Сто оттенков одиночества

      Тело Гермионы всё ещё полно адреналина. Она дрожит и прижимает ладони к груди. Тошнота подкатывает волнами, вынуждая её вспомнить о дыхании. Концентрация выходит дерьмовой, потому что они до сих пор на восьмом этаже, и найти их — раз плюнуть. Тео ошалело смотрит на просвет коридора вдалеке и прыскает со смеху. Он давится им, Гермиона шлепает его по плечу. Выходит неслабо, и Тео заваливается рядом, опираясь о шершавую и влажную стену.       — Мерлин, какие же мы идиоты! — шипит Гермиона и закутывается в мантию от противного сквозняка, стелящегося по полу. И хоть притягивающее тепло тела Тео совсем рядом, Гермиона не спешит прижаться к нему. — Ты хоть представляешь, что будет? — спрашивает она тихим голосом. — Ты вообще думал, когда шёл на это?       Тео вздергивает подбородок и смотрит на нее сквозь вуаль веселья и сумасшествия в своих глазах.       — А шалость-то удалась, Грейнджер. Тебе так не кажется? — хрипло отвечает он и сглатывает.       Его кадык дергается вверх.       Гермиона слишком долго смотрит на его шею, пока он вновь не улыбается широкой улыбкой.       — Расслабься, девочка. У меня всегда есть план.       — И что ты предлагаешь сейчас? Что ты будешь делать со всем этим? — в ее голосе назревает истерика, и она трясется от непомерного страха, ползущего по коже. — Не очень похоже, что она их просто коллекционирует, Тео!       — Ещё бы, — хмыкает он и садится ровнее, сцепив пальца в замок. — Это я и пытался вдолбить в ваши головы. Мы обязательно всё разнюхаем, Грейнджер.       Он самодовольно хлопает себя по карману брюк и поддевает пальцами торчащий из него прозрачный вытянутый флакон с одним из воспоминаний.       — Тео, ты… — Гермиона беззвучно вскрикивает.       — Псих? — сипло смеётся он, и она накрывает его рот ладонью, чтобы их, не дай Салазар, не услышали. Нотт точно упивается её уязвленностью и волнением.       Ситуация давно вышла из-под контроля.       — Ты не просто псих, ты совершаешь преступление! Чужие воспоминания…       — Бла-бла-бла, Грейнджер, — он легко откидывает её ладонь с губ и становится хмурым. Его глаза как и прежде бегают по ее лицу. — Эти воспоминания — ключ к разгадке. Если бы я не рискнул…       — Тебе остается надеяться лишь на то, что она не заметит пропажу.       — Думаешь, она пересчитывает их перед сном? Сто один…сто два…сто три… — начинает передразнивать он, и Гермиона чуть не плачет от безысходности.       — Это не смешно, Тео!       — Их там тысячи, Грейнджер. Не думаю, что это актуально для нее. Не бойся так, она ничего не пронюхает.       — Нам нужно уходить отсюда как можно скорее и найти Драко, — сдавленно произносит она и, чертыхаясь, поднимается с пола, отряхивая колени и мантию, на которой теперь осела пыль. — Ты же вырубил его, как ты посмел!       — Малфой зануда, он начал бы вонять своей правильностью, — брезгливо бросает Тео и тоже встает на ноги. — Мы всё расскажем ему. Постфактум, Грейнджер, тоже неплохая тактика.       — Твоя тактика и в целом ты — вот что ужасно! — ее вскрик разрезает плотную, почти гробовую тишину. — Ты думаешь только о своей выгоде. Драко был прав.       — Да что ты? — Нотт делает вид, что удивлен, хотя и сам прекрасно знает, о чем речь. — В чем еще этот мудак прав? — Маска его веселья сменяется жесткостью. Он сжимает губы и поправляет мантию на плечах. — В чем, Грейнджер?       Она молчит и опускает взгляд. Ей не по себе от того, как он смотрит на нее сейчас. В нем не остается ничего от прежнего Тео. В теплом и некогда притягательном взгляде теперь сияет злоба и ненависть.       — Ты что, серьезно так втюрилась в него, что уже поставила на пьедестал идеала мужчины? — он склоняется к ее лицу и задевает ее щеку пальцами. — Как же зря, девочка.       — Я не… это не так, — ее сердце надрывно стучит под ребрами, когда он выдыхает на ее губы, едва касаясь их своими.       Она точно задыхается от его наглости и собственной лжи. Ведь Драко действительно стал для нее чем-то большим. Важным и необходимым, как глоток свежего воздуха вместо удушающих объятий Тео. Но она по-прежнему не готова отказаться от дерзкой улыбки, едкого взгляда и терпких губ напротив.       Тео — катализатор хаоса внутри нее.       Он и есть хаос.       — Блеешь как овечка, Грейнджер. Ты пускаешь по нему слюни день и ночь. Я ведь всё про вас знаю.       Она испуганно заглядывает в его глаза и видит там острую ревность и… боль? К счастью или сожалению, Нотт не умеет закрываться окклюменцией. Он не прячет свои эмоции. Всё читается как открытая книга на его лице.       — Маленькая шалунья, тебе не пробраться ко мне в мозги. У тебя едва ли есть на это способности, — уверенно отвечает он и пропускает пальцы сквозь ее кудри.       Тепло мгновенно оседает внизу ее живота. Гермиона прикрывает глаза и ждет, когда он приблизится к ней настолько, что не грех будет потянуться за поцелуем, так, будто это он инициатор.       Будто не она сама желает этого.       Он толкает ее от себя и прижимает к противоположной стене коридора. Лопатками даже сквозь мантию она ощущает позади себя дверь. Выдох срывается с ее приоткрытых губ.       — Всё будет так, как я захочу, Грейнджер. Поверь, я умею подстраивать ситуацию под себя. В любом месте, в любое время, — он опускается к ее шее и втягивает кожу возле самого кулона.       Тео выпускает ее только тогда, когда жжение вызывает в Гермионе слезы. Он делает ей больно, но отчего-то для нее это как благословение. Она позволяет ему завести себя спиной вперед, внутрь какой-то узкой каморки и запереть их, оставшись один на один с его изголодавшимся по ней зверем.       Не сдержавшись, Гермиона вскрикивает, когда Тео дергает ее колготки, разрывая их. Она подавляет всхлип, когда он целенаправленно слизывает с нее капельки страха в ложбинке между грудей.       — Как забавно, — задумчиво протягивает он, вдыхая ее запах. — Ты дрожишь как целочка, а казалось бы…       — Не надо, прошу тебя, — выпаливает Гермиона, и Тео хрипло смеется уже на уровне ее макушки. Он обнимает ее и дает почувствовать, как возбужден.       — Если не сейчас, то когда, девочка? Начнешь кормить меня завтраками, а сама — бежать к Малфою? Ему и так достается намного больше в последнее время.       Тео хватает ее за задницу и садит на свои бедра. Поясница Гермионы до искр под веками ударяется о какую-то полку. Он перестает контролировать себя, становясь неуправляемым.       — Когда ты пил зелья, Тео? Когда в последний раз?       — А тебя это ебет? Я не обязан отчитываться, — он дергает ее, усаживая удобнее для себя, пока Гермиона пытается отпихнуть его как можно дальше.       Она бьет его по плечам, но он даже не сбавляет темп, с которым пытается проникнуть в нее, дергая ремень. Замкнутое пространство с ним превращается в персональный ад. Подступает ненавистное удушье. Шею жжет в месте шрама ноющей пульсацией, словно к ней приставили каленое железо.       В темноте совсем не видно черт его лица, взгляда и линии рта. Она не знает, с каким выражением Тео продолжает добиваться от нее желаемого, грубо разводя ее сомкнутые колени.       — Прекрати! — настаивает она, наконец дернув ногой и толкнув на полшага от себя.       Он замирает с пряжкой ремня в руке и смеется, превращаясь в самого дьявола. От этого смеха ей хочется слиться со стеной или умереть. Гермиона даже не понимает, что из этого хуже. Потому что в следующий момент Тео опускается на колени и пользуется ее замешательством. Хватает ее бедра и резко рвет тонкое белье.       — Ты что, постеснялась этого, да? Кровь меня совсем не пугает, Грейнджер.       Она вся трясется, когда он задевает кончиком носа низ ее живота и половые губы, оставив на них короткий поцелуй. Он пропускает свой язык между ее складок и длинными движениями слизывает ее влагу. Он насыщается ее кротким стоном, потому что сдерживаться от этих ласк просто невозможно.       Уперевшись в его плечи, она склоняется над его головой и зарывается в волнистые волосы сразу всей пятерней. Она седлает его лицо и испытывает всплеск наслаждения от мыслей, как губы Тео окрашиваются в кровавый оттенок, хоть и не видит этого. Оргазм приходит очень быстро, так, что Гермиона даже не успевает прочувствовать каждый спазм внутри себя. Она только и делает, что вздрагивает, когда он снова и снова хлопает кончиком языка по ее клитору.       — Ты имеешь вкус похоти, Грейнджер, — говорит он, поднимаясь с колен и невербально очищает ее и себя. — Такая же сладкая и томительная. Только мне всё равно мало.       Он ловит ее руки и прижимает к своим приспущенным брюкам. Член выпирает сквозь боксеры. Горячий и большой.       Идеальный, черт бы его побрал.       Невольно сглотнув слюну, Гермиона закусывает губу. Она сопротивляется, но знает, что это бесполезно. Потому что он обнажается, стягивая резинку ниже. Потому что снова закрывает ее своим телом, до боли вдавив спиной в стеллаж позади.       — Помоги мне, Грейнджер, пожалуйста, — хрипит он с отчаянием в голосе, и она пытается не заплакать. — Помоги мне избавиться… Только не смотри на меня так. Не смотри, иначе…       Гермиона опускает взгляд куда-то между их тел, там где предположительно сейчас находятся ее руки. Она обхватывает ими его член и проводит по всему стволу вверх и вниз. Потом еще и еще. Тео начинает глухо стонать, завалившись лбом на ее плечо. Его влажные кудри прилипают к ее вспотевшей щеке и шее.       — Еще, еще немного, — молит он с надрывом и нетерпением. — Я больше не выдерживаю, Грейнджер.       Как откровения, эти слова вырываются из него, и ей кажется, что он готов в чем-то ей признаться. Открыть перед ней душу и показать свое израненное сердце.       Его стоны становятся более частыми и рваными. Тео близок, и Гермиона со всхлипом делает рывок — пару четких последних движений прежде чем он должен излиться в ее ладони.       Но этого не происходит.       Потому как Тео, оттолкнувшись от нее, одним движением руки начинает душить ее, заламывая руки второй. Она с оцепенением смотрит куда-то в темноту и лягается ногой, которую он тут же останавливает своим бедром.       Вдохнуть становится нереально.       — Тео, — сипит она, когда он тычется губами в ее щеку и тяжело дышит.       — Хуево дрочишь, Грейнджер. Без чувства, — со скрежетом его голос заставляет ее съежиться и стать еще меньше и слабее в его руках. — Мне не нравится, как ты это делаешь. Не испытывай меня и не думай, что я не в курсе как ты делаешь это ему.       — Тео, я не… — ее голос почти сорван до шепота. Ноги ватные, а тело затекло под его напором.       — Ты еще и смеешь врать, — ее слух вновь режет его устрашающий смех. — Ты, блядь, смеешь делать это, стоя передо мной? — срывается он на крик, и она жмурится почти до потери сознания.       Она чувствует, как начинается лопаться стекло где-то на полках внизу. Струйки трещин уже прорезают тонкие колбочки. Сейчас как никогда ей сложно контролировать свою магию, разгорающуюся на кончиках пальцев.       — Долбаная сука!       Тео превращается в ее личного трикстера. Его действия, как и слова, становятся непредсказуемы. Его силы хватает для того, чтобы приподнять ее над полом на несколько сантиметров лишь хваткой одной руки, вцепившейся ей в шею.       — За что ты его любишь? Ответь! — и вновь елейный тон, от которого начинает подташнивать. Глаза наполняются слезами. Одна соскальзывает на тыльную сторону его ладони и пальцы сильнее смыкаются на ее шее. — Не просто же так ты прыгаешь на его члене? Мм?       — Тео… отпусти, п-пожалуйста… — ее шею ломит от боли, которую он ей причиняет.       Драко не простит ему этих гематом.       Драко просто действительно оторвет ему голову и водрузит ее посреди Большого зала. А лучше подаст как лучшее блюдо Минерве Макгонагалл.       — Тео, тебе стоит принять… Прямо сейчас…       — Издеваешься? — выпаливает он, и Гермиона задыхается.       Ее челюсть дрожит, а кислый привкус желчи подступает к горлу. Лопается первая склянка и Тео наклоняется ближе к ее лицу. Его пальцы немного расслабляются на ее шее. Гермиона наконец делает резкий вдох желанного воздуха.       — Вздумала побыть моей мамочкой, Грейнджер? Вот только милфы не в моем вкусе, — выплевывает он, и ей не обязательно видеть его лицо, чтобы понимать, что он изгибает губы в ожесточенной ухмылке. — Что насчет зелий… — он замолкает на секунды, и она ожидает чего угодно, но не того, что он потянется в карман брюк, которые до сих пор болтаются на его бедрах и вынет из них пузырек.       — Это, — он вертит его в пальцах и Гермиона видит, как сияет жемчужный порошок. Он будто парит в воздухе между ними. — то, что делает меня тем самым добрым парнем на планете. Тем, кем я не являюсь, девочка. Тем, кем я никогда не буду, сколько бы их в меня не вливали, понимаешь? С каждым разом срок его действия всё короче и короче и я жду не дождусь момента, когда оно перестанет работать вообще. Потому что мне надоело притворяться. А Помфри… — он хмыкает, ослабляя хватку на шее Гермионы и опуская ее на ноги, а после убирает пузырек обратно в карман и натягивает брюки, медленно справляясь с ремнем и молнией на ширинке. — Эта милейшая женщина прыгает вокруг меня, словно я ее сын, и пытается помочь. Но мне не нужна ее сраная помощь. Она может засунуть ее себе подальше, потому что считает, что я должен быть хорошим человеком. Закончить ебучий Хогвартс, найти работу, любовь всей жизни… — выдыхает он с силой, делает шаг назад, и ударяется о запертую дверь.       — Ты и есть…       — Я. Не. Хороший человек. Я никогда не скрывал этого, в отличие от Малфоя, — огрызается он и зажигает слабый Люмос на своей палочке. — И я ненавижу, когда люди так думают. Благо, их не так много.       Он улыбается, обнажив ровный ряд зубов. Появляется пленительная улыбка, которая, скорее всего, не стоит ее метаний. Она смотрит на него прямо, без увиливаний, и не считает нужным смахнуть те слезы, что всё еще стоят у нее в глазах.       Тео смотрит на нее в ответ, в момент гасит свет волшебной палочки и прихватывает губы Гермионы своими. Он целует ее как всегда голодно и порывисто, как будто зализывает свои собственные раны. Его хочется послать к черту, оттолкнуть, накричать и наслать проклятье.       Его хочется не-на-ви-де-ть. До озноба под кожей, до ярости и боли в груди.       Его нужно ненавидеть, но она не может.       Она задыхается от его жадности до нее, каждый раз умоляет взглядом остаться с ней еще хоть на минуту. Получает в ответ его удаляющуюся спину и пронзительную боль в органе, который постоянно желает хоть что-то да испытывать.       Он заставляет ее ненавидеть. Страдать.       Чувствовать.       Тео отступает первым. Он отпирает дверь и смещается в сторону, чтобы она могла свободно пройти.       — Вытри слезы и залечи гематомы, — произносит он, когда она задерживается рядом с его фигурой. — Только попробуй ослушаться меня, Грейнджер.       И она кивает, потому что прямо сейчас не находится абсолютно никаких слов, чтобы перечить ему. Чтобы плюнуть ему в лицо и вмазать пощечину. За то, что чуть не воспользовался ею, за то, что навязывает чертову вину, размером со вселенную, за то, что ведет себя просто отвратительно по отношению к ней.       Она осознает это. И это пугает.       Пугает так, что она умывается ледяной водой в туалете под обескураженный взгляд Плаксы Миртл, а после там же, перед крохотным зеркалом, с дрожащей палочкой в руке маскирует багровые пятна на своей коже.       Не мигая, она еще долго смотрит на свое забрызганное каплями воды отражение. Опускает взгляд на кулон, который всё так же сверкает от бликов луны, прорезающих вытянутое стрельчатое окно, и задевает его холодными пальцами.       Посмотрев последний раз в глаза самой себе, она проглатывает вновь подступающие слезы и продолжает взращивать в себе то чудовище, которое сейчас вырывается из нее в полной мере. Это чудовище заполняет ее нутро. Оно поглощает ее.       Оно делает ее ужасным человеком.       — Гермиона?       Она подпрыгивает на месте и оборачивается на его голос.       — Драко?       Он идет к ней навстречу, не обращая внимания на возмущенную Миртл, которая немедленно прячется в унитазе, громко спустив воду. Его взгляд проходится по Гермионе с ног до головы. Челюсти сжимаются, а серый оттенок глаз становится на пару тонов темнее.       — Ты в порядке? — уточняет он, и она бездумно кивает.       Чудовище внутри облизывается от удовольствия. Ложь всегда подпитывает его.       — У тебя здесь… — она касается его окровавленного виска и Малфой шипит на выдохе, морщась от боли. — Я залечу.       Но он качает головой и отводит ее ладонь. Он целует ее пальцы, выдыхая на них теплом. Ведет рукой вдоль ее шеи и засматривается на подаренный кулон, задев его большим пальцем. Прижавшись и обняв Драко, Гермиона наслаждается его присутствием, запахом, вниманием.       — Прости, что Тео так поступил, — говорит она шепотом, и мышцы на его теле напрягаются.       — Тео просто ублюдок, — отвечает Малфой, путаясь пальцами в ее кудрях. — Себастьян уже сбежал, когда я пришел в себя. Пришлось найти его и стереть память. А потом меня угораздило столкнуться с Минервой, выходящей из своего кабинета. Я искал вас, но всё безуспешно.       Он замолкает, потерянно проводя руками по ее спине и пояснице. Гермиону сковывает собственное бездействие. То, что она не признает поступки и влияние Тео на нее неправильными и аморальными.       А стоило бы.       Ее коробит от собственной инфантильности в вопросе чувств. То, как она плывет по течению и не предпринимает ни единой попытки попробовать сместиться к берегу и найти выход из этой эмоциональной спирали.       — Вы нашли то, что искали? — наконец интересуется он и, отстранившись, заглядывает ей в глаза.       — Это оказалось правдой, Драко.       — Сука, — выдыхает он и тут же приносит извинения за свою резкость.       — Мы нашли у нее воспоминания. Очень много воспоминаний. И Тео смог выкрасть одно из сотен. Мы не знаем, что в них сокрыто, — быстро проговаривает она и ослабляет объятия.       — Что бы это ни было, ты же понимаешь, что оно нас не касается?       — Как ты можешь утверждать это? Ты даже не видел той стены флаконов. Это просто целое хранилище! — громче говорит она, возмущаясь. Драко отпускает ее из кольца своих рук.       Он будто снова смиряется с представленной ему участью, что отражается на его лице отвращением.       — Он пойдет туда снова, — подтверждает он твердым голосом. — Чтобы посмотреть его в Омуте. Блять.       — Уже без меня, — успокаивает Гермиона его нарастающий гнев. — Теперь всё будет без моего участия.       — Очень хочется в это верить, Грейнджер. Ведь он впутывает тебя в преступление, за которое Министерство не поскупится на срок, если Минерва хоть что-то узнает. Салазар его дери. Ну почему, почему на мне такая ответственность? Почему этот ебучий Нотт никак не прижмет свою задницу? Как же ему в кайф выводить меня. Он ведь знает, что все мои слова лишь угрозы. Я ничего не могу ему сделать, иначе…       — Ты и сам окажешься в Азкабане, — заканчивает она за него, и Драко готовится закрыться окклюменцией.       — Мало того, Грейнджер. Есть вероятность, что ты будешь в камере напротив. И я уже ничего не смогу сделать.