Архив сказок

      Хун проснулся с резким вздохом, который пробудил Хару ото сна. После того как он потерял сознание, Гелиос отнёс его к маленькой минке, которую девушка называла домом. Её старшие сёстры приветствовали их, беспокоясь о здоровье Хуна, и уложили его отдыхать в комнате Рю. Они остались рядом с ним, надеясь, что этот обморок продлится самое большее пару часов. И какова же была паника, когда тот не пришёл в себя даже к следующей ночи.       По настоянию спутника нового друга Хару, они, брат и сестра, не сообщили ни одной живой душе, что эти двое путешествуют по деревне. Ни сама Хару, ни её старшая сестра не задавали никаких вопросов. Что-то в этом человеке заставляло доверять ему. Хару была уверена, что в его глазах было неподдельное беспокойство. И поскольку их родители уехали навестить захворавшую тётю за две деревни отсюда, брату и сёстрам не составит никакого труда скрыть тот факт, что в одной из их комнат без сознания лежал незнакомец. Это привлекло бы ненужное внимание к семье Сайсаки. Что довольно опасно в деревне, где подозрения распространяются даже на самих жителей.       Он не дрожал в бессознательном состоянии. Он вообще не двигался. Лишь время от времени с его макушки стекал пот, оставляя влажные дорожки на шее.       Хару извинилась и вышла из комнаты, когда друг Хуна осторожно поднёс чашку с водой к его губам. В воздухе чувствовалось явное напряжение, и она не хотела оказаться в эпицентре событий. Тем не менее любопытство Хару взяло верх, и она слегка приоткрыла дверь.       — Леса Килгарры сбивают с толку. Ты можешь потеряться во времени до такой степени, что даже не заметишь, как пройдёт год. Нет ничего постыдного в том, чтобы быть застигнутым этим врасплох.       — Так почему же ты не удивлён? Или ты уже знал? Прошло два месяца, а я и не подозревал!       — Я путешествовал по тем лесам достаточно большое количество раз для того, чтобы это подрывало мою волю.       — Ты хочешь сказать, что у меня слабая воля?       — Я бы никогда не посмел сказать чего-то столь дерзкого в твой адрес.       — Ну и что же ты тогда думаешь?       — Я думаю, твой отдых прошёл своим чередом. Очевидно, магия леса не настолько сильно повлияла на тебя, чтобы лишить тебя склонности к болтовне.       Хун казался раздражённым тусклым ответом своего друга. Хару задавалась вопросом, откуда они взялись, раз их путешествия привели их на тропу через эти печально известные леса. Никто ранее не возвращался прежним из этих лесов. И девушка не могла не задаться вопросом о том, повлиял ли этот лес таким же образом на её новых знакомых. Были ли они уже изменёнными версиями прежних себя?       Погрузиться в глубокие размышления помешала выбежавшая в коридор сестра.       — Хару! Ты должна была предупредить меня, что твой друг уже очнулся!       Лиара постучала в дверь спальни и попросила разрешения войти, прежде чем отворить дверь с корзинкой травяных ароматов, нюхательной солью и чаем на подносе. Хару последовала за сестрой и спряталась за ней. Она, вероятно, не могла смотреть прямо в их лица, после того как подслушала их разговор. Это было постыдно, но её любопытство не удовлетворилось бы само собой, если бы она этого не сделала. Эти двое появились так же внезапно, как и большинство посетителей деревни во время фестиваля, но те безмолвно растворялись в неизвестности. Эти же двое были весьма интересным зрелищем.       Тем более что не каждый день можно было встретить таких симпатичных людей!       — Как ты себя чувствуешь?       Лиара приложила тыльную сторону ладони ко лбу Хуна. Она увидела, как тот слегка вздрогнул, но всё равно позволил ей потрогать ещё и шею, после того как его друг слегка сжал его плечо. Какой крепкой дружбой могли похвастаться эти двое! Хотя, скорее всего, между ними лежало что-то большее. Они обменялись взглядами, похожими на те, которыми обменивались родители Хару сразу после ссоры. Не желающие отступать от своей позиции, но сожалеющие, что это причинило боль человеку, которого они любили больше всего на свете. Мысль о том, что она подслушала то, что могло быть ссорой влюблённых, заставила щёки Хару засиять ярче солнца в жаркий летний день.       — Теперь, после небольшого отдыха, мне стало действительно лучше, — Хун ответил в такой достойной манере, что его можно было принять за принца. — Спасибо за вашу доброту. Я приношу извинения за то, что навязался вам.       Лиара отмахнулась от его слов взмахом руки в воздухе.       — Ерунда, — ответила она. — Я ничего не делала. Это всё заслуга твоего друга, что не смыкал глаз у твоей постели. Это он заслуживает благодарности.       Хун украдкой взглянул в сторону своего друга, в то время как тот смотрел в окно. Должно быть, он не особо умел принимать комплименты, решила она, или, скорее, он не особо умел принимать их от Хуна.       — Не обращай на это внимания. Ты достаточно здоров, чтобы стоять? Было бы грустно пропустить фестиваль в самом его разгаре!       Фестиваль!       В своей заботе о Хуне Хару совсем забыла о фестивале. Этот фестиваль был особенно важен для неё, потому что теперь она достигла совершеннолетия! Она станет частью нескольких избранных молодых людей, у которых появится шанс жить другой жизнью, вне стволов персиковых деревьев, растущих вдоль их деревни. Ожидание этого дня чуть не привело её к смерти. Её братья и сестры никогда не были достаточно адекватными, чтобы с ними считались, сказали ей родители перед самым отъездом. Для Хару было большой честью получить такую возможность, и она была просто обязана воспользоваться ей, раз уж ей выпал такой шанс. Этот фестиваль — возможность показать деревне, что она не просто какой-то витающий в облаках ребёнок с достаточно развитым воображением, способным перенести её в совершенно другой мир. Она могла добиться чего-то и сделала бы это, если бы ей дали шанс.       — Братец! — практически прокричала она.       Оба спутника выглядели поражёнными, уставившись на неё ошарашенными глазами, в то время как её «надзирательница» лишь вздохнула в ответ. Она прекрасно понимала, что мысли Хару были заняты другим, иначе бы она безостановочно болтала об отборе.       — Ступай, — просто ответила она. — И не затягивай с приготовлениями! И не забудь правильно завязать вуаль! И не споткнись по дороге!       Сама Лиара практически кричала вслед Хару, когда младшая исчезла из комнаты. Когда она повернулась к собеседникам, она увидела растерянные взгляды и слегка встревоженные полуулыбки на их прекрасных лицах.       — Это важный день для неё, — застенчиво ответила она, понимая, что непрекращающееся нытьё её сестрёнки, возможно, было слишком громким для них двоих.       Вскоре после этого она извинилась и ушла, оставив корзину и поднос на прикроватном столике. Гелиос сел на кровать, вложив чашку в руку Сонхуна.       — Выпей, тебе станет лучше.       В воздухе разлился запах корицы, приятно согревая нос Сонхуна. Он сделал небольшой глоток и обнаружил, что к его телу возвращается тепло. Он словно растерял все чувства, когда потерял сознание, и всё ещё ощущал внутри себя неразличимый холод, который, мягко говоря, беспокоил. Чай, принесённый ему старшей сестрой Хару, сделал своё дело, заполнив некоторое ощущение пустоты, расползающееся в глубине его желудка.       — Сможешь встать?       Сонхун стряхнул руку Гелиоса и самостоятельно сдвинул одеяло, укрывавшее его ниже пояса. Он чувствовал лёгкое раздражение от резкого поведения последнего и не позволил тому факту, что тот не спал, заботясь о нём, затуманить тот факт, что Гелиос на самом деле мог быть совершенно бесчувственным человеком. Если бы он хотя бы раз выразил свою озабоченность словами, то Сонхуну не нужно было бы постоянно выискивать эмоции на его лице.       Тем не менее Гелиос не позволил младшему помешать ему помочь. Он помог принцу, когда тот пошатнулся, поднимаясь на ноги. Его руки придержали Сонхуна за талию, совсем как тогда, когда они впервые приехали в деревню. Сонхун снова почувствовал этот глубокий отпечаток, и его разочарование постепенно прошло.       — Почему ты не сказал мне? — спросил он. — Я бы спокойно это воспринял.       Он выдержал взгляд Гелиоса, пока они стояли, переплетя руки. Он знал, что Гелиосу было всё труднее отмахиваться от его вопросов с каждой прожитой совместно минутой.       — Были куда более важные вещи, от которых не стоило отвлекаться. И эти важные вещи по-прежнему никуда не пропали.       Он поджал губы и пристально посмотрел Гелиосу в глаза. Ни по ощущениям, ни по внешнему виду не было похоже, что он лжёт. Сонхун хотел верить Гелиосу, но он никак не мог забыть того, что от него утаили столь важную информацию, хотя они пообещали друг другу делиться подобным.       — Ты обещал рассказывать мне всё, — в его голосе был намёк на отчаяние. От Сонхуна подобное можно было услышать нечасто, и он никогда бы не позволил другим узнать о подобной его слабости. Однако он поступил совершенно верно, показав Гелиосу эту уязвимость, потому что знал, что она не будет использована против него.       — Нам есть о чём поговорить, — ответил рыжеволосый. — И ты узнаешь больше, когда мы доберёмся до места назначения, но, боюсь, сейчас есть гораздо более неотложные дела, которые требуют нашего внимания.       Сонхун нахмурился.       — Например?       Гелиос не ответил на его вопрос. Их прервал стук в дверь. Это была Лиара с лисьей маской Сонхуна.       — Я сделала, что могла, — она протянула ему маску. — Она немного расколота, но всё ещё вполне пригодна для ношения.       Она улыбнулась им двоим, не подозревая о том, в какой важный для них момент вторглась. Гелиос поблагодарил её за гостеприимство и откланялся, не забыв сказать Сонхуну, чтобы он оделся и был готов выйти из минки, прежде чем начнётся кульминация фестиваля. Сонхун неохотно подчинился, чувствуя себя ребёнком больше, чем следовало бы. Он повертел маску в руке и провёл пальцем по трещине, идущей по диагонали маски.       — Идеально, — пробормотал он себе под нос. — Точное описание моих чувств.       Довольно скоро он с Гелиосом присоединился к семье Хару. Сама девушка уже была на площади, и у него не было времени спросить её, что это за важное для неё событие. Лиара заверила его, что это будет незабываемая ночь не только для Хару, но и для остальных жителей деревни. В ночное небо начали взлетать фейерверки, взрываясь бесчисленными цветами с шумом, от которого у него заболела голова. Раньше тишина и покой леса были утешением для Сонхуна, и только теперь он осознал всю опасность ловушек, спрятанных внутри того места.       — Мои прекрасные горожане, давайте начнём празднование фестиваля и насладимся ночью, о которой будут говорить столетия спустя! — в центре всей этой суматохи находился полный мужчина, одетый в красную мантию с большими цветами персика, украшавшими каждую сторону. Его пухлое лицо и вьющиеся волосы придавали ему довольно комичный вид, так что Сонхун не мог воспринимать его слишком серьёзно как главу деревни. — Мы отмечаем эту ночь Хинамацури в честь замечательных молодых девушек, которые украшают нашу жизнь своей бесконечной красотой и сиянием. Ешьте и пейте досыта с их именами на устах, потому что именно на спинах этих самых девушек держится эта деревня!       Отовсюду послышались одобрительные возгласы и громкие благозвучные аплодисменты. Это было, мягко говоря, оглушительно, и, несмотря на все свои пухлые черты, этот человек пользовался уважением и любовью своего народа.       Однако радостные возгласы стихли, потому что теперь должно было состояться главное событие, по крайней мере, так показалось Сонхуну по возбуждённому визгу двух сестёр Хару.       — А теперь, прежде чем напиваться до утра, давайте начнём Отбор!       Люди начали расступаться, освобождая проход посередине. Пол был устлан красной тканью, усыпанной лепестками цветов персика. Две группы подростков пробрались в центр. Слева были пять девочек разного роста, одетых в малиновые платья и вуали, закрывающие их лица. Справа были пять мальчиков, все одетые в одинаковые оттенки красного с белыми масками, закрывающими их лица. В воздухе витало приглушённое предвкушение, когда две группы направились к ответственному человеку, который, как узнал Сонхун, был магистратом, согласно информации Лиары. Они должны были преклонить перед ним колени и поклониться статуэткам, стоящим на столе рядом с ним. Это были резные фигурки старой семьи династии Эненра, которая когда-то правила Рюгу, в частности, последних короля и королевы, которые обладали истинной властью в королевстве, Эмриса Эненры и Ранасе Серы. Даже с того места, где стоял в толпе Сонхун, он мог видеть отличительные черты ныне покойного короля.       — На коленях перед нашими единственными истинными королём и королевой стоят молодые люди, которые подают самые большие надежды в своём будущем.       Голос магистрата прозвучал громко и отчётливо, заставив затаить дыхание всех, включая Сонхуна.       — Однако лишь двое из них обладают истинным потенциалом величия.       Мужчина вытащил из-под своей мантии меч самого великолепного ярко-розового оттенка. Лунный свет придал лезвию неповторимую красоту, когда оно опустилось на плечо девушки, которая, как подозревал Сонхун, была Хару. Он бы почти закричал, если бы чья-то рука не обхватила его ладонь. И, к счастью, это произошло прежде, чем принц среагировал, потому что лезвие не причинило девушке никакого вреда, только легло на её плечо под аплодисменты всей толпы.       — Хару Сайсаки, ты молода, но мудра по натуре. Ты показала этой деревне, что твой разум отказывается растрачиваться, отказывается поддаваться скучной жизни, которую может вести деревня. Для меня большая честь назвать тебя нашей избранницей в эту ночь Хинамацури. Пусть боги направят тебя в твоём путешествии к судьбе, находящейся далеко за пределами деревни, гораздо более великой, чем мы когда-либо узнаем.       Хотя кое-где всё же шептались, большая часть толпы радовалась этому выбору. Она низко поклонилась, прежде чем её сопроводили в палатку сразу за магистратом.       Этот процесс повторился и для мужской части группы, где был выбран некий Кэдин Хираи. Его привели в ту же палатку, где была Хару. И вдруг о них словно забыли. Толпа спокойно рассеялась, и магистрат безмолвно направился к той же палатке. Деревня снова была полна праздничной суеты, и над головой раздавались оглушительные хлопки фейерверка. Именно в этот момент принц в полной мере осознал, что его ладонь всё ещё сжимают.       Это был Гелиос. И, словно пытаясь помешать ему зациклиться на том факте, что они в каком-то смысле держались за руки, Гелиос увёл его от большой толпы в более тихое место. Ему не потребовалось много времени, чтобы заговорить тем безошибочно выраженным неодобрением, к которому у него была склонность.       — Пока ты расхаживал с важным видом по деревне со своими новыми друзьями, я узнал несколько интересных вещей.       Сонхун усмехнулся.       — Я не расхаживал с важным видом по этому месту, я вообще не расхаживаю, — принцы, безусловно, не расхаживали. С юных лет их учили вести себя респектабельно. Если уж на то пошло, он, скорее, с достоинством шёл по земле, пусть твёрдый грунт немного и мешал этому.       — Прогуливался? Вышагивал? Грациозно проплывал? Называй как хочешь, это всё равно не отменит того факта, что ты этим занимался.       Сонхун услышал нотку раздражения в голосе Гелиоса. Его грудь наполнилась гордостью, когда он понял почему.       — Понятно, — протянул он. — То есть ты бы предпочёл, чтобы на их месте со мной был ты?       — По крайней мере, я бы знал, что ты в безопасности, а не теряешь сознание где-нибудь, где можешь запросто утонуть.       Сонхун остановился, заставив Гелиоса сделать то же самое. Он случайно взглянул на своего собеседника, что лишь больше раздуло его эго. Несмотря на все эти пустые выражения, которые выдавал Гелиос, принц уловил между строк призрачное присутствие некой ревности, которую тот предпочитал не выражать.       — Но ты ведь всё равно был рядом, чтобы поймать меня, не так ли? — поддразнил Сонхун старшего, хотя в его голосе звучала неподдельная благодарность за такую поддержку.       — Вижу, это входит у тебя в привычку.       — Только с тобой, — его голос стал опасно низким, почти знойным, способным похищать сердца в такую ночь, как эта.       Гелиос прочистил горло, чтобы перевести разговор в другое русло.       — Я узнал, — громко начал он, — что в течение последних десяти лет или около того в ночь Хинамацури магистрат отправляет двух подходящих молодых людей в разные страны, где они проживают с неким спонсором. Этот спонсор наставляет их на путь лучшей жизни и следит за тем, чтобы они получили образование и имели право на хороший брак.       Сонхун пожал плечами. Он не понимал, почему это так важно. Судя по всему, быть выбранным было честью, но за время работы с Гелиосом он кое-чему научился и был вынужден признать, что для маленькой деревни заключение такой сделки было немного странно.       — Звучит как довольно заманчивое предложение, но в чём подвох? Ничто не обходится без своей цены, как ты мне уже много раз напоминал.       Гелиос прислонился к дереву позади него. Он уставился вдаль, на палатку. С того места, где они стояли, она была видна совершенно отчётливо. Ткань выглядела слишком дорогой, чтобы её можно было так небрежно повесить на открытом воздухе. И на ней были выгравированы такие нежные цветы персика, что они явно выделялись среди других цветов. Он мог видеть тени людей, движущихся в палатке, и легко отличить Хару по её длинным волосам.       — Это именно то, что меня интересует. Какую цену платят эти молодые люди? Когда я спрашивал о семьях, отпустивших таким же образом своих детей в прошлом, я снова и снова получал один и тот же ответ: они не имели ни малейшего представления о том, что стало с их детьми. Они переписываются посредством писем, не более того.       — Полностью отрезать себя от семьи — это огромная цена.       — Эту цену в большей мере выплачивают родители, а не дети. Хару выбрали из группы девушек, и как только карета с белыми лилиями пересечёт границу, молодых людей больше никогда не увидят и не услышат.       Он сказал это в такой болезненной манере, что это напомнило Сонхуну о его пребывании в башне, но он всё ещё не был уверен, что это может быть настолько ужасно. Наверняка родители могли видеться со своими детьми хотя бы раз или два в год. Как ещё они могли быть уверены, что их ребёнок действительно преуспевает в новом для него обществе? Но по-настоящему заинтересовало Сонхуна упоминание о карете. Он слышал о метке на уроках со своей гувернанткой. Он помнил её как тёмную точку в истории восточного континента.       — Карета с крестом из белых лилий? Разве это не символ Девственного братства? Того безумного общества, которое стремилось к тому, чтобы все молодые мужчины и женщины, вступающие в брак, были законными девственниками? Но ведь это братство было отлучено от церкви, не так ли? Ни один человек в здравом уме не стал бы шутить с такой эмблемой. Правда ведь?       — Я думаю, что здесь может быть больше связи с этим сообществом, чем нам хотелось бы.       Сонхуну не понравилось, как это прозвучало. Члены братства были отвратительны. То, на что они шли, чтобы убедиться, что молодые люди девственны, заставляло его кровь кипеть. Это было явное злоупотребление властью со стороны старшего поколения. Не более чем немощные старики, которым нечем было заняться на старости лет, кроме как терроризировать людей, у которых не было средств защитить себя.       Он не позволил бы Хару попасть в руки тех, кто так рушит чужие судьбы.       — Ну, тогда пошли! Мы должны немедленно поговорить с магистратом! Каким ужасным он себя почувствует, узнав, какую сделку заключил, — несомненно, этот человек захотел бы немедленно прекратить эту традицию, какой бы она ни была. Было вполне нормально желать лучшего будущего для своей деревни, но Сонхун знал, что никто не станет делать этого за счёт благополучия и жизней жителей.       — Сонхун, я не думаю, что ты понимаешь, что я пытаюсь сказать.       Гелиос бросил на него любопытный взгляд. И принц пришёл в ярость от того, что прекрасно понял это. Неужели мир катился ко всем чертям из-за человека, пользующегося доверием своего народа, который добровольно отдал своих жителей в лапы обезумевшего общества?       — Нет-нет, зачем бы?.. Это отвратительно.       Он отвернулся от Гелиоса. От мысли о его намёке у него скрутило живот.       — Ходят слухи, что братство восстанавливает свою былую славу, и эти слухи ведут сюда.       — И поэтому ты решил позволить нам остаться здесь? — Сонхун смог заставить себя сказать только это. Гелиос полностью проигнорировал его вопрос. Казалось, у него на уме было только одно. Сонхун выпрямился. Было эгоистично погрязать в собственном чувстве совершённой несправедливости. Ему нужно было прочистить голову, как Гелиос, и сосредоточиться на том, что он мог сделать для Хару, потому что, чёрт возьми, он бы ни за что не позволил её забрать.       — Если ты присмотришься достаточно внимательно, то увидишь крест с белыми лилиями, выгравированный вон на той палатке, — Гелиос заставил Сонхуна перевести взгляд на большую палатку, установленную на возвышении. Это была палатка, из которой пришёл магистрат, объявляя, что пришло время выбрать двух счастливчиков, у которых начнётся новая жизнь, палатка, в которую привели Хару после того, как её назвали девушкой из Отбора этого года.       — Нам нужно спасти её. Мы не можем допустить, чтобы с ней что-нибудь случилось. Ни с кем из них.       Все они пребывали в блаженном неведении в своём праздничном настроении. Пили друг за друга и набивали желудки деликатесами, которые, должно быть, поступили из денег, тронутых братством. Если бы они только знали их цену…       Принц направился к палатке, но Гелиос положил руку ему на плечо, прежде чем они успели приблизиться к ней.       — Если мы и идём разбираться, — начал он, — то мы сделаем это так, как скажу я. Договорились?       Сонхун кивнул, ведь сейчас важен был не метод, а результат, которого он хотел добиться.       Гелиос знал об этом уже давно. Только сейчас у него появились сила и средства, чтобы что-то с этим сделать. Магистрат каждый год забирал одного из своих «детей», обещая им образованное будущее в далёкой стране, где им будет комфортно и где они смогут добиться чего-то, только для того, чтобы в частном порядке продать их на аукционе тому, кто предложит самую высокую цену, чтобы они стали рабами плотских желаний как стариков, так и женщин, которым не хватает порядочности удовлетворять себя разумными способами. И теперь, когда у Гелиоса появилась возможность что-то сделать, он решил обрубить проблему на корню, к чему, как он знал, Сонхун не был готов.       Он давно вбил себе в голову не вмешиваться в дела других. Это было результатом его безостановочных тренировок в детстве. Он не хотел иметь ничего общего с честью и рыцарством. Ничего общего с отстаиванием имени справедливости и соблюдением смирения. Те долгие часы, которые длились от рассвета до глубокой ночи, заставляли Гелиоса кипеть от негодования, но поскольку все остальные меняются, изменился и он. Гелиос начал понимать, чему на самом деле научил его отец на тех изнурительных уроках, и теперь он не мог отвернуться, когда кто-то был беспомощен перед лицом опасности. За то короткое время, что он провёл с этими людьми, он увидел, что в них есть доброта. Они приветствуют незнакомцев среди себя, празднуя вместе, как будто они давние друзья. Они не заслуживали того, чтобы ими так пользовались.       Хару этого не заслуживала.       Она всё бормотала и бормотала о чём-то своём, пока они вдвоём оставались у постели Сонхуна. Её манера речи была такой же непринуждённой и быстрой, как и у самого принца. Она постепенно завоевывала расположение Гелиоса, несмотря на то, что была немного грубой по натуре. В какой-то степени она ему даже понравилась, но он бы никогда не позволил самому принцу узнать об этом. Это было бы всё равно, что признать, что рыжеволосому был симпатичен и сам Сонхун. Ведь в ней его привлекала лишь схожесть с принцем. В глазах Хару светилась та же невинность, что и у Сонхуна, которая приходит с ожиданием столь многого от мира, который не даёт, но отнимает. Из-за этого же проклятого сходства Гелиос хотел убедиться, что девочка будет в безопасности дома, когда вернутся её родители. Ему была невыносима мысль о том, что её дух будет сломлен, если её заберут без выбора, как это случилось с Сонхуном.       Поэтому он справится с этим. Поступит так, как сочтёт нужным.       Когда они вошли в палатку, там стоял только магистрат. Кэдин и Хару были отправлены по домам за своими самыми ценными вещами.       — Могу я вам помочь, джентльмены?       Толстый мужчина был взволнован, но быстро занял оборонительную позицию, хотя и сохранил улыбку. В Гелиосе чувствовалась угроза.       — Это зависит от обстоятельств, — задумчиво произнёс Гелиос. — Вы готовы предстать перед судом клинка?       Мужчина изо всех сил старался напустить на себя внушительный вид.       — Прошу прощения? Как вы смеете делать такие резкие замечания в такую ночь, как эта! Пусть боги услышат ваши слова и поразят вас на месте.       Его попытка угрожать Гелиосу была смехотворной.       — Сейчас в этом нет необходимости, — просто ответил Гелиос, приближаясь к толстяку. — Вам нечего бояться, если вам нечего скрывать.       — Кто вы такой, чтобы выдвигать мне это абсурдное обвинение!       — Обвинение? Мы ведь просто разговаривали, — заметил Сонхун.       Теперь магистрат понял, что их было двое. Он наклонился к столу позади себя и потянулся за маленьким острым кинжалом, спрятанным под стопкой книг.       — А вот это совсем не похоже на поступок честного человека, которому нечего бояться, — Гелиос наклонился и без особых усилий вырвал кинжал из его пухлых рук.       — У всех нас есть секреты, которые нужно скрывать. Проблема в том, что твои вышли из тени, — Гелиос повертел в руке клинок, перестав говорить формально. Глаза магистрата сфокусировались на его ладони. Теперь он сильно потел и извивался под огромной фигурой Гелиоса.       — Я не… я не понимаю, о чём вы говорите.       Его заикание не удивило Гелиоса, скорее оно его раздражало.       — Давай прекратим эту игру в кошки-мышки, хорошо?       Он бросил клинок на землю, и магистрат беспомощно посмотрел ему вслед. Глаза Гелиоса пронзали человека острее любого ножа. Он выглядел угрожающе, как хищник, выжидающий подходящего момента, чтобы вонзить свои острые клыки в шею своей жертвы. И это был восхитительный момент для того, чтобы этот человек рухнул к его ногам, потому что ни капли милосердия, ни грамма доброты этому отвратительному подобию человеческого существа от него не достанется.       — Сейчас ты расскажешь мне о братстве, — глаза магистрата расширились, когда он узнал это название. Очевидно, он не верил, что Гелиос действительно знает его секрет. — Если ты упустишь хоть одну деталь из этой маленькой схемы, которую ты затеял, я вырву твои пальцы один за другим и засуну их тебе так глубоко в глотку, что братству придётся вспороть твой толстый живот, чтобы извлечь их. Мы друг друга поняли?       Магистрат промычал в ответ:       — Да.       — Прелестно.       Так началась ужасающая история о традиции, которую деревня неосознанно практиковала в течение последних двух десятилетий.       Лицо Сонхуна побледнело от мельчайших деталей. Он не мог переварить подробных описаний, но Гелиос заставил магистрата продолжать. К концу рассказа принц выглядел так, словно его могло стошнить в любую секунду. Магистрат же был в луже собственного пота и слёз. Только Гелиос оставался здесь с суровым выражением лица.       — У него моя жена! — магистрат заикался. — Если я не буду предоставлять новые товары каждый год, он обещает продать её военачальнику Зефимов.       — И почему ты не поговорил об этом с императором? — спросил Сонхун. Он чувствовал себя не настолько плохо, чтобы проигнорировать самый очевидный вопрос. — Разве он не поклялся защищать народ от таких личностей, как тот человек, которого ты называешь Поставщиком?       — Ты не понимаешь! — мужчина упал к ногам Гелиоса и вцепился в его лодыжку. Он узнал того, чьего милосердия ему следует искать. — Если я кому-нибудь расскажу об этом, её постигнет участь хуже смерти! Пожалуйста, просто тихо уходите отсюда. Вам нечего делать в этой деревне, у вас нет прав на этих людей!       Гелиос вырвал ногу из рук магистрата, потрясённый тем, что такой человек посмел к нему прикоснуться.       — Да, но у меня есть то, что называется человеческой порядочностью, которой, как я теперь уверен, тебе недостает.       — Ты должен понять! Это не было личным желанием, это следствие угроз и огромных денег, — он уже не рыдал на земле. Его руки были подняты вместе, как будто бы он молился, но вряд ли бы нашёлся хоть один бог или богиня, которые бы внемли его мольбам. Он был жалким стариком, стремящимся снять с себя всякую вину. И Гелиос позаботится о том, чтобы в конце он увидел наказание.       — Тогда и ты должен понять, что и твоя смерть будет причиной не личного удовольствия, а лишь объективного.       — Он будет здесь, чтобы забрать девушку, с минуты на минуту! Он продаст её на аукционе с твоим согласием или без него, потому что ты всего лишь мальчишка, вмешивающийся в дела взрослых, — магистрат в гневе плюнул. Он резко умолкнул, когда из рукава Гелиоса выскользнуло длинное лезвие. Откуда оно взялось, Сонхун точно сказать не мог, но как только Гелиос поднёс его к шее мужчины, глаза магистрата заблестели от страха, который принц знал слишком хорошо.       — Ты! — закричал он в замешательстве. — Но это значит, что ты…       — Человек, звание которого ты недостоин носить.       Сонхун мог видеть только половину черт Гелиоса. Они были искажены в пугающем оскале, который был непохож на его обычное благородное поведение. Фактически на протяжении всего этого допроса он становился кем-то, кого Сонхун не узнавал. Это начинало беспокоить принца. Он не хотел, чтобы Гелиос принимал решение, о котором позже мог пожалеть. Хотя он и обещал позволить Гелиосу разобраться с этим по своему усмотрению, ему следует вмешаться, если дела пойдут в худшую сторону. Он знал, что Гелиос, как никто другой, прислушается к нему.       — Но… но я беззащитен! Конечно, ты никогда не совершишь бесчестный поступок, причинив мне вред!       — В твоей натуре нет ничего благородного, — почти прорычал он. — Всего лишь отвратительное подобие плоти, внутренности которой разлагаются, источая зловоние замаскированной жестокости.       Сонхун осторожно положил руку на плечо Гелиоса. Оно было напряжённым. Заметив его прикосновение, пожилой мужчина расслабился. Магистрат, должно быть, почувствовал, на кого стоит давить, потому что сразу же воззвал к всепрощающей натуре Сонхуна.       — Прошу, хоть ты сжалься над моим положением! — умолял он. — Если не ради меня самого, тогда ради своего друга. Нет ничего хуже для клинка воина, чем кровь невинного.       Принц повернулся и свирепо посмотрел на старика, скорчившегося у их ног, как собака, которой он и был.       — В твоей крови нет ничего невинного, так что тебе не нужно беспокоиться о клинке.       Но под его чутким прикосновением Гелиос всё-таки опустил свой клинок. Он сунул его под ханбок, и тот исчез, как будто его никогда и не было. В этот момент тихой передышки для магистрата они услышали движение за палаткой, как будто что-то быстро двигалось по земле. Затем этот гул превратился в безошибочный звук топота копыт.       Это было братство.       Оно пришло за Хару.