Сто оттенков одиночества

      — Древние артефакты. Том 5, второе издание, — произносит Драко, прочитав название пожухлого фолианта в потертой зеленоватой обложке. — Это точно то, что тебе нужно?       — Без сомнений, — Гермиона выхватывает книгу из его рук и заталкивает ее в сумку. Та едва влезает, и Гермиона, недовольная результатом, совершает несколько взмахов палочкой. Она наспех расширяет сумку, мысленно пообещав себе наложить чары как и на бисерной сумочке.       — Постарайтесь вернуть ее завтра до обеда, — проговаривает мадам Пинс и захлопывает журнал учета за их удаляющимися спинами. — И проследите, чтобы все страницы были в порядке. И да, никаких копий, — добавляет она презрительным голосом. — На книгу наложены чары отслеживания.       — Конечно, — отзывается Гермиона и выбегает в коридор, в котором не слышно ни звука. Все ученики давно разбрелись по своим гостиным.       Наступает время мистера Филча и дежурных старост, которые бдительно патрулируют всю школу. Им нужно как можно скорее скрыться в подземельях.       — Где вы были? — Драко задает вопрос ревнивым тоном, но старается держать марку невозмутимым выражением лица. — Слишком долго для того, чтобы просто пошептаться.       — Мы видели Минерву. Снова, — отвечает она и быстро спускается по лестнице, так, что даже Драко едва за ней поспевает.       Ощущение мороза по коже не покидает ее с тех самых пор, как она увидела всеми забытый антиквариат в деле. Макгонагалл явно им пользуется.       — И как вам подглядывание за жизнью профессора в преклонном возрасте? Не покоробило от тоски? — его скучающий и одновременно саркастичный тон выбивает почву у нее из-под ног, и она резко оборачивается.       Драко врезается в ее тело.       — Я не знаю, что там происходит, но это угрожает не только нам, — отрезает она и вновь продолжает шагать в сторону входа в гостиную Слизерина.       Она чувствует затылком, как Драко рассержен и идет за ней нога в ногу. Его ярость покалывает кожу в местах, где он проводит по ней своим испепеляющим взглядом.       — Думаю, мне хватит терпения до пятницы, чтобы убедиться в том, что Тео обосрался со своими предположениями.       — Я видела ее своими глазами, Драко! Она ходит туда каждый гребаный вечер, и еще это зеркало, черт возьми! Когда-нибудь и до тебя дойдет, что здесь что-то нечисто.       — Научилась дерзости и своенравности у Тео?       — Ты точно спятил, — голос Гермионы выходит из-под контроля и теперь становится дребезжащим и надломленным. — А еще будто становишься слеп от ревности. Она застилает тебе глаза, — вырывается у нее, и он сжимает челюсти, закрываясь окклюменцией.       — Грейнджер, — его голос вспарывает вены и она поеживается от знакомого холодка его тона.       — Запомни то, что тебе может не понравиться мой выбор, — бросает она прежде, чем вдумывается в смысл сказанного.       Она замечает, как искривляется его ухмылка и появляется хмурый залом между бровями. Как в его серых радужках проступает тьма, и как она стекленеет, поражая ее своей неприступностью.       — Я надеюсь только на то, что ты не пожалеешь, сделав его. Потому что другого шанса у тебя не будет.       Он проходит мимо, поразив ее осколком льда в самое сердце. Дрожащие от возмущения ладони сжимаются в кулаки. Пальцы рисуют полумесяцы впиваясь в кожу. Боль догоняет по нарастающей.       Его слова — решающие.       Ее же — ничто.

***

      Гермиона наблюдает, как языки пламени танцуют по граненому бокалу в его изящных аристократичных руках. Он пьет прозрачное содержимое, растягивая удовольствие от простой воды, как если бы это был многолетний Огден.       Драко отрешенно рассматривает огонь в камине, прищуриваясь от яркого пламени. Теплые блики резвятся на его мраморно-белой коже, пока он облизывает губы и покручивает бокал между пальцами. До невозможности красивый и неприступный мужчина в паре шагов от того места, с которого она вот уже целых пять минут молча наблюдает за ним, не решаясь подойти и сесть рядом.       — Хватит делать вид, что ты читаешь книгу, Грейнджер, — выдыхает он и ставит бокал на краешек стола. — Мой затылок давно прожжен твоим взглядом. Или садись рядом или уходи к Дафне.       Поколебавшись, Гермиона подхватывает книгу с колен и перемещается с кресла у стеллажей к дивану перед порталом камина. Она кидает взгляд на разведенные колени Драко и мысленно одергивает себя. Малфой замечает ее замешательство, но не предпринимает ни единой попытки ослабить ее муки выбора и дает ей право сесть туда, куда она действительно осмелится в настоящий момент.       Его колени — не то, на что она готова прямо сейчас. Не после того, что она сказала ему перед входом в гостиную. Поэтому, выбирает место справа от него, оставляя несколько сантиметров между их телами.       — Держишь дистанцию? — он приподнимает бровь, и Гермиона сразу отворачивается. Она не готова выдержать его пристальный взгляд. — Об этом надо было думать до, а не после.       Гермиона крепко сжимает книгу, вымещая на старинном корешке свою нервозность. Еще немного, и книга развалится прямо у нее в руках. Краем глаза она ощущает его заинтересованность на энциклопедии, но по-прежнему держит ее закрытой. Она не хочет скрывать от него того, что ищет. Просто это напряжение между ними вот-вот достигнет апогея.       И Гермиона проиграет. Впрочем, как и всегда, когда дело касается его глубоких чарующих серых глаз.       — Дай угадаю, — цокает он и закидывает ногу на ногу. — Тео попросил тебя найти для него информацию по Еиналеж, я прав? Единственное зеркало, о котором могла идти речь.       — Да, он хочет знать все об этом артефакте. Это поможет нам…       — Да вы отличная команда, я посмотрю, — он придает своим словам так много двойного смысла, что ее уши начинают гореть. — Так быстро сработались и не только на ментальном уровне. Я поражен, как ты вообще позволяешь помыкать собой.       — Ты в той же лодке, — бросает она и открывает книгу ровно посередине. Совсем не там, где остановила чтение в прошлый раз.       — Думаю, ты ошибаешься, — продолжает он и вновь тянется к бокалу. У Гермионы инстинктивно пересыхает во рту и она отводит взгляд, возвращаясь к старой книге. — Я ни за что бы не сел в судно с десятком пробоин. Это же самоубийство, — он делает неспешный глоток и опускает бокал обратно. — Я на берегу, а вот ты по уши в болоте из дерьма, в которое он тебя затягивает. Иногда я смотрю и думаю, как далеко ты зайдешь, прежде чем поймешь, что не можешь дышать.       — Я раздобуду ему руну и больше ничего, — возмущается она, подняв голову и встретившись с ним глазами.       — Как мне оградить тебя от хаоса в башке Тео? А, Грейнджер? — спрашивает он и впивается в нее бушующим взглядом.       Гермиона сжимает губы и, не найдя оправдания, утыкается в книгу. Делает вид что вчитывается в строки, хотя сама хаотично прожигает слова, не понимая смысла написанного. Сердце отбивает дробный ритм, а мысли возвращаются к Тео. К его жестким поцелуям и просящем взгляде.       Она пообещала ему помочь.       Она всегда помогает тем, кто просит ее об этом.       — Этим ты себя и потопишь.       После этих слов Драко уничтожает бокал и поднимается, смахивая невидимые глазу ворсинки на брюках.       Его спина всё дальше и дальше и, не выдержав, Гермиона соскакивает с места.       — Драко! Подожди! — она идет за ним, даже когда он и не думает остановиться. Хватает за плечо и резко дергает на себя, разворачивая. У нее нет подготовленных фраз, чтобы он остался с ней еще хоть на мгновение.       Он пронзает ее мрачным взглядом, а затем зло хмыкает, будто выуживает припасенный для нее козырь. То, чем он может оперировать, раня ее на секунду замершее сердце.       — В отличие от меня, у которого рука дрогнула сделать то, что просил Волдеморт, Тео успел убить с десяток маглорожденных под руководством своего любимого отца, — произносит он, и ее тело сковывает ужас. — Тибериус — жестокий человек с характером тирана, а Тео — его единственный сын, которого он холил и лелеял. Он делал из него второго себя, почти так же, как и мой отец — Люциус, но более успешно. — Малфой кривит губы, пока Гермиона словно каменеет от услышанного.       Для нее это звучит как ложь, которая выставлена напоказ для того, чтобы лишний раз показать ей, как она ошибается насчет Тео. Показать то, как отчаянно ее тянет к сломанному, и, подойди она ближе к этому механизму, ее тоже уничтожит. Но это не может быть правдой, поэтому она качает головой и ищет ему оправдания, в надежде всё исправить.       Исправить любовью.       — В разгар войны Тео стрелял Авадой направо и налево без зазрения совести, потому что его прикрывал заботливый папочка. Он взял всех жертв на себя, оставив сына чистым как слеза Феникса. Так что да, Тибериус — не единственное, почему он такой. Нотт сидит на зельях, которые как шипованный поводок для питбуля, душат его агрессию, пока он их принимает. Но ты видела, что бывает, когда он забивает на них болт. Тео теряет контроль. Так что не поощряй его в этом, иначе покалечишь его еще больше. Мне не нужна смерть опекаемого в личном деле, Грейнджер. Оно и без того пестрит.       Он уходит, она остается. Вновь.       Всё повторяется, и Гермиону выворачивает от его манипуляций ее эмоциями. Она хватается за дверную ручку, когда он практически захлопывает дверь в свою комнату, и влетает внутрь, натыкаясь на его спину.       Дьявольски болезненно он хватает ее за горло и припирает к двери, вжимая всем телом. Кровь гудит в висках от того, как жестко он на нее смотрит сверху вниз.       — Ты продолжаешь думать, что это бред? — выплевывает он и выдает циничный оскал. — Думаешь, мне есть смысл лгать тебе? После всего, что между нами произошло? Серьезно, Грейнджер? — почти рычит он в ее губы, прислонившись к ее лбу. — Да я бы свернул ему башку, вот только пачкаться не в моих правилах. Я буду рад, если его однажды припекут в Мунго и напичкают зельями, так, что он скорчится в муках совести.       Она отрицательно мотает головой из стороны в сторону и ощущает, как горячие слезы чертят полосы по ее щекам.       Горько-соленые.       Постыдные.       Неправильные.       — Немудрено, ведь тебе нужны доказательства, — говорит Драко, не обращая внимания на то, что она беззвучно плачет перед ним. — Но у меня их нет, Грейнджер. Ты можешь либо верить мне на слово, либо пойти и вновь по-пёсьи смотреть в глаза Нотту, ведь он такой хороший, когда пристраивается к тебе сзади, да?       Наконец, он отступает и опускает руки по бокам туловища. Его силуэт теряется в полутьме комнаты, оставляя лишь сияющий контур белоснежных волос и блеск серебристых глаз. Гермиона протягивает руки к его лицу и он перехватывает ее ладонь, не давая себя коснуться. Это самое жуткое, что она могла когда-либо испытать.       Невозможность касаться его.       Невозможность быть с ним, когда он ей так нужен.       — Жизнь раскроет тебе глаза, видимо, когда будет уже слишком поздно. Видит Салазар, я делаю всё что в моих силах, Гермиона.       Ее имя, слетевшее с его губ, крошится в ее сознании, сыпется пеплом по ее мечтам и желаниям. Перед ней он. Всё тот же Драко Малфой — невыносимый засранец с модельной внешностью. Противоречие ее внутреннего мира.       Мужчина мечты или проклятье?       Любит ли она его?       И, если да, то насколько сильно это чувство проросло в ее кровоточащее от мук выбора сердце?       Свободной от его хватки рукой Гермиона задевает его нижнюю губу и видит смену его контроля над собой.       Он закрывается.       Мощной ледяной завесой. Такой, под которую не заберется даже самый искусный легилимент.       Но как бы мастерски он ни прятал свои эмоции, она всё равно наблюдает, как сквозь корочку льда на его глазах проступает отчаянная нужда заполучить это касание.       Еще и еще раз.       Он разжимает пальцы и, ведомый ее желанием, позволяет погладить себя по щеке, растрепать волосы на висках, приоткрыть намертво сжатые губы.       Его челюсть расслабляется, когда он закрывает глаза и сбивчиво дышит. Гермиона продолжает путь пальцем, от подбородка к скуле и вновь возвращается к губам. Вторая рука несмело касается его груди. Там, под рубашкой, отчаянно бьется его сердце. Пока она задерживается там ладонью, прислушиваясь к его ритму, Драко тянет Гермиону на себя, и со сдавленным выдохом целует ее в губы, подбородок, шею, ключицы.       Сознание окончательно рассыпается на мелкие детали, которые легко упустить.       И она отпускает.       Гермиона позволяет себе раствориться в руках этого парня. Поддаться его чувственным губам и влажному языку на коже, идя навстречу по нескончаемой дороге взаимного искупления.       В легких кончается воздух, когда он вновь исследует ее своим языком, раздевая так медленно, что внутреннее пламя разъедает от потребности слиться с ним сию секунду. Его прикосновения с каждым разом становятся всё более жесткими, будто заново открывающимися для нее с другой стороны. Это как погружение на мили под воду — туда, куда не проникает солнечный свет. Туда, где тьма становится для кого-то источником выживания.       Их же тьма — с пробоинами и трещинами. С рваными ранами, шрамами и разъедающим разум прошлым. Сквозь них есть возможность просочиться свету. Сквозь них есть шанс найти в себе силы стать обновленными, живыми, чувствующими.       Настоящими…       — Ты рядом, но я всё равно скучаю по тебе, — хрипло шепчет он в ее волосы, запутавшись носом в кудряшках. — Почему так происходит, Грейнджер? Почему каждый раз, когда я готов смириться и остановить всё это, ты снова становишься гребаным маяком в моей тьме? И я ведусь на твой свет как болван, у которого больше ничего в мире нет, кроме этого крохотного источника. — Пауза застревает иглой в ее горле, и она перестает дышать, пока он молчит. — Ты ломаешь меня.       Она вздрагивает от того, как он смотрит на нее.       С болью, страхом и тревогой.       Его кадык дергается от сглатывания, и Драко подносит пальцы к ее лицу. Теперь он исследует ее. Вновь с нежностью, полнейшей скрупулезностью и нуждой. Гермиона не противится, позволяя делать всё, что ему так хочется. Ей слишком страшно от мысли, что что-то пойдет не так.       Смертельно страшно.       Так страшно, что она готова сгореть заживо, если он оттолкнет ее. Готова разлететься на сотни осколков, лишь бы не стать больше ничьим фрагментом.       Ни за что и никогда.       Потому что быть с ним подходящими пазлами — самое значимое в моменте. Быть с ним — что-то за пределами ее понимания.       Потому что они — как две точки с разной полярностью. Они притягиваются так сильно, что мир схлопывается в эти мгновения. Так сильно, что невозможно вообразить себе более идеальное сочетание. Они как инь и ян — жара и холод, плюс и минус, крайние противоположности, что дополняют друг друга.       Его руки на ее теле. Властные и горячие. Он относится к ней так, будто она уже его. Девушка, невеста, жена… Последнее подходит наиболее идеально, потому что, наверное, именно так касаются своего.       Всеобъемлюще. Страстно. Уверенно.       Драко заполняет ее собой медленными и размеренными движениями, каждый раз погружаясь всё глубже. Он доставляет ей столько удовольствия, сколько нереально подарить и за всю жизнь. Это заставляет ее выгибаться ему навстречу как можно сильнее, отдаваться ему так отчаянно, что хочется выкрикивать его имя до беспамятства на каждом из оргазмов, которые он ей дарит.       После, ее губ вновь касается знакомое по вкусу зелье, и она, не сопротивляясь, проглатывает всё до последней капли. В какой-то момент ей хочется попросить прекратить его так заботиться о ней и обойтись без предосторожностей. Ведь тогда это может сделать их иными. С новыми ролями, статусом и жизнью, но каждый раз забывается, когда его пальцы касаются ее подбородка и нажимают на нижнюю губу.       Постепенно всё заканчивается, рассыпаясь на мелкие осколки — неровные и безликие. Магия момента стихает так быстро, что Гермиона не успевает отреагировать на холод кожи и вздрагивает от едва заметных прикосновений Драко. Он задевает ее кожу, скользя по ней пальцами и вызывая рой мурашек.       Он бережно прижимает ее к себе, целует в шею влажными и разгоряченными губами.       — Останься, — просит он, и Гермиона застывает в его руках. — Не уходи.       Его слова, как мольба о чем-то большем, коробят и сжимают ее сердце.       Она не может.       Не может остаться. Не сегодня, когда он дал ей слишком многое.       Когда показал, как сильно он увлечен ею и как много она для него значит.       Сердце ускоряет ритм за считанные секунды. Она сползает с его колен, накидывая на себя мантию и неловко разглядывая их одежду, разбросанную по полу. Драко поднимается вслед за ней и останавливается напротив. Он берет ее лицо в свои ладони и заглядывает в ее карие, наполненные страхом и желанием глаза.       — Ты не сможешь сбегать вечно, Грейнджер, — замечает Малфой полушепотом, проводя кончиком носа по ее щеке.       Гермиона прикрывает веки и пытается скрыться от него в глубинах своего сознания. Но она ни черта не владеет окклюменцией, поэтому это просто тщетная попытка сбежать от самой себя в очередной раз.       Она кивает, чуть дернув подбородком. Он уже влажный от ее слез, как и ладони Драко.       — Скажи мне, чего тебе не хватает, и я дам тебе всё. Всё что угодно. В любой из жизней.       От этих слов ее пробирает еще более острая дрожь, и Гермиона утыкается ему в шею, рвано выдыхая.       — Ты даешь мне больше, чем я заслуживаю, Драко, — не сдерживается она, сказав ему самое сокровенное, подтверждая тем самым, что он тоже становится для нее больше чем просто замкнутой во времени игрой.       Он - ее испытание на пути к большему. Тот самый огненный обруч, сквозь который прыгает тигр, прежде чем получить одобрение дрессировщика и бурную реакцию публики. Ее самый главный в жизни экзамен, который она, как никогда прежде, боится с треском провалить.       — Это должен говорить я, но никак не ты, — усмехается он краешком губ и недоуменно отстраняется чтобы вновь увидеть ее лицо. — Не смей, больше никогда, Гермиона. Слышишь? Больше никогда не говори так. Ты - то, ради чего я здесь. Ради тебя я просыпаюсь и нахожу в себе силы жить вот уже как месяц. Ты - то, что заставляет меня стать лучшей версией себя. И мне больно смотреть на то, как ты растрачиваешь себя на того, кто ни капли тебя не достоин. Но я пойду до конца. Потому что Малфои не сдаются.       После этих слов он призывает всю ее одежду и спокойно вкладывает в ее дрожащие от нервозности руки. Щелчок пальцев - и он снимает чары с входных дверей.       Она может идти, но не в силах сдвинуться от его пронзительного, чистого и нацеленного на победу взгляда. Она может ошибаться в себе, в своих собственных чувствах, в тяге к неправильному и покалеченному. Но его взгляд — обезоруживающий и такой открытый, что хочется выть и лезть на стену. Он раздевает ее до самой души. До той подноготной, которую не может видеть даже она сама. До той сути, которую она про себя не знает или давно забыла.       — На этот раз, пожалуйста, запрись в комнате вместе с Дафной надежным заклинанием. Спасибо скажешь утром.       Драко оказывается прав, потому что именно это спасает их от навязчивого вторжения Тео. Он долго тарабанит в дверь, пробует Алохомору, но сдается, когда Малфой с ругательствами и с силой втаскивает его в комнату мальчиков.       Дальше тишина.       Малфой, вероятно, ставит заглушку и преподает ему урок правил поведения. Гермиона сворачивается в клубок и прижимает к себе прохладное и немного сырое от влажности одеяло. Дафна шумно выдыхает, смиряясь с тем, что разговор о мальчиках сейчас - самое неподходящее из всего, что они могли бы обсудить на ночь глядя, и отворачивается к стене, так и не сказав ни слова.       Низ живота начинает тянуть и скручивать по спирали. Знакомая тупая боль пульсирует, накатывая волнами, и вновь отступает. Гермиона сжимает зубы, не смея думать об обезболивающем.       Она должна радоваться, тому что зелья работают. Ведь это означает, что Драко контролирует ситуацию.       Она контролирует ситуацию.       Нет.       Она ни черта не контролирует.       Контроль давно утек сквозь ее пальцы, когда она впервые пропустила через них светлые волосы Драко, когда впервые поддалась искушению и поцеловалась с Тео. Когда она позволила себе оступиться по пути к своему светлому будущему и заплутала в непроглядном дремучем лесу из смеси любви и страха.       Она запуталась в каждом из них. В их отношениях, похожих на дьявольскую замкнутую карусель, из которой, с одной стороны, хочется выпрыгнуть прямо так.       На ходу.       С другой - продолжать лететь в неизвестность. Это как играть в русскую рулетку. Крутить барабан револьвера с сумасшедшим от азарта взглядом и надеяться, что в этот раз тоже пронесет.       Что выстрел будет холостым.       И, конечно же, это обманчивая иллюзия. Потому что однажды придется подставить под выстрел свое сердце. А возможно и душу. Вывернуть всё наизнанку и сдаться. Посмотреть правде в глаза и признать проигрыш.       Признать, что игра вышла нечестной.       Гермиона зарывается в подушку и беззвучно воет не от привычной боли, а от того, как разрывается ее сердце в попытках выйти из этой ловушки. Но это не волшебные силки. Расслабиться и пустить всё на самотек - не значит решить свои проблемы. Дафна была бесспорно права.       « — Больше никогда не смей так делать»       Голос отца отражается в ее плывущем от напряжения сознании.       « — Если я еще хоть раз увижу, как ты превращаешься в чудовище из моей принцессы, которую я знал, клянусь Богом, я сдам тебя к психам».       Легкие разрываются от спазма. Гермиона начинает задыхаться и сжимается в комок.       Любовь всегда порождала боль. Боль порождала страх. А он - неминуемый путь на плаху.       « — Она всего лишь ребенок! Позже она научится контролировать себя, — защищает мать ее внезапно сорвавшуюся магию. Снова."       « — Ты породила зло, где ты видишь здесь ребенка?»       Гермиона и вправду выросла чудовищем, бессовестно тянущимся к соблазнительному запретному плоду.       Он был прав.       Тихий всхлип срывается с ее губ и она слышит шорох постельного со стороны кровати Дафны. Дышать становится нечем. Гермиона открывает и закрывает рот как рыбка, выброшенная на берег.       Перед глазами плывут черные круги.       « — Папа! Отпусти, мне больно, — ее плач делает его только суровее и он волоком тащит ее вниз. Запирает в чулане на глазах у вмиг побелевшей матери. Гермиона сбивает кулачки почти в кровь, пока пытается достучаться до него. В комнате мерцает и гаснет свет. Она снова не контролирует это.»       — Я не хотела… — шепчет она уже наяву, зажатая в руки Дафны. — Я не хотела, не хотела! Я так люблю тебя…       Ее губы подрагивают, а озноб сковывает тело.       — Гермиона! Гермиона, ты в безопасности, — голос Дафны так далеко, будто отделен шумом океана. Ребра сдавливает от того, как сильно она сжалась. Пальцы цепляются за одеяло мертвой хваткой.       Слабый луч света со стороны входа бьет по ее остекленелым глазам. И тут же ее обнимают уже совсем другие руки, которые перенимают ее, словно младенца, из рук Дафны.       Запах.       Тонкий, таинственный и неповторимый.       Она узнает Драко именно по нему и доверяется его объятиям. Он притягивает ее к себе на колени и сидит с ней так до тех пор, пока она вновь не начинает ровно дышать.       Вдох и выдох.       Прошлое отступает с его ладонью на ее щеке, мокрой от слез. Привкус металла во рту, от искусанных губ, расползается по языку. Гермиона проваливается в сон как в туман. Вязкий и мутный.       Ночь накрывает их вместе, на этой одинокой постели в старом замке. Он спасает ее от кровожадных кошмаров, крепко прижимая к своему телу. Он охраняет ее сон как ангел во плоти.       Он бережет ее.       Бережет ее для себя.