Архив сказок

      Его забрали у неё, и поэтому хрупкое перемирие больше не соблюдалось. По условиям соглашения он должен был принадлежать ей ровно до тех пор, пока полезен. И принц действительно был полезен. Кровь, текущая в его жилах, несла в себе магию, о которой сам владелец даже не подозревал. Магию, которая могла даже самые никчёмные заклинания обернуть в проклятия. Благословение лишь для обладателя и проклятие для всех остальных. Такова была неприглядная правда, обрушившаяся, словно воздушный замок, в мгновение ока, потому что принц исчез.       Её маленький драгоценный принц.       Незнакомец, пришедший из дальних земель, выкрал у неё юного принца и провёл сквозь Чёрную ночь. К тому времени, когда она спохватилась, сбежавшие были в самых тёмных уголках леса, куда не могла проникнуть даже её магия. Существа тех земель защищали друг друга от колдовства, в котором она была хорошо сведуща. Их нельзя было обмануть, заставив вновь поверить её речам. Нет, они усвоили урок, данный им более тысячелетия назад, и больше не доверятся ведьме. Она знала, что силы самой природы выступили против неё. И с тех пор даже деревья того леса склонялись вплотную друг к другу, напоминая о том, что ей далеко не рады в этих краях и что никакие чары не позволят ей проникнуть внутрь.       Но ведьма не была невежественна, она догадывалась о пункте назначения сбежавших. Земли, через которые они бежали, могли привести лишь в одно место. Они выбрали такой маршрут специально: попытка избавиться от неё была слишком очевидной, однако она позаботится о том, чтобы её гнев и присутствие физически ощущались всю их дорогу до Острова. Пусть Чёрная ночь и не принимала её, но ведь были и другие способы поймать беглецов, другие способы достичь их. И даже если она не предъявит свои права на принца повторно, незнакомцу, выкравшему его, всё равно придётся заплатить очень высокую цену за содеянное.       Она узнала его в те несколько мгновений зрительного контакта из-за схожести лица с другим человеком. Маленький мальчик, запомнившийся ей благодаря дерзости его семьи, вновь объявился. Ведьма прекрасно понимала, что это было всего лишь вопросом времени, когда её чары обрушатся против неё же. Но разве это имело значение, если она преследовала цель, окупающую эту цену? Пойди она ради этой цели по другому, не тёмному пути магии, сложилось ли бы всё так же?       Если и было что-то, чем Дженивия гордилась, так это своей оригинальной загадочностью. Сейчас она была известна во всех королевствах как злая ведьма, но практически никто не знал о том, что этот титул дался ей не без труда. Она встала на путь тёмной магии ещё в те времена, когда бо́льшая часть земель была нетронута людьми, а леса кишели мистическими существами и всевозможным колдовством. Но со временем даже непривычная часть самого себя въедается в самые кости и переполняет сосуды.       Теперь она была ведьмой, способной на всё, а не юной девушкой с вечно переполненной идеями о помощи другим головой. И совсем скоро она может стать ещё более могущественной. Даже без крови наследного принца. Это был лишь временный вариант замены действительно могущественного артефакта. Теперь же, с разрушением их немого соглашения, она могла больше не сдерживаться и прикладывать все усилия для поиска желаемого. Все семь кристаллов так или иначе будут принадлежать ей, и на данный момент осталось обнаружить лишь четыре. Другие же три были в полной безопасности, сокрытые от тех, кто мог бы отобрать и их.       Но, увы, в последнее время слухов о кристаллах становилось всё меньше и меньше. Источники информации иссякали, как иссякла и её некогда чрезмерная жестокость. Некогда она разоряла королевства, и большие, и малые. И те, что славились непобедимостью, и те, что были малоизвестны. Для неё всё было безразлично. Однако эти времена завершились с попаданием в её руки принца. Теперь же, с его исчезновением, появилась потребность возобновить свою охоту.       Всё, что требовалось, — лишь найти.       Она сделает для этого всё необходимое, и никто не будет пощажён. Те, кто встанет на её пути, будут прокляты, и никакая другая сила на земле не сравнится с её способностями. А первым, кто почувствует весь её гнев на себе, будет он.       Эта вероломная пиявка, которую она когда-то называла другом. Доверенное лицо. Наставник. Он узнает, что её способности намного превосходят его, и как только она поглотит его магию, ему останется лишь умолять её о пощаде, умолять о мгновении милосердия. И тогда она рассмеётся ему в лицо, как он рассмеялся ей столетия назад. Она получит мстительное удовольствие, когда будет превращать его в подобие самого себя, мучая его чувства до тех пор, пока он больше не сможет держаться, а затем подарит ему сладкую мимолётную секунду великодушия только для того, чтобы снова отнять её у его поверженной фигуры.       Это будет сладкая месть, и она насытится ей сполна.       — Скоро увидимся, мой принц, просто подожди меня, — шептала она в прекрасный гибискус, выращенный собственными руками упомянутого сбежавшего молодого человека на маленькой клумбе у его окна. Она снова принялась шептать гибискусу, на этот раз на загадочном языке, который не слышат и не произносят те, кто обладает человеческим. Затем она бережно подняла его в воздух, где он, сопровождаемый потоками ветра, устремился вдаль, в великолепное утреннее небо, где облака были окрашены шафрановыми пятнами. Она широко улыбнулась, когда он исчез, и её мысли унеслись вместе с ним по порочному пути отклонений и разрушения. Они достаточно скоро познают её гнев и не забудут трель её голоса, которая проникнет в их уши, заставив их боязливо молчать и гадать, не скрывается ли она прямо у них за спиной, ожидая момента, чтобы погрузить их в глубины страданий, которые не снились им даже в их самых ужасных кошмарах.       Пока ведьма была в оцепенении, представляя бесконечные формы страданий, которые она могла причинить другим, её ученица не осмеливалась произнести ни слова и заявить о своём присутствии. Быть талантливой ведьмой и лишиться пленника прямо из-под своих лучших чар — это не к лицу. Это заставило Мишу усомниться в своих навыках. Поверить, что её способности ещё не сравнялись со способностями злодейки.       И это было так. Там, где старшая могла собрать армию мертвецов, Миша могла только представлять себе, каково это — контролировать их.        Сила на кончиках её пальцев была готова хлынуть во все стороны одним движением запястья. Им не нужны были ни волшебные палочки, ни посохи. Дженивия учила Мишу, что истинная сила исходит изнутри. Если ты можешь проникнуть в мозг человека и заставить его кровь потакать прихотям своих фантазий, значит, ты обладаешь властью. А если ты не можешь заставить голову своего врага вспыхнуть одним лишь произнесённым в своей голове заклинанием, то совершенно не имеешь права зваться ведьмой.       Под её руководством Миша стала более чем успешной. Её имя, возможно, не так страшило, как имя настоящей злодейки, но тем не менее произносилось в народе с примесью страха. В конце концов, её наставница была на совершенно ином уровне. Никому не удавалось произнести её истинное имя, поскольку оно было потеряно для всех, кроме изначальных существ. Дженивия зашла так далеко на своём пути, что казалась лишь оболочкой прекрасной молодой женщины с волосами цвета воронова крыла, которой она когда-то была.       Но в их «работе» устрашающая внешность была необязательна, потому что дурную атмосферу для других создавало само их присутствие. Её потерянное имя только ещё больше мучило людей, потому что они не знали, как называть её, кроме как Злой ведьмой.       Миша с нетерпением ждала тот день, когда она сможет приносить бесконечные мучения другим одним лишь своим шёпотом. Однако, в отличие от Дженивии, вид Миши не был леденящим душу. Мише больше нравилась её соблазнительная внешность, чем пугающая внешность старшей ведьмы. Это приносило удовольствие другого рода. То исчезнувшее вместе с принцем на белоснежном коне какого-то незнакомца удовольствие, которого ей теперь не хватало.       Она снова и снова сверялась со своими гримуарами, чтобы понять, почему злодейка оставила его у себя. Она пыталась незаметно наблюдать за их взаимодействиями и подслушивать отрывистые разговоры, которые они вели между собой. Каждый раз она слышала только приглушённые голоса или видела искажённые изображения, которые не имели смысла. Конечно, это было простое заклинание барьера, запрещающее другим подслушивать, но его сила была увеличена в десять раз, и Миша не могла проникнуть в него никакими известными способами.       Итак, она сочла смешным поднимать вопрос о том, почему похищение принца важно. И уж тем более, почему они не погнались за ним, если он был таким ценным?       — Госпожа, — осмелилась заговорить младшая низким нежным голосом, надеясь, что она не прервала довольно странное видение. — Вызвать булгэ? Или вызвать виверну?       Конечно, за время призыва беглецы бы уже покинули Чёрную ночь. Им чертовски везло, и даже Дженивия хорошо это знала. Но булгэ могли идти по следу до бесконечного долго, как только почувствуют запах своей добычи. А для запаха было более чем достаточно следов его присутствия, оставшихся в башне.       Но в этом нет необходимости. Как и в вивернах.       Нет.       У Дженивии в планах было нечто иное. Её целью теперь были ни незнакомец, который позже ответит за свои преступления, ни принц, которого она взяла под своё крыло в качестве пленника. Человек, ответственный за это самое прискорбное происшествие, беззаботно восседал на своём троне, ничего не зная о событиях, произошедших несколько дней назад.       — Давай нанесём визит императору, Миша, и посмотрим, что он скажет в своё оправдание.       Трудно сказать, какой могла быть реакция императора Мугунхвы, узнавшего о спасении своего сына. Прольёт ли он достаточно слёз, чтобы наполнить реку радости и насладиться осознанием того, что может ещё раз взглянуть на нежное лицо своего сына? Или его губы растянутся в тонкой улыбке, а между морщинками его глаз запляшет тайна, и чувство вины сотрясёт саму основу его существа?       Точно так же, как Дженивия была уверена в том, что знает точный ответ, так и Сонхун мог бы выбрать верный вариант, будь он в курсе происходящего. Однако его нынешнее тяжёлое положение было больше связано с человеком, идущим рядом с лошадью, на которой он ехал, и обстоятельствами их знакомства.       Сонхун начал понимать, каким глупцом он был, полагая, что общение с этим незнакомцем станет терпимым теперь, когда он обнаружил, что по-новому ценит его. Он прискорбно ошибался в этом убеждении и учился этому на собственном горьком опыте. В его всё более очевидных попытках завязать разговор Сонхун был встречен не более чем короткими односложными ответами, которые не выражали ничего, кроме желания быстрее закончить диалог. Не было даже малейшего намёка на непристойный сарказм.       Он находил это совершенно невыносимым, и его терпение истощалось с каждой секундой. Он даже пошёл и совершил немыслимое, прокомментировав погоду, надеясь, что Гелиос хотя бы посмотрит в его сторону с дружелюбной улыбкой и ответит поэтическим заявлением об идеальном пейзаже, по которому они прогуливались, убегая от ведьмы. При трагическом повороте событий Гелиос только поблагодарил небеса за то, что они не были затянуты серыми, нависшими над головой тучами, практически полностью игнорируя Сонхуна.       — Эгоистичный заложник своей мании величия, — пробормотал он себе под нос. — Сделал меня обязанным тебе жизнью, но ни предложения не попытался связать для нормального разговора.       В конце концов, Сонхун обратил своё внимание на ели, которые росли так высоко, что могли столкнуться с небом, пытаясь отвести косой взгляд Гелиоса от себя.       — Если вас что-то смущает, я бы предпочёл, чтобы вы высказали своё мнение прямо. Я не хочу оскорбить ваше величество.       Принц не мог сказать, насмехались ли над ним или дразнили — возможно, то была смесь и того и другого. Сонхун был настолько зациклен на раздражении, что не заметил, что к нему обращались «ваше величество», а не по имени. Наверное, это было даже к лучшему. Звук собственного имени мог вызвать у него желание придраться к такой мелочи, как это бывает с людьми, привыкшими к тому, что любые их прихоти исполняются.       Он, игнорируя в отместку, сосредоточился на ярких волнах солнечного света, отражающихся от деревьев, и мелодичном щебетании птиц, пролетающих над головой. Лес был густо усажен полевыми цветами самых разных расцветок. Бархатцы, выглядывающие из кустов, и бутоны роз, опадающие с лиан, которые обвились вокруг ветвей так плотно, что могли задушить деревья до смерти.       Принц слышал, как мимо проносятся воды близлежащих рек, и чувствовал в воздухе сладкий аромат сочных ягод. Прохладный ветерок, нежно касавшийся его кожи, больше не казался ему дезориентацией собственных чувств, скорее, щекочущим прикосновением к щеке, от которого кровь быстрее бежала по венам. Они двигались по тропинке из опавших листьев и елей, хрустящие ветки трещали под ногами Фараши и Гелиоса. К этому времени Сонхун чувствовал себя более уверенно на великолепном коне, вспоминая своего собственного, когда они пробирались через солнечный лес.       — Довольно приятное место, не так ли? — он поймал себя на том, что вновь говорит, вместо того чтобы поддерживать холодную формальность взаимного игнорирования друг друга как собеседников. — Я думал, что могу забыть, как выглядит мир. Я думал, что, возможно, никогда больше не почувствую запах леса, когда я свободно въезжал в земли, которые принадлежали мне, и выезжал за их пределы настолько далеко, насколько хватало глаз. И теперь, когда я вновь могу позволить себе это, реальность кажется почти сном, которого я не заслуживаю.       Он пришёл к этому выводу совершенно неожиданно. Это поразило его, как снежный ком в пронзительно холодный день. Сонхун был ребёнком, страдающим от чрезмерной гордости. Она правила в его сердце так же, как любовь может править в других. Он носил эти оковы греха, подобно венцу славы. Это утро, наполненное захватывающим светом и завораживающей листвой, которое заставляло остановиться и вдохнуть свежие ароматы, исходящие от каждого листа, было подарено ему по доброте другого человека. Он не принимал в этом никакого участия. В конце концов, он сам стал причиной своего падения. И даже когда другие рыцари приходили за ним, он смел презирать их смерть, полагая, что мог бы сам спокойно спастись, если бы не чрезвычайно огромная сила ведьмы.       Но он ошибался, ибо ничего знал о добродетели, поскольку всё, что он когда-либо искал в жизни, — это лишь острые ощущения и приключения без малейшего осознания последствий своих действий, даже если они были в ущерб другим. Хотя он, возможно, и не понимал, что конкретно правило в сердце Гелиоса, он смутно ощущал это главенствующее в новом знакомом чувство. В его проницательных глазах была врождённая доброта, скрытая за чёрными омутами, так что можно было обмануться, думая иначе. Но снова и снова Сонхун смотрел в эти чёрные глаза и обнаруживал, что в них нет злобы, и именно по этой причине Гелиос сумел спасти его из её когтей.       — Не будьте так строги к себе, мой принц, — ответил Гелиос. — Я думаю, если кто-то и сможет в полной мере насладиться обретённой свободой, так это вы, потому что никто другой не сможет представить, каково это — быть запертым в той башне на десять лет без какой-либо поддержки.       — Сонхун, — рассеянно сказал он, слушая шелковистый голос Гелиоса. — Зови меня Сонхун.       — Здесь мы пока сделаем привал, — Гелиос остановил лошадь лёгким натягиванием поводьев и щёлканьем языка, снова проигнорировав Сонхуна. — Если не остановимся сейчас, то ещё нескоро сможем позволить себе отдых.       — Ты ведь тоже будешь отдыхать, верно? — теперь Сонхун обнаружил, что с нетерпением ждёт наступления ночи и разведения костра. Ему стало интересно, как будет выглядеть Гелиос в тенях танцующего огня, когда над ними будет сиять луна. — Ты до ужаса разговорчивый, так что наверняка вымотался от наших непрерывных разговоров. Мне бы ужасно не хотелось, чтобы мой спаситель занемог.       Прежде чем Сонхун успел уловить свой же скрытый сарказм, Гелиос вышел за пределы окружавших их елей, чтобы поискать дичи для трапезы. Принц мог уверенно сказать, что тот наверняка был нежен в отнятии жизни, следя за тем, чтобы животное не осталось в предсмертном страдании, когда его глаза темнели, навсегда закрываясь для этого мира, чтобы оказаться в следующем. Сам он не был силён в прощании с умирающей дичью, но всё же произнёс тихую молитву за существо в своём сердце, поскольку не так давно чувствовал себя таким же беспомощным, как и эти несчастные зверьки.       Сонхун взял на себя задачу расстелить одеяла на красивой маленькой полянке на земле. От посторонних, которых наверняка здесь не было, их укрывала красивая рощица деревьев, стоящих так плотно друг к другу, что даже капли с самих небес не должны были коснуться их, если бы грянул дождь. Ветви переплетались друг с другом, как будто образуя защищающий от всего на свете мост над головой, и вид этого чудесного зрелища заставил Сонхуна почувствовать себя лучше, чем когда-либо прежде.       Он снял с Фараши сумку и откинул кожаный клапан. Он не был уверен в том, как именно их одеяла помещались в эту маленькую вещицу, но тем не менее потянулся к ней. К восхитительному удивлению, его рука не нащупала дна сумки.       Конечно, заклинание расширения!       Он вытащил знакомые одеяла, на которых они проводили ночи, и расстелил их на земле, расположив их ближе друг к другу, чем это сделал бы Гелиос. Сонхун чувствовал себя куда более незащищённым на солнце. По самой странной причине Чёрная ночь перестала быть пугающей после первой ночи. Несмотря на то, что место казалось мрачным, оно было довольно безмятежным. Можно было бы даже использовать термин «прекрасный» в определённой степени.       Однако здесь воздух был открытым. Кроны деревьев позволяли свету ярко освещать их, но со светом приходили и тени. А опасные существа имели привычку прятаться именно в них. По ночам он спал бы лучше, зная, что Гелиос находится на расстоянии вытянутой руки, если что-то ужасное овладеет им. Будь это во сне или наяву. В конце концов, никогда нельзя быть слишком подготовленным ко всем на свете опасностям.       Разглаживая одеяла, он обнаружил, что снова погружается в свои мысли, слушая жужжание насекомых и мягкое колыхание листьев на тихом ветру. Столько всего переносится ветром… Иногда даже голоса. Когда тёмными ночами в башне Сонхуну становилось особенно одиноко, он закрывал глаза и прислушивался к ветру. Если он прислушивался достаточно внимательно, то мог слышать голоса Сону и Кайуса, эхом отражающиеся от деревьев.       И теперь он тоже мог слышать голос. Но в нём не было той нежности, которая была у его друзей. И обожания Лалисы. Нет. Этот голос звучал довольно странно. От этого звука волосы у него на затылке встали дыбом, а по спине пробежал холодок. Звук был слабым, но постепенно становился громче, пока Сонхуну и вовсе не показалось, что голос, возможно, раздаётся прямо над головой.       — Ау? — осторожно позвал он. — Здесь кто-нибудь есть?       Как будто в ответ на его слова прямо к его ногам упал прекрасный гибискус. На нём были самые необычные красные прожилки, оттенявшие изумрудный цвет его первоначальной формы. Он никогда не видел цветок такого оттенка, но он напомнил ему те, что он вырастил в башне. Это была его последняя связь с домом.       — До чего же странный цветок…       — Мой принц… — раздался леденящий душу шёпот.       Он тут же уронил гибискус.       — Жди меня.       Его глаза расширились от страха, и кровь застыла в жилах, когда он узнал ужасный голос, которому принадлежали эти слова. Они эхом отдавались в его ушах звенящим жужжанием и повторялись снова и снова, пока лес не наполнился её и только её голосом. Ни один другой звук не проникал сквозь её власть над ветром. Песни птиц замерли у них в горле. Щебетание тварей больше не доносилось. А деревья стояли так неподвижно, что их можно было назвать уже неживыми.       Сонхун попятился к стволу и вжался в него, желая, чтобы его проглотило целиком, лишь бы не думать о том, что она стоит совсем рядом, чтобы схватить его и вновь присвоить себе.       — Тебя здесь нет, — тихо сказал он себе, пытаясь успокоиться. — Это всего лишь моё воображение.       Но это было не так. Её голос преследовал его.        — Скоро увидимся, мой принц… Совсем скоро увидимся, — сказала она ещё раз, и отовсюду вокруг него донеслось слабое хихиканье. — Просто подожди меня.       Голос доносился со всех сторон до тех пор, пока не превратился не в один, а в бесчисленное множество голосов, которые пробегали мимо него, словно наперегонки, чтобы посмотреть, кто поймает его первым. Хихиканье донеслось до его ушей слабой садистской мелодией, когда её слова зазвенели вокруг его тела, словно петля, готовая его повесить. Это парализовало его. Он не смел дышать. Не осмеливался сдвинуться ни на дюйм. Он никогда не испытывал такого сильного страха, как при мысли о том, что его снова посадят в тюрьму. По его шее скатились капли холодного пота. Сонхун закрыл глаза и зажал уши руками.       — Я не вернусь! — крикнул он так громко, как только мог. Вены выступили у него на шее, когда он громко произнёс эти слова. Его голос становился всё тише по мере того, как её голос становился громче, пока не превратился в шёпот, заглушаемый сдавленными рыданиями. — Я не вернусь, — повторял он, словно аффирмацию. — Я не вернусь.       Он почти чувствовал, как её руки хватают его за плечи, ногти впиваются в кожу, словно они принадлежали дикому зверю. Но он не открывал глаз. Он не слушал. Она уйдёт. Он будет свободен. Ему нужно было только дождаться Гелиоса. Гелиос знает, что делать. Он заставит голоса стихнуть, и тогда Сонхун наконец снова сможет дышать.       И когда он почувствовал, как пара рук схватила его, он чуть не оттолкнул человека и не закричал.       — Сонхун, — убаюкивал голос. — Сонхун, что случилось?       — Нет! Убирайся! — закричал он.       — Сонхун, это я!       Он почувствовал, как чья-то рука коснулась его щеки и вытерла слёзы, о которых он не подозревал, скатившиеся из его глаз. Рука была тёплой, а не холодной и бесчувственной, как у ведьмы. Он осмелился слегка приоткрыть глаза и обнаружил размытый силуэт Гелиоса, присевшего на корточки рядом с ним. В его глазах будто была нежность, и когда Сонхун заглянул в них, то обнаружил мгновенную лёгкость, растекающуюся по его телу, разматывая верёвки, которыми её голос парализовал его.       Принц издал крик облегчения и обнял Гелиоса за шею, рыдая в изгиб его плеча, который тепло приветствовал его. Сильные руки Гелиоса нежно держали его за талию, и Сонхун заплакал ещё громче. Находиться в объятиях было роскошью, которой он не знал уже десять лет. Быть утешенным. Быть в безопасности. Быть счастливым. Он бы забыл, что люди способны на доброту, если бы Гелиос не пришёл спасти его несколько дней назад. От одной мысли об этом глаза Сонхуна наполнились слезами.       — Пожалуйста, не оставляй меня, — умолял он, уткнувшись в шею Гелиоса. — Я не хочу возвращаться, — прохрипел прерывающимся голосом, отчего глаза Гелиоса потемнели самым загадочным образом.       — Ты никогда не вернёшься, — последовал нежный ответ. Рука погладила его по затылку, и принц ещё глубже уткнулся носом в шею Гелиоса, понимая, что этот человек не причинит ему вреда. Вряд ли он мог причинить ему какой-либо вред, когда его сердце было наполнено успокаивающим биением, которое перекликалось с биением самого Сонхуна. Он заслужил необъяснимое доверие принца в тот момент, когда только впервые показался ему на глаза, хотя Сонхун сам того не понимал до этого момента.       Они долго сидели вдвоём, пока Сонхун чувствовал, как толика несчастья и горькая обида за десять лет, проведённых им в плену, изливаются из него в объятия человека, которого он знал меньше недели, но с которым чувствовал себя связанным сильнее, чем с любым другим существом, с которым он когда-либо сталкивался. Они стали родственными душами, сердцами, принадлежащими разным сосудам, которые бьются в унисон. Этот человек отныне и навсегда останется частью его души, о которой не нужно говорить, потому что все невысказанные слова прошли между ними через крепкие объятия, которые они разделили.       Слова, которые даже Сонхун, возможно, не знал, были более глубокими, чем он мог себе представить.