Дети Терры

      Устоявшаяся в середине июля тридцати двухградусная жара и влажность в восемьдесят пять процентов сделали атлантов заторможенными и вялыми. Окна были распахнуты, и гостиная проветривалась проносящимся по ней ветерком. Занавеси колыхались, то вздымаясь внутрь, то выпячиваясь наружу.       Анлуан сидел во главе стола. Солнечные лучи отражались от приборов, играли бликами на графине с водой. Несмотря на разгар дня, блюда, поданные к обеду, отличались лёгкостью и низкой калорийностью: салат с морепродуктами, гарнир из пшеничной крупы, томлённой в печи и распадающейся на зёрнышки, цитрусовые фрукты.       Анлуан перевёл взгляд на Лалит. Она сидела по правую руку от него, а рядом с ней задумчиво глядела в окно Хема. Близость с Лалит, свежей, несмотря на капли пота, собирающиеся в губном желобке, нервировала её. Идея Анлуана собрать всех за одним столом показалась Хеме смешной. Джоши вёл себя так, будто за обедом собрались хорошие друзья, и его притворство было противно ей до оскомины. Единственной, кто чувствовал себя свободно, была Сами. Она непринуждённо болтала ногами под скатертью.       — Мне понравился твоё выступление, Хема, — нарушила молчание Лалит, обмахнувшись веером. Она была одета в тунику из тончайшего хлопка и лёгкие штаны. — Глядя, как ты танцуешь, я из раза в раз разочаровываюсь в своей профессии.       Во всём, что касалось искусства, Лалит была полной неумехой, и испытывала трепет по отношению к танцорам и художникам.       — Спасибо, — смутилась Хема. В её руках оказался стакан с водой, и она сделала несколько жадных глотков. — Ненавижу лето!       Лето было в самом разгаре. Недавно колонию накрыл тропический циклон, давший атлантам немного понежиться в прохладе. Но ливень со шквалистым ветром прошли, и за работу принялось беспощадное солнце. Испарения от размякшей земли поднимались в воздух, вынуждая жалеть о нескольких днях благодати и молиться, чтобы следующий циклон повременил с приходом.       На Джоши тропический климат отыгрывался больше всех, ввергая его в привычную для таких дней меланхолию. От постоянной влажности его голова быстро засаливалась, превращая курчавые локоны в обвисшие космы. Поэтому он затянул пучок так крепко, что могло показаться, будто волосы у него прямые, как и у всего семейства Вхаратов.       Вместо правой руки у него теперь красовался нейропротез. Не отличить от настоящей конечности, но Джоши всё ещё не привык к нему и продолжал втайне оплакивать утраченную руку. Сроки, в которые Анлуан распорядился отрезать её, залечить и вживить протез, даже самому лучшему хирургу показались невозможными. Но они справились — хирург и Джоши. Даже хирургу становилось дурно при виде мужественного страдания Джоши, но только не Анлуану. Джоши знал это, поскольку даже пронизывающие боли, с которыми плохо справлялись подавляющие их препараты, не могли помешать ему видеть мысли Анлуана, занятые чем угодно, лишь бы не мыслями о Джоши.       Хоть протез и выглядел в точности, как его настоящая рука и двигался так же, Джоши испытывал подспудное отвращение каждый раз, когда смотрел на него. Он не мог ощутить его частью своего тела, от этого порой казалось диким, что протезированная рука беспрекословно повинуется его воле. Тем не менее, Джоши не мог игнорировать её преимущества: силу и возможность быстрой замены. Последнее делало её удобным инструментом не только в нападении, но и в защите, однако проверить нейропротез в бою Джоши так и не удалось. Анлуан, прежде с удовольствием тренировавшийся с ним, неизменно уходил от темы.       — Если бы ты попробовала научить меня танцевать, Хема, — продолжала ластиться Лалит, — я была бы очень благодарна.       Хема поджала губы, решаясь на героический отказ. Учить Лалит танцевать? Смотреть, как её прекрасное тело двигается в такт музыке? Да лучше она провалится сквозь землю!       — Я не могу.       Анлуан наблюдал за обедом, думая о том, что всё идёт не так плохо, как могло бы. Попытки подружить свою семью с Джоши, наконец, вышедшим из роли слуги, шли с переменным успехом. Хуже всего поддавались Лалит и его мать. Особенно, после того, как Анлуан оплатил дорогостоящее протезирование, которое, по мнению женщин и снова давшего в займы Зена, было совершенно излишне, в отличие от денег, потраченных на поддержание Джоши в коме.       Хотя в глубине души Лалит и мать даже с этим были не согласны, предпочитая, чтобы Джоши отключили от систем жизнеобеспечения. И если в жестокосердии матери Анлуан всё же сомневался, то в Лалит был совершенно уверен. Эта уверенность отзывалась тяжёлыми ударами в его сердце, и с каждым ударом оно становилось всё менее восприимчивым к боли. Глядя на то, как женщина, которую он полюбил и которой доверился, желает смерти атланту, столь же дорогому его сердцу, Анлуан ощущал пустоту. В этой пустоте тонуло всякое желание обратить к Лалит ласковый взгляд, сказать доброе слово или утешить её в дикой, раздирающей на части боли от того, что между ней и им однажды встал Джоши.       Анлуан незаметно вздохнул, взял очищенный манго, разрезал его на несколько частей и предложил одну из них Сами.       — Тебе ещё рано ездить на першероне, — сказал он, бросив попытки выяснить, чем же сестру не устраивает его прекрасный хадбан. Сами была так же низкоросла, как и Анлуан, и надежды на то, что она вытянется, подобно Хеме, не было, поэтому арабский скакун подходил ей больше всего. — Подожди годик-другой, и я сам тебя научу.       В ответ Сами хмыкнула:       — Нет, спасибо, меня устраивает мой тренер.       — Правда, почему бы вам не сменить тренера? — отозвался Джоши. — Возможно, я однажды покину колонию, так что…       — И куда же ты, позволь спросить, отправишься? — тут же осклабилась Лалит, и Анлуан задался тем же вопросом. — Неужели спустя одиннадцать лет у тебя всё-таки проснулась совесть? Или нашёл себе нового хозяина? — она взмахнула веером и нахально улыбнулась.       «Паразит».       Она не сказала этого вслух, но Джоши услышал даже больше. Но никогда не сказал бы об этом Анлуану, потому что облекать мысли Лалит в слова и произносить их казалось ему омерзительным. От того, что Джоши увидел в этих мыслях, его нутро сжалось, угрожая взорваться неконтролируемым гневом. В каком-то смысле он был даже рад передышке и отсутствию сил, во время которой мог не слышать ни ненависть Лалит, ни терзания Хемы, ни презрение Айги Вхарат. Не говоря о сумбурном и в последнее время не поддающимся вразумительной трактовке мышлении Анлуана.       В зале повисла гнетущая тишина. Анлуан хотел вступить в разговор, но обстановку неожиданным образом разрядила вскочившая с места Хема.       — Он — часть нашей семьи! — выпалила она, разрезая тишину звонким голосом и обращаясь к Лалит. — И если ты тоже планируешь стать её частью, то должна перестать оскорблять его!       Лалит опешила. В образовавшемся молчании державший себя в руках Джоши вдруг сложил столовые приборы и вышел, провожаемый недоумевающими взглядами Хемы и Сами.       Выходит, не так всё хорошо, как Анлуан себе нафантазировал. Он обвёл мрачным взглядом оставшихся и спросил:       — Когда вы, наконец, уясните, что чужих за этим столом нет?       Перечить ему никто не стал. Закончив обед в молчании, сестры покинули гостиную. Тогда Анлуан посмотрел на Лалит и укоризненно вздохнул:       — Правда, Лалит, сколько можно? С годами ваша ненависть становится всё крепче.       Лалит перевела на него жёсткий взгляд.       — Может, ты всё-таки скажешь мне, что происходит? Неужели думаешь, я не вижу?       Анлуан облокотился о спинку стула, чувствуя себя вымотанным.       — Что же ты видишь, любовь моя?       — Любовь твоя? — прошипела Лалит. — Как только язык поворачивается?       — Ты сомневаешься в моих чувствах? — спросил Анлуан.       Лалит не ответила.       Ветерок, гуляющий по зале, затих, солнце спряталось за облаками. Анлуан выпрямился и вытер со лба пот. Он устал. Больше всего на свете Анлуан хотел сбежать, но знал, что куда бы он ни пошёл, с ним повсюду будет он сам. А противнее всего ему было не от ревностной ненависти Лалит и не от болезненной любви Джоши. Он устал от своих собственных бесплодных надежд и не менее бесплодных чувств. Всё казалось ему пресным и вызывало отвращение. Но более всего — он сам.       Звук отодвигаемого стула показался Лалит грохотом камнепада. Анлуан подошёл к ней, положил руки на плечи, но Лалит дёрнулась, точно от удара. Он сильнее сжал её, наклонился и прошептал:       — Прошу, не сейчас.       Лалит сомкнула свои полные чувственные губы. Его безжизненный, почти умоляющий тон заставил её вздрогнуть. Должно быть, он и сам порядком устал. Каково это — метаться меж двух огней? А в том, что огонь Джоши горит ярче, чем её собственный, Лалит уже не сомневалась. И что он манит Анлуана тем сильнее, чем дольше тот подавлял свои чувства.       Слуга? Товарищ? Друг? Думая об этом в одиночестве, Лалит смеялась в голос, впивалась ногтями в ладони, кусала губы до крови.       И слуга. И товарищ. И друг.       И любовник. Разве ей, обманщице, полюбившей его по ошибке, по силам было тягаться с искромётной честностью и неподдельными, родившимися из благодарности чувствами Джоши? Лалит всегда знала, что Анлуан не устоит перед ним. Но чтобы понять это, ему потребовалось одиннадцать лет. Ну и тугодум же её женишок. Непробиваемый тугодум, и это ей на руку.       Пора было вспомнить, зачем Лалит впервые поцеловала Анлуана Вхарата. Ведь, прежде всего для неё должен был быть долг перед семьёй.       — Не сейчас, так не сейчас, — устало выдохнула она.       Лалит должна была сдаться, чтобы остудить голову, переосмыслить своё отношение и взяться, наконец, за дело всерьёз. Как подобает дочери семьи Росс, а не влюблённой девчонке.

***

      Джоши прогуливался по парку, и его сердце было не на месте. Пусть Анлуан и выстрелил в него, Джоши верил, что выстрел был призван лишь напугать. Анлуан был метким стрелком, и вознамерься он прикончить Джоши, Джоши был бы мёртв. Он причинил Джоши душевную боль, но его можно было оправдать. Анлуан хотел вернуть ему силу и сделал это.       У поступка Джоши не было благородной цели. У него не было цели вообще. Его не оправдывали ни душевное потрясение, ни контузия, ни обида. Желание Джоши оказалось донельзя эгоистичным и, к тому же, мелочным. Его рассудок помутился на миг, которого хватило, чтобы обратить в пыль одиннадцать лет взаимного доверия. Анлуан имел полное право не считаться с его чувствами, так же, как Джоши не принял в расчёт чувства Анлуана, набросившись на него.       Но зачем тогда он пригласил Джоши за стол? Почему сказал, что всё ещё верит ему? Джоши боялся смотреть в мысли Анлуана. Что, если его слова о доверии — всего лишь слова, сказанные, чтобы создать иллюзию обыденности? Если за этими словами пустота?       Джоши не хотел этого знать, а потому бродил впотьмах недосказанности, как обычный атлант, не наделённый ни даром предвидения, ни возможностью читать мысли. К тому же, если Анлуан сумел скрыть от Джоши свою осведомлённость о его происхождении, то наверняка скроет и настоящие мысли. Как он сумел? И зачем?       Джоши встряхнулся. Причины, побудившие Анлуана строить баррикады, были сейчас наименьшей из зол. Они всё ещё сидели на привязи Урэя. Вот о чём следовало думать.       Но то ли из-за нестерпимой жары, то ли из-за ослабшей воли, Джоши никак не мог сосредоточиться на Шай-Котаре. В мыслях вертелось унизительное «паразит», а перед глазами стоял оживлённый интерес Анлуана. Неужели его взбудоражила мысль о возможном бегстве Джоши? Ведь Анлуан подумал именно о бегстве, которое не выходило из головы Джоши со дня появления во 2-ой колонии. Неужели Анлуан побоялся, что Джоши бросит его в их общей беде с Шай-Котаром? Или же…       Его мысли против воли вернулись в день поездки во внешнюю зону. К доверчиво откинутой голове Анлуана, к смеженным от расслабления векам, к поцелую. Не было ли это миражом? Но даже если так, в жизни Джоши эти несколько минут были самыми счастливыми. От незначительной искры в прошлом, протянутой ему руки и доброй улыбки, разгорелись чувства, силы которых хватило бы на долгую жизнь.       Как притягательна была мысль сбежать вместе с Анлуаном, дальше от Шай-Котара и искалеченных яхшасов, от необходимости ловить Иэна Хильдермана и нависшей над Террой войны. Джоши было бы достаточно просто жить рядом с ним. Наслаждаться простыми вещами: его улыбкой, блеском холодных глаз, протянутой рукой и верить, что Анлуан желает того же.       Джоши хотелось думать, что не одиночества в беде боялся Анлуан, а одиночества в сердце. Что мысль об утрате Джоши была для него столь же непереносимой, как для Джоши — мысль о потере Анлуана. Как же хотелось ворваться в его мысли и отыскать правду! Как хотелось целовать его в мире спокойствия, которого им никогда не видать!       Не оттого ли чувства резали по сердцу? Краткость мимолётного счастья, спокойные дни, оставленные в прошлом, давили на грудь. Джоши чувствовал необратимость их падения в пропасть. С тех пор, как Анлуан вернул ему силу, начался обратный отсчёт. Что будет, когда он закончится? Думать об этом было страшно.       Джоши свернул с парковой дорожки, ища убежища в зубастой тени пальм. Стояла удушающая жара. Ему отчаянно не хватало воды, и, если бы не это обстоятельство, Джоши не подумал бы вернуться домой. Но выходя из парка, он вдруг замер, глядя перед собой. Само это слово, дом, промелькнувшее в сознании, пронзило Джоши раскалённым железом. А ведь он действительно бродяга, сменивший уже три дома, но нигде не прижившийся. Найдётся ли пристанище, которое примет его и где он перестанет чувствовать себя чужим?       Размышляя об этом, Джоши заметил фонтан с питьевой водой. Наклонившись к нему, он жадно напился, омыл лицо и осмотрелся. Повсюду вздымались королевские пальмы. За их утолщёнными гладкими стволами росли приземистые бисмарки с шарообразной кроной из посеребрённых веерных листьев. Они были настолько жёсткими, что порезаться о них не составляло труда.       Примостившись к одной из пальм, стоял атлант. Он походил на призрака с горящими глазами и пристально следил за Джоши. От этого кожа Джоши покрылась мурашками.       «Иди за мной, Нейде Ийлис», — раздался мысленный зов.       Джоши решил, что ему померещилось, но зов повторился. Незнакомец развернулся и побрёл по утрамбованной земляной тропинке. Он не оборачивался, зная, что Джоши последует за ним, и оказался прав. Поколебавшись какое-то время, Джоши всё же отправился следом. Словно загипнотизированный этим зовом, даже не сразу сообразивший, что атлант, за которым он безропотно шёл, был таким же, как Джоши, телепатом.       Пока они передвигались по парку, солнечные участки перемежались с теневыми, но оказавшись на проспекте, они подверглись пытке открытого пространства. Тени невысоких домов ютились у их подножия, лишая атлантов шансов найти хоть какое-то убежище. Ощущая себя вымотанным, едва соображавшим от жары, вялым и ни на что ни годным, Джоши продолжал брести за своим проводником, пока на развилке тот не выбрал дорогу, уводящую в сторону административного района.       В административном районе находилась сула-а-кри, где на один квадратный метр приходилось по два кахиба. Это место Джоши обходил за пушечный выстрел, но именно туда, должно быть, и лежал его путь. От осознания этого его разум прояснился, распаренное тело покрылось мурашками, а мышцы напряглись.       Он больше не чувствовал жары и не замечал прохожих, таких же вялых, как он. Джоши уже убедился, что он был не единственным яхшасом, сохранившим способности и трезвый ум. Тот, кто вёл его, тоже был яхшасом. Слабым, но всё же не искалеченным джэбатом, а свободным атлантом. Правда, судить о степени его свободы было пока рано.       Незнакомец пересёк Административный проспект и остановился перед приземистым и круглым в плане храмом, огороженным забором в половину атлантового роста. Он обернулся и указал Джоши на сула-а-кри. В проёме парадного входа мелькнула фигура в фиолетовом одеянии, и Джоши почувствовал подступающую дурноту. Бросившись к разбитой под финиковой пальмой клумбе, он согнулся над обвисшими гроздьями амаранта. Когда желудок очистился, он нашёл фонтан с питьевой водой и прополоскал рот.       Взгляд Джоши скользнул по приземистым ступеням, ведущим к арочному порталу. Открытая дверь зазывала в храм, и на пороге Джоши увидел ещё одного кахиба. Тот бросил на него безразличный взгляд, и пошёл дальше, а перед глазами Джоши остался фиалковый цвет его одеяний.       «Что я делаю?» — спросил себя Джоши. Его влекло в сулу и отталкивало одновременно, как будто в стенах храма стоял магнит, от воздействия которого яхшасам становилось дурно, но они не могли ему противиться. Преодолевая страх и отвращение, Джоши продвигался к суле мелкими шажками. Его тянули невидимые нити, внутренний голос нашёптывал: «Разве тебе не интересно? Ты бегал от кахибов всю жизнь, но теперь, когда бегство потеряло смысл, не стоит ли присмотреться к врагам так же, как они присматривались к тебе?»       Его шаг сделался шире и твёрже. Войдя в сула-а-кри и оказавшись в океане фиолетового цвета, Джоши ощутил, как на него пахнуло дыхание Сафид. Здесь было просторно и красиво, ничего общего с кельями, в которых истязали яхшасов, но тревога Джоши усиливалась с каждой минутой. Никто из прихожан не догадывался о зверствах, которые творил Шай-Котар. Едва ли об этом знали даже прохаживающиеся по храму кахибы. Это должно было содержаться в строгой секретности, а значит, число осведомлённых было сведено к минимуму. Кахибы, что окружали Джоши, не заслуживали его озлобленного взгляда, но понимая это умом, Джоши ничего не мог поделать с сердцем. Он ненавидел их так же, как и своих мучителей из прошлого, как и Урэя.       Купол храма был выполнен из разноцветного мозаичного стекла. На нём изображались пейзажи, которых Джоши никогда не увидит в действительности: фиолетовый лес Сафид, окружающий белокаменную сулу, устремляющуюся ввысь. Фиолетовый лес! Сюрреалистическое и завораживающее зрелище. Он знал, что растения на Сафид имеют фиолетовый пигмент, но это казалось Джоши чудом. Интересно, долго ли коренные жители диковинной планеты привыкали к зелени Терры?       Мраморный пол переливался цветами, спроецированными с мозаики купола. Не только пол, но и лица кахибов, как и лица прихожан окрашивались разноцветными бликами.       Один из кахибов подошёл к Джоши и тронул его за плечо. Джоши встретился с ним взглядом и ему вспомнились сырые подземки, удерживающие его руки и невидимые цепи, сковывающие разум.       — Мне приказано сопроводить вас. Прошу следовать за мной, — требовательно сказал кахиб. В его глазах застыл оттенок пренебрежения, от которого Джоши покоробило. Едва ли кахиб понимал, что разговаривает с самым сильным яхшасом современности.       Он подвёл Джоши к одной из дверей, расположенных по периметру. Вместо окон в храме были двери, но что скрывалось за ними, Джоши не знал. Однако бежать, поджав хвост, было слишком поздно. Кахиб открыл дверь, впуская Джоши, но сам остался снаружи, точно солдат в карауле.       У окна стоял Гахаарит Урэй. От его вида в памяти Джоши воскресли воспоминания о пытках, которым он был подвергнут в тюрьме, и его брови сошлись на переносице.       Урэй обернулся, глядя на Джоши холодными глазами. Джоши ответил ему тем же.       — Атлантам уже долгое время приходится мириться с режимом военной диктатуры, — заговорил Урэй, — Шай-Котару тоже. Мы вынуждены подстраиваться под современные реалии. Во времена, о которых знают лишь такие, как мы с тобой, элитой были яхшасы, но теперь власть в руках военных, — он обвёл руками свой наряд — хлопковую рубаху с рукавом три четверти и нашивкой на груди, говорящей, что перед Джоши офицер званием не ниже майора. Его штаны были такими же серыми, как и рубаха, на ногах Урэя были закрытые сандалии. — Во всяком случае, военные в это верят. Но истинная элита по-прежнему мы: я, ты, другие яхшасы.       — Шайли гаджбай, — двуликий выродок — выругался Джоши, плюнув ему под ноги. — Не смей равнять себя с нами! Теми, кого вы калечите и превращаете в идиотов!       — Даже не верится, что передо мной отпрыск знатного рода, — усмехнулся Урэй. — Всё-таки даже из благородного по рождению может выйти простак. А теперь слушай меня, — его тон изменился. — У людей есть прекрасная пословица: один в поле не воин. Твои способности могут навредить пяти, десяти или двадцати кахибам, но не помогут выиграть войну с тем, чего ты не в силах представить. Поэтому оставь свою мышиную возню. Я позвал тебя поговорить о Вхарате. На кону стоит слишком многое, и я сделаю ваши жизни невыносимыми, если решите меня обмануть.       Взгляд Джоши не изменился. Урэй посмотрел на него и в который раз задался вопросом: «Как получилось, что никчёмный полукровка, рождённый от земной женщины, стал вместилищем столь невероятной силы?»       Силу Джоши было трудно оспорить. Даже не зная его потенциала, Урэй был уверен, что таких яхшасов не рождалось уже целое тысячелетие. А может быть и больше. Иначе история запомнила бы их, как, несомненно, запомнит Джоши. Такая сила не может остаться незамеченной, безвестно кануть в лета. Чтобы ни предпринял в его отношении Шай-Котар — присоединил к себе или уничтожил — о Джоши будут помнить. Задача Урэя заключалась в том, чтобы о Джоши помнил только Шай-Котар. Не дать ему почувствовать себя свободным. Ограничить и запугать, чтобы он и шага лишнего не смог сделать. А потом…       Если Ноа Джоши действительно схватит Зеро, его судьбу решит глава Шай-Котара, ха-гэ. Присоединить или уничтожить. Глядя на Ноа Джоши, Урэй не мог не думать о пророчестве, висящем над Шай-Котаром неотвратимым роком. О том, что однажды придёт ягик. Даже не будучи эмоционально вовлечённым в судьбу Шай-Котара, Урэй понимал, что разделит её в случае появления ягика. Поэтому Джоши страшил его. Что, если этот неудавшийся джэбат — и есть ягик?       Чтобы убить его и освободиться от этого страха, нужно заполучить более весомые доказательства, нежели пустые подозрения. Прежде чем нести ха-гэ будоражащую весть, нужно убедиться, что Нейде Ийлис способен претендовать на это звание. Пусть он схватит Хильдермана. И если ему удастся, Урэй отправится на вторую в своей жизни аудиенцию в Гималаи. А если он провалится и выдаст Зеро тайны Шай-Котара, Урэй наложит на себя руки до того, как об этом узнает ха-гэ.       — Вы исчерпали рычаги давления на меня под пытками в тюрьме, — прорычал Джоши.       — Забываешься, тебе ещё есть что терять, — отозвался Урэй. — Твою мать мы не нашли, но у тебя осталась семья по линии отца. Представь, что с ним станет, если уважаемый посол Ийлис потеряет ещё и второго сына.       На мгновение Джоши лишился дара речи. Одно дело угрожать ему, бастарду, ещё и полукровке, но чтобы поднять руку на посла и его чистокровного сына?       — Ты клялся, что не станешь исполнять волю Шай-Котара, но ты станешь, — отчеканил Урэй, игнорируя замешательство Джоши. — Слушай меня внимательно. Ибо от твоего решения будет зависеть жизнь твоего сводного брата, — он выдержал паузу. — По своей воле Анлуан Вхарат не станет уничтожать замок Хильдермана. Докажи, что ты можешь быть полезным Шай-Котару. Заставь его.       Джоши уставился на Урэя в недоумении. Заставить Анлуана сделать что-то против его воли? Если Джоши сделает это, это окончательно разрушит их жизни. Принудить... но к чему? Смысл сказанного доходил до него с большим опозданием.       — Он что, не сказал тебе? — усмехнулся Урэй. — Надо же, закрыть свой разум от телепата! Я определённо недооценил его.       С лица Джоши сошла краска. Уговор с Шай-Котаром предполагал всего лишь захват Иэна Хильдермана, так сказал Анлуан. Неужели Урэй потребовал уничтожить замок? К чему такая жестокость? Там же больше трёх сотен медиумов!       — Ты слышишь меня, Ийлис? Понимаешь, что поставлено на карту, лично для тебя?       Джоши сделал несколько решительных шагов и сомкнул ладони, одна из которых была механической, на шее Урэя.       — Я понимаю. Я убью тебя.       И принялся душить его со всей своей ненавистью к Шай-Котару, вполне осознанно и хладнокровно. Будто бы мстя за то, что орден сделал с ним и другими яхшасами, словно надеясь расплатиться со всеми кахибами в лице Урэя.       — Моё место займёт другой, — лицо советника покраснело, слова давались с большим трудом, но Урэй не пытался освободиться. — Вас легион. Слышишь? Безымянных кукол легион. Но его создали мы. Тебе не сбежать. Ничего не изменить!       Джоши задушил бы его, но это слово — легион — ворвалось в его сознание огненной стрелой. Джэбаты. Безымянные куклы. Большинство атлантов, обладающих силой, заперто в темницах искалеченного разума и обречено блуждать во тьме до конца своих коротких жизней. Джэбаты — результат деятельности Шай-Котара. Обычные вещи. Таков порядок, установленный десятки тысяч лет назад. Джоши такая же песчинка в море этой несправедливости, как и миллионы яхшасов до него. Его сопротивление ничто. Кахибы привыкли ломать чужую волю, сломают и волю Джоши, если он ничего против этого не сделает.       Он разжал пальцы, и Урэй повалился на пол. Глядя на его трясущиеся руки, Джоши сознавал, что этот кахиб всего лишь пешка, на замену которой придут другие, и перебороть всех Джоши не сумеет. Они будут и дальше травить яхшасов, вгрызаясь в плоть собственного наследия, разрывая её на маленькие кусочки. До тех пор, пока военная диктатура под управлением кахибов не погубит саму себя.       Когда власть переходит в руки религиозных общин, религия перестаёт нести мир. Довлеющая над атлантами сила уже давно не несла просвещения. Шай-Котар и есть диктатор, прикрывающийся фиалковыми одеяниями, принадлежавшими когда-то яхшасам. Где теперь Сереброликий Айин? Где Лучезарный Лайо, когда он действительно нужен? Кто способен воззвать к богу солнца? Кто протрубит в рог войны против угнетения сильных, тех, кому власть принадлежит по праву, а не досталась хитростью или коварством, определяющим историю атлантов уже сотни тысяч лет? Восстанет ли Лайо из праха Вечности, если его позовёт Джоши? Он, служитель Айина, бредший в темноте своей обиды и мелочных желаний, мечтающий избавиться от прошлого, чтобы больше никогда с ним не столкнуться. Но на чей же призыв, как не яхшаса, откликнуться богу, почитаемому при ягиках?       До сих пор Джоши не задумывался над этим. Он бежал всю жизнь, глядя лишь в прошлое. Вначале — от крови атланта, мешающей ему влиться в человеческое общество, потом — от своего дара, затем — от тюремщиков и их преследования. Он добегался до того, что теперь этот слабый яхшас, не имеющий права становиться на одну ступень с Джоши, надел на него поводок и привязал к себе. И Джоши не может снять его, потому что погубит того единственного, кто принял его. Джоши должен помочь Анлуану, отплатить за спасение не только своей жизни, но и своего бесценного дара. А потом?       Обратиться к Лайо. Глядя на Урэя, Джоши понимал, что если ничего не сделать, яхшасов ждёт ещё более страшное будущее, и испытывал жгучее презрение к себе, мечтавшему лишь о том, чтобы забиться в угол и влачить там жалкое, полное страхов существование. Его мир перевернулся. Внутри поднималась волна, с которой Джоши было не справиться. В душе зрело предчувствие, что никто, кроме него, не сможет начать эту войну. И если ему удастся разбудить таких же спящих, как он, жизни атлантов изменятся. Не сегодня и не завтра. Возможно, Джоши не доживёт до этого дня, но чтобы он стал явью, кто-то должен начать.       Он поглядел на Урэя сверху вниз и протянул ему руку. Страшась подвоха, советник всё же принял её. Их глаза очутились на одном уровне, и Урэй оказался пойманным в ловушку. Он не мог отвести взгляда, загипнотизированный светло-карими глазами Джоши. В них не было злости, жаждущей растоптать Урэя, но появилась уверенность. Словно перед ним стоял не загнанный в угол джэбат, а свободный от страхов яхшас.       Он был неподконтролен Урэю. Джоши не использовал силу, не пытался сломать блокаду и заставить Урэя действовать по его указке, но Урэй чувствовал, как в нём поднимается желание бежать. Он испытал ужас, подобный тому, что испытывает кролик против удава.       — Ты мог бы быть таким же, как и я — свободным, — сказал Джоши, продолжая смотреть ему в глаза. — Даже у проституток больше достоинства, чем у вас, приспешников тиранов, не понимающих, что когда придёт расплата, о ней будут слагать легенды.       Кахиб, блюдущий снаружи, содрогнулся от охватившей его волны страха, но ничего не предпринял, потому что ничего не понял. Остальные, бродящие по храму в фиолетовых одеяниях, так же как и он, почувствовали нечто, чему не смогли дать название. Поглядывая друг на друга в поисках ответа, они замерли на несколько мгновений и снова продолжили ход.       — Чтобы, как и ты терзаться выбором между тем, что считаю правильным и тем, что обязан защитить? — Урэю хватило хладнокровия сказать это бесстрастно.       — Кахибы — самые хитрые ублюдки, какие только были в истории атлантов, — ответил Джоши, направившись к двери, и уже оттуда добавил. — Но всегда находятся те, кто оказывается хитрее.       — Удачи, — Урэй поглядел ему вслед. — Но помни, ни ты, ни кто-либо другой не может противостоять силе, которую являет собой Шай-Котар. Это невозможно, — он был преисполнен непоколебимой уверенности. — А теперь иди и выполняй порученную тебе работу, джэбат.