Сто оттенков одиночества

      Малфой погружает пальцы в ее кудри, сжимая их и оттягивая до легкой боли. Он изучает линии ее лица с нескрываемой скрупулезностью и желанием. В ответ на ласку Гермиона проводит раскрытой ладонью по прохладной щеке и Драко прикрывает веки. Он сглатывает, сильнее вжимаясь в нее своей выпуклостью на брюках.       Стон Гермионы заглушается в его быстром поцелуе. Глубоком, полном жажды и желания насытиться. Она поддается, выгибаясь ему навстречу, и сдирает с его плеч измятую рубашку. Но Малфой почему-то отстраняется, упираясь своим лбом в ее, и прикрывает веки, выдыхая.       Гермиона тянется и утыкается ему в щеку, потирается кончиком носа по угловатой скуле и задевает мягкие волосы. Они — как шелк простыни под ними — скользят по ее губам. Щелкает пряжка ремня на брюках, и этот короткий звук раздается еще десятком слуховых иллюзий в ее затуманенном возбуждением сознании.       Она сбивчиво выдыхает, путаясь в собственных стонах и ерзая на подушечке пальца, которой он уже кружит под ее задранной юбкой. Гермиона рассыпается от одного только совершенного им волнообразного движения, и дергается, едва Драко задевает клитор.       Он отстраняется от ее шеи, глядя в ее затуманенные глаза. Она стыдливо опускает ресницы. Почему-то прямо сейчас ее страшит тот факт, что она совсем неопытна, хотя, умоляя его об этом в теплице, ей было всё равно. Когда доходит до дела и он точно дает ей понять, что это произойдет, она превращается в комок нервов.       Драко неожиданно приподнимает оба уголка губ, но это не усмешка, а мягкая улыбка. Кончиком языка он приоткрывает ее губы, параллельно пальцами поглаживая ее влажный вход.       — Тебе не нужно бояться, — будто считывает он ее мысли, и его обжигающее мятное дыхание скользит по скуле, останавливаясь на губах, которые едва соприкасаются с ее. Этого вполне достаточно, чтобы потянуться ему навстречу. — Просто доверься мне.       И для нее это сложно. Как будто, позволив посадить себя на поводок, она впоследствии получит нож в сердце.       Его взгляд становится еще мягче, когда он ощущает, что Гермиона пытается сдвинуться на его пальцах, желая снова почувствовать, как он упирается ими в нее.       Она утвердительно кивает, дав согласие, но тут же сжимает бедра. Драко касается носом щеки, чертя им полосу до уха, и рвано выдыхает.       — Это будет больно, да? — она снова сглатывает и смотрит на него взволнованным взглядом. Ощущение наслаждения сильнее возможной боли от зазубрин лезвия по дрогнувшему сердцу.       Драко облизывает свои губы и насаживает ее на средний палец без предупреждения. Он ощущает те самые сдавливающие стенки, но проникает еще глубже. Несколько раз, пока Гермиона не начинает хныкать в его руках.       — Придется потерпеть, Грейнджер. Ты ведь сможешь? Потому что потом будет хорошо.       Гермиона понимающе кивает и стонет от его неспешных ритмичных проникновений. За его «будет хорошо» наверняка кроется что-то еще, но силы остаются только на то, чтобы поддаться ему.       Его касания особенные. Они вправду могут сглаживать острые грани реальности и заштопывать раны. Они — зависимость, к которой она идет навстречу без страха потерять себя. Они — ее спасение в круговороте дней, кажущихся бессмысленным комком из болезненных воспоминаний и шепота смерти за стенами замка. Они теперь принадлежат ей, и иметь к ним легкий доступ — одна из ее слабостей.       Он вводит в нее палец всё быстрее и Гермиона прикрывает веки от звезд, что предстают перед ее глазами.       Она вот-вот кончит.       Едва она рассыпается в неге, Драко убирает палец и снимает всю их одежду невербальной магией, оставляя их обнаженными и такими уязвимыми. Со всеми шрамами на телах, которые сейчас видны невооруженным взглядом.       — Выпей это, — Драко протягивает ей пузырек с почти черной жидкостью. Гермиона не сразу, но узнает в нем противозачаточное, и робко принимает его из рук Малфоя. — Его действия хватит на сутки.       Впервые опрокинув в рот вязкое горьковатое на вкус зелье, Гермиона вновь удобно устраивается под его обнаженным телом и прикрывает глаза. Он склоняется, и, чуть качнувшись вперед, входит, надавливая на тугую плеву.       — Давай же, расслабься, — шепчет он точно так же успокаивая, как и Тео. Ей остается лишь пойти на поводу у желания и шире развести колени, чтобы почувствовать его горячую головку у входа.       Вдох, два, и на третий ее пронзает режущая боль. Она вымученно стонет ему в рот. Драко замирает.       — С днем рождения, Грейнджер, — соскальзывает с его губ, и она смаргивает слезы, которые проступают совсем не вовремя.       Она смотрит на его напряженную складку меж бровей, на ранее замеченный короткий белесый шрам над бровью, что почти сливается с его светлой кожей. Гермиона до сих пор не решается спросить, как он ему достался. Сейчас всё становится неважным. Потому что он смотрит на нее с тем чувством, которое она прячет глубоко в сердце.       Драко ждет, когда она снова начнет ровно дышать, и толкается еще, явно преодолев лишь середину. Его размеры на мгновение ошеломляют ее. Гермионе кажется, что еще одно движение — и он просто порвет ее, настолько сильно ощущается наполненность внутри и пульсирующая боль между ног.       Но какой бы ни была эта боль, Гермиона испытывает то самое заветное наслаждение от их единения, от тепла его горячей кожи, и от того, что он сейчас в ней, и они сливаются в одном потоке серебристой магии, которая проступает блеском на коже.       Его бедра почти касаются ее, когда он давит в третий раз и погружает в нее всё основание, едва задевая своим лобком. Гермиона с силой сжимает шелковые простыни от давления внутри. Он упирается в нее слишком глубоко. Приставив свои ладони к его груди, Гермиона пытается удержать его, но Малфой входит на последний дюйм, и режущая боль спадает: он теперь полностью в ней.       Пришло время перевести дыхание, распахнуть глаза и заметить его поддетое пятнами румянца лицо, его плечи, дрожащие от того, как он старается держать свой вес, чтобы не придавить ее своим телом. Заметить то, как его ресницы трепещут от нескрываемого желания немедленно продолжить.       Малфой хочет большего, как и она.       Сорвать цепи и отпустить себя. И она позволяет ему это, слегка сдвинувшись под ним навстречу его бедрам. Он шипит и выходит наполовину, вновь делая ее боль ощутимой. Пересиливая свое неконтролируемое возбуждение, он выходит из нее полностью. Призвав палочку, Драко накладывает очищающее на себя и на Гермиону.       Пальцами раздвигает набухшие половые губы и рассматривает натертое лоно, в котором только что побывал. Опустившись вниз и опершись на локти, он касается языком ее складок, и плавно вальсирует им по вульве.       Он посасывает напряженный клитор, замечая как Гермиона подхватывает свои соски и тянет вершины от удовольствия. Затем выгибается и плотнее прижимается к его рту, которым он накрывает ее промежность. С жадностью он двигает языком и проглатывает ее смазку. Ощущение пустоты внутри вызывает в ней новый порыв, и Гермиона тянет его на себя, чтобы он вновь разместился между ее ног.       — Мне уже не больно, — врет она ему и сама себе, и Драко накидывает на себя чертов щит окклюменции.       Она сводит брови и пытается понять, для чего он это делает прямо сейчас, но буквально через секунды его контроль спадает, и он снова погружается в нее, растягивая тугие стенки.       — Ты врушка, Грейнджер, — усмехается он возле ее щеки, когда она мычит на его очередное проникновение до упора. — Тебе до сих пор больно, но ты так хочешь, чтобы я трахнул тебя, что готова терпеть, так? Мы ведь можем подождать до утра, а потом продолжить.       — Я не хочу ждать утра, — мотает она головой, и снова чуть ли не плачет от того, как он ей нужен именно сейчас.       Будто если они остановятся, то весь мир раскрошится вместе с первыми лучами солнца. Спадет пелена их близости, и она больше не сможет вот так откровенно посмотреть ему в глаза, провести ладонями по сияющим шрамам на его груди или задеть терпкие губы.       Будто их мир и вправду хрупкий пазл, и его сохранность зависит от количества поцелуев и касаний.       Драко задумчиво проводит пальцами по ее кудрявым волосам у виска и снова входит в нее, словно почувствовав то же самое. В первые секунды боль пронзает ее нутро тонкой иглой, но отступает, стоит ему подхватить ее и усадить себе на бедра.       Смена позы позволяет им крепче прижаться друг к другу, ухватиться руками за изгибы тел и, почти не двигаясь, вслушиваться в дыхание. Кожа Гермионы покрыта испариной. На нее накатывает непривычный жар и она кладет ладони ему на плечи, сама зарываясь носом ему в шею. Они покачиваются совсем неспешно, и это не то, что она могла от него ожидать.       Он дает ей время привыкнуть к их близости, ласково целует в висок и изучает длинными пальцами ее стройное тело. Но стоит ей забыться в этих ощущениях, как он совершает движение бедрами, насадив на себя поглубже. Она больше вскрикивает, чем стонет, и оставляет на его скуле влажный поцелуй.       Найдя ее губы своими, Драко целует ее и приподнимает сильными руками, а потом, улегшись на спину, прижимает Гермиону к себе сверху и обхватывает, крепко обнимая. Ей остается лишь тихо и коротко постанывать, уткнувшись в изгиб его плеча, когда он набирает темп и начинает вбиваться в ее лоно, разнося по их окруженной пеленой чар части комнаты влажные шлепающие звуки. Они как щелчки, переключают ее мысли, и Гермиона расслабляется под действием его сильной хватки.       — Смотри на меня, — просит он твердым тоном и, взяв ее за подбородок, приподнимает лицо над своим. — Скажи, что нравится, когда я тебя трахаю, Грейнджер.       Блуждая на грани приближающегося оргазма, Гермиона стонет, пока он, плотно обхватив ее челюсть, сжимает щеки пальцами. Она пытается кивнуть ему в ответ, но для Драко этого недостаточно, и он, усилив хватку на ее волосах второй рукой, вонзается в нее уже быстрее, так, что от толчков бедер звуки становятся схожи с громкими хлопками. Гермиона верно подходит к яркому оргазму.       — Я хочу слышать, Грейнджер. Тебе придется ответить, — настаивает он, и она, практически рассыпаясь на песчинки от перевозбуждения, выстанывает его имя по буквам, потому что произнести его иначе не дает скорость его поступательных движений.       Не добившись ответа, Драко переворачивает и подминает ее податливое тело под себя. После закидывает одну ногу себе на плечо, чем заслуживает охающий вскрик с ее губ.       Он знает, насколько глубоко толкается в нее и сколько искр наслаждения это может приносить ей. Судя по ее прикрытым от кайфа глазам и влажным губам, которые она прикусывает, он уверен, что скоро доведет ее до необходимой ему кондиции.       — Драко, — снова с рваным придыханием срывается с ее губ, и он склоняется к ее лицу, чтобы бережно обхватить его ладонями, а потом прижаться к ней нос к носу. Он замедляет темп и теперь плавно и медленно погружается в нее, намеренно испытывая.       — Я буду трахать тебя всегда, Грейнджер, — говорит он, низким и хриплым от возбуждения голосом. — И ты будешь моя, чего бы мне это ни стоило.       Гермиону потряхивает от накатывающих мурашек по позвоночнику, и она прогибается под размеренными движениями его члена внутри.       Всё, что он делает, схоже с пытками.       Кровать под ними начинает слегка поскрипывать, все простыни сбиваются под спиной, пока он владеет ей. Пока его руки блуждают по ее телу, Гермиона всхлипывает и сжимает его тисками своих стенок внутри. Жар становится невыносимым. Всё скопившееся немедленно требует разрядки, чтобы вырваться наружу, и она процарапывает на его плечах вместе с глубоким громким стоном свой первый оргазм в соединении с ним, и забивается в сильной дрожи.       Драко придавливает ее и наращивает амплитуду, чтобы подарить ей самый запоминающийся сладкий финал. Когда она затихает и выпускает его плечи с содранной на них покрасневшей кожей, он с глухим стоном выходит и заливает спермой ее живот и грудь, а после целует ее в припухшие и прохладные губы.       — Но я хотела… — еле шевеля губами, шепчет она и он целует ее в щеку.       — Всё будет, Грейнджер. Не торопись.       Она потирает бедрами друг о друга, унимая их дрожь от сильной разрядки, и смазывает его сладковатую на запах сперму по своим ребрам, задевая вершины сосков влажными пальцами. Украдкой она макает один в семя, пробует его языком, прикрывая глаза от солоноватого привкуса и мычит, облизывая подушечку.       Малфой наблюдает, как она раз за разом пробует его, с нетерпением и стоном слизывая влагу с себя. Он позволяет ей извиваться и хныкать рядом с его щекой, пока его член вновь не становится твердым. Драко снова толкается в нее, перевернув набок. Хлюпает в ее текущей от смазки вульве и тисками сжимает ее груди. Он трахает ее совсем по-собственнически, не обращая внимания на ее состояние. Но она так похотливо мурлычет и стонет, приоткрыв свои губы, что он не удержавшись привстает над ее лицом и кончает ей прямо на них. Просящие и искусанные. И она глотает всё до капли не забыв обхватить ими головку, посасывая.       Рухнув обратно на постель, изможденный Драко лежит так какое-то время, затем очищает их и постель и закутывает ее в одеяло рядом с собой. Гермиона сворачивается клубком и он привлекает ее на свою руку, чтобы она удобнее устроила на ней свою голову.       Скоро рассвет, но Драко, не сомкнув глаз, наблюдает за спящим Тео. Он считает вдохи и выдохи Гермионы, хотя сам не может уснуть. Он не знает, что будет завтра или через месяц, а тем более год. Ему неведомо, что будет с ними, когда их свяжет нечто большее. Он борется с накатывающей дремой, даже когда Тео нехотя выползает из своей постели, и нахмурившись, смотрит на его пустую кровать напротив. Чары позволяют ему видеть всё идеальным и нетронутым.       Когда Нотт скрывается в ванной, Малфой проводит пальцами по разбросанным по подушке волосам Гермионы и засматривается на ее неспокойное встревоженное даже во сне лицо. Ее поддетые некой грустью уголки губ, и брови, сведенные к переносице, говорят о ее глубоких переживаниях. На мгновение он отстраняет ладонь, а потом всё-таки проводит тыльной стороной по ее щеке к шее и зарывается пальцами в кудряшках. Он обнимает и привлекает ее к себе, и она охотно жмется к его широкой груди, уцепившись пальчиками за его бицепсы.       Он закрывает глаза лишь тогда, когда выравнивает свое дыхание вместе с ее, и стук их сердец становится в унисон. Он засыпает, когда запах терпких яблок в ее волосах становится таким естественным, как в детстве, когда он едва мог ходить и ничего не говорило о приближающихся трудностях и потерях. Он видит сон, в котором ему удается-таки сорвать свое первое яблоко с той самой старой ароматной яблони посреди сада Малфой-мэнора и вожделенно поднести его к губам. Но едва он надкусывает его, во рту появляется привкус гнили. Яблоко чернеет в его руке как прокаженное и рассыпается в труху.