Дети Терры

      Пришедшее на смену влажной ночи, утро Магриба было душным и пропахшим людским потом. От жары не было спасения ни днём, ни ночью. Лишь родившиеся и выросшие в Магрибе люди могли свободно ходить под беспощадным солнцем, свыкшись с его лучами-жалами, и дышать раскалённым воздухом, словно морским бризом.       Ясир Эль Захра сидел в своей комнате. Его конвоир, белокожий хмурый медиум, стоял снаружи, изнывая от духоты. Он был непривычен к вдыханию пересыщенного влагой воздуха и сильно страдал. По его лицу стекали струи пота, его одежда была слишком плотной для раннего утра, переходящего в раскалённый день. Ещё больше страданий было уготовано ему, если его хозяин не уберётся из дома Инсар Аль-Хатиба до полудня, когда солнце встанет в зените и тени от высоких стен, охраняющих периметр, перестанут защищать внутренние дворики. Пропитанная влагой от ночного полива земля раскалится, духота от испарений прекратится, и разверзнется ад, выдерживать который конвоиру и его тощему хозяину едва ли удастся. Конвоир уже предчувствовал это — раскалённый добела день, своё проклятье и самый обычный день в Магрибе. В декоративном фонтане плескалась вода, а тени во внутреннем дворике медленно укорачивались, знаменуя приближение полудня.       Конечности Ясира затекли от долгой неподвижности, но желания размять их у него не было. Его мысли сосредоточились на происходящем в закрытых покоях Аль-Хатиба. Сейчас там решалась судьба Ясира.       Ясир поднял голову и посмотрел в окно сквозь тонкие газовые занавеси. Ему нестерпимо хотелось встретить следующий день здесь, в этом доме. Выйти в полдень во двор и укрыться в тени мандариновых деревьев. Наблюдать, как тени медленно и лениво движутся к востоку, удлиняясь всё больше и больше. Слушать монотонный плеск воды в фонтане и пить горячий чай. Увидеть бы сейчас солнце! Но навес скрывал от Ясира его жалящие лучи, а газовые занавеси поглощали рассеянный свет, погружая комнату в полумрак.       В этом году солнце было особенно беспощадным. Сожжённые посевы, пересохшие реки и лесные пожары там, где ещё было чему гореть, возвещали о тяжёлой зиме. В этом году многие страны пострадают от нехватки продовольствия, а самые бедные окажутся на грани голода. Но хуже всего было то, что всё это случилось в условиях войны, возможно, последней для человечества.       Однако сегодня не беды человечества, а собственные несчастья омрачали душу Ясира. Не видеть ему больше этого прекрасного сада, не слышать пение воды в фонтане. Не вернуться в родной город Эс-Сувейру, наполненный криками белохвостых чаек с его мастерскими ремесленников и фестивалями музыки и танцев! Потому что он совершил ужасное преступление, за которое его неминуемо настигнет расплата.

***

      В своих покоях Инсар Аль-Хатиб беседовал с человеком, производящим впечатление бледной поганки. Казалось, что гость загорелого, почти чернокожего араба прожил всю жизнь в подземелье, не видя дневного света.       — Действия вашего ученика поставили Смотрящих в опасное положение, — говорил человек, закутанный в тонкие одежды с головы до ног. Он говорил осторожно, боясь обидеть Аль-Хатиба, но смысл его слов был таков, что избежать этого оказалось невозможным. — Совет Старейшин настоятельно рекомендует вам лишить Ясира Эль Захру звания ученика.       — Совет Старейшин хочет, чтобы я отобрал память одного из своих лучших учеников и отправил его домой влачить никчёмную жизнь? — Аль-Хатиб поднял на человека тяжёлый взгляд. — Этот мальчик может стать выдающимся иноходцем.       Бледный тонкокостный человек поёжился под пристальным взглядом Аль-Хатиба, одного из влиятельных членов Совета Старейшин. Обсуждение дела Ясира Эль Захры проходило без его участия и лишнего шума. Судить Ясира Эль Захру было позволено лишь незаинтересованным в его судьбе лицам, а Инсар Аль-Хатиб таковым не был.       Преступление, которое совершил его ученик, ставило под угрозу положение не только Смотрящих, но и всего человечества. Спасти Ноа Джоши, вражеского телепата, чья сила сопоставима с силой Зеро! За такое не только Эль Захру, но и его учителя, будь он хоть трижды членом Совета, стоило наказать самым суровым способом.       Но бледнолицый человек был всего лишь глашатаем воли Совета. Он мог только передать вердикт, но не повлиять на него.       — Вы видели его будущее в своих снах? — уточнил глашатай воли Совета. — Если ему уготованы большие свершения, я передам ваши слова Совету, и Старейшины пересмотрят решение на счёт Ясира Эль Захры.       Аль-Хатиб задержал на бледном человеке взгляд, и устало посмотрел во дворик. Если бы он видел Ясира во снах, то поделился бы этим на заслушивании, когда приходил на суд в качестве свидетеля. Но Аль-Хатиб ничего не видел. Ему являлись во снах другие его ученики, но Ясир — никогда. Оттого ли, что его путь, как Смотрящего, заканчивался сегодня?       — Я не видел его в своих снах, — Аль-Хатиб не мог солгать глашатаю Совета Старейшин. — Я могу лишь сказать, что предчувствую. Его путь не окончен, — Аль-Хатиб встал, выпрямившись во весь свой величественный рост, и его гостю пришлось подняться, чтобы не казаться ущербным. Нестерпимая жара обожгла его иссохшее, постоянно мёрзнущее тело, а на висках проступил пот.       — Вы на самом деле думаете, что Ноа Джоши ягик? — бледное лицо глашатая вытянулось, и на нём отобразилась причудливая смесь недоумения и страха.       — Я думаю, что Смотрящим не время перенимать у современного человечества их способ жить, — Аль-Хатиб откинул за спину концы своего белоснежного платка-гутры. — Смотрящие наблюдают, учат, направляют. Мы следим за порядком, и главной нашей целью всегда было и должно оставаться обеспечение выживания человечества и мир. Войны не наша стезя.       Глашатай потрясённо отступил на два шага, большего ему не позволила теснота помещения. Жилище Аль-Хатиба ничем не отличалось от комнат его учеников. Он жил в маленькой клетушке с такими же занавесями, как у Ясира, с теми же коврами, устилающими пол и пледами, покрывающим кровать и резной стул.       — Совет просил напомнить вам о последствиях преступления Ясира Эль Захры, — глашатай замешкался, желая прекратить этот разговор как можно скорее. Но он был посланником Совета и должен был говорить. — Лорд Хильдерман находится сейчас во 2-ой колонии, во власти Шай-Котара. И Шай-Котар располагает всеми средствами для того, чтобы заставить его говорить. Лорд Хильдерман выдаст наши тайны, это вопрос времени.       Они оба знали, что речь идёт о тайнах, которые стали известны Иэну Хильдерману благодаря Аль-Хатибу. Поступок Ясира усугублялся неосмотрительностью, с которой Аль-Хатиб поделился секретами Смотрящих с Иэном Хильдерманом.       — Совет не подвергает вашу мудрость сомнению, — осторожно продолжил глашатай. — Старейшины ценят вашу фигуру, уважаемый Инсар Аль-Хатиб, и ратуют за ваше благополучие. Но вы должны помнить, что большинство Старейшин были против посвящения лорда Хильдермана в наши тайны, и всё же доверились вам. Теперь лорд Хильдерман во власти наших врагов.       В комнате стало слишком жарко. Разноцветный домотканый плед из тонкой шерсти завешивал дверной проём. Солнце поднималось всё выше над горизонтом. Аль-Хатиб сложил руки за спиной и пригласил гостя выйти в мандариновый дворик. Тот отнёсся к предложению с опаской, но как только оказался снаружи, обнаружил, что дышать стало легче. Так же глашатаю бросился в глаза медиум, карауливший Ясира Эль Захру перед его комнатой. Он стоял под тенью аркады и обливался потом — это было видно даже от столика с резными ножками, у которого они остановились с Аль-Хатибом.       — Разве ваш ученик не услышит нас, если мы продолжим говорить здесь? — с сомнение спросил глашатай. Дверь в комнату Ясира была открыта и завешена газовой занавеской.       — Если бы он хотел, то и стальная стена не стала бы ему помехой, — ответил Аль-Хатиб. — Как я уже сказал, мальчик обладает выдающимися способностями.       Глашатай покачал головой.       — Он не посоветовался с вами относительно того, стоило ли спасать Ноа Джоши. Он неверен вам. Это досаднейшее свойство характеризует его непригодность как ученика.       — Это свойство досадно вне всяких сомнений, — согласился Аль-Хатиб, — но вы заблуждаетесь, приписывая его Ясиру.       Словно по волшебству из дверного проёма в стене, соединяющей два садика, вышли три девушки, неся на позолоченных подносах чай и фрукты. Расставив их на столике, они удалились, задорно позвякивая монистами.       — Ясир Эль Захра повинен лишь в том, что поступил согласно своему разумению, — сказал Аль-Хатиб, разливая горячий чай по стаканам.       — Он поставил себя выше общины. Хотя знал, что его ум ничто в сравнении с мудростью Смотрящих, — возразил глашатай.       — Если бы все ученики только и делали, что повторяли за своими учителями, откуда бы брались новаторы?       — Новаторы не признают авторитетов. Они угрожают устоям общины.       — Иногда мы действительно нуждаемся в революции умов. Как знать, может быть Ноа Джоши, спасённый Ясиром, в самом деле будущий ягик?       — Но, если вы заблуждаетесь, и этот яхшас выступит на стороне Шай-Котара, мы обречены.       Аль-Хатиб выдержал паузу.       — Как видите, мы снова оказались в ситуации, когда Смотрящие должны наблюдать и быть готовыми к любому исходу. Если Ноа Джоши станет угрозой, мы сможем обезвредить его. Если же он окажется ягиком, то мы поможем ему.       — Вы просите время?       — Для моего ученика и спасённого им яхшаса. Если он станет угрозой, Ясир исправит свою ошибку. Убийство Ноа Джоши будет для него худшим наказанием, чем собственное изгнание и забвение.       Глашатай посмотрел на Аль-Хатиба с сомнением.       — Разве Ясиру Эль Захре по силам убить столь могучего телепата?       — Он иноходец. Иноходец может сделать что угодно.       Глашатай повернул голову так, чтобы мандариновые деревья отбрасывали тень на его лицо, и утвердительно кивнул.       — Я передам ваши слова Совету, но боюсь, у нас не так много времени на раздумья. Люди узнали об атлантах. Война уже началась.       Аль-Хатиб поднялся и приложил руку к сердцу, замерев на несколько мгновений в поклоне — знаке благодарности и уважения, принятом среди атлантов. Завёрнутый в одеяния с головы до ног глашатай встал и повторил его жест, задержавшись в поклоне значительно дольше Аль-Хатиба.       — В отношении лорда Хильдермана времени ещё меньше, — сказал глашатай. — Совет просил напомнить вам о важности сохранения тайн общины Смотрящих.

***

      Когда глашатай Совета и охраняющий Ясира медиум покинули дом Аль-Хатиба, двор опустел. Ясир вышел из своей комнаты и подошёл к Аль-Хатибу с понуро опущенной головой. Он простоял подле него достаточно, чтобы тень от ветки мандаринового дерева успела переползти с его лица наземь.       — Когда ты пришёл в мой дом, я назвал тебя любимым учеником, — сказал Аль-Хатиб. Он поднял голову, и концы его головного платка вытянулись вдоль туловища. — Но ты предал моё доверие. От того, чтобы вернуться в Эс-Сувейру и прожить жизнь бедняка, торгующего рыбой, тебя отделяет лишь моё поручительство. Поэтому с этого дня и до тех пор, пока решается судьба Ноа Джоши, ты более не свободен. Тебе запрещается покидать мой дом. Запрещается навещать в своей духовной форме Ноа Джоши, Иэна Хильдермана и ту девушку, что полюбилась тебе в 3-ей колонии.       Ясир встрепенулся и вскинул голову.       — Она же в плену у Вхарата! А я могу ей помочь!       — Довольно, Ясир Эль Захра, — отрезал Аль-Хатиб. — Голова у людей существует для того, чтобы думать. Одному нуждающемуся ты уже помог, и чем это обернулось для лорда Хильдермана? А чем это обернётся для человечества, ты можешь сказать?       — Джэбат из 3-ей колонии сказала, что Ноа Джоши — ягик, — упрямо повторил Ясир.       — Джэбатам свойственно ошибаться. Их искалеченный разум не может быть надёжным проводником в будущее.       — Но я видел его силу! — вспыхнул Ясир. Он, прилежный ученик, никогда ранее не сказавший и слова против своего учителя, теперь открыто ему перечил. — Он был в мире душ, за границей, отмеченной для живых. Туда нет хода даже иноходцам! Поэтому я не мог последовать за ним, он сам пришёл на зов. Разве кто-нибудь кроме ягика на такое способен? Тот, кто попадает в глубины мира душ, уже не может вернуться в своё тело. Смерть и новое рождение — единственный путь оттуда.       — Ты прав, для того чтобы вернуться оттуда, нужно обладать невероятной силой духа, — подтвердил Аль-Хатиб. — Дух этого яхшаса действительно силён. Но это не делает его ягиком. Я уже говорил тебе, что ягик определяется не по способностям.       — А как же? Разве кто-нибудь со времён последних ягиков возвращался из мира мёртвых?       — Ягик определяется по делам, милый мальчик, — вздохнул Аль-Хатиб. — Если Ноа Джоши действительно тот, о ком говорится в пророчестве, он непременно покажет себя. Если же он наш враг, — он осёкся, не зная, как сказать Ясиру о заключённом с Советом договоре.       Ясир опустился на колени и поклонился, выражая своё почтение. Но не покорность. Потому что после этого он поднялся и разразился пылкой тирадой.       — Я не достоин быть любимым учеником. Возможно, я не достоит быть твоим учеником вовсе, но учитель, разве Смотрящие не ищут мира? Разве наш враг — не Шай-Котар, который сверг ягиков и поработил яхшасов ещё в незапамятные времена? Разве даже крохотная надежда на восстановление справедливости не стоит того, чтобы рискнуть всем?       Его глаза сияли, как сияют глаза тех, кто захвачен страстью. Кто готов приносить жертвы во имя того, во что верит. Ясир подался вперёд, и его бронзовая кожа заблестела в лучах солнца. Он был прекрасен в своей неистовой надежде. Аль-Хатиб не мог сказать о том, что Ясир должен будет убить Ноа Джоши, мысли о котором зажигают в его сердце огонь.       Сможет ли Ясир воззвать к разуму, если Ноа Джоши окажется врагом? Не запутается ли он в сетях привязанности, которую Аль-Хатиб наблюдал уже сейчас? Откуда ей было взяться? Что за рок связал Смотрящего Ясира Эль Захру и яхшаса Ноа Джоши? Аль-Хатиб этого не понимал. Ему открывалось многое, но судьба Ясира оставалась для него загадкой. Может быть, Аль-Хатиб утратил свою силу и больше не был достоин зваться прорицателем?       — Молодость, — устало проговорил он. — У неё есть неоспоримое преимущество перед старостью. Но у старости есть то, без чего молодость погубит себя. Это мудрость. Как ты думаешь, просуществовала бы цивилизация атлантов десятки тысяч лет, опирайся она на суждения молодости? Рискуй она всем ради мимолётной надежды? Нет, мальчик, не просуществовала бы. И мы, Смотрящие, и Шай-Котар, правящий длинную ночь на Сафид, опираемся на мудрость. Мудрость не принимает быстрых решений, она не потворствует чувствам.       Но слова Аль-Хатиба не могли остудить горячую голову Ясира. Он почти убедил себя в том, что Ноа Джоши ягик. У Ясира не было иного выхода, ведь в противном случае он совершил страшную ошибку, тяжесть которой была для него слишком велика.       — Ты молод, — продолжил Аль-Хатиб, но в его голосе не было осуждения, как не было и превосходства, с которым старшие поучают младших, — у тебя впереди вся жизнь. Тебе предстоит научиться заглушать голос чувств и прислушиваться к голосу разума. Научившись этому, ты сумеешь отделять пагубные порывы от тех, что воспитывают твою душу.       Ясир видел, как много усилий прикладывал Аль-Хатиб, чтобы образумить и защитить его. Даже когда он признался в помощи Ноа Джоши, в ответ получил лишь любовь и заботу. Когда Ясир спотыкался, Аль-Хатиб проявлял терпение. И тем хуже ему было сознавать свои желания. Ведь Ясир не только не мог, но и не хотел обуздать свои чувства, идущие от сердца и продолжающие разрушать его жизнь и веру Аль-Хатиба в него.       Помолчав какое-то время, Ясир всё же сказал:       — Я принимаю ответственность за свои поступки и повинуюсь твоей воле.       Но в его словах не было раскаяния. Аль-Хатиб знал, что Ясир не нарушит данного слова, но также знал, что продолжит истязать себя сомнениями.       — Ты должен научиться поступать в соответствии с доводами рассудка, мальчик мой, — сказал Аль-Хатиб перед тем, как отправиться в дом.       Ясир не захотел оставаться под палящим солнцем, и побрёл в свою комнату. Разлёгшись на узкой, застеленной разноцветным покрывалом кровати, он заложил руки за голову и посмотрел в потолок.       В комнате было душно. Он скучал по временам, когда был младшим учеником, и привилегия пользоваться вентилятором принадлежала ему. Теперь Ясиру было девятнадцать, и вентилятор перекочевал к десяти-тринадцатилетним мальчишкам, живущим по соседству. Он мог сходить к ним, как делал не раз, но Ясиру нужно было подумать в одиночестве.       Ясир не говорил Аль-Хатибу о том, что Анне удалось пережить нападение на замок, но он знал это. Что не удивительно, учитывая его способности. По-настоящему удивляло и сбивало с толку совсем другое: почему Инсар Аль-Хатиб, предсказавший появление атлантов, не мог рассказать ничего толкового о Ноа Джоши? Как же сильно он упростил бы жизнь Ясиру! Но нет, Аль-Хатиб и впрямь ничего не знал, и запретил выяснять это Ясиру.       Ясир готов был рвать на себе волосы от досады. Ничего не знать о Ноа Джоши, к которому его привело чувство без названия, было пыткой. Ясир продолжал задаваться вопросом, отчего он видит его в своих снах. Что за связь определена для них свыше? В этих снах Ясир был в Магрибе, но не со Смотрящими, а с ним.       Он перевернулся, разглядывая пустую стену. Ясир услышал, что Аль-Хатиб сказал про веление сердца, но всё равно остался при мнении, что порыв, заставивший его отыскать и спасти умирающего Ноа Джоши, шёл из глубины души. Ясир не жалел, что не оставил себе времени на раздумья. Поступи он, как истинный Смотрящий, Ноа Джоши бы тогда умер.       Возможно, это было бы правильно. А может быть, Ясир сделал человечеству большое одолжение.