Дети Терры

      — Убийца.       Анлуан попытался разлепить смеженные веки.       — Убийца, — повторил надломленный голос.       Веки не поддавались, ресницы будто перемазали высохшей смолой. Тонкая кожа век воспалилась и болела. Анлуан испугался, что не сумеет открыть глаза, не разорвав ресниц.       — Убийца, — прохрипел ещё один голос, более тонкий и злой.       Разве он спал? Анлуан не помнил, чтобы засыпал, и не знал, где находился. Он ощутил холод, сковывавший его тело, и запах гари, забивший ноздри. Закашлявшись, Анлуан дёрнулся, обнаружив, что его руки туго связаны за спиной.       Его пронзила волна страха. Кто его связал? Почему он не мог открыть глаза? Что произошло?       — Убийца! — взвизгнул новый голос, и Анлуан почувствовал на своей коже чужое дыхание. Его обступили, и он не мог сказать, кто его враги и сколько их. Анлуан лежал на ледяных каменных плитах, нагой и беззащитный. Его терзал холодный ветер и липкие ненавидящие взгляды. Хоть Анлуан не мог видеть окруживших его, он чувствовал их злость, отчаяние и ненависть.       — Убийца! Убийца! Убийца! — хором проскандировали они, так громко, что у Анлуана зазвенело в ушах. Он хотел подняться и бежать, но не смог пошевелиться, оцепенев, как загнанная в ловушку лань. Страх забрался под его кожу и сковал разум.       Голоса скандировали без остановки леденящее душу «Убийца», и Анлуану казалось, что он тонет в их разъярённых воплях. С каждой новой секундой он всё больше удивлялся, почему его не трогают. Ведь он перед ними, связанный и обездвиженный, стоит замахнуться, ударить ногой, и он ощутит всю силу их гнева.       Анлуан понял, что сжался в попытке защититься от ненанесённых ударов. Ощутив себя жалким, он стиснул зубы, стараясь не слышать раздирающих его криков «Убийца». Отчего-то он знал, что заслуживает это обвинение и не сможет выдержать его тяжести.       Вдруг какофония голосов смолкла, будто бы по команде. Остался лишь воющий в развалинах ветер.       «В каких ещё развалинах? — встрепенулся Анлуан. — Где я нахожусь?»        Из тишины раздался размеренный голос:       — Открой глаза.       Голос показался Анлуану знакомым.       Веки, только что склеенные намертво, распахнулись и глазам Анлуана предстали десятки, даже сотни чьих-то ног. В разодранных ботинках или же босые, перемазанные в грязи. У иных вместо ног были окровавленные обрубки. Ошмётки кожи скатывались наземь, прикрывая срам омерзительных ран. У других кожа была содрана одним резким нечеловеческим усилием.       Анлуан не видел за стеной этих ужасных ног ничего, кроме пола, на котором лежал. Ледяной отшлифованный камень показался ему знакомым и наводящим ещё больший ужас, чем изувеченные конечности.       Он с содроганием поднял взгляд выше и закричал.       Оторванными оказались не только ноги. Торчащие наружу кости, куски разорванного мяса на местах рук, боков, шей и голов, впившиеся в животы деревянные щепы и обрубки крупных конструкций, размозжённые конечности.       Анлуан кричал, не прекращая, переводя взгляд с одного изувеченного тела на другое. Эти тела не должны были стоять. Они не должны были раскрывать свои окоченевшие рты и скандировать: «Убийца». Они все до последнего были трупами. Мужчины и женщины, молодые и старые, дети и совсем ещё младенцы.       Но тот, кто повелел ему открыть глаза и обозреть этот ужас, был живым. Живым снаружи, но мёртвым внутри. Его пустые глаза смотрели на Анлуана, как на червя, недостойного внимания, и в тоже время как на самого страшного и омерзительного монстра, которого носила земля.       Если до сих пор Анлуан кричал как умалишённый, то, столкнувшись с этим взглядом, замолчал, будто в рот ему воткнули кляп. Толпы трупов расступились, дав живому подойти к Анлуану, и Анлуан сам того не сознавая, пополз назад, царапая бледную кожу о каменную крошку и осколки выбитых стёкол. Один из осколков впился в его бок, и Анлуан вскрикнул, прекратив движение. Тёплая кровь обагрила вымерзший камень.       — Боишься? — холодно осведомился живой. Анлуан сосредоточил всё внимание на нём, таком знакомом и в тоже время чужом. Что-то в его осунувшихся, некогда красивых чертах напугало Анлуана сильнее, чем изуродованные трупы и собственное безнадёжное положение.       «Мне конец», — мелькнула мысль, и человек, глядящий на него сверху вниз, жёстко усмехнулся.       — Не сейчас. Я не смогу тебя убить. Но они, — он развёл руки в стороны, покровительственно обведя толпу мертвецов, — они — другое дело.       — Но они же мертвы! — вскрикнул Анлуан, не обратив внимания на визгливые ноты отчаяния в своём голосе. Ему не было дела ни до гордости, ни до чести. Лишь бы не оказаться разорванным на части и сожранным этими мертвецами. Здесь и сейчас, если ему суждено было умереть, он хотел, чтобы его убил живой человек.       — Иногда мёртвые справляются с этой задачей лучше живых, — парировал человек, в чертах которого Анлуан смутно узнавал кого-то важного. — Ты здесь, и привёл тебя не я, — человек оглядел толпу. — Ты убил их. Смирись с тем, что они никогда тебя не оставят.       Анлуан понял, где находился. Вскинув голову, он увидел руины остова средневекового замка. Обрушившиеся стены осыпались на пол обломками разной фракции, от валунов до каменной крошки, перемешанной со стекольными осколками. То здесь, то там одиноко торчали уцелевшие простенки и основания колонн, от которых отвалились крупные глыбы.       Апогей растоптанного величия. Триумф алчности и безумия.       — Зеро, — прохрипел Анлуан, возвращаясь к живому. Он узнал в этом осунувшемся мужчине Иэна Хильдермана.       — Уже нет, — ответил Иэн. — Отныне Зеро — твой яхшас, а я лишь угасающая тень и такая же развалина, как этот замок.       Его слова были пропитаны горечью. Бывшие пустыми глаза Иэна вдруг преобразились и в них отразилась боль.       — Прости меня, — выдавил Анлуан. — Я не хотел, чтобы всё так обернулось.       Но тут же оборвал себя, сознавая, сколь жалко звучат любые слова рядом с ожившей на его глазах трагедией: стёртой с лица Терры многовековой историей рода Хильдерманов и сотнями загубленных безо всяких причин жизней. Пусть эти несколько сотен были каплей в море людских жизней, которые унесла пятнадцатилетняя война и которые унесёт грядущая война с атлантами. Кровью этих нескольких сотен были обагрены руки не каких-нибудь неизвестных Анлуану атлантов, а его собственные. Пусть Анлуан не хотел их смертей, он был в них повинен. Он, а не кто-либо другой.       Анлуан стиснул зубы и зажмурился до появления мерцающих огней перед глазами. Его грудную клетку сдавило тисками, воздуха стало не хватать, но он не мог думать ни о чём, коме разъедающего чувства вины.       Внезапно он понял, что его руки больше не связаны путами, а сам он не наг. С трудом повернувшись, он помог себе руками, становясь на колени и обращая горестное лицо к искалеченным мертвецам.       — Простите меня, — прошептал он. — Простите, — продолжал шептать Анлуан, но мертвецы вдруг перестали им интересоваться. Они начали расходиться, неуверенно ковыляя и волоча за собой остатки оторванных конечностей. Молча. Так, будто вся тяжесть мира опустилась на их плечи и не давала им продохнуть. Им было мало нести её на себе, и они переложили эту тяжесть на Анлуана. Под ней Анлуан наклонялся всё ниже и ниже к каменному полу, усыпанному крошкой и стекольными осколками, вонзившимися в его ладони и ранящими их. — Простите, — шептал он еле слышно, почти раздавленный виной и осознанием необратимости трагедии.       Уходящие от него мертвецы уносили с собой надежду на прощение. Ему не было сказано ни слова, кроме «убийцы». Ни единого взгляда больше не обратилось в его сторону. Вскоре Анлуан остался наедине с Иэном Хильдерманом, стоя на коленях в руинах величественного некогда замка.       Анлуан обратил на Иэна взгляд, полный надежды. На что он надеялся? Он ведь не был так глуп, чтобы рассчитывать на прощение Иэна. Нет, Анлуан не был глуп. Но он был слеп в своём горе и одинок. Уязвим перед отчаянием, из раза в раз захватывающим его сердце, стоило подумать о несмолкающей канонаде ракет и об оглушительном взрыве первой из них, врезавшейся в замок. Он не мог забыть об этом ни на день, и это отравляло его жизнь.       — Ты виноват, — сказал, наконец, Иэн. — Но я виноват не меньше. Ты пришёл в мой дом, а я не смог его защитить. Мы оба жертвы этих мертвецов. Ты и я. Они убивают меня каждую ночь, и у меня нет надежды на спасение. Но ты?.. Сможешь ли ты заглушить голос совести? Если сможешь — будешь жить.

***

      Анлуан открыл глаза и слепо уставился в распахнутое окно. Занавеси не колыхались. Стояла тихая удушливая ночь. Его тело было липким от пота, а простыни под ним — влажными.       Сон. Это всего лишь очередной кошмар. Сколько их уже пережил Анлуан? И сколько ещё предстояло пережить?       — Смогу ли я заглушить голос совести? — прошептал Анлуан, не понимая, что говорил вслух. — Смогу ли?.. Да разве такое возможно?       Он перевернулся на спину, раскидав руки. Легче от этого не стало, ни физически, ни душевно. Пот стекал по вискам и шее, взмокшие волосы липли к коже.       Проклятое лето в проклятой колонии! Анлуан стиснул зубы и тихо выдохнул. Воздух со свистом просочился сквозь зубы, заставив его встрепенуться. Других звуков не было. Колония была погружена в глубокий сон, и казалось, будто все её обитатели вымерли.       От этой мысли Анлуану стало не по себе. Он поёжился и сел на кровати, разглядывая свои запястья. Сон был настолько реальным, что казалось, будто его и впрямь связали, отвезли на пустошь и бросили нагим посреди развалин замка. То, какими они представились Анлуану во сне, было, конечно же, игрой воображения, ведь он и в мыслях не допускал возможности оказаться там снова.       Хотя бы потому, что колония находилась в окружении, и выбраться из неё живым не удалось пока никому. Оцепившие колонию военные Альянса демонстративно складывали трупы беглецов с внешней стороны Линии смерти, чтобы жители колонии, наконец, поняли: покинуть свою тюрьму им не удастся.       — Они дают нам возможность похоронить своих мёртвых, — возразил как-то Джоши. — Я вижу в этом благородство. А вы — злорадство?       Анлуан не знал, что думать. Они сидели в окружении уже три недели, и постепенно количество ежедневных трупов у Линии смерти стало сокращаться. Атланты поняли, что из колонии им не выбраться.       А что до погребения…       Рейнан Сен, молодой, но уверенный в себе генерал 2-ой колонии, распорядился хоронить мертвецов в братских могилах, несмотря на то, что их легко было опознать, и родственники молили получить их тела.       Мысли о мертвецах вернули Анлуана к его кошмарам.       Мертвецы, которые приходил к нему едва ли не каждую ночь, уже мало походили на людей. Искалеченные, искорёженные и обезображенные до неузнаваемости тела не поддавались опознанию.       Если бы их было кому опознавать. Анлуан знал, что под ракетным обстрелом никто не смог уцелеть. А пожар, захвативший пустошь после этого, довершил дело.       Странным было то, что Лалит и остальные члены отряда как один утверждали, будто приказ о начале штурма поступил от Анлуана.       Анлуан этот приказ отдать не мог. Но кто-то его всё же отдал, дождавшись, когда Анлуан, Джоши и Зен покинут замок с Иэном Хильдерманом на плечах. И поскольку покинули они его подземным ходом, то знать о времени отступления могли лишь они: Анлуан, Джоши и Зен.       В своём уме Анлуан не сомневался. В Джоши — ещё меньше.       Зен с самого начала заявил, что с радостью прикончил бы Джоши и сдал властям Анлуана за его предательство и связь с яхшасом. Но мог ли Зен в действительности зайти так далеко? Анлуан не знал. Зен был его другом детства и то, что он принялся душить Анлуана в замке Хильдермана, глубоко ранило его. Анлуан больше не знал, на что способен Зен Гоора. И всё же, будь Зен повинен в разрушении замка, Джоши вывел бы его на чистую воду.       Вопрос о том, что именно произошло на пустоши Хильдермана, оставался открытым. Анлуан знал, что неупокоенные души будут терзать его, пока ответ не найдётся. Это не вернёт людей к жизни, но станет отмщением. Вот и всё, что Анлуан мог сделать в сложившейся ситуации.       За захват Иэна Хильдермана Анлуану присвоили звание капитана. Он вырос в общественных глазах, как того и желал. Но правда заключалась в том, в действительности Анлуан был и оставался никем. Иэн Хильдерман теперь проводил свои дни под пытками, не приносившими результата, и тем, кто по-настоящему имел для Шай-Котара важность, оставался Ноа Джоши. Шай-Котар берёг свой единственный козырь, полагая, что Джоши справится там, где могли не справиться они.       Анлуану было противно сознавать, что сам он был жив лишь потому, что с его помощью можно было манипулировать Джоши. Такова была его единственная ценность. Ценность заложника. А потому ни восторженные взгляды атлантов, ни пожалованное звание, ни сопряжённые с этим почести не прельщали его и не вводили в заблуждение. В глазах общества Анлуан превратился в легенду, сумевшую захватить великого Иэна Хильдермана. Но в глазах тех, кто действительно управлял этим миром, Анлуан был никем. Он растворялся в тени Джоши, с каждым днём молчания Хильдермана удваивающим свой вес в глазах Шай-Котара.       Сознавая это, раздавленный грузом вины и своей беспомощностью, Анлуан стал задумываться о бегстве. Воспитанный как солдат, он оказался не готов нести это бремя: воевать и убивать невиновных. Он не годился для этой роли, и теперь совершенно точно осознавал это. Люди были не виноваты в том, что атланты захотели эту планету. Анлуану предстояло жить с убитыми по его вине медиумами, но брать новый груз на плечи он отчаянно не хотел.       Однако мог ли он сбежать?       Едва ли. Анлуан скатился на дно вырытой им ямы и не знал, сможет ли оттуда выбраться.

***

      Джоши стоял под дверьми Анлуановой комнаты и глядел в противоположную стену. На сердце у него было неспокойно, в глазах притаилась тревога. Уже не первую ночь Анлуан будил его своими кошмарами. До того они были реалистичными и ужасающими, что Джоши долгое время не мог прийти в себя. Ведь всё, что грезилось Анлуану, относилось и к нему. Не в меньшей, а даже в большей степени. Именно сила Джоши сделала возможным этот ужасающий поход, из-за него Анлуану являлись в кошмарах мертвецы. Кровь Джоши холодела точно так же, как и кровь Анлуана, но он не мог позволить вине сломить себя.       Джоши встряхнулся. Не время было бояться, как и не время унывать. Сколь бы ужасным ни был их поступок, один из них должен был держать себя в руках. Ради другого, и ради себя. Джоши не мог позволить себе даже намёка на слабость, слишком хорошо сознавая, что для них ещё ничто не кончено. Напротив, всё только начинается. Он должен был оставаться сильным, чтобы поддерживать Анлуана.       Почувствовав, что Анлуан проснулся, Джоши оцепенело замер перед дверью. Мысли Анлуана уже не бились в отчаянье, как во сне, но варились в ядовитом котле сожалений.       Внезапно Джоши почувствовал себя слабым и ни на что не годным. Что он мог предложить Анлуану? Как поддержать, когда его собственный мир рушился на части?       Несмотря на первоначальное намерение, он не смог войти, и, постояв ещё какое-то время, тихо удалился в свою комнату.

***

      Необходимость изображать героя, одолевшего Зеро, претила Анлуану, поэтому появление в общественных местах стало его утомлять. Он избегал парков и торговых центров, но не мог отвечать бесконечными отказами на приглашения на званые вечера. Которые поступали не только ему, но изредка и Джоши.       Скрыть участие Джоши в операции против Хильдермана не удалось. Слишком многие из ударного отряда видели обессиленного Джоши на плечах Анлуана, поэтому ему пришлось принять часть славы на себя, хоть никто и близко не понимал, какую роль в этой экспедиции мог сыграть ничем не примечательный бывший слуга. Этого не понимали, в первую очередь, члены ударного отряда. Именно благодаря им по колонии стали расходиться самые нелепые слухи.       Только Зен знал правду. Но он молчал, как в воду опущенный, заставляя Анлуана и Джоши недоумевать. Анлуан решил прервать эту пытку на сегодняшнем званом ужине, где Зен, несший на своих плечах Иэна Хильдермана, был не менее желанным гостем, чем сам Анлуан.       Анлуану требовалось решить брать Джоши на ужин или нет. Ответы на подобные вопросы всегда оставались открытыми и рассматривались для каждого случая отдельно. Джоши соглашался идти на ужин, лишь когда его имя фигурировало в списке приглашённых вместе с Анлуаном. И лишь потому, что отказ от такого приглашения мог бросить тень на них обоих, ведь он больше не был слугой, и должен был поддерживать образ названного брата Анлуана.       Однако Джоши восставал против этого со всей простотой и честностью своей натуры. Не в последнюю очередь оттого, что ему было крайне неприятно держаться на публике так, будто они и впрямь были братьями. Джоши сжигали совсем не братские чувства, и чем глубже Анлуан погружался в переживание трагедии на пустоши, тем сильнее Джоши хотел приблизиться к нему и заявить свои права.       Анлуан понимал это. Мысли о Джоши не давали ему сойти с ума. Хоть Анлуан и старался укрывать это от него, иногда при взгляде на Джоши у него проскальзывала безотчётная улыбка. Вместе с тем Анлуан испытывал стыд за то, что не Джоши, а Лалит претендовала на место рядом с ним, и продолжала оставаться его невестой. В то время как Джоши, переживший ипостаси его слуги, любовника и брата, был для общества химерой и продолжал вызывать больше пересудов, чем они могли себе позволить. Джоши это тоже понимал и подавлял свои желания. Но огонёк в его глазах, устремлённых на Анлуана, выдавал его с головой. Их удачей было то, что столь пристально к Джоши приглядывались немногие.