Архив сказок

      Это было странное ощущение.       Струйка.       Он чувствовал, как частички его души выскальзывают из него с этой единственной струйкой. И он не мог объяснить, почему время замедлилось, когда кровь попала во флакон. Не мог объяснить, почему он чувствовал разрыв в волокнах своих мышц, которые словно растягивались до такой степени, что угрожали оторваться от тела. Даже десятилетия спустя, когда он сидел у окна, погружённый в мысли о давно прошедшем дне, он не мог вспомнить образы, промелькнувшие перед его глазами. Его единственным ответом было то, что для описания подобного нет подходящих слов. Некоторые моменты лучше оставить невысказанными, потому что их лучше прочувствовать самостоятельно. И это был один из таких моментов, хотя в те секунды он чувствовал, как его сердце разрывается и срастается обратно с силой, которая могла бы разорвать тело другого человека.       К тому моменту, как это ощущение ослабло, он был цел и невредим, однако этот факт, казалось, привлёк внимание только трёх человек в этой комнате, поскольку двое других уже были у постели «зачарованной красавицы», спавшей в ожидании действия зелья, которое было влито в её губы.       Сонхун скользнул в тень, кинжал выскользнул из его руки и оказался в ладони Наён, потому что он чувствовал себя слишком слабым, чтобы стоять ровно, не говоря уже о том, чтобы держать клинок, сделавший его таким. Она схватила его за плечи и тепло улыбнулась ему. Он попытался ответить ей тем же, но её лицо расплывалось перед его расфокусированными глазами. Всё было туманным, будто бы потерявшимся в вихре зажжённых факелов. Он мог видеть, как её глаза сузились от беспокойства. Её губы приоткрылись, чтобы что-то сказать, но он приложил палец к своим губам. Он не испортит этот момент. Не после всего, чего это им стоило. Но по блеску в её глазах он мог сказать, что в этой истории было больше, чем он услышал в том коридоре. Больше, чем она могла рассказать.       Он не мог беспокоиться об этом сейчас. Его сердце не позволяло ему. Оно замедлилось. Он был уверен в этом. Его дыхание застряло в груди, слишком резкое, чтобы выдержать. Слишком небольшое, чтобы вдохнуть. И вместе с тем пришла жгучая боль, которая напоминало чувство, которое испытываешь, когда лезвие пронзает боковую часть грудной клетки и расковыривает плоть изнутри. Тем не менее он не издал ни звука. Не издал ни крика. Он не испортит этот момент. Это были слишком драгоценные часы для двух мужчин, которые ждали чуда у постели.       Чонсон погладил лицо молодого человека с той фамильярностью, которая допустима лишь когда до этого момента люди обменялись друг с другом частичками души. Для него не было в мире никого более достойного его внимания, его привязанности. Это было ясно по его глазам в тот момент, когда они вошли в спальню, и это ещё одна причина, по которой Сонхун понял, что в этот момент он не может быть эгоистичным. Мир был непоколебимым и стойким, и его сердце должно быть таким же. Хотя две ошибки не создают правды, они также не должны быть причиной другой ошибки. Во власти принца было всё исправить, и он решил сделать это. Не для кого-то другого, а для себя.       Он не был тем импульсивным принцем десятилетней давности. Он не был тем наивным мальчишкой, который объявил весь мир своей игровой площадкой. Он больше не должен был убегать от своих страхов под предлогом того, что такая глупость ниже его достоинства. Он изменился. И он будет таким и впредь. Не для кого-то другого, а для себя, потому что это было началом лучшего дня. Это было началом новой жизни, и боги знали, как сильно он хотел родиться заново. Мир был долгим и вечным, но это были не только чудеса сегодняшнего дня, но и неопределённость завтрашнего. И мальчик десятилетней давности не переживёт этого завтрашнего дня. Поэтому Сонхун решил похоронить его. Тогда он сможет родиться заново.       Прислонившись к холодной стене комнаты, он закрыл глаза и стоял, превозмогая боль. Она утихнет или просто нарастёт на раны, которые уже гноились. Шухуа оставалась рядом с ним на случай, если ему понадобится поддержка. И пока его тело справлялось с потерей такой драгоценной крови, другое тело справлялось с её возрождающим эффектом, но Сонхун не мог сосредоточиться на результате своего решения, потому что его дыхание становилось всё поверхностнее с каждой секундой.       Дышать становилось всё труднее.       Стоять на ногах стало невозможно, словно он отдалялся от самого себя. Прежде чем он успел произнести хоть слово, даже прошептать имя Шухуа, чтобы спросить её, что происходит, его голос проник так глубоко внутрь него самого, что он не знал, вернётся ли он когда-нибудь вообще. Он видел, как в её глазах нарастает проблеск страха, но у него не было возможности посмотреть дальше, потому что его собственные глаза слабели. Комната медленно затянулась головокружительной дымкой, а люди в ней превратились в отдельные фрагменты. И тут мир внезапно потемнел, и Сонхун почувствовал, как его тело похолодело.       — Наён? Наён, что происходит?       Яростный голос Чонсона был ожидаем, он наблюдал, как тело Чонвона медленно поднимается в воздух, не в силах остановить младшего, который двигался сам по себе. Его голос стал ещё более обеспокоенным, когда внезапно загрохотал гром и покрыл ночное небо тёмным покрывалом теней. Мир был перевёрнут потоком дождя и ветра за считанные секунды. Ливень сотрясал основание земли, на которой они стояли.       Только феи оставались спокойными, потому что они знали, что должно было произойти. Однако Чонсон и Хисын были шокированы зрелищем, развернувшимся вокруг них. Дождь был перенесён в комнату, а за ним последовала молния. Гром ударил в каменные стены с яростью, от которой даже подземный мир содрогнулся бы. И в него попали Сонхун и Чонвон, чьи безжизненные тела висели в воздухе, вдали от досягаемости и промокшие под ливнем, от которого они должны были быть защищены.       Никто из них не дышал. Их тела были совершенно неподвижны. Двое бодрствующих мужчин ясно видели это, когда молнии плясали в комнате. И хотя один неверный шаг мог стоить ему жизни, Чонсон был ослеплён возможностью потерять Чонвона окончательно.       — Не двигайся! — приказала Наён голосом, который соперничал с громовыми рёвами, бушующими в небесах. Она заговорила как раз вовремя, потому что молния пронзила и Сонхуна, и Чонвона. Она заплясала вокруг них, связав их в искру золотого электричества, которая озарила освещённую факелом комнату светом, таким же ослепительным, как и солнце. Если бы Чонсон хотя бы приблизился к ней, он сгорел бы дотла.       Она не могла позволить ему вмешаться, ведь понимала, что вслед за одним попытку предпримет и другой. В их ситуации был лишь один выход.       Она редко прибегала к магии, сидевшей глубоко в костном мозге. Это требовало огромных усилий и сосредоточенности. Она была Голубой феей, и ей никогда не требовались столь радикальные меры. Но это были не обычные парни, а серьёзно настроенные мужчины.       Она вызвала энергию изнутри и направила её к густым лозам, окружавшим спальню, используя их, чтобы привязать Хисына и Чонсона к стенам. Они сопротивлялись ей, но она держалась крепко. Их убийственные взгляды не страшили её, потому что она сама, казалось, была не менее безумна. Её кожа побледнела, и вокруг неё начал исходить синий свет, глаза соперничали с глубокими оттенками бушующего океана.       — Ты не вмешаешься, — приказала она голосом, который звучал совсем не так, как её собственный. Он был громче, глубже, сильнее, чем когда-либо в её жизни, но это было необходимо. Эмоции, на которые способен человек, окажутся их крахом, если их не контролировать. Она не будет рисковать своими ценностями ради этих двух детей, которые могли всё разрушить. Если сейчас что-то пойдёт не так, и Сонхун, и Чонвон прекратят своё существование, и потеря их жизней падёт только на её ответственность.       — Какого чёрта ты делаешь? — потребовал ответа Хисын. В отличие от Чонсона, который растерялся при виде парящей фигуры Чонвона, Хисын был совершенно собран, бросая вызов Наён. Он попытался освободиться от лиан, но его сопротивление было бесполезным, фея только сильнее сжала лозы.       — Теперь это стало их битвой, а не нашей. Мы не должны вмешиваться, иначе они будут потеряны для нас навсегда.       Шухуа и Миён находились на противоположных концах комнаты. Говорила последняя, потому что она стояла под фигурой Чонвона, а между ними Хисын мог видеть угнездившийся шар золотой энергии. Она и Шухуа пытались стабилизировать молнию, окружавшую Сонхуна и Чонвона, но с какой целью, Хисын не понимал.       — Их души были призваны к вратам ада, — сказала Миён. — Они больше не в мире живых. Если они выживут, их души вернутся невредимыми, но если нет, то их ждёт участь гораздо более ужасная, чем смерть.       Со стороны Наён было правильным решением позволить Миён объяснить это, потому что её сочувственный голос не заставит гнев Хисына вспыхнуть сильнее, чем он уже есть. Фактически он потерял волю к борьбе с лозами Наён, теперь его беспокоила только возможность того, что эти двое никогда не вернутся к нему.       — Алхимия душ? — спросил он удручённым голосом. Их сердца перестали биться, и поэтому самым логичным выводом было то, что они мертвы. И пока их души были взяты из их тел, они были всего лишь сосудами плоти. Возвращение души из мёртвых было тёмным искусством, которое нелегко было осуществить даже самым учёным колдунам. Перспектива их возвращения вообще была мрачной. Но он не должен был утопать в печали, потому что Наён прервала его мысли словами, которые, как он умолял, не были ложной надеждой.       — Нет, — прогремела она, потому что боролась с бушующей бурей, которую невозможно было заглушить. Она становилась только сильнее и разрушительнее с каждой секундой из-за магической энергии, которая выливалась из спальни. — Боюсь, что всё не так просто, — продолжила она. — Их сердца должны быть взвешены богом Смерти, и при этом их души будут судимы. Одна за её жизненную силу, а другая за её нечистоту. Суд не прост, он зависит исключительно от намерений Сонхуна, потому что, если они запятнаны хоть каплей злобы и обиды, ни одно из тел не сможет выдержать урона, который понесут с собой их души.       С их стороны было жестоко не предупредить Сонхуна. Даже почти порочно. Они поставили его в опасное положение, не заботясь о его безопасности. Они могли постоянно говорить себе, что это единственный выход и что они только исцеляют от проклятия, настолько замысловато наложенного, что даже феи Санктума не могли его одолеть. Правда останется в том, что это было сделано для их собственной выгоды, а Сонхун был ступенькой на лестнице, которая вела их к тому, чего они хотели достичь.       Наён надеялась, что он так силён, как она и полагала, потому что её собственные силы начинали убывать. Она не могла рисковать, отпустив Чонсона и Хисына. Их захлестнула буря эмоций. Не только души Сонхуна и Чонвона будут потеряны, но и эти двое увидят конец своих дней. Единственный способ, которым она могла гарантировать, что ничего этого не произойдёт, — это продержаться ещё немного. И как только её руки начали сдавать, а капли пота, стекающие по её позвоночнику, пробрали её до костей, комнату пронзила электрическая волна, сопровождаемая громким взрывом.       Всё потемнело.       Воздух был наполнен смесью пыли и влаги. Когда глаза Сонхуна начали открываться, он смог различить только размытые фигуры, нависшие над ним. Он мог видеть, как двигаются их губы, чувствовать их нежные прикосновения, но не мог разглядеть, кто они.       Было так темно. И холодно.       Он начал понимать, что промок. Его одежда промокла насквозь, а тело дрожало. Факелы, освещавшие комнату ярким тёплым огнем, погасли. Спокойный вечерний ветерок превратился в яростный ветер и врывался через открытый балкон. Сквозь тёмные облака, нависшие над головой, не просачивался лунный свет, и поэтому он не мог видеть, кто баюкал его голову у себя на коленях.       — Сонхун? Сонхун, ты слышишь нас?       Это была Шухуа. Её пронизывающие глаза сфокусировались на свете маленького шарика энергии, потрескивающего на кончиках её пальцев. Он был слишком слаб, чтобы съёжиться от внезапного осознания. Конечно, он чувствовал, что с тремя девушками что-то не так, но он бы никогда не подумал, что они ведьмы! Шухуа была слишком жизнерадостной личностью, слишком милой собеседницей. Совсем не похожей на злую, с которой ему довелось до этого встретиться.       — Не вставай, — предупредила она. Она прижала руку к его животу, и внезапно он почувствовал жгучую боль. Он посмотрел вниз, туда, где её пальцы соприкоснулись с его плотью, и увидел, как из раны, которую он никогда не помнил, хлынула кровь. Несмотря на её спокойный и собранный вид, её руки дрожали. Он с благоговением наблюдал, как плоть стягивалась медленными движениями. Вскоре от старой раны остались только небольшие порезы и длинные шрамы, однако боль от целительских способностей девушки никуда не пропала.       — Я одарена не так, как мои сёстры, — призналась она, — но пока и это сойдёт.       Он был слишком занят тем, что переводил дыхание, подёргивался от боли и дрожал от холода, чтобы даже спорить с ней или завести разговор о том, кем она являлась. Он послушно лежал некоторое время, чтобы прийти в себя, не веря, что может хоть немного пошевелиться, потому что сильная рана казалась ему такой, будто его внутренности вот-вот разорвутся.       Но потом он понял, где он находится и, что ещё важнее, что он делал до потери сознания.       — С ним всё в порядке? — выдохнул он, дёрнувшись. — Сработало? — он попытался подняться с земли, но твёрдая рука удержала его на месте.       — Лучше бы о себе побеспокоился, — ответил ему нежный голос.       Волосы на затылке Сонхуна встали дыбом. Он никогда не думал, что с ним снова будут разговаривать подобным образом, и даже смирился с мыслью, что ни с кем больше не достигнет того же уровня доверия. И всё же, услышав этот полный беспокойства и нежности голос снова, он почувствовал поток нахлынувших на него воспоминаний того рокового дня. Боль от раны, что была сокрыта от людских глаз, притупила физическую боль.       Тем не менее, когда он повернулся, чтобы увидеть покрасневшие от непонятных эмоций глаза и нахмуренные брови Гелиоса, Сонхун отстранился. Это был небольшой, незаметный постороннему жест, но он говорил о многом, и Гелиос смиренно отпустил руку, которую сжимал чуть ли не до побеления.       Опираясь на Шухуа, помогающую ему удерживать равновесие, он поплёлся к теперь уже спутанной простынями кровати, где сидел Чонсон с ослабевшим молодым парнем в своих объятиях.       — Он в норме? — спросил Сонхун. — Мы справились?       Чонсон повернулся на звук его голоса и расплылся в восторженной улыбке. Слёзы текли по его лицу, но они могли быть только слезами огромной радости. Он попытался заговорить, но слова не могли описать то, что он чувствовал в тот момент. С большим трудом принц опустился на колени рядом с ними двумя. Незнакомый юноша очень медленно моргал, его грудь поднималась и опускалась со скоростью, которая насторожила бы любого. Но сам Сонхун мог чувствовать только облегчение.       — Хён, — сумел произнести младший. — Если бы ты сказал мне, что придёт его величество, я бы оделся немного более подобающе.       Его слабые слова заставили Сонхуна рассмеяться, и Чонсон сделал то же самое, только теперь глаза принца были полны слёз. Его собственная дрожащая фигура рухнула бы рядом с Чонсоном, если бы Шухуа не держала его за плечи.       — Ты выглядишь идеально, Чонвон, — ответил Чонсон на детское замечание юноши с милой улыбкой. — Абсолютно идеально во всех отношениях, — Чонвон слабо улыбнулся в ответ на признание Чонсона, а затем перевёл взгляд на Сонхуна.       — Спасибо, — тихо сказал он. Щёки Сонхуна покраснели. Он слегка кивнул ему в знак принятия благодарности, чтобы младший больше не повторял этого. Это небольшое действие далось тяжело для его тела, и это мог видеть любой. Но, услышав эти слова, принц испытал нечто вроде временного спокойствия, подзабыв на несколько секунд об испытанном ранее. Он всё больше проникался симпатией к этому пареньку, которого никогда ранее не знал. Его лисьи глаза разжигали тепло в сердце Сонхуна и утешали, давая ему понять, что этот жест никогда не будет забыт.       Но это длилось недолго. Как и всё хорошее.       — Боже мой. Какое же у нас здесь согревающее душу зрелище.       Крупицы тепла покинули его, оставив только мучительный холодок страха, который окутывал тело. Она не давала ему покоя. Преследования в кошмарах и так были сводящими с ума, но насмешка над ним, когда он боролся в минуты бодрствования, была самым жестоким наказанием из всех. Он никогда не сбежит от неё. Никогда не освободится от её навязчивого голоса и ужасающих глаз.       Она всегда будет с ним, преследуя его и играя с его разумом. И он мог бы подумать, что она — плод кошмара, если бы все не бросились к балкону, чтобы увидеть её, уверенно сидящую на перилах с восхитительно злобной улыбкой на губах.       — Это же мой маленький ягнёнок и его пастухи-защитники, — хихикнула она. — Что ж, я скажу так: ты показал себя способным героем, мой мальчик. Я уж было подумала, что ты побежишь к себе домой, но ты, похоже, заскочил сюда поиграть в спасателя и освободить от моих чар.       Глаза Сонхуна загорелись огнём, когда она произнесла последние слова. Её чары? Это её рук дело?       — Ты — фея Терний? — успел спросить он.       — Конечно, я. Может ли кто-то другой совершить такой великолепный подвиг? — она дивилась зрелищу перед собой, наслаждаясь разрушениями, нанесёнными в результате её действий. Сонхун никогда бы не подумал, что это она прокляла Чонвона. Он предполагал только её участие в обмене его кровью, но он никогда не думал, что это она была той, кто наложил чары. Но это также означало, что она не была чистокровной ведьмой. Она была феей. Самой злой из всех.       Она могла видеть, как шестерёнки крутились в его голове.       — У меня много ролей в этом маленьком мире, некоторые из которых раскрыть ещё только предстоит. Работа злодея тяжела и уныла, — надулась она, — и нет ни одного человека, который помог бы нам в нашем начинании, — выражение её глаз стало жёстче, когда она продолжила. — Тем временем этому маленькому ягнёнку нужно только похлопать ресничками перед грозным воином, и его проблема будет решена, — Сонхун инстинктивно оглянулся на стоящую рядом фигуру Гелиоса, зная, что в её словах была доля правды. — Довольно предвзятое отношение к разным существам, не так ли? — закончила она.       В те мгновения, что она говорила, Сонхун почувствовал, как руки Шухуа соскальзывают с его тела. Она пробормотала себе под нос что-то древнее, словно не из их мира, и на её ладони замерцало что-то похожее на волшебную пыль.       И тут его осенило.       Это были феи Санктума. Наён, Миён и Шухуа. Они не были ведьмами. Они были феями, целостными созданиями высшего порядка, которые стремились только защищать и наполнять миры. Хотя эта мысль должна была утешить его, это было тяжело, учитывая небольшое откровение сегодняшнего дня. Но в тот момент он дал Шухуа презумпцию невиновности, потому что видел только её доброту и дружбу. То, чего ведьма не знала. Они были добрыми феями, он понимал это. И что бы Шухуа ни планировала сделать, он надеялся, что это принесёт только добро.       Но злая ведьма была слишком быстрой даже для неё.       Она тут же заметила движущуюся фигуру Шухуа и подняла свою руку с молниеносной реакцией. Что бы Шухуа ни пыталась сделать в сторону ведьмы, это было сорвано. Ведьма держала руку в воздухе и сжимала её. Сонхун слышал, как Шухуа задыхалась. Она вцепилась в своё горло и упала назад. Сонхун попытался оторвать руки Шухуа от её шеи. Она душила саму себя!       — Не сегодня, сестра. Я слишком долго позволяла твоей дерзости оставаться безнаказанной.       Её слова были тихими и лишёнными эмоций. Она с удовлетворением наблюдала, как воин и его принц пытались спасти маленькую фею.       — Хватит!       Дженивия почувствовала, как лоза обвилась вокруг её талии и сжала её тело. Она резко повернула голову, чтобы увидеть тени Наён и Миён. Первая лежала на коленях у второй. Она выглядела бледной и измученной. Побеждённой. Дженивия улыбнулась про себя. Беспомощная фея не могла сравниться с ней даже в расцвете своих сил, не говоря уже о том, чтобы бросать вызов, находясь в таком жалком состоянии. Это было глупо даже для Голубой феи.       Дженивия опустила руку, и Шухуа задыхалась, кашляя и, возможно, даже проливая немного волшебной крови. Было ли ей дело до этого? Нет. Теперь она собиралась немного повеселиться. Она спрыгнула с перил балкона, и лоза с громким треском оторвалась. Все они были напуганы и побеждены. У них не было сил даже противостоять ей, но она обездвиживала их ещё больше и усиливала ужас, растущий в их сердцах с каждой секундой, которой она удостаивала их своим божественным присутствием.       Лёгким движением запястья, прежде чем Наён даже успела подумать о том, чтобы заблокировать её, Дженивия замедлила их кровоток достаточно сильно для того, чтобы парализовать их. Магия крови всегда была её любимой фишкой. Она была чертовски полезна в любой ситуации.       Она бродила по комнате, отталкивая куски камня своей туфлей, и подошла к тому месту, где беспомощно лежала Наён.       — Как жалко, — прошептала она, приближаясь к своей поверженной сестре. — Ты могла бы обладать всей властью в мире, моя дорогая, но вместо этого ты решила возиться с такими, как они. Любить таких, как они, — слёзы жгли уголки глаз Наён, но не текли по щекам. Дженивия фыркнула. — Не жалей их на меня, потому что мне твоя жалость не нужна.       Она потянула за лозу, которую Наён обвила вокруг её живота, и закрутила её в воздухе. Зелёный цвет растаял, превратившись в золото, и ярко заблестел под полоской лунного света, осмелившись заглянуть через плечо Дженивии. Он медленно двигался в воздухе, прежде чем спустился и скользнул по запястью Наён, обвивая её бледную кожу, пока не образовал браслет.       — Я надеюсь, ты правильно используешь этот дар, — прошептала она. — Эта вещь единственная в своём роде, созданная только для тебя.       Она отошла от двух фей и скользнула туда, где Чонвон и Чонсон сидели в объятиях друг друга.       — Не это ли мои голубки? — весело пропела она. — Что ж, тебе следовало чтить подарок, которым я тебя наградила. У меня просто сердце разбилось, когда я услышала, что ты больше не хочешь иметь с ним ничего общего, — она драматично схватилась за грудь, когда наклонилась к Чонсону на уровень его глаз. — Я извлекла ценный урок, мой господин, и никогда более не займусь неравноценными сделками, — её губы надулись, а брови нахмурились в притворном беспокойстве. — Клянусь честью ведьмы, этого больше никогда не повторится.       Она не могла не рассмеяться, сказав последние слова. Честь… Что она знала о чести? У неё не было возможности узнать. Она её не имела вовсе.       Она перевела взгляд на Чонвона. «Прекрасную красавицу», которую она благословила небольшим проклятием на её пятнадцатый день рождения. Какое это было наслаждение. И эти её глупые сестры, они думали разрушить проклятие, которое никакая магия на земле не могла разрушить, и только навлекли на себя нечто гораздо худшее. Время раскроет маленькую тайну, скрытую в его венах. В венах их всех. Не имело значения, сколько её проклятий придётся разрушить молодому принцу, потому что каждое из них принесёт ещё более ужасную участь тому, кто счёл, что наконец спасён.       — Мне действительно стыдно, — она погладила скулу Чонвона. — Он действительно был похож на спящую красавицу. Эти глаза с тяжёлыми веками, более красноречивые, чем сама правда… Эти пухлые красные губы, более сочные, чем райские фрукты. Жаль, что красота не длится вечно, — она чувствовала, как глаза Чонсона пронзают её, словно кинжалы, но, увы, его нож никогда не будет таким острым, как её собственный. Она провела пальцем по щеке Чонвона, оставив чистый порез вдоль скулы, из которого медленно начала сочиться кровь.       Она снова встала и подошла к объекту своей вечной привязанности. Он сидел там, держа на руках самую младшую из фей.       — Мой маленький принц, — нежно позвала она. — Что ты натворил? Ты действительно считаешь себя их спасителем? Мой дорогой, — она обхватила его щёку, — ты был всего лишь пешкой в его игре. Так и чем же это отличается от моих действий? В моём доме, по крайней мере, ты хотя бы знал, кто именно твой враг, — её губы исказились в безумной улыбке. — Но не волнуйся, — поддразнила она. — Игра ещё не окончена. Нам ещё многое предстоит сделать вместе.       Её рука спустилась к его шее, где он однажды получил поцелуй смерти. Её большой палец провёл по тому месту, где он должен был быть, и после нескольких слов на древнем языке он появился там снова. Спелый, с блестящим красным оттенком, как будто он навсегда окрасил его кожу.       — Не забывай нас так быстро, мой принц, — всё её тело начало лихорадить. Она могла видеть, как его кожа краснеет от основания шеи, поднимаясь к кончикам ушей. — Ты и я, — прошептала она ему на ухо, — мы связаны, прямо здесь.       Она положила руку ему на сердце.       — Я провела эти годы не просто принимая твою кровь, дорогой. Нет, ты был достаточно дорог мне, чтобы дать тебе немного своей. И каждый маленький удар твоего сердца наполняет тебя частью меня. Неважно, куда ты пойдёшь, неважно, кого ты встретишь, твоё сердце скоро будет управляться только мной, так же, как и твоё тело очень скоро будет подчиняться только моей воле. С той самой первой ночи, мой принц, ты и я, мы сплелись в судьбу, которая превзойдёт даже смерть. Теперь спроси себя, мой принц, может ли кто-либо любить такого человека, как ты?       Словно случайно, она коснулась губами его уха, когда отстранялась, и задержала взгляд на воине, наблюдая за его реакцией. В его тёмных радужках она могла видеть бушующий огонь, более бурный, чем бесконечный океан. Будь она любым другим человеком, любым обычным человеком, он мог бы поглотить её. Но именно он оставался человеком, а она была феей Терний.       Владычицей зла.       Самой злой ведьмой, которую когда-либо знали все земли. Её не дразнили другие, она не из тех, кто съёживался под чужими взглядами. Она была той, кто преследовал мечты других. Кто контролировал игры, в которые они играли. Она была той, кого нужно бояться, а не этот воин, чьи глаза были затуманены только глупостью привязанности.       Она криво улыбнулась ему и вышла на балкон, где вскоре тёмное небо поглотит её целиком, и они не увидят её, пока она не будет готова снова выйти и поиграть.       — Вы разбудили его, и за это я вам аплодирую, — она поклонилась. — Но не удивляйтесь, мои голубки, если последствия ещё настигнут вас, потому что мы связаны, — она посмотрела прямо на Сонхуна, произнося свои последние слова. — Мы связаны, ты и я.       А затем она исчезла с дымом ночи, скрывшись вне поля их зрения, словно она была коллективным сном.