Game of Thrones: Prince Reborn / Игра престолов: Перерожденный принц

Дейнерис шла по пыльным улочкам рынка, ступая босыми ногами по горячей брусчатке, нагретой солнцем. В руке у неё была небольшая гроздь винограда, янтарные ягоды, сочные и прохладные, лопались во рту, оставляя сладковатый привкус с лёгкой кислинкой. Воздух был наполнен звуками: крики торговцев, зазывающих покупателей, визгливый смех уличных мальчишек, звон меди в чашах попрошаек. Где-то рядом осёл громко заревел, а мясник, весь в крови, поднял тесак и громко разругался с женщиной, которая пыталась утащить кусок козлятины. Дети носились между рядами, ссорились, смеялись, кто-то карабкался по бочкам, играя в воинов, сражающихся за вымышленный трон. Одному из мальчишек не было и пяти лет, он цеплялся за мать, а она, темнокожая и высокая, несла на голове корзину с финиками. Девушка лет двенадцати, в обносках, тянула за собой младшего брата, а тот упрямо сопротивлялся, увлечённый зрелищем: какой-то старик в потрёпанной тунике кричал другому, такому же дряхлому, что тот жулик и обманщик, потому что взял деньги за предсказание, а пророчества его не сбылись. Дейнерис остановилась у прилавка, где продавец с сединой в бороде показывал женщине с ребёнком на руках связку сушёных рыб. Девочка в её руках тянулась к торговцу, протягивая ручку, а он, улыбаясь, положил ей в ладошку засахаренный орех. Жизнь кипела вокруг, город дышал, жил своей рваной, беспокойной жизнью. Люди торговались, работали, ругались, улыбались друг другу. Они любили, ненавидели, мечтали, не зная о войнах, что шли далеко за их стенами. Не зная о заморских королях, драконах и о женщине, что когда-то прошла через пламя. Дейнерис положила в рот ещё одну виноградину и медленно сжевала её. Здесь никто не знал её имени. Она была всего лишь странницей, молодой женщиной в простом платье, босоногой и без свиты. Они не видели в ней ни королеву, ни завоевательницу. Она была просто одной из них. И, возможно, именно здесь таилась завистливая, мучительная часть её души — та, что всегда хотела не железного трона, а просто быть такой же, как эти люди. Дейнерис шла по пыльной улице, и горячий ветер доносил до неё крики. Голос был грубый, гневный. — Быстрее, пес! — выкрикнул мужчина в золотых браслетах, взмахнув тонким кожаным бичом. Перед ним, согнувшись под тяжестью деревянного сундука, плёлся раб, худой, с высохшей кожей, покрытой пылью. Он едва передвигал ноги, но не замедлялся, зная, что за каждый лишний миг промедления его спина заплатит кровью. Дейнерис наблюдала, как за ним шествовала ещё одна группа рабов. Один нёс клетку с двумя ярко-алыми попугаями, другой — свёрнутые ковры, третий тащил за собой тяжёлую тележку, гружённую корзинами с инжиром, специями, амфорами с вином. Хозяева шли рядом, переговариваясь, не глядя на них, словно они были не людьми, а частью поклажи. На грязной мостовой, прямо на краю рынка, сидела старая женщина с впалыми щеками. Она наблюдала за рабами, но не с сочувствием, а с пустотой в глазах, как если бы смотрела на дождь или бегущую по стене ящерицу. Дейнерис огляделась. Никто вокруг не обращал внимания. Сотни людей проходили мимо, торговцы выкрикивали свои товары, матери держали за руки детей, нищие просили милостыню, кузнецы выбивали молотами ритм по раскалённому металлу. И никому не было дела. Она вздохнула. Когда-то ей казалось, что каждый раб хочет свободы. Что, стоит только сломать цепи, и люди сами захотят быть свободными. Она принесла Миэрину справедливость, и что из этого вышло? Война, смерть, предательства. Рабовладельцы теряли власть и устраивали заговоры, бывшие рабы не могли найти себе место и возвращались к господам, потому что знали только цепи. Она отдала им свободу, а они не знали, что с ней делать. А что было бы, если бы я не вмешалась? Она попыталась представить Миэрин без себя. Если бы рабы не восстали. Если бы ей не захотелось их освободить. Город жил бы так же, как этот. Люди бы продолжали работать, покупать, продавать, делать вид, что не видят криков, боли и страха. Всё бы оставалось на своих местах. Как будто я никогда и не существовала. Дейнерис посмотрела на раба с сундуком. Он всё ещё шёл, запинаясь, с выцветшими глазами, в которых не было ни страха, ни надежды. Только пустота. Я могла бы просто пройти мимо. Как все. Но могла ли она? Раб упал на колени, сундук с глухим стуком ударился о землю, пыль взметнулась облаком. Он не смел поднять глаза. — Прости, господин… — прохрипел он, голос слабый, словно высушенный зноем. — Я… прости… Хозяин, мужчина с мясистым лицом, и так уже покрасневший от жары, вспыхнул, как костёр, в который плеснули масла. — Жалкий пес! — рявкнул он и отвесил удар ногой. Раб сжался, не издав ни звука. — Ты уронил мою вещь, ты запачкал её! Толпа продолжала двигаться, как и прежде, почти никто не обратил внимания. Один торговец фруктами взглянул мельком, но тут же отвернулся, выкрикивая цену на виноград. Хозяин ещё пару раз выкрикнул проклятия, затем сплюнул на землю и махнул рукой. — Поднимай! — велел он и развернулся, уходя. Раб, дрожа, потянулся к сундуку, вновь вскинул его на спину и поплёлся вслед, чуть заметно прихрамывая. Дейнерис смотрела им вслед, пока они не исчезли за поворотом, растворившись в море людей. Она ушла, не говоря ни слова. За городом воздух был суше, свободнее. Ветер шевелил сухую траву, солнце медленно клонилось к западу, отбрасывая длинные тени. Дейнерис поднималась по склону, камни под её ногами скользили, но она шла уверенно, пока не вышла на плато. Здесь её ждал Дрогон. Огромный, чернее самой ночи, он дремал на тёплом камне, свернувшись, как змея. Но стоило ей приблизиться, как он открыл глаза. — Дрогон, — тихо позвала она. Он поднял голову, втянул воздух широкими ноздрями. Дейнерис протянула руку, провела по его шершавым чешуйкам. Он был горячим, как будто и не плоть у него, а камень, недавно вынутый из кузнечного горна. Дрогон рыкнул, развернул мощное тело, расправляя крылья. Дейнерис без усилий взобралась на его спину. — В небо, — прошептала она. Он рванул вверх, воздух пронзительно свистнул в её ушах. Дейнерис поднялась над горами, солнце ударило ей в глаза. Внизу простирался город, кишащий жизнью, крошечные фигурки двигались по улицам, ржавые крыши сияли в лучах уходящего дня. Она сделала круг над вершинами, позволяя ветру трепать её волосы. Дрогон выдохнул, и в его дыхании было жарче, чем в пустыне за горизонтом. Затем она развернулась и улетела прочь. Ветер бил в лицо, трепал волосы, тянул за одежду, словно хотел сорвать её и швырнуть вниз. Дейнерис смотрела на мир под собой, на золотистую степь, на караваны, медленно ползущие по пыльным дорогам, на приземистые дома. Высоко в небе, выше облаков, воздух был иным—разреженным, холодным, чистым. Здесь никто не мог достать её, никто не мог возразить ей. Только ветер и пламя. Она сжала колени, почувствовала, как под ней вздымается Дрогон, его мышцы перекатываются, сильные и упругие, его дыхание раскаляет воздух вокруг. Он был её силой, её мощью. Её оружием. Но к чему привела её сила? Я была наивной маленькой девочкой, верящей в сказки, верящей, что быть королевой — значит делать добро, и люди полюбят меня за это. Теперь я стала наивной, самоуверенной дурой. Драконы дали ей силу, которой не было ни у кого. Но эта сила погубила Миэрин. Она вошла в Миэрин как освободительница, разбила цепи, дала рабам свободу, а что вышло? Работорговцы ненавидели её за то, что она разрушила их мир. Бывшие рабы ненавидели её за то, что их свобода принесла войну, голод и страх. Вельможи ненавидели её, потому что она отвергла их власть, а простой люд шептался за её спиной, проклиная день, когда драконы приземлились на их улицах. Она взяла власть, но власть принесла недовольство. Она дала свободу, но свобода привела к резне. Всё, что она делала во благо, обернулось трагедией. Дейнерис закрыла глаза, но перед ней снова вспыхнули огни: горящие пирамиды, факелы в руках врагов, пламя, вырывающееся из глотки её детей. Люди кричали её имя с мольбой и ненавистью, они падали на колени, проклинали её, умоляли её, умирали ради неё, убивали ради неё. Она сжала кулаки. Сила ничего не значит, если ты не можешь управлять ею. Дрогон зарычал, будто почувствовав её мысли, и спикировал вниз. Воздух засвистел в ушах, ветер тянул её назад, но она не сопротивлялась. Пусть её унесёт, пусть выбросит прочь от её ошибок. Только это было невозможно. Потому что ошибки всегда летят за тобой. Дейнерис скользнула ладонью по черной, словно обсидиан, чешуе, чувствуя, как Дрогон напрягает мышцы под её пальцами. Его дыхание было горячим, как кузнечный горн, каждая ноздря извергала клубы пара. Они парили над горами, выше птиц, выше облаков, где воздух был разрежен, а солнце нещадно било в глаза. — Как только я начала сама принимать решения, — сказала она тихо, и ветер унес её слова прочь. — Я каждый раз ошибалась. Дрогон не ответил. Конечно, не ответил. Он никогда не отвечал. Но он слышал её. — Я думала, что знаю, что правильно. Думала, что можно просто делать добро, и мир сам придёт в порядок. Я ошиблась. Она взглянула вниз. Под ними простирался мир, за который она боролась: сёла, города, реки, степи — всё это люди делили между собой, сражались за него, убивали за него, правили им. — Может, мне стоит стать хитрее? — Она сжала пальцы на чешуе. — Вести политические игры с теми, кого я презираю? Дрогон не ответил. — Они играют, — сказала она, и её голос стал твёрже. — Визерис, Иллирио, Ксаро... Они все играют. Манипулируют, плетут сети, ждут момента, чтобы ударить. Они выигрывают, потому что готовы запачкать руки. А я... я всегда пыталась быть справедливой. Она прикрыла глаза, вспоминая Миэрин, Юнкай, Астапор. Как она рвала цепи, как стояла перед освобождёнными рабами, принимала их благодарность. А потом — заговоры, отравленные кубки, горящие корабли, убийства на улицах. — Может, мне стоит запачкать руки? Дрогон молчал. Только взмахивал крыльями, неся её вперёд. Она положила голову ему на спину, чувствуя, как бьётся сердце дракона. — Или же я стану такой же, как они? Дрогон летел высоко, разрезая ночное небо мощными взмахами крыльев. Под ними простирались бесплодные холмы, редкие костры караванов светились, словно далекие звезды, а море оставалось чернильным пятном на горизонте. Холодный воздух хлестал Дейнерис по щекам, но она едва его чувствовала. Ее мысли были тяжелее ветров, что тянулись сквозь эти земли. Ей всегда казалось, что власть развращает людей. Она видела это в каждом короле, в каждом господине, в каждом человеке, кто сидел на троне или держал плеть. Власть делала их жестокими, властолюбивыми, алчными. Она ненавидела таких людей. Клялась, что никогда не станет одной из них. Но теперь... теперь ей казалось, что править можно только так. В её жизни было слишком много крови, слишком много предательств, слишком много ошибок. Она хотела освободить рабов — и привела город к войне. Хотела защитить своих подданных — и превратилась в правительницу, чью власть оспаривали все, от мастеров до наемников. Она думала, что сможет завоевать преданность, но вместо этого завоевала лишь страх. "Если я хочу править, я должна стать такой же, как они?" — мысль пришла внезапно, словно удар меча. Стать такой же, как Визерис. Как Ксаро. Стать жестокой. Стать беспощадной. — Я уже не понимаю, как устроен этот мир, — прошептала она Дрогону. Когда-то ей казалось, что все просто. Что добро — это добро, а зло — это зло. Теперь же всё расплывалось, теряя форму. Кто был прав? Кто был виноват? Кто вообще мог судить об этом? Она подняла взгляд к небу. Там, в бездонной тьме, мерцали звезды. Дрогон взмахнул крыльями, и мир под ними дрогнул. В этот момент Дейнерис поняла, что ответов у неё нет. Только вопросы. Только сомнения. И только ночь впереди. Дрогон нес её над бескрайними просторами Эссоса. Под ними проносились города и селения, словно брошенные на карту пятна, одни — яркие, живые, словно огонь в ночи, другие — мёртвые, стёртые временем и жестокостью. Некоторые города процветали: у их стен тянулись караваны, купцы громко зазывали покупателей, на пастбищах паслись стада, а дети бегали по улицам, смеясь и играя. Там жизнь текла спокойно, как полноводная река. Но были и другие города — мёртвые. Разрушенные, сожжённые, брошенные. Среди руин догорали угли костров, крысы рыскали в поисках еды, а одинокие выжившие, если они ещё оставались, прятались в подвалах, словно тени прошлого. Большая часть таких руин осталась в Дотракийском Море. Дотракийцы не строили, они сжигали. Не создавали, а забирали. Они приходили, брали всё, что могли унести, а остальное предавали огню. Гибель этих городов была их рукой, их волей. Дейнерис прищурилась, глядя вниз. Наверное, тогда всё и началось… До встречи с кхалом Дрого она была просто девочкой. Бродячей принцессой, которая жила в мечтах, а не в реальном мире. Тогда ей казалось, что однажды её брат вернёт Железный Трон, что она станет его королевой, что их семья снова будет править. Но после встречи с Дрого она перестала быть девочкой. Она стала женщиной, а потом — решила сыграть в спасителя. Но быть спасителем… означает ли это спасать кого-то, не думая о последствиях? Она освободила рабов, и это привело к войне. Она объявила себя королевой, и её люди начали умирать. Она карала врагов, и новые враги появлялись на их месте. Всё, что она делала во благо, оборачивалось болью. Нет. Это было лицемерием. Она смотрела на себя как на спасительницу, но теперь понимала — её руки были такими же жестокими, как у тех, кого она ненавидела. Она выросла в другой среде. Она не была дотракийкой, её не воспитывали, как дотракийку. Но сейчас… она использовала их методы. Сожжённые города, устрашение, уничтожение несогласных. Она гнала страх впереди себя так же, как это делали её всадники. Дейнерис почувствовала, как её губы дрогнули в печальной улыбке. — Я, наверное, уже не смогу измениться, — сказала она, поглаживая жёсткую чешую Дрогона. — Телом я королева, а мыслями… дотракийка. Дрогон пронёсся дальше, его крылья рассекали воздух. А под ними оставались города — мёртвые и живые, напоминая ей, кем она была, и кем стала. Дейнерис держалась за шею Дрогона, чувствуя, как горячий ветер бьёт в лицо. Под ней проплывали воды Залива Работорговцев, отражая свет рассветного солнца, похожие на расплавленный металл. Она думала. Она всегда верила в силу. Драконы, армия, страх, внушаемый врагам — это было оружием, которое она несла перед собой, сжимая в кулаке, словно знамя. Но сила разила не только врагов. Она раскалывала города, ломала судьбы, губила людей, которым она хотела помочь. Может быть, я не смогу изменить себя сама, изменить меня могут только люди? Она поняла, что должна слушать. Не только тех, кто преклоняет колени, но и тех, кто осмеливается говорить правду, даже если эта правда ей не нравится. Надо меньше полагаться на силу и больше — на разум. Впереди показались руины Миэрина. Остовы торчали, как сломанные кости великана, а среди камней вился дым, напоминая о сожжённых мечтах. В гавани дрейфовали корабли. Одни уже вошли в Залив, другие виднелись вдали — возможно, направлялись к Миэрину, не зная о кровавом флюсе. У подножия города раскинулся её лагерь. Сотни шатров, походные костры, силуэты солдат, занятых утренними делами. Её народ, её армия. Дейнерис направила Дрогона вниз. Огромные крылья распахнулись, сбивая с ног песок, когда он приземлился. Едва её ноги коснулись земли, навстречу уже спешили двое. — Королева, — Миссандея склонила голову. — Я рада вашему возвращению. Дейнерис увидела в её глазах искреннюю радость и едва заметно улыбнулась. — И я рада тебя видеть. Джорах стоял рядом, сложив руки на груди, его лицо было напряжённым. — В вашей палатке ждёт странный человек, — сказал он, не теряя времени. — Он пьёт и говорит о пророчествах. Тирион пытался его разговорить, но лучше, если вы услышите всё сами. Дейнерис сжала губы и кивнула. — Покажите мне его. Она шагнула вперёд, ощущая, как утро сгущается над лагерем. Вопросы роились в голове, но она знала одно — этот день только начался.