Холодно-горячо

Она не избегает его с утра: ее чувства — ее проблема, а уж то, что она как ошпаренная летела по коридору, где расположен его кабинет, объяснялось легко, причину капитан узнал как только ступил за порог. Хорошее прикрытие для любых выводов, которые он мог сделать — что радовало Микасу, ведь ее собственный секрет теперь был в безопасности; уж чего-чего, а жалости к Эрену, который сейчас вместо завтрака драил котлы на кухне, у нее не было. Все-таки в открывшейся ей правде отчасти был виноват и он. Отпираться, однако, глупо — как ни пытайся переложить ответственность, знает, что главная причина в ней самой. И тяга эта к постоянной заботе, и, чего уж, уязвленное самолюбие после неудачного опыта с Эреном. Да... пожалуй, что и так. Неудивительно, что холодный, но не отталкивающий ее заботу капитан настолько быстро стал какой-то подпитывающей мнение о себе необходимостью: сильнейший воин, вечно отстраненный, и, пусть многие не замечают, заботливый командир — тут было отчего зацвести надежде, стоило понять, что Микасе позволено находиться рядом. Ведь он может позаботиться о себе сам, заботился столько лет, а тут она, с вечным комплексом спасателя — на что Леви максимум хмуро скосит взгляд, да пирожным накормит и позволит рядом находиться, пускай под предлогом работы. Цена небольшая: все равно, не смог бы он осилить все эти бумаги, распределили бы между офицерами и так. А тут она чувствует себя полезной: и корпусу, и ему. Что бы там Леви об их уговоре «баш на баш» ни думал, получала Микаса явно больше, чем он. Да и не сработало — в голове капитана это, может, и обмен, а вот для нее маятник качнулся в сторону, да там и отвалился, переворачивая весы набок. Что с этим делать, она не знает. Понимает только, что ей нравится о нем заботиться, и, возможно, нравится он, хотя второе еще предстоит проверить, если она, конечно, решит что-то с этим делать. Статус кво у нее выдержать получится вряд ли, не того она поля ягода. Хотя больший вопрос тут в том, что если у нее к капитану чувства не как к объекту заботы, а как к мужчине, во всех смыслах, а не только том, который она вчера наблюдала в его кабинете — есть ли у нее хоть один шанс на взаимность. Микасе кажется, что нет. Ее упрямство говорит, что да. Вечером, к празденству, она не принаряжается, но, по крайней мере, смотрит на это как на возможность присмотреться к нему и к себе. Такая себе, возможность, конечно, ведь подобные события для нынешнего Разведкорпуса не новость. Примерно раз в месяц по распоряжению командора устраиваются пирушки, мол, выпустить пар, да и не забывать о городской жизни. Отпускать разом столько солдат в город — чревато, а вот так, между собой… Микаса, разумеется, видела минусы подобного решения, но многим это действительно было нужно, так что даже пытаться спорить она не собиралась. Хотя, может, и стоило бы. Чтобы не случилось ситуации, как эта. Хотя чего уж тут – быть честной, так честной до конца: ни с кем из городских ничего бы у нее не вышло. Только если бы со службы сама ушла... но чего ради? Может, через пару лет... За капитаном она особо не смотрит: подмечает, что тот привычно хлебает чай за офицерским столом да раз в сорок минут идет на обход помещения — присмотреть, что никто не надрался в усмерть и нет разбитой посуды. Мысли текут вяло, токсливо: вроде и говорить не хочется, и повода нет — внимания он на нее не обращает, да и с чего бы? В конце концов, пытается она убедить себя, будет как с Эреном — в какой-то момент она удушит капитана свой заботой, и тот четко расставит границы. Даром, что несмотря на холодность, он тактичен. Так даже больнее. И ведь самое глупое, дергаться уже поздно: больно ей будет в любом случае. Поздно поняла, теперь только принимать решение и мириться с ним. Несмотря на невеселые мысли, она краем глаза отслеживает перемещение мужчины по залу. Робость и сопротивление лопаются в одночасье — когда кто-то из солдат, девушек, не новичков уже, приближается к Леви, аккуратно огибающему танцпол. То, что Леви все еще передвигался немного скованно, она прекрасно знала — он аккуратно проводил разминки на тренировках, но не участвовал ни в забегах, ни в спаррингах. Небольшой вечерний круг по плацу, пока никто (как он думал) не видел, был его пределом. И да, Микаса скорее откусила бы себе язык, чем призналась, что это было не единственной причиной ее волнения, только вот перед собой уже скрываться смысла не было. Та рядовая, Амелия, идущая к нему, была выше капитана на полторы головы — не отличница курса, но вполне себе ответственна и старательна. В склонности к импульсивным решениям и порочным связям не замечена, хотя успех, понимала Микаса, наверняка у противоположного пола имела. Его, в принципе, имели все девчонки в их рядах — нынче в солдаты шли большинством парни, так что интерес был очевидным. Только вот… какая ей вообще разница? — одергивает она себя. Но разница есть. Прекрасно понимая, что Амелия собирается сделать, Микаса, скрипя зубами, отталкивается от скамьи и двинулась к ней. Грудную клетку жжет стыдом, зная, что на ее действия явно обратят внимание и без шуточек не обойдется — но лучше уж так, чем… чем… чем что? — Капитан, позвольте вас пригласить? — читает по губам Амелии находящаяся на расстоянии десяти шагов Микаса. Капитан останавливается. Вздергивает бровь — едва заметно. И, разумеется, замечает саму Микасу. Скулы сводит раздражением. А в его глазах полыхает веселость, и если до ее появления, с запозданием понимает Микаса, была железная вероятность, что он откажется, сейчас — она чувствует, он твердо намерен согласиться. Да, крепко она его достала со своей заботой, досадой отдается в груди понимание. Но а что ей еще делать, если сам он о себе не заботится, а у нее это в крови? Нет уж, дудки, не будет он с этой отличницей танцевать — тем более, первичное унижение она уже пережила, будет глупо сейчас развернуться и уйти. — Капитан уже приглашен, — безапелляционно заявляет Микаса, вставая напротив него и испытующе глядя ему в глаза. Попробуй откажи. Леви смотрит на нее серьезно, но в глазах все так же мелькает огонек веселости. Не откажет же он ей, в самом деле? Как минимум, чтобы не подрывать ее авторитет как офицера. — Да, уже приглашен, — сухо говорит он, на мгновение отворачиваясь к Амелии. Микаса ждет, что он вот-вот скажет «может, в другой раз», но это же Леви — заигрывать с солдатами он не станет даже чтобы позлить ее. Тем более, чтобы позлить ее. И уж тем более давать ложную надежду. «Не обольщайся», — раздается знакомый шепот в голове. То, что Микаса от него сегодня так просто не отстанет, понимают, наверняка, оба. Амелия кивает, бросая на нее удивленный и немного обиженный взгляд, но, естественно, не спорит. Ей даже жаль ее — Микаса знает, что поступила не очень красиво, а еще импульсивно, отказал бы ей Леви и так. Но вот — сработал инстинкт. Понеслась к ним раньше, чем поняла, что делает. По крайней мере, капитан ее не отбрил, уже что-то. — Вам так будет комфортней, — говорит она, опуская руки ему на плечи. Такое себе оправдание, конечно. Леви фыркает. — Что еще мне будет комфортней с тобой, Микаса? — тихо спрашивает он, и от этого тона, от обстановки, от его взгляда, внешне все столь же спокойного, но как будто бы потемневшего, спину пробирает мурашками. На ее лице — выражение животного ужаса вперемешку со смущением, она уверена. Сердце колотится как бешеное. Неужели понял? Но понял что? Вот сейчас он отчитает ее, пока они танцуют, для приличия потерпит ее общество две минуты и выставит куда подальше со своей заботой и… всем остальным. — Извини, — вдруг так же тихо говорит он, и искра в его взгляде гаснет. Крепкая рука тянется к одной из ее ладоней на его плече, и он морщится от боли, пытаясь встать как положено для танца. Микасу это отрезвляет. — Нет, держите меня за талию обеими руками, — говорит она тоном, не оставляющим возражений. — Не нужно тревожить раны. Леви хмурится. — Аккерман, если я собираюсь танцевать с тобой, то буду делать это правильно. — Я очень ценю ваше рыцарское понятие о правильности, но давайте потанцуем так, как хочет дама, — парирует она. «Дама». Она — и дама! Микаса мысленно дает себе оплеуху, вновь начиная сгорать от стыда. И на алкоголь ведь не спишешь — она не выпила ни капли. Хотя капитан-то не знает… или знает? Запахи он чувствует на раз — а от нее не разит. Но станет ли он вообще принюхиваться и анализировать? — Ладно, — недовольно скрипит он, и опускает руки ей на талию. Мысли Микасы замолкают. Они двигаются медленно, она позволяет ему вести — хотя, учитывая, как они друг друга держат, вести тут и не требуется. Так, раскачивайся себе в такт музыке да и все. Велика ль наука? Но Леви держит ее хоть и практически невесомо, Микаса чувствует — ее тело под его контролем. Нужно будет — только сделает движение, она последует за ним. Но этого, хвала небесам, не требуется. Она не сильно выше него ростом, отмечает Микаса. Так, где-то на голову-полголовы, еще и каблуки не носит, в отличие от половины девушек-солдат. Непрактичная штука, так же, как и платья — потому хоть пришла она и в неформальной одежде, это были брюки и рубашка. И шарф — разумеется, шарф, только сегодня — зеленый. С тех пор, как одержимость безопасностью Эрена стала угасать, Микаса смогла позволить себе выбирать аксессуары и их цвет сама, пусть привычка и осталась. Ну а что ж — Леви с его платком можно, чем она хуже? Тоже офицер теперь. Хотя, стоило признать, без платка он выглядел куда лучше. Костюмы с галстуками, которые он носил все чаще, не имея доступа к тренировкам, сидели на нем как влитые. Леви вздыхает. Так, небольшое, едва заметное движение мышц, но Микаса чувствует. Может, зря она вообще к нему приблизилась? Да точно зря — сорвалась зачем-то, сделал бы круг по помещению и ушел бы себе с этого праздника жизни спокойно да занимался своими делами. А теперь вот танцует с ней, хотя, конечно, и не так это долго: пара минут и разойдутся, она уверена. Только... отпускать его отчего-то не хочется. Куда вот он пойдет? Пока никто не видит, пробежится по плацу? Нет уж. Пусть лучше тут, с ней, по танцполу круги наворачивает. Все это время, погруженная в свои мысли, Микаса смотрит куда-то за его плечо. Но вот песня сменяется, а Леви продолжает двигаться как ни в чем ни бывало, и она вдруг понимает, что они, в общем-то… довольно близко стоят. Ну, технически не стоят, но… Она украдкой бросает взгляд на его лицо. Вроде бы расслаблен. Хотя, вообще-то, Микаса была уверена, что он не танцует. И уж тем более — с ней. С другой стороны, чего она ждала — что он будет спотыкаться? Вон, аж взять хотел «как правильно», значит, точно знает, как двигаться. С ним, справедливости ради, вообще всегда кажется, что Леви умеет все. Не человек — всемогущая глыба. Загадка. Даром, что она сама видела — и кровью истекает, и морщится, как другие люди. И раздражает. Она смотрит на него слишком долго, взгляд «украдкой» как-то незаметно перетекает во вполне себе прямой. Микаса понимает это слишком поздно, когда Леви чуть поворачивает голову и смотрит на нее — спокойно, прямо, глаза в глаза, но не так, как обычно. Как будто тоже — растерян. Или пребывает в собственных мыслях. Хотя повернулся же — значит, все-таки целенаправленно, и что-то пытается понять. Но что?.. Микасе очень хочется как-то разбавить начинающую скапливаться в районе сердца неловкость. — С вами приятно танцевать, — срывается с ее губ прежде, чем она может себя остановить. Н-да. Разбавила. Левая бровь Леви едва заметно приподнимается, но он невозмутимо склоняет голову в согласии. — С тобой тоже, — тихо говорит он, и то ли от его низкого голоса, то ли от самих слов по телу вновь прокатывается волна мурашек. — Хоть я и предпочел бы все же показать тебе, как делать это правильно. Танцевать «правильно» Микаса действительно не умела. Только ему-то откуда знать? На танцполе она гостем была редким. Даже очень. И слова эти его… волей-неволей в голове проскакивает шальная мысль, что она была бы не против, чтобы показал он ей не только как танцевать. Стараясь переключить мысли в более невинное русло, она сосредотачивается на его словах. Задевают как-то — будто Леви сходу делает вывод, что она неумеха какая. То ли подстегиваемая смущением, то ли желанием проверить границы, она спрашивает: — Вы всегда делаете только «правильно», капитан? Вот сейчас он точно теряется, Микаса видит это по мгновенному всплеску удивления в его глазах, по тому, как он долю мгновения мешкается, прежде чем продолжить плавно раскачивать их в танце. Леви смотрит куда-то ей за спину, и внутри расползается какая-то детская обида. Хочется, чтобы он не закрывался, хочется узнать, что же сейчас происходит в его голове. Чтобы хоть раз в жизни ее подпустили ближе и позволили изучить, заботиться, лю… — Воля сделает любой выбор правильным, — переводит он взгляд на ее лицо. Теперь теряется Микаса. Леви едва заметно, краешками губ, улыбается ее реакции, впуская в свои мысли. — Ты ведь не раз говорила себе, что поступаешь правильно в бою? — тихо спрашивает он, и ей только и остается, что кивнуть. Такая простая истина, такая большая сила, заключенная в ней. В его словах явно сквозит подтекст «…когда защищала Эрена вопреки всем требованиям безопасности». Когда он — не раз ее останавливал. И пусть по итогу прав был Леви, свою правду она тоже пронесла через всю войну, никогда не сомневаясь в собственном выборе. Потому что, может, сейчас она и может позволить себе нерешительность — тогда это было равно тому, чтобы подписать себе смертный приговор. Впрочем, сейчас, еще до конца не понимая, в какую ловушку сама себя загнала, Микаса уже могла сказать, что и здесь это правило тоже могло работать. — Тебе нравится зеленый цвет? — спрашивает Леви, вновь вырывая ее из собственных спутанных мыслей, и этот вопрос такой… обыденный, такой личный, что под ложечкой тоскливо тянет. Как будто именно сейчас он дает ей то, в чем она так отчаянно нуждалась — открытость, заботу, интерес. Проблеск взаимности от человека, к которому она сама все это испытывает. Если бы только она не знала, что стоит этому вечеру, даже танцу, кончиться, он вновь станет отстраненным капитаном Леви. Несгибаемым, безукоризненным, таким холодным и в то же время неимоверно горячим капитаном Леви… — Я… нет, — растерянно отвечает она, не понимая, все еще не понимая, как относиться к собственным мыслям. — Почему вы так решили? Его руки едва заметно скользят по ее талии, чтобы обхватить ее чуть крепче, притянуть на миллиметр ближе, и это движение было бы таким понятным, таким обыденным от кого угодно — но с Леви она чувствует, что они становятся ближе не только на эту чертову каплю расстояния, но и… что он наконец, хоть наверняка и ненадолго, действительно пускает ее в свою душу. Хотя вопрос адресован ей — не ему, но… Микаса чувствует, а может, просто хочет верить — за этим что-то есть. Сердце нервно трепыхается в груди. — Если я правильно помню, ты часто носишь шарфы красного, черного и зеленого оттенков, — говорит он. — Зеленый, наверное, чаще всего. Заметил. Он заметил — думает Микаса, хотя заметили на самом-то деле все. Она слишком долго ходила с красным, чтобы продолжать надевать его столь же часто. Черный и темно-серый — скорее подходят к пасмурной погоде, а дни выдаются солнечные, и омрачать их не хочется. Зеленый — хорошо ложится к форме и, к тому же, приятен глазу. Идеальный вариант. И все же… — Так и есть, — подтверждает она. — У меня есть еще желтый платок, но он… как-то… — Микаса не знает, как объяснить. Мешкает, хмурится. — Не твой, — просто заключает Леви, и она кивает. — А фиолетовый? Розовый? Белый? Голубой? Он перечисляет цвета, а в голове у Микасы стреляют фейерверки. Они сейчас серьезно с ним обсуждают цвета одежды?.. — Я… — во рту пересыхает. Спроси, почему, не смогла бы ответить. — Фиолетовый и голубой сложно достать. Белый легко пачкается. Розовый… могли бы и не издеваться. Леви фыркает, и она сдержанно улыбается вместе с ним, чувствуя разливающуюся в теле легкость. Да уж, с таким же успехом он мог предложить ей надеть какое-нибудь красивое платье и каблуки. — Ладно, не буду, — непривычно игриво отвечает он, и Микаса плавится в его руках. Ей ведь не кажется? Перед ней не капитан, но мужчина — настоящий Леви, который тоже умеет шутить и… возможно… флиртовать?.. Они медленно кружатся еще под несколько песен, прежде чем Леви отстраняется. Микаса знает — устал и решил сказать об этом честно, прежде чем она заметит сама. Внутри борются благодарность пополам с сожалением, и какая-то злость на саму себя, что так душит его своей заботой. Уж прожил же как-то без нее столько лет. — Спасибо за вечер, — галантно говорит он. Поколебавшись — на мгновение Микасе кажется, что вот-вот склонится и поцелует ее руку, как она видела, делают некоторые городские — отступает, коротко кивает ей. Микаса кивает в ответ. На следующее утро между ними не меняется ничего: все тот же капитан, аккуратно разминающийся, пока все остальные тренируются, а после устраивающий небольшую пробежку после отбоя. Микаса почти убеждает себя, что для него это действительно не значило ничего. Вернувшись в свою комнату, она обнаруживает на столе аккуратную коробку: белую, без вычурных надписей, с небольшим, таким же аккуратным свертком внутри. Стоит ей извлечь его и пальцами отогнуть мягкую бумагу, из изящной упаковки на деревянную поверхность стола выпадает сине-зеленая ткань. Шарф — струящийся, в меру теплый, чтобы прикрыть шею от ветра, в меру дышащий, чтобы не спечься в нем летом. Выглаженный, приятно скользящий по подушечкам пальцев. Рядом с ним — точно такой же платок, большой — хоть треугольником складывай, хоть в несколько слоев сворачивай, чтобы на привычный шарф походил. Изменение, о котором она думала, но на которое не решалась. И вот — выбор, ненавязчивый, маленький. Возможность попробовать. Цвет у ткани сине-зеленый, благородного, внушающего трепет оттенка. Такого, который она, кажется, порой видела в одних знакомых глазах в солнечные дни. Слишком уж многое понимающих, судя по тому, что предмета два. Сколько эти вещи могли стоить и как получилось их достать, Микаса даже боялась предположить. Кто даритель — сердце поверить боялось, но вариант был лишь один. Она не скажет ему спасибо — пока. Но и скрывать благодарности не будет. За то, что нашел редкий цвет. За то, что подумал и дал выбор — ненавязчиво сделать еще один шаг в сторону от прошлого. Ничего, Микаса уверена, не ожидая от нее. Следующим утром на построении платок надежно обмотан вокруг ее шеи, привлекая взгляды сослуживцев и одного конкретного капитана. Он, в отличие от других, не говорит ничего. Микасе это, впрочем, и не нужно. Мгновения удовлетворенного блеска в глазах достаточно, чтобы сердце пропустило удар. Не подарок — своеобразный знак собственничества, он ведь должен был понимать, что это будет значить для нее. Значил ли ее выбор что-то и для него тоже?.. Подарок был продуманным. Намеренным. Даже если предположить, что Леви сделал его по наитию (ха!), это значило, что он что-то чувствует. Если же обдуманно — тем более. Заботится… заботится как минимум. По-своему, сдержанно. Только вот теперь, осознавая, что тонет в этом чувстве все сильнее, Микаса знала — этого будет недостаточно. Ей. Нужно. Больше. Стоило ли говорить, что несмотря на тепло от нового аксессуара, Леви ее по-прежнему раздражал?.. Пусть и самую малость.