Холодно-горячо

Утром он тратит слишком много времени на то, чтобы найти нужный чай: достать его было сложно, чтобы хранить в шкафу с остальной заваркой, а вот где именно тот стоял, Леви запамятовал — достойного повода тот выпить, за исключением дня, когда купил, как-то не было. И вот, на завтрак он безбожно опаздывает. Робко стукнув в дверь Микасы, сомневаясь, а уместно ли было бы за ней заходить, даже если бы подошел ко времени, идет вниз, в столовую — она наверняка уже там. И правда, внутри: когда Леви заходит внутрь, людей еще не очень много, но Микаса сидит на своем месте и поднимает на него взгляд — он кивает ей и идет на раздачу; перспектива объясняться его смущает, но делать нечего. Такой спокойный до прибытия сюда, Леви, зная, что нужно будет что-то говорить и проявлять симпатию, чувствует себя донельзя неловко. Садится он к ней, толком и не понимая, с чего начать. — Утро, — бурчит смущенно, сжимая ложку и думая, можно ли уже начинать есть или нужно дождаться ее ответа. — Утро, — отвечает Микаса спокойно и вопросительно добавляет. — Доброе? Леви нервно вздыхает. Откладывает ложку. Нет уж — лучше сразу, он весь издергается, пока они будут есть, да и кусок в горло вот так не полезет, честно-то говоря. Тянется рукой во внутренний карман пиджака, нашаривает чай, опускает небольшую, плоскую — смешно даже дарить такое, не знай он содержимого — коробочку на стол, у локтя Микасы. Смущенно откашливается. Бурчит: — Это тебе. Микаса замирает и смеряет жестянку взглядом. Леви думает, что вообще зря пошел на этот дурацкий завтрак, еще и чай с собой припер, идиот — как будто тот входит в сферу ее интересов. Лучше бы и правда, цветы подарил, или что там еще положено. — Спасибо, — осторожно отвечает Микаса, приоткрывая крышку и поднося коробочку к лицу. Аккуратно вдыхает запах, закрывает жестянку и ставит на стол, поворачиваясь к нему. — Если это способ от меня откупиться, знай, не сработает. Брови Леви взмывают вверх. И как вот объяснить-то теперь… Кончики губ Микасы приподнимаются. Она просто пошутила — запоздало понимает он и фыркает, покачивая головой. Нашла над кем издеваться. — Жаль, — отвечает низким, как будто не своим голосом. — Я-то надеялся, что если отдам самое дорогое, то… Он и сам не знает, что «то» — отчего-то сил шутить в ответ, тем более на такую тему, у него не находится. — То я не заберу твое сердце? — тихо спрашивает понабравшаяся за ночь смелости Микаса. — Надеюсь, что уже поздно. Леви тяжело сглатывает, не зная, что ответить. В тихом омуте... Скулы Микасы внезапно краснеют, и она подается немного назад, будто поняла, что сказала. Глаза утыкаются в стол, Леви не понимает, что с ней не происходит. — Я не хотела… Я… так... поздно? — сбивчиво уточняет она, и он понимает, что своим молчанием себя выдал. Ему остается только пожать плечами. Он всерьез думает ответить «нет», только Микаса ведь не дура: толку пытаться подсластить ей пилюлю, если сам же принес ей самый дорогой чай из своей коллекции. Даже если она не поймет его ценности, сам жест обмануться все равно не даст. — Может, и поздно, — отвечает низко. Решает все же добавить. — Может, нет. Мои слова об уверенности остаются в силе. Как решишь, так и будет. Глотку сдавливает эмоциями, и он отводит взгляд, упираясь им в тарелку. Еще не хватало, в столовой горечью давиться от того, что сам же позволил себя в это втянуть и обманулся. Ее выбор — не будет он ей ничего в вину вменять, и ждать ничего не будет. Дурак же, кто вообще его надоумил вот так сходу проявлять знаки внимания? Тем более, что не умеет толком… И с чего решил пытаться: ради нее? Дождался бы хоть знака, что оно ей надо. Знал ведь, вся эта ее уверенность показная — юношеские импульсы, желание почувствовать себя нужной и закрыть все, что с Йегером не закрыла; понимал ведь, что под руку попался просто, надо подождать, и сама остынет. И вот… Леви с трудом сглатывает и вновь берет в руки ложку. На сердце скребет отчаяньем и какой-то детской, нелепой обидой, чуть ли не в глазах щиплет от собственного идиотизма. Главное — ей не показать, там уж как-нибудь разберется. Перетерпит, подождет. Ничего страшного не произошло. — Леви… — зовет она, и он, стараясь убрать с лица все эмоции, поворачивается. Микаса выглядит… уязвимой. Это больно. Очень больно — думает Леви, стискивая зубы; он знает, что должен сказать. Не надо ему этой жалости, не надо обязательств только из-за того, что вынудила оголить сердце — сам виноват, сам поддался. Допустил. Его выбор был. Ничего страшного. — Ты ничего мне не должна, — говорит он как можно ровнее, и все силы уходят на то, чтобы ничем не выдать душащую изнутри боль. — Все нормально. Это просто подарок. Он вновь отворачивается к тарелке, зная, что не хочет ни ложки, что толком не почувствует вкус. На языке оседает пепел, в глотке стрянет несбывшееся. Теплое прикосновение женской руки к предплечью заставляет вздрогнуть, и он чувствует, Микаса склоняется ближе, слишком близко, чтобы присутствующие в столовой совсем этого не заметили. Он хочет отстраниться, не желая расспросов ни для себя, ни для нее, когда встречается взглядом с ее глазами, мягкими, открытыми. Видит ее чуть порозовевшие скулы, пытается понять, что еще она хочет сказать. Знает, что надо бы остановить, но все силы уходят на то, чтобы удержать лицо. Не больно. Ему — вовсе не больно. — Мне очень приятно, — говорит Микаса, и Леви думает, что лучше бы она избавила его от формальностей и жалости. — Но я бы хотела, чтобы заваривал чай ты. Леви моргает. Несколько раз — недоумение между ними можно резать ножом. Стоическая маска слетает с лица. — Если... ты не против?.. — неуверенно добавляет она, заставляя его сглотнуть. Тяжело отбивающее вязкий ритм сердце шумит в ушах, не позволяя понять, о чем она говорит. Что?.. — Что?.. — хрипло переспрашивает он, думая, что ослышался. Пальцы Микасы чуть крепче сжимают его предплечье, и она неловко повторяет: — Я бы хотела, чтобы ты заваривал мне чай сам, — румянец на ее щеках проступает еще более явно. Леви моргает еще несколько раз. — Если ты не против?.. В голове звенит тишина. О чем она?.. — Леви?.. Только когда она повторяет его имя этим мягким, неуверенным голосом, до него начинает доходить, что все это значит. Не передумала, получается. Тиски, сжимающее сердце, ослабляют свою хватку. В груди разливаются неверие и тепло. — Я... не против... — растерянно соглашается он. Микаса облегченно выдыхает и прячет коробочку к себе в карман. Помедлив, убирает руку с его руки, и поворачивается к своей тарелке, медленно принимаясь за еду. Леви делает то же самое, замечая, что к ним подходит Армин. — Доброе утро, — бормочет тот, и Леви механически кивает, медленно поднося ложку каши ко рту и предоставляя Микасе самой общаться с другом. Осознание того, что только что произошло, все еще мешает вернуться к рутине — даже к такому привычному действию как поедание завтрака. Руки не слушаются, он кажется себе слишком медлительным. — Привет, — отвечает она, но на этом разговор заканчивается. Леви спокойно ест какое-то время, прежде чем понимает, что парень напротив свою порцию поглощает напряженно, и время от времени мечется взглядом между ним и Микасой. Ну разумеется, самый зоркий глаз в Разведкорпусе. Не то чтобы они вели себя неочевидно: уж как минимум прикосновения да расстояние между ними для него сомнений оставить были не должны. Если еще раньше не заметил предпосылок. Ну и что теперь с ним делать? Пока Микаса занята завтраком и, кажется, такого пристального внимания не замечает, Леви одаряет бывшего подчиненного суровым взглядом. Тот тушуется, глаза отводит, только толку — интерес так и остался. Нервы Леви и без того на пределе, так что он предпочел бы и с этим разобраться сразу. Спустя еще минуту сгущающегося над их столом смущения, он не выдерживает, спрашивает прямо, вызывающе: — Проблемы, Армин? Тот вздрагивает, а Микаса рядом отрывается от еды и поднимает на него взгляд. Парень напротив качает головой. Леви склоняет голову набок, ожидая более четкого ответа. — Нет, капитан, — наконец, говорит тот неловко. Леви уже готов поморщиться и вернуться к еде, когда тот с едва заметной ноткой юмора добавляет. — Разве что у вас. Одна. Он замирает, понимая, что Арлерт бросает быстрый взгляд в сторону Микасы, и в глазах вечно робкого, но донельзя смышленого парня пляшут веселые искорки. Леви смотрит на него так, будто призрака увидел — прошли годы с тех пор, как он в последний раз чувствовал себя так. Звякая ложкой о край тарелки, он прикладывает ладонь к лицу и смеется. Искренне, тихо, чувствуя, как трясутся плечи от сдерживаемой веселости. Армин усмехается вместе с ним. Микаса тихо бьет его по предплечью, и от того становится еще смешнее — Леви не выдерживает и фыркает на всю столовую. Черт возьми, это так забавно — она еще и раздражается от этого, ударила ведь, совсем как девчонка. Отсмеявшись, он смотрит на нее почти невозмутимым взглядом — не считая так и оставшейся на лице глупой улыбки. — Это правда было смешно, — будто бы обыденно констатирует он. — Но нет, я не считаю тебя проблемой. «Почти» — хочется добавить ему, но хватит этим утром шуток, он, в конце концов, не легкомысленный мальчишка, а целый офицер, взрослый и суровый. И даром, что впервые себя так чувствует: влюбленно и легко; зная, что не надо бороться за выживание, что за каждым шагом хоть и наблюдают, но не осудят. Не его, конечно, друзья, но пускай — хотя бы у Микасы есть о кого опереться, Арлерт ее в обиду не даст, у того аргументов в их пользу наверняка на целую книгу хватит. А уж где понадобится физическая сила, там Леви справится сам. — Для справки: я тоже не считаю тебя проблемой, — смущенно добавляет Армин. — Просто повод пошутить был очень уж подходящий… Микаса подозрительно прищуривается и решает вернуться к каше, как бы отмахиваясь от конфликта. Блондин фыркает в тарелку, и они все продолжают жевать, прежде чем Леви заканчивает со своей порцией, дожидается, пока доест Микаса, а после забирает оба подноса и уходит за кипятком. По возвращении он тянется за обычной заваркой, которую носит в пиджаке: привычно бросает чаинки в кипяток и отставляет кружки в сторону, позволяя напитку настояться. Парень напротив заканчивает с кашей и начинает вставать, когда Леви останавливает его вопросом. — Точно никаких проблем? Армин замирает. Хмурится — на мгновение — прежде чем расплыться в улыбке и покачать головой. Леви вздергивает бровь и пытается найти в этом хоть нотку фальши: но не чувствует ничего. Ну и славно. — Что ж… — тянет он авторитетно, постукивая пальцами по столу. — Можешь взять кипяток, заварю чай и тебе. Появившаяся за спиной Армина Ханджи сладко потягивается, усаживается на скамью и умудряется одновременно с этим еще и заявить: — О, что это за щедрости сегодня? Мне тогда тоже кипяточку захвати, и тарелку каши, если можно, — командует она блондину, и тот, кивнув, отходит на раздачу. Леви покачивает головой: — Вообще-то, я тебе не предлагал. Микаса рядом с ним неловко ерзает. Ханджи пожимает плечами: — А нужно? Я думала, у командующего бесплатный допуск к твоей заварке, пока тебе поставляют запасы бесплатно. Леви хмыкает и кивает. — До тех пор, пока это именно та дерьмовая заварка, которую поставляют бесплатно. Ханджи разглядывает пирожное в тарелке и ищет глазами Армина, желая поскорее начать завтрак. — Не бурчи, уж я знаю, что будь она дерьмом, ее бы сюда не возили столько лет, да еще прямо к твоим покоям, — отмахивается она. — Расскажи лучше, чего вы вчера под дождем мокли, а потом часовых своим суровым видом напугали. Опять тренировался, когда запрещено было? Еще и Микасу припахал. Леви недовольно смотрит на командующую, но молчит. Медлит, думая, что сказать, чтобы не вызвать лишних вопросов. Решает, как водится, пойти с правды. — Устал я без тренировок, и ты это знаешь. Раны уже достаточно зажили, чтобы давать телу нагрузки, — говорит он устало. Эта тема и правда начинает раздражать, уж не маленький он и прекрасно знает свои лимиты. Ханджи вздыхает и неохотно ведет плечом: — Знаю я, знаю. Нашел только время — не под дождем же. Раны-то хоть потом промыл? — спрашивает она, и сдвигается чуть в сторону, когда Армин возвращается с подносом, на котором стоит еще тарелка пирожных, две кружки кипятка и тарелка каши с куском хлеба. Леви чувствует серьезный взгляд Микасы, обращенный к нему, и старается сохранить невозмутимость, понимая, что от той не укрылось, что раны ему пришлось обрабатывать и после душа. Просто на всякий случай: зажило там все нормально, коркой давно покрылось. — Да, все промыл. Не первый раз, ты же знаешь, — говорит он, глядя на ученую и чувствуя, как девушка рядом начинает расслабляться. — Тем более, в твоих солях для ванн столько трав, что там и дополнительно обрабатывать не надо было. Микаса рядом сдвигается, и он понимает, что сказал это зря. Знает, ответить придется, она ведь не только заботливая, но и паникерша маленькая, когда дело касается тех, кто небезразличен. Поворачивается к ней, встречаясь серьезным взглядом. — Я обработал. Та кивает и, мельком бросая взгляд на Ханджи, утыкается носом в кружку, делая неловкий глоток. Леви тянется к своей — не отводя взгляд от Зоэ и прекрасно видя, как та сопоставляет пазл, которому, забавляясь с неделю назад, чуть ли не поспособствовала. И все же — спасибо Стенам, прекрасно прочитав расклад, решает промолчать. — Заваривай пока чай, — говорит она, сдвигая к нему кружку, и Леви готовно кидает туда заварку. Остаток завтрака проходит без происшествий.

***

Леви поворачивает ключ в замке, когда дверь на другом конце коридора открывается, и Микаса выходит из своей комнаты. Он теряется. Убирает связку в карман и идет к ней, потому что несмотря на клокочущую внутри нервозность, это самое рациональное решение. — Ты на тренировку?.. — спрашивает предательски хриплым голосом очевидное, когда она закрывает дверь и поворачивается к нему. — Ага. Пойдем? Он запоздало кивает и кивком головы предлагает ей пойти вперед, чтобы спустя пару шагов подстроиться и встать вровень. Дорога по лестницам кажется какой-то необычно долгой, Леви чувствует, что несмотря на довольно прохладный день, начинает потеть: тело колотит нервной горячкой, и он отчаянно силится найти хоть какие-то слова. — Знаешь... я ведь на завтраке так и не дала тебе четкого ответа, — говорит Микаса, и Леви едва не запинается. Сердце ускоряет ход еще сильнее, маска вновь вот-вот спадет с лица, а он только и находит силы, что пожать плечами. — Я ведь сказал, что не давлю. Это твое решение, — все так же низко говорит он, прекрасно помня, что инициатором была она, что вчера импульсивно выпалила ему, что уверена. И все же — как бы ни хотелось себя обнадеживать, Леви хотел получить ее обдуманный ответ. Для него эта... правильность, эта рациональность — была очень важной. Микаса останавливается. Он моргает, и встает рядом, до выхода из замка остается каких-то два пролета. — Я уверена, — говорит она твердо, хотя скулы краснеют. Даже глаза не прячет — смотрит на него с вызовом, как будто ждет, что он спорить начнет. И начал бы, понимает Леви — только сил нет, ведь не хочет ни ее ни в чем убеждать, ни себя мучить. Если правда что-то чувствует, если хочет попробовать — только знак, что это серьезно, и он в лепешку расшибется, но сделает все, чтобы их отношения… сработали. Черт, он ведь даже не знает, как это назвать. — Леви? — зовет Микаса, и он понимает, что в своих размышлениях опять оставил ее без ответа. — Извини, — бормочет, чувствуя себя идиотом, который не может связать двух слов. — Если уверена, я не буду спорить. С губ Микасы срывается нервный смешок, и он понимает, как глупо это звучит. — Черт, — добавляет он и тянется к ней, боясь, что примет на свой счет, что он не хочет этого. — Я просто не очень понимаю, как себя вести. Признание дается легче, чем он думал, только внутри расползается стыд. Ведь старше ее почти в два раза, пусть с годами и разница меркнет — а опыта в амурных делах, как у кадетов. И не скажешь ведь ей, что не ждал и не гадал, что оно вообще нужно будет: совсем стыдно признаваться, хоть и очевидно должно быть по тому, как он себя ведет, что не силен он в этом. Хотя слухи, наверное, по замку разные ходят. Может, вообще, потому на него глаз и положила?.. Но нет, одергивает себя Леви. Что бы она о нем ни слышала, опираться на это Микаса стала бы в последнюю очередь. — Я тоже... не очень понимаю, — тихо признается она и робко тянется пальцами к его ладони. Касается легонько, словно пробуя, понравится ли, предлагая ему ответить. Леви очерчивает большим пальцем костяшки пальцев, до которых может дотянуться. — Может... будем делать, как хочется?.. От того, насколько наивно и в то же время легко звучит это предложение, Леви облегченно усмехается. Пожимает плечами, все еще чувствуя внутри смущение и скованность. — Давай, — соглашается, понимая, что подписывается на пытку. А все ж таки — попробовать хочется. Страшнее, чем в хватке титана побывать, только и приятнее в разы. Двое сильнейших они с Микасой, неужели с отношениями не справятся?.. Эта мысль, какая-то простая донельзя и в то же время охренительно мудрая, раскатывается от макушки до пят. Леви чувствует обволакивающую сердце уверенность. — Ты... — начинает он и медлит, прежде чем откашляться и все-таки спросить. — Так и пойдем? Бросает взгляд на их едва-едва соединенные руки; сердце подрагивает в груди, а разум напоминает: их увидит половина корпуса, назад пути не будет, еще и шепотков за спиной добавят, стоит ли сразу так в омут с головой? Микаса хмурится, явно раздумывая над тем же, а затем, приняв решение, кивает. — Да. Леви хочется поспорить, хочется оградить ее, их, только с другой стороны — нужно ли? Узнают все, рано или поздно. И вроде боязно, что от неизбежно окутающих их обсуждений и слухов Микаса может начать сомневаться и передумать, только не этого ли он хотел еще вчера? Ему не хочется спорить с собой, что это было вчера, а потому он говорит голосу внутри заткнуться и, поднимая глава на девушку перед ним, кивает. Берет ее руку чуть уверенней, позволяя больше контакта. — Пойдем, значит. Нервозность так и норовит прорваться наружу какой-то совершенно несвойственной ему шуткой «только на тренировке держи руки при себе», но, во-первых, звучит глупо, во-вторых — грубо. Да и от мысли о том, в какое желе расползаются мозги рядом с ней, тянет выпить кружечку-другую ромашкового чая да окунуть голову в холодную воду. Понимает ведь только: не поможет. Тут только время, видел он все эти метаморфозы, хоть и не на себе. И то — время скорее привыкнуть, что рядом с ней он всегда будет чуточку глупее, а не то, что процесс обратим. Леви мысленно вздыхает. Так и идут: он очень старается не оскалиться на оторопело отдавших им честь постовых, фокусируясь на девушке рядом, а та, похоже, только забавляется этим. Главное ведь, осознает он, как бы банально это ни было — то, что они считают это правильным. То, что им хорошо. А остальные, пускай его и смущают мысли о подтрунивании — что в его сторону от Ханджи, что от других, за его спиной, в сторону Микасы — не желают им зла, так, издержки социума. Серьезно это у них, а значит, привыкнут. Самим бы только привыкнуть сперва... а может, и напротив — каждый день как новый, чтобы сердце в груди подпрыгивало, и тянуло друг к другу магнитом. Чувствуя ее ладонь в своей, думает он, как будто бы и получится. И даже перспективы будущего впервые за годы кажутся туманными — в самом что ни на есть лучшем смысле этих слов. Не обреченное существование на службе до самого конца, но нечто большее: а там уж решат, что. Встречая ошарашенные взгляды солдат и командуя им начинать тренировку, Леви решает: не одумается за неделю — все. Баста. Не отпустит ее. А в голове уже хаосом разлетаются мысли, должны ли они будут съехаться, хочет ли она уйти из Разведкорпуса и вообще... Планирует он. Сколько бы ни пытался мысленно дать ей еще с десяток шансов одуматься. Упертая она. И он упертый. Влип Леви, влип — укрепляется ощущение на протяжении всего дня, вместе с тем, освобождая. Тело наливается неизведанной прежде энергией, робким энтузиазмом — пока они разбирают бумаги, время от времени обмениваясь понимающими взглядами; пока пьют чай с пирожным, сидя бок о бок, а затем и в обнимку на его диване... Холодные дни его жизни кончились, констатирует он, когда она, парой дней позже, впервые засыпает в его руках, и вместо того, чтобы будить ее, Леви аккуратно снимает с нее ботинки и укладывает Микасу на свою кровать. В комнате прохладно, он смотрит в окно на первый, хлопьями пронизывающий ночь, снег — а внутри жарко. Горячо не от напряжения или чая. А потому что, уверен он, влюблен. Любит. И, кажется, любим. С ней, бросая нежный взгляд в сторону тихо сопящей девушки и разворачиваясь в ее сторону, понимает Леви, ему всегда будет тепло.