Сто оттенков одиночества

      Потерянный взгляд сканирует измятое письмо от Гарри. Гермиона почти надламывает сургуч, но останавливается, вспоминая его тяжелый взгляд и острые слова, брошенные на прощанье. Она взваливает на себя новую порцию вины за то, что не оправдала надежд такого близкого ей человека.       Ей просто тошно от того, как всё произошло. И, сидя на скамье внутреннего двора под мелкую морось, летящую с неба, Гермиона, наконец, вынимает потрепанный листок со знакомым ей с детства неровным почерком.       Она в неверии перечитывает написанное несколько раз и поражается тому, как Гарри краток. Всего три слова заставляют ее горло сжаться, органы внутри замереть, а после вспыхнуть огнем.       «Ты совершаешь ошибку».       Этот конверт определенно стоило сжечь.       Пальцами она комкает кусок пергамента в маленький шарик, со злостью заталкивает его и конверт обратно в сумку, и возвращается в замок.       Морось усиливается и превращается в полноценный накрапывающий ледяной дождь.       Впервые пахнет снегом.       Внутри Гермионы тоже становится нестерпимо холодно, будто ее внутренности кто-то усердно натирает кубиками льда. Но в ее глазах нет слез. Ей стоило предугадать реакцию лучшего друга и отнестись к этому терпимее. И всё-таки почему-то она ждала его извинения, которое решило бы все навалившиеся проблемы. Верила, что сточатся те пики ненависти, которые так точно впиваются под кожу, норовя угодить в сердечную мышцу.       Она верила в Гарри.       Теперь же ее разрывает от гнева. Потому что он не имеет никакого права так с ней поступать.       Никто не имел такого права.       Пинком ноги она вламывается в пустой класс и кидает проклятия, соскальзывающие с кончика ее палочки в ни в чем не повинную стену. Одно за другим они разбиваются с треском искр и осыпаются на пол. Она истощает свой ресурс магии настолько, что ноги начинают казаться ватными, а головокружение становится таким сильным, что еще немного и она свалится без сил.       При последующем яростном взмахе ее рука оказывается в тисках чужих пальцев, с силой удерживающих ее с занесенной для заклинания палочкой.       — Я бы посоветовал тебе остановиться, Грейнджер.       Шепот обжигает ее ухо, и она дергает головой, чтобы посмотреть в глаза тому, кто так старается защитить ее от самой себя.       — Пошел ты! — шипит Гермиона и дергает рукой, вырываясь из хватки Тео.       Бесполезная попытка под его тихий смех заставляет ее вскипеть от злости и крутануться в его руках.       Она врезается в его грудь как раз тогда, когда он прижимает ее к себе и почти склоняется, касаясь кончиком своего носа ее. Ее громкое частое дыхание задевает его губы, изогнутые в греховной улыбке.       — Кто-то обидел тебя, девочка? — спрашивает он, и в его глазах просыпается огонек азарта. — Хочешь, я убью его? Его слова совсем не кажутся дешевой шуткой. Гермиона сглатывает подступивший комок страха и замирает, переставая вырываться. — Ты ведь это не серьезно? — спрашивает она, когда он сверлит ее своими глазами. Заинтересованный взгляд гладит ее лицо и губы. Гермиона инстинктивно облизывает их. С ужасом она представляет холодное и мертвецки бледное лицо Гарри под точным ударом непростительного от сына Пожирателя, и почти теряет дар речи.       Она делает шаг назад, пытаясь выскользнуть из его рук и понимая, что вновь попадается в подготовленную для нее ловушку. Ей стоит быть осторожнее, но когда он тянет ее обратно на себя и припадает к ее приоткрытым губам, Гермиону хватает лишь на то, чтобы тихо заскулить от ловких движений его языка.       Ярость уступает место желанию. Ногти сами впиваются в кожу его горячей шеи под упругими завитками волос на затылке, а губы сталкиваются всё резче и болезненнее. Его язык легко зализывает царапины ненависти, притупляя боль.       Гнев отступает, и слова Гарри уже не имеют весомого значения, потому что ошибка, которую она совершает, мастерски владеет нужными ниточками, управляя ее марионеточным телом. Оно перестает слушаться, когда руки Тео касаются ее обнаженной кожи под тонкой блузкой.       Гермиона жмурится в тот момент, когда он засасывает кожу на ее шее, оставляя багровое пятнышко, и задевает пальцами торчащие соски. Он грубо сжимает их, прокручивая. В его движениях и поцелуях нет места нежности. В них больше нетерпеливости, наваждения и неконтролируемой похоти. То, чего ей так не хватает прямо сейчас.       Последнее чувство застилает его глаза пьяной пеленой, когда он усаживает ее на парту и нависает сверху, перед этим грубо раздвинув ее колени своим бедром. Тео вжимается в ее центр своим твердым членом и с трепетом прикрывает веки. Его влажные, пухлые губы становятся оазисом в пустыне, и Гермиона тянется, чтобы поцеловать их и слизнуть влагу, лишь бы не умереть.       Всё в их прикосновениях - будто смертельная гонка на выживание. Хаотичные поцелуи и стоны, треск разрываемой одежды и стук пуговиц о пол класса. Скрип дерева парты под ними и ожоги от ладоней на телах друг друга.       — Блять, — выдыхает Тео, дергая молнию на брюках и второпях высвобождая возбужденный член. — Ты ведь примешь его? — спрашивает он, шлепая головкой по низу ее живота и спускаясь к ставшей полупрозрачной от его безбожных ласк ластовице трусов.       Он трется о бугорок клитора, размазывая крупную каплю предэякулята. Ездит основанием члена по ее раскрытым для него половым губам и с каждым разом это движение превращается в более грубое.       Как раз то, что так нужно ее сердцу, чтобы продолжать биться, вместо того, чтобы надрывно сжиматься от страха. Та противоположность Малфоя, которая как переключатель тумблера делает робкую влюбленность беспощадной потребностью.       Безнравственным и порочным чувством.       От осознания этого ей жарко и хочется улыбнуться в щеку Тео, на которой выщерблена чертова ямочка. Гермиона берет на себя смелость и кончиком языка рисует полукруг, обводя эту яркую особенность на его лице, и в этот же момент он заполняет ее, лишь сдвинув белье в сторону, чем крадет ее громкий стон.       Внутри всё натягивается от того, насколько он широкий. Его член погружается в нее полностью за три мощных толчка и ее лобок теперь сталкивается с его в мокром шлепке. Смотреть на соединение их тел так же грешно, как и в его красивые, очерченные темными ресницами и поддетые желанием глаза. Потому что то, как он трахает ее схоже с великолепием.       Перед глазами проносятся сотни миллионов звезд, пока он наращивает темп, и парта под ними со скрипом чертит дорожки на каменном полу. Гермиона закатывает глаза от удовольствия, что растекается по венам будто сильнодействующий наркотик.       Мысли исчезают.       На смену им приходят болезненные засосы под грудью и вонзающиеся до синяков пальцы на бедрах. Дикость происходящего не поддается описанию в ее голове. Туман застилает всё то, на чем Гермионе хотелось бы концентрироваться, потому что оргазм протаптывает верную дорожку к низу ее живота, словно танцуя вальс.       Раз, два, три… раз два три…       Он совсем близко.       — Да ты создана, чтобы тебя трахали, Грейнджер, — хрипит Нотт, пронзая ее тело и быстро двигая бедрами. — Просто, блядь, посмотри на себя.       Тео создает невербальными чарами свободной руки облако зеркала напротив них, и Гермиона широко распахивает глаза.       Это выглядит безумством.       То, как он двигается в ней, влажной и туго обхватывающей его плоть. То, как он грубо и бесцеремонно стискивает ладонями ее раскрасневшуюся грудь, как ее тело дергается взад-вперед от его спешных ударов. Она с сумасшествием разглядывает их, будто наблюдая со стороны за соитием незнакомцев. Рассматривает плавную линию его челюсти и капельки пота на лбу. Свое стройное тело под его руками и свои небрежные кудри, покачивающиеся из стороны в сторону.       Он делает это слишком хорошо, чтобы попросить его остановиться и оставить ее в покое. Ее сводит с ума одна лишь мысль о том, что она может не стесняться своих желаний и не испытывать тисков на сердце за содеянное. Они будто купаются в водопаде из безудержной похоти, где нет место стыду или любой другой нравственности.       И неважно, что миг закончится, буквально она поймает ртом его дрожащий выдох и почувствует горячее семя внутри себя. Он всегда сможет найти ее вновь, чтобы хоть на минуту, но украсть ее себе. Она же может без обязательств отдаться в его власть и не слышать громкое «скучаю».       — Нравится быть такой? — он выгибает бровь и вновь смотрит в ее глаза, в которых больше нет испуга, а лишь горячая лава, которая то и дело подбирается к ее позвоночнику.       Раз, два, три…       Вальс стремится к завершению. Гермиона буквально висит на волоске от вспышек под веками.       Он хватает ее за шею, крепко сжимая пульсирующие вены. Пальцами второй руки ведет дугу вдоль скулы и заправляет подпрыгивающий локон за ухо.       — Малфой думает, что ему всегда перепадает самое вкусное, но пошел он в задницу, потому что скоро я буду трахать тебя у него на глазах, — произносит он, продолжая резко входить в нее, дергая бедрами. — Ты будешь на коленях с моим членом во рту, пока он наблюдает и надрачивает в кулак. Потому что он не заслужил такую, как ты, Грейнджер.       Гермиона сжимается вокруг его члена, чем только раззадоривает Тео, и он проталкивает в ее рот два пальца. Он скользит ими по ее горячему языку, и шлепки становятся более звонкими и частыми.       Раз, два, три…       Она мычит от жара, ласкающего ее бедра. Клитор ноет от кругового движения его пальца. Гермиона теряет связь с реальностью, подмахивая ему и позволяя трахать себя сильнее и интенсивнее.       Ритм танца сбивается, и волны жара сжигают ее, заставив затрястись в конвульсиях, пока член Тео продолжает вонзаться в нее так глубоко, что становится немного больно. Но удовольствие от оргазма затмевает дискомфорт. Тео ускоряет темп и, едва не выскользнув из нее в порыве, тянет ее голову к своей груди, зарывается в макушку носом и кончает с громким стоном. Он толкается еще несколько раз, а после выскальзывает, мгновенно отстраняясь.       Тео отшатывается и переводит дыхание. Он оглядывает ее полураздетую, истекающую его спермой и хмурится, когда она сжимает бедра.       — Не забудь сходить к Помфри, Грейнджер, — говорит он низким предупреждающим голосом и скрывает следы их близости парой заклинаний.       Гермионе тут же хочется исчезнуть с парты, сдвинутой на проход, точно так же быстро, как он оказывается за пределами класса. Она обнимает себя за плечи, пытаясь одеться в блузку и не сразу замечает, что часть пуговиц вырвана с корнем.       Терпеливо она восстанавливает свою одежду и высушивает белье, попутно убирая капли спермы на своих бедрах. Пальцы совсем не слушаются, когда она борется с кудрями, чтобы привести их в надлежащий вид. В ушах до сих пор оглушающе звенит от сильной разрядки.       Покинув кабинет, она спускается на этаж с больничным крылом. Гермиона заносит кулак, чтобы постучать, но тут же шарахается от приближающейся фигуры Малфоя.       — Грейнджер? У тебя всё в порядке? — спрашивает он с искренней обеспокоенностью.       Гермиона делает шаг в сторону от двери. Он стоит так близко, что ей удается разглядеть лед окклюменции, рассыпанной по его радужке.       — Я хотела как обычно взять зелье для сна, — отвечает она. От лжи разъедает горло, а взгляд устремляется в пол.       — У меня есть, — говорит Малфой, и, выудив из кармана пузырек, протягивает ей зелье. — Оно сильнее и эффективнее, чем у Помфри.       — Откуда у тебя…       — Пообещай не рассказывать Тео, — он выгибает бровь, и Гермиона захлопывает рот. Конечно, она не расскажет. — У меня есть связь с матерью через ее домовика. Эбби помогает ей не сойти с ума и варит некоторые зелья для ее нужд. На днях она выслала мне запас Сна без сновидений. Оно более действенное, чем те, что может дать нам Хогвартс. Есть мнение, что они разбавлены на несколько раз.       — Ты уже принимал его? — спрашивает она с замешательством во взгляде, и принимая флакон зелья из его рук.       — Пока нет, но ты можешь не бояться.       Это временно усыпляет ее вибрирующую тревогу и она, кивнув, убирает его в свой карман. Но желудок по-прежнему дрожит. Ей всё равно необходимо попасть к Помфри.       — Спасибо, Драко, — слетает с губ и она ощущает ту тяжесть, с которой давит на нее его тень, когда он наклоняется к ее лицу.       — Когда-нибудь это закончится, Грейнджер, — он шепчет ей на ухо то, что разрушает кладку ее загнанной души, снова рисуя шрам на сердце. — Мы будем спать спокойно в одной из лучших спален мэнора, вот увидишь.       Он произносит это так, что перед ее глазами почему-то вспыхивает образ переплетенных костлявых пальцев двоих неразлучных влюбленных на ветхой постели, где они проводили все свои ночи, отдаваясь друг другу. Там, где смерть всё равно безжалостно догнала их.       Воздух вдруг исчезает из легких, словно ей ударили под дых.       — Мне нужно срочно идти, прости, — второпях шепчет она, ускользая от него.       Гермиона пятится назад, запинаясь о свои же ноги. Драко продолжает смотреть на нее сквозь щит окклюменции, с застывшим вопросом на губах, пока она не скрывается и не выбегает из замка.

***

      Холодный ветер обжигает ее щеки. Они мокрые от слез, которые без разрешения текут из ее глаз. Она испуганно оборачивается, словно ожидает увидеть там укоряющий взгляд Тео, но позади лишь пустая каменная арка.       Мысли мечутся как назойливая стая ос, подталкивая ее без разбора кидаться в объятия то одного, то другого. Она давно бессовестно путает любовь, похоть и болезненную привязанность.       Этот клубок несоразмерен с ее ранами. Потому что они намного больше.       Возникает ощущение, что ей всегда будет недостаточно. И, чтобы наладить баланс, ей нужны оба. Именно рядом, а не по отдельности. Именно так, чтобы они смотрели и нуждались в ней одновременно, пока она между ними. Чтобы их картина мира сложилась настолько идеально, насколько это вообще возможно. Ведь они не смогут друг без друга.       Иначе какой смысл в пазле, если он не складывается?

***

      Прослонявшись по территории замка около часа, Гермиона наконец берет себя в руки и возвращается в больничное крыло. На этот раз она уверенно стучит в дверь и тянет ее на себя, как только слышит добродушный голос мадам Помфри.       — Здравствуй, Гермиона. Чем могу помочь?       — Мне нужно противозачаточное, — совсем тихо говорит Гермиона, краснея до кончиков ушей. Она не смотрит в глаза целительницы, боясь увидеть там осуждение, если не неприязнь. Но та легко ставит перед ней пузырек с зельем.       — Если прошло больше шести часов…       — Нет, прошло не так много, но спасибо, — бегло благодарит ее Грейнджер и убирает зелье в карман мантии. Флаконы звякают друг о друга.       — У тебя всё в порядке? — уточняет целительница и встревоженно смотрит на нее. — Если хочешь, я могла бы осмотреть тебя.       — Нет! — чуть ли не кричит Гермиона, но тут же смягчается. — Если нужно, я приду. Спасибо большое.       — Ты можешь брать их в любое время, — говорит она, когда Гермиона дотрагивается до дверной ручки. — И будь осторожна.       От этих слов уже настолько мало толку, что она не заостряет на них свое внимание. Гермиона лишь сосредотачивается на биении своего сердца, пока продирается сквозь многочисленные коридоры Хогвартса, которые поглощают ее, словно склеп.       И пока оно отчаянно пульсирует в ее груди — оно по-прежнему принадлежит лишь ей.