Позволь себе быть счастливым

После того как Финист закончил связывать злобно обзывающего его Соловья-разбойника, Баба-Яга принялась командовать: — Колобок, охраняй птичку нашу. Марья, Цвырь, геть в лес, хворосту соберите, да костёр соорудите. А ты, Ясный сокол, за мной ступай, надо руку тебе излечить. — «Агась», «хорошо», «ладно», — раздался ей в ответ нестройный хор голосов. — Ну, пошли… — двинулся за ней Финист, и, переступив порог избушки, со значением добавил: — Марфа. — Узнал-таки, — хмыкнула Яга и засуетилась, разыскивая на полке нужное снадобье. — Сколько уж?.. Почитай сто лет прошло? — Сто восемь, — тихо ответил Финист. — Вот как… Ну, ты столбом-то не стой, Ясный Сокол, сымай рубаху, а то испачкаем зельем. — Как мне было тебя забыть, — сняв рубашку, протянул ей для обработки раненую руку Финист, — приворожила ты меня тогда, ведьма. — Ну прям-таки, приворожила, — отмахнулась Яга. — Всего лишь немного силы твоей девственной взяла. Тебе в том урону не было. Лишь польза одна. — Она, как бы невзначай, опираясь, положила свободную от зелья руку на его плечо. — Ведь я многому научила тебя, правда, касатик? Али скажешь, не пригодилась тебе в дальнейшем наука моя постельная? — К чему скрывать — пригодилась, — хмуро ответил Финист, дёргая плечом и сбрасывая чужую руку. — Ну а коли так, может, вспомним былые радости? — Марфа закончила смазывать его рану, отложила зелье и, игриво улыбаясь, посмотрела мужчине в глаза: — Ночью, как все уснут, приходи ко мне в избушку, покажешь, чему за прожитый век научился. — Нет уж, спасибо! — отодвинулся от неё на шаг оскорблённый Финист. — Ты, оказывается, ещё и с папашей моим, будь он не ладен, якшалась. А я чужие объедки не подбираю. Да и перегорело уже всё за давностью лет. — Перегорело — разожжём заново, — подбоченилась Яга, демонстрируя ему свои «помолодевшие» прелести. — Вспомни, как нам было хорошо вместе. — Вот именно поэтому… — от волнения голос Финиста прервался, — …потому что я помню, как был влюблён в тебя тогда, я… — мужчина не смог закончить фразу и отвернулся, пытаясь не показать, как ему больно. Понимая, что своим предложением разбередила у молодца старые душевные раны, Марфа сочувственно погладила его рукой по спине, прямо по шрамам от отрезанных крыльев, которые когда-то сама же и залечивала. — Прости, соколик, прости, любезный мой. — Прости?! — резко развернувшись, и обвинительно тыча пальцем ей в грудь, сорвался на крик Финист. — Ты прогнала меня тогда. А ведь говорила, что любишь. Любишь! — А я и любила! — наконец дала волю чувствам и Марфа. — Не ты один страдал! Мне тоже было очень больно! Но тогда я решила, что, если отрезать разом, то будет легче. — Она отошла к окну и, дрожа, обхватила себя руками за плечи. — Думаешь, я всех проходящих мимо богатырей в постель к себе укладываю? Нет! Только ты, соколик, впервые за сотню лет тогда мне по сердцу пришёлся. Так влюбилась я в тебя, что почти забыла, кто я есть. — Тогда зачем?.. Почему ты всё разрушила? — Почему? Потому что мне было пятьсот лет, а тебе двадцать! Вот почему! Ты, понятно, не ведал о том, кто скрывается под личиной Марфы, но я-то знала. Знала, какая у нас на самом деле шикарная парочка: юнец и старуха, поедающая ради него последние молодильные яблоки. — Но почему ты правду мне не открыла? — Правда была слишком неприглядна. Так что рассталась я тобой тогда, чтобы жизнь тебе не рушить, добрый молодец. Решила остаться только воспоминанием в твоей голове, чтобы счастье своё ты без меня, старухи, встретил. Только вот… не похоже что за столько лет ты его обрёл. — Не обрёл. Да я его и не ищу, по правде говоря, но на то у меня свои причины есть, с тобой почти не связанные… — он не договорил, глядя в пол, и думая о чём-то своём. Марфа хмуро кусала губы и смотрела в низкое оконце, за которым Марья и Цвырь, сложили из найденного хвороста костёр и, весело смеясь, пытались его разжечь. И пока она наблюдала за этой парочкой, пришла ей в голову мысль: — Счастья, говоришь, не нашёл… А что насчёт Марьи? — А что насчёт неё? — изобразил из себя простачка Финист. — Девочка она ещё… — Да, юная, глупенькая, влюблённая. В тебя влюблённая. Али ты не видишь? — Вижу, конечно, — хмыкнул Финист и тоже подошёл к окну, чтобы понаблюдать, как молодёжь дурачится возле разгоревшегося костра. — Чай не первое столетие на земле живу, насмотрелся на влюблённых девиц. Да только у меня правило: с девицами никогда не связываться. Ни одна не может обвинить меня в том, что урон её девичьей чести был нанесён Финистом Ясным Соколом, — в своей пафосной манере изрёк он. — Больно много ты понимаешь, нужен — не нужен. Не решай за Марьюшку, она сама разберётся. Я вон сто лет назад уже нарешала сама, только обернулось ли то решение благом? — она горестно вздохнула и продолжила гнуть свою линию: — Да и чем же не люба тебе Марья? Тем, что сильнее тебя? Или скажешь, поддался ей тогда на пиру? — К чему неправду говорить? Нет, не поддался. Марья, дочь Муромца и победила честно. Но это и не плохо, хоть что-то отличает её от той вереницы женщин всех возрастов, что вечно глупо смотрят на меня, да наигранно хихикают. Её прямодушие — хоть какое-то разнообразие. Да и сила её меня не смущает. Что я, обхождения с бабами не знаю? Какая бы сильная она не была, а всё равно в постели мужик главный. — Конечно, куда уж там… — хмыкнула Марфа. — Ну, коли не смущает, ступай приголубь красну девицу, — она с намёком игриво толкнула его плечом, — а опосля победы над Северином и свадебку справим. — Нет, не для меня эта роза цветёт, и не я её любимой женой назову, — не поддержав настрой Яги, серьёзно ответил Финист. — Я сейчас так решил: вот как спасём Белогорье, уйду я, не буду ни у кого на глазах маячить. И она забудет меня, а там глядишь и замуж выйдет, счастлива с кем-то будет. — С кем, вон с этим что ль, который с хвостом, да бегает за ней хвостом? — Ну нет, этот хвостоносец точно не тот, кто ей нужен, — поддержал шутку Яги Финист. — Да и чувствуется в нём надлом или даже гнильца какая-то. — Твоя правда, этот не подходит. А кто же тогда для нашей красавицы богатырши будет лучшим мужем, чем первый богатырь Ясный Сокол? — Кто-то да будет, найдутся ещё желающие, — усмехнулся Финист, вспомнив, как недавно, в запале от насмешек, сам же сказал мужикам, что никто на Марью не позарится. — Не нужен я ей, Яга, поверь. Такой как я — ей не нужен. — Зря ты так, милок, ой зря. Послушай меня — не руби с плеча. Не лишай себя надежды на счастье. Но Финист только отрицательно махнул головой, отвернулся от окна и подошёл к лавке, поднимая с неё свою порванную рубашку. — Ну ладно, коли так, — горестно вздохнула Марфа, поняв, что этот тягостный разговор закончен. — Ты рубаху-то девице отдай, пущай зашьёт. А там, глядишь, и пообщаетесь, да приглядитесь друг к другу получше. *** Укладываясь на ночь у костра после разговора с Марьей, Финист долго не мог уснуть. Нелегко всё-таки далась ему победа над Соловьём-разбойником. И спасибо Марье — только благодаря ей не взял он на душу грех отцеубийства. Марья… Она отличается от любой женщины, что встречалась прежде ему на пути. Она сильная, смелая, гордая. И товарищ надёжный, в бою ей не страшно спину доверить защищать. А ещё у неё чистая, хорошая душа. Со зла и обиды он тогда перед мужиками унизил её, кобылой да мужиком в юбке обозвав, но на самом деле Финист так не думал. Великодушна она и мудра, даже несмотря на то, что обидел он её сильно, не озлобилась она, а наоборот, посочувствовала, когда он свою историю детства ей рассказывал. Хотя, взбалмошная она, конечно, да и упрямица изрядная. Ну да и на такой характер свой любитель-укротитель найдётся. Искренне, от всей души, желал Финист девице счастья. Ох, и тяжёлый день выпал ему сегодня: сражение с Соловьём, тяжкий разговор с первой любовью — выпили все силы. А после ещё сильнее разбередили душу рассказы об отце-разбойнике, да о детстве его несчастливом. Долго ещё лежал богатырь без сна. Сквозь полуприкрытые веки видел он, как тихо, озираясь, проскользнул в избушку Яги горбун Цвырь. Усмехнулся на это Финист беззлобно про себя: «нашла всё-таки, у кого поживиться девственной силой, карга старая». Но не было сейчас ни капли ревности в сердце у него, хотя тогда, в далёкой юности, влюбился он в свою первую женщину без памяти. Да вот только всё, что когда-то было, давно быльём в памяти поросло. Уже под утро сморил, наконец, Финиста беспокойный сон, и приснилась ему его первая любовь… Марфа.