Архив сказок

      Хисын сразу же направился в свою комнату. Если бы он остался в том помещении хоть на секунду дольше, то его показное спокойствие было бы объято пламенем чувств. Боль, обвивающую его сердце, становилось переносить всё тяжелее, но он был готов терпеть её сколько угодно, лишь бы не дать узнать об этом Сонхуну. Возможно, Хисыну было бы проще и разумнее просто сдаться, ведь он знает, что принц явно не успокоится, пока не заставит всё между ними проясниться — даже ценой собственного здоровья. А он не мог вынуждать его вновь идти на жертвы, особенно после всего того, что уже совершил по отношению к нему.       Его вполне устраивало быть ублюдком в глазах Сонхуна, он лишь хотел, чтобы это не сопровождалось таким количеством слёз. Они запечатлелись на веках Хисына как напоминание о человеке, которому он причинял боль. Но это также напоминало ему о том, почему он говорил так бессердечно, так эгоистично.       Вскоре после того, как он вошёл в свою комнату, снаружи послышались тихие шаги.       — Ты взял за привычку оставлять дверь открытой. Мне казалось, такой человек, как ты, примет меры предосторожности, чтобы никто его не потревожил. Есть ли какая-то особая причина для такой невнимательности?       Он слышал игривый тон в чужом голосе, но его эмоции всё ещё были вне его контроля после разговора с Сонхуном, если произошедшее между ними вообще можно назвать разговором. Сейчас, обдумав пережитое, он понял, что просто принижал эмоции того, кто ему очень дорог, потому что был слишком труслив, чтобы противостоять своим собственным.       — Я думаю, мы оба знаем ответ на этот вопрос, Миён, — ответил он слишком резко. — Ты что-то хотела? Или что-то в моём голосе показалось тебе умоляющим о компании?       Она была намного старше его — на сотни, может, даже на тысячи лет, но он чувствовал злобу: несколько дюймов, на которые дверь оставалась открытой, предназначались лишь для одного-единственного человека. Хотя теперь он вряд ли увидит его лицо в полоске лунного света в преддверии комфортного сна. Хисын уверен в этом.       Он чувствовал перемену в атмосфере комнаты. То, что могло бы быть мирным разговором, быстро приобрело напряжение.       — Я подумала, что тебе следует знать, что Наён-онни решила не посылать Мугунхве известие о пребывании здесь императорского принца. Она считает, что он должен сам выбрать, отправиться ему домой сейчас или…       — Или что? — вскрикнул он.       У них ещё были дела, но Сонхун в них не участвовал. Он мог вернуться домой в объятия своей семьи и жить той жизнью, которую у него отняли. Было бы неправильным даже намекать на то, что Сонхун должен сделать для них что-то ещё. С того момента как принца спасли из башни, его мысли затерялись в воспоминаниях о родителях и мечтах о сестре. Его сердце жаждало ещё раз встретиться с тем другом, который занимал в нём особое место. Особая форма любви… При мысли об этом Хисын стиснул челюсти.       Он повернулся к ней спиной, но почувствовал, как глаза Миён сузились, упираясь взглядом в его лопатки.       — Ты твердишь одно, но твоё сердце говорит совершенно иное, — ответила она. — Мне не нужна никакая магия, чтобы понять это, потому что это ясно написано на твоём лице. Не принижай принца. Он намного сильнее тебя, когда дело доходит до принятия того, кто он есть. Скрываясь за своими масками, ты лишь причиняешь боль и себе, и ему.       Хисын усмехнулся. Она, фея, давала ему уроки человеческой природы.       — Видимо, ты забыла, что ты, фея, несмотря на все свои добродетели, никогда не узнаешь чувства боли бьющегося человеческого сердца, не говоря уже о том, чтобы понять его. Я предлагаю тебе хорошо запомнить это.       — Следи за своим языком, воин. Не все из нас обязаны склонять головы к твоим ногам.       И с этими словами она исчезла из его комнаты так же быстро, как и появилась, силой своей энергии закрыв за собой дверь комнаты на всякий случай. Он был втайне рад этому, поскольку это лишало надежды на появление в этом помещении некого брюнета, который мог прокрасться к нему с тем же желанием помириться. Ведь если бы это произошло, Хисын бы точно не выдержал и сломался.       Он издал раздражённый вздох. Разочарованный не только картами, выданными им судьбой, но и самим собой, он с юных лет знал, что жизнь несправедлива. С того момента, как он стал достаточно взрослым, чтобы владеть оружием, его отец начал его обучение. Когда он научился сражаться на равных, его отправили в академию Драконум. Конечно, он завёл там лучших друзей, но иногда воспоминания о его избитой в детстве фигуре нависали над головой достаточно тёмными тенями, чтобы затмевать весь мир.       Ему никогда не было легко. И он никогда не ожидал, что ему будет просто. На самом деле, иногда он был рад находиться вдали от отца и быть запертым в стенах академии. По крайней мере, там ему не приходилось взваливать на свои плечи наследие и ожидания своего родителя. Он мог быть сам по себе. Прокладывать свой собственный путь. Быть известным за свои собственные заслуги. Всё изменилось довольно скоро, и Хисын понял, что ему никогда не сбежать от своей семьи. Никогда не сбежать от своего имени или наследия.       Его единственным утешением была возможность подняться на новые высоты. Там, где его отец протаптывал дорогу, теперь был путь, по которому Хисын без проблем мог пробежать. Там, где его отец ломал себе спину миллион раз, Хисын мог оттолкнуться от земли и залечить свою собственную тысячу раз. И всё потому, что он был признан достойным сокровища, не испорченного прикосновениями других.       Арден.       Последний клинок, выкованный из огня короля драконов Магосона. Его клинок.       Затем его осенило.       Его клинок. Меч, к которому ни одна душа никогда не притрагивалась, который подчинялся только одному хозяину. Этот клинок подчинился ему! Он уловил только вспышки момента. Сразу после того, как Виверн почти пронзил его. Его голова была тяжёлой от жгучей боли, а глаза слезились от яда его когтей. Мир на время потемнел, его глаза едва успели уловить проблески действий принца, пока он то приходил в сознание, то терял его. Но он точно заметил одно.       — Он держал мой меч!       Хисын ворвался в зал заседаний как раз в тот момент, когда собрание закончилось. Обычно он не был таким торопливым, но он был обязан кому-то об этом рассказать, и Чонсон был единственным, кому он мог доверить эту информацию. Хисын ничего не имел против народа фей и в другой раз, несомненно, поделился бы своими мыслями и с ними, но так уж вышло, что встречей с Сонхуном несколькими минутами ранее он обязан именно им.       Но времени на разглагольствования не было. Что было сказано, то было сказано — обратного пути нет. Неважно, насколько несчастным это заставляет его себя чувствовать. Лучше так, чем оказаться в кроличьей норе, так и желающей поглотить их. Ему прямо сказали, что с ними может случиться, если их связь перерастёт во что-то большее, и он не пожелал бы такой участи даже своему злейшему врагу.       Министры Палаты заседания и иностранные представители начали выходить из большого зала через несколько секунд после того, как вошёл Хисын. Они знали, что пришло время поспешно уйти.       — Я вижу, у тебя появилась привычка коллекционировать мужчин, — отметил Ли Хёнсук, министр иностранных дел. Этот угрюмый человек никогда не любил Хисына, и это чувство было совершенно взаимным.       Чонсон поджал губы, желая промолчать и просто провести день как можно более гладко, чтобы как можно быстрее вернуться к Чонвону. Но Хисын был в довольно резком настроении и обратился к этой высокомерной пародии на мужчину.       — Некоторые мужчины вполне способны уложить других в постель без использования тонизирующих средств, но вы ведь мало что об этом знаете, да, министр Ли?       Раскрасневшийся и потерявший дар речи, тот выскочил из комнаты. Хисын обернулся и увидел, что Чонсон сгорбился и закрыл лицо рукой.       — Спасибо тебе за это, вот правда. Ты делаешь дни достойными того, чтобы их проживать. Мне повезёт, если я переживу следующие несколько часов и ни один из слуг не сообщит мне новости о слухах по поводу моих непристойных дел в эти тревожные времена, за которые я должен благодарить только тебя, — его саркастическая реплика не осталась незамеченной, но Хисына мало волновало тонкое унижение, которому он только что подверг одного из своих лучших друзей.       Он сел рядом с Чонсоном и придвинул его стул ближе к себе.       — Ты слышал хоть слово из того, что я сказал?       — Все до единого, — с сожалением ответил он.       — До этого, Джей. Ты слышал, что я сказал перед этим?       Чонсон покачал головой.       — Что-то не так с твоим мечом? — он откинулся на спинку стула и обиженно вздохнул. — Это был долгий день. Возможно, ты лучше всех владеешь мечом, но мне хотелось бы посмотреть, сможешь ли ты продержаться хотя бы час в комнате с этими политиками, — он попытался помассировать виски, но это только усилило пульсирующую боль в голове. — Я просто хочу пойти и понежиться в горячем источнике, пока… Подожди, — он резко выпрямился, — что ты сказал?       Хисын закатил глаза.       — Подожди… — он в замешательстве нахмурил брови. — Ты плачешь? Ты плакал? Что случилось? — он попытался дотронуться до щеки Хисына, но тот шлёпнул его по руке. — Меня не было всего полдня, а ты уже соскучился?       — Что?       Хисын коснулся уголков своих глаз. Они действительно были влажными.       На его щеках правда были полосы слёз. Он не заметил их, пока шёл в зал заседаний. Он не заметил их, даже находясь в своих покоях. Но он не был так уж удивлён, почувствовав их. Пришлось приложить немало усилий, чтобы не поддаться слезам Сонхуна и не обнять его, пока они оба не выплакались бы досыта. Было трудно добиться такого момента в их жизнях, и ради этого Хисын прибегал к любым способам. Он сказал то, что было необходимо, чтобы, когда придёт время, Сонхун мог жить той жизнью, которой всегда хотел, и чтобы сам Хисын больше не был в ней даже незначительным фактором.       По крайней мере, этим он утешал себя.       Однако в настоящий момент его резкий разговор с Сонхуном не имел ни малейшего значения.       — Забудь об этом, — пренебрежительно продолжил Хисын.       Чонсон снова откинулся на сиденье, на этот раз с загадочной улыбкой, тронувшей уголки его губ.       — Меч, — повторил Хисын с настойчивостью, которую Чонсон редко слышал в голосе своего друга. — Он держал мой меч.       Затем он начал объяснять, что случилось с Виверном. Чонсон слушал внимательно. История была длинной, но в то же время без подробностей. Понятной, но с загадочными событиями. Известно, что крики Виверна сбивают с толку чувства. Что когти, пропитанные ядом, вызывают мучительную боль и временную слепоту. Если его крыло сможет подобраться достаточно близко и поцарапать глаз, то всё будет потеряно. К счастью, Хисын отделался царапиной, спускающейся от уголка глаза к кончику губ по диагонали. Поскольку рана была не слишком глубокой, он потерял сознание только на некоторое время: его глаза затуманились смесью крови и слёз, стекающих по его щекам. Он бросился перед Сонхуном, прикрывая принца своим телом, в те секунды, как его меч перерезал одно крыло прямо перед тем, как его ударили.       Хисын редко владел им так небрежно, потому что Арден был драгоценным мечом, выкованным огнём короля драконов и кровью обожаемых всеми короля и королевы Магосона почти тысячелетие назад. Легенда гласила, что меч сам выберет себе хозяина, потому что его можно использовать только с благими намерениями. Хисын знал о его важности. Вся академия Драконум с завистью наблюдала, как меч признал Хисына. В ту секунду парень понял: он стал не его хозяином, но спутником на всю жизнь. Однако в легенде о кроваво-красном мече была ещё одна часть, в правдивость которой мало кто верил: он отказывался быть тронутым другими. По началу даже сам Хисын отнёсся к этой части скептически. Просто думал, что меч темпераментен, поскольку у него есть собственный разум, собственная душа.       Но, осознав, как мастерски Сонхун владеет мечом, стоя между ним и Виверном, Хисын понял, что легенда верна, полностью.       Чонсон был первым, кто попытался прикоснуться к мечу. Тот отреагировал не резко. Просто отодвинулся, словно унесённый ветром, как лист дуновением осеннего утра. Затем к нему попытался прикоснуться Джейк Хорва́т. Меч сразу излучил энергию, достаточно мощную, чтобы заставить мальчиков-однокурсников перелететь через всю комнату и удариться спиной о твёрдый чёрный мрамор, за исключением, конечно же, Хисына. Именно тогда трое друзей решили больше не испытывать терпение меча, дабы не пострадать от разрушительных последствий.       Чонсон задумался об этом воспоминании, так же как и о рассказе Хисына. Теперь меч лежал на круглом столе перед ними. Хисын увидел блеск в глазах Чонсона и быстро отогнал его мысли.       — Даже не думай об этом.       Чонсон вздохнул. Он надеялся, что это означает, что он тоже сможет прикоснуться к нему, потому что другая причина была слишком пугающей, чтобы даже думать о ней.       — Ты уверен, что не ошибся? — наконец спросил он. Теперь настала очередь Хисына разозлиться. — Может быть, это было что-то другое? Разве ты не всегда носишь с собой запасной? Из соображений предосторожности?       Это была правда. Он носил с собой ещё один меч. Меч, принадлежавший его отцу. Он использовал его в большинстве случаев по нескольким причинам. В первую очередь потому, что он заставлял его чувствовать себя ближе к единственной родительской фигуре, которая у него была: хоть они редко сходились во взглядах и часто ссорились, когда находились в одной комнате, отец Хисына всегда был дорог его сердцу. В предложениях Чонсона не было ничего плохого, но глаза Хисына его не обманули.       Раздражённый вялым поведением друга, он хлопнул рукой по столу, и регент подскочил.       — Я хочу сказать, — поправился он, — что, возможно, удар затуманил твой взор. Пусть ты и закончил учёбу как лучший из нас, но даже у самого опытного воина бывают моменты слабости. Это и делает нас людьми.       — Помяни мои слова, Джей, я не ошибся.       Его глаза умоляли Чонсона поверить ему. Он знал, что если бы Джейк был ещё жив, он поверил бы ему в мгновение ока, но, увы, их друга с ними уже не было. Его не было с тех пор, как Чудовище захватило королевство Генезис.       Чонсон начал медленно кивать головой: чем больше он об этом думал, тем больше ему приходилось признавать, что его друг, должно быть, прав. Хисын не из тех, кто стесняется в выражениях. Он всегда говорил прямо и правдиво. Ну, может, не всегда прямо, но точно правдиво.       — Хорошо, допустим, гипотетически он им владел, — Хисын не мог не закатить глаза ещё раз. Если был хоть малейший шанс, что Чонсон прав в своих убеждениях, то он никогда не упускал возможности подчеркнуть это. Прямо как сейчас. — Важно то, понял ли он сам, что именно он сделал?       Хисын промолчал.       Он сжал губы. Воин откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Он знал, куда теперь движется разговор, и ему это совсем не нравилось.       — Посмею поспешно предположить, что ты не говорил ему, что ты генерал Кардинала Клинка.       Ему не нужно было постоянное напоминание о том, что он не смог должным образом представиться Сонхуну. Для Хисына это была мера предосторожности.       — И что хорошего это принесло бы ему? Стал бы он доверять мне больше или меньше, чем сейчас?       — Это имеет большое значение, Хисын, — настаивал Чонсон. — Или ты думал, что он останется безразличным, увидев тебя во главе своей королевской армии, когда вернётся в Мугунхву? Ты верил, что незнание облегчит его возвращение на законное место в обществе? Я бы даже сказал, что это имеет обратный эффект, и это выставляет тебя в худшем свете, чем ты есть сейчас.       — А почему меня должно волновать его мнение? — риторически спросил Хисын, но в глубине души знал, что Чонсон всё равно ответит.       — Все остальные, включая Сонхуна, возможно, купятся на высокомерие, которое ты выставляешь на всеобщее обозрение, но я знаю тебя двадцать лет, Хисын, и скажи мне, за эти двадцать лет я хоть раз понимал тебя неправильно?       Глаза Хисына распахнулись. Его друг не ошибался. Чонсон действительно умел понимать человеческие эмоции даже лучше, чем Миён. Из троих друзей он был относительно тише, но чрезвычайно задумчивее. Большую часть своей жизни Чонсон выступал в роли путеводного компаса, когда двое других сомневались в своих мотивах и не были уверены в своих сердцах.       Вот почему ему нужно было остановить Чонсона прежде, чем он сможет зайти дальше, но его друг сегодня был в ударе.       — Этот меч… — он указал на блестящее лезвие на столе, — если то, что ты говоришь, правда, то нет смысла больше отрицать то, что происходит, — он положил руку на сердце Хисына. — Ты можешь говорить принцу все гадкие и обидные вещи, какие захочешь. Это не изменит твоих чувств и не сделает тебя лучше как человека. Ты совершил свою ошибку, а он, благослови бог его душу, готов смотреть сквозь пальцы на любые твои проступки, насколько я могу судить. Ты провёл большую часть своей жизни, глядя на него и пытаясь понять, почему импульсивный императорский принц Мугунхвы не стал той высокомерной версией себя, которой мог бы быть. Почему при всей его гордости его сердце не было испорчено жаждой богатства и власти. Ты потратил неизмеримое количество времени, изучая особенности его исчезновения и обсуждая это с его сестрой, хотя вы оба не пришли ни к каким выводам. Я думаю, он заслуживает знать, почему Элдрич сказал, что спасти и обмануть его доверие должен именно ты, — глаза Чонсона горели яростным блеском, который Хисын видел редко. По правде говоря, его друг точно знал, что он делает, напоминая ему о давно минувших годах. И если легенда была правдой, то прямо сейчас Хисын наносил только больше вреда себе и Сонхуну, не принимая того, что его сердце начало биться в такт с сердцем принца, которого он годами искал, чтобы спасти.       — У тебя талант политика, — медленно сказал Хисын, выпрямляясь в кресле. Его взгляд упал на меч, в лезвии которого он увидел отражение тех ясных глаз, смотреть в которые всегда было для него удовольствием. — Теперь я понимаю, как острову всё ещё удаётся быть грозным противником даже без своего истинного короля на троне.       Чонсон разочарованно выдохнул.       — Расслабься, — тихо ответил на это Хисын. — Твои слова не ускользнули от меня. На самом деле, мне сейчас есть о чём подумать, — Чонсон медленно кивнул, понимая, что это будет долгий и трудный процесс. Ведь его друг сокрыл факт своего высокого положения для того, чтобы не создать убеждения, будто спас принца из-за своего долга или императорского приказа, поскольку это было не так. Это было сделано из давней любви его сердца.       Это был большой шаг, особенно после того, как кто-то жестоко воротил нос от упомянутой королевской особы.       Однако Хисыну нужно было подумать не только о том, что он чувствовал, но и о весе слов Элдрича. О его предостережении.       Да, он был выбран для того, чтобы взять на себя задачу завоевать доверие Сонхуна и наладить связь между их сердцами и душами, чтобы, когда придёт время, разорвать её, но её можно было снова восстановить благодаря месту Сонхуна в сердце Хисына. И да, легенда об Ардене была правдой. Он отвечал на зов только одного человека на всю жизнь того, не позволяя никому другому прикасаться к нему, за исключением того, кто связан с душой выбранного им хозяина. Того, с кем его хозяин никогда не расстанется, какие бы испытания или невзгоды ни встретились на его пути.       Но это была только половина легенды. Половина, в которую были посвящены другие. Другая половина — та, которую знали только он и Элдрич, рисовала более мрачную картину.       С пятилетнего возраста Хисын каждое утро следовал за своим отцом на базу Кардинала Клинка, потому что его родителю выпала великая честь быть генералом самой грозной армии восточного континента. Он видел, что его отец брал на себя огромную ответственность и обладал невероятной властью. Император Мугунхвы заметил в Хисына отражение качеств его отца. В нежном десятилетнем возрасте его отправили в академию Драконум, чтобы посмотреть, что из него получится и достоин ли он пойти по стопам своего отца. От него, как от уроженца Магосона, ожидали наилучших результатов.       Он почти сразу же сделал себе имя и подружился с Чонсоном и Джейком. Все трое занимали более высокие позиции, чем кто-либо из их сверстников, и за годы учёбы в академии стали чуть ли не легендами. Время, свободное от занятий, Хисын проводил, тренируясь с Кардиналом Клинка Мугунхвы. Его быстрые, точные и ловкие движения стали излюбленной темой среди солдат, и слух о том, что, когда придёт время, он займёт место своего отца, распространился со скоростью лесного пожара.       В конце учебного года в академии Драконум каждому студенту был предоставлен шанс продемонстрировать свои способности в оружейном зале, где хранилось оружие, благословлённое магом Мороза Тэхёном Вирмуром. Каждый мог попробовать свои силы в укрощении оружия по своему выбору, и если у него это получалось, то оружие автоматически начинало принадлежать ему. Им также был предоставлен шанс показать себя могущественному мечу Ардену, но никто и подумать не мог, что тот вообще возможно присвоить себе, ведь он оставался непоколебим и недвижим перед огромным количеством учеников.       Однако всё изменилось, когда меч признал Хисына.       Это было незабываемое зрелище, и оно укрепило статус Хисына в мире. Он стал известен своим упорством и невероятным мастерством, а также прославился как надежный претендент на роль своего отца. Когда юноше исполнилось двадцать, его отец был убит в бою при прорыве границ. Тогда и пришло время Хисыну прославить наследие своего родителя. Он так мастерски изгнал захватчиков, что никто не усомнился в том, что он заслуженно стал генералом в столь юном возрасте.       К тому моменту он уже много раз бывал во дворце. Он видел юного принца почти каждый день, но всегда издалека. Он никогда не пытался общаться с людьми, потому что это было не его делом и не входило в его интересы. Но в принце было что-то такое, чего он не мог понять, и это беспокоило его целыми днями, когда у границ было достаточно мира и спокойствия, чтобы Хисын мог уделить своё внимание чему-то другому, кроме военного искусства. Он начал обращать всё больше внимания на принца, когда однажды увидел довольно странное зрелище. Принц смотрел на другого молодого человека сверху вниз, высоко подняв плечи и подбородок. Хисын не слышал ни единого слова из их разговора, но что-то заставило принца немедленно изменить своё поведение и превратиться из королевского отпрыска в скромного человека. Это было будоражащее зрелище, и оно вызвало у Хисына интерес.       Они никогда не пересекались. Император не находил в этом смысла, потому что считал, что его сыну нужно было многому научиться, прежде чем он когда-либо сможет удостоиться чести поприветствовать генерала, и Хисын думал о том, что отчасти сожалеет, что он никогда не сможет сказать ему ни слова напрямую. Это было похоже на то, как будто у него был луч солнца, которого он с нетерпением ждал, когда небо становилось мрачным, и максимум его возможностей заключался лишь в тихом восхищении принцем. Никто из них не был обременён какими-либо ожиданиями поддержания разговора, и Хисын не осознавал непристойности своих мыслей. Конечно, всё изменилось, когда императорский принц был похищен. Тогда Хисын обнаружил, что его дни стали темнее, чем когда-либо, и тяжелели с каждой секундой. Он поклялся найти принца, но был озадачен, когда узнал, что император запретил ему искать его. Это был прямой приказ, и, несмотря на все мысли, проносившиеся в его голове, и растущую боль, пронзившую его сердце, он не мог не подчиниться. Вместо прямого неповиновения он нашёл того, кто разделяет его желание, точнее ту — сестру Сонхуна. Одно событие влекло за собой другое, и в итоге всё сложилось так, что Хисын оказался рядом с единственным дорогим для него человеком, но в то же время дальше от него, чем когда-либо.       Это было головной болью для него самого, и ему нужно было избавиться от неё прежде, чем она поглотит его целиком.