Аппаир

1944 год. Восточная граница империи Туэньши. Земли в которых воплощается первобытное мучение. Снова этот крохотный мир окружили холодные занозистые сумерки, в которые, с небольшим исключением, снова нарастала тревога и страх. Два этих чувства знаменовали собой эпохальный антракт между неизведанным прошлым и бессознательным будущим, что сейчас во всех бесчисленных сердцах ревёт беснующимся океаном из всевозможных надежд и ужасающих фантазий. Наблюдателем сей девственной эпопеи был тяжёлый громогласный ливень и разъярённый видениями сотен белоснежных и пурпурно-тёмных молний гром, не утихающий изнурительно долгие сухие месяцы. Разбивающийся об землю ветер скрежетал сотней ирреальных ударов — материй касание в непрерывно искрящейся и леденящей плоть темноте. Люди в длинных хитиновых плащах и с раскалёнными респираторами на вымученных лицах. Разносортные силуэты военных в огромных и прерывисто дымящих механических одеяниях, составляющих безумное количество металлической биоты и чудовищно массивные изобретения над головами, подобно острым небесным скалам, каждую минуту содрогающимся сотнями тысяч тонн собственного веса от мощнейших выстрелов климатических пушечных ядер, разъедающих многогранную плоть ни в чём не повинной природы. По другую сторону высоких врат его захлебывающемуся от усталости взгляду каждую секунду мерещилось то, как за ними скрывались оравы баснословных чудовищ вместо наспех придуманных человечьих силуэтов, ждущих погибель под грудой плавленных снарядов в объятиях отравленного воздуха, пронизывающего железа, утопающей в кишечной слизи могильной земли.

Взгляд.

Порой даже казалось, что бесконечное просторное небо страшно содрогалось вместе с этими бескрайними серыми холмами вдали, подобно длинным ветвям замёрзших старых елей, которым поклонялись бескрайние стены из прегустых хвойных лесов и разнотонный бистровый небосвод — словно прогнивший и выцветший нимб этого мира на коричневом, рассыпанном органическом полотне. Зима пока что не торопилась подступать, но холод уже будто разъедал мертвенно бледные пальцы напротив девушки, растягивая густые бело-розовые замородки под ногтями. Они придвинулись к яркому и тёплому костру. Другие сломя голову куда-то продолжали бежать под проливным ливнем, не редко теснясь друг об друга и непреднамеренно толкаясь в атмосфере из окровавлено-серых переплетений и постоянно движущихся, угнетённых колебаний жизни. Паника в обеих зонах обострялась уже вторую, если не третью по счёту неделю, стремительно достигая своего будоражащего пика. Наручные светящиеся консоли на запястьях у всех бешено гудели и тряслись вместе с резиновыми диалоговыми окнами, помимо разбегающейся светлой песочницы внутри экрана, лишний раз дразня подкошенные нервы рядовых, разнорабочих и запасных сотрудников. Обузданные в механизированные доспехи, руки солдат по команде резво перетаскивали тяжёлые сооружения по мокрой земле, что от круглосуточного дождя здесь скорее напоминала коричневое липучее болото с густым рассадником из подозрительно заплесневелого мха, разросшегося уже на нескольких участках земли. Подбадривая внутри себя бдительность и прикладывая все свои силы, каждый продолжал выполнять свою работу, незыблемый долг, преданно следуя вере, которую обрёл для всех новый лидер. Никому не доверенное безумие — фраза, которую никто не смог понять. Приглушённый гул мощных разъярённых двигателей на колёсах проскакивал мимо хаотично расставленных брезентовых шатров и часто встречающихся установок из плоских домов, укрытых древними костями фантастически огромных деревьев, забитых людской суетой и горами разных ящиков с разнообразной провизией. Каждый второй лазарет был переполнен, в частности, стонущими от боли, а может, даже и ужаса бойцами, среди которых оказывались сплошные единицы тех, кому было нечего терять, с озлобленным, растерянным, пустым взглядом. И о таких персонах каждый третий солдат или посыльный держал мысль только об одном, ещё не догадываясь о предстоящих ужасах и телесных пытках за стенами границы. Погибали. Лишь немного подойдя ближе к тем накренившимся вниз деревьям, чьи растерзанные твёрдые рёбра с болезненными вздохами опускались к мимо протекающей грязевой реке. Погибали. В собственных комнатах, школах и заводах. В густой траве, с трудом натянутой улыбкой на юном прыщавом лице. В чьих-то объятиях или наедине со своим связанным телом. Теряя рассудок, конечности и жизнь в молниеносно помутневшей атмосфере иссиня-чёрных звёзд, густых и очень липких. Массивные хрустальные глифы поочерёдно загребали разрушенные землистые холмы, в которых перемешались осколки ракет, конечности и чей-то портфель с пожелтевшим от капель зонтом. Эти низкие, но в то же время очень длинные здания с облезлыми белыми стенами были скудно обгорожены деревянными, еле держащимися между собой тонкими брёвнами. Высокие, искусно выстроенные из огромных каменных глыб и прочного сплава металла, обороняющие и, в частности, отстреливающиеся башни, как и некоторые крыши домов, колыхали густыми языками пламени, которые с трудом раз за разом старались тушить эти сердитые пожилые дожди. Грубо ошеломляющие слух звуки и будоражащие кровь виды воедино смешивались в бескрайнюю и непрерывно ужасную мозаику изощрённости чьих-то поступков, порой больных на простоту и заставляющих усомниться в здравости ума этого мира. Во многих головах адреналин отпечатывался интенсивным и заглушённым стуком, отстающим в неведомой и чувствительной пустоте. Единое эхо. Сердца яростно колотились, будто желая вырваться из живого тела, а ноги лихорадочно начинали трястись у каждого выбежавшего за ворота добровольца, решившегося перейти сей фантастический рубикон. Полоса построенных исключительным умом препятствий. Десятки обезумевших лиц, рыскающих среди безграничного и затопленного водой лабиринта в поисках некоего смысла, запретного знания или редчайшего мгновения, позволившего выжить только троим. Простые желания, а может быть, воля. Слова внутри звуков. Сны вокруг мира. Под обрывающийся перекрёсток из оборонительных просёлков и пропилей некоторых построений, в самой дали от центра, во второй линии сдерживания ночного апофеоза кожи, выделений органов и костей, за высокими каменными стенами непрерывно продолжали доноситься звуки массовых, рассекающих земляные и каменные породы обстрелов и сильнейших взрывов. Режущее слух жужжание прерывистого замыкания энергоматических турбин, разъярённый град ракетных вспышек и безустанные реки из разливающейся природы, которые мгновенно и послушно откликались за погибающими телами и умоляюще ретивыми душами, что отныне заселяли изуродованную почву под собой совершенно новым багровым плодом. Нет, это не была война. Это была жажда, в которой погрязли души, окутанные изощрённостью мозга, свободой мысли, страхом и без возможности найти комфорт между, вокруг, внутри, изнутри, снаружи, вывернуты, напротив, углубляющиеся, выкатывание, расправив, пронзающее, сглаживающее, абсолютно. В этом противостоянии не было ни героев, ни злодеев, ни бедности, ни богатства. Ни сущностей, ни существ. Это скорее боги просто сошли с ума. Боги, которые отчаянно запутались в своих же собственных думах среди непрерывно бурлящего, бесконечного и непредвиденного на находки бытия. За той несуществующей пеленой сознания и хаоса, впереди взъерошенной человеческой и химерной плотью травы и перемолотой туманом луны, обесцветив случайный взгляд на пожелтевшем каменном полотне. Малая и достаточно тесная комната капитана, вернее, эти затасканные слабым видом стены, были столь же затхлыми и неаккуратно приспособленными для уединённых раздумий. Хотя в отличие от ранее увиденных казарм и шумных лагерей, где раздавалась неприличная брань и прочая ругань, её нос уже не так сильно морщился от неаппетитных запахов сырости, гари и полуразложившихся трупов возле ратуши с колокольней. А уши под тонкими углепластиковыми слоями дополнительной плоти перестали настороженно, нежели боязливо, дёргаться в стороны от непрерывных звуков разбушевавшейся бойни. Куда ни ступи, тут же упираешься в большой, пропитанный влажной почвой ящик перед собой или разрезанный мешок с вывалившимися чемоданами и твёрдыми непрозрачными упаковками со столичной маркировкой. Неотъемлемо грязные, разукрашенные густой сажей и опустевшие гильзы, вместе с остальным мусором, нередко встречались в сей тесной прохладной коморе, по которой разлетелись крохотные серые песчинки аморфной пыли, подобно первому нежданному снегу. Покорёженными от старости лампы с щипцами мрачно освещали, будто совсем неизвестное, пещерное пространство вокруг, а голографические полупрозрачные окна были полностью забиты какими-то цифровыми активами с кучей расплывающегося текста и неясными изображениями, прилипшими к толстому коричневому картону. Сколько непонятных изображений среди странных изгибов? Очередное незнакомое место, в котором она чувствовала себя чужой и беззащитной. Не смотря на всё это, сущность жалкой громоздкости следовала по пятам за её тенью. Охрипшее назойливое ярмо. Собирая с паникой разбежавшиеся мысли и со сжатым от гнетущих волнений сердцем, она растеряла всю свою пылкую уверенность. Неестественные декорации из дерева сгущались между короткими комнатами, удерживая перевязанные комнатки со шкафами и полками, в которых разгуливали нотки малинового нектара с хлебом и маслом, свеже-копчёной рыбкой и компотом. Даже перейдя порог, не слишком высокая станом дева в серой полевой форме с трансформированными пластинами не осмеливалась поднимать свои будто слипшиеся после крепкого сна веки. А её тонкие хрупкие пальчики непроизвольно и отчаянно пытались переплетаться между собой, в конце концов сжимаясь в небольшие, ещё совсем юные кулачки. Взнузданная в крепкую перчатку рука старшего лейтенанта перегородила хрупкий силуэт девушки с опущенной головой, останавливая её на твёрдом грязном ковре, на коем резвились монохромные листья с соседствующим мраком. Он фиксировал укоризненный взор по ту сторону широкого стола, который напоминал ещё одну крепость, построенную из тяжёлых кожаных ремней, замурзанных книг и состарившихся лесенок, чьи автоматические закладки опускали мизерные полки со стопками долговечных бумаг победителей. Ещё единственных. — Старший лейтенант Гаррен Стюльд по вашему приказу прибыл! — в ту же секунду быстро отдал честь молодой мужчина с большим механическим респиратором на лице, который пошагово начал раздвигаться на десятки защитных пёстрых слоёв, подобно движущейся мордочке серо-зелёного богомола. Это освобождало тонкие и заледеневшие губы лейтенанта, смещаясь на его острых и до боли оголодавших скулах. Были его щеки тёмными от старых синяков или от какой-то долгой болезни — этого он пока не мог узнать. Полным бремени взглядом тут же ответила крупная фигура преклонного вида мужчины c накопленными и огромными, непропорционально развитыми мышцами позади широких тяжёлых плеч. Унисомленная персона, чья отвратительно бледная, наполовину серая кожа лица искажалась в неоднозначной суровой гримасе, затверделой шершавостью расползаясь вдоль разнообразных и длинных морщин, словно высеченных острым долотом на старинном, украшающем землю камне. Сжимая в своих больных и огромных пальцах толстый лист бумаги, пожилой капитан продолжил сверлить взглядом эту странную гостью перед собой. У него не то чтобы совсем не было времени отвлекаться на подобные странные заявления, но добровольцы, будь то совершеннолетние подростки, старики или даже молодые женщины, сейчас никогда не лишними не будут в столь критичном боевом положении, которое за полгода охватило весь мир. Хаос был масштабной причиной того, как хладнокровно пришлось отбросить этику ради защиты, ради будущего, ради того, чтобы на этом острове выжить хотя бы одному из них. На кону стояла жизнь их ирреального будущего, однажды способного изменить даже этот миг, как это порой бывает в сказках. Ощущение. Ненависть. Голод. Касание. Страсть и многое другое однажды столкнулось между собой, будучи закованными цепями властителей своих желаний. Фразы.Бессмысленнаяь.Они слышат это. Подбородок.По столу.Оскорбления.Чавканье по ту сторону.Шутка. Удар.Отсутсвие.Возбуждение.Взгляд.Кожа... Главное, пройти подготовку. Оставаться заменой и продолжать учиться. В частности, ни разу не державшим в руках автомат гражданам не было резона идти в бой. Уж лучше пока те будут держаться возле артиллерии, медицинских аппаратов и среди инструментов, более опытные бойцы станут подкреплением для пехоты и особым операциям. По словам подчинённого, обратить внимание на эту странную девицу явно стоило его ожиданий. Группа любознательных лиц притаилась за высокой щелью, с потрясением присматриваясь к удалившемуся от входа девичьему силуэту. Более суровый взгляд капитана из мутно-зелёных спиралей резко метнулся вниз, с бескрайним изумлением приглядываясь к длинному, тусклому лисьему хвосту, который мёртвой метлой висел из-под складок сероватого помятого плаща. Перед его глазами одна из немногих легенд оказалась самой откровенной и честной правдой. С нескрываемым ошеломлением старик забыл подобрать свою челюсть. Почему ни власть, ни наука не обратили на это своё добродушное упрямое внимание? Они же обязаны были её остановить. Отговорить и уберечь! Изучить! Сон ли это или просто вновь переборщил с запасом зерен, добавляя их в сидр? Понимание. Итог, закон о свободе. И без свободно свисающей на её тонких плечах одежды та сразу показалась слабой и худощавой на вид. Лишь лицо неизвестной хорошо разглядеть не получалось, ибо оно было сокрыто густой пеленой из столь же блёклых локонов, цвета побледневших на морозе пшеничных колосков. А саму головушку этой девицы украшал непростой на вид аппарат из местами грубого, но одновременно лёгкого сплава. Множество пластин были соединены между собой крепким, отдельным углепластиком из более тонкой системы нитей, которые даже придавали пружинистость для её свободных движений благодаря хромированному переплавленному териону. На правой лицевой части заметно отдёрнуты очень тонкие провода, по которым всё ещё бурлили тёплые неоновые субстанции загадочной жидкости. Растягивали они друг друга вверх к одной паре отделяющихся более толстых и длинных пластин, служащих защитными отверстиями для её явных лисьих локаторов. А позади этих прижатых к голове "ушей" находилась ещё одна пара точно таких же пластин, но те уже были гораздо меньше в объёме и намертво закреплены металлическими бугорками, по краям которых разместились фиксирующие круглые капсулы. Будь-то прилив слабого дуновения или ещё какое внешнее влияние, эти разделённые углублённой каллиграфией капсулы сразу начинали вертеться и отсвечиваться желтоватыми огоньками, которые, в свою очередь, выделяющейся минеральной структурой плавно растекались по углублённым внутрь и разделяющим узорчатым пазам, напоминающим расплавленные, растерзанные изнутри чёрные угли, наострёнными концами вонзающимися в ветер. В голове уже мелькнуло несколько идей, пара предостережений и вопросы сами по себе присели на задний ряд. Им на замену пришла мысль, возникшая при виде развёрнутых документов — скромной биографии, состоящей из буквально двух строчек, и истории болезней этой молодой особи. Успокоив внутренний детский восторг и отчаянное непонимание, он заметил, как его подчинённый, с неугомонными любопытными глазами, поедает каждый сантиметр её силуэта, словно это было в каком-то божественном музее искусств. Зачем её отпустили сюда? Почему не удержали это создание в более тёплом и миролюбивом месте? Все они должны были собраться вокруг неё. Этот дурной сон не происходит с ним зря. Пора завязывать с таблетками? Его собственное лицо настолько теплое, почти мягкое в его ладони, хотя вокруг и стоит ужасная стужа. — Кгхм! Я изучил ваш документ и... В нём почему-то пустуют строки о вашей фамилии. Вашей семье. Даже имени вашего здесь нет. Вернее, вместо вашего имени стоит печать об его исключительном отсутствии, — на удивление спокойный, хоть и хриплый голос капитана вырвался нерешительно, словно град из пересохших уст, пока он откладывал бланк в сторону. — Разрешите обратиться, капитан Лоренс! — не дав той ответить и сделав неуверенный шаг вперёд, резво отозвался лейтенант Гаррен. — Говори. — С той же резвостью, протянув в его сторону ладонь, бодро кивнул Лоренс по ту сторону большого стола, который, помимо огромной карты с цветными голограммными пунктирами, был буквально засыпан высокими стопками папок и прочих бумаг в диковинных переплётах. На них отражались визуальные модели прозрачных полей, оврагов и городов с уличными мрачными проспектами, в которых опустели жизненные показатели, невзирая на проезжающие по крышам домов несущие станции. — Данная особа пять лет назад перебывала на западном острове Канпек, служа подчинённой для недавно погибшего принца Оджи Мхуо, — каждое слово лейтенант старался проговаривать с гладкой выразительностью, настолько гладкой и ровной, как его прозрачная щетина на лице. Но от волнения язык лишь то и делал, что заплетался время от времени, а взгляд так и норовил как можно дольше и тщательнее осмотреть это невообразимое создание рядом с собой. Самое что ни на есть настоящее, живое и тихонько трясущееся от холода. — Как утверждает гостья, родных или каких-либо близких к себе она не имела от роду, а в нашу прославленную столицу она переплыла два года назад в поисках убежища... — Гхммм-мх! Ясно... — пробубнив с небольшим смятением и оглядываясь по сторонам, капитан до этого оживлённо рылся в своих карманах, пока не обнаружил маленькую стальную коробочку с алой маркировкой на чёрной крышке. — А ты мне вот что скажи, — изобразив на своём лице вдумчивый взгляд и хмуро сдвигая брови, Лоренс наконец обратился к до сих пор смирно и тихо стоящей девице с дымящим шлемом на голове. — Ки-цунэ... Или Хо-Хокайдо... Или как мне величать? — Ох! То есть ваше божественное снисхождение! — виновато перебил самого себя, всей своей фигурной громоздкостью поднявшись с кресла и низко поклонившись перед ней. — Будьте добры, ответьте мне на один только вопрос, хорошо? — отнюдь не собираясь дожидаться кивка её головы либо долгожданного и еле слышного согласия с её сомкнутых губ, через мгновение капитан задал вопрос. — Что вас подвигло явиться сюда, рискуя своим бесценным даром? Вы же... Возможно, в своём роде только одна? Успел загореться любопытством пожилой мужчина, желающий засыпать это юное существо сугробом из всевозможных вопросов и скопившимися за несколько десятков лет откровениями, от которых уже разболелась голова. Её уши, их скрывает шлем? Если так можно было сказать, то прозвучала ровно минута неловкого молчания лисицы и тяжёлого сопения со стороны лейтенанта. Остатки пыли, теплившейся между складок толстых брезентов, раз за разом сыпались коричневым шлейфом вниз под воздействием неотвратимой дрожи земли. После этого одна из ламп в помещении потухла с мягким треском. — Я... — её губы задрожали, а затем сжались в тонкую, холодную полоску. Сердце отчаянно билось, а она, из последних сил, собрала оставшуюся волю в своих сжатых кулачках. Внутри не было ни сомнений, ни сожалений, только смелость — тихая, хрупкая смелость, которую она не растеряла даже под тяжестью удушающей неловкости. Её решение не требовало долгих раздумий, но душа, изувеченная чужими сердцами, трепетала при мысли о том, что её ждёт после этого последнего шага. Несмотря на страх, несмотря на отчаяние, она знала, ради чего готова броситься даже в пекло непрекращающейся войны. Её мысли, желания, эмоции — всё это противоречиво боролось друг с другом, меняясь местами, как разбушевавшиеся дикие зверушки. Отчаяние и страх перед новой неизвестностью сливались в болезненный, неразрешимый сумбур. Это ощущение, полное противоречий и неясности, казалось, не должно было существовать в этом мире. Она глубоко и едва слышно вздохнула, не поднимая взгляда. — Сколько... знаю прежнюю себя... моя душа была пуста, — её голос дрожал, но она не пыталась скрыть это. — Внутри меня. Я... Я не знала, кто я, что должна сделать для этого мира. Из-за этого проклятого чувства я только и ждала смерти, думала, что именно она избавит меня от этих мучений... Но всё изменилось после одной встречи, — она сделала паузу, позволяя словам утонуть в тишине, затем продолжила. — Столько странных вещей... Я ничего не понимала. Моя мамочка приютила меня. Мне очень понравилось гулять в её саду. Ухаживать за её цветами, кормить её Амселота, выращивать виноград и учиться делать из него вино. Вкуснее ничего в жизни не пробовала, — она улыбнулась, как ребёнок, захваченная теплотой воспоминаний. Перед её глазами возникло знакомое женское лицо — слабое, прозрачное очертание, сквозь которое она снова увидела их двоих в пожелтевшей комнатушке, пропахшей солью, грязью и неосвобождаемыми грехами. Это место стало для неё первым и единственным домом. Она вздохнула и, глядя в никуда, прошептала: — Я хочу сберечь его. Сберечь мою маму, живущую в этом чудесном мире. И ради людей, которые здесь живут, я готова отдать свою никчёмную жизнь. По её бледным щекам медленно стекали тонкие ниточки слёз, пропитанные страхом и одиноким, неразделённым отчаянием. Она хотела зарыдать, кричать, но перед её глазами всё снова и снова вставала одна и та же картина: разломанные стены дома, обои, пропитанные кровью и царапинами взбешённого зверя... Каждый раз она замолкала, будто боялась, что её перебьют. Но лица мужчин были вежливыми, полными уважения, внимательными слушателями её короткого, незавершённого рассказа, который казался им многочасовой пьесой о забытой вселенной. О чувствах, что несмотря на весь ужас существования сохраняют священную человечность. О жизни, которой, возможно, никогда и не было. Капитан ошеломлённо промолчал, при этом теперь странно улыбаясь и раскуривая самобытный сверток табака в своих пожелтевших толстых зубах. На его кивок головы лейтенант отреагировал уверенно, после чего руки Гаррена умело соприкоснулись с основами детально механизированного шлема лисы. Та хотела бы отпрянуть от чужих рук по неведомому ей сигналу в её разболевшихся мыслях, но в последний миг сдержалась. Скромные груды защитной брони поднялись над её головой, выпуская сквозь тонкие пазы множественных пластин, а в частности на голове тонкие субстанции пара, что казалось бы некими струнами под неизведанный слуху пляс высвободились наружу, почти мгновенно растворяясь в гармонии ледяного дразнящего ветра. А вместе с остальным, наружу спал буквально целый рой густых и таких же неухоженных волос, из-под которых теснясь начали просачиваться лисьи уши. Лейтенант Гаррен с удивительно глупым лицом начал подступать назад к своему капитану, чьё лицо в отличии от подчинённого выдавало лишь самую каплю того странного недоумения. — Что, с её ушами? — отставив сигару заинтересованно отозвался Лоренс. Это создание явно отличалось от тех, что были нарисованы и описаны в книгах и старых рукописях. Почти что кардинально отличалось. — А-м... У неё. Их больше? — с тем же глупым, застывшим удивлением на лице и озадаченно пожимая плечами произнёс Гаррен, чьё запретное хобби много раз собеседничало с древними народными байками и мифами на ты, но те никак не поддавались ему хотя бы самым неравносильным или затерявшимся в памяти ответом. — А такие разве бывают? Или бывали? — капитан вдруг взглянул на подчинённого. — Нет, — уже с изобразительно серьёзным видом отрицательно повертел головой Гаррен. — Это воистину - явление, — чётко кивнул головой мужчина. — Гхм, хммм... Ну что же, — грубо откашлявшись в свой широкий кулак, Лоренс стал во весь рост с протянутой к девушке ладонью и свежей печатью на рассмотрение, — Со вступлением в восемьдесят девятый взвод, рядовая ≪Лиса≫, — подбадривающе улыбнулся капитан, так искренне и так легко, словно он и вовсе не слышал криков за этими толстыми измазанными полотнами, не видел всего ужаса в глазах этих блуждающих по стенам кукол, и будто совсем не понимал для чего он стоит внутри этой потрёпанной и окруженной полусгнившей посудой комнате.

***

Чувство... Забвение сущности смертельно окровавленного острова, созданного величайшей по массе среди остальных сингулярностью и наполучеловеческими устремлениями, исканиями, хаотичными мыслящими порывами и плотскими истязаниями. Новая необъятная волна разразилась бесконечным и пробивающим до мурашек эхом, после которого исчезли все звуки, исчезли все картины и исчезли все эмоции. Не было чужих слов. Этого тела и его памяти. Рождения. И никаких больше сказок. Мораль была стёрта бессмысленностью, а она же была съедена пустотой. Было всё. Было ничего. Наступила могильная тишина. Расправила бесцветные вектора низшей по массе и густейшее по структуре существование, будучи за секунду перекошенной линией на одеяльном блике бездонного молочного полотна, сшитого из сеток андепамидных покровов зрительной плоти. Дрожь бесцельной темноты плавно озарялась светлыми бликами, раз за разом расплываясь во мраке, а размытыми веснушками вновь появляясь будто перед чьими-то бесконечно закрытыми глазами. Борясь за смерть в чужом разумении. Холодный ветер рьяным сквозняком упёрто засел словно в ушах. А единарное пространство вокруг стало жутким коконом, внутри которого зарождались старые воспоминания и иллюзии без органически выстроенных хромосомами масок и их замыслов, не имея предел и бесконечно опутанных корней. Все цвета бытия, спектры чужестранных сингулярностей, сущих единений чувств и эмоций сошлись с существованием и девственницей хаосом, покоряясь чьей-то воле. Это было падение. Долгое, безвозвратное и столь же бесцельное. Это было новым мгновением, что окутывало в глубокую и неразрушимую кому. Мгновением, что обхватывало в объятия крепкого и надежного сна. Эти вроде бы мерцающие блеклой примесью галогена скалы бесшумно и ликующе крича тоже рассыпались, улетая тяжёлыми осколками вслед за изувеченным вымыслом. Отвергающие и в те же мгновения провожавшие глаза разъединения, казалось нехотя подстраивали эту безумную стежку из тонкого вакуумного слоя, в которой не видно было границы. Что ждёт их всех внизу? Очередная встреча, боль от разложения? Конец или быть может новое начало? Главное, не терять родного взгляда. Жёлто-рыжие птицы возносятся ирреальной колыбелью, в которой собрано абсолютно всё. В том же числе и память о существовании, заложенного под гнётом органического распада и его бесконтрольному перерождению. Одноразовый природный цикл, волна, после которой исчезает абсолютно всё. Удары их крыльев об атмосферное отсутствие, шелестом бархатных перьев пробудили слух. А их новые голоса побудили чью-то мысль наполнить себя ожесточённым приливом крови, развивающегося в пределах телесного сна, из которого пытается вырваться человеческая рука. Прямо как слепой, избитый холодом космических камней, не осознающий ничего кроме голода двухнедельный котёнок, он скребётся пальцами по неосязаемой пустоте, вырывая клочки сожжённой сингулярности. Мышцы, суставы и ногти изнывают от боли, судороги в пальцах и плечах, движущихся только в одном направлении, освобождающего от оков природы и небытия. Разумение следует за голосом, безмятежным и очень приятным звуком. Это очередная волна, после которой рождается новая жизнь.

***

2592 год. Пляж. Настоящее время. Густые серые облака давно перекочевали с этого места, подарив обжигающему солнцу атмосферу нескончаемого бирюзового пространства. Бескрайние пустынные окрестности. А когда-то здесь были зелёные степи, богатые густыми деревьями и плантациями сады. Ни о чём не заботящиеся и занимающиеся своим любимым делом фермеры. Здесь было спокойно. Здесь даже было красиво. И долгая глубокая река служила прекрасным местом для пикника. Или набережная, для утренней пробежки с полным эклоги умиротворением на старом бодрствующем лице. Эти бескрайние и необъятные волны из золотых как лучи солнца руин, быть может тоже придавали атмосферу своей придатности. Разбитые каменные валуны, как небольшие так и мега огромные распластались бескрайним жёлтым океаном теперь абсолютно повсюду и только под ногами. Но иногда возвышались и над головой. В образе изощренных лесенок, пеньков, водорослей и далёких лугов. Их было настолько много, что казалось, будто это луна будучи расколотой на бесчисленное количество островков рухнула на эти земли, оставив их без единого следа о прошлом. Неутолимо мерцающее и не позволяющее увидеть себя созерцание, озарение и стонущий сумбур, вечно прячущие пряную стёжку разложения и назойливо уводящие изгибы по тропе из бескрайнего бледно-жёлтого песка. Жгучее тепло. Без снаряжения передвигаться здесь было крайне трудно, да и смысла особого в этом не было. Жизнь здесь угасла. А вместо неё, здесь день за днём только зарождались большие и очень громкие взрывы, создающие раскалённые впадины разрушений. Вот к примеру очередной снаряд приземлился вон между тех двух, пока ещё самых больших каменных пород. Гром. Очередная потеря со стороны оборонявшихся. Толстые фрагменты металла разлетелись в стороны под раскидистые и густые окровавленные брызги. Фрагменты из жирно бордовой каши вместе с разодранной плотью сейчас обильно прилегали к разогревшимся солнцем камням, которые от прикосновения смогли бы даже обжечь чьи-то пальцы вплоть до самих костей. Брань вцепилась таки в чьи-то разбушевавшиеся крики, что казалось барахтаясь тонули в глубинах леденящей душу беспомощности и странной печали. Со зверски колотящим сердцем внутри и со взглядом обезумевшего продолжал битую минуту орать этот парень, избивая об камни свои достаточно раскрасневшиеся от густых царапин руки. Лишившись до этого изувеченной "брони", что теперь более напоминал ненужный металлолом с аннигилированым оборудованием и прочими, раскромсанными подручными средствами, неизвестный продолжал избивать свои погрязшие в грязной крови руки об стоящие рядом камни. Казалось, что он счесал с обеих своих конечностей почти всю кожу, а дальше и не собирался останавливаться, с криками спрашивая самого себя в одиночестве: "Почему они не работают!?" Интересно, что он имеет в виду? Что именно не работает? Его руки? Или же его больной и далеко не здравый рассудок? Всё дело явно в чём-то не из этих двух вариантов... Тёмно-синие очи паренька резко метнулись в сторону очередного, нового источника громкого шума. Огромные, большие и малые конфигурации из камней разлетались в стороны, поднимая вслед за собой густой купол пыли из раскалённого на солнце бархатного песка. Это было очередное поверженное тело одного из солдат, которое рухнуло в десятках метрах от него. Защитный шлем со множеством расцарапанных пластин вокруг выгравированных измученных век и смещающихся деформированных механизмов на лицевом участке был вдребезги разбит и окропит кровью на продвинутом визоре. Огромные фрагменты металлического и совмещающегося подобно бесконечному кубу тело, было покрыто глубокими вмятинами, множеством царапин и открытых разрезов, из которых наружу аки внутренности вылезали деформированные части конструкционных фрагментов вместе с некоторыми искрящимися проводами словно из непроглядно чёрного, искусственного пространства вместо её биологического организма, за чьей тушей подобно крыльям тяжело развалились фрагменты внутренних раздробленных систем. Только увидев лицо этой несчастной сквозь её разбитый шлем, парень как ума лишённый кинулся с места. Толстые и одновременно безумные скопления детальных фрагментов брони просто физически не позволяли парню перевернуть ту на спину, хотя тот первые десять секунд старался именно так и поступить. С помощью годами набитой ловкости рук парень только сумел освободить её голову от огромного шлема с серой мозаикой из бесполых губ ниже бледно-позолоченного лицевого щитка в окружении все еще живых и смещающихся защитных механизмов единого доспеха, на долгие мгновения поражаясь увиденному: без сомнений, это была она. Столь могучая и одновременно субтильна, такая скромная и вечно молчаливая снаружи. Она будто вновь бережет абсолютно ненужные для её жизни слова. Своими дрожащими пыльными пальцами он дотронулся её страшно окровавленных локонов, бережно откладывая на бок густой рой из бледно-пшеничных волос. Её четверо до ужаса изувеченных и переломанных лисьих ушей и на миллиметр не шелохнулись, а веки ни дёрнулись. Из её мягких блеклых уст, по коим скатывались тонкие ниточки крови едва доносилось сдавленное дыхание, а левая щека была в ужасной обгоревшей ссадине. — А ты, всё твердила, что ни на грамм не особенная, — искренне но глупо заулыбался парень, делая очередной безуспешный подход с целью поднять её тело, — Уггх! Мы с тобой, этого так не оставим! Верно, моя маленькая пьянчужка!? У нас скоро получиться, осталось немного! Мы это прекратим в конце-то концов, прямо как с недавней девственностью Мисато в день "Троицы". Ха-ха, может и не достижение, но зато с рыбной диеты и уроков красноречия перед зеркалом парень ушёл навсегда, — но тут же рухнул лицом вниз, в последний момент успев больно подставить собственный локоть. И снова нечто похожее на взрыв обрушилось где-то вдалеке. Вновь ранее безумный взгляд метнулся в сторону, заслышав как с высокого склона что-то скатывается вместе с камнями... Могильную тишину внутри начал развеивать горячий воздух, вязко обжигающий тонкую болезненную фигуру без не доросшей до конца клеточной связью вокруг целикового организма и постоянно крадущими друг у друга всё, всеми у всего и всю наперекор, вдогонку и отсутствия. То, что после смерти. Даже не цвет. Не пространство и не мозг. Совершенный мрак начал рассеивать повторяющийся ощутимый пульс вокруг иннуреальных барьеров сбежавшей и аннигилирующей с покрывающей тканью существования волей, расплывающимися красками перевоплощаясь в бескрайнее голубое пятно с одной единственной, сжигающей всё вокруг жёлтой кляксой. Форма сжатая в ладони между абсолютных законченных хромосом, кочующих в вечных делениях обезымянных фермент не имеющих постоянности и запечатлённые в зёрна..Иной закон иного органа Облезшая серая плоть, с разветвляющими тягучими островками лимфатических сосудов начала присасываться к раскалённым твёрдым поверхностям, истекая малейшим замыслом бордовых и одновременно жидких веществ, от которых по всему началу прошла штампующая рябь как будто при сильном морозе, в котором плоть разгрызают сотни металлических игл в обращении к вытягиванию с липками тысячеградусными каменными глыбами возле ударившихся костей. Грубые и задыхающиеся стоны человеческой агонии сменились тяжело дающимися и жадными глотками воздуха, который стремительно начал поднимать его грудь и выпирающие из под кожи желейные и приобретающие жёлтый оттенок рёбра. Тесные движения разразились колкой раздирающей болью в его хрустящих суставах, что пытались поднять мозг и позволить ему лицезреть уже сквозь внутренние роговицы,. Крик. Сопение. Всё оказалось размазанным облаком, излучающим противоречивые и стучащие в волны сновидения. Жизнь? Ещё не лопнувшие от тяжелого напряжения сетки из ярко выраженных сосудов устремились тревожным взором в сторону. Цвета и их неограниченный спектр постепенно изменялся на чистое небо позади невидимых хроматиновых помыслов и то чего нет, жёлтые камни, нескончаемую сеть природных безостановочных процессов от которых невозможно было спрятать ментальное разумение и на две сформировавшиеся оболочки, сотканных из плоти, крови и чего-то иного. Люди? Это что-то оказалось человеком. И довольно таки странным человеком. Возможно не молодой и не старый силуэт человека, на чьём теле разодранные куски плоти неспешно окрашивались тонкими мышцами, бурлящими словно от кипения странными злаками, восстанавливающимся благодаря алым мазкам безвольного ветра, и в конец отвратительно-серой кожей с тонкими как бумаги лист морщинами по всему телу в виде постоянных и не пересекающихся между собой линий. Цветная палитра лишь мельчайшей каплей уколола Памятный Багаж, рисуя знакомый барьер на его новом эскизе. Тёмный и рассеянный взгляд неизвестного был устремлён случайно на них, часто моргающий и пытающийся совместить размытое изнуирреальное восприятие. Неспешно и как-то неуклюже поднявшись на ноги, хромающая фигура темноволосого кривого мужчины в затасканной чёрной рубашке и до неприличия помятых брюках сделала осторожный шаг, ступая босой ногой на более-менее плоский камень. Неожиданно для себя он понемногу забывал о невыносимой боли, что разделяла его разум и тело во время плетения непрекращающихся, хаотично разбрызганных телесных ощущений. Левое туловище на ровне с настороженным боковым взором оттаскивало набок со сгорбленным разболевшимся позвоночником, пока в зажатых ушах тоненькими уколами расплывался раздражённый звон. Как ни странно, теперь целиком он был только в густой пыли да приставучих камушках, что глубоко засели в его тёмных волосах и неприятно зудели под ногтями. Хотя, если обратить внимание на густые чёрные потёки на его теле, можно подумать, что совсем недавно он был с ног до головы облит смолой.. сахаром. — Ей! Ты, ипостась в кофте! Помоги мне, иди сюда! — выкрикнул мужчине парнишка, импульсивно, нежели лихорадочно быстро размахивая руками. Незнакомец не проронив и слова тут же прибавил темп, уже спустя нескольких упрямых попыток стараясь более активно, аккуратно обходить острые и кипящие всей масой неприступные камни, — Подожди! Ты вообще с какого взвода? Где твоё звание!? — парень рукой указал на свою грудь, правую часть которой защищала прямоугольная металлическая пластина серого цвета со светящимися и непонятным ему сигилом с набором визуальных элементов. Ещё одна пара таких погонов была вшита на его правом предплечье полевой защитной формы, — И где твоё обмундирование!? Ты босый? — А... — незнакомец рассеяно отвёл взгляд, отворачиваясь и странно глядя на небо в котором он ничего не видел кроме красок, обильно расплывающихся слоёв комфорта, чьи внутресущие и свободные молекулярные объятия лишили его мозг собственных следов. Из-за его подозрительного спокойствия и неоднозначности на лице, казалось что ему ни до чего нет дела. Будто у него сейчас всё под контролем. Он позволил взгляду останавливаться на солдате перед собой. Точно. Он похож на военного. Испуган, ноет от боли из-за стёртого эпидермиса на руках, частичек мышц на его красных ладонях. Так крепко держит её тело. Чьё-то. Возле него лежит, на земле, больное тело. Лицо. Глаза, много ушей - молчат. Возможно отмирают. — Я... Не понимаю... — Ладно, до лампочки! Так ты поможешь мне!? — с неизменяемой истерикой солдат перебил мужчину, — нас должна найти патрульная машина. Нужно пройти немного на восток, буквально пара километров. Давай, у неё мало времени! — Да... Хорошо... Незнакомец со своим до неприличия спокойным рассеянным взглядом неспешно опустился на колени к протянутым бессознательным сновидениям. Горло незнакомца сдавил не продавливаемый ком, от чьего горького послевкусия серолицего ненадолго отвлекла чёрная как сама ночь тень, которую размывал вдалеке песчаный туман и горячие как пламя от костра миражи. Звуки прекратились, они все поочередно исчезли, обращаясь в омывающую оцепенелую мозаику. Биение теплого ветра будто избавилось от своей сущности, лишь продолжив молчаливо взъерошивать чёрные локоны и пытаться раскрыть человеческие веки шире. Оно жаждало объятий, прикоснуться к чему-то, не имеющему жизни. И вдруг его неосязаемые от беспросветно излучающей цветной материей руки осторожно проникли сквозь толщи огромных фрагментов брони, уже более резво копошась изнутри как в каком-то конструкторе, что не вовремя исчез и растворился на полпути двух или троих магистралей. Взгляд незнакомца был в некой несвойственной ему сонливости и недостатке уверенности в своем поведении, словно тот сам не осознавал своих действий и отнюдь не понимал что именно он делает в этой темноте, в этой комнате в которой из-за диванов выглядывали остальные люди, сумев рассмотреть некоторые полки на стенах, очертания мебели и неизвестного предмета между длинных штор, сквозь которые к счастью просачивался блик местного фонаря среди чернеющего неба и семиэтажных домов. Будто, он не видел своих рук, не видел пальцев и даже обратное. Пьяный и рьяный удар по скорлупе зрительных нервов, мозговых каналов предотвращения. Мираж из оглушающей контузии глаз, вокруг которых мир стал разъедать тусклый визг в ушных перепонках. Размытый небылью миг постепенно обратился в трясущиеся природные кадры. Зрение буквально вернулось в норму. Раздалось несколько тихих щелчков, ярко заискрилось в самых больших и помятых трещинах, а из непроглядных механизированных пазов начали некоторое время сочиться густые потоки белоснежного пара, достаточно тёплого чтобы вспотеть целиком. Ослабленное и бессознательное тело молодой особы было освобождено, а мгновениями позже уже держалось на двух плечах этих парней с перебинтованным и обмотанным слоями одежды телом, когда некоторые медикаменты кое как сумели вытащить из виртуальной и поломанной набедренной сумки. Солдату не хватало времени на то, чтобы удивляться столь специфическим трюкам незнакомца, ведь медлить лишний раз было недопустимо из-за её изувеченных частей тела, которое было необходимо нести крайне аккуратно. А вот бледноликий всё это время вёл себя подозрительно тихо, продолжая молчать и внимательно осматриваться. Но сейчас, главное отнести её в как можно более безопасное место к врачам, а потом уж и прочая формальность. Юный солдат изрядно устал, по его лицу и подкашивающимся коленям это сразу было заметно. Прошли они достаточно много, наверное. Его уж часы были повреждены и вместо цифр показывали сплошную паутину из трещин на стекле. А эта несчастная, видать свои и вовсе потеряла в закоулках перемолотых механизмов. Впереди, позади, вокруг всё та же бесконечная и хаотичная архитектура из камней. Приходилось часто подниматься и ещё чаще промежутками прятаться в укрытиях. Обильное количество ран и повреждений на теле девушки лишали всяких шансов на то чтобы остановить все её кровотечения. Кости её осевого скелета выглядели синхронно вывернутыми изнутри. Ожоги на них выглядели куда страшнее. С такими повреждениями любое создание погибает за считанные мгновения. И быть может они уже несколько часов волочат на себе изуродованный лисий труп. Её дыхание. Путь... Звуки разъярённых взрывов как ни странно, недавно прекратились и не были слышны позади уже нескольких возвышающихся холмов. Даже никакой стрельбы не было слышно за разворованными грязевыми горизонтами. Солнце, если посмотреть чуточку вверх безжалостно слепило и продолжало обдавать тела своим чрезмерным жаром. Огромные и раскалённые теплом каменные горсти на этих бескрайних землях редко попадались будучи смещёнными в менее густых скоплениях в виде острых ростков. Передвигаться каждую щекочущую секунду, которая всегда могла привести им внезапную и очередную опасность, будь-то на земле или в воздухе, следовало крайне аккуратно. Но в теперешних условиях удавалось это вдоволь трудно, едва не скатываясь. Желтый мираж. Постоянные секунды и застывающее время в сознании. Где-то далеко, будто начали петь птицы своим неестественным хриплым голосочком. Злой и искажённый сталью рёв неожиданно раздался за их спинами, застав врасплох. Осторожно обернув головы, на одном из высоких каменистых холмов они увидели статной внешности женщину-киборга: сплошная комбинация упругого и местами странно выделяющегося формами металла охраняла её богатые, заострённые внутренние процессы. Серые и не в меру длинные ткани толстого помятого плаща рьяно извивались по ветру за её горбатой как камень спиной, собирая и таская за собой пыль между чёрных пятен на бархатной белой шерсти. Лихие сгущения выпадающих между закрытыми вратами из чёрно-красных прожекторов и зазеркальных измерений, проводов в более грузные протезы с искусственными и разукрашенными красками суставами, находились защищёнными благодаря тонким микро барьерам, которые заметить было возможным лишь из-за их выделяющегося и аналогично мерцающего коктейля из голубой матрицы. Оголённая структура её спортивного торса была обвита тонкой майкой и некоторыми татуировками свирепых животных, обведённых тёмной каллиграфией и требующими ухода длинными бинтами. Натуральные локоны серебристых волос плавно и игнорируя поток ветра вальсировали вокруг широких линейных скул, опрокидывая на бок роскошные разноцветные птичьи перья, редко прикрывая два её изумрудно-ярких глаза, сияющих и одновременно вселяющих нечто жестокое. А возле неё, злобно скалился могучий и выкованный дешевой кибернетикой волк, правый корпус тела которого охраняли сотни острых как бритва шипов в виде обманчивой грубой шерсти, с которой переплетался густой и искусственный рой милых бордовых кудрей вместе с тяжёлой серой челюстью красной лисы, которая до ужаса была изувечена мышечными атлетическими массами. Из их общих, нагнетающих клыкастых пастей, что уподобляли собою невероятно сильные и опускающиеся протезы с двумя широкими рядами из заострённых клыков с деформациями, струились голодные зелёные жидкости, а разъярённые взгляды колыхали яркими огнями, каждую секунду сменяющими свою цветовую палитру вокруг желеобразно смещающихся частиц, которые плавали и брызгали на каждом дюйме этого двуглавого создания, чьи дрожащие постоянные механизмы достигали около трёх метров в длину, и два метра с половиной в высоту, постоянно комбинирующие разнообразие окраса коллективных пластин. Толстый нейрошлем со свисающими вниз сетями из тонких волокон резво оказался на сероволосой голове киберженщины, озаряясь красным экраном. Отряхиваясь всем телом, звери уже готовились выполнять приказ своей хозяйки. Человеческое сознание не было знакомо с посторонними рассудками и их душевными желаниями, проживающими в этом абсолютно пустом и обжигающем всё тело пространстве, но что-то настороженно шептало в форме эстетических прикосновений и символов возле его мозга - этот силуэт набросится на них при первом же подходящем случае, одарив их троих неизвестным направлением, в котором не желали участвовать как минимум двое этих солдат. — Са... Сможешь... Её пока один понести? — засматриваясь в сторону женщины с питомцем, тихо проговорил бледный мужчина. — Уйти далеко, я пока точно не смогу, — отрицательное верчение головой, и очередной тяжёлый вздох вырвался наружу из облупленных губ солдата, в чьей голове мигом пронеслась мысль о "Извергах". Он снова одёрнул изуродованную руку, но безрезультатно, — Ты задумал что-то? — Я вас скоро догоню, — Сняв руку бессознательной девушки со своего плеча и зацепив вторую тканевую повязку на шею парня, незнакомец неуверенными шагами устремился назад в направлении враждебно настроенных силуэтов. Набрав в полную грудь воздуха, солдат осторожно присел на корточки и наклонился вперёд, разместив тело юной и хвостатой воительницы на спине, продолжив осторожно и верно топать по извилистым пустынным тропам. Теперь между тремя силуэтами затаилась странная пауза и короткие серии поглядываний то друг на друга, то на игриво и одновременно свирепо ёрзающего мутанта. Женщина безразлично сопроводила глазами бродящего с омертвелым грузом на спине солдата. Одно лицо выглядело растерянным, задумчивым и одновременно глупым, в отличии от пропитанной негативом маски, цвета замёрзшей стали, которой подбавляли тепло два яркий огня. Одна из них внезапно усмехнулась, прикладывая тонкие пальцы к ехидным скользким губам. — По тебе не скажешь, что твоё присутствие здесь имеет цену. Ты ведь не тот, за кого себя выдаешь. Кто ты? — даже киборгу было трудно скрыть своё негодование, обращённое к этому босому мужчине с беззащитным спокойным взглядом, на котором даже не было защитных обрамлений на потенциальных и отсутствующих по какой-то причине доспехах, чьи жалкие и убогие хозяева продолжали мешать ей и её братству стереть с лица земли эту бессмысленную Жизнь. Уничтожить это понятие, излечить это тайное место от больных рассудков, уродующие мысли, взгляд и слова. — Я... — неразборчиво и задумчиво пробормотал человек, неряшливо и медленно жестикулируя своими безобразно тонкими пальцами. Его мозг скукоживался с окружением вокруг, питаясь каждым мгновением, которым дышали его лёгкие и в которые оживали его беспросветно чёрные глаза. Вместо слов из его полузакрытых губ выскакивало еле слышное мычание в минеральный полупрозрачный туман, а вместо адекватной реакции его взгляд застрял в одном плавном движении, словно тонкая текстура застряла между двумя нерушимыми барьерами, которые не позволяли протиснутся и обогнать эту бездонную суть. Непонимание. Его взгляд вновь с любопытством поедал каждый объём нового образа, узнавая о ней больше незаметно для себя. Зачем. Кто. — Что... Что-то случилось? — с наивным взглядом и всё ещё затруднительно дыша, мужчина задал вопрос стоящей высоко женщине. — Случилось? Я думала ты помогаешь им сбежать, или это солнце пригрело мой хромированный череп, — Она тихо постучала по своей твёрдой голове, оглядываясь и переворачивая свои зрачки на шестьдесят градусов, - Ты странно выглядишь. Ты странный. Ты беженец? Как ты появился здесь? Человеку вновь понадобилось время, чтобы осмыслить сказанное этой бездушной душой, к которой он желал тихо приблизится, протиснувшись сквозь нерушимую ментальную грань, которая лишала возможности понять всё и разбросать по новым местам, имеющим бескрайне липкие бледно розовые полотна из мягких волн, бороздящих одну очень крохотную и бездонную материю вместо двух полушарий. Страх, задумка. Он же видел её взгляд, который с вниманием уставился на него. Пересекающиеся узорчатые менцы вокруг крохотных зрачков, под ними растягивались едва заметные складки клонированной мертвенной кожи. Губы перестали дрожать, стараясь затмить одни мысли совершенно другими раздумьями, направленным на человека внизу. Стук. — Кто ты? — с не меньшим интересом задал вопрос человек, смирно стоя и заметно дрожа всем телом от переутомления. Вот.Нету.Убивать. Разговаривать. Делать. Ощущать. Много.Нет.Усердие.Стараться. Чувствовать. ВидетьВсёГлаза. Не понимать. Думать. Общаться.Прикасаться. Учение. ПраздникЦветаСобытие. разрезвдольУлыбка.Голос. Чужое.ПрыжоквХодить. Ничего.Разглагольствование. Синергия. ЗвукРазьединение... Нет границы. Нет понятия о Бесконечности и Вечности, ведь даже они не способны быть измерителем. уже впереди аннулируемых силуэтов фантазий, мольбы оставить в покое имя... Её глазницы словно готовы были прожечь два густых потока жёлтого пламени в обеих конечностях, желая обрести свободу. Но это всё, и все они должны исчезнуть вместе с существованием. Идеальное и преданное. Вечная пустота, в которой никогда не сможет родиться хаос. Снова эта бесмосклая необдуманная фраза., Выдуманные слёзы вытекали желейными кхрепцами из вон мозга, с исчерпывающей агонией содрагаясь этим костяным плодовитым мясом в отвращении и муках. — Ох. Нет... — Киборг твёрдо поднял свою ладонь над прикрытыми шлемом бровями, прокусывая губу. — Это... Нет... Это ведь не имеет никакого значения, верно? Никакого смысла в этом. — прозвучал миниатюрный сенсорный писк, после чего массивный силуэт из двух слепленных хищников умело спрыгнул с высокого холма. Сероликий захотел попросить прощения. Не допустить агрессии. Может он что-то сделал не так? Он просто хотел понять, узнать. В чёрных глазах мужчины внезапно ожил свет, наполненный двумя багровыми, бесконечными переходящими стёжками, скрещённых бесчисленными переплетениями тонких зеркал, между которыми неуловимо мелькала тень. Сначала она стояла у стены, в переплетении тонких красных каналов, постепенно наклоняющих в сторону непостоянного однотонного контраста, желая утаить своё присутствие. , их плоть и их кровь станут обнажённой гибелью, и ржавые фаланги создания поднимутся за следующий горизонт, где для души не существовало ничего кроме бессмертных тайн. Одно решение, иной путь. Неизвестный неестественно начал набирать скорость как будто под напором невидимого сверхъестественного помощника который внезапно поселился в его ногах, высоко поднимая колени вперёд себя и глупо размахивая руками, отталкиваясь от стен стараясь обойти враждебные фигуры возле случайной левой перегородки из жарких золотистых холмов и разрушенных серых прерий, перебирая ногами по извилистой тропе безумных развалин на запредельных беспутьих скоростях. Ноющее расторможение. Ухватившись за лицевую структуру своей правой щеки, фыркнула, молниеносно и ментально отдав приказ своему питомцу догнать и растерзать тело человека. Несколько уцелевших и ярко отливающие кристальные скалы в прохладной пелене, мимо которой с невероятной скоростью звери мчали мимо давно обрушившихся здесь обломков летательных сооружений и их сотни изворотливых, маскировочных жёлтых векторов и лапищ раненых железных птиц и машин, с каждой секундой сокращая между собой и мужчиной расстояние. Лабиринты разрушались об серые кости заблудившихся тел. Металл бешено скрежетал, ударяясь друг об друга, а черепная коробка обрабатывала сотни схем и комбинаций, измеряя сумму совмещающимися математическими прогнозами. Ракетные и вживлённые в кожные модули световые установки сработали, дав возможность мутанту совершить молниеносный рывок на спину мужчины. Но в последний миг тот промахнулся, жёстко врезавшись рёбрами об тупые каменные породы после беглого немого взгляда, резко упавшего лицом в грязь. Киборг в свою очередь выкрикнув схватилась за своё тело, по не воле склонившись на одно колено. Она ещё не успела залечить прежние шрамы. Долгими веками рядом вульгарно распласталась целая груда неизвестных, даже слегка свежих обломков, в частности уцелевших и немножко дымившихся масленым костром. Как раз ими красные глаза и решили в дикой спешке воспользоваться, увидев в этом откровенную компонову. Когда мутант в очередной раз бросил волю искусственным инстинктам, неизвестный со всей силы ударил кулаком по металлическому разваренному корпусу, после чего взрывная волна в сопровождении не менее масштабного выделения из чёрного дыма оттолкнула обе фигуры вниз по склону, не позволяя этой насильственной сцене добраться до злополучного и неотвратимого антракта. Фрагменты усердно собирались среди размолотых костей, органов, кровеносных функций и свободных предсмертных криков. Кто-то снова облажался. Помог чужой и такой же родной рассудок, выглядывающий умными глазенками из-за кулис притупленного мышления. Прозвучал страшный и болезненный крик. Несколько достаточно острых фрагментов корабля врезалось в тело лисы, пронзая её вторую волчью половинку, который замертво приземлился на поверхность, ударяясь об острые камни внизу. Киборг тут же разделил всю боль со своей недостаточно проворной игрушкой, но в отличии ничуть не собираясь умирать и судорожно отплёвываясь зелёной густой белизной, сочащейся изо рта. Когда она пыталась подняться на колени, тут же получила удар, настолько тяжёлый как столкновение худой груди с громоздким десятикилограммовым молотом. Она беспомощно рухнула спиной вниз, вместе с вдребезги разбитым нейрошлемом который отлетел в сторону бьющихся волн золотого, потемневшего язвами песка. Нет. Это было стонущее от увечий, убегающее и больное тело уподобляющее непроглядную высокую тень, что на фоне сего яркого полотна была тусклым и мрачным пятном. Пятном которое оживало каждый миг, разнося по всему своему подобию сущность его замкнутой пустоты. Живая и вполне осязаемая тень. Больше всего ему хотелось посмотреть в её глаза, которые бы он отделил от её души полутораметровыми искусственными нервами. Глаза, в которые он жаждал вселить больную правду о каждом слове и раздумье, в том же числе и о тех, что подарили ей новые знакомые. О чем же они так долго ныли, убивая самих себя. Чёрная фигура. Он просто наблюдал за тем как один разум калечил второй, за тем как изредка на тротуар спадают жёлтые листья, цветущие вокруг пятидесятилетних утончённых тел оторванной от родного дома природы. Его бездействие ни к чему бы не привело. Но сила - смогла уберечь чью-то жизнь. Это было предупреждением, или наставлением от загадочных красных крыльев, являющихся обратной стороной его рассудка о котором он только сейчас узнал? — Н-не трогай... Не прикасайся к этому! — выкрикнул немой взгляд. Глубоко в подсознании одного из иллюзорных мирков, добраться куда тяжелее всего даже обыкновенному богу наедине с собственным естеством, что граничит, что обитает. И существует только в сумбурных телесных замыслах. Без логического ответа так долго. Неизвестную тень оттеснили из неоткуда взявшиеся мысли, которых смело очередным касанием тех двух людей., ощущения, легенды, колкая трещина на губе, отвернутый взгляд к предмету сквозь глаза., А может просто символов, или глюков в кажущемся посмертии. Где же темнота. Где ничего, которое отделяет случайная и пока ещё генерирующая структура фиброзно-мышечного органа между плакатов, между их и его бесконечного расстояния пространств. Безразличие., Бледнолицый обернулся за спину, затем всё же внимательно и неоднозначно долго осмотрелся по сторонам, безрассудно стараясь осмотреть каждый метр рассыпанного каменного витража, каждую загогулину между руинами и похожие на скрюченные силуэты теней вокруг окопов с притаившейся за скалами тропинкой по той стороне, чью темную подошву из земли накрывал луч света в окружении миллионов пылинок между каменистыми гладкими стенами. Вновь раздалось приглушённое эхо среди несчитанных смесей прижимающихся звуков, стараясь сомкнуть разбитые части воедино. Вновь так знакомо, был отдан ответ чему-то без какого либо смысла. Ничего не соображая, и полностью подчиняясь мозгу внутри хрупкого черепа, продолжая просто видеть перед собой всё, чувствовать раздражение на голове, стараясь уколоть самого себя. Чужая плоть очередности разума бесцветностью облепила оболочку осязаемого мозга, принося понимание о том, что следует подчиниться его просьбе. — А ты сможешь стать хозяином её изменившейся судьбы? Присмотрись. И признайся. Теперь оно умирает, — кто-то стоял за ним, произнося эти бесполые слова. Красные стены были смыты с карего символического ковра, исчезая и проявляя вместо себя прежнее человеческое лицо, с больной серой кожей и до сих пор растерянными прежними глазами, чей рассудок вновь утонул в бесконечности воздуха на шее, жгучих ударов неба, стесняющих объятий мускулов и изнывающего горбатого позвоночника, теряя прожитые моменты и картины прямо сейчас. Мужчина осторожно стал на колени, беспомощно разводя ладонями и смотря на изувеченное лицо железной женщины, которое стало похожим на куски тонкого хрупкого пазла, разбитого тяжёлым большим молотком. Из-за искаженного механического жужжания среди ярких вспышек и ворчания мелких складывающихся деталей вокруг её преддверия, казалось что этот киборг стал жалобно хныкать, смотря в невидимую космическую прорезь своими расколотыми глазами и безуспешно стараясь сжать в кулаки свои нервные пальцы, которые упали среди вращающихся дисков её трёхметрового многотонного тела, под застрявшими в позвонке нейромостами, недосягаемыми к окончаниям тела. Её искусственные мускулы сокращались и выжимали последние соки сквозь разрывающиеся ткани, защищая себя жидкой металлической скорлупой, словно была ещё на что-то способна. Защитить себя, ухватится за любую, хоть самую крошечную возможность пожить ещё несколько мгновений, минут, часов или суток. Втайне ото всех, с позором притвориться что целиком и полностью заслеплена агонией, чтобы загадать у неба последнее желание. Одно тело мертво. Другое продолжает жить вместо неё. — Прости-те меня... Пожалуйста... Я не хотел. Я не хотел. Прости... Что мне делать? — никто не смог получить ответ на застывший в воздухе вопрос. Глаза расплавились вместе с терзающим изнутри желанием над напрасно сбывшееся полотно, тяжело сожалея о совершённом чужом поступке и оставаясь преданно сидеть возле беспомощно конвульсирующей машины долгое время, лишившись в коконе из понимания в разумении, и возможности поедать. Он хотел вернуть всё назад, заставить исчезнуть её предсмертные стоны и изувеченное личное тело. Возможно поговорить с ней. Узнать её мысли и причины. Мысли. Ощущения. Отсутствие. Замолчал и продолжил наблюдать за каждой частицей её существа. Цвета погасли с её последним глотком реагентного масла. Вернуться на несколько минут, увидеть снова безжизненный взгляд скелета и отправить другие слова с того самого места, где появился, не отворачиваясь, не убегая. Не позволить тем животным окунутся в их последние тяжелые страдания. Оставшись стоять. Рассматривать. Раздумывать о том, почему она поступила именно так... Кто им управлял.

***

Я проснулся посреди горячей и бескрайней пустыни, которая когда-то давно называлась "пляжем". Иллюзия, сумбурное видение разума или же неотвратимая явь? На неё приятно смотреть но больно ощущать, зная к чему приводят все её извилистые кислотные направления. Раньше здесь был чёрный песок, просторные зелёные луга и очень много озёр в которых плавали рыбы и росли сахарные тросники. На целом таком островке обитало одно единственное поселение людей, на которых однажды обрушились большие пушечные снаряды. Мучение, будоражащее ощущение деформированного тела. Эмоции смешиваются в безудержный страх, темноту, которую омывает насильственное течение органических молекул. Время сопровождения. Окружающее пространство продолжает дышать и сейчас рядом со всеми моими десятью пальцами. Было очень горячо, моя кожа подгорала и покрывалась жуткой болью от прикосновений влажной одёжи солдата, облитого кровью и какими-то тёмными жидкостями. У него было молодое женское лицо, засланное грязными царапинами, пластинами, ожогами и густейшими жёлтыми волосами, похожими на густую пшеницу. В её бархатистых колосках болтались сломанные и расцарапанные звериные уши, окровавленные и слабые, они не шевелились. Глаза, брови и нос. Загажены присохшей землёй и извилистыми багряными ветками распадающейся природы. Ушей у неё было четверо. Так много, наверное? А её лицо было неподвижным, как у мертвеца или же крепко засыпающего животного, стремящегося к забвению под гнётом пуль и жесточайших ударов природы, оставивших смертельные ранения по всему её телу. Я впервые вижу это существо... Человека..? Или она нечто иное..? А этот парень выглядит как человек. Он тоже страдает, знает куда идти и что делать прямо сейчас. Я слушаюсь его, пытаюсь удержать правую руку и ногу этой полулисы на своей левой части тела, но я так обессилен, в каждый последующий миг боюсь случайно упустить её, хоть мы и делаем небольшие перевалы. Не выдерживаю. Плоть будто медленно разрывается, отделяется от костей, суставов, ещё немного и всё начнёт медленно разрываться вместе с сухожилиями которые я знаю, помню но не понимаю что это такое. Мне больно. В суставах колет, они словно объяты пламенем которое вот, вот расплавит мои конечности. Горький привкус пота на губах. Они скатываются по лицу, телу которое ужасно чешется. Я не знаю кто я и куда направляюсь. Я совершенно чужой здесь. Где это "здесь"? Имеет ли это смысл? Должен ли я здесь находится? Как же противно, всё это. Ощущения. Они вгрызаются под кожу, расцарапывают корни на голове, будто выдавливают солёные соки из моих глаз. Хочется избавиться от боли в коленях и позвоночнике, иначе, чувствую, скоро потеряю сознание от всего окружающего моё тело и разум сумбура. Я не могу позволить себе упасть, заснуть. Я могу уронить это существо... Полулиса наверное не дышит, о чём я и предупредил такого же с виду молодого парня. А он сказал что я говорю глупости и чтобы я снова взялся за её тело и продолжил нести раненую вместе с ним. Я не вижу пред собой и вокруг каких либо других вариантов, которые облегчили бы моё состояние и помогли бы нам добраться до ближайшего патруля поскорее. Я даже не понимаю, а как это думать? Что значит всё то, что я пытаюсь сделать вместе с этими людь... Существами? Реальность передо мной, или очень яркий, обжигающий мои чувства сон? Могу ли я как-то облегчить её страдания? Но как... Кто я? Где я нахожусь и что делаю? Мои пальцы, ладони. Они настолько бледные, почти что серые как у какой-то старинной мраморной статуи из-за узких густых морщин, покрывающих мою кожу подобно глубоким разрастающимся трещинам. Я стар? Или почти умираю... Волосы накрывают лоб, они сильно чешутся вместе с ногтями. В левом глазу ноющая острая боль от которой не удается избавиться обычным морганием, хотя, если попытаться держать веко закрытым, боль становиться не заметно ощутимо, но хоть немного слабее. Страх и изумление. Женщина из метала, с густыми серыми волосами и большими разноцветными перьями. Самими яркими были зелёный, голубой и красный, прямо как и её глаза, мерцающие подобно оживленным световым шарам её ручного огромного зверя, напоминающего пришитых друг к другу серого волка и ярко-красную лисицу. Они стояли на высоком каменистом склоне между разваленных, золотистых песчаных башен и затвердевших пород почвы, в чьей тени колыхались тёмно-зелёные ростки. Небо над ней было таким же чистым, бескрайне голубым и казалось дотрагивающимся до моего лба. А вокруг нескончаемый золотой океан из камней, вздымающегося курганом песка. Он поднимается вокруг как трава. Каким-то образом я понимал, что она хочет навредить им. Я решил как-то задержать женщину и рассерженного мутанта рядом с ней, узнать её, её причины и мысли. Возможно любимый цвет, напиток и занятие, которое отвлекает от плохих мыслей. Они ведь должны быть, раз уж она одна из тех существ, которые хотят убивать, жаждут изменений, разрушать. Меня тошнило. Сознание растворялось, норовило исчезнуть и иссякнуть остатками силы воли в моих конечностях, ногах и руках, ресницах и губах. Хотелось прекратить своё непонятное существование, избавиться от неисчерпаемого рушащего дискомфорта. Всё казалось размытым вокруг меня, будто я смотрел на сотни похожих друг на друга картин, окруживших меня со всех сторон. Подобно зрению обычной мухи, увиливающей от столкновений со множеством разных миров. Будь то скала, осколки грязи, лучи пригревающего солнца или живая фигура в окружении золотисто-серой пыли среди сотен и тысяч высоких деревьев, накренившихся над узкими заросшими тропами. Я почти терял сознание. Ноги подкашивались, бежали куда-то в сторону, поднимаясь то спотыкаясь. Пронзительная острая боль отняла продолжение моей руки, а затем меня что-то сильно обожгло. Прозрачно-голубая змея на белом камне. Моя правая рука, она искрилась яркими цветами, но только одно мгновение. Они были красивыми, яркими, сказочно многоцветными мимолётными путами атмосферного явления, растворившегося подобно миражу. Прямо как глаза той женщины. От них исходила нестерпимая боль от которой мне хотелось кричать, где-то глубоко внутри себя. Почти синие губы, бледная кожа почти как у меня. Её правая рука была похожа на механические острые когти, прямо как у совы или орла. Как у птиц? Кто-то разбил её лицо. Там внутри, между щеками и переносицей, были её кости? Бусы, несчитанное количество вращающихся фиолетовых бусинок, разбегающихся по механическим пазам, структурам органических каналов и подкожных сеток. Дрожала, захлёбывалась собственной кровью, а я сидел рядом с ней и не понимал что мне делать. Поднять? К чему-то прикоснуться? Как это правильно сделать? И тут я понял, что я даже не умею считать. Цифры, буквы, я не понимаю ничего. Сколько мне лет? Обернулся, дрожа от страха, отчаяния, чувства вины. Мне совистно смотреть на неё. Совистно думать о том, чего я не сделал. Конвульсии женщины прекратились. Хотелось осторожно обнять её руку и просить: "Прости, прости, прости..." Большая железная птица с торчащими в стороны металлическими перьями, или это было обыкновенное крыло самолёта? Хребет молодого кита? Непонятно, эта летающая машина ждала нас троих, из нее высовывались люди в белых одеяниях, странно передвигающихся как тот самый, очень тягучий плавленый пластилин об которые испачкались глаза и веки. У одного из силуэтов были обнажены маленькие девичьи губы над круглым маленьким подбородком, вокруг которых разлетались густые розовые волосы, очень длинные и огромные подобно очень густому вязкому пятну или растопленной сахарной вате, почти что растворяющемуся в объятиях раскалённого ветра. Шлем скрывал лица обеих неизвестных мне. Внутри было тесно. Повсюду слышался стук механизмов, разогрев реактивов в двигателях и сигналов, исходивших из цифровых схем, досок и виртуальных активов. Всё было обставлено ящиками, дверцами, какими-то тесными кротовыми проходами. Совершенно непонятно, как мы вчетвером протиснулись внутри, окружённые серебристыми стемитами, полками и разносортными установками разной формы, величины и оттенка. Протиснувшись сквозь шторы в соседней кабине, некоторых существ в скафандрах и трясущиеся пластинки на смещающихся стенах, я оказался в просторной кабине, в которой всё пищало, гудело и немного тряслось. Рядом находился ещё один солдат, высоченный и с густой сединой почти старик. Он спросил: "Давно ты бродишь тут один?" И протянул мне что-то вроде колбасы. На вкус было прохладным, мягким. Это было не мясо или что-то иное, было немного сырым, странным, обёрнутым в серебристую фольгу и перевязанным резинками. Молча, трясясь от боли и усталости уставился на этот шмат, ничего не понимая, боясь что-то сказать. Я обернулся в сторону кабины, перекрытой сетчатыми проводами, дымом и одним разогретым скилфным с прожекторами. Песчаные берега растекались под ногами в обе стороны, а каменные острова уже находились внизу под всеми нами. Кто-то похожий на врача старался спасти жизнь той самой лисы, и в этом помогает парень, который на этот раз был не один. Что-то настраивают с аппаратурой, осматривают, вкалывают и намазывают вокруг век. Нечто похожее на зелёную мазь растирали вдоль глаз, от чего оно становилось похожим на большие синяки, на которых прорастали чёрные точечки. Из этих точек высовывались крохотные и почти прозрачные светловатые волокна, поднимающиеся вверх к сумбурно вращающейся установке возле потолка. Очень много слов... Слишком... Я ничего не могу понять... Не было никакого желания есть. От всего тошнило, тело болело, а глаза покалывали будто крошечными иголками. Я боялся смерти этого существа. Я ощущал её присутствие в этом изувеченном теле. Понимал что она значит. Оно совсем рядом. Но я так же... Это я сделал? Я больной? Как мне удалось это? Я не желаю никому смерти. Не знаю почему этого не хочу и должен ли прислушиваться к странным ощущениям внутри меня? Передо мной находилось изувеченное тело бездыханной воительницы-лисы, чьи жизненные показатели мгновенно откатывались к нулю на экранных приборах. Я отвернулся когда с её тела начали стаскивать одежду, её переднее туловище стало обнаженным. Из ран все ещё струились жидкие искры горячей багряной крови, немного жёлтой и коричневой. Раны были глубокими, сквозными и даже разорванными, а покрыты они были ужаснейшими ожогами, ранами, царапинами и тёмными гематомами по всему телу, которое довелось освободить от металлических оков доспеха. Она была похожа на упругое молодое дерево которое изо всех сторон увечили огнём, пулями, может быть ножами и многим другим, что я не способен представить. Её тело объято мучением, агонией, историей с которой я впервые столкнулся со своим слабым полым сознанием. Если боль возможно измерить, то я хотел бы прочувствовать насколько она сейчас была больна. Понять каково это. Снова. Интересно, она ведь была когда-то ребёнком? Её переломанные, с содранной кожей пальцы когда-то были маленькими? Совсем крошечными лапками, упорно толкающимися об пол. Они рисовали? Прикасались к реке? Чувствовали тепло родных? Откуда такие мысли? И эти размытые нечёткие образы? Моё воображение? Как это всё странно. Может я начал что-то вспоминать? — Давление на 0,7 эмпулах! Пульс на центральных артериях отсутствует, плазма крови не успевает регенерировать как раньше! Она все ещё умирает! — громкий голос военного медика комментировал состояние лисицы. — Переливание крови! Её можно попытаться спасти, но... Такой крови как у неё не существует. Другая же, с большей вероятностью добьёт её окончательно. Господи... — в глазах медика, которые просвечивались через движущиеся пёстрые диоптрии, читалось несоизмеримо великое отчаяние. Дышать становилось немного трудно. Пальцы крепко впились в поручни, словно он старался унять дрожь. Но затем тихо выдавил из себя. — Наша милостивая Гельвия давно подготовила для неё новый дом. — тонкое светлое одеяло аккуратно легло на едва дышащее израненное тело. Его прежнее лицо смело нервозностью, на которой отрывисто проступала слабая и неожиданно тёплая полуулыбка. И будто хотелось верить, что сейчас окончатся все страдания воительницы. Сон, который она видит сейчас, станет последним напоминаем о том мире, который всеми силами защищала. Мир, в который верила. Который любила? Мир, совсем неизвестный мне, и который я обязательно постараюсь узнать, разгадать, до тех пор пока у меня появилась эта странная возможность. Лекарь сокрушённо уселся напротив молодого солдата, который и вовсе не поднимал глаз, наверное будучи погружённым не то в собственные мысли, не то в попытки придумать что ни будь. — Этого быть не может... Она выдержит. Она вытерпит эту боль, излечиться снова. Я это знаю, — неспокойно бормотал тот самый парень который нёс её на своем плече вместе со мной. — Я видел это множество раз, нет... Время ещё не настало... Рано. Рано так думать. — совсем тихо проговаривал он, словно благоволил неизвестную мне истину которая не надолго, но натолкнула на очередные непонятные мысли. Большинство слов я совсем не понимал, конечно же кроме самой смерти. Я не хотел чтобы это существо умирало, оно за что-то сражалось, рисковало жизнью и было готово выстоять против боли, охватывающей тело и разум. Она хотела жить? Продолжать бороться за то, что я пытаюсь представить себе, застряв в этом странном корабле. На одно мгновенье, мне как-то удалось увидеть её правый глаз. Чёрный зрачок был окружен тёмно-голубым оттенком, похожим толи на море, толи на на ярко искрящийся мистическим светом сапфир. Как будто, в это мгновение я лицезрел разлагающуюся по крупицам жизнь. Движущуюся, неровно дышащую и с превеликим трудом поднимающуюся в этом органическом островке. Я ничего не знал о ней, о её истории, эмоциях и чувствах которые происходили с её телом и разумением каждый день на протяжении всего её пребывания в этом мире. Что бы ей хотелось сделать после того, как закончиться всеми упомянутая война? А этот парень... Куроба? Врачи вокруг меня? Старик который угостил меня едой. Пилоты, увозящие нас в безопасное место? У каждого из них есть собственные инстинкты, желания, обязанности которые воплощают с момента своего появления. Что это значит? — М-может быть, мо-оя кровь?.. Медик вместе со своей маленькой подопечной, похожей на маленького ребенка с респиратором, пристально взглянул на меня, а затем юрко подбежал и прижался указательным пальцем белой перчатки к моей вене на руке. Цепные механизмы взялись из неоткуда, сдавили моё запястье и предплечье. Я даже не почувствовал того, как мою кожу пронзило нечто на подобии шприца. Расстояние от места укола и головы медика начинало растягивать хаотичной комбинацией из изворотливых, разнобоких и смещающихся механизмов, похожих на белоснежно красную реку с золотистыми разводами. Защищённое шлемом лицо медика посмотрело на меня. Он был обескуражен? Или напуган? Это странное фантастическое смещение проводов и экранов загораживало мой взгляд, устало понуренное в эти размытые пёстрые сферы. — Кто ты? Какова твоя раса? — я услышал весьма спокойный голос перед собой, уравновешенный и понятный мне. — Я..? Н-не — я растерялся. — О чём ты? Он же обычный человек, — прервал меня Куроба. — В его крови отсутствую элементы врождённости. Его плазма, она будто наполнена чем-то другим, в природе такого не существует, — нерешительно отвечал медик, все ещё держа мою руку и изучая состав моей крови, размешанную внутри механизма. — Похоже на ахадицилит, даугму, но это не оно. Молекулы очень густые и большие, возможно из-за бесцетового скопления. Их состав, я... Я даже не понимаю что это! По твоему он нормальный человек? — он оглянулся на Куробу. — Извините, это было грубо с моей стороны. — он вдруг извинился предо мной. — В природе, такого не существует? — Куроба обнял свои локти и сгорбился, вновь крепко задумавшись, но ненадолго. После недолгих раздумий, парень сказал что нужно попробовать. Все переглянулись, а затем медик попросил у меня разрешение использовать мою кровь, которая, возможно теоретически смогла бы помочь в исцелении бездыханного солдата. Никто из присутствующих не был в этом уверен. А я? Я ничего не знал. Я мгновенно ответил ему. Согласился. Так быстро и внезапно для самого себя. Я аккуратно посмотрел на её лицо, всё же замечая её обожженное тёмное тело, на котором в судорогах сокращалась кожа и широкие мышцы вокруг бледных как облако плеч. Фонтаны из крови, широких мышц и костей вместе с кожей переливались и взрывались плотскими болезненными воронками и дугами, пульсирующих подобно желтку. Я испытал очень странную эмоцию. Очень сильную и тяжёлую. Может ли нечто подобное иметь вес? Особенную осязаемую структуру которая невидима для всяких глаз? Эта эмоция была очень неприятной. Мне хотелось плакать? Я не понимаю своего существования. Не понимаю где и зачем нахожусь. Вижу изуродованное лисье тело, над которым скорбят все эти существа. Это состояние, пространство, разрушение и слияние что поддаётся постепенному распаду. Выбор, движение или иное действие. Я мог выбрать всё что угодно? Когда я в очередной раз начинал терять сознание, снова отказался от остановки переливания крови. Я плохо слышал и видел, я будто тонул на дне реки, очень грязной и глубокой. Передо мной всё было размазанным, приглушенным и тихим. Кто-то говорил, удивлялся и не понимал того, почему моя кровь тёмная. Тёмная? Что это значит? И то что она тоже регенерирует, прямо как у обессиленной воительницы с лисьими ушами. Моя кровь тёмная? Регенерирует? Что со мной происходит? Становилось очень громко, перед глазами мелькало всё больше силуэтов, оттенков и образов. Иногда они разрушались при столкновении с окружающей меня поверхностью, с воздухом, с каким-то ярким неприятным светом. Иногда было больно в глазах, когда к ним врывались разные цвета. Кто-то тащил или же перевозил на кровати моё обездвиженное тело. Меня постоянно тошнило, изо рта что-то лилось. Мне задавали одни и те же вопросы, а я из последних сил кивал головой, даже не понимая чего от меня хотят все вокруг. Хотелось заснуть. Даже не укрываясь одеялом, сидя в каком-то мягком предмете, закрыть глаза и потерять сознание. В такие моменты мне делали укол возле переносицы, огромная, будто картонная рука с маникюром прислонялась к голове и касалась моей кожи как какое-то крошечное насекомое. Я не чувствовал ничего кроме век и кончика носа. В глазах засел белоснежный свет потолка, затемнённого после. Что-то пищало, ползло и тихо топало возле меня. Всё еще тошнило. Затем всё пищало, очень громко и звонко. Это длилось очень долго. Звук будто каких-то инструментов, металла, пиканье и протяжный шум как от двигателей, что нависали вокруг меня. Я потерял счёт времени и однажды всё затихло. Однажды всё исчезло вокруг меня и прекратило существовать вместе с последним вдохом. Я впервые открыл глаза. Воздух был прохладным и одновременно теплым. Моя правая рука была соединена цепными механизмами, сумбурными движениями капсул и некоторыми фиксированными установками вокруг моей шеи, плеча, предплечья и ладони. Багряно-чёрная жидкость выкачивалась из моей вены и стремилась по длинным тонким проводам... Я увидел лисицу. Полулисицу? Полулису-получеловека? Она похожа на этого причудливого зверя. Наверное из-за ушей и хвоста. Хвост? Золотистый пышный отросток выглядывал несоизмеримо большим пшеничным колоском из-под одеяла. Безвольно. Как ещё один крохотный пушистый зверёк. Она лежала в постели, закутана в пышное красивое одеяло с полумесяцем и звёздочками. Прямо как ребёнок, от чего улыбнулся в мыслях. Если это было похоже на улыбку. Столь безмятежно и спокойно, будто я улыбался и раньше, когда-то. Густые пшеничные волосы разлеглись словно на белоснежных небесах, обставленных аппаратурой, какой-то техникой. Её закрытые глаза были накрыты густыми жёлтыми лохмами. Лицо было в царапинах, синяках и небольших ожогах. Худая бледная кожа. Уши.. Мне не причудилось. Их было четыре. Они были полностью окутаны механизмами и вращающимися протезами от которых исходило тихое, мягкое жужжание. Наверное я был в кресле. Тоже укутан толстым одеялом и обставлен подушками вместо пушистых зверьков: какой-то красивой голубой рыбы и зелёной ящерицы, которые стерегли сон полулисы слева от меня. Я смотрел на неё долго. Не мог отвести взгляд, стараясь различить её томное тихое дыхание вокруг простыней. И только тогда, когда я убедился в том, что она дышит, её лёгкие равномерно наполняются кислородом, позволил себе немного расслабится. Она осталaсь живой? Она поправиться? Ей станет лучше? Она будет этому удовлетворена? Так много мыслей, не помещаются в моей голове. Что будет дальше?

***

Тишина и покой. Вот что царило в этом белом и чистом помещении больницы. Свежий воздух доносился сквозь отверстие приоткрытого окна и скромный букет жёлтых ароматных цветов был осторожно вложен в хрустальную красную вазу с кружевными полупрозрачными узорами, тянущимися вверх к волнистой горловине. Возможно помимо листьев в ней купалось нечто ещё, умывая своё тоже едва пробудившееся ото сна личико. Стены цвета тусклого и старинного пергамента были обгорожены парой широких шкафов с архивами из лекарств, лесенок, посуды и прочих повседневных безделушек, оставшимися после гостей. На стенах безмолвно шли передачи с прогнозом погоды на завтрашний день и последними новостями, собранными за последние шесть часов даже в самых безнадёжных закоулках Туэ и пока что неизведанного оставшегося мира. За окном прохладные и одновременно согревающие ветра проносили с собой тёплое лето. Тихий шум двигателей едва достигал пятого этажа, вокруг которого птицы уже успели обустроить похожие на глиняные кувшины гнёзда. На заднем дворе двое мужчин и одна молодая медсестра о чём-то увлечённо разговаривали, часто посмеиваясь и распуская по своим лёгким табачный дым южных осенних полей. Полусладкий аромат постепенно рассеивался, поднимаясь высоко в голубое небо. Густые, нежели малость жирненькие локоны тускло-пшеничных волос сейчас скрывали то, как ясно-голубые очи лисицы наконец с осторожностью приподняли свои заспанные, пока ещё слипшиеся веки. По всему её непослушному и почти что обездвиженному телу сквозило странное чувство и сильная усталость, от которой одновременно хотелось избавиться, и хотелось ещё чуточку дольше поспать. Но пронизывающая сердце, кости, печень и желудок, режущая и очень знакомая всему её телу боль отторгала её бессильные потуги покинуть эту реальность. Где-то слабо зудело, а где-то ощутимо болело. Местами чувствовалось каждое грубое раздражение на коже. Казалось, чувствовалась каждая тонкая царапина, каждый синяк, каждый лопнувший мозоль, длинный шов на безобразно разодранной ране и будто бы гангрена, о которой даже не могла сейчас догадываться из-за долгих лет, проведённых в невыносимо тяжёлой груде из доспехов. По той же причине она получила свою бледную как молоко кожу, которую она с трудом смогла рассмотреть сейчас на левой перебинтованной руке. Было неприятно горько вокруг губ. Она ощущала себя отвратительно. Быть может не только из-за этого. Но увы, ей оставалось только и только терпеть, пока это однажды не окончиться как и её существование здесь. Спустя долгие секунды она ещё не могла осознать того, где именно находиться и что с ней произошло, но включившийся и плавно подступающий по другую сторону монитор отвлёк её от странных мыслей одновременно с вежливой улыбкой ведущего, по ту сторону искусственно воссозданных мозговых связей покорного слуги и надёжного помощника. Глаза приоткрылись чуточку шире. Раздумья, не было ничего и никого в её стареющем разуме, что был пуст и обездвижен в эти затяжные мгновения мучительной стагнации. Ни единого проблеска, лица, приготовленного блюда или слова. К её неохотно движущимся в стороны зрачкам тут же начало бросаться множество слов, цифр и терминов, напечатанных на её амбулаторном электронном бланке. И лишь кое-что из них она с интересом зачитывала в своих мыслях.

Имя: ≪Лиса≫ Фамилия: ___ Био.Индекс:___ Род: женский ♀ Дата рождения: 1195 год. Шестой день от первого янгальского пришествия Место проживания: [TUE] Туэньши. Пригород Ёсида/34 - I𝌴 счёт личных данных 𝌴I - - 2592 год: Описание больного: 14 числа в крайне тяжёлом состоянии пациент был госпитализирован в медицинский центр Номер:3, пронумерованный этапом сложности - С. В связи с крайне тяжёлым состоянием больного, с 14 по 15 число были проведены три операции класса S+ по восстановлению органических процессов и воссоединению костяных и мышечных фрагментов вместе с их выработками в 95% тела. Диагноз (Общий): Перелом основания головного черепа/ Множественные ушибы мягких тканей (74%)/ Перелом шейки бедра/ Переломы тела позвонка/ Переломы тазобедренных костей/ Переломы обеих ключиц/ Вывихи в обеих голенях/ Множественные острые ранения (58%)/ Вторая степень ожогов/ Критические повреждения органов с основами функций.

Если бы ей позволили силы, то сейчас бы она глупо улыбнулась. Но по крайней мере, сделать это в мыслях ей более чем под силу. Даже сейчас, злополучная тревога не покидала её душу, а сердце странно сжималось под напором стискивающих белых рёбер. Странные ощущения заметно грели её изнутри как разливающийся вдоль желудка алкоголь, стремительно понижающий градус её обмяклого тела. Она чувствовала, как кровь разливается по её телу будто к самим кончикам пальцев, а еле уловимые запахи и слух периодично обострялись с резкими колкими толчками, колыхающими её сознание глубоко в скованных полушариях. Она чувствовала как кости внутри неё с невероятно тягучей и нежной интенсивностью деформируются, аккуратно смещаясь по своим изначальным местам, словно те беспрекословно следовали некой коллективной системе. Она чувствовала как в её мозгу что-то явно менялось под игривые ноты странной, но до боли знакомой песни. Теперь её четыре, бедных лисьих локаторов на голове поддерживались маленькими имплантатами, вместе со многими десятками крохотных протезов. Хирургические механизмы были с виду хоть и хрупкими на вид, но на самом деле тонко скукоживающимися подобно мелким тараканам с десяток олаковых лапок на своеобразных брюшках и подушечках, скрепляясь между собой с помощью молекулярных тканей, имеющие способность растягиваться как хрупкие резинки в первозданном сегменте из сотней тысяч миниатюрных окон, будто выстроенных крошечными молекулярными кузнецами. Именно между тех неразличимых щёлочек прятались потайные детские двигатели, запускающие непоколебимый процесс восстановления и поддержания необходимых жидких компонентов, протекающих по ушным раковинам. Для того, чтобы она не отдёрнулась и лишний раз не напрягла свои изувеченные уши, перед голубыми глазами больной засветился блеклый зелёный огонёк, обозначающий что сейчас кто-то войдёт в её палату. В белом халате молодой солдат вошёл в помещение, присаживаясь на стул возле больной и кладя на широкую светлую тумбочку рядом баснословно набитые пакеты, из которых вместе с заметным шершавым ароматом выползали её любимые леденцы, разные пряности и совсем рядом глупый вид на юном лице товарища. — Ты как и прежде, очень сильная, — парень ласково подобрал в свои руки её слабые и обессиленные пальцы на которых очень медленно заживали все еще острые, но в большей степени стёртые и разбитые коготки. Она увидела его. Снова. Сколько лет прошло с их последней встречи? Лет так сто? Нет, гораздо больше. Еле слышно промычала она. В голове засел неприятный туман, а отойти ото сна ещё не удавалось из-за полностью не отошедшей анестезии. — Представляешь, нас чудом обнаружил подоспевший медицинский патруль. Случайно нас заметили, — непроизвольно улыбаясь, старался дать ей правильный ответ синеглазый парень, бережно отпуская её руку и не торопясь обогачивая соседнюю тумбочку принесенными сюда покупками. — А пока тебе в кабине оказывали первую помощь, генерал неожиданно сообщила всем по связи о том, что всем взводам приказано возвращаться. Вместо нас, на вражеские зоны высадились креативные-отряды, — он выдержал паузу. — Знаешь, что это означает? Мы наконец-то отвоевались, — с необходимым облегчением прошептал он. — Т-так быстро? — тихо прошептала лиса, немного серо и устало. — Двести восемнадцать лет беспрерывной битвы. Действительно, ничтожно малая цифра для таких богатырей как мы, — стараясь хоть как-то поддержать разговор как и всегда, он по привычке глупо улыбнулся, одновременно осознавая и возвращаясь к прежней реальности, в которой он совершил слишком много ненужных и безрассудных поступков. — И ещё... Пожалуйста. Прости меня, за нашу последнюю ссору. Я облажался, как всегда. И прости, что говорю об этом спустя столько времени, — Без какой либо подготовленной речи которую он всё таки так долго подготавливал несколько месяцев и недель, вновь тихо и коротко высказался парень, словно в него вселился кто-то другой в эти странные секунды и позабыв о всех своих прошлых и совсем недавних извинениях. Их было сполна, но всем им не хватало его душевной частички. Они все были резкими, непринуждёнными. Он думал об этом даже в эту секунду, но не знал как именно украсить его только что прозвучавшие слова, как можно больше стараясь с искренностью посмотреть на нее и дать понять этим что - это точно в последний раз, и он больше не допустит со своей стороны той глубоко забытой им назойливой глупости. — Я узнал то, за чем так долго охотился. У меня получилось и теперь я, спокоен... — Я рада, з-за тебя... — едва слышно и сквозь губы проговорила она, из последних сил освобождая свой голос от оков утруждающей усталости и неподвластных острых болей в голове. — Извини, разболтался я, — нервно прошептал он, с риском и приторной горечью на губах стараясь не вспоминать сказанные им в прошлом слова, свершенные глупостью дела и образов, которые вечно противоречили его отныне пробудившемуся рассудку. На бежевых деревянных шторках вновь загорелся ранее знакомый огонёк. Дверь плавно открылась, впуская двух молодых мужчин в строгих белых халатах. Г.Гобсен и Л.Факульт виднелись на их униформах с их же бейджами. Не в меру приставучий и восхищающийся взгляд так и преследовал второй, более сосредоточенный и скрупулезный. Доктор Факульт оценивающе рассматривал состояние больной и изучал стопки диалоговых и визуальных информаций на все доступных мониторах и адекватных поговорках подлетающих навстречу андроидов с веснушчатыми визорами на щеках, в то время как доктор Гобсен, начав со вчерашнего дня свой пост интерна без умолку что-то тараторил тому под нос и едва пробирался сквозь груды из вездесущей аппаратуры, мелькающих силуэтов врачей и гоняющегося за кем-то патлатого паренька-санитара с облитым кофе на его густой челке. — А она ведь дышала! И продолжала дышать! — продолжал свой полуторачасовой и эмоциональный монолог Г.Гобсен. — Столько травм на одном лишь теле! Да что там, месте, мясе, легких, сухожилиях! И как ей только удавалось заставлять биться своё разорванное сердце? Я просто не понимал тогда, за что сперва необходимо браться! Повезло же что...! — Тс-с-с-с... — воздвигая указательный палец перед его губами, главный нейрохирург Факульт истощал всем видом хладнокровную вдумчивость. — Иди, тебе нужно отдохнуть малыш. Выпей газировки, там с... — С лесными ягодами, как мы любим! — внимательно подметил его юный коллега, мимолётно приободрившись от этой идеи. — Да, да. Остальное расскажешь позже, когда закончится моё собрание... Она уже очнулась? — задал он сидящему возле пациентки солдату вопрос, после того как держащийся за голову и что-то бубнящий под нос интерн покинул помещение с оглядкой на ушастое создание, беспомощно лежащее среди бархатистых покровов из нежных бирюзовый одеял. — Да. Она очнулась, — паренёк кивнул. — Так быстро, — довольно покачал головой доктор, записывая что-то на лист бумаги в своей папке, как это могло показаться вначале. — Благо её природа и интенсивная, сто пятидесяти процентная регенерация всё ещё приносят ей удачу. Уж в который раз. Но сегодня она превзошла саму себя, вернув вас с того света, мадемуазель, — Иронично отвёл взгляд мужчина в халате. — Мне позвать его сюда? — Да, пускай заходит. В палату номер "134", дверь впустила за собой загадочного гостя. Затасканные свежие брюки и новоприобретённую толстовку с исполосованными тёплыми горловинами на замке туго накрывал медицинский халат, а босые со вздувшимися венами ноги помещались в защитные волокна универсальной обуви. Снова рассеянный взгляд на бледном лице с интересом рассматривал тонкие листы бумаги служащие документацией сквозь полупрозрачную папку в своих руках, рядом с которыми подсвечивались цифры и некоторые инициалы на тонко разрисованном обломке льда вместо посоха волшебницы. Взгляд снова стал витать вокруг помещения, которое почему-то напомнило летнюю кухню с поздней осенью за окном, от которой отвлекали широкие экраны плазменных телевизоров, разнообразие шухляд и ритмичной подсветке на затемненных стенах с мягкими игрушками и постерами о прочем модном в этом чудесном, приветливом с виду городке. Два совершенно не похожих друг на друга взгляда. Две чужие жизни, впервые встретившие друга друга глазами. Потресканные губы едва приоткрылись, выпуская тихий судорожный вздох, который мужчина не сумел удержать в своей глотке. Плечи скукожены, мысли беспорядочно разброшены. Он чего-то боялся, понимая что отступать слишком поздно, находясь перед ними. Ни единой мысли, промежуточного воспоминания или представления. Смотрел. Только её увесистая рука, забинтованное красное запястье по ту сторону белоснежной ароматной степи, из под чьей густой скомканной глади выползал пышный золотистый хвост. Он был светлым, спокойным. Он не решительно поднял голову, уже более осторожно присматриваясь к женским очертаниям этого, создания? Недавно прикасался к её умирающему телу, будто сейчас всем своим нутром ощущая на себе её сломанные кости, стекающие вниз сгустки крови и густые жёлтые волосы, теперь растелившихся на сей чистой простыне. Робкий и боязливый взор поднимается выше, помимо некоторых запрятанных одеялом из медицинских манжетов шрамов замечая её привольный взгляд на себе. Длинные, покрытые тёмными язвочками губы. Маленький шов на носу. Щеки, нижние веки, левый висок и переносица. Сердце под ним забилось странно, ещё быстрее обычного. Ей всё ещё больно? И он в этом виноват? Мог ли он принести для этого создания большую пользу? А способен ли он на это? Светлые жемчужины голубых глаз, скорее всего невольно прильнули в сторону человека. Осматривали его подозрительно, пытаясь узнать в нём кого-то знакомого, но этот мужской образ пред ней был целиком отчужденной личностью для её разума, что был затуманен тяжкой хворью и непрерывным дискомфортом, могуче обволакивающим её обессиленную душу. Рассудок будто был выброшен в загрязнённый аквариум с разноцветными рыбками, среди которых ничего рассмотреть не удавалось. Только размытые лица, крики, и нескончаемое потустороннее эхо за спиной, разносящееся чувствительной рябью по её лопаткам, плечам и ключицам. Сероликий с трудом отвернулся от её упрятанных голубых глаз и больных лисьих ушей, взглянул на юного солдата рядом с ней, заметив на себе его прикованный взгляд. — А мне это, очень необходимо? — тихо отозвался мужчина. — К-Куроба? — тихо прошептала лисица, замечая размытый серый образ, обманчиво подступающий к ней всё ближе и ближе среди сотен изуродованных мёртвых солдат. — Э? Ты вообще с какой кометы упал, дружище? Конечно тебе это необходимо! — с наигранным возмущением ответил парень. — Вот тебе планшет, это штука такая полезная - на нём я тебе пометил все важные места. С этим ты точно не заблудишься, и верно прибудешь к административному центру нашей столицы. Там ты получишь и прописку, и военный билет... А? — он резко метнулся лицом к подруге. — Ну, знакомься. Это безымянный и чудаковатый парень с амнезией который вроде с неба свалился сегодня, прямо посреди пляжа. Е-хех, будто свой перелёт в этот мир рассказываю, пусть и с некоторым отклонением... Если бы не он, боюсь врачи бы не успели нас обнаружить и ты бы здесь сейчас не отдыхала как милый домашний котенок, которому скоро принесут его заслуженный обед, между прочим. — Это совпадение. — глядя на обеих, просто ответил сероликий. — Совпадение или нет, но к нашему счастью буквально с небес свалился именно ты. И мы тебе искренне благодарны. — парень добро похлопал мужчину по плечу с широкой улыбкой. — Всегда можешь рассчитывать на любого вида помощь нашего империала. — Б-без, воспоминаний? — вновь тихо прошептала лиса. — Да, — и столь же тихо пробормотал незнакомец. — Но, наверное я вспомнил одно имя. — К-какое же? — всё это время она внимательно всматривалась на незнакомца перед собой с пробудившимся в её узких глазёнках любопытством, долго и ничего не понимая помимо непроглядной размытости в покрасневших от раздражения вокруг роговицы зрачках. Неужели этот больной на вид человек правда смог помочь им выбраться из того бурлящего адского котла. Одна кожа да кости под его бледной оголодавшей кожей. Будто кривые плечи, и кровавые наросты вместе с едва различимыми синяками вокруг глаз. Она не была уверена в том, кем он мог быть но взамен была искренне благодарна его доброй воле. Желание сказать это человеку. Губы задыхались с каждой попыткой проговорить хоть одну букву. Удар.

***

— Ну, надежда всегда есть, даже если она тебя не знает в лицо... Это так, мои философские замашки, — глупо усмехнулся Куроба, кивая плечами. — Наши доктора и полиция точно помогут тебе. — отозвался вслед Куроба, простодушный синеглазый парнишка с густыми неопрятными лохмами цвета мышьяка, накрывающей его узкие светлые глаза на ряду с его ямочками после очередной невольной улыбки. Непомерно оптимистичный и задорный парнишка, кажущийся слишком радостным для человека, провозившегося с половиной своей жизни на войне. — Простите, я ничего не могу вспомнить. Ничего. — не оборачиваясь ответил бледноликий с озадаченностью и излишней неловкостью, спускаясь по широкой лестнице с дуговыми парапетами из расписанных плотных графиков на сегодня среди чистой посуды, уводящих садовых стёжек за которыми скрывался шум и проходящими мимо существами, на которых он старался по непонятной ему привычке отворачиваться и скромно смотреть себе под ноги, что не всегда удавалось, вместо деревянных механических плиток видя чьи-то оленьи рубцовые рога между волевым амилированным подбородком, суровый тигриный взгляд в обрамлении голограммных розоватых ресниц бабочки или удручающие серебряные веки у телефонного аппарата, из-за чего не нарочно натыкался на случайных прохожих либо проезжающих мимо аппаратов с разносортной медицинской и даже постельной мебелью, весело танцующей и наворачивающей круги доставкой на бис. — Ты себя точно нормально чувствуешь? Всё-таки, ты ей почти всю свою кровь перелил. Ты тут не отдохнул даже толком, немного посидел и сразу в путь, — с беспокойством взял он того за плечо. — Врачи же осматривали меня. Я хорошо себя чувствую, правда, не беспокойтесь. — сероликий выглядел устало, посмотрев идущему позади парню в его двойственное выражение лица. — Но а почему ты попросил меня не говорить ей о тебе, ты же жизнь ей спас. Ты помог вытащить её из пляжа. И твоя кровь - единственная порча которая смогла ей не навредить. Без неё, её бы регенерация была тщетной и адской пыткой в этот раз... — Я так поступил для того, чтобы эта душа продолжала жить... — ...и не мучилась в вечной агонии? — Я!.. Спасибо тебе. Если что обращайся, по этому гаджету сможешь связаться со мной в любой момент. Надеюсь мы скоро узнаем о всех твоих секретиках! — Добавил он вслед уходящему мужчине с планшетом в руках, изобразив пальцами телефон возле своего уха. Просторный, светлый и устаревшей архитектурой идеями и заметно убранный двор больницы был очень просторным, и при этом хаотичным. Напоминающий пионерский пятиугольный парк с одним единственным фонтаном около памятника из широких и обвивающих его длинных листьев фиолетового виноградника, что был посвященный какой-то молодой, скромно улыбающейся женщине, осыпанной корзинами из всевозможных ароматных цветов. Возле неё продолжали оставлять свежие фрукты, мёд и по вечерам зажженные свечи. Медные движения, спешивающиеся муравьиные мозаики вокруг досок с глобальными объявлениями, помощью и услугами. Этот большой белый тигр в светлом костюме, который закрывали тяжелые с виду золотые доспехи. В его лапищах умело вертелся длинный рассказ вокруг которого собрались старики и дети, между которых затерялся твердолобый санитар с дополнительной порцией енергетического салата. Уже в самом конце расползающейся и пёстро цветущей площади, узкие тропы были выстроены из гладких поверхностей со слоями деревянных покровов по краям искусственных транспортных развилок, со скамьями и пышными на листву деревьями, мимо которых проходили пациенты и сопровождающие некоторых проходимцев сотрудники в своей вежливой манере. От вида беспрекословного высокого здания с массивными колонами и цветущими балконами гостя отвлёк приземлившийся с неба гвардеец, на чьих тонких икроножных мышцах и ступнях начали трансформироваться внушающего объёма демо-механизмы с искрящимися разводами цветного дымка, постепенно маскируя сильное свечение модулей под толстой, громкой стальной подошвой. Нечто похожее на двухметрового и человека-амфибию с тянущимся до ушей клыкастым ртом, длинными жабрами на огромной тонированной шее и акульим острым плавником на его широкой мускулистой спине, оно вежливо махнуло углублённой ладонью в знак приветствия, а затем быстрым шагом скрываясь позади мужчины, устремившись ко входу в соседнее здание, предварительно закрепив раздвижные реактивные наручи к большому электро-компасу, подбирающему по пути случайных клиентов, не хитро налепленные арты и их средства передвижения как ручной гардероб, напоминающий огромную миниатюрную многоножку. Сквозь густые ветви и пышно растущую органику, бурлящую в комфортабельных делениях овощей с плавно отодвигающей второй зоной, тонкими светлыми контурами начали прорисовываться высокие ворота с толстыми кирпичными стенами и с его искусной медной гравировкой из бесчисленных выгравированных рукописей, которыми была покрыта поверхность массивных ворот. Самые обыкновенные дороги, с хаотичностью расставленными зданиями, вращающимися полюсами из механических часов со стекающими в разных направлениях трубами, расфасовывающими толстыми ножками бионические розетки. Сплошная принадлежность оттенков горячего и вечно движущегося жёлтого, с которым переливались разноцветные соседи и синяя прядь волос, мигающих сеток, металлических подножий. Именно те, по чьим с виду комнатным, светлым и тихим соседским улочкам с виднеющимися этажами из лесных сооружений сегодня прогуливались оравы то ли существ, то ли людей, блеклых лиц вдоль ветра, развивающихся знамён, символических рисунков вдоль стен, празднующих нечто особенное в этом разодетом и похожем на фестиваль вызова духов квартале, одетые в затасканные и праздничные балахоны, кожаные рубахи и толстые махровые понёвы. Их разрисованные одеяния и хищно выглядывающие лица были разодеты в настоящие или же художественные черепа и маски зверей, амулеты из странных символов, трясущихся в оскале искрящих камней и подпевающим мотивом полной мистической энергии песни, звучащей в такт бьющихся барабанов, заглядывающих ударными волнами в каждое окно этой образовавшейся улочки, каждое попутное или заинтересованное лицо, будучи самой сладкой, весёлой пьяной отравой. Под резвившиеся волны тёмного дыма и ярко светящихся жёлтых опилков от костра. Под разбушевавшиеся звериные крики, стоны и птичьи пения неизведанных созданий. Изысканно и волшебно, пусть даже и неумело, эти от души танцующие олени, петухи, волки, совы, овцы и многие другие гости из старого мира наградили проходящего мимо путника своими таинственными и старыми оберегами, разливая реки ярчайшего святого дыма над головой и благословляя мужчину в долгий путь с кубком крепкого и непонятного пойла, который обрывался с резким глотком и брал новое начало у одной из городских станций возле отдаляющихся соседей, окружённых стекловидными ограждениями, всеми доступными обращениями к потенциальному клиенту и приветливыми сотрудниками за углом, за которыми бороздили механические сердца, бегали чьи-то искусственные мышцы, в мгновение ожившие тысячами протоколов склеры, нескончаемые металлические конечности и руки, порой полные плавных направлений, а порой агрессивных фиксирующих движений, из-за чего казалось что эти мировые железные змеи сейчас раскромсают пространство вокруг него одного, снесут эти старые небоскрёбы и дотянутся до самих звёзд в темно-голубом небе, из-за чего тот с испугом свалился на спину, наблюдая за огромными двигателями размером с горами перед собой. Добрый жест механического авантюриста, что протянул руку, и менее культурный от смеющихся школьниц с уморительно прыгающими голограммными челюстями с клыками вместо нижних век с молодой цветущей плотью, прячущейся за чёрной формой и коротким расстёгнутым галстуком. Человек нерешительно поднялся, несколько раз оглянулся на необъятные размеры механизмов между платформ с их зацикленными глубоко под землю ударами. Станция уже походила на базар, набирающий случайных проходимцев и некоторых зевак, открывая для каждого двери в богатый гастрономический, художественный, сувенирный и прочие богатые ассортиментом из интересных и полезных вещей лавок, чьи образы многогранным оптическим сумбуром растеривались, расплывались, ласково обминались. Из экрана планшета послышался предупредительный выстрел, за которым незнакомец последовал в нужный вагон, который минутой ранее опустился перед пассажирами на своих тонких магнитных лапках в ожидании красочных представлений уличных музыкантов, помогающих некоторым пассажирам затащить тяжёлый багаж на борт. Мимолётные мелькания разбросанных по конструкционным ветвям улиц, маленьких переулков и постоянных взглядов, иногда непонятных и неузнаваемых для зоркого восприятия. Стены. Плитка. Защелки цементных ставней. Междуэтажные перекрытия. Казалось что сознание обманывает его, представляя его взору беспросветную ночь в опускающемся подземном королевстве. Или наоборот озаряя его светом из массивных вершин утеса, с которого был виден прозрачный океан вокруг каменистого берега и старых многоэтажных зданий, где рядом со встревоженными лицами офицеров бродили и отгоняли прочь скуку силуэты улыбающихся подростков, только что прибивших к краю берега на огромных рельсовых тележках. В отличии от простых защитных окон, сквозь транслирующие окружающее пространство зеркала он более целесообразно улавливал мелькающие скопления подземных окон, опускающиеся за морской горизонт острова и их противоположность из отзеркалевающих башен. Гусеничные поручни как полупрозрачные мягкие ширмы раздвинулись и именно здесь солнце над головой прикрывали густые кучевые тучи из химических реакций вокруг нависающей яркой сцены и без устали парящие высоко над сотнями тысяч голов, черепов и прочих телесных искусств транспорта с густыми и даже откровенно тесными смесями из фантастически высоких зданий в едином оживленном ключе, активно соединяющимся между собой трансформирующимися механическими мостами, столбиками активных делений улиц, искрящимися загадочными иллюзиями и осязаемыми подноготными, тайно переплетающиеся с активными и переходными соединительными каналами сумбурной технологии, разветвляющими кольцевидными отсеками, дорожками, горизонтами, плоскостями да иными часовыми окружностями. В глаза сразу бросались самые разнообразные и рушащие его чувство комфорта чудовищные, рутинные своими механическими колебаниями странной природы сооружения, миллионы дверей и эти крохотные на первый взгляд универсамы с их суматошными киосками и прочими ярко бросающимися в глаза жизненными лозунгами, которые вокруг и даже над головой были разбросаны словно искрящиеся разноцветными палитрами звёзды. Для очередного пешехода был вежливо представлен преломленный путь, способный преподнести для него необходимое направление, раскрывая свои бездонные замыслы и столь же обманчивую пропасть в стороне от высоких фигур с придирчивыми взглядами. Новая искривлённая тропинка сменилась на выскакивающую гладкую плитку, где было тяжело найти себя среди нескончаемых бродячих толп, движущихся как памятники паророботов, драгоценных личностей в роскошных дорогих одеяниях и глупо кочующих материй под нежным потоком традиций среди длинных платьев. Долгие ровные тротуары и широкие шоссе были переполнены движением, которое не останавливалось ни на секунду, ни здесь, ни сверху или где либо ещё верхом на этих неоновых кристальных дорожках, разделяющие участь с молекулярными порталами, из которых медленно выныривали массивные корабли и не имеющие постоянной формы дома на крыльях. Каждая дорога ответвлялась несколькими иными и всегда сумбурными переплетениями вальсирующих атмосфер с читающими новостями, выкрикивающей музыкой, и свободой, создающих впечатление из-за которого гость чувствовал себя в центре некой субатомной галактики, с её бесконечными переплетающимися паутинами из серых дождливых небоскрёбов и солнечных террас с таблицами и мирно растекающегося кофе, который едва не разлила хохочущая кошка под знаменем розовой луны. Хотя судя по её растрепанным накрашенным щекам, скорее винной... Разнообразные сгустки энергий, собранные в роскошных и зачастую скрытых турбинах неустанно проезжали высоко и даже над платформенными крышами прихожих помещений с белыми стульями и красными дорожками, взывая к взору обыденные мегаполисы с их непревзойденными, неописуемо гигантскими монументами, расплывающимися в атмосфере постоянной аннигиляции и усердной работы. Зеленые леса, одинокая поляна с белой виллой вокруг одиноких стульев немо приглашала зайти и узнать что будет дальше в этот чудесный день. Пытаясь угомонить покрытое дрожью тело и хотя бы на мгновения не концентрироваться на непрекращающихся вокруг субстанциях из дыханий, движущихся очертаний, голосов, звуков сквозь ротовые полости и хищных морд - опустил глаза и приподнял руки, рассматривая запястья и щупая их в районе предплечья сквозь толстую рубашку и выше. Мышцы устало изнывали, интенсивно сокращались помимо волнения, которое постепенно расставалось и на время покидало его подкошенное туловище с пятками. Обнял рукой теплой лоб и неряшливо размазал лицо пальцами, ощущая нечто знакомое. Горький запах пота. Пламя под кожей, в голове. Снова сделал шаг, следующий, в глаза продолжили бросаться желтые глаза, искусственный водопад вокруг шеи с кулонами из дорогостоящих минералов, развитая красная кожа под чёрной майкой. Столько линий. Один из шариков лопнул во входа в новый обувной магазин, на картонке уже вовсю играл динамик о который облокотилось крохотное туловище совсем юного и женственного летописца, растерявшего свои идеи. В плечо стукнулась массивная железная конечность двухметрового рыцаря, на чьем толстом поясе собрался плотно разрисованный автограф, за ним в километрах возвышались футбольные поля с очередным восхитительным шоу на выживание среди дна турнирной таблицы. У возвышающегося прохода в парк стоял мужчина, достающий из набедренных сумок велосипеда толстые блокноты. Несколько таких штуковин он вручил проходящим мимо бабуле с её внуком. — Ух ты, спасибо вам большое. Жан, прячь в сумку. Сероликий тоже совершенно бесплатно получил от доброго человека один блокнот, оказавшийся размером с целую руку календарём, выполненном в религиозных чертах. Странно называющиеся дни, недели, месяцы рядом с датами. Неужели у них каждый день происходит какой-то праздник, и как они успевают все их отмечать? Равноценного внимания заблудившегося человека среди хаотично перемещающихся мыслей заслуживали обитатели этой буквально коллективной и тесной жизни, в которой царствовал безграничный спектр сущностей, острых как бритва, нежных как перо, твёрдых как сталь, вымышленных как чьи-то мимолётно сказанные слова и даже бессмертных сердец. Какие бы его не встречали взгляды, наоборот лишенные придирчивости к окружающим стопам жильцы, каждый из них имел свою историю, тонкой и бестактной рефлексией, наполненной непрекращающимися и вечными вдохновениями, чьи липкие и выпучивающие обзоры сбивали новоприбывший мозг с толку, не говоря о помутневших глазах, читающих это бытие без каких либо стараний прожевать и разумения глаз. Сестра несовершенной чувствительности зародилась в укромном защемлённом уголке среди резвых, низких, громких, плавных, басистых, становясь новой и непонятной скульптурой, чьи линии разрезали на волнующие части тождество на несчитанные осколки новых несуществующих отголосков, набухающие и растекающие среди меняющихся вечных мозговых частиц, таящимися с краями веществ. Над каждым шагом, каждым уголком и неба и частицей воздуха курировали бесценные смертные достижения, идеи и фантазии, воплощённые как в виде безумных так и в обилии обольстительных улучшений, как скромных так и совершенных, искусно запечатлённые с этими движущимися и возможно не живыми телами. Это было место для кибернетических революций, идеально и порой неприлично запутанно согласованных с магией и её укромным сказочным прошлым, ярко витающим по всем округам этой памятной улицы с присоединившимися островами из слепленных улиц к причалам, личными овальными коридорами и горизонтальными распростёртыми лесенками, над которыми лежали самые разные рассказы, вокруг которых с треском едва умещалась публика. А теперь зачастую приходилось натыкаться на извилистые кротовые норы, от чьих ирреальных плоскостей оград, мигающих витрин и катающихся очевидцев не создавалось малейшее ощущение странной тесноты. Кто-то спускался с зонтом. Небоскребы становились будто все толще и длиннее подобно водорослям над взбаламутившей чёрной землей, в чью светлую почву человек немо оглядываясь спускался вниз. В активном темпе выпрыгивая из одного роскошного салона в другой наряду с Местным оборотнем, козерогом и рыбой в кармане за рулем, возмутительно запыхтев, случайный ревизор умелым движением прикрепил к уху мужчины механизм, чья бездонная матрица стала проектировать всемирную рутину виртуального цифрового чертога между испуганными зрачками, начиная автоматически проектировать маршрут заданной экскурсии под тихую ненавязчивую мелодию. Подвыпившая молодёжь громко смеялась, неуклюже распространяя заряжающие ноты демонической рок-гитары мимо разлетающихся кто куда прохожих и мигающих ларьков с их разнообразными пряностями среди кассет и пружинистых новогодних лент, украденных у соседнего бара где заинтересованная толпа мечтала о долгожданном бисексуальном коктейле после долгой рабочей смены. Спидометр терял расстояние между ульями из космических зелёных полей, начинающей эпичнейшее противостояние между двух команд в этот особый день. Полицейский значок заправлялся красным бархатом шарфа. Насмешка. Кто-то даже находил в таких неоднозначных местах укромный уголок ради прочтения вчерашней газеты, как например вон тот гигант под вечерним столбом, с промежутками почесывая свой тяжёлый и внушающего размера трицепс на каменной и тёмно-коричневой, зажжённой чешуе. Бесконечные потоки прохожих казалось бы бессмысленными реками двигаются в поисках своей вольной, нужной, этнической, абсолютной цели. Просто сидели и смеялись, воровали зону комфорта и вместе проводили время. Но движение ни на миг не останавливалось благодаря дежурным и странным машинам в чёрных куртках, раз за разом поднимающие своё стеклянное пренебрежение и открывая двери к более укромным тропинкам для одарённых велосипедистов и людей с непостоянными вакуумными колясками, а несчитанные количества светящихся табло могли незамедлительно подсказать дорогу к ближайшему вокзалу, миленькой и недавно открывшейся кухне "Ю-Дуу-Если", мотелю или даже уборной с вип-обслуживанием. Если только их не загородят пролетающие мимо триста вагонов в полуметровых объёмах, следующие за главной кабиной с висячими со всех сторон чемоданчиками и загадочными приспособлениями с подвязанными за скрепки посудой, о чьих пассажирах можно было только догадываться. Несколько зелёных ягод почти выпали из корзины, но детишкам нет дела поворачивать на них головы из окошек дабы обиженно сопроводить райский нектар в его последний путь. Её малиново-светлые сахарные волосы рьяно развевал поток воздуха, прячущий удивленный взгляд на массивные головы соседей вокруг, принимая лужицу из-под грушевого сока за причудливый океан между бесконечными снежными горами из вязаных свитеров, и крыши витрин за некие аномалии из астероидов, которые сгущались над бесконечными прорезями и отодвигающимися пространствами кочующего маргаринового бытия. От беспорядочных сказочных эпизодов стали отвлекать грациозные иллюзии, а вернее разнообразного роста хозяева усовершенствованных мест для отдыха или долгожданного отпуска, бороздящие просторы книжных планет ангелы и чей-то потерянный лифчик, чьи следы вели к приторному разномастному переулку, откуда с любовью и теплом улыбалась темнокожая эльфийка, чей белоснежный океан из волос разлился по узорчато растянутому туннелю тёмного беспросветного мира. Обольстительные горизонты давали волю всем воображениям, подключившимся в коллективный чат среди массивных небесных мегаполисов с их растопленным закатом и теневыми кошками, иногда удивляющимся этим "Сложным Словам". Искусственный воздушный поцелуй из порошковой бирюзовой помады вместе с большим и сердитым носком перехватил болтливый усатый джентльмен, бесцеремонно кладя в руки бледноликого большую коробку с набором чёрт разберёт каких инструментов, обещая что при покупке фирмы "ВО!!" в следующий раз он получит массу горячих скидок, чей список привилегий прервал болтливый тон женского создания, с отчётливыми оранжевыми зубцами на её тёмно-чертополохой плоти и волнистых костяных рогах. Её длинные как ветви исполинского деревья пальцы резво и точно клали ложки аппетитного сваренного теста в его послушно открывающиеся и уже размазанные малиновой начинкой губы, мгновенно стараясь обосновывать критику в пользу своих древних родительских рецептов, в которых вовсе не мыслят этот Квентин и его команда по экологической географии, которая вновь прогорела на очередном кисломолочном мененджменте. Не смело переступая дальше и немного иначе, в дело пошли бессмысленные просьбы сфотографироваться или же станцевать медленный танец с кем-то похожим на человека драконом, одетого в праздничный мундир и находясь под этим волшебно цветущим зонтом из золотистых лепестков агары и с выдуманной сказкой на широком театральном пергаменте, который так сильно вдохновил этих иронично улыбающихся старушек, прошедших нелёгкий путь за стенами много лет назад.

***

Это слабо походило на хохочущий взрыв пластмассы, который отзеркалил аппарат у заполненного входа спортклуба. Человека-колобка с пакетами едва не сбили с ног, когда по ту сторону небольшой и мгновенно опустелой городской площадки с цветочной торговой аркой, поодаль церемониальных подъёмов к горячим источникам разбушевались разъяренные истерические вопли. Это были обескровленные и лишенные собственной воли глаза загнанного зверя, чьи избитые руки пытались оттолкнутся от земли. Это был паренёк из обнищалых приоритетов, но с искренней доброжелательной нравственностью в частично прогнившем теле, с которого свисала окровавленная одёжа и держащаяся на тонкой ниточке из волокон голова местного правительственного авторитета, в то время как горящие головы его искусственных телохранителей в автомобиле были наглухо вбиты в разбитые фрагменты лобовых зеркал, насаженные словно раздавленные вокруг изумрудных шпажек оливки. Новый взгляд, новые мысли, слова, образ и поступки. А наедине со своими желаниями - жестокий извращенец, ценитель ендуринеального образа жизни, хозяевами которой были его широкие сильные пальцы. Они отделяли отстраненную чужую мораль в чьей-либо голове от тела, становясь хозяином новой незамысловатой жизни, вечно являющихся из утроб не ограниченных поступков, историй, движений их души. — Тобби! Остановись пока тебя не изрешетили к хренам! — Хин с трудом перепрыгнула толпящихся очевидцев через вмиг расколотое банковское табло вдогонку, пролетев высоко между столпотворением хозяйственных ярусов и затем приземлившись, наотмашь заехав прокажённым кулаком по челюсти Тобби, которая после удара уже походила на неестественно раздвинутые сегменты заостренных порозовевших губ, между чьей медленно разрывающейся плотью кровоточили фрагменты из разодранного мяса, которое наспех проталкивал тяжелый длинный язык с выпятившимися по сторонам когтистыми отростками, агрессивно расцарапывающих его прогнившую ротовую полость. Извергающийся кокон из жидкого пламени словно образовался в глубочайших закоулках её ломающейся древковой кожи, рождающей темные сгнивающие наросты наперекор изгибающим изнутри плечевым суставам. Тело Хин жестоко и неразрывно обнимал странный жар, который усиливался вместе с её невообразимо бездонным голодом, сравнимым с разожженным пустынным небом под её растягивающимся костяным отросткам, которые изредка волновали промерзшие силетилиевые кислоты, струящиеся по всему извивающему в судорогах телу. Голод, чего он желал? Вечно испражняться, или же рисовать? Ярко-ярко рисовать или, поглощать ручку от двери, — Ненавижу! Вас всех! Ничтожества! — Тоненькие птичьи суставы юноши. Крокодилий узловатый плавник справа возле пухлых щечек женственной черноволосой аномалии. Столько глаз. Больших, маленьких, круглых, овальных. С нежной протяжностью их мышцы так сильно сжимаются вокруг чрева, окутанных упругими мускулами и кровяными потоками нервов. Эта шершавая оранжевая плоть, столь похожа на перегнившую липкую трахею. Ободок плодовитого вещества в штанах. Хруст костей вокруг его широкого бедра. Столько мяса, как оно всё помещается в таком густом, слепленном океане из пищеварительных органов, холодных желез печени, наполненных почек, брюшных полостей. Её страдальческий крик перехватывал прилив посеревших неконтролируемых слёз, скатывающихся к длинным губам из которых прорастали острые порозовевшие отростки десен. Её перекошенные, резкие и отдельные друг от друга движения мышц напоминали невиданный никому до селе танец, в котором она всё ещё продолжала отчаянно бороться за свою человечность наперекор природе, из-за которой в детстве воспалялись уши, позже кровоточили пятки из-за неудобной обуви, и страдали от дискомфорта глазные яблоки. Её кожа трескалась подобно изуродованному старому древу, отражающему её голубые и жёлтые склеры на лбу, которых умножали искривленные промежности сваривающихся хрусталиков. Отползающий хребет намертво прибился к стене острыми болезненными кольями, разбирая на твёрдые частички её извращённый набор хромосом. С оцепенелым безумием на раздвинутой приподнятой челюсти, Хин старательно держала искривленные ладони на бёдрах так, будто она вспомнила что все же мечтала в глубоком детстве показать ему двуликий герб Тарнаи, скованный далеко от пределов этого мира. Это единственное что она смогла вспомнить, надеясь продержать свой рассудок на плаву хотя бы несколько излишних секунд, прежде чем из её груди вылупиться мутировавший скелет с ярко-красными глазами. Мутировавшая полоса передней челюсти со скрещёнными к небу зубами уже разрывали визгливый рот, опускаясь зарождающими наростами вокруг пульсирующих мышц вогнутой прокаженной шеи, поднимающейся подобно рыбьим жабрам. Некоторые группы очевидцев растерянно следили за этим жутким происшествием. Одновременно со взглядом бледнолицего, её развивающиеся как клубок зелёной нити зрачки медленно перекатились назад с истошным вздохом... В ситуацию наконец-то вмешалось плавно подступающее, вытянутое человеческое лицо, чьи глазницы вместе с пересохшими губами и острыми скулами растягивались как на охотящейся за жуками рептилии, покрытой светлой, раскидистой волнистой шерстью на гладких щеках и продолговатой форме черепа. Его высокий силуэт преграждала не прекращающая механических колебаний комбинация из живых трансформирующихся доспехов, чьи внушительные формирования наряду с иногда утонченными набедренными механизмами были покрыты инициалами группировки и державным сигилом на сменяющейся трансформирующей груди, вокруг которой назад откатывались баснословные комбинации отдаляющихся частей единой и мгновенно раскидистой механической скорлупы. Сосредоточенный взгляд внимательно прислушивался к поражённым неведомой хворью подросткам, окружая голову золотой маской из постепенно окрашивающих, телесных анатомических частей, которые размеренно расходились вокруг его туловища вдоль структур искривленного тела. Тобби что есть сил разбежался в сторону уводящей толпы, чувствуя ужасающее пренебрежение к своему прогнившему сердцу, чья нестерпимая боль выдавливала из его нежно рассеченных мутацией глаз слёзы. Силуэт стража словно предвидел это, невосприимчивой для простого восприятия скоростью переместившись всем весом в ту сторону. Тело прокажённого целиком в один миг откинуло назад, разбивая на разделенной секторами театральных плантаций потолке несколько стендов о наступающих алкогольных ярмарках, приземляясь на разодетые бочки с наполнителями для ваты и погрузчиком нижнего термобелья, так и не доехавшего к гостиному залу напротив. После очередной попытки набросится на толпу по его искривлённым голубым челюстям прилетел целенаправленный удар увесистым раздвижным кастетом, опрокинувший вес подростка на ковровую дорожку перемещающихся театральных залов, по которым неспешно разбегались в стороны случайные очевидцы. Помимо одного из стражей в ситуацию как оказалось вмешался ещё один силуэт, отряхивая руку с толстым механизмом, надетым на левую руку. — Тобби... Верно? Перестань испытывать злобу, иначе она погубит твою жизнь прямо сейчас. Твой мозг поработило некорректное отчуждение, но её поверхностной смысловой нагрузки не хватит на всех кто проживает в этом мире. — с натренированным бесшумным шагом приближался невысокий молодой рыцарь, постепенно ослабляя хватку в руке. Сплошные серые локоны обнимали его ледяное бледное лицо словно промокшим пепельным каскадом, между которого его глазные отверстия обнажали многолетние шрамы из уродливо зажившей и сросшейся грязной плоти. На правом предплечье его защитной куртки меркло изображалась жёлтая чешуекрылая бабочка, приземлившаяся на серебристую стальную розу с наименованием "Hisako" чуть ниже. — Вам всем наплевать на этот мир! Всё разрушено извращёнными фетишами этих антисоциальных уродов, пока их преданные поклонники продолжают деградировать в схватке с беспрерывной еблей, с этими мерзкими ухмылками позади соседей которых нахуй затопила боеголовка с вышеупомянутой мером скукой, ну конечно же, ведь в продажу поступил геамиксель с новым вкусом... Да пошёл ты на хер, очередная безмозглая шлюха! — Уплотнённые гибридные конечности Тобби вместе с рывком попытались запрыгнуть на человеческое лицо, которое ловко увильнуло из его длинных лапищ, вслед за которыми густо кровоточила лужа из многоцветных, омерзительно смердящих ферментов. Рыцарь прочно ухватился зажжённой йоровидной перчаткой возле затылка поражённого, опрокидывая его разгневанное лицо в миг разбившийся автомат с мороженным из рассыпчатого мятного дополнения, возле которого поочередно разбивалась витрина с фруктовыми ледяными медвежатами, воздушной кукурузой и несколькими подслащенными вытяжками с ассортиментом сиропов. Парень хаотично размазывал испачканную сладостями озверевшую морду когтями, после чего его массивный языковый хлыст разорвал его ротовую полость словно внезапно вылетевший из пещеры гигантский красный дракон, стремительно развивающийся в размерах дабы рассечь пополам вертикальные балконы для натяжных оборудований и гостевых залов, высвобождая свои объёмы и подобно мировому змею круша все преграды на своём пути. Горло стало неотьемлимым проводником ирреального мыслительного направления, желающего избавится от тайн. Клыки превратились в терпеливых черновласых хищников, дожидающихся своего единственного момента чтобы вцепится в следующую жертву. Язык перевоплотился в бескрайнего и безумно изворотливого чудовища, меняющего консистенцию, молекулы и формы частиц от прикосновений с окружающими его поверхностями. Подобраться к Тобби было сложно. Кошмарное языковое тело преследовало рыцаря по пятам, круша гигантские стены по которым он оббегал технические этажи, шестую и седьмую систему тоннелей с гостиничными номерами и главный зал духового театра. Издевательски избегая крушащихся масштабов планировки бесконечно огромного здания, в очередном переплетении из сотен разных помещений и коридоров, юный рыцарь запрыгнул за фуршетный стол, отбрасывая в сторону прокажённого блюда с искрой наряду с морепродуктами и внимательно сосредотачиваясь на острых запахах специй уже совсем рядом, внезапно пронизывающих его чувствительные рецепторы. Один из пакетиков с жидким соусом который наспех перемешали с горячим и солёным лиственным порошком внезапно шлепнулся об истекающее радужной гнильцой морду поражённого, после чего это приводило создание к сильному чиханию раз за разом после очередного, прилетающего к нему снаряду из халтурно выстроенного окопа. Поражённый беспорядочно извивался всем телом, с каждым чиханием глубоко изгибая кровоточащий радужным спектром из ферментов позвоночник. Рыцарь спешно выкарабкался их оборонительных позиций с подъезжающим навстречу кухонным столиком, на который он сначала возложил огромную, углубленную перевернутую кастрюлю, из которой обычно подкармливают гостей потяжелее грузоподъемных машин, но затем заприметил сверкающую золотой палитрой сковороду, которая идеально дополнила пирамиду, — ПТЧИХ! — Создание мощно врезалось головой об невероятно прочный сплав кухонного инструмента, с вращающимися пожелтевшими зрачками от охладевшей яишницы опрокидываясь на пол, — Что-о!? Кто готовил яйца на обратной стороне сковородки, господи! Признавайтесь бестолочи, сейчас же! — Завопил пожилой дядька с фартуком, когда толпа из свежеприбывших студентов вытолкала вперёд покрасневшую от стыдна девушку с огромными драконьими рогами на макушке, на которых блестели лавровые листы и смеси красного перца. — Ты более не различаешь сути в деградации. Возможно, даже имени своего не помнишь. — ловко отпрыгивая рыцарь освободил голову подростка, опрокидывая его разукрашенное пряностями и кусочками запеченной клубники лицо в сторону. — Эта болезнь глубоко заползла в твои мозговые ткани, искажая и десятикратно усиливая твою многофункциональность мышления вместе с эмоциями. Тебя нужно срочно вылечить. Поэтому успокойся и не сопротивляйся ради своего блага. Ты обязан бороться с этой проказой прямо сейчас, ради себя, а затем ради остальных. Ещё один чужой голос, и эти добросердечные слова. Был ли Тобби готов к такому, он и сам не знал. Он видел страх и опасения, засевшие в сердцах миллионов жителей и доблестных воинов, переживающих за свой завтрашний день. Он сделал то, что было не по силам другим, и это чувство восторжествовавшей справедливости невероятно сильно сжимало в тиски его разум. Но кто он и кто все эти люди? — Я... Я с-сохранил его тело, голову нав-верное тоже. — прокажённый парень сжал кулак, но затем понял что потерял часть того тела в суматохе. — И-используйте эти органы, и раздайте их тем кому они действительно нужнее, по настоящему нуждающимся людям... Ева, она начала пользоваться косметикой, носить в-высокие каблуки, даже своё тело изменила. А тот... Генрих, он просто использовал её. Отдайте сердце хотя бы этой девушке, быть может её душа воспрянет и пожелает прожить новую жизнь. Ноги, отдайте их Освальду. Он точно примет их как подарок от судьбы, за которой он начнет бежать изо всех сил, не смотря на свою неизлечимую болезнь. Всё остальное раздайте остальным. — Судорожно бормотал Тобби, оглядываясь на ранее оброненную им голову. Его зверские стоны раздирали в клочья человеческую волю, не желающей оставлять и единого шанса этим мразям. Он вскоре не выдержит и снова накинется на человека перед собой. Да кто вообще он такой, воин? Все его мысли, напрасная трата времени и упущенных моментов. Ничтожество, которое помешало ему и было несогласно. Тобби размахнулся уродливым языком, разрезающим навесное пространство, мебель и отползающие коридоры, ударяясь об стены и готовясь нанести смертельный удар во время незыблемого массивного вихря. Его тело почти мгновенно замерло и обмякло в массивных руках стража, молниеносно переместившегося за спину вслед за использованной сывороткой, с нарастающим теплом уползающей к извилинам спинного мозга. Страж внимательно присмотрелся к прячущему в кобуры увесистые серебряные кастеты с толстой надписью "Tomato" пареньку, после того как связал и расположил тело поражённого на универсальном мягком лежаке, который тут же подхватили из целой толпы специалистов и хлынувших в здание гвардейцев двое военных лекарей. — Тот самый "Лис", которого все так встревоженного обсуждают. Рад встретиться с вами лично. — вежливо усмехнулся страж, протягивая к парню ненадолго освободившуюся от брони когтистую состарившуюся лапу. - Карлос. — Просто Рейнар... "Корпус Рыцарей". — молодой воин безразлично поджал губы на бок, всё это время держа взгляд неподвижно и глубоко опущенным. — У меня есть одно предположение. Но оно весьма странное, возможно неразумно звучащее. — С нашей империей воюют какие-то уличные шизофреники с повышенным коэффициентом отчаянной деструктивности. В 79-том мы оказались на грани вымирания. А что с Туэ? Чёрным подпольем же крышует и вовсе монах-самоучка, и правительство ничего ни смеет предпринять в его сторону пока тот свободно торгует детьми, наркотиками, оружием и тем что только трудно представить. "Мёртвый город" до сих пор изучен только на семь и восемь процентов, а легенда о умнейших из расы суккубов неожиданно превратилась в инфекционное заболевание, уродующее разум всех живущих здесь без малейшего шанса на излечение. Что может быть безумнее, мистер Карлос? — коротко ретировал рыцарь, направляясь к выходу с поджидающей его напарнице с не менее кислой разукрашенной миной, будто её кто-то насильственно заставил окунуться головой в ванную со смешанными спиртовыми красками. — Вы не ошиблись, всё это последствия заболевания "Неуправляемой мутацией". Генетический код совпадает с образцами древнего суккуба. Таких случаев насчитано в пятеро пораженных за шесть месяцев, именно поэтому наша команда прибыла в Туэньши. — Но суккубов сотни лет не видели после "Гражданского происшествия" в 1429-том. Неужели у кого-то пробудилась наследственная связь? Хотя в Туэньши подобные столь же давно не проживают даже в самых далёких окрестностях. — Извините, но это уже наше расследование, — рыцарь вдруг замер, а затем медленно обернулся. — А что будет с вами тремя, вы не вмешались когда этот парень при всех ворвался в автомобиль и отгрыз голову Лешфуда. Меньше нулевой единарной секунды и вы бы схватили его, никто бы из прохожих даже ничего не заметил бы. — Полюбопытствовал Рейнар, когда напарница с серебряной украшенной челюстью вместо рта стала нашептывать над его ухом, отряхивая скомканные полосы темного меха с пальто, сшитого из баснословного количества карманов и ремешковых приспособлений. — Считаете, нас арестуют за это? Этот человек находился под торговым крылом Дивиана. Лешфуд ограничивал себя перед народом крайне полезными патентами и планами по изучению новых земель, в том же числе и "Мёртвого города". Но он был тем ещё извращенцем, калечившим любовниц и жестоко измываясь над разными особами женского пола. Под его руку так же попала одна из стражниц месяц назад... И так как, в этом случае его смерть была осуществлена по воле такого несчастного случая, Дивиан не станет никому и ничему мстить. — Да... Я слушал статью о ней. О той доблестной девушке-воине, которую ранее, без вести пропавшую внезапно нашли в изуродованном состоянии. Общая ненависть и презрение к Дивиану сплотило все военные и юридические силы столицы в единый круг. Куда вас это приведёт? Ваш новый путь? Вы были обязаны спасти этого человека, даже не смотря на то какой он подонок, и каким бы мерзким и ужаснейшим куском дерьма он не был! — внезапно прокричал Рейнар, высоко задирая голову, всматриваясь на стража перед собой слепым рассерженным взглядом. — Убийство!? Это твоё правосудие страж!? Чёрт, это был живой человек еблан! Вы трое, вы всего лишь лицемеры в доспехах! Ты аморален и циничен! А твоё достоинство столь же ничтожно как дух Дивиана, которого все так бояться. Ты предал свою клятву, отданную королю! Предал свою волю, предал себя в конце концов! Вы трое недостойны называть себя стражами, вы не достойны носить эти божественные сосуды. Иначе весь смысл в вас утрачен, до селе и навсегда... — Что же, я надеялся на ваше благоразумие... Страх. Вся Столица в страхе, потому что это чудовище порождает и продолжает плодить сосуды изощрённости по всем окрестностям. Суд? Расследования? Сколько ещё отрубленных женских кистей должны быть выброшены на помойку возле здания прокуратуры за это время? Сколько ещё обязаны сгореть живьём в собственных школах? Скольких должны изнасиловать, избить до полусмерти и использовать органы как мишень для настольной игры? — с вызовом в глазах, продолговатая челюсть стража уставилась на презренную физиономию юного рыцаря. — Мы арестовываем — а Дивиан тут же подкладывает акитэлувую бомбу в здании мецената. Мы допрашиваем — а он уже отправляет своих приятелей в костюмах зверей изнасиловать всех находящихся в здании парламента, всех кто попадёт под руку. Там же рядом проходили пожилые люди с несовершеннолетними, которым тоже досталось... Самые талантливые и одарённые личности, сверхи, персоны. Все примкнули к его культуре. Я выполняю свой долг, и я борюсь с безумием которое поглотило Туэньши. С каждым, кого это безумие поглотило. Я клянусь, что однажды схвачу его и лично преподнесу его тело пред правосудием моего Короля, ради которого я живу и на стороне которого сражаюсь прямо сейчас. — Не сомневаюсь, и засим я доложу на вас. На этом прощайте. Рейнар ловко запрыгнул в машину, со свистом реактивных двигателей покидая переполненную специалистами и боевой гвардией торговую площадь, задумываясь о том как выглядел дождь пятьдесят пять лет назад, замечая среди беспросветно черной пустоты бездонные, расчесанные шершавой кожей и густыми вьющимися волосами холодные серые нити.

***

Наружу выбралось нечто, слепленное из несчитанного количества коробок, пакетов и шариков, вперемешку со свисающими вниз журналами в переполненных сумках и тяжёлым пыхтением наряду с опрометчивым несчитанным набором всякой всячины, которая едва помещалась в его виртуальных слотах и прочих продуктовых букетах с салютом на перечёркнутых ремнях. Нечто, чьи волосы были ухоженно расчёсаны в знак комплимента, профессионально просушены и пропитанные роскошными дорогими духами "Крайтс" — перед которыми даже госпожа генерал не устоит, как говорил тот остроклювый сердцеед с тюнингованым коттеджем над землей, бороздящий порталы искусственной материи. Выбравшись на поверхность занавешенных живыми плакатами и летающими взломанными голограммами миллионников, сквозь тихий смех и чьи-то надрывные слёзы, взору воздвигались более высокие и по обыденности одно многоуровневое здание за другим. Крохотный корень подъездов, возвышающихся в широкие серые стены из загнанных в квадратные секции окон. Небосвод коконов, тулящихся к цветущим хребтам. Гиганты монументов, арки слияния улиц. Силуэты будто собранные из несчитанного количества собранных пазлов и механизмов, полицейские и видеодатчики патрулировали возможно каждый сантиметр. Ситуация. Сотни свежих и приторных запахов смешивались в невесомые и прозрачные облака, что блуждали из одного киоска в другой. В разгар яркого вечера, пока ещё не настолько яркие стенды не могли с резвостью бросаться в глаза впереди темных районов из размолотых на дне чаши красных лун и голубого снега, хотя некоторые пролетали в рамке светодиодных фар и своей пёстрой рекламной аурой затмевали дневной свет сотнями предложений о быстрых доставках. Не могли так же, как и некоторые разноцветные биения каплей над головой. Эти жаркими сутками дожидающиеся потока электричества шарики растягивались вдоль очередной раскидистой десятками непонятных ответвлений дороги почти на каждом двадцатом шаге. Громкие беседы по прибору, смешивающиеся с посторонними вокруг разговорами и еле уловимый световой удар были вечным пылающим огнём в сем активном и непонятном для него муравейнике, в котором он даже не замечал самого себя, на долгие минуты позабыв о своём существовании и полностью поникши в изучение этих лабиринтов, которые каждый раз умножали всё своей запутанной уличной техникой и историей, разукрашенной идеальными миниатюрами и забавными карикатурами, возле которых таились любовные послания и социальные позывы. Затруднительное скитание в поисках администрации привели его в отдалённый от как оказалось центра, переулок со сводчатой черепичной крышей между двумя жилыми кварталами, ведущего через широкий и выложенный из крупных камней штольню. Улицы здесь были тихими и очень зелёными из-за густой растительности пышной травы под ногами, ухоженных кустарников и листвы, густо растущей на тусклых стенах многоэтажных домов, что расположились там как на деревьях и тонких лианах возле балконов с перегородками, по которым вечно бегали их безобидные и любящие получить лишнюю вкусняшку тайные обитатели. За тускло-зелёные скамьи уселись мирно беседующие жильцы с прямыми трансляциями, а песочницы ещё были редко заполнены детьми. Редко бросающийся запах блинчиков блуждал возле одного из окружённых людьми ларька с зонтиком, который курировала пожилая женщина в рабочем и одновременно миниатюрном комбинезоне садовника. А совсем рядом располагался скромный магазинчик с плотным медно-зелёным брезентом в виде крыши над деревянной с виду дверью и толстой витриной, что была кем-то нагло увенчана несколькими криво заклеенными рекламными постерами. Зудящие и порой щекотные капли жирного пота успели собраться по всему телу, неприятно скатываясь вдоль поясницы и его по привычке сморщенного от нахально преследующего солнца лица. Не торопясь, он поднялся по тонкой металлической лесенке, лениво стаскивая со своего тела рубашку и входя в небольшой домик под названием "Барахолка Яворы", под чьей стеной он неаккуратно обрушил гору новоприобретенного барахла, из которого вполне можно было построить его первый дом. Дверь захлопнулась. Слабо закреплённый к поверхности декор в виде музыки ветра дал знать кассиру о зашедшем сюда посетителе, отвратительно звонко отбиваясь друг об друга. Изнутри это оказалось невероятно просторное и неописуемо высокое помещение, чьи дуговые потолки и закругленные стены наверное достигали многих десятков метров в высоту. Неаккуратно забитые полки и холодильники с запотевшими витринами. Скрипучий пол под ногами и неубранные длинные лесенки с остальными стеллажами словно на мгновения вернули мужчину в его прежнее состояние, которое казалось до боли знакомым. Где-то неожиданно могла упасть толстая коробка, глухо разбиваясь об пирамиду из собранных одеял и вышитых упаковок с подарками. Среди щелей бескрайних и переполненных стеллажей доносились загадочные шипения и юркое птичье пение. Юная продавщица, раскрепощённо сидящая за узкой кассой между двумя декоративными и разукрашенными откровенно непонятным товаром тумбочками, ни соизволила обратить на того и долю внимания, продолжая пускать воздушные шарики из жевательной резинки и неотрывно читать затхлую с виду книжку в своих руках - "Объятия пустоты", V. in Slippers. — Здравствуйте... Мне бы воды. — с осторожным голосом обратился к ней мужчина, чей правый глаз тускло светился красноватым бликом, постоянно заставляя себя почесать. — Аргхх, позади тебя. — не глянув ответила она раздражённо, поднимаясь с пригретого стула и обслуживая какого-то старика в чёрном пальто и с дешёвым протезом вместо нижней челюсти, который до этого уже блуждал в магазине битые десять минут лишь для того, чтобы купить этот стиральный порошок для стирки вручную. И скидка на нём как раз, какая ни какая есть с прошлого года. Мужчина ещё долго рассматривал эти запечатанные и распластавшиеся по полу блоки с какими-то бутылками около пары горизонтальных холодильников, возле которых гордо ополчились деревянные круглые бочки с наборами длинных кухонных ложек, размером с человеческую голову и железными ситами. Все они были разноцветными, и лишь там где они выглядели как полупрозрачная редкая жидкость, разорвав толстую плёнку он подобрал одну небольшую бутылочку. — "Мама! У тебя ещё остались мелкие деньги? У меня здесь нечем сдачу отдать клиенту!" — Неожиданно завопила девушка, держась обеими руками за кассу и навострив свои длинные волчьи уши на голове. — "Посмотри в моём кошельке! Он в моей сумочке, на вешалке!" — в ответ раздался откуда-то женский статный голос. А бледноликий только сейчас вспомнил, что он знать не знает что это, а с этим также вспомнил что при себе не имеет совсем никаких приспособлений и вариантов, в обмен на которые он получит право владеть этой жидкостью. Юная продавщица с глупой зелёной чёлкой на всё правое лицо и с козырьком от кепки на лбу, вскоре вернулась с необходимой сдачей для вежливо ждущего её старика. Мужчина внимательно воспользовался моментом, быстро исследовав на мгновение виднеющуюся валюту: на вид обыкновенные купюры в размере ста, каких-то там оканов. Чёрная асимметрия линии отделяла между собой две половины бумаги, разделяя собой содержание бледно-салатово-бежевой купюры, что с виду скорее походила на очень крепкую но и в тоже время свободно мнущуюся бумагу. И изредка мелькающая голограммная каллиграфия с изображением какой-то молодой и густоволосой дамы, время от времени мелькала на одном остром боку в виде скромной маленькой рамки. И ещё одни, очередные оканы, но в виде чёрных монет. Среди округлых узоров с парой сегментов, на каждой была запечатлена цифра пять. Тень ободряюще взъерошила волосы бледнолицего мужчины с возбудившейся головной болью, прячась за его спиной. — Десять оканов, — сладко зевая, беспардонно потягиваясь и цепляясь обеими ручками за свой затылок, еле выговорила девушка своим зевающим клыкастым ротиком. Глаза помутнели, а в горле начало заметно подташнивать когда в голове что-то неприятно заискрилось с тончайшим и режущим слух звоном. Будто мимо рук, из правой руки бледноликого посыпалась необходимая сумма в совокупности двух не идеально подлинных монет, которые девушка отнюдь же не взяла во внимание. — Фокусник что ли, хм. — отнюдь не дожидаясь ответа, та резво спрятала деньги за кассой и принялась снова читать свою тонкую книжку. Наверное её даже не смутило что монеты оказались жёлтыми а по краям красно-белые, да и наощуп были как замерзшая твердая ткань. — Сбереги меня, о милостливая и щадящая Гельвия! Бо есть ты целытель и знамя моё — а я твой преданный пастырь! — С этим кратким и одновременно выкрикивающим гимном, держа на сердце свой приобретённый стиральный порошок, старик как ума лишённый буквально вылетел из помещения наружу. — И когда это люди так просрали своё поколение? Чтоб так искренне поклоняться пищевому порошку и называть его дурацким именем. Там же в инструкции блин указано - *НЕ употреблять в пищу!!!* — отрицательно вертя головой пробубнила девушка словно личному воображаемому другу рядом. — Это где вы такую заразу подцепили? — неожиданно показалась молодая женщина с белым фартуком на прибранной пышной груди и с густыми-прегустыми светлыми волосами, собранными в конский хвост, заинтересованно выглядывая мимо одной из стеклянных забитых витрин. — Или сейчас это модой называется, "fashioн эра"? — С кривым и низким акцентом она попыталась процитировать один модный журнал, которыми обычно была завалена спальня её дочери. — Вы мне говорите? — мужчина осторожно обратил внимание на мило улыбающуюся женщину в фартуке. — Да, вам. — Не понял, вас... — Ну у тебя, на всю спину огромный и ровный шрам в виде буквы икс. — С помощью скрещенных рук та постаралась объяснить ему как слегка поддатому посетителю с сушняком. — А-а-а, тогда понятно почему этот старикашка в край ёбнулся, — посмотрев на мужчину перед собой, девица резво перебила их разговор. — Это, я читала, что, где-то многие, многие, многие сотни лет назад люди верили в некого, отрешённого серафима. Этот чувак был противоположностью древней богини О,Гельвии, которой и сейчас многие то поклоняются. — вдруг с интересом начала рассказывать девчушка. — Так вот, всем кого ждала скорая смерть и в последующем типа загробный суд, этот серафим оставлял на теле похожие пересекающие шрамы. Или на ладони, или на животе, может даже на заднице, не знаю точно. А ну, повернись спиной... Ага, и правда похож на тот рисунок из летописи. Правда никто из живых эту хрень видеть по канону не должен. Ну, кроме владельца конечно же. — Значит, я скоро должен умереть? — спросил мужчина. — Нет конечно. Сказки это всё. — отрицала женщина, перетаскивая куда-то коробки с ласковой улыбкой на лице. — Вы наверное прошедшей ночью хорошо отдохнули с друзьями! — Н-наверное. С-спасибо за воду. — вежливо кивнул обеим бледноликий. — Кто-то веселиться, а я уже вторые сутки провожу время в этой дыре. — гнусно пробубнила юная кассирша. — Эти гулянки к добру не доведут! Я тебе это обещаю!.. — начала заводиться мать. — То есть тебе семнадцатилетней с каким-то оборотнем можно было развл!.. Беспорядочно с-совокупляться и путешествовать по всему миру!? — Он был прекрасен и его юные подвиги были распеты в завете Рассказчицы! — схватившись за сердце, с закрытыми очами мечтательно добивала женщина. — И он твой отец, который подарил тебе жизнь! — Ха-ах, ну спасибо. Из-за этого трэклятого оборотня, каждый месяц под моим балконом сидят толпы этих недоумков озабоченных. А теперь недавно у меня была течка! Забыла что тогда творилось!? А-аарргх! Хоть какой-нибудь красавчик попался! Хнык... — заистерила девчушка, усердно стараясь вернутся к чтению книги. — Вот когда искренне влюбишься, когда поженишься, тогда бог свидетель моим словам. — И апостол Петро. Пффф...

***

Мгновения. Ярко ослепляющее апельсиновое солнце продолжало лениво опускаться за высокие и фантастические горизонты из высоких многоуровневых построек, некоторые из которых, от поры до времени передвигались и смещались в горизонтальные громадные эстакады. По этим извилистым тропам могли теперь уверенно разъезжать служебные транспорта. А теперь на только-что трансформированные площадки, служащие стоянкой, мог приземлиться любой вид транспорта, привёзший своего хозяина после трудовой смены. Несчитанные уличные фонари уже были зажжены током, а едва тусклый свет отдавало столь же густое скопление фар и энергоматических реакторов мимо пролетающих над головой машин, сооружений и дронов. Бесцельно блуждая и только изредка поглядывая на сенсорный экран, он продолжал с интересом поглощать каждый представленный уголок, шаг и казалось бы молекулу, будь то лёгким дуновением, тяжёлым запахом или специфической эстетикой отпечатывалось внутри него по сторонам больших движущихся глазищ в черном облаке, прерывающих заливистым голосом тощавого мальчишки и его криво усмехающейся спутницы с массивной и одновременно женственной, ящероподобной челюстью. В столь обострённое время каждый прохожий, будь то человек, веснушчатый карлик, высшая форма жизни или очередной прячущийся призрак, редко встречающийся киборг с выцветшими гвоздями на спине всегда мерцали вокруг него, со своими проблемами, разговорами или даже приветливыми улыбками. Они не замечали его взгляд, осматривающий каждое количество действующего пространства. Быть может, сотни тысяч километров и разделяют их всех от того ужаса, что происходит за стенами, он всё же находил для себя минуты, в которые он искренне удивлялся, осторожно наблюдая за проходящими мимо глазами и их единственными незаменимыми сердцами. Масштабные кибернетические окрестности с иллюзорно-стальным небосводом сменялись обыденными городскими пейзажами из высоких офисных задний и мотелей, а они же тихими извилистыми улицами с частными домами, чьи тропы из балконов, горизонтальных лестниц и окон часто объединялись в хаотичной расстановке между соседними кварталами и далеко располагающимися холмами из всевозможных домашних горизонтов, небольших ответвлений в даже одинокие и тихие парки. Глаза уставились на серую бескрайнюю плоскость, длинные как лезвия ступени коротко поднимались к однотонному тусклому подъезду, к тусклым широким стенам с серыми и золотыми дверями, к тусклым колоннам, среди которых затаился мрак и крохотный оранжевый огонек после зажженной сигареты в чьих-то губах. От этого дома исходил странный звон из проводов и микросхем, будто в уши засунули крохотный вибрирующий процессор. Это была самая обыкновенная цепь. Стальная и одновременно по истине неразрушимая. Она бездонно тянулась куда-то в запредельность, проскальзывая под его все ещё босыми ногами в съехавших тапочках, что успели собрать на себе ещё больше крохотных порезов, густо смешивая его выступающую кровь с мелкой грязью. Она была практически полностью покрыта изощренной временем ржавостью и частыми местами искривлённой. А где-то, она была в крохотных царапинах, оставленных словно от столь же металлических ногтей. Прохладная как атмосфера утренней серой росы под крыльцом. Тяжёлая словно утрата надежды. Выкована жизнью. Так далеко, она уползает позади. От неё сильно пахнет слезами. Душа, проклятая и забытая всеми душа заточенная в клетке от самого рождения. Живая душераздирающая агония. С этой болью, не сравниться ни один на свете божий ад. Что случилось. Я хочу знать, я хочу знать, я хочу знать, я хочу знать, я хочу знать, я хочу знать, я хочу знать, я хочу знать, я хочу знать, я хочу знать, я хочу знать, я хочу знать, я хочу знать. Я хочу это убрать. Скользкие от пота и бледно-раскрасневшиеся от мгновенного напряжения, тощие бледные руки бережно подобрали раскалённую и невидимую для окружения сего мира цепь, запах которой был сравним с горьким пеплом в смешанную секунду. С отвратительно смердящим пеплом, оставшимся после дотла сгоревшего тела. Помрачнело в глазах. Всё что было вокруг, начало растягиваться подобно плавленному разноцветному пластилину с одним единственным жидким пазом в центре его головы, изнутри которого начали течь новые субстанции из жёлтых, а то и более-менее тёплых красок после постоянного черного месива из собственных оболочек мыслей, увиденных форм и осязаемых ощущений. Всё всегда вечно таяло и рассыпалось, всё всегда бесконечно сталкивалось и сжималось в единых безмятежных языках, тонущих вокруг подобных себе бесчисленных соприкосновений, которых не было. Казалось отрезанные от окровавленных нервов глаза начали вновь скрещиваться с хрупкими жидкими тканями и столбиками, находясь в загрязнённом аквариуме но без каких либо рыбок вокруг. Стал задыхаться от растущего страха, не сумев пошевелить даже рукой которая лежала рядом, и была по ощущению превращена в хлопок густой пыли, разбивающейся об твёрдую землю. Наконец-то он сумел опустить свой взгляд на всё ту же цепь в своих болезненных и слабых руках, которые тряслись обессиленно. Вокруг него до сих пор кружилась и танцевала размытая мозаика из высоких-превысоких скал, тянущихся к ясному розовому небу с редкими облаками и двумя единственным, самым ярким звёздам, словно беседующим друг с другом. Но а перед собой он увидел чудо. То самое чудо, которое однажды услышал в одной незнакомой песне. Это был милейший горизонт с одним единственным и небольшим овальным холмиком из крепкой каменной породы. Если бы он мог к нему подойти, то за ним бы он увидел очень долгий обрыв, который начинал своё величественно бескрайнее существование с густых и бессмертных лесов, в коих теплились бесчисленные миллиарды крохотных жизней с хрупкими лапками, узкими усиками и паучьими сетями. Стоило бы вернуться к холму. Две недоумевающие фигуры людей, распластавшиеся в позе лотоса и обедающие заваренными пайками, начали непонятно сверлить незнакомца с цепью в руках своими невдупляющими в происходящее взглядами. — А ну. Быстро положил на место, — хладнокровно отозвался один из них. Молодой парень со светлыми локонами на щеках и синеватыми глазами, был явно не в настроении для того, чтобы принимать какие-либо отказы. Его тонкие губы скривились словно от лютого отвращения, а его глаза наполнились ненасытным возмущением. Просить второй раз он не собирался, и в момент когда сероликий тужился разорвать цепь обеими руками, он молниеносно и без всяких прелюдий растворился всем телом и преодолел расстояние по ощущениям в двадцать метров, одной рукой ухватив волосы на затылке мужчины, а второй нанося шквал ударов по лицу незнакомца с невероятной и нечеловеческой скоростью. И его первый удар коленом тяжело приземлился по солнечному сплетению, а следом второй удар в ранее сфокусированную точку и сероликий беспомощно рухнул назад, перекатившись туловищем на своих тонких плечах и свирепо завопив от ужасающей бесстыдной боли, которая казалась обняла его тело целиком. Удары этого парня были идеальны как меткость компьютера, а попадания имели неприлично стальной вес который уже исчез в его обычных руках. Разбитое лицо и повреждённый живот надолго запечатлелись жуткой болью, но потайное и бурлящее глубоко внутри желание стремительно преобладало, от чего бледноликий со своими чёрными пустотами вместо глаз тут же старался подняться среди хриплых криков сквозь разбитые губы и дрожащие осколки оставшихся зубов, для начала упираясь на локтях. — Ты кто вообще такой? И как ты, блядь, попал сюда? — С гнетущим интересом присел возле него паренёк, бесцеремонно хватая мужчину за волосы и поднимая с помощью их его взгляд. — Смотри мне в глаза. — неизвестный впал в безудержную дрожь и панику, став задыхаться, стараясь объединить мысли и внимательно следить за реакцией юного разбойника, когда начало казаться что в его глотке среди кровавого болота из слюны плавали с десяток разбитых зубов. Со сбитым дыханием он старался поймать на себе взгляд этого молодого парня, чья агрессия и его психологический сегмент, как суть был непонятен ему и недостижимым. Перед собой он всего лишь видел цвета, отсутствие их чисел, принятие вечного пути, контроля и воссозданную сумасшедшую необозримость, их непостоянную биологическую визуальность, крохотные генетические коды и их возможности. Сквозь прорезь из красной стены, чьей конструкцией орудовала внезапно появившаяся тень в его глазу, мешающая рассмотреть лицо человека сквозь букет из внутренней стороны глаза. Каждое нескончаемое эхо существования его постоянных изощрённых покровов, облипающих вокруг его сознания, становясь единым целым органом, способным на всё. Он был готов ухватится своими бездонными и медленными источниками воли к его возбуждённой системе, к этим безмятежным красным полотнам из его скованного жизнью разума. Сделать рывок. Разорвать все мыслимые и несуществующие консистенции воображений, идей, всесущего пространства, эмоций и чувств. Ради того чтобы обнять эту историю и подарить её надежде, отдать часть всего и подарить ответы... Сжатие. Новый взгляд и полное аннулирование. Тощие ладони беспомощно упали вниз к стонущему животу, а пустые склеры оставались быть бесцельным замыслом, чьё направление было невозможно разгадать. Отвлечься от плывущих во рту коренных кораблей едва удавалось, не говоря о выползающей сквозь губы жидкой струе из черной крови, местами пропитанной красными ниточками густейших выделений.

***

Веки совершенно внезапно и широко раскрылись, когда сердце начало странно покалывать, словно оно было готовым медленно задушить себя изнутри. В её голубых и уже прослезившихся жемчужинах открыто читался будоражащий страх. Нет, она не жаждала такой жертвы. Она не хочет, чтобы всё так обошлось с кем-то из-за неё самой. Из-за её тела, её голоса, её мыслей - её существования в этом мире. Она должна это остановить. И она выполнит свою волю, не позволит кому-то страдать по вине её жалкого существования. Помещение разразилось ужасающим и пронизывающим до костей криком. Голова постепенно отдалялась от подушки, руки и ноги тяжело начали двигаться под давлением её колыхающего и упорно сопротивляющегося разума. Кривые кукольные движения и душераздирающий, нагнетающий визгливый крик только и получались. Каждая её мышца, клеточка, драгоценные нервы, всё её тело окутывало безумное тепло, из-за которого ей казалось, что будто все её мышцы, суставы с сухожилиями продолжали беспрерывно, медленно разрываться на части подобно просторной белой ткани. На крики тут же прибежали спустя восемь с лишним секунд. Подбегающие санитары и несколько случайных медсестёр уже видели перед собой распахнутую дверь, что в итоге привела всех в абсолютно пустую палату с лежащей на полу простынёй. И лишь странный, мерцающий жёлтый огонёк потух за чужими суетившимися спинами.

***

Это не были простые синие очи. Этот надёжно прячущий нечто большее взгляд не мог показать всем того, что находиться в них глубоко внутри. Эти хитрые глаза могли видеть всё. Они были одним из шедевров в мире непрекращающейся гонки за чем-то большим и совершенным. Истинный и всевидящий, измученный третий глаз пробудился в его мерцающей душе, сокрытой человечьими костями. И сейчас, он не мог не увидеть истинную сущность, взращенною в сем убогом, бледнокожем больном теле, что однажды медленно сгнило под напором бессмысленной жизни и умерло в самой обычном и ненужном месте. Потайные секреты и желания были раскрыты как блюдо, с которого подняли проржавевшую крышку. Его пройденный жизненный путь был насквозь прочтён в долю необъятных секунд. — Представляешь, кто к нам пришёл? — широко и с энтузиазмом улыбался парень, поворачиваясь лицом к сидящей и до сих пор что-то жующей, черноволосой девице в латунных лёгких одеяниях, напоминающих лёгкую броню охотника на диких животных. — И... Кто же? — надкусывая хлеб, пробубнила та сквозь губы. — Человек, — с надменным удивлением хмыкнул парень. — маленький кусок дерьма под силой аннигиляции и плотью Богов. Или там вроде крышует Иисус. Будда. Тора. Кали. Гммх. Или... Я короче, в их ограничениях божественных уже запутался. Хер знает что, где и кого. Их по пальцам не пересчитать... — вновь обернулся паренёк к замурзанному кровью мужчине, которого тот начал поднимать всё за те же волосы. — За такое халтурное отношение к своему деградирующему рассудку, от меня можно и по ебалу схлопотать мальчишка. И кто все эти люди, которых ты мне назвал?.. — с равнодушием ответила девица, продолжая с менее пылким энтузиазмом набивать свой рот последними остатками супа, почти остывшего между тающими кружочками моркови и жирного бульона. — Ай-яй! Вот! — потряс он мужчину. — Иди и сама посмотри, если не веришь! Я сам в шоке! Я же тебе рассказывал, это там где одни калеки живут. Что люди, что их жертвопреподношения искусственным верам, догадки и отцы. Хотя, всё тут точно так же, почти, — парень вновь внимательно начал присматриваться к мужчине. — Хотя, быть того не может. Ты ведь, ничего не можешь. — а после принюхался. — Хммм... Х-а-х, ты ведь даже не можешь, избавится от своего тела. Хотя бы залечить эти травмы, не говоря уже о том, чтобы вьебать мне хорошенечко. Хотя вижу я перед собой именно то, что вижу. Да ни черта э-бля не понимаю. — начал он отходить, отбросив тело мужчины назад и в бодрствующих догадках вертя головой. — Может у тебя снова давление всполыхнуло и ты снова не контролируешь свой мозг, а может этот мистер просто заблудился. Короче говоря, как говорила моя бабушка — "с миром на рубеже". — протерев рот салфеткой, девица резко достала свою огромную долбанную механическую пушку с мигом разогревшимся до покраснения корпусом, который разделяло несколько углублённых отверстий. С яркими и искрящимися огоньками, из увесистых дул оружия вылетело двое снарядов, что в клочья раздробили сердце и паховую область едва поднимающегося с земли тела. Кроме рассекающих луж из почерневшей крови, окрашивающих твёрдое песчаное покрывало вокруг, наружу незамедлительно начал изливаться крик из-за небрежности её в обращении с тяжёлым трясущим оружием. Каждая часть тела вместе с сузившимися веками, неконтролируемым сплоченным дыханием вокруг агрессивно растянутого рта и с пальцами на ногах уже полностью отказывались подчиняться. Он едва слышал собственный серебристый голос, не в силах распознать постоянно умножающееся количество силуэтов вдалеке, с головой погружаясь в невидимую глубину из невероятно гибких острейших лезвий что подобно тонким водяным одеялам накрывали его тело изнутри вместе со странным теплым холодом. Песок. Трава. Глаза перестали различать цвет и думать об этих словах, ледяные когти ветра раскидистыми шлейфами поднимались назад, ударялись об сгибающееся тело бесшумным нежным потоком, придавали большей ожесточенности к его разорванной обнаженной плоти, рьяно сквозящей мимо его левой размолотой груди. В конце концов горло уставало разъедать свой постоянный и немой не устающий стон, утопая в грязевых, потемневших красных соках. Зверь был лишен возможности неутолимо и насыщенно отдаваться невольному реву, но в ещё живых мыслях они продолжали биться наперегонки и пытаться разорвать пространство ментальности, где сквозь силу протискивался фиалковый оттенок под нижними веками вместе с наостороженными линиями адаптированной кожи. Занавес, ребя -ткиХаНаМиллис-н крышидУР басвый поижголос АдамиХа.сн упала.. Её деземированная красная люстра с лицом задрожала перед змеей. И снова взяли друг у друга руки, хотя Тэ врЛ отошел с ватой. Утушить.отходти ,цепь перед пальцами земля уши! о-на! — Да заткни ты его! Он же сука и целую ночь тут орать будет! — на просьбу своего напарника та отреагировала послушно и с извинением за опрометчивость, сделав контрольный выстрел в голову валяющегося в жутких конвульсиях мужчины. — Это во первых, сука ты свиннорылая! А во вторых ты конченая что-ли? Зачем его убивать!? Я тебя просил, блядь, об этом!? Он из другой фантазии сюда попал! Я хотел же! Я же хотел! Пиздаболка. Тупорылая ты хуйня с переспевшей черешней вместо мозгов! Фух-х-х... Какого б№#@(7*!!! Подобрав пару красных капель на своей тонкой жилетке, парень как-то двояко расстроился, углубившись вместе со своими вьющимися зрачками мимо постепенно разрывающиеся грани и вечные корни существования, будучи глубоко шокированным после того как он не смог понять его хаотичного появления, с упрямством посмотрев на мысли которые говорили что Он забыл снова принять таблетки, и разорвав их в клочья. После того как он не смог увидеть того, как плоть и кровь лишили себя жизни, став неодушевлённой и несуществующей картиной, пронизывающей все законы и наоборот, всё то чего нет, не дав безмерности космической каверне рассыпать накопленные воспоминания, желания, имя и любовь. Не предугадав появления, и его резонов порвать эту цепочку из метала. Он ведь не знал её. Ни её тела, ни имени, ни истории. В его голове тут же появилась дорога, по которой спокойно начал разгуливать и рассматривать имеющиеся знания, пытаясь разъяснить для себя эту невозможную аномалию. Безрезультатно и напрасно. Ответов быть не может. Наверное он понемногу стал сходить с ума. Небесную тьму окутал серый туман, вновь придётся сновать по улице в одиночестве. Но он с настроением обернулся в длинном бездонном коридоре из черных утекающих стен, следуя по стежке из светлого готического ковра... Глаза тайно смеялись, но от них постепенно отворачивались космических размеров гротескные силуэты, запирающие свои картинные рамы из многогранных приторных миров. Каждая мысль, лицо, слово. Он понимал его присутствие на Земле, но отторгал его волю. А вдруг их несколько. Зародились одновременно в разных обстоятельствах и местах. Таких он ещё не видел. И все же одно из человеческих лиц смотрело на парня как на идиота, запрятавшись у его спины, уводя своё предвкушающее мнение сквозь восходящее окно подпространства. Слёзы мягко ударялись об землю. Потушить тлеющую агонию внутри себя не получалось при всем огромном желании, а потому она изо всех сил сдавливала бурлящую и до сих пор ужасную боль в своих крепких зубах, что заметно скрежетали. Из мягкой нижней губы, которую лисица не нарочно прокусила в приступе шока, теперь сочились длинные капли крови. Её бедные уши были лишены лечащих протезов, а вместо этого раны продолжились разрезаться гораздо шире и длиннее, безжизненно болтаясь на голове словно до конца не разорванные на две половинки двусторонние листы бумаги. А её густой пшеничный рой тусклых волос тут же начало слабо откидывать нежным и тепло встречающим ветром. Она с щемящим до ужаса чувством боязливо подняла взгляд. Высокие горные скалы вокруг и прекрасный горизонт впереди, лишь который портила фигура черноволосой девушки с дымящей пушкой в руке. Она и до этого лихорадочно дрожала, хотя увидев знакомое лицо, рябь как личное чувство становилась всё ужаснее с каждым колебанием её конечностей. Когда чей-то мужской крик прекратился, она осторожно повернула голову, увидев тело того самого, уже мёртвого мужчины. Безымянный человек из руин. Слёзы стали гуще, а чувство вины и ненависть к самой себе стремительно возрастали, прорастая очень высоко и разрушая очередную грань в новом понимании. И крик её был способен заглушить чьё либо безумие, страсть и любовь. Звук, толкающий на самые абсурдные и изощрённые поступки. Но движения сковывала боль. — Ва-а-а-а...? — девчонка с остывающей пушкой в руке, будто лишилась дара речи. — Ты... Ты же это... Паренек неоднозначно начал оглядываться, будто не верил происходящему. — Кого я вижу, — с распростёртыми руками, блондин не на шутку был поражен происходящему и собственной способности не нарочно редактировать иллюзорности, после чего оглянулся по сторонам на всякий случай. — Сколько лет. — он вежливо стал на одно колено перед больной лисой, ласково прикладывая ладонь к её напряжённой щеке. — Сколько зим, милый комочек адемы ты блядь сутулой. Ты даже не представляешь, как мы за тобой скучали. Где же ты была все эти долгие годы? Чем ты занималась? — начал он её бережно гладить, прожигая своим хладнокровным взглядом всё её душевное, трепещущее от ужаса и боли в теле нутро. Она молчала и продолжала глотать крики, чувствуя как стремительно немеет тело вплоть до самих век. Он смотрел, и раз за разом удивлялся. — Я просто понять не могу! — парень поднялся с внезапной и мгновенно разразившейся вспышкой гнева. — Вдруг этот ёбаный кусок мяса с твоей печатью в руках заявляется! При этом однажды умерев в совершенно другом мире! Но как!? Это же нарушает все писанные и до сих пор несуществующие ёбаные системы эксхоториальной вселенской полости! Даже я этого не вижу... Я!! А теперь вдруг ты заявляешься!? Ах ты ж! Ах ты же ушастая пиздодевственная на сто процентов мазохистка. Ну за что мне явился этот день с твоими нареканиями, Господи!? Я что, опять переборщил с любопытством? Ну прости меня, я же, я же еще совсем ребенок! Ещё столько, хочется понять и забыть навсегда! Навсегда! Сука! Вам!.. Агх, к чему это я. Чуть не оговорился сейчас. — вновь в отчаянии он возвёл накопленную злобу к небу, нервно размахивая кулаками и начиная активно пинать случайный полусгоревший на солнце куст. Девушка позади взбешённой истерички едва сдержала смех и презрение в одном придержанном для нее стиле. — Тебе точно стоит поработать над своим словарным запасом, матершинник мелкий. — всё же не сдержалась она, кладя пушку на скатерть и опуская своё довольное после ужина лицо вниз, скрещивая свои руки на коленях и пожимая своими тонкими плечиками. — Ты. Ты сбежала тогда от нас. Я помню этот сизый день. Помню столь же прекрасно, как и свой пятый день рождения... Мы о тебе заботились, кормили тебя, одевали. И так ты нам отплатила? Ты больше не мой ангелочек — ты неблагодарное, бесмосклое мерзкое животное как и написано было в том проводнике. Ей! Он ещё у тебя!? — губы парня безобразно скривились, а лицо корчило гримасу боли и сожаления, словно тот пытался разрыдаться. Он хотел искренне простить это создание в её неблагодарности и возможно наивной оплошности, но он тайно понимал что ни одно во вселенной наказание не сравниться с её судьбой. Он устал. Ему это всё надоело. Особенно эта идиотка позади него. После сильного удара по её лицу, та обессилено рухнула назад, продолжая терять свои последние наполненные горечью и сожалением слёзы. Она вновь хотела кричать. Хотела разрушить своим криком всё вокруг. На пополам обжигающая боль ненасытно сдавливала каждую частичку её организма. Но она лишь продолжала терпеть и всё это принимать как правду, которую вечно ела вместе с ложью. Кто они. Почему всё происходит именно так. Увы, она слишком слаба. Всегда была слаба, и сейчас просто умрёт как непригодная кукла в мире мастеров и перфекционистов. Вместе с её крохотным желанием, познавшим ничего кроме постоянных утрат. Слеплена без нужды, покинута и всеми забытый навсегда символ. — От судьбы не сбежишь, не убежишь, э-бля! Воспоминания. Столько лиц спят перед её взглядом, иногда даже шепчут, обращаясь к ней с неслышными просьбами. Навесное сияние меняется в потолке, словно призрак, искушая её надеждой. Вдруг оно исчезает, оставляя только пустоту. Нет этого чувства — ни рук, ни сознания, ни даже черноты или ослепительного света. А может, это всё — лишь сон, который она сможет поднять, как книгу, открывшуюся на первой странице. Но где она окажется сейчас, и что это будет за мир? Её пальцы дрожат. Она вспоминает старые истории, рассеянные в памяти. А вдруг она увидит маму? Может, у неё когда-то был отец? Так трудно думать о том, что кажется несуществующим, словно только что выдуманное бессмысленное слово или другой звук. О вещах, о которых никогда не догадывалась. Чёрт, это снова происходит. Устала...

~~~

Внутри его черепа разгорелся кошмар — взрывающиеся острова сознания, словно фрагменты затонувшего мира, выбрасывающие на поверхность всю грязь, которую он долго прятал. Мысли, такие живые, что казались органичными, расползались по его венам, словно ядовитый шприц, сжимающийся в жгуте, и каждое ощущение было наполнено звоном разбитых стеклянных осколков. Страх закусил его в сердце, как дикое зверьё, пронзающее плоти его сущности, расползавшееся по организму. Это было не просто чувство — это было гнездование ужасов, которые сплетались в его сознании, искрящиеся, как молнии, которые не оставляли ему шанса вырваться. Боль? Она не была просто спутником — она стала его возлюбленной, изощрённой и мучительной, навязывающей своё присутствие в каждом дыхании. Она охватила его так сильно, что он не мог понять, где заканчивается его тело и начинается это бесконечное, ползучее, холодное слизкое создание. С каждой секундой внутри него росло странное ощущение, будто его кожа сжималась, а кости ломались, и вместо плоти возникало нечто новое. Его ум взорвался в бесконечные фрагменты, каждый из которых был осколком старого "я", уходящего в бездну. Он слышал голоса — шепоты из глубин памяти, из израненной души, которая долгое время дремала. "Не бойся. Спасай её." Эти слова, кажется, исходили от него самого, и он не понимал, как они могли быть такими ясными и при этом полными отчаяния. Ему было всё равно, что он никогда не знал эту полулису; в ней он увидел отражение своего собственного страха и унижения. Это было нечто святое — это было признание того, что его существование обретает смысл лишь в мгновениях, когда он может бросить вызов злу, даже если это зло не знает его. Каждый шевелящийся мускул под кожей вызывал резкую реакцию. Кости черепа трещали, словно стекло, под давлением внутреннего хаоса. Он чувствовал, как глазные яблоки искривляются, стремясь вырваться из орбит, как будто находились под угрозой невыносимой реальности. Он не мог больше оставаться обычным. Унижение, смешанное с болью, перетекали в агрессию. Слова из уст врагов, которые он когда-то мог бы проигнорировать, теперь звучали как зловещая симфония, проникающая в его мозг, превращая его в орудие противодействия. И вот он стоит, обжигая взглядом этих людей. Внезапно он осознаёт: его руки больше не принадлежали ему. Они стали орудиями боли, готовыми уничтожать, как ни странно это ощущалось внутри. Полулиса стала для него символом, не просто жертвой — она была образом всего, что он возможно потерял, и он не мог позволить этим сволочам лишить её того ничтожно малого фрагмента её свободы. Он уже не был собой — он стал призраком безумия, призывающим к свободе через адскую ярость и усталость. Это было не просто превращение; это было насилие над его внутренним я, его гуманизм разрывался на части, как тряпка в руках обезумевшего садиста который возможно был причиной его забвения, неведения, его страданий, страхов которые невозможно понять. И вот, в его сознании, только сейчас, в этой безжизненной жёлтой пустыне вспыхнуло жестокое просветление. С каждым вздохом, он разрывался между собой и тёмной бездной между дребезжащими как деревяшки хромосомами, где каждая пыталась поглотить его своими загадочными значениями. Он чувствовал, как все его внутренности сжимаются, как будто кто-то вонзает в него крючья. Это было безумие, но именно в этом безумии он нашёл свое новое "я". Этот процесс, полный порчи и извращённой красоты, сливался в одно целое — ярость, недовольство и незаживающие раны. Всё, что было раньше, теперь погрузилось в мрак, превратившись в пыль — пыль, которая не имеет права на существование в этом мире. С тяжестью жмуря свои невидимые глаза, он хрипло поливал собственные легкие изнутри, искажающееся лицо пряталось за сжатым и стертым кулаком. Его мерцающая, словно затерявшаяся в безмятежной пустоте, оболочка медленно поднималась вместе с безжалостной несуществующей пустотой, истекая отрезанными комками мяса и рваным куском ткани. Десятки плотских воронок, сотканных из биологического изобилия, взрывались галактическими галлонами по всей коре его мясного и одновременно ментального разумения. Безумный трепет и спектр боли обнимались с волнами противоположности, покоряя все ощущения своими длинными рёбрами. Эмоции, их слова, ногти и всевозможные поднятия — всё это, как водовороты в бескрайних глубинах, сливалось перед пятном, не мешая друг другу, но иногда расплавляясь в однородной массе. Одичавшая челюсть медленно открылась, позволяя отголоскам бездонных и порошковых звуков формироваться между его губами и ругающимся языком. Слова снова разрушались, не дойдя до уст. Падающая тень скукожилась, словно в ответ на преломление света, извергаемого могучей звездой. Сырая красная кожа, дышащая между 76 процентами кератина и 80 процентами аминокислот, затвердела на уровне, острее любого ножа, смещенного в трансформации. Окровавленный крылатый знак зиял, искусанные до крови губы обнажали всё, что осталось от его плоти. Из-за спины выпрыгнуло крошечное изувеченное создание, имитирующее надтреснутый мужской голос: — Ты не видишь очевидных вещей... К слову, ты до обморока пропитан одиночеством. Он приоткрыл глаза шире, и вокруг них помутнело, как в густом тумане с обманчивыми выростами. Внутри словно высыпали целую банку снотворного и тяжело огрели по голове. Он не шевелил губами, не чувствовал их присутствия на лице. Вместо него кто-то говорил, как будто снег забился в горло, лишая голоса. Его грудь и паховая область затягивались широкими кровавыми ямами, в которых собирались последние осколки костей и клеточных выделений, мерцающие крохотными жидкими скорлупками на земле. Они постепенно испарялись, и серая растянутая кожа отнимала эту невыносимую боль. — А? — недоуменно начал глядеть парень на то, как ранее изувеченное выстрелами и ударами тело неспешно возвращало себе все утратившие фрагменты тела словно застывший кадр на устаревшей годами плёнке, что постепенно заменялся свежими подробностями его поломано нарастающими вокруг плоской иллюзорности Разъединения. Тень учащенно и искажённо ударяясь трепещущим разумом об теперешнее пространство, мерцая неограниченным спектром осязаемых и ужасающе режущих прикосновений, нервно колотилось от искренне нарастающего гнева, собственного презрения и странной боли, что окружала его взор абсолютно повсюду и стремительно стало сменять новыми декорациями в искусном цвете понимания, восприятия и желания помочь достичь совершенного самоконтроля над этими конечностями. — Это что ещё за восстание из мёртвых "Ады Кристи", я не понял!? — Зачем... Замолчи. Пожалуйста. — изувеченная фигура болезненно скалила лицо со сгорбленными островами за спиной. Стоны агонии периодически напоминали птичий, с тяжелым хриплым акцентом. Ноги с трудом удерживали существо. Кто-то начал оттаскивать его изнутри. Красные крылья, острые когти и белоснежные подобно двум жемчужинам в голубых водорослях глаза. — Ты ведь со своей шваброй даже не представите того, какого цвета их боль. — после этих слов девчушка удивлённо раскрыла рот, расстегивая молнию и внимательно рассматривая, жамкая свои круглые и упругие груди под тонким чёрным гольфом, на что синеглазый покрутил пальцем у виска и скривил ей губы, мол: "Схуяли ты его сейчас вообще слушаешь!?". Нелинейные светлые контуры вокруг воображаемых глаз нагнетали своим неоднозначным и несвойственным оскалом, внушая тяжесть контроля над этим сомнением, желающим защитить создание позади себя, не умея прочесть все необходимые мысли и желания. Паранойя раздирающей стаей сверлила в ушах, и он начал снова и снова оглядываться в сторону абсолютно беспомощной хвостатой воительницы. Снова этот парень: он зол и растерян, амбициозен и ленив. Девушка тянулась к оружию, поглядывая на напарника; зеленые глаза прятались между шоколадом, а ломкие волосы запутались в закрученных ветках. Там кто-то лежал. Чья-то комната — это целое пристанище. Вновь вернувшиеся бывалые ощущения ненадолго стали их неотвратимым роком — неконтролируемым и вездесущим. Глазенки синеглазого агрессивно сверкали, подмигивали в сжатой памяти повелителя собственных разгонов желаний. Он неохотно смирился с тщетными попытками хоть что-нибудь узнать, оставляя надежду и странные мысли на ту беспомощную в своих силах лисицу. Тень плавно стекала к земле из теневых перекрестков измельченных песчинок, оставляя после себя яркие красные огни в глазах бледнолицего незнакомца, который осторожно осмотрел свои тощие серые руки. Жестокой схватки не избежать. Они смотрят друг на друга, замерев и дожидаясь, пока кто-то из них не совершит лишнее движение. Руки. Одна из них грубо схватила лицо приближающегося голубоглазого паренька, уже всем телом отталкивая его об твёрдую скалу, совершая это действие столь неуклюже, подобно заблудившемуся на тусовке подростку, который заранее сильно повздорил со своим ненавистным одноклассником, явно превосходящим его во всех возможных аспектах. Девушка без промаху и незамедлительно выстрелила из своего оружия в сторону уродливого психа, чьё кровоточащее предплечье поймало все навстречу летевшие снаряды. От этого он громко завопил, жутко оскалившись от боли, и упал на одно колено. Парень отправил резкий выпад локтем по челюсти незнакомца, став ему на ногу и создавая комбинацию из искусных стальных ударов. Неуклюже пошатываясь, он старался прикрываться от ударов руками, когда одна из них с неуловимой скоростью словно рассекла все небо над их головами и с всей тяжестью упала на плечо паренька с характерным хрустом ближе к раздутым нервам на шее, за которую ухватились обе руки бледнолицего. В его глазах парень неожиданно для себя прочитал весь замысел, будто его дыхание на одну единственную секунду пронеслось мимо чужого мозга. Неуклюже выкрикивая, блондин лихорадочно старался избивать ногами все его уязвимые места, представляя перед собой самого обычного человека, одновременно пытаясь вырваться из его рук, прижимающих его туловище назад к стене из твердой земляной породы. Голос отчаянно имитировал злобный и приглушенный рев дикого животного, чьи ногти туго скреблись и едва ломались против дряблой мертвенной кожи. Напарница же его беспомощно стояла, да только и целилась, лишь изредка и безрезультатно выстреливая по голове и плечам кожаного скелета, который тут же отряхивался и продолжал отталкивать в сторону паренька. Она оставалась в стороне, плотно рассматривая эту дикую схватку, в которой выделялся этот странный тип. Блондин стал истерически смеяться, словно изо всех сил стараясь сойти с ума. В его искренности не было и доли сомнений, когда его свирепый взгляд оцепенел в противостоянии с болью. Этот страх становился для него судьбоносным событием, сквозь которое ему оставалось только протиснуться, продолжая подниматься по ступени эволюции намного глубже. Горная стена напротив них начала размываться, изменяясь в плохо освещённое помещение с запылившимися окнами, длинными ковровыми лестницами и разбивающейся рядом бутылкой с текилой. Нежное и юное личико парня плавно окружил скромный макияж с роскошной подводкой вокруг век, на которые резко упал ослепительный свет концертной установки из ламп, кружащихся по периметру театральной деревянной сцены где-то в Техасском, обыденном замурзанном салуне, вокруг которого толпились набивающие морды друг другу мужчины, наверняка повздорившие из-за несусветной глупости, а вернее — до обморока напуганной женщины. И лишь некоторые из отдалённых интеллигентов, размеренно распивающие свежий виски на балконах, наблюдали за скромным представлением жизнерадостной певицы в роскошном, громоздком ярком платье, которой помогал добавить отрадной атмосферы старик с тяжёлой и на удивление совсем новенькой виолончелью, интенсивно ударяющий по пьянющим струнам. Паренек дотянулся до железного крюка, который с силой вогнал под кожу мужчины, и тут же скомандовал старому приятелю по ту сторону барной стойки резво тянуть канат. С тяжёлым кашлем, хватаясь за горло, мальчишка мощно впечатался ногой по туловищу противника, заставляя его отлететь как можно подальше. Наполовину труп, а наполовину человек, сорвался с крюка и проскользил лицом по затасканному жизнью пианино, едва не проглотив одну из предпоследних клавиш и приземлившись на неразгруженные толстенные мешки с мукой, которые вместе с декорациями постепенно расплывались на фоне высокой скалы в непрогружаемых мерцающих кадрах. Шлёп! Небольшой мешочек с мукой красочно разлетелся на лице сероликого, которого будто обсыпали снегом. Ещё один мешочек разлетелся об миловидное личико светловолосого парня, которого сбил с ног сей внезапный залп. Это ещё не конец! Следующий, но уже больший снаряд из муки взорвался в импровизированном окопе из просторно длинной барной стойки, подвергаясь массовому обстрелу снарядами из чьих-то туфель, бокалов, болгарского перца, долек лимона и прочих овощей. Парень был в растерянности. Хотелось сбежать от этого ненормального. Один из мешков всё же успел прилететь в ответ, грубо шмякнувшись об лицо парня и опрокидывая его на землю вместе с разгневанной белоснежной гримасой. Он продолжал держаться то за горло, то за треснувшее плечевое суставное соединение, на котором остались продавленные покраснения, поспешно отползая назад... В глазах темнело с каждым вздохом, а руки перед ним вновь начинали перекрывать дыхание того дерзкого паренька, неожиданно образовавшегося в тяжёлом перченом тумане, из-за которого слезились глаза. Он хотел пройти дальше, но силы покидали одного из них в перевернувшемся с ног на голову пространстве, из-за которого кружилось в голове под джазовым сопровождением исчезающей виолончели. — Оставь её! Пожалуйста! Пожалуйста! Я хочу это прекратить! Только дай ей уйти! — чужой голос вырвался из незнакомца, откинутого ногой парня в мгновенно рассыпающийся бедлам их хрупких, подобно термитникам, камней, продолжающего иногда избивать своё лицо кулаками и, возможно, срывать собственную кожу между потухшими зрачками, понимая, насколько сильно пустота разъедает его рассудок и усиливает его страх. Хотелось остановиться, но воздух перекрывал его мысли и отталкивал назад в покрасневший остров из внутренних деталей и неестественных плоскостей черепа, лишая его на короткие промежутки зрения. Обезумевшие, дрожащие руки вновь продолжили из подтяжка лупить и опрокидывать белобрысого парня, возможно стараясь успокоить его и дать себе возможность обратиться к нему ещё раз. Но неизвестная ему сила преследовала и предательски кружила его сознание, чувствуя страх за каждый последующий миг, в который то создание могут снова схватить и что-нибудь сотворить с её жизнью прямо сейчас. Что угодно. В возможном оправдании жестокости, скребущего его спину. А может, это уже произошло, вместе с пронесшимися яркими шинами сквозь ту несокрушимую стену, в которую уплывали знакомые места, движущиеся нефтевые моторы и раскидистые силуэты между умножающимися лабиринтами в пепельном небосводе, вопреки янтарным облакам. Разрывать, снова и снова. Безостановочно повторять их слова. Заставлять смотреть, заставлять ощущать, а позади они идут с жизнью. — Я только что прозрел! Я видел тебя! — завизжал парень, поочерёдно нанося удары кулаком, тем самым продолжая отчаянные попытки отбиться. — Всего лишь человек! Ничтожество с лживым именем и хренов трус! Ты прав! Ты разочарование! Абсолютно для всех и для неё! Тебя даже не существовало, придурок! — безумный смех вновь начал играться с неизвестностью между его трясущимися волчьими клыками. — Всего лишь, сука, человек!! Как это происх..!! Нечто беззвучно зарыдало по ту сторону намерений с угасающим женским криком, но почему-то не прекращало душить человека в бьющемся пульсе под безымянным полотном, находясь в неведении среди чужого призрака, захлебываясь в противоестественном бесцветном соку обездвиженного разума. Кто это? Этот подросток впервые поднял руку на неё сегодня, это был срыв застывших временем эмоций. Он правда был одинок. Чем-то даже похож на своего лучшего друга. Возможно, уже "просто" друга. Его третий глаз сумел столькому научить его, позволил так многое увидеть и почувствовать. Но он переборщил с лекарством. Человек прочно ухватился за его голову и начал разбивать её со срывающейся регрессией в замкнутом удерживающем крике, едва доносящемся из его сомкнутых рассечённых губ, вместо которых появлялось и исчезало ещё одно лицо, ещё одно слово. Этот неестественный противоборствующий страх заставлял его снова и снова оборачиваться назад к одинокому лисьему силуэту, от которого отвлекали болезненные шрамы на его изнывающем от усталости теле. Вдруг она исчезнет? Вдруг эти ноги снова схватятся за это незнакомое лицо? У неё нет сил? Что происходит? Если ударить снова, он остановится? Попытки вырваться, лишить его сознания — не надолго. Затылок постепенно разлетелся на разнообразные и вспыхнувшие алыми мазками фрагменты. Извержение из полутвёрдых органических пазов в миг разукрасило тёплую землю, заливаясь стекающими вниз слезами из розовых мягких пазлов. Звон в ушах умножался с количеством сжимающейся заокруглённой площади вместо плоского неба, с увеличившимися в десятки тысяч раз звёздами, пронзающими верхушки сыплящихся скал, подобно небесным светлым одеялам. Человек застыл с развернутыми ладонями, между которыми едва смог рассмотреть чью-то нижнюю челюсть с языком и разбросанными зубами. Паранойя. Несколько раз он обернулся назад, неожиданно для себя заметив лежащий силуэт ушастой женской особы в белом халате. Светлые и прохладные. Он почувствовал присутствие, повернулся обратно и увидел последнюю сцену с незнакомкой наверху. В её дрожащих руках оружие начало сминаться, подобно взошедшему тесту, которое окружало и тесно оплетало тощие чёрные конечности. Вновь чьи-то сочащиеся, багряно-розовые крупные ладони дробили женские кости на множественные открытые и закрытые переломы, одновременно деформируя её грубую кожу и ломая длинные серые ногти. ЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаюЯнезнаю. Под громогласный крик от невидимого воздействия голова девушки вдребезги разлетелась, из-за чего лишённое головы тело замертво рухнуло под рьяные брызги крови, в конце нервно барахтаясь своими безжизненными бёдрами, точно рыба. Её шея отчасти согласилась с таким решением, пусть это было мучительно больно. Но она не хотела умирать. И она оставила это послание на длинных пальцах чужих рук, выпускающих из объятий её успокоившееся туловище. Человек с трудом посмотрел вниз на разбитые осколки головы парня под собой. Красные стены медленно стекали, растворяясь в помутнённых карих глазах. Стремительно пожирающий его сознание ужас стал пробирать его тело до дрожи. Боль начала возвращаться, посылая болезненные импульсы. Осознание смерти обнажило перед ним прежние скалистые просторы, что жёлтыми стенами объяли темнеющее тёплое небо.

***

Ясные глаза лисицы до последнего мгновения оставались поглощёнными страхом, готовым угаснуть и принять свою участь в этом сценарии. Скорее, это было любопытство. Дышать стало намного легче, а уши, от которых казалось, не осталось больше живого места, теперь лишь тихо покалывали и щекотно зудели. Душераздирающая и безжалостная агония от нетерпимой боли во всём теле угасла. Угасла так, как чьё-либо дыхание потушило бы недавно зажжённый костёр вокруг фарфорового блюдца. И всё это произошло с ней именно тогда, когда бледные, тощие руки еле ощутимо прикоснулись к её ужасно содрогающимся плечам, уже обвязанным странными светлыми нитками, которые, казалось, обнимали даже её кости сквозь толщи внутренних мышц. Эти руки с трудом подняли и понемногу унесли тело подальше от кровавого островка, оборачиваясь в плавном переплетении длинных простыней и с заботой укладывая обессиленное тело в прежнее тёплое одеяло у окна, за которым уже давно царствовала ночь и отблески неоновых конфетти. Её четыре лисьих локатора на голове казались никогда не лишёнными лечащих протезов, а приборы на экранах отображали стабильные показатели её организма. Вопросы жаждали лезть один за другим прочь из её головы, но у неё не хватало сил на это. И вновь всё, что ей оставалось, — терпеть. Терпеливо ждать и надеяться, что ответы скоро ублажат её упёртое хотение. Надеяться, что это наступит завтрашним утром. Колотящее дыхание понемногу прекратило задыхаться, сумбурно содрогающееся тело со временем успокаивало движения и в перегруженном мозгу. Только что, он взял кого-то на руки. Чей-то позвоночник, лопатки, ноги, кожа, голова, затылок. Боялся уронить её с каждым следующим ослабелым шагом, отвлекаясь на шершавые покалывания под кожей, веками. Повезло, что это оказалось здесь, совсем рядом. Прикоснуться к кому-то. Чужому... Плоть. В такой непроглядной тьме, она едва успела рассмотреть чужой силуэт у запертой двери. Только цветное колебание клавиш поодаль с плазменным экраном и давно поглотившие дневной свет мебель помогли ей в ориентире. — О-останьтесь, — еле слышно и от тяжёлого издыхания, обратилась она к уходящей фигуре мужчины, в руках которого теплились фрагменты какой-то разорванной тяжёлой цепи, звонко ползущей вслед. Немного крови и часть оторванной окровавленной одежды. — По-пожалуйста... — жалостно прошептал голос, предвещая болезненную волну слёз. — Я... Тише... — мужчина приподнял ладони, едва осторожно шепча и проглатывая назойливый ком в горле. — Вам нужно поспать, наверное. Вы выглядите усталой. Я сейчас сообщу дежурному, что вы в своей палате. Чтобы, никто не волновался. А то вокруг, полиция стоит. — нервно и частично заплетаясь ответил обернувшийся к ней лицом человек. — В-вы..? — продолжала она упорно следить за его размытой среди оранжево-тусклых и отбивающих тёплый фон стен фигурой. Голова неожиданно разболелась, в непроизвольно закрывающихся глазах начало интенсивно мрачнеть, а кончики пальцев на руках и ногах онемели. Веки начали закрываться от усталости, а блеклые уста девицы сомкнулись с кратким вздохом. Спустя долгие минуты в тихой и белоснежной палате, во мраке стало слышно её сладкое усталое сопение, напоминающее совсем крохотного милого зверька.

***

Искалеченное тело мужчины, сокрытое грязной из-за сухой глины рубашкой словно не слушалось своего собственника, отказываясь от медицинской помощи, сбегая ото всех, не смотря на раны, чьи плотские последствия неожиданно стихли будто они казались жалкими царапинами или рабами невесомого наркотического опьянения, разогревающего черепную коробку. Мысли проносились в голове неуловимым ветром, который с трудом нёс за собой несчисленное разнообразие лиц, запахов, взглядов, картин и звуков, образующих бесконечную альтернативу. Мозг машинально складывал мельчайшие и неуловимые подробности, представляя, каким является каждое эхо из них и какими они могут быть, были, обретут. Вместо всего он видел прозрачные очертания и бесконечные совокупности знаков, каждая из которых имеет то, чего нет у другой, и та, что имеет всё: нулевое, бесформенное, живое, просто ничего, всё. Сложные, простые и до смехотворности распространяющиеся сети естества из трубочек с их изменяющимся жидким финалом. Соприкосновение несчётных слоёв плоти и костей, заключённых среди масштабных и крохотных систем, теснящихся вечными частицами и их заключёнными идеями. Спектр, неустанно комбинирующий и пронизывающий лёгкие. Чувства, крадущие власть над сутью. Безмерные неразделимые слои, блаженно тянущиеся вместе с каждым движением, столкновением, формацией. Трепещущие разумы, держащиеся за чужие проклятые молитвы, скованные в неизведанной и неопознанной бездне, готовой свести с ума и не оставить следа от чьей-либо морали, возможностей и сформировавшихся пятен. Эмоции — совершенная сердцевина. Кровь... Что это значит? Он убил кого-то? Снова..? Как вернуться обратно..? Руки были холодными, почти ледяными, что казалось странным, учитывая атмосферу, в которой он находился. Застывшие кровавые потёки на вздувшихся вокруг ладони венах были смыты водой. Мысли заполнили его голову, но сероликому снова не удалось справиться с их необъятным, взрывающимся объёмом. Что происходит? Что это за место? Кто он? Что ему делать дальше? Больно... Очень больно! Болит всё тело: каждый палец, каждый ноготь, язык. Это отвратительное ощущение пропиталось ядовитым жаром во всех его нервных окончаниях. Странно. Неприятно. — "Унылый лимон", — или же. — "кислый лимон". Эти слова принадлежали одной ведьмочке. Ведьмочке? Кто она? Откуда вдруг в голове возникла эта фраза и её владелец? Образ, казалось, был спрятан в небытие, где он когда-то мог существовать, или же где навсегда исчез. Тогда что есть сейчас? Фантасмагория умершего мозга? Мысли вновь застревают в его сознании, будто он уже когда-то умер, родился и был стёрт под давлением вселенского распада. Сейчас нужно сосредоточиться на том, что происходит, а не на том, что было и что будет. Эти странные люди, к которым он попал, казались порождением бредового видения, растянувшегося в бесконечность. Тень с крыльями позади него. Это она их убила? Ярко-голубые волосы — или же этот мистический оттенок принадлежал тем самым крыльям? Длинные лисьи уши. Цвет кожи, волос, глаз и боли, с которой он столкнулся всего лишь вчера, а может, и сегодня. Он хочет помочь ей. Сделать для неё что-то, чего он совершенно не понимает, а возможно, и не умеет. Её лицо. Оно отличается от лиц остальных. Хочется увидеть её снова.

***

— И-эх, все таки классная ты женщина. — девушка крепко приобняла любимую мамочку, набивая рот глубокими глотками пива и счастливо подергивая серыми волчьими ушами. — Эх доча, я же за тебя волнуюсь, ты ведь самое дорогое что у меня есть в этой жизни... — начала женщина закусывать тонким листом копченого мяса. — Ой всё! Давай только без этих розовых соплей. О! Давай лучше парней позовем! У тебя вроде есть номер того сантехника, он каждую пятницу у нас трубы прочищает же? — с надеждой заулыбалась девчонка, показывай мамочке заискрившиеся глазенки. — Я тебе таких парней дам! — Преобразилась в лице женщина, со злобным смехом начесывая гулю на голове пожалевшей о своих словах дочери. Девчата ошарашенно обернули головы в сторону с грохотом отворившейся двери, позади которой разнесся разгневанный гром и сопровождающий его ночной ливень. В "Лавку Яворы" раскрепощённо зашли подозрительные личности, навевая странным ароматом в округе богатейшего из всех дворца. Один из них имел гигантскую непостоянную механизированную фигуру, накрытую раскидистыми мантиями и тяжелыми разноцветными механизмами на спине в совокупности из слоистых панцирей, где заинтересованная персона таскала за собой роскошное количество странного перекидывающего с места на место оружия, подсвеченных жидкими теплыми материалами из живых минералов с глазёнками. Девочки и сами не успели понять, как оно влезло сквозь их крохотную дверь. Модифицированная установка неизвестным образом сокращалась в подобии стекающего, разноцветного извилистого обруча в многогранных слоях ярких формирований, очень массивного и действующего как дополнительный конусообразный водопад, в который силуэт поместил одно из орудий, напоминающее двуручный меч с примесью пенно-порозовевшего лезвия катаны с набором пневматических механизмов на ровне с гардой, поглощающей свет против вытанцовывающих лучей крохотных вспышек опускающихся сцен. Оружие через край сильно кровоточило, оставляя густую дорожку вслед за собственными тяжелыми шагами. Его острые челюсти с усами игриво улавливали вибрации воздуха, изредка умывая собственные глазёнки. Юркий силуэт с мощным размахом продолговатых задних ног в миг приземлился перед кассой в образе причудливой девочки с зеленоватой чешуйчатой кожей, разбрызгивая некоторыми неприкрытыми частями тела жидкую и поднимающую выделения пара жидкость. Её юное личико с тройными жабьими зрачками плотно обнимали скопление из протезов, зудирующих отдельными механизмами на её лопатках и поверх защитной сетки вокруг всего её ядовитого тела. — Мне много-много зефирок, пожалуйста!!! — она сразу же отпрыгнула назад на случайную лесенку, сгибая длинные коленки и сосредоточенно смотря в одну точку. По её стальной пластине на правой щеке тут же постучался чей-то кулачок. — Если ты так сильно проголодалась, то заказала бы настоящей еды. Курицу например, хотя с твоим аппетитом это скорее будут три курицы и тарелка недоеденных кузнечиков. — рядом подошла молодая и не высокая с виду девушка чья скромная пухлая ухмылка с прозрачной помадой вместе с курносым розовым носиком виднелась из-под густых и коротких зелёных кудрей. — А мне просто срочно нужно пожевать чего-то эдакого сладкого. Больше ничего на ум не пришло. — устало пробубнила маленькая жаба, припуская веки вокруг выпуклых круглых глазёнок. — В-вы что, кого-то убили? — Тихо пробубнела пышногрудая женщина обратив внимание на гигантского робота с окровавленным мечом и колышущими горами разнообразного лута позади, пока её дочка не отрывая взгляд и не прекращая черпала одной рукой в глубокий мешок густые комки с чудесным ассортиментом зефира, при виде которого у кого-то начали течь отравленные слюни. Разностороннее скопление прочного и гибкого сплава в форме собранных доспехов из нескольких воинов, постепенно посторонилось и выпустило подышать вязким воздухом постаревшее лицо авантюриста, вежливо улыбающегося и закрывающего банковскою онлайн трансляцию с показательными начислениями каких-то неизвестных налогов, рядом с которыми всплывали гифки с автопортретами, среди которых появлялись новые жертвы, цели или чья-то скучная история из жизни, толпившейся рядом с валютами. — Ага. Одного старика разрубил пополам. Артурс какой-то вроде — украл по дороге домой двух девочек близняшек. Мужик состоятельный шо капец. Зато тормознутый з-за своей горделивой нравственности, хех... Позади главной двери едва были различимы силуэты "стражей", некоторое скопление очевидцев и парочка маленьких силуэтов, которых крепко обнимали ласковые женские руки среди светодиодных цветных фар автомобилей и неоновых отражений утопающего в ночи Туэ. — В-вы что... Г-головорезы? — А не до фига ли ты любопытная, мамаша? — с насмешкой пробубнил седовласый мужчина в полном расцвете сил, издевательски злобно наклонившись к лицу обеспокоенной женщины, не замечающей его скрытых фотоопаратных зрачков которые так удачно нависли над её бюстом. — Наверняка у дяди Дивиана одолжил. — предложила свою версию его напарница рядом, заглядывающая в его глаза и как бы невзначай растягивая тонкий шнурочек от тёмных стрингов на своем полуобнаженном тонированном бедре. — Хм? Да не обязательно, может он их сам н-нашел. — Сколько ты кстати, за него получил?... - Оегхх-х! Десять штук, пачек или проще говоря упаковок, — с разочарованием на лице потянулся старший мужчина. — Что-то одна дешевка в последнее время попадается... Ох! Кстати! Новая татушка!? — растопыренными глазищами тот едва вылез из своей крепости вокруг которой стекали фонтаны многокрасочных дорожек, только сейчас заприметив миниатюрного белого единорога под воздушной нежной радугой, опускающейся чуть ниже бедра к которому тут же потянулся ручонкой с желанием найти там ещё парочку таких же. — А ну покаж! — Р-р-ррр! Сейчас руку откушу этому старому извращенцу! — Огрызлась та и акцентировано щёлкнула зубами перед нахальной рукой этого заядлого пожилого развратника. — Я её вообще-то ещё неделю назад сделал. Пока только Хеки заценила. — Да ладно тебе, не будь целочкой! — задумался. - Подожди... — Серьёзно? — Ты что... парень? - Бодро возвёл одну из седых густых бровей. — Лул"! Приятель, мы так то три года в одной квартире живем, — рассмеялся напарник. — Хаха, ну ты и тормоз. Снова задумался, краем глаза выцеливая милого улыбающегося единорожечка под его короткой наполовину курткой, наполовину юбкой. — Так ты это... ты татушку покажешь когда придем? — с заинтересованностью проговорил пожилой мужчина, задумчиво поглядывая на парнишку, позади которого уже висели толстенные щеки зефирной принцессы, спокойно запивающей содержимое во рту темным квасом. Напарник же с непроизвольно озадаченной и одновременно смущённой полуулыбкой, немо посмотрел на приятеля. — Г-головорез, извращенец, ветеран? — ушастая кассирша слегка прищурилась, глядя на уродливое клеймо пехотинца «Канпек» на его худой шее. — А вы случайно не мой батя, который 15 лет назад ушёл за молоком и забыл дорогу? Вон, даже клеймо вашего дурдома до сих пор видно... Мужчина застыл, словно его ударили мешком по голове. Несколько секунд он просто смотрел на неё с выражением абсолютного ступора, потом медленно перевёл взгляд на своё отражение в ближайшем стекле. — Мда... Ушёл за молоком, а нашёл... вот это, — наконец пробормотал он, пытаясь как-то осмыслить происходящее. — Ладно, ща заново зайду... Может, в этот раз жизнь перезапустится нормально. С этими словами он стремительно скрылся в своей гигантской броне, развернулся и, кряхтя, полез обратно за дверь, оставляя за собой крошечный клубок недоумения и запах машинного масла.