина. Пустые коридоры и тень одиночества, следующая за ним по пятам. С приезда прошло уже больше недели. Дни сменяют друг друга. Джонхан не выходит из комнаты, не разговаривает ни с кем и практически не ест. Он с большим трудом находит в себе силы открывать глаза поутру — все кажется бессмысленным. Все — не то. Только визиты принца на короткие мгновения возвращают его к жизни. Неотвратимые прикосновения чужих губ гонят по телу желание вперемешку со стыдом и страхом. Однако стоит только метке затянуться, и визиты принца прекращаются. Он остается совсем один. Первое время Джонхан даже рад тому, что все закончилось, но… Дни сменяют друг друга, и стены его новых покоев из укрытия превращаются в новую клетку. Жар, что должен был исчезнуть с заживлением метки, то и дело возвращается, требуя все новых прикосновений альфы. Джонхан с горем понимает — часть его отныне всегда будет тянуться к мужчине, что пометил его. И эта часть неподвластна голосу разума. Юноша пытается найти в себе силы жить дальше, но от одной только мысли, что до конца своих дней он останется зависим, подгибаются ноги. Его жизнь рушиться, крошатся в пыль все мечты, так почему… Почему мир продолжает свое существование как ни в чем не бывало? Человек не может замедлить течение времени. Он знает. Он помнит — читал. Как Солнце поднимается на востоке и садится на западе — новый день неизбежно наступает, сменяя предыдущий. А человек… Человек лишь может выполнять долг. Джонхан все это знает, правда. В свое время он столько философских трактатов прочел. Знает, что время подобно воде, что течение времени подобно течению воды: какой бы острый камень ни преграждал путь, однажды углы его сгладятся. Но дни сменяют друг друга, а Джонхан не понимает, сколько еще раз Солнце должно взойти на небо, чтобы ему стало легче. Добровольное заточение с каждым днем лишь сильнее угнетает, и однажды, стоит ему только открыть глаза, как нетерпеливое раздражение окутывает разум. Так больше не может продолжаться. Не станет он больше ждать, пока нечто внутри него исцелится. Если такой день и вовсе не настанет? Что если это горе останется с ним навсегда? Так и проведет он свою жизнь в четырех стенах, запертый без замка? Пусть более не свободный, но все еще живой. На исходе второй недели Джонхан открывает двери и стремительно делает шаг наружу. Гнев покалывает на кончиках пальцев. Судьба несправедлива с ним. Он не желает более терпеть несправедливость. Выбравшись из покоев, Джонхан быстрым шагом пересекает двор. Восточное крыло, что принц отвел под его личные владения, пустынно и ничем не примечательно. Юноша проходит через круглые ворота, ведущие в центральную часть поместья, и замедляет шаг, оглядываясь по сторонам. Каменные дорожки, усыпанные пожелтевшими листьями. Тихо покачиваются фонари над входом в главный дом. Нет ни слуг, ни других жителей поместья. Прежде юноша полагал, что только восточное крыло похоже на забытую всеми гробницу, но нет. Неужели это холодное и нелюдимое место может быть домом шестого принца? Гнев притупляется, стоит только Джонхану вспомнить облик альфы. Вопреки суровой внешности, мужчина ни разу не обошелся с ним грубо. Пускай его голос и не пропитан теплом, а короткие отрывистые фразы действительно звучат как приказы… Разве найдется в мире хоть один человек, чье сердце неизменно будет стремиться к такому дому? Слегка сбитый столку, Джонхан медленно движется дальше. Он не знает, куда и зачем идет — оглядывает запустевшую территорию поместья и все больше погружается в сомнения. Вокруг ни души. Ни звука. Похоже на то, что это место вымерло многие годы назад. Чувствуя, как к нему начинают подкрадываться липкие нити страха, Джонхан невольно дотрагивается пальцами до метки. Слабое тепло расходится по телу волнами, прогоняя неприятную дрожь, но юноша тут же отдергивает руку. Мысленно ругает себя. Нельзя идти на поводу у инстинктов. Он должен бороться, вырывать всякого рода низменные желания с корнем. Только тогда останется с собой. Пускай руки сами тянутся к шраму. Омега хочет почувствовать защиту альфы, но… Он сам себя защитит! Вернув себе уверенность, юноша продолжает путь, проходя одни ворота за другими. Лабиринт стен множится прямо перед глазами, и чем дальше — тем страшнее. Абсолютное запустение дальней части поместья наталкивает на мысли, что здесь давно никого не было. Практически дойдя до конца, Джонхан уже решает развернуться и пойти обратно, как вдруг впереди слышится громкий детский смех. Юноша сбивается с выверенного шага и удивленно смотрит туда, где за открытыми воротами виднеется несколько силуэтов. — Я победил! Теперь ты будешь моим слугой! За забором простирается большой двор, по центру которого установлен ряд соломенных манекенов, а у одной из стен под деревянным навесом сложено разного вида тренировочное оружие. Джонхан тихо подходит к воротам и принимается тайно наблюдать за тем, как двое мальчишек босиком бегают по сырой земле, вооружившись палками. Они громко спорят, в то время как третий мальчик, что выглядит явно младше, с интересом выщипывает сухие травинки из соломенного чучела. — Тогда так! Кто пройдет по двору восточного крыла, тот и победил! Или боишься? — А сам не боишься? Матушка строго-настрого запретила ходить туда. Там же теперь живет он, — мальчик многозначительно понижает голос до шепота, но Джонхан все равно прекрасно слышит. — И что? Он все равно не выходит из комнаты. Старшая сестра сказала, что он даже не разговаривает, представляешь? Я его не боюсь. — Врешь ты все. Может он говорить. Просто… просто… не хочет! А если заметит нас, то точно Его Высочеству расскажет. Будешь потом плакать, чтобы тебя не выгоняли! Если так хочешь, то сам иди. Мальчишки возобновляют бой. Джонхан почти успевает выйти из своего укрытия, чтобы разнять их, как вдруг до его ушей доносится: — Может… может быть, он носит траур? Потому и не говорит? — спрашивает самый младший, что к тому моменту успел наковырять охапку соломы. — Не, — отмахивается один из старших, ни на секунду не прекращая бой. — Во время траура нельзя вступать в брак. И он же не носит все белое. — Да? Откуда ты знаешь? Ты его не видел, — возражает второй. — А вот и видел! — Врешь! — Не ссорьтесь, — жалобно попросит младший, сжимая в руках солому. — Мой брат сказал, что если это траур по прошлой жизни, то необязательно носить белое. Молодому господину сейчас плохо, он хочет побыть один, и мы все должны заботиться о нем. Вот так. Джонхан чувствует болезненный укол в сердце. Значит, такими словами говорят о нем здешние слуги. Траур по прошлой жизни — точнее и не скажешь. — Молодой господин, простите! — раздается испуганно за его спиной, и Джонхан вздрагивает, оборачиваясь. Невысокий молодой слуга выбегает во двор, хватает младшего мальчика за руку, давит тому на затылок, заставляя поклониться, и сам тут же сгибается в поклоне. — Быстро прекратили драться, — не разгибая спины тихо шипит слуга двум другим. Мальчишки, заметив, наконец, Джонхана, испуганно бросают палки на землю и тоже сгибаются в глубоком поклоне. — П-простите нас, молодой господин, — звучит дружным хором. А Джонхан, тем временем, пропуская извинения мимо ушей, завороженно рассматривает слугу: мягкие черты лица, узкие плечи, тонкая талия — он впервые в своей жизни видит кого-то, похожего на себя. Омегу. — Как… — в горле пересыхает от волнения, — Как вас зовут? — негромко спрашивает Джонхан. Впервые с прибытия в поместье он заговаривает с кем-то. Слуга быстро поднимает голову и смотрит на него большими от страха глазами. Его красивое лицо с каждым мгновением все сильнее бледнеет, от чего грязь на щеке становится ярче. — Меня зовут Сынкван, молодой господин. Простите моего младшего брата. Он не ведал, что говорил. Подобного б-больше не повториться. Сжальтесь, молодой господин. — П-простите, — растерянно и жалобно вторит ребенок. — Я… — Джонхан запоздало понимает, что понятия не имеет, что ему следует сказать. — Все в порядке. Я не сержусь на вас. — Это правда? — мальчик, что до этого громче всех разглагольствовал, тут же выпрямляется и с сомнением смотрит на него. — И вы не выгоните нас из поместья? — Мингю! — в ужасе шипит на него Сынкван. — Замолчи. Джонхан чувствует, как уголки губ сами собой приподнимаются в улыбке. — Не выгоню, — обращается он к мальчику, — но больше не деритесь. Так можно серьезно пораниться. — А ка-ак мы тогда станем хорошими воинами? — Мингю! — шикает Сынкван. — Но Его Высочество берет к себе в войско только хороших воинов, — искренне возмущается мальчик, однако, сталкиваясь с испепеляющим взглядом старшего, нехотя опускает голову и демонстративно отпинывает палку подальше от себя. — Простите, молодой господин. Мы больше не будем. — Хорошо, а теперь можете идти, — мягко произносит Джонхан, замечая, как все заметно расслабляются. — Сынкван, я могу с вами поговорить? Юноша перед ним ненадолго замирает, а затем кивает и подталкивает ребенка вперед. — Иди, Сынджун, поиграй с друзьями за пределами поместья. По лицу мальчика видно, что он не хочет больше играть со старшими, но, поймав на себе взгляд молодого господина, он послушно следует просьбе брата. Джонхан же думает о том, в его родном доме никто и никогда так его не боялся. — О чем вы хотели поговорить со мной, молодой господин? — спрашивает юноша, когда они остаются одни. — Я лишь хочу узнать, где все слуги? В этом поместье всегда так тихо? Сынкван удивленно моргает. — Но ведь война только недавно закончилась, молодой господин. Многие альфы еще на границе, а омеги… Его Высочество отослал всех сразу по возвращении из столицы. — Почему? — с тщательно скрываемым любопытством спрашивает Джонхан. Юноша растерянно смотрит на него. — Но ведь… Вы теперь его супруг. Незамужним омегам не пристало находиться подле Его Высочества. — А ты? — слетает с языка само собой. Слуга перед ним сильнее бледнеет. — Господин разрешил мне и моему брату остаться в поместье. Я работаю на кухне, молодой господин. Я… я все равно не гожусь! Нам больше некуда пойти, и вот, взгляните, — он трясущимися руками отгибает ворот и Джонхан видит белый шрам чуть выше изгиба шеи. — Умоляю, не прогоняйте нас. Мой истинный служил вместе с Его Высочеством. П-пока он был жив, господин высоко ценил его. Умоляю, — в голосе отчетливо слышится боль. Джонхан застывает, словно молнией пораженный. Слуга перед ним уже весь трясется от страха за свою судьбу. Боится супруга принца, из-за которого всех омег из поместья сослали. Будто бы Джонхан — чудище какое-то и человеческого не понимает. — Сынкван, послушай меня, — тихо, но уверенно произносит Джонхан, дотрагиваясь ладонью до чужого плеча. — Я не собираюсь кого бы то ни было выгонять. Не бойся. Не бойся меня. Для Джонхана все происходящее чересчур. Юноша несколько раз кланяется ему, а затем, получив разрешение идти, быстро покидает двор. Когда его хрупкая фигурка скрывается за воротами, Джонхан шумно выдыхает, жмурится и трет пальцами виски. Чужое горе ярко стоит перед глазами. Однажды меченый омега не может более связать себя новыми узами. Такова природа. Джонхан вдавливает пальцы в кожу, пытаясь прийти в себя. Этот слуга… даже младше, чем он. Несправедливо. Несправедливо. Джонхан стоит в одиночестве посреди тренировочного поля. Рядом на земле лежат забытые детьми палки, а около манекена рассыпана горстка соломы. Джонхан смотрит себе под ноги, а в ушах эхом звучит испуганное «умоляю». И тогда он понимает. Осознание настигает мгновенно, что-то внутри него щелкает и все становится на места. Вот она — жизнь, реальная, без захватывающих приключений и морского ветра в волосах. Чуда не произойдет. Теперь его место здесь, и только от него зависит, проживет ли он жизнь безликой, безмолвной тенью, или попытатается иначе. Вот только как — Джонхан пока не знает. Стоит, погруженный в раздумья, и печально улыбается. Все это время он видимо думал, что особенный. Не хотел сам себе в этом признаваться, но и принять тот факт, что такой же, как все остальные люди, не мог. Теперь же… На самом деле смирился. Так неожиданно и просто. Рвущаяся на волю, птица внутри него смолкла. Он чувствует. Быть может, так и должно было случиться. Часть него, что отчаянно мечтала о свободе, в итоге сдалась. Джонхан глубоко вздыхает, позволяя себе принять правду такой, какая она есть — его битва не имела никакого смысла. — Глупец, — с грустью шепчет Джонхан, после чего круто разворачивается и быстрым шагом покидает двор. Справедливой судьбы в их мире попросту не существует. Пускай вода и может обточить камень, течение времени не способно все исправить. Как и исцелить. Только он сам, своими усилиями, может облегчить собственную ношу. Джонхан не знает, что делать, с чего начать, но чувствует: прямо сейчас ему жизненно необходимо увидеть своего мужа.