Архив сказок

      Следующее утро было унылым по многим причинам, но радостным по одной выдающейся, которая затмила собой даже самое тяжёлое бремя, с которым все легли спать прошлой ночью. Под шум непрерывного дождя эти семь человек разошлись по своим комнатам, думая о разных заботах. Трое могли найти утешение только в том, чтобы оставаться вместе, размышляя о своей текущей ситуации и о действиях, которые им теперь предстоит предпринять. Один лежал в постели без сна, не в силах закрыть глаза и отдохнуть, поскольку темнота теперь снова становилась его врагом. Другой наблюдал за сгущающимися облаками со своей кровати, приоткрыв дверь, чтобы свет свечи из его комнаты дал знать другому, что он тоже беспокойно лежит в постели. И последние двое лежали без сна рядом друг с другом, глядя в глаза, полные любви и восхищения, не в силах поверить, что судьба может быть столь благосклонной, если кто-то умеет ждать.       Наступило утро, и никто из остальных не мог сказать, что ночь прошла для всех одинаково, без минуты отдыха и тяжести слов ведьмы на их плечах. Человеческой природе свойственно скрывать своё положение и игнорировать его, когда можно было обратиться за помощью к другим, и эта идея была настолько убедительной, что она стала привычкой и для фей.       Но Наён, Миён и Шухуа с искренней улыбкой и обожанием окружили Чонвона, когда тот направился на веранду.       Шухуа первой вскочила со своего места и обняла его, а вскоре после этого к ним присоединилась и Миён. Прошло много лет с тех пор, как он видел их в последний раз, а точнее в ночь своего пятнадцатилетия. Хотя Чонвон всегда обращался к ним за советом и утешением в детстве, в ту ночь он обратился к ним с безнадёжным желанием. Они сделали всё возможное, но было трудно бороться с проклятием феи, чья магия была усилена тёмными искусствами. Тем не менее, если бы они не нашли Чонсона, Чонвон не знал, было бы ли его спасение вообще возможным, и за это он был вечно благодарен.       На самом деле, он обыскал комнату в поисках человека, который действительно заслуживал его благодарности, но не нашёл его. Вместо этого он нашёл своего двоюродного брата, стоящего в стороне с тяжёлым взглядом в пустоту и обеспокоенными чертами лица. Когда они встретились взглядами, между ними пронеслось молчаливое признание. Они поговорят позже, прямо сейчас Хисыну хотелось побыть наедине со своими мыслями. Судя по его виду, пройдёт много времени, прежде чем он снова будет готов сказать Чонвону что-либо. Последний, в конце концов, держал своё проклятие в секрете от своего двоюродного брата.       Шухуа вывела его из комнаты и повела на прогулку по дворцовым садам. Им нужно было, чтобы Чонсон вернулся с заседания совета, прежде чем они смогут обсудить какие-либо события прошлой ночи. Чонвон остался на ночь в спальне старшего, но никто из них не спал. Чонвону этих часов счастья хватило бы на всю жизнь. Вместо сна они нашли утешение в тепле чувств, спрятавшись в объятиях друг друга. Голова Чонвона лежала на груди Чонсона, слушая, как его сердце бьётся в ритме, очень похожем на его собственный.       Он был вялым и ошеломлённым из-за бурных событий, окружавших его пробуждение после долгого сна длиной в пять лет. Чонвон всё ещё не мог вспомнить, что именно произошло. Однако он помнил, как его тело стало ощущаться легче, пока не возникло ощущение, что у него его никогда и не было. Как будто он был просто душой, парящей в воздухе, ища что-то, за что можно было бы ухватиться. Когда он старался сильнее вспомнить, сосредоточиться, он мог видеть вспышки огня и руины небесного дворца. Но это не имело смысла. Он знал, что это невозможно, потому что он никогда не выходил за пределы Бейтира. И всё же запах смерти и отчаяния исходил из воспоминания, о существовании которого он не знал. Это ощущение держалось в нём даже сейчас, и если он достаточно усердно покопается в себе, то сможет разблокировать воспоминания о той ночи. Он хотел узнать не из страха перед тем, что могло стать с ним самим, а потому, что он хотел вспомнить, через что он заставил пройти императорского наследного принца. Чонвон верил, что такой самоотверженный человек сам пришёл и спас ему жизнь, хотя жизнь Чонвона не имела никакого отношения к его собственной.       — Вонни? — позвала Шухуа.       — Извини, нуна, — откликнулся он. Его ноги были тяжёлыми и слабыми одновременно. Они отказывались идти дальше. Он чувствовал, что может рухнуть в любой момент. — Полагаю, я переоценил свои возможности.       — Не беспокойся, — ответила она. — Давай сядем здесь, отсюда прекрасно видны магнолии.       Он, конечно, понимал, что она имела в виду на самом деле, но даже его слабое тело не могло помешать ему насладиться частичкой магии, которую собиралась сотворить Шухуа. Они сидели на белой скамейке возле кустов болотного розмарина. Вид цветка застал Чонвона врасплох. Он никогда не думал, что когда-либо снова почувствует, как его лепестки ласкают его лицо, не говоря уже о том, чтобы взглянуть на них. Он протянул руку, чтобы погладить куст, как раз в тот момент, когда Шухуа коснулась ветви соседнего дерева с волшебной пыльцой, мерцающей вокруг её пальца. С громким скрипом и скручиванием корни дерева позади них вытянулись из земли и обвились вокруг ножек скамейки. Они толкали их всё выше и выше, пока скамейка не оказалась на вершине дерева, в уютном маленьком гнёздышке, которое заставило бы позавидовать даже самых достойных птиц.       Это был головокружительный трепет, которого он не испытывал с ранней юности. Будучи маркизом Гурыма, Чонвон никогда не имел возможности ускользнуть из своего родового дома и развлечься, но всякий раз, когда народ фей посещал королевство Ёнвон, Шухуа всегда искала его, чтобы они могли полюбоваться ночным небом с вида, от которого ни одна другая душа не могла бы их отлучить. Ему было девять лет, когда она впервые подружилась с ним, и с тех пор она была частым гостем в королевстве. Пока её сородичи были заняты во дворце с королём, она спускалась в дома дворян и уводила его со скучных лекций, которые почти усыпляли его, даже несмотря на то, что он был слишком почтителен к своим учителям, чтобы посметь даже задремать.       Конечно, она была права.       С такой высоты было прекрасно видно магнолии. С того места, где они сидели, был виден весь остров и многое другое. Этому виду позавидовали бы все любители природы, и поэтому вид должен был восхищать его больше, чем любой другой, поскольку природа была миром, с которым он чувствовал врождённую связь. Но каким бы захватывающим ни был живописный образ, он не смог изобразить лёгкую улыбку на своих губах.       — Нуна? — начал он тихо, размышляя, стоит ли задавать этот вопрос, который у него не хватило духу задать даже Чонсону. Он знал, что как «поставщик истины» она даст ему честный ответ. — Нуна, сколько прошло лет?       Она тихо выдохнула, очевидно, не ожидая, что из всех людей он обратится с таким вопросом именно к ней. Она была известна своим прямым и нефильтрованным мышлением, это было правдой, но для Чонвона именно это было тем, что заставило его доверять ей больше, чем Наён и Миён.       — Я не буду притворяться, что это было совсем недавно, Чонвон, потому что это не так. Прошло много лет. Наступило много рассветов и родилось множество ночей. Некоторые были легче других, но большинство были невыносимыми. Для меня, для моих сестёр. Для твоего брата, для его светлости. Но никто, я уверена, не может представить, насколько это было невыносимо для тебя, — она накрыла его руку своей и нежно сжала. Она всегда считала его своим младшим братом. Всегда защищала его от насмешек окружающих и показывала ему, что жизнь — это нечто большее, чем следование правилам и чтение древних писаний. Она показала ему, как жить и как любить каждую секунду своего существования. И вот, когда она назвала ему число, он не смог не оплакивать годы, которые не сможет вернуть.       Пять.       Целых пять лет его жизни прошли бесследно. Ничего особенного, кроме слёз его близких и тяжести на их сердцах. Он не потрудился скрыть от неё свои слезы, которые тихо текли по его лицу. Она вытерла их рукавом платья и положила его голову себе на плечо. С его стороны было неправильно чувствовать такой конфликт эмоций в себе. Он должен был радоваться, что проснулся, не более того. Но часть его чувствовала не что иное, как негодование из-за того, что его разбудили ото сна, который закончился бы только смертью. По крайней мере, так ему не пришлось бы сталкиваться с миром, где у него отняли годы его жизни только для того, чтобы он чувствовал себя оторванным от людей, которых он любил больше всего.       Два брата были похожи своими манерами и эмоциями. В то время как Чонвон наслаждался уединением, молча проливая слёзы, Хисын упивался тишиной веранды. Само солнце было далеко от своего пьедестала в небе. Розовые оттенки, смешанные с нежно-голубыми завитками в небе, оповещали о том, что солнце вот-вот сядет. Семеро были настолько поглощены собственными переживаниями, что не осознали, как прошёл день. И только лишь Чонсон отошёл от всего этого, и то только ради работы.       Однако Хисын не мог просто уйти и игнорировать своё положение. Его дом. Его люди. Его жизнь. Так или иначе, всё вращалось вокруг этого принца, было связано с ним. С этим упрямым, порывистым принцем. Который прожил жизнь в розовых очках и с гордым блеском в глазах. Кто же знал, что этот же принц может быть нежным человеком, жаждущим нежной привязанности так же, как и все остальные? Кто же знал, что именно этот принц станет причиной того, что Хисын, прославленный воин, известный во всех странах как грозный и стойкий в обращении со своим клинком, не сможет спокойно спать всю ночь напролёт? Он мог только безнадёжно смотреть в окно, застряв с выворачивающим наизнанку чувством вины, сковывающим его сердце.       Погрязнув в очень редком случае жалости к себе, воин не услышал шагов того самого принца, о котором он не мог не дать волю своим мыслям, войдя в комнату. Это было первое появление Сонхуна за день, и он выглядел измотанным. Его скулы начали становиться более выступающими, как и его ключицы, которые начали выпирать сильнее, чем раньше, от того, что он некоторое время не ел. У него просто не было аппетита что-либо переварить.       Накануне, предыдущей ночью, пока Миён провожала Наён обратно в её комнату, а Шухуа помогала Чонсону с Чонвоном, Сонхун остался с Гелиосом, или его воином, как его великодушно окрестила ведьма. Он был слаб. Не мог двигаться сам по себе, не мог хорошо видеть, пока его зрение туманили пылающие огни. Откуда они взялись, почему они там были, он не знал. Гелиос обнял Сонхуна за талию и прошёл с ним до его спальни. Он молча положил принца и зажёг несколько свечей у кровати. Не взглянув ни на кого, он оставил Сонхуна, чтобы тот погрузился в глубокий сон.       Но как бы он ни старался, Сонхун не мог закрыть глаза. Его поглощал огонь, когда он это делал. Огонь мерцал по его телу и лизал кожу, пока он не начинал чувствовать, что сгорает заживо. Когда его глаза открывались, когда он думал о других вещах, когда он вспоминал, что привело его к этому моменту, огонь словно угасал. Но принц всё равно не рисковал спать, потому что не было никакой отсрочки. С одной стороны, он боялся огня, а с другой — не мог бороться с кошмарами, которые приходили, как только усталость охватывала его тело. Он лежал всю ночь, вспоминая те тихие ночи у открытого огня на земле, где у него не было ничего, кроме одеяла под ним и очертаний спины Гелиоса, провожавших его ко сну.       Было действительно страшным то, насколько человек привыкает к хорошим вещам.       Рано утром, ещё до того как солнце успело занять свой законный трон на небе, Наён пришла навестить его. Она нашла Сонхуна сидящим на балконе, прижав ноги к груди и прислонившись к прохладному камню стен комнаты. Розовые лозы покрывали большую часть каменной кладки, но Сонхун нашёл место, достаточно большое, чтобы наблюдать за рассветом.       — Вам не до сна, я так понимаю? — он покачал головой в ответ, давая ей понять, что её присутствие не было навязчивым. — Могу ли я тогда занять немного вашего времени? Если вы не против? — его молчание ничего не значило. У него не было сил говорить, но он мог сказать, что на этот раз она действительно хотела, чтобы он её выслушал. Если у него не было слов, это было прекрасно.       Она сократила расстояние между ними и прислонилась к стене на другом конце балкона. Он мог видеть пряди белых волос, спадающие на её лицо, в отличие от её обычных густых чёрных волос. Это был эффект сильной магии, которую она использовала прошлой ночью. Феи тратили свою собственную энергию в отличие от ведьм. Слишком много волшебной пыли и магии приводило к побочным эффектам.       — Должно быть, у вас есть вопросы, — начала она. — Конечно, я не могу ответить на все, но я могу попытаться пролить свет на ситуацию.       Он снова промолчал. Она попыталась найти в его глазах что-то, что намекнуло бы ей, что он услышал сказанное ею. Что он понял. Но Сонхун был опустошён.       Он чувствовал себя разбитым.       Они оба уставились в небо, свет наконец прорвался сквозь унылые облака вчерашнего дня. После некоторого молчания она продолжила. Лучше сказать ему сейчас, чем позже. Время залечивает раны, но они также могут гноиться, если их оставить в покое, и однажды онеметь от любой боли или печали. Наён хорошо знала, как апатия может разрушить чью-то жизнь.       — Магия ведьмы непохожа на нашу. Она поглощена силами, которые далеко за пределами завесы тьмы. Её магия, когда она просачивается в другого, создает дисгармонию. Хаос. Простые заклинания и чары, основанные на доброте и любви, сильны, но не только они вращаются в этом мире. Она очень дотошная. Она предпочтёт причинить больше страданий с помощью благословения магии, чем с помощью проклятия. И именно поэтому мы пошли по пути, на который решаются лишь немногие.       — Когда она наложила это проклятие на Чонвона, был его пятнадцатый день рождения. Все самые чудесные существа, далёкие и близкие, были приглашены на бал. Народ фей послал нас, трёх сестер, чтобы одарить молодого юношу дарами величия за щедрость герцога к нашему народу. Это было чудесное зрелище, синергия между магическим и мирским, которую едва можно было увидеть где-либо раньше, — он повернулся, чтобы взглянуть на неё. Совсем чуть-чуть. Её взгляд больше был не здесь, а словно опустил на неё завесу воспоминаний, унося разум далеко прочь. В те времена, когда всё было в недосягаемости феи Терний. — Это продолжалось большую часть ночи, пока не закончилось, — её лицо поникло, свет в её глазах померк.       — Она пришла со штормом, вызывая молнии и гром ради чистой любви к тому, чтобы видеть, как глаза людей расширяются от страха. Король Ёнвона был болен из-за потери жены. Его сын, хоть и был храбрым, не мог сравниться с нашей падшей сестрой. Оскорблённая тем, что не получила приглашения, Дженивия разразилась безумным смехом. Герцог Гурыма с ужасом наблюдал, как она подошла, чтобы вручить свой собственный подарок, чтобы показать, что она «не питает злобы». У него не было выбора, кроме как позволить своему сыну принять синий гибискус, который она принесла с собой.       Лицо Сонхуна побледнело.       — Он взорвался, — продолжила она, прищурив глаза. — Я никогда не видела ничего подобного. Цветок взорвался маленькими осколками света греховного оттенка красного, глубокого, как кровь, текущая по венам. Из него раздался шёпот, который отозвался в ушах каждого. Накануне своего восемнадцатилетия молодой лорд поддастся желанию своего сердца и впадёт в сон смерти. Таково было проклятие нашего Чонвона. Такова была судьба, которую она ему предначертала. Спустя тревожную секунду она исчезла, прежде чем молния успела ударить снова.       — Мы сделали всё возможное, чтобы смягчить удар, но её магия была подпитана злом. Шухуа смогла только благословить ребёнка надеждой, что тот, чья кровь создала проклятие, должен быть тем, кто его снимет.       Наконец она повернулась к Сонхуну и сделала осторожный шаг к нему. Теперь он мог видеть браслет из виноградной лозы, обмотанный вокруг её запястья, выглядывающий из-под рукава её платья. Казалось, он впивался ей в кожу.       — В ту ночь, когда мы пришли к лорду Хвалю, мы знали, что нужно делать. За годы, что Чонвон провёл с ним, я обошла всех магов и верховных жриц, которых смогла найти, но только в словах Элдрича я нашла утешение и решение. Он рассказал нам о легендах Мугунхвы, об императорской семье, благословлённой кровью богини. Лишь один ребёнок в каждом поколении имел честь жить с благословением самой богини, вложившей частичку себя в его вены. «Да не сломит ни одна сила на земле слово моё», — так Дженивия запечатывала своё проклятие. Но родословная императорской семьи Мугунхвы тесно связана с даром крови богини. Твоя кровь пропитана незапятнанной магией.       Он видел в её глазах, что она не держала на него злобы. Она только смотрела на него глазами матери, умоляющей своего ребёнка понять, почему она сделала за него трудный выбор. Он не мог найти в себе силы рассердиться, потому что они напоминали глаза его матери.       Тем не менее он молчал и позволил ей продолжать, не доверяя себе говорить добрые слова.       — Вам нужно было почувствовать жжение его обмана в своей крови, но всё же решить помочь ему.       Ему.       Гелиос. Почему именно Гелиос? Почему это должен был быть он? Было ли это потому, что он тоже был связан с Чонвоном и не мог вынести, что юноша поддался проклятию, наложенному на него маньячкой, опустошившей весь восточный континент? Или это мог быть кто угодно? Неужели Сонхуна было так легко морально убить? Был ли он настолько уязвим? Был ли он настолько одинок и несчастен, что любой мужчина, готовый проявить к нему хоть каплю нежности в своих глазах, заставил бы сердце Сонхуна обливаться кровью от желания?       Действительно ли принц был настолько неразборчив в связях?       Наён увидела в его глазах, что что-то внутри него наконец-то отреагировало. Она положила свою здоровую руку на его, её кожа была тёплой на ощупь, в отличие от его холодной.       — Необходимо было установить связь между вашими сердцами, между вашими душами. Она должна выдержать эти трудности, потому что именно в этом исток истинной магии. Если бы он сказал вам раньше, вы бы сделали это по доброте душевной и, возможно, вообще бы не помогли. С расцветом любви в вашей груди, преодолевая муки его обмана, вы сможете преодолеть её проклятие.       Он отвернулся от неё.       — Не вините его за это, ваше высочество, — взмолилась она. Он впервые слышал, чтобы в голосе такого достойного человека, как она, звучало такое отчаяние. — Это мы, феи Санктума, выбрали этот метод лечения, Дженивия слишком могущественна только для нашей магии. Зелье никогда бы не подействовало, если бы вы не были готовы помочь ему, несмотря ни на что. Дженивия не рассчитывала, что кто-то такой, как вы, кто-то, кто видел такие ужасы, пережил страдания, сможет сохранить в своём сердце любовь к человеку, который обманул его. Ведь только в этом случаем кровь в ваших венах смогла бы противостоять крови в жилах Чонвона.       — Вы спасли ему жизнь, ваше высочество, но я умоляю вас, не отказывайтесь от своей…       Он весь день обдумывал её слова. Когда она ушла, он не смог заставить себя выйти за эти двери. Захлёбываясь жалостью к себе. Погружаясь в печаль. Это было недостойно наследного принца Империи. Позволить этому поглотить себя, означало погасить ту частичку света, которая ещё оставалась в нём. Он этого не хотел. Он не хотел становиться оболочкой того, кем он когда-то был. Ведьма и так уже отняла у него достаточно много, и он не собирался позволять ей отнимать те крупицы счастья, которые он обрёл за эти последние месяцы. Он мог понять, почему Гелиос обманул его. Даже если он не хотел понимать, он должен был. Это был единственный способ оставить всё в прошлом.       Просто пройти мимо проблемы.       Именно по этой причине он посетил веранду. Он не позволит этому моменту в жизни испортить последующие.       Единственная проблема заключалась в том, что он не знал, что сказать. Это было впервые, и ирония ситуации вызывала у него желание рассмеяться. Гелиос всегда жаловался, что Сонхун слишком много говорит, и вот теперь принц был не в состоянии вымолвить ни слова. Жизнь так забавна. К счастью, в ней были и лучшие моменты. И доля секунды, потребовавшаяся старшему, чтобы случайно бросить взгляд в сторону двери, была одной из них.       Сонхун забыл, как легко у него перехватывало дыхание, когда их взгляды встречались. Он никогда не был из тех, кто чувствует бабочек в животе. Даже сейчас он их не чувствовал. Он не чувствовал ничего, кроме тепла, начинающего распространяться по цепенящему холоду, который удушающе сковывал его тело. Сосульки растаяли, и к нему немного вернулись чувства.       Но он не мог забыть того, что произошло той ночью. Пустоту в глазах Гелиоса, когда он напомнил Сонхуну, что за всё приходится платить.       Именно Гелиос приблизился первым, сокращая расстояние между ними медленными и обдуманными шагами. Сонхун оказался прижатым к двери, держа руку на хрустальной ручке на случай, если ему понадобится быстро сбежать. Он не знал, будет ли у них вообще складываться разговор, но был готов попробовать. Наён была права. Он не мог позволить этому стать решающим моментом в его жизни.       Они были всего в нескольких дюймах друг от друга. Сонхун чувствовал дыхание Гелиоса и почти слышал биение его сердца в оглушительной тишине, которая звенела у него в ушах. Они были так близко, что принц мог видеть бесконечную глубину радужек Гелиоса. Он мог разглядеть морщинки вокруг его глаз всякий раз, когда он начинал улыбаться. Он мог видеть шрамы, пересекающие его щёку и спускающиеся к губам из-за задевших его когтей Виверна. Он чувствовал тонкий аромат жасмина, исходивший от тела Гелиоса. Это было ошеломляюще детально, до такой степени, что Сонхун подумал, что может ещё глубже погрузиться в тепло свечения Гелиоса и никогда не вырваться.       Он приоткрыл рот, чтобы заговорить, чувствуя, как его захлёстывает волна смелости. Он всегда натягивал нервы Сонхуна, как струны, когда они украдкой заглядывали друг другу в глаза. Это придало ему уверенности, позволило развязать язык, почувствовать, что он снова оживает.       — Я знаю почему, — мягко начал он.       Глаза Гелиоса были пустыми, и страх перед тем, что это могло означать, заставил Сонхуна на мгновение остановиться. Он не хотел быть связанным с Гелиосом этой запутанной, сумбурной связью. Он хотел, чтобы это был мост привязанности, который держал их вместе, потому что он знал: что бы ни случилось, он не сможет жить с мыслью о том, что Гелиос исчезнет из его жизни.       — Ты сделал то, что должен был, чтобы спасти своего брата, — продолжил он. — И мне жаль, если я стал для тебя обузой на этом пути.       Сонхун заметил, как Гелиос слегка вздрогнул, когда он произнёс эти первые слова. Если он и был немного поражён, то быстро взял себя в руки. Сам Сонхун был удивлён, что сказал подобное. Но это казалось правильным, потому что ему правда было жаль. Каковы бы ни были намерения Гелиоса, какими бы ни были его мотивы, Сонхун сделал это путешествие сложнее, чем оно могло бы быть. Будь то из-за его личности или из-за его умения находить неприятности. Он знал, что с ним будет много проблем, и хотя он прошёл долгий путь с тех пор, как ему было пятнадцать лет, ребёнок внутри него не собирался так легко сдаваться.       Принц не знал, что он ожидал услышать в ответ от Гелиоса, но уж точно не те слова, которые сорвались с его губ.       — Позаботьтесь о себе, ваше высочество. Остальные из нас справятся со всем, что нас ждёт. Вы можете вернуться домой целыми и невредимыми. Может быть, тогда вы поймёте, что далеки от роли пешки в злых замыслах.       Его голос был низким и апатичным. Сонхун предпочёл бы, чтобы он разозлился или даже расстроился. Апатия заставляла чувствовать себя так, словно он в шаге от того, чтобы стать Гелиосу никем.       Он шагнул мимо Сонхуна, рука сомкнулась на ручке, которую держал юный принц. Когда их кожа соприкоснулась, это было почти так, как если бы электрический разряд пробудил Сонхуна от минутного замешательства.       — Он назвал тебя Хисын.       Старший остановился как вкопанный. Сонхун повернул голову, и их глаза снова встретились.       — Прошлой ночью, как раз перед тем, как все ушли, Чонвон назвал тебя Хисыном, — его лицо побледнело. — Если мы собираемся быть честными в своих чувствах, мы должны признаться во всей лжи, которой окружили друг друга раньше.       Челюсть Гелиоса… Нет, челюсть Хисына сжалась. В его глазах что-то блеснуло, но Сонхун этого не заметил, поскольку в этот момент в висках у него пульсировала злобная натура, о которой он и не подозревал.       — Ты хочешь обвинить меня в том, что я беспокоил тебя всё это время. И я могу признать, что в этом утверждении есть доля правды. Но что насчёт проблем, которые ты доставил мне? Что насчёт лжи, которую ты сочинил, чтобы достичь своей собственной цели? Разве это не имеет никакой значимости? Или из-за того, что я принц и мой долг помогать своему народу, я являюсь исключением из правил? Только я должен нести ответственность за события, которые были вне моего контроля?       Его голос неуклонно повышался, и он чувствовал, как жар поднимается по шее. Вот только это был не тот знакомый нежный голос, которым он обращался к Гелиосу последние несколько месяцев. Это было что-то новое. Ему казалось, что пламя вновь окутывает его, придавая ему жар, необходимый для того, чтобы вызывающе посмотреть этому человеку в глаза и излить всю ярость, которую он сдерживал той ночью. Но и это чувство не было ему чуждым. Он знал это чувство, оно овладело его телом прошлой ночью, как раз перед тем, как он потерял сознание, и в голове у него помутилось.       — Вы устали, ваше высочество. Я предлагаю вам поесть и лечь спать. Тогда ваша глупая истерика, возможно, больше не будет мешать более важным вещам.       Сонхун сделал шаг ближе к Хисыну, его взгляд был жёстким и полным жажды доказать, что он в совершенстве способен к логическому мышлению, даже несмотря на то, что смертельно устал, а его кости болели с такой силой, что принцу казалось, что он в любую секунду может упасть на пол под тяжестью своего тела.       — И ты лгал мне не раз, нарушал обещания, данные в доверии дружбы. Я не потерплю, чтобы меня выставляли дураком.       — Тогда садись, дорогой принц, ведь это всё, что ты умеешь делать. Этому твоему глупому поведению не место во дворце. Считай, что тебе повезло, что я терпел это достаточно долго.       Сонхун прищурился. Он пришёл к нему только для того, чтобы немного успокоиться. Чтобы найти утешение в ситуации, с которой они сейчас столкнулись. Но ему было ясно, что Хисын не хочет иметь с ним ничего общего теперь, когда он получил желаемое.       Импульсивно он схватил старшего за рубашку.       — Почему ты? — потребовал он ответа. — Почему это должен был быть ты?       — Неважно, кто именно был бы на моём месте. Важно лишь то, что уже сделано.       Слёзы навернулись на глаза Сонхуна. Это всё, что имело значение. Он действительно был таким бессердечным? Неужели Сонхун так мало значил для него? Он обнаружил, что его губы дрожат, но он не плачет. Он не станет проливать эти слёзы из-за Хисына. Он их не заслужил. Его тело начало трясти, когда он заставил себя сохранять спокойствие, но это было трудно. Он терял энергию с каждой секундой.       Он притянул Хисына ближе за воротник. Их носы соприкоснулись. Он поискал глазами что-нибудь, что подсказало бы ему, что слова, слетающие с его губ, были ложью. Хисын был упрямым. Он сопротивлялся силе Сонхуна и не смотрел на него.       — Ты врёшь, — молил принц. — Пожалуйста, скажи мне, что ты врёшь, — душащие рыдания вырвались из него. Он не мог потерять его. Сонхун мог простить всю ложь в мире, но он не мог потерять его. Не тогда, когда он знал, что они оба чувствуют, как их сердца бьются в унисон.       — По твоим словам, ложь — это всё, чем я занимаюсь, — на этот раз Сонхун заметил проблеск вины и печали в глазах Хисына. — Какая разница, Сонхун? Был бы это я или любой другой человек? В конце концов, ты оказался бы в таком же положении. Тебе пришлось бы принять то же решение. Мне искренне жаль, что ты веришь в худшее во мне. Мне искренне жаль, что так получилось, но я бы солгал, если бы сказал тебе, что сожалею об этом, потому что это не так. Если бы мне пришлось ещё раз решать, чья жизнь значит для меня больше, я выбрал бы Чонвона. Он мой брат. Он мой родственник. Я люблю его с детства. Кто для меня ты, кроме как наследный принц империи?..       — …Мы делились друг с другом частичками себя. Вместе сталкивались с огромным количеством угроз, но я бы поступил так же, если бы это был любой другой человек, чья кровь запятнала бы сердце Чонвона. Я думаю, тебе следует смириться с этим. Неважно, кто бы ни пришёл забрать тебя из той башни, всё закончилось бы одинаково, потому что, в конце концов, всё свелось к тому, что ты за человек. И ты, Сонхун, ты не можешь причинять боль другим, ведь какими бы трагичными ни были последние десять лет твоей жизни, ты признаёшь, что другие страдали не хуже. Теперь, пожалуйста, признай, что то, что произошло за последние пару месяцев, было ничем иным, как средством для достижения цели.       Средство для достижения цели.       Слёзы Сонхуна свободно текли по его щекам, он больше не мог сдерживаться. Он был средством для достижения цели. Он почувствовал острую, жгучую боль в груди и почти услышал, как бьётся его и без того израненное сердце. Он не знал, что сказать. Хисын передал свои мысли достаточно ясно, чтобы даже такой импульсивный ребёнок, как Сонхун, смог понять.       Это был конец. Жаль. Он думал, что наконец-то нашёл кого-то, кого можно назвать своим. Кого-то, за чью руку можно держаться, когда небо темнеет, а ветер холодит кожу. Он был так уверен, так надеялся, что он был не одинок в этом чувстве. Что в те ночи на земле, когда они лежали рядом, слушая, как вздымается и опускается грудь друг друга, он был не единственным, кто представлял, насколько теплее им было бы, если бы они спали в объятиях друг друга. Когда они ехали верхом по лесам и развлекались на склонах холмов, он думал, что у них одно и то же желание — насладиться моментом, когда они были только вдвоём, без птиц и людей, которые могли бы вмешаться в их игривое подшучивание.       Сонхун мог видеть, как все эти воспоминания играют на веках его глаз, медленно падая на пол и разбиваясь до тех пор, пока ни одно не останется целым. Всё это время он был одинок в своих безмолвных надеждах и мечтах. Застрял в фантазии о простой сказке, когда на самом деле жизнь была намного суровее, намного практичнее, чем он представлял.       Сонхун почувствовал, как пальцы собеседника коснулись его собственных. Хисын отстранился.       — Поговори со мной, когда снова придёшь в себя. В противном случае ни тебя, ни меня эти разговоры ни к чему не приведут.       Его рука упала с хрустальной ручки, и Хисын быстро вышел из комнаты, ни разу не обернувшись. Оба остались в состоянии, очень напоминающем то, как могло бы выглядеть воплощение страдания в человеческом обличье.