Шрамы и Люпины/Skars and Lupines

Июнь 1977 год. Шестой год обучения в Хогвартс.       Никто не мог поверить в то, что ярый противник слизеринских змей Сириус Блэк будет состоять в продолжительных отношениях с одной из таких — Миной Слизнорт. Особенно Лили. Была ли это ревность гриффиндорки, держащей подле себя всех мародеров, как прирученных питомцев, коими они и являлись в своих анимагических формах? Возможно. Но она никак этого не показывала: не фыркала, не закатывала глаза, не делилась переживаниями с Мэри МакДональд, не огрызалась на Мину и вообще ничего не высказала Сириусу. Лишь наоборот старалась поддерживать с Миной новый нейтралитет. "Новый" означало более любопытствующий, а не дружелюбно-игнорирующий, как раньше или во времена их дружбы с Северусом. И Мине это не нравилось. — Я жутко боюсь завтрашнего экзамена по трансгрессии. Я готовилась к нему два месяца, но мне всё равно кажется, что я сделаю что-то не то. Вдруг меня расщепит! Я слышала, такое уже случалось и не раз. Правда, не на экзамене. Мерлин, это ожидание просто невыносимо. Хочется уже отделаться и успокоиться, — шумно выдохнула Лили, и её локоны у лица сдуло за спину от быстрого и нервного шага. — Не понимаю, как ты держишься. И Мина не понимала, как она держится рядом с назойливой Эванс, решившей вдруг с ней подружиться сразу же, как только та узнала об их отношениях с Сириусом. — Я однажды уже пробовала за пределами Хогвартса, правда, не одна — меня учил мой отец. Так что сделаю то, что умею, чтобы просто получить "Выше ожидаемого", — спокойно улыбнулась Мина, следуя за гриффиндоркой. Лили поджала губы, но удовлетворенно кивнула. Мина не знала, каково это — слышать о волшебнике отце, что помогает по учёбе, когда сама ты маглорожденная, и всё, что могут твои родители — гордиться и удивляться твоим успехам в магии. А ещё Мина думала, как же, должно быть, повезло тем, у кого родители не маги, и от тебя не требуется ничего более, чем просто быть их ребёнком. Девушки свернули на урок по Истории магии и разделились по рядам к своим факультетам. Лили отправилась к Джеймсу, заведя с ним тот же тревожный разговор о трансгрессии, а Мина села рядом с Северусом, показательно проигнорировав его колючий взгляд. С тех пор, как Мина грубо высказалась о нём и Лили в гостиной Слизерина, она не потрудилась извиниться, а Северус не горел желанием продолжать общение, но они всякий раз садились вместе за обедом в Большом Зале, делали при оглушающей тишине уроки в факультетской гостиной и занимали друг для друга места на занятиях — всё так же в горделивом молчании. Мина достала из внутреннего кармана мантии сверток пергамента и учебник по истории. Перо с чернильницей уже дожидалось каждого ученика на партах. Впрочем, сегодня профессор Бинс, являющийся по совместительству древним призраком школы, совершенно уставшим от своей загробной жизни, снова собирался бубнить что-то невнятное про восстание Ранрока и Виктора Руквуда. Поэтому писать ничего не требовалось. Все только и делали, что занимались ерундой, погруженные в мечты о лете и каникулах. На стол Слизнорт прилетела бумажка, и девушка осторожно раскрыла послание. "Если не посмотришь на меня, я выжгу твоё сердце", — значилось в нём кривоватым размашистым почерком. Мина усмехнулась и оглянулась через плечо, встретив на себе пристальный взгляд Сириуса. Он, наконец, улыбнулся, перестав дырявить её спину прожигающим взором, и жестом указал на клочок ещё одной бумажки у него на столе, начав что-то оперативно рисовать. У Мины внутри заклокотало от предвкушения. С тех пор, как о них все узнали, стало намного проще мыслить, передвигаться и контактировать. Но также, с тех пор, как о них узнали, их встречи с Сириусом становились всё реже, поцелуи всё прохладнее, а разговоры всё чаще только о войне и учёбе. Они были отличными друзьями, но парой — отвратительной. И Мина, получая эту мизерную каплю внимания от Блэка, каждый раз подсаживалась на него, как на наркотик, требуя дозу, которую тот не в силах был ей дать. Она всё списывала на магическую войну, конец года, переходной экзамен и сложности с жильем на лето. Ведь несмотря на то, что в доме Поттеров Сириус был как родной человек, с возрастом он всё больше не хотел их обременять. Причин для такого знобящего настроения в их отношениях была масса. Но Мина никак не хотела верить в одну единственную истину. Эта истина уже не раз крутилась у неё в голове. Но чем дальше становился от неё Сириус, раздавая внимание порционно, как кошачий корм, вызывающий привычку, тем сильнее она жаждала этого внимания. И мозг отключался. Она его любила. Но была ли эта любовь здоровой? Глупый вопрос. Но что ещё нужно девушке, отчаянно требующей любви от того, кто ей эту любовь дать не мог? Всего-то крупицу заботы и заинтересованности. Или что-то отдаленно на них похожее. На стол прилетела новая записка с рисунком. Мина получилась карикатурной, но очень милой и похожей: со своими растрепанными пушистыми волосами, челкой до середины лба, большими глазами и маленьким носом; в клетчатой юбке и в джемпере, на ногах её любимые жёлтые сапоги на толстом каблуке. А Сириус вышел нарочито брутальным и крутым, каким на самом деле Сириус никогда не был — теперь она это знала. На рисунке он дарил Мине цветок, и тот превращался в бабочку, садящуюся Мине на нос. Слизеринка глупо хихикнула и покраснела, оглянувшись на своего парня, который уже, к её горькому сожалению, потерял интерес и о чем-то рассуждал с Питером. Краска моментально схлынула с лица Мины. В этих отношениях её бросало то в жар, то в холод. Эмоционально-температурные качели её убивали. Они выедали в ней личность, делали из неё пластилиновую фигурку, которую при желании можно было смять, затем вылепить заново, поставить стоять для красоты, а затем снова размазать по стене. Сириус был для неё звездой ослепительной яркости. Но если долго смотреть на эту звезду сквозь розовые очки, она могла испепелить тебя дотла. И если бы Мина только делилась всем тем, что испытывала, со своими подругами, если бы против собственной гордости попёрла и рассказала всё Северусу, она не была бы одинока в переполненных учениками коридорах и помещениях школы. Она не была бы так одинока в своей голове. — У тебя чернильница потекла, — разговорился внезапно Снейп, и Мина развернулась к парте лицом, чтобы лицезреть то, что натворила, задев чернильницу треклятым клочком бумаги. "Или крышечка", — подумала она. Снейп уже принялся убирать все следы чернил заклинанием очищения, а Мина, извиняясь, начала смахивать капли со своей мантии рукой, только больше размазывая. Разум взял верх, когда Слизнорт перестала смотреть на Блэка, и она тоже выудила из кармана мантии палочку, чтобы последовать примеру своего друга. — Спасибо, — прошептала она, когда профессор Бинс закрыл двери и начал негромко вести последнюю лекцию в этом году. — Поверь, не за что, — так же шепотом ответил он ей и сочувствующе хмыкнул. Кому, как не Северусу было знать, что это такое — неразделенная и болезненная любовь, когда достаточно доброго взгляда и короткого "привет" в перерывах между занятиями, чтобы вновь разжечь огонь абсурдной привязанности. С недавних пор он и этого перестал ожидать от Лили. Та всё крепче сближалась с Джеймсом, и если раньше эта их связь со стороны Эванс выглядела исключительно дружески, то к концу шестого курса Северус начал замечать в зеленых глазах рыжеволосой девушки знакомый огонек неравнодушия. Тот же огонек Снейп видел в глазах Поттера, когда он смотрел на Лили, Мины, всякий раз как она замечала Сириуса где бы то ни было, и когда смотрелся в собственное отражение, думая о ней. А проникнуть в мысли Лили Эванс — чего он обещал себе никогда не делать, но сделал — не составило никакого труда. И тогда Северус понял, что пришёл конец его надежде на её прощение, её расположение и её взаимность. Три возможных исхода, ради которых Северус жил, держался в свете её солнечных волос и не уходил во тьму, рухнули в одночасье, когда Лили впервые подумала об очкастом Поттере, как о предмете своего воздыхания. И самое ужасное, что Джеймс тоже это почувствовал. Прочёл с её жестов, касаний и мимики без всякой способности к легилименции. Всё было бы гораздо проще, если бы тупой спортсмен Джеймс Поттер не видел ничего дальше пролетающего мимо снитча даже с своих очках. Но он, мать его, почувствовал. Потому что только истинные взаимные чувства искрят между двумя людьми, словно те наэлектризованы друг другом. Чего никогда не было между Сириусом и Миной. Сириус слушал лекцию вполуха и в полглаза спал. От скуки он искоса разглядывал неровный край волос Слизнорт, очевидно, самостоятельно отрезанных с помощью тупых ножниц и интуиции. Ему безумно нравилась не Мина, а идея того, что Мина, ещё зимой собирающаяся пристрелить его, псину, уже так долго сходила по нему с ума. Чемодан без ручки. Сириус запутался. Он жалел её и желал её. Иногда одновременно. Однако, между ними так ничего и не было, потому что каким бы Сириус не был засранцем и бабником, в его жестких принципах никогда не был прописан секс из жалости. Но любить из жалости — запросто. И он рассчитывал на то, что пыл Мины Слизнорт за грядущее лето утихнет, что она найдёт себе новый интерес или, на худой конец, бросит его сама, рассерженная отсутствием писем. Это были все гениальные идеи, на которые его только могло хватить, когда на носу теплилось окончание шестого курса. Римус разглядывал шрамы на руке и от скуки водил по ним пером, предварительно макая в чернила. Выходила незамысловатая абстракция, и теперь шрамы не выглядели так уж уродливо, когда из них сплетался интересный рисунок. Он оторвал голову от своего искусства и понаблюдал за тем, как Мина таращится на его соседа по парте. Толкнув его бедром, Римус привлек внимания Сириуса к его девушке, и тот направил свой очарованный взгляд в сторону смешной и симпатичной слизеринки. Люпин сел поудобнее и больше не стал смущать влюбленную парочку, вновь занявшись рисованием по коже. Если бы Римус в самом деле знал, что Сириус испытывал к Мине, он бы воспринял это очень остро. Чертова жалость. Ведь жалости к себе он не терпел ни в каком виде. Ни от друзей, ни от родных, ни от преподавателей. Отсутствуя на занятиях после ночей полнолуния, Римус никогда не требовал к себе особого отношения и просил ставить пропуски, если того требовал регламент. Первые годы обучения в Хогвартсе пропуски Римуса покрывались Дамблдором и уважительной причиной, связанной с "больной матерью". Но к курсу пятому все преподаватели между собой уже были оповещены его приобретенной ликантропией. Однако любые уступки в отношении себя Римус пресекал. Очередное превращение было позапрошлой ночью, и только сегодня Люпин мог чувствовать себя человеком. Последствия таких полнолуний ничем не отличались от банальной простудной лихорадки. Чем Люпин всегда пользовался, отвечая на вопросы сокурсников о своем отсутствии. Вчера с этим вопросом к нему подошла и Мина Слизнорт, отрешенно заинтересовавшись о его здоровье, пока сдирала с пальцев кожу в ожидании Сириуса на лестницах. Римус не понимал их отношений, но в силу своего мальчишеского равнодушия расценивал их с позиции человека незаинтересованного. Он не должен был лезть к Сириусу и его девушкам. Тем более к его девушкам. А ещё к бывшим девушкам — это он уже сам себе поставил условие. И любые их попытки вымогательства информации о жизни Сириуса из уст Люпина он сам же надёжно трансгрессировал в игнорирование. А по Мине Слизнорт никогда нельзя было сказать, являлась ли она его девушкой бывшей или всё еще нынешней. Даже он, стоя у портрета Полной Дамы и отпаивая себя бодроперцовой настойкой, наспех сварганенной Лили, выглядел лучше, чем растревоженная чем-то Мина Слизнорт. — У тебя всё хорошо? — спросила Мина Римуса, толком даже на него не глядя. Один единственный косой взгляд, упавший на его усталый вид с раскрасневшимися глазами, указывал на её интересе к его персоне. "А у тебя?" — хотел спросить Римус, но ответил: — Простуда. Ненавижу болеть в лето, тем более экзамены скоро, — хмыкнул Римус, отхлебнув из кружки перечного напитка и поморщившись. — Он сейчас выйдет, не переживай ты так. — Я и не переживаю, — фальшиво фыркнула Вильгельмина, и Римус больше не стал с ней спорить. К тому же её глаза моментально просияли, когда из-за портрета выглянуло лохматое черноволосое чудовище. — Он тут тебя ещё не увёл у меня, а? — расхохотался Сириус, прижав к себе Мину и звонко чмокнув её в макушку. Волшебство это или игра света, но девушка почти расцвела в его объятиях. Следом Сириус атаковал свою подружку новой серией поцелуев в губы, щеки, глаза и нос, и Римус подавился, захлебнувшись обилием прелюдии. — Я честно пытался, но это не в моих силах, — пожал Римус плечами, склонив голову на бок. В руке удобно устроилась приятно тёплая кружка, но напиток был прикончен уже наполовину, и Римус начинал чувствовать себя живее, чем пять минут назад. Из-за портрета следом вышел Питер Петтигрю. Он поправил рубашку, не заправленную в брюки, и улыбнулся друзьям большими передними резцами. За спину он спрятал карту мародеров, не подумав произнести перед выходом заклинание, чтобы та исчезла с пергамента. — Ой, — негромко отреагировал он на присутствие Слизнорт и заерзал рукой с пергаментом себе по заду в поисках кармана, которого в его брюках предусмотрено не было. — Лунатик, идём? — Куда это вы собрались? — поинтересовался Бродяга, пока слизеринка, не отлипая от него, зарывалась ладонью ему под мантию, чтобы проложить путь к его животу под рубашкой. Римус перехватил у Питера карту, резво запихнув её себе в задний карман брюк. Его черный облегающий бадлон прекрасно перекрыл карту поверх. Он кивнул Питеру идти вперед и остановился, чтобы щё раз взглянуть на Мину. Что-то его всё же тревожило в её виде. — Нужно кое-что уладить, — подмигнул он Блэку и вручил ему кружку с половиной зелья. — Угости подругу, иначе я тебе этого не прощу. Похоже, Сириус только сейчас заметил, что его девушке нехорошо, и что она в целом выглядит болезненно. Оставляя воркующего Блэка со своей болезнетворной слизеринкой, Римус догнал Питера, и вместе они отправились в Хогсмид ближайшим тайным ходом, чтобы сократить путь.

***

Выпускной семикурсников в этом году должен был прогреметь грандиознейшим образом. Преподаватели оккупировали Большой Зал, целый день угробив на то, чтобы магией развесить ленты, цветы и огромный диско-шар среди сотен свечей, которые в этот вечер не станут зажигать. И не столько были проблемы с реализацией праздника с помощью взмахов палочек, сколько с решением о цветовой гамме и общей тематике выпускного. Громче всех спорили, конечно, профессор Макгонагалл и профессор Трелони. Все преподаватели сменили свои рабочие мантии на праздничные. Трелони разоделась в аляпистое цветное длинное платье с рукавами-буфами, а Макгонагалл, к удивлению всех остальных, сегодня была в салатового оттенка платье-трапеции, длиной доходящем ей до колен. Кто бы мог подумать, что у преподавателей тоже есть колени, да ещё и такие изящные. Даже Снейп, прикладывая к левому предплечью рукав мантии, чтобы успокоить недавно пережитую боль, не мог удержаться от взгляда на наряды преподавателей, колдующих убранство для праздника. Столы расположились по периметру Зала и, накрытые блестящими скатертями, ожидали приготовленных домовыми эльфами закусок и чанов с пуншем, в которые к концу вечера кто-нибудь обязательно нальет щедрую порцию медовухи. Северус отлепил ладонь от больного предплечья и достал палочку, приподняв её кончиком кверху так, чтобы никто не заметил. Он прислонился к стене у парадного выхода, наблюдая за зачарованным потолком, орошенным тысячью звезд. Проделав бесхитростное движение палочкой, Северус произнес короткое заклинание, придуманное им самим, и в потолок, к самой его вершине, взмыл зеленый сверкающий змей, утробно рыча и извергая искры, разлетающиеся в разные стороны. Трелони испуганно заверещала и захлопнула свои уши, прижав к ним кудрявые локоны. Очки её съехали набекрень. Снейп подавил смешок, но декан Гриффиндора всё же смогла определить виновника. — Северус, перестаньте сейчас же! — прикрикнула на него Макгонагалл, успокаивая Сивиллу Трелони и поджимая свои тонкие губы. И Северус лениво убрал палочку назад. Змей тут же исчез. Снейп всего-то хотел устроить своим слизеринцам достойный выпуск, проводив факультетским символом во весь потолок помещения, не взирая на развешенные гриффиндорские флаги в честь получения в этом году кубка школы. Но ему такой выходки не позволили. Мародерам всегда всё сходило с рук, подумал он. Но Северус и не убегал тут же, словно нагадивший котенок, чтобы не заметили, вот и пришлось отдуваться за собственные шалости. Заскучав, он развернулся и собрался было уходить в гостиную, как в коридоре его поджидала знакомая парочка имбецилов: Сириус-Хренов-Блэк и Джеймс-Чертов-Поттер. — Да, Нюниус, перестань, — едко бросил Сириус, перекатывая между пальцев свою палочку. — Перестань попадаться мне на глаза, а то... — Любезно вырву их тебе, Блэк, обещаю, что буду нежным, — дерзнул Снейп, перехватив свою палочку в кармане мантии и вытянув её наружу. И у Сириуса на секунду потерялся дар речи. А затем он громко рассмеялся, складываясь пополам. Джеймс прыснул от смеха в кулак, и оба они начали ржать, чем только сильнее раздражали Северуса, находящегося в яростной агонии. Он мог бы сделать это прямо сейчас. Мог бы попробовать. Но для того, чтобы оно сработало, требовалось сильнейшее желание убить. — Давай, Блэк, скажи что-нибудь ещё. Дай мне повод, — неторопливо подняв подбородок, процедил Снейп сквозь стиснутые зубы. Он так хотел этого. Осталось лишь произнести заветные слова. Темный Лорд обязательно похвалит своего юного верного слугу. Однажды. Но не в этот раз. — Легилименс! — вскинул он руку с палочкой из черного дерева, четко вложенную рукоятью с кельтскими письменами в ладонь, и в Сириуса ударил мелькнувший луч света. Этого хватило для того, чтобы Сириус не понял ровным счётом ничего, когда как Северус увидел для себя слишком многое. И это многое касалось Мины Слизнорт.

***

На выпускной семикурсников пускали учеников не младше пятого курса, так что Мина Слизнорт, само собой, планировала сегодня находиться именно там. В гостиной Слизерина, располагающейся в тени Черного Озера, определить время суток было невозможно, и Мина взглянула на часы — теперь вместо комендантского часа те указывали время начала выпускной церемонии. До празднества оставалось полчаса, а девушка уже была собрана и вышла из своей комнаты, чтобы подождать, когда за ней явится Блэк, прямо на удобном кожаном диване. На щеку осыпались блестки с темно-зеленых теней, и Мина подчистила их краем рукава бархатного в цвет теням платья. Лаковые фиолетовые сапоги до колен отлично сочетались с капроновыми чулками с вышивкой. Осталось надеть серьги из толстых пластиковых колец неонового желтого цвета. Но их не так давно одолжила Мэри МакДональд, а Сириус обещал прийти вместе с ними, так как оба они были с одного факультета. Разглядывая свежий лак на ногтях, Мина водила палочкой по поверхности, чтобы убрать все несовершенства магией. Не только боевые, бытовые и защитные заклинания стоили внимания. Такие простые магические хитрости, как ускоренная завивка волос, быстрый макияж или мгновенный свежий вид спасли не одну девушку от бессонной ночи в слезах после расставания со своим парнем. Слизнорт надеялась, что никогда не узнает, каково это. Без двадцати восемь на порог слизеринского логова кто-то заявился, и Мина хотела было уже похвалить Сириуса за его экстра пунктуальность и ловкость, раз он смог так быстро пробраться в гостиную другого факультета. Она поднялась с кожаного дивана, расправив складки на коротком платье, чтобы предстать перед Блэком во всей своей красе. Сегодня она даже подвила волосы, и те не лежали распушенными волнами по плечам, а аккуратно были уложены назад, приподняты высоко задратым начесом и подвязаны атласной лентой на макушке. Такое цветное пятно посреди холодного и тусклого помещения сложно было не заметить. — Надеюсь, ты принёс мои серьги, Блэк, — хохотнула она, завидев парня со смоляными волосами в костюме. Энтузиазм её моментально угас, когда в свет каминного очага вышел Северус. — Не ходи с ним, Мина, он обманывает тебя, я серьезно, — снова завел он свою шарманку, и Мина наигранно вытаращила глаза. — О, Мерлин, оно говорящее! — приложила она руку ко рту, испуганно заозиравшись в поисках кого-то, кто бы тоже это услышал, иначе ей просто не поверят. — А я думала, что злая ведьма вытянула из тебя голос два месяца назад в обмен на этот твой колкий взгляд, которому ты научился у Мальсибера. — Я не шучу, Мина, это было пари, это всегда было пари. Он тебя никогда не любил. Он не знает, как с тобой расстаться, поэтому устраивает весь этот цирк, — прямолинейно, как умел только Снейп, бросал Северус. Он обошел диван, чтобы встать к ней ближе, и девушка отметила, каким тощим был её старый друг в новом костюме. Под мантией она никогда не замечала общей щуплости Снейпа. К счастью, отметила Мина, видимость грозного высокого человека ему давали широкие плечи. — Ой, началось, — выдохнула Мина, не желая слушать Снейпа. Зубы больно скрипнули друг о друга. — Он тебе это лично сказал или предоставил письменное изложение? — Я... — Северус запнулся, собираясь что-то сказать. Переборов себя, он всё же решился. — Я прочёл его мысли. — Ах, мысли, — неверяще огрызнулась Слизнорт. — Ну тогда прочти и мои. Скрестив руки на груди, Мина Слизнорт направила на Снейпа свой ледяной взгляд со всем возможным омерзением, какое она только могла выдавить из себя. Её злил тот факт, что Северус, не разговаривающий с ней половину весеннего семестра, снова вызвался непрошенным советчиком. Её злило, что Блэк уже опаздывал. Но самое главное, что её злило — она позволила подселить к себе в голову сомнение, навязанное Северусом. Она не хотела ему верить, но факты говорили сами за себя, и от этого Мина Слизнорт, снедаемая градацией эмоций, злилась ещё больше. — Ты злишься, я знаю, — спокойно отреагировал Снейп, — поверь, я не испытывал блаженства, заглядывая Блэку в его тупорылую башку. Я вовсе не ожидал увидеть там это. Но не прощу себе, если тебя не предупрежу. Ты в праве сама решать, что делать с этой информацией, — Снейп пожал плечами и удобно расположился на диване, поморщившись, когда предплечьем задел мягкий подлокотник. Мина не придала этому значения. Её сейчас больше всего волновало сказанное. Гневливый взгляд сменился хмуростью сдвинутых бровей и печалью, налившейся на границах нижних век. Печаль стекла по её щекам, смывая вновь осыпавшиеся блестки. Протягивая за собой светлые полоски, соленые слезы пробежали наперегонки марафон, остановившись одновременно на подбородке и зависнув, и спустя секунду оставили мокрый след на её груди. Темное пятнышко расцвело в области сердца. Кончик палочки Мины засиял, и она, наконец, пришла в себя. Блэк ожидал у входа в гостиную, подавая сигнал.

***

Розовые, зеленые, красные, синие и желтые огни мелькали по лицу Римуса Люпина, играя с цветом его глаз, пока он смиренно попивал ещё не изгаженный алкоголем пунш, стоя у дальней от танцпола стены. В темноте невозможно было разобрать лица — сплошь платья, пиджаки, высокие прически, ободки, серьги и яркие макияжи. И Римуса это устраивало. Он сам предпочел бы остаться невидимкой в своем коричневом джемпере и джинсах, чтобы спокойно поесть закуски и понаблюдать со стороны за разворачивающимися мелодрамами. Дебора Дэвис, кажется, уже вовсю целовалась с парнем, которого все семь лет обучения на дух не переносила. Вроде бы он был с Пуффендуя, но Люпин не был уверен. Питер Петтигрю отсалютовал ему бокалом с пуншем, плавно перекачиваясь из стороны в сторону с Мэри МакДональд. Они отлично смотрелись вместе, даже учитывая их разницу в росте с каблуками Мэри. Самый спокойный и занудный когтевранец влетел в Зал на метле, за что получил нагоняй от Минервы МакГонагалл, сменившей на посту дежурства Трелони. Вскоре в Зал вошли Сириус и Вильгельмина Слизнорт, и Римуса сразу смутило расстроенное выражение лица девушки. Сириус же, как обычно, смотрел всюду и в никуда, улыбаясь гриффиндорцам и Джеймсу с Лили. Он выволок свою девушку на танцпол и закружил в медленном танце. Она прижалась к груди Сириуса, и Римус пожал плечами. Мало ли что там у этих девушек в голове. Может, ноготь сломала. Хотя выглядела Мина Слизнорт, по его люпиновским меркам, сногсшибательно, даже если бы у неё были переломаны все пальцы. И чтобы не пялиться на девушку своего друга, Римус шагнул в сторону стола, зачерпнув себе в бокал добрую порцию пунша. Тарталетки с тыквенным кремом соблазнительно смотрели на него с нижнего яруса этажерки. Он взял только одну и запихнул себе в рот, блаженно облизнув пальцы от крема. В толпе началась какая-то возня, но Люпин наслаждался утонченным вкусом тыквы. — Нам нужно расстаться! — услышал он со стороны танцпола, когда внезапно музыка замолкла. Очередная драма, подумал Римус, и развернулся, чтобы посмотреть. В руки он уже успел набрать две тарталетки с тыквенным кремом и одну шоколадную конфету с чем-то нежным внутри, отдаленно напоминающим жир. Спасительный набор, чтобы не помереть от скуки. Каково было его удивление, когда он увидел, что это крикнул Сириус. И, судя по сотням повернувшимся в его сторону голов, услышал это не только Римус. Мина сжимала кулаки, прожигая его взглядом и отталкивая в сторону. Какой-то идиот взмахом палочки направил прожектор прямо на них, и Мина, опозоренная на весь Большой Зал, три полных курса учеников и скопление дежурных преподавателей, выбежала из помещения, размазывая тушь по глазам. Что могло случиться между ними за такой короткий срок, у Люпина не укладывалось в голове. Он только и успел, что съесть тарталетку. И почему-то выяснять детали у Сириуса он не хотел. Он оставил все угощения и свой бокал, полный пунша, на столе и двинулся в сторону убегающей Вильгельмины. В коридоре было уже пусто, и Римус оглянулся через плечо. На выпускном снова заиграла музыка. Джеймс с Лили попытались что-то выяснить у Сириуса, но тот, отмахиваясь, разочарованно шагнул в толпу, затерявшись. Значит, и Римусу не стоило пытаться. Найти кого-либо в Хогвартсе в разгар празднества не составляло труда, но Вильгельмина пропала на добрых два часа. Римус отодвинул носом край джемпера, чтобы посмотреть время на наручных часах. Подсвечивая темноту коридоров люмосом, Люпин двигался неспешно, в своей привычной манере старосты, как он это делал время от времени, когда наступало время его дежурства по школе. Прошерстив коридоры всех этажей, Римус поднялся в единственное открытое сейчас место, излюбленное у сторонников пообжиматься, побыть в одиночестве и покурить сушеных листьев мандрагоры. Астрономическая башня. Вообще-то вход на неё был строго запрещен, но никого это не волновало, кроме первокурсников, наивно верующих во все запреты, которыми их пугали профессора. К концу третьего курса каждый понимал, что из этого списка запретов смело можно нарушить аж половину. Римус поднялся по витой лестнице, держа палочку перед собой и освещая себе путь. К счастью, на открытой со всех сторон башне было светло от убывающей луны и чистого неба, заполненного звездами, ничем не хуже тех, что располагались на потолке Большого Зала. Прохлада июньской ночи приятно проникала под ткань джемпера. На металлическом кольце космической конструкции, установленной в самом центре башни, сидела Мина, что-то поднимая к лицу и опуская назад. — Мина? — чтобы удостовериться, что глаза ему не лгали, Римус окликнул девушку, но та ему не ответила. — Здесь нельзя находиться, вдруг с тобой что-то случится. Площадка открытая и небезопасная. — Ох, Годриковы штаны, — невнятно пробормотала Слизнорт, спрыгивая с конструкции и едва не валясь с ног. Римус вовремя успел подхватить девушку, и его взгляд упал на бутылку огневиски у неё в руке, а от самой Слизнорт разяще пахнуло алкоголем. Он забрал у неё бутылку из рук и обхватил ладонью за талию. — Сколько же ты выпила, — прохрипел он, удерживая Мину на ногах. Он приподнял бутылку на свет луны — в толстом стекле просвечивалась половина жидкости. Значит, вполне себе половина была влита в мягкое тело, придерживаемое его рукой. Он устало вздохнул, раздумывая, куда вести девушку: к умывальникам или отправить в гостиную Слизерина. Мина полусонно рассуждала себе под нос о тщетности бытия. Ну, или Римус на это надеялся, потому как то, что говорила пьяная девушка, стиснутая в обхвате его руки, разобрать было сложно. — Давай решать, где тебе будет лучше... Мина забралась носками сапожек ему на ботинок, и Люпин замолк. Он машинально повернул голову в сторону девушки. Взгляд нашёл взгляд. А девичьи губы нашли его губы, коснувшись в лёгком поцелуе. Оскверненные алкоголем, но мягкие и теплые, они смело смяли его нижнюю губу, облизнув языком. И это короткое движение заставило Люпина прийти в себя. Он не собирался пользоваться её положением, как бы глубоко в душе он не хотел продолжить ощущать её вкус на своих губах. Римус отпрянул, как ошпаренный, но моментально вернулся к пошатывающейся Мине, удержав её за талию. Бутылка уже укатилась куда-то на нижние этажи, и найдена будет только на следующий день. — Что, ты тоже не хочшь меня цловать? — горько усмехнулась Мина и поморщилась, завозившись руками в области своего живота, чтобы снять с себя оковы в виде ладоней Люпина. Ему хватило всего мгновения, чтобы в его голове проскользнула мысль о том, как приятно лежат её рёбра в его пальцах, он мог бы прочувствовать их сквозь тонкую ткань платья. А Мине этого мгновения хватило, чтобы вытошнить всё выпитое на ботинки Римуса. Сырой ночной воздух смешался с запахом алкогольной рвоты. Похоже, Мина даже не ела ничего, прежде чем нашла где-то целую бутылку огневиски. — Твою мать, — прошипела Мина, утирая рот. Во всяком случае, от потрясения и подскочившего адреналина, она начала соображать и понятнее говорить. — Я не хотела... твои туфли... Мерлин... — Ничего, они мне тоже не нравились, — ответил Римус, вытаскивая палочку из кармана, чтобы убрать следы преступления Мины Слизнорт. Вместе с рвотой ушёл и запах. Остался только едкий запах алкоголя, но в него нагло вмешивалось что-то шоколадное. Вероятно, парфюм. Римус концентрировался только на нём. — Это не потому, что я тебя поцеловала, честно, — хлопнув себе по лбу, говорила Мина, теперь способная стоять самостоятельно. — Вильгельмина, давай я отведу тебя в ванную старост. Просто чтобы ну, ты понимаешь, прийти в себя. Я оставлю тебя одну или позову кого-то, кого ты хочешь, кого угодно, — игнорируя её слова, трещал Римус. — Ладно, — не возражала она. — Только не называй меня так, иначе меня вырвет во второй раз, — она прикрыла рот рукой, усмирив новый приступ тошноты. Римус усмехнулся и, подхватив девушку под локоть, повёл в ванную старост, по пути рассказывая что-то отвлеченное. Он не выспрашивал её о том, почему она напилась, не говорил о Сириусе и о том, что видел на выпускном. И уж точно не напоминал о только что случившемся поцелуе. Благо, ванная располагалась на пятом этаже, спускаться пришлось недолго, и у Римуса был к ней доступ, как у привилегированного ученика Хогвартса. Чтобы войти внутрь, нужно было произнести пароль. — Чистый понедельник, — пробормотал Римус, и высокие белоснежные двери распахнулись перед ними, впустив старосту вместе с девушкой. Он не первый приводил сюда девушку, но, вероятно, первый, у кого не было никаких скользких намерений на её счёт. Ванная старост поражала своими размерами и красотой фресок и лепнин, рассказывающих о морских чудовищах и сказках. В витражных стеклах оживали русалки. Несколько умывальников расположились рядком вдоль стены. Напротив, в центре комнаты, размещалась огромная ванна, вырезанная прямо в полу, с трехъярусным фонтаном, из которого по заверению всех, кто хоть раз ею пользовался, шла трехцветная пенящаяся вода. Иногда здесь гостил призрак давно погибшей в стенах школы девочки, но сегодня она осталась в туалете для девочек. — Ты можешь воспользоваться чем хочешь, — указал он на широкую ванну, больше походившую на каменный бассейн, выложенный мозаикой. Из фонтана тотчас хлынула вода, наполняя комнату лавандовым ароматом. Мина покрутилась у зеркал, осматривая свой растрепанный, заплаканный вид. Она, по всей вероятности, видела в отражении нечто ужасное, морщилась и хмурилась, когда трогала себя за различные части лица короткими хрупкими пальцами. А Римус видел в ней сломанную девушку, разочарованную и нуждающуюся в поддержке. В буквальном и переносном смысле. — Не беспокойся, я оставлю тебя одну или позову кого-то, если хочешь. Пароль ты знаешь, — помыв руки под краном, предложил Римус. Помещение начало заполняться паром, и все зеркала покрылись мутным налетом. — Мне нужна Деб и Дженни, знаешь их? — с надеждой спросила Мина. — Конечно, — кивнул Люпин и замер. Мина стояла перед ним такая красивая, даже несмотря на то, что недавно показала свой внутренний мир, оставив его ему на ботинках. Даже с размазанной тушью и опухшими от слез глазами, сияющими в лунном свете, проникающем сквозь витражные стекла, в ней не было ни капли чего-то отвратительного. Он смотрел на неё и не понимал, как у такой девушки могли быть проблемы с тем, чтобы просто любить и получать любовь взаимно. Ему это было незнакомо. Но если даже Вильгельмине не счастливилось в отношениях, то он пробовать и подавно не желал. — Ты думаешь, я жалкая? — пробормотала Мина, путаясь в словах. Тёплый воздух от горячей воды в помещении вновь лишал её трезвости. — Я думаю, как до невозможности несправедливо, что ты вообще задаешь такие вопросы, — вздохнул он. — Мне действительно жаль, что с тобой это произошло, но я не считаю тебя жалкой или вроде того, — покачал он головой. Мысом ботинка уперевшись в пол, он ещё какое-то время постоял на месте под звук льющейся воды и всё же решил оставить девушку одну. Очевидно, что ей хотелось просто сесть и разреветься без его участия. — Я позову твоих подруг, не уходи только отсюда, пожалуйста. Мина кивнула. С каменным лицом она проводила его до выхода потухшим взглядом. Подбородок девушки предательски задрожал. Римус вышел за пределы ванной старост, только сейчас вспомнив, что они с Питером планировали устроить большой фейерверк для выпускников, за чем и ходили недавно в Хогсмид. Но планы Римуса на этот вечер резко переменились. Он задержался у дверей с обратной стороны, и его сердце сжалось от боли, когда через минуту он услышал громкое надрывное всхлипывание, заглушающее льющуюся воду.