Город тепла и света

3 года спустя Слепящей вспышкой блеснуло солнце на окованном в медь носе фрегата, опали белые паруса, хлопавшие на ветру со звуком, похожим на удар хлыста, фрегат повернулся и медленно вошёл в гавань. Люди на борту принялись сновать совсем как насекомые вокруг развороченного гнезда, к причалу заспешили швартовщики, а следом вразвалочку двинулся портовый счетовод в синей, куртке чиновника. Саоми остановилась наверху, возле канатного ограждения, жадными глазами пожирая корабль. С борта на причал перекидывали мостки, помощник капитана стоял над всходнями с бумагами в руках, поджидая чиновника: тот должен был осмотреть трюм и проверить груз, чтобы убедиться, что он соответствует декларации, взять входной налог и оформить все документы, но это уже в конторе. Скорее всего, этим займётся капитан. Помощник же будет руководит разгрузкой, ведь время тратить никак нельзя. Пока товары перетаскивают на берег и везут на склады, рабочие осмотрят корабль, почистят днище от наросших морских желудей. Фрегат будет стоять как несокрушимая крепость, будто важный гость, принимающий заслуженное внимание домовой прислуги. Эта величавая громадина останется в порту на несколько дней, а затем, снова, нагруженная товарами, отчалит в синие просторы. Больше всего Саоми хотелось увидеть корабль, рассекающий волны в его собственной стихии, а не в покое на берегу. Девочка моргнула, точно очнувшись от сна, повернула голову и увидела, что мать уже успела далеко уйти и почти скрылась в толпе. Саоми бросилась её догонять. Мешок с ракушками звенел, перекинутый через плечо, плиты под ногами, не успевшие прогреться под ярким, но скупым солнцем, холодили босые ступни. Апрельский ветер трепал стяги на растяжках, растянутых над кораблями и на сером здании таможни. В синем-синем небе белыми разрезами проносились чайки. Пахло солью. Улица была переполнена народом: носильщики в изношенной одежде толкали тележки или несли на плечах мешки, ящики и тюки, пробирались купцы, сопровождаемые одним или парой рослых воинов, грубо расталкивавших зазевавшихся прохожих, спешили посыльные, привычно лавируя в толпе. От дверей бесчисленных гостиниц, которых в районе порта было столько, что за день не сосчитать, кричали зазывалы, у стен, в тени навесов, прямо на земле устроились попрошайки, выставив на обозрение свои изъязвленные тела. Они протягивали навстречу человеческому потоку миски и смотрели слезящимися глазами в пустоту перед собой. Потом плиты сменились деревянным настилом: вокруг порта за дорогами следили, всё-таки здесь постоянно возили грузы, а от скорости транспортировки напрямую зависела выгода купцов. Так что кварталы вокруг складов находились частично на городском балансе, а частью жили пожертвованиями местного купечества. Но только дороги. Дома вдоль улиц стояли серые, грязные, с немытыми окнами и неукрашеные — да какие уж тут украшения, к чему?.. Морские ворота города выходили в Нижний город и смотреть тут всё равно было не на что. Жили здесь рабочие, гостиничная обслуга, на краю со Средним городом — мелкие чиновники, обслуживавшие порт. Богатые гости останавливались в Среднем или Верхнем городе. Мать быстро шла впереди, вся увешанная плетёными корзинами и туесками, так что её фигура, освещённая утренним солнцем, была похожа на какое-то фантасмагорическое существо. Её юбка, когда-то ярко-жёлтая, выцвела, некрашеная рубаха носила следы починки, голова была обмотана цветным платком по той же манере, что носили все рыбачки отсюда и до самых Сосновых островов. Только платок ещё и напоминал о том, к какому народу принадлежала Муллит. Когда Саоми была совсем маленькой, мать, бывало, рассказывала ей о том, как в середине лета в рыбацких деревнях устраивались праздники, на которых женщины наряжались в юбки с пришитыми к подолу бубенцами, вдевали в уши больше кольца с нанизанными на них стеклянными или каменными бусинами, надевали тяжёлые, железные или медные браслеты и танцевали в свете огромных костров. Но сейчас у матери не осталось ни одной шумящей подвески, ни единого браслета — Саоми и не видела их никогда, только маленький бубенчик, который мать носила пришитым к поясу: при каждом движении он издавал совсем тихий звон, в такой толпе едва различимый. Саоми шла на звук, если теряла мать из виду. Мать была одета слишком легко для такой погоды, как и Саоми, которая ходила в одной рубашке, подпоясанной шнурком. Девочка мёрзла, но она давно научилась не обращать внимание на холод, ведь, если думать об этом, то так становилось ещё холоднее. Апрельский ветер кусал ей уши и щёки, заставлял плакать глаза, но, всё же, день был солнечным и свежим, и это не могло не радовать. Мать шла быстро, хоть ей и было тяжело с её ношей — Саоми видела это. Она сама несла только мешок с ракушками, собранными на берегу, тщательно вымытыми и высушенными у огня. Ракушки были красивы, в некоторых Саоми просверливала отверстия и подвешивала на плетёных шнурках. Их покупали моряки в подарок подружкам и горожане, приходившие на портовый рынок, а, иногда, путешественники. Саоми любила ходить на рынок с матерью: здесь всегда было очень оживлённо и полно самого разного народа, никогда нельзя было угадать заранее, кого посчастливится встретить. Люди приезжали в великий Энс со всех уголков света, о городе рассказывали как о величайшей сокровищнице мира. Остановившись на минуту, Саоми задрала голову и посмотрела вверх, в ту сторону, куда медленно плыли большие облака, похожие на воздушные крепости, и уходили, поднимаясь всё выше, улицы и дома, в Верхний город, к великолепному дворцу. Поговаривали, что такого огромного дворца нет во всём мире, он словно город внутри города. Саоми могла лишь любоваться башнями и куполами, которые днём сверкали на солнце, а ночами загорались огнями. Хотя она и была ближе ко всем этим чудесам, чем люди, живущие за океаном, но шанс увидеть их у неё был, быть может, даже меньше: если вдруг она заявится в таком виде в Верхний город, её тут же схватит стража. Да и из Среднего выставят. Кто-то рядом взвизгнул, заржала лошадь и Саоми едва успела отскочить, ужом вывернувшись из под колёс повозки. Тяжеловоз прогромыхал мимо неё, показавшись ей размером чуть ли не с дом, и правивший им возница гаркнул весело: «Не зевай, мелочь!», сплюнув на мостовую чёрную жвачку. Сердце затрепыхалось в груди как бешеное. Саоми прижалась к стене дома, круглыми глазами глядя вслед повозке. Ей даже почудилось, что она на секунду или две оглохла от страха. А толпа уже двигалась дальше, никто больше не смотрел на неё, только Муллит, остановившаяся в нескольких шагах впереди, обернулась на шум и крикнула строго: - Саоми! Девочка вздрогнула и побежала догонять мать. Та уже шла дальше, придерживая навьюченную поклажу. Их конечной целью был Малый припортовый рынок. О том, что они скоро прибудут на место, Саоми сообщил ветер, донёсший запах рыбы. Рынок раскинулся на площади Согласия, в центре которой, в праздники, всегда ставили столб с фонарями. По всей площади стояли палатки, но многие торговцы сидели прямо на земле, разложив свои товары на мешковинах или на ящиках. Саоми шла мимо лотков с рыбой, моллюсками и раками; здоровенные карпы, всё ещё с блестящей чешуёй, лежали на широких капустных листья, в потемневших, склизких бочках что-то двигалось, что-то живое, что могло попасть на стол знатного господина в Верхнем городе уже к сегодняшнему завтраку. В кадках, под деревянными крышками, скреблись мелкие крабики — таких обжаривали целиком в глубоких сковородках, с красным перцем, коричным порошком и оливковым маслом. Здесь были остроносые щуки, красные окуни, камбалы и угри. Кое-где торговцы жарили выбранную рыбку на палочке прямо при клиенте и к морскому запаху примешивался запах масла, специй и жира. Но дальше торговали не только продуктами, а ещё домашней утварью, лекарственными травами и травами для кухни, собранными в окрестных лесах. Бедные люди покапали на площади посуду и даже старую одежду, не имея возможности пойти к портному. Их обычное место оказалось занято: на расстеленной циновке лежала сушёная рыба, а рядом, на перевёрнутом ведре, сидела крупная женщина. Её густые волосы выбивались из-под платка, будто пытались выбраться из переполненной бочки, тёмные брови и ресницы выглядели нарисованными краской, крупный нос и круглый подбородок добавляли веса её широкому лицу. Муллит стояла, ссутулившись, опустив огрубевшие от работы руки и немного покачиваясь. - Это моё место, - негромко, но зло прошептала мать. Толстая женщина взглянула на неё, а потом неспешно поднялась со своего ведра и встала, уперев руки в мягкие бока. Она глядела на плетельщицу корзин с вызовом и полным чувством превосходства, и Саоми со страхом подумала, что, если торговка рыбой толкнёт мать, то та не удержится и, конечно, упадёт. - На нём написано, что оно твоё? - грубым голосом спросила торговка. - Катись отсюда, я первая пришла! Муллит, казалось, сгорбилась ещё сильнее. - Все тут знают, что я здесь каждый день! Сама катись! - выкрикнула она срывающимся голосом. - Или что? Топай, метёлка щипаная! Саоми посмотрела на мать. Ей хотелось взять её за подол и утянуть прочь, но она боялась. Мать была очень худой: кости ключицы торчали в вороте рубахи, словно выпиленные из дерева, выгоревшие под солнцем волосы напоминали солому, солёный морской ветер избороздил её лицо морщинами и безрадостные складки залегли по углам её тонких губ. Кожа плотно обтягивала скулы и подбородок, на запястьях шишками выступали концы локтевых костей. В сравнении с толстухой, Муллит была как колосок против снопа. Нет, если дойдёт до свалки, то она и ударить-то как следует не сможет. Представив, что мать сейчас ударят, Саоми вцепилась пальцами в подол своей рубашки и крепко стиснула зубы. - Это моё место! - повторила Муллит, не собираясь отступать так просто. Вот только она не двигалась и голос её звучал высоко. Торговке, как и ей самой, стало очевидно, что сделать она всё равно ничего не может и не решится. С самого начала она ничего и не могла. - Проваливай, побирушка! - Торговка сплюнула под ноги Муллит, и Саоми почувствовала, что ей вдруг сделалось жарко. - Сама! - закричала она звонко, сделав несколько быстрых шагов вперёд и неожиданно оказавшись перед женщиной. - Сама побирушка! Мы честно зарабатываем на жизнь! Это ты… Муллит схватила дочь за плечо и рывком дёрнула назад. Саоми от неожиданности даже зубами щёлкнула. Она схватилась за ушибленное плечо и с удивлением и обидой вскинулась на мать. На глазах выступили слёзы обиды. - Не лезь! - бросила Муллит и, повернувшись, отошла прочь. Торговка, ухмыляясь, села на свою бочку. Саоми несколько секунд смотрела на неё, тяжело дыша, наконец, она тоже отвернулась и заторопилась за матерью. Ещё минуту назад она сама хотела убежать, а теперь внутри неё всё кипело от негодования — нельзя было уходить! Она не знала, что можно сделать, не представляла, но всё в её душе восставало от того, что им пришлось вот так уйти ни с чем. Нельзя уходить… нет, не так: не надо было и начинать. Это было мерзкое чувство — понимание, что не стоило ввязываться, если нечего было противопоставить. Но, если начал, идти надо до конца. Торговка рыбой увидела это сразу: то, что мать ничего не сможет ей сделать, так что и ругаться или запугивать её не имело смысла. Будь Саоми хоть немного сильнее, будь она постарше, она бы… она бы… заставила эту пучеглазую воблу катиться вниз по улице до самых причалов! - Давайте сюда! Муллит нерешительно остановилась перед окликнувшей их женщиной. Та сидела перед переносным прилавком, заставленным глиняной посудой. Ей было лет тридцать по виду, она сидела с непокрытой головой, одетая в тёплую безрукавку поверх платья, загорелая и улыбчивая. Даже сквозь ткань одежды на её руках проступали мускулы — женщина продавала товар, который изготавливала сама. Горшки и крынки были простыми, не особо изящными, но раскрашенными с выдумкой. Саоми понравилась синяя плошка с волнами по бортику. Девочка подошла ближе и посмотрела на мать, ожидая, что та скажет. Муллит благодарно кивнула, опустившись рядом, принялась сгружать свои корзины. Обрадовавшись, Саоми быстро развернула платок и тоже начала раскладывать свои раковины. - Меня Раконой звать, а тебя? - Муллит, - произнесла мать негромко и не глядя на собеседницу. - А я Саоми! - сообщила девочка. Ей понравилась эта загорелая женщина. Она даже украдкой пощупала свои мышцы, но у неё руки были как тростинки. Саоми вздохнула. - И сколько же тебе лет? - спросила Ракона. - Девять! - Саоми сосредоточенно раскладывала ракушки, выбирая те, что получше и стараясь решить, как бы поудачнее их разместить. - Какая хорошенькая у тебя дочка, - дружелюбно улыбнулась Ракона, кивнув Муллит. - Ну нужно ей врать, - устало произнесла Муллит. Ракона перестала улыбаться и лицо её удивлённо вытянулось. - Где же хорошенькая? Пусть лучше она знает, как всё устроено, чем вырастет с глупыми ожиданиями, - сказала Муллит. Она принялась вытаскивать вложенные друг в друга корзины и расставлять на земле. - Жить нужно с тем, что есть, а не воображать всякие глупости. Я учу своих детей жить настоящим. - Ну, что же… - протянула Ракона растерянно. - Тоже верно… Она вдруг снова оживилась, полезла в карман и достала кусок сахарной патоки, который протянула Саоми. - Возьми. - Спасибо! - Девочка схватила сахар и тут же спрятала в свою сумку. Ракона доброжелательно усмехнулась и вернулась к своему прилавку. Расставив корзины, Муллит опустилась на землю и замерла, устало ссутулившись и сжавшись под пробирающим ветром. Площадь оживлялась всё больше, утро было в самом разгаре и на рынок прибывало всё больше покупателей. Здесь же ходили грузчики, посыльные из порта, наёмники… Глазея по сторонам, Саоми совсем забыла о своих ракушках. - Нынче много приезжих, - заметила торговка травами, сидевшая поблизости. - Гостиницы в моём квартале переполнены. - Так праздник же, - немедленно отозвалась Ракона. - Сегодня первая ночь Последнего снегопада. Идёт кто на фестиваль? - Да какой там! - махнула рукой её соседка. - До кровати добраться бы и уснуть — вот и весь праздник! - А будет красиво! - протянула Ракона. - Когда бабочки поднимаются в воздух — дух захватывает! Я в юности ни один праздник не пропускала, помнится. - Да в городе бабочек не так же много, - возразила соседка, которая, как видно, жила не в городе, а в деревне за стенами. - Нет, в город их нарочно привозят, ещё в коконах, - пояснила Ракона, - а в садах они и сами водятся. Нет, над Энсом в каждый праздник их полно. И летучие мыши у нас летают, так что фестиваль всегда проходит как надо. Красивое зрелище. - Да до веселья ли? - сварливо пробормотала травница. - Торговля, вон, не идёт, а ты тоже — праздник! Что праздновать? Женщина махнула рукой и принялась перебирать свои травы, потому что люди всё равно проходили мимо и делать ей было нечего. Сегодня покупали еду, в преддверии фестиваля, никто не думал о закупке лекарств. - Жизнь ведь такая пошла… - вздохнула травница. - Сейчас всем тяжело. Вечером ложишься и не знаешь, что будет завтра! - Да, - со вздохом согласилась Ракона. - Вон, мой сосед, - продолжила травница, - позавчера продал свою старшую дочь — а что делать? У него дом полон ртов, а работать он теперь не может. - Ох, вот же… - Ракона сочувственно покачала головой. - Грех-то какой… - Да, - согласилась травница. - Но куда деваться? Оно ведь, что случилось: с месяц назад на него наехала лошадь сына чиновника из магистрата, он покалечился сильно, а лечиться денег-то нету. Тогда несколько человек побилось: парень гнал как сумасшедший через рынок, налетел на людей. Сосед мой тоже, как ты, - женщина кивнула на Муллит, - из лозы плёл корзины, да рука теперь правая никуда не годится. Муллит промолчала, однако по её лицу пробежала тень страха — Саоми заметила. Пусть даже со стороны лицо матери и казалось всегда одинаковым, она замечала, привыкнув ловить изменения в её настроении. - А, что же, ему и компенсацию никакую не присудили? - живо спросила Ракона. - Это же не шутки, по улицам и рынкам вскачь только стража может носиться! - Да где там! - воскликнула травница. - Единовременную выплату дали, вот и весь разговор. В толпе-то ни одного гражданина не было. Это ж в Нижнем городе случилось, у нас тут на квартал хорошо, если один человек находится, кому по средствам налог на гражданство платить. Деньги-то, ведь, лишними не бывают. А как к негражданам стража относится сами знаете. Он бы мог в суд пойти, оспорить решение, так ведь такие заявления у неграждан принимаются только за оплату. А была бы плата на суд — он бы и гражданство купил, так что и платить бы не пришлось. Так вот и получается хождение по кругу. Были б деньги — заплатил бы гражданский налог на год, и мог бы и в суд обращаться, и страже жалобы подавать бесплатно. - Без гражданства тяжёлые увечья тоже бесплатно расследуют, - возразила Ракона. - Убийства, тяжёлые увечья и изнасилования девиц — за это платить не надо, даже если гражданства нету. - Ну и чего ты мне тут? - рассердилась травница. - Знаю я! Но суд решил, что ранение лёгкое — он же ходить-то может! А рука заживёт со временем, пусть даже такой ловкой уже не будет. Так что тяжёлым и не считается! А кого волнует, как он будет на хлеб зарабатывать, пока выздоравливает?.. Никого… Ракона сочувственно покачала головой и заметила: - Девушку жалко. Куда её хоть? В работный дом или в бордель? - В бордель, - с горьким цинизмом ответила собеседница. - Ох!.. - Ракона нахмурилась. - И не жалко-то свою кровинку? - В борделях за людей платят больше, - сказала травница. - А у него ещё дети остались, всех кормить надо. Да и в борделе, всё-таки, полегче живётся. Она, со временем, ещё и спасибо отцу скажет: в борделе, если девка хорошенькая и голова на плечах, можно свою жизнь устроить. - Устроить? - переспросила Ракона. - Девчонку теперь вся нечисть из порта переимеет! - Зато спать будет на мягком, есть досыта! - напустилась травница. - Что ты понимаешь, вот? Саоми быстро потеряла интерес к разговору. Заскучав, она села поудобнее и протянула руку над землёй. Яркое солнце освещало сухую землю, тени на ней выделялись чётко, как в летний полдень. Сосредоточившись, Саоми вызывала в воображении образ и обрадованно улыбнулась, когда от её собственной тени отделился кусочек и, приняв форму бабочки, запорхал. Тень скользила по земле, словно её отбрасывала настоящая бабочка, хотя насекомого в воздухе не было. Саоми двигала рукой, чтобы перемещать тень, и та порхала, замирала на месте, делала петли. Саоми старалась сделать тень как можно правдоподобнее, чтобы казалось, что её отбрасывает настоящее существо. Она могла бы попытаться сделать и саму бабочку, но создать тень было в некотором роде труднее и поэтому интереснее. Саоми уже умела делать бабочек и почти научилась делать правильную тень, но ей хотелось соединить их: тогда она смогла бы создать идеальную иллюзию, не отличимую от настоящей. Она уже знала, что это сложно — создавать реалистичные иллюзии. Для такого требовалось постоянно тренировать воображение и оттачивать навык. Три года назад она увидела на улице бродячих артистов, среди которых был человек, владевший чарами иллюзий. Тогда ей показалось его умение чем-то невероятным: он делал цветы в воздухе и птиц, но, хоть они и были красивы, выглядели заметно ненастоящими, в них не хватало деталей и, если они двигались, то словно… как ожившие картинки. И всё-таки это зрелище стало самым сильным впечатлением в её короткой жизни. Иллюзия так поразила её, что Саоми попыталась воссоздать увиденное. Так она узнала, что владеет чарами, хотя создать иллюзию в тот день у неё и не вышло. Она показала матери, однако Муллит, удивившись, скоро забыла об этом: всё равно денег на обучение дочери у семьи не было, а, чтобы овладеть чарами, требовалось долго учиться. Очень долго. На самом деле иллюзионисты всю жизнь оттачивали свои навыки и всё равно многое зависело от способностей. Да и без хорошего учителя можно было годами топтаться на месте. Пока что Саоми умела создавать только одну маленькую иллюзию за раз: бабочку, птичку или цветок, зато они выходили очень правдоподобными, чем девочка втайне гордилась. С некоторых пор Саоми начала думать о том, чтобы примкнуть к группе бродячих актёров: они бы с радостью взяли ребёнка, владеющего чарами, ведь иллюзионисты крайне редки и наличие его в труппе серьёзно подняло бы её престиж. Даже слабый иллюзионист — огромная редкость. Впервые подумав об этом, Саоми сильно испугалась: сбежать с бродячими актёрами — да если бы мама могла узнать, о чём она помышляет, ей точно задали бы трёпку. Кроме того, оставить мать и сестру, просто взять и убежать из дома… даже подумать было страшно! Но отчего-то мысль о побеге казалась не только пугающей, но и привлекательной, так что сердце замирало от сладкого ужаса. И, чем чаще Саоми думала об этом, тем менее пугающей и неисполнимой казалась мысль. Ей нравилось мечтать, как она прославится и однажды вернётся в Энс, и мать с сестрой увидят её на сцене. Саоми воображала, как взмахом руки она создаёт целые картины, переплетающиеся узоры, зверей и птиц, и толпа восхищённо аплодирует ей. Потом она спрыгивает со сцены, идёт к матери и обнимает её, а мама, конечно же, расплачется и обнимет в ответ, и скажет, что… На этом фантазия обрывалась, потому что Саоми не могла представить, что сказала бы мать. Может быть, она просто плакала бы от радости. Во всяком случае, девочке нравилось так думать. Тень скользила по освещённым солнцем камням. Двигать рукой было не обязательно, просто так казалось легче управлять бабочкой. Саоми медленно отвела ладонь — тень немного сбилась, застыла, но потом снова запорхала и Саоми победно улыбнулась. И вдруг она ощутила на себе взгляд. Никогда ещё с ней не случалось подобного. Она физически ощутила этот взгляд, направленный прямо на неё, она почти уловила мысли того, кто наблюдал за ней с пристальным вниманием. Саоми резко вскинула голову и нашла глазами человека, стоявшего метрах в пяти от неё, возле стены здания. Несомненно, он наблюдал за ней. Это был молодой мужчина, может, лет двадцати пяти или двадцати шести, высокий, худощавый, черноволосый. Одет он был как студент счетоводческой школы, по возрасту должен был быть выпускником. Наряд выглядел поношеным. Всё в его облике было обычным, в толпе вряд ли кто-то обратил бы на него внимание. - Какие красивые! Перед Саоми остановилась женщина, скрыв от девочки странного человека. Дама была одета хорошо, в ушах у неё блестели серьги, а на пальцах — кольца. Она была определённо из среднего класса, у неё точно водились деньги, так что девочка мигом оживилась и с готовностью вскочила на ноги. - Выбирайте, госпожа, какая понравится! - пригласила она и взмахнула в сторону раковин приглашающим жестом, заставив их заблестеть и на несколько секунд заискриться перламутровыми искрами. - Ах! - Женщина всплеснула руками. - Да ты талантливая, юная продавщица! Саоми гордо улыбнулась. - Ты тут одна, крошка? Не опасно ли, такой маленькой? - Я с мамой. - Саоми повернулась к матери. Женщина благодушно улыбнулась. - У тебя очень способная дочка! Чары иллюзий такая большая редкость. Она где-то учится? - Мы не так богаты, чтобы тратиться на бесполезное, - ворчливо ответила Муллит, бросив строгий взгляд на дочь. Саоми перестала улыбаться и виновато потупилась. - Но это совсем не бесполезный талант! - запротестовала женщина. - Иллюзию можно съесть? - с мрачной прямотой поинтересовалась Муллит. - Ею можно обогреться в холодную ночь? Или же укрыться от дождя? Женщина смутилась. - Всё-таки, - сказала она, - это такое расточительство, зарывать способности девочки в землю. - И как эти фокусы помогут ей в жизни? - Знаешь, почтенная, ведь, даже в столице иллюзионистов раз, два — и обчёлся! Но есть, например, известный музыкант Рион, который во время концертов заставляет воздух вкруг инструмента искриться, это выделяет его среди других. - Какой из неё музыкант… - бросила Муллит. - С такими-то пальцами! - Или, вот, в одном Цветочном доме, в Среднем городе, есть знаменитая чарница, госпожа Ярлит — вы наверняка слышали о ней… - Что мне за дело до таких? - со сдержанным презрением спросила Муллит. - Она показывает красивые иллюзии во время своих выступлений, - не сдавалась женщина. - Пользуется популярностью. Знаете, я ведь хочу сказать, что, чем бы не занялась ваша дочь, её талант может ей пригодиться. Иллюзионисты — страшная редкость, а такие, кто умеет создавать образы, и вовсе. Вам бы отдать её учиться в театр. - Что, по вашему, у меня есть лишние деньги на это? Женщина поджала губы, начиная злиться на упрямства плетельщицы корзин. - Чтобы стать известной, Саоми не вышла ни лицом, ни фигурой, - сказала Муллит. - Худая и слабая, губы как известь, лицо в родинках, волосы как прошлогодняя трава… чары там или нет, а, чтобы прославиться как актриса или музыкант, нужно таланты иметь и красоту, а у неё ни голоса, ни внешности, пальцы как крючки… Что с того, что она этих бабочек колдует бесполезных? - Твоё дело, - бросила женщина, - будто я тебе навязываю что! Вот же склочница… - прибавила она себе под нос, отвернувшись и спешно удалившись. Саоми раздосадованно села на землю. А ведь женщина точно готова была купить ракушку, может, и не одну! Закусив нижнюю губу, девочка нахмурилась, в ней кипело раздражение, выход которому она никак не могла дать. Внезапно, вспомнив, Саоми бросила взгляд туда, где стоял странный человек, однако там уже никого не было. *** «Ну надо же, как любопытно, - подумал Маэль. Он плавно шагнул, сливаясь с потоком людей. «Забавно, - думал Маэль. - Талант иллюзиониста сам по себе редкость, но, интереснее, что эта малышка сумела почувствовать мой взгляд». Он остановился, заметив, как какая-то нищая девчонка с городских задворок творит сложную иллюзию, это было всё равно, что увидеть жемчужину в сточной канаве. Остановился из праздного интереса. А она вдруг поймала его взгляд. Молодой человек шёл по узким улицам Нижнего города, умудряясь так ловко двигаться в толпе, что едва ли кто-то касался его. Он был похож на студента, только недавно окончившего учёбу, или молодого, только вступившего в должность служащего. Свободная одежда скрывала его фигуру, слишком подтянутую и слишком уж мускулистую для простого студента, который провёл большую часть жизни за книгами. В Нижнем городе всегда стояла непереносимая вонь, настоящий букет ароматов, в котором доминировали запахи нечистот и моря, но, впрочем, Маэля это не сильно смущало, ему лишь не нравилось, что в такой какофонии сложнее было различать нужные запахи. По случаю скорого праздника даже в Нижнем городе люди постарались украсить дома: многие хозяева гостиниц вымыли окна и обновили вывески, тем не менее Нижний оставался беднейшим районом Энса, а грузовой порт, будучи, вероятно, самым важным органом города, был при этом и самой мерзкой его частью. Верхний город не желал видеть его, не желала знать о его существовании, и — не смог бы без него выжить. «Если бы в мире существовал разумный замысел, всемогущие силы не стали бы ронять семена в песок. Для чего этой малышке такие таланты, раз она родилась в подобном месте и никогда в жизни не сможет ни развить, ни применить свои дарования? Ей придётся прожить короткую жизнь: судя по этому хилому тельцу, она умрёт во время ближайшей же эпидемии или от голода. Так зачем же ей такие способности?» Маэль остановился перед небольшим домиком в два этажа, украшенном голубыми флагами с клинограммами бабочек. Над входом висела табличка с незамысловатым названием «У Кветты». Он вошёл. В тёмной и пустой гостиной стояли столы и имелся большой очаг: зимой гости собирались здесь погреться, так-как в комнатах каминов, конечно, не было и постояльцам просто предоставляли грелки на ночь. В этой маленькой гостинице постояльцы арендовали комнату, чтобы переночевать, а дни проводили за развлечениями или работой, в зависимости от того, как обстояли их личные дела. Маленькие гостиницы в Нижнем городе снимали лишь ради крыши над головой, они не были похожи на роскошные постоялые дома в Верхнем, где люди могли жить словно у себя дома, принимать посетителей и получать любые удобства. - Ох, уже вернулись? - Хозяйка вышла на звук колокольчика и улыбнулась молодому человеку такой сладкой, что от неё могло бы свести зубы. - Добрый день, госпожа Кветта. Хозяйка благосклонно кивнула. Молодой человек заискивающе наклонился перед маленькой хозяйкой, улыбаясь и смущённо потирая мочку уха. Хозяйка знала, что этот милый юноша недавно переехал в порт и начал искать работу, а до того жил с родителями. Молодой постоялец вёл себя довольно обходительно, что способствовало благожелательному отношению хозяйки. - Удалось найти работу? - участливо поинтересовалась хозяйка, подходя ближе и вытирая руки о передник. - Да! - обрадованно кивнул молодой человек. - Кажется, взяли. Велели сегодня отдыхать, а завтра уже приступать. Так мне бы… - Он смущённо замялся, - рассчитаться с вами, а то работа ведь далекова-то отсюда. Я сегодня поищу другое место, сниму комнату поближе. Вы уж извините. - Да пустяки! - воскликнула хозяйка. - Ну какие извинения, обычное же дело: постояльцы въезжают и выезжают, тут нечего извиняться. - Всё же как-то неудобно, - произнёс молодой человек. - Я вас не предупредил заранее, простите, что так внезапно. - Полно уж! - Женщина по-матерински потрепала юношу по руке. - Обедать-то будешь? - Да! Да, пожалуйста. - Тогда спускайся минут через пятнадцать, как раз готово будет. Юноша кивнул и отправился к лестнице на второй этаж. Едва он повернулся к хозяйке спиной, как улыбка испарилась с его лица. Войдя в комнату, он бросил на кровать плащ. - Господин… Маэль одним взглядом заставил девушку, ожидавшую на полу у двери, замолчать. При его появлении она вскочила навстречу. «Говори языком жестов», - знаками показал Маэль. - Простите, господин, - также знаками ответила девушка, виновато склонив голову. У неё были красивые, вразлёт, низко посаженные брови, от чего взгляд всегда выглядел нахмуренным, словно исподлобья; слегка приподнятая верхняя губа, подбородок маленький и острый, уши посажены низко, каштановые волосы заплетены в толстую косу, метёлочкой достающую до поясницы. Во время выбора теней несколько искусников одновременно пожелали заполучить девушку себе и не только потому, что она была самой способной в группе. Тени выполняли все приказы своих хозяев. Все. Тем не менее она досталась Маэлю. - Для хозяйки мы просто постояльцы, живущие на одном этаже, - снова жестами показал Маэль. Здесь слишком тонкие стены, никто не должен знать, что мы знакомы. Выглянув в открытое окно, на улицу, запруженную повозками и людьми, Маэль сел к столику, кивнув девушке, чтобы она села напротив. Та подчинилась, опустившись на стул с прямой спиной, сложив руки на коленях и наблюдая за хозяином. Маэль медленно провёл рукой по волосам, снимая чары иллюзии, и чёрный цвет пропал, а волосы сделались белыми будто снег. Белыми были и брови, и кожа — всё, даже губы бескровные, точно закрашенные краской. Он провёл ладонью по лицу, и черты слегка изменились, совсем немного, но, всё же теперь это был другой человек, немного старше на вид, мягкость и округлость исчезли, от носа к уголкам тонких, скептически поджатых губ, пролегли складки. И глаза… весь цвет их оставил, теперь зрачки стали прозрачными как стекло, почти бесцветными. Севара смотрела в лицо господина, точнее, на его висок, так как до сих пор чувствовала безотчётный страх, встречаясь с этими прозрачными глазами. Её господин не избегал смотреть на неё, но никогда, как бы она ни выглядела, была ли одета или раздета, что бы ни делала — никогда в его взгляде она не читала похоть. Он спал с женщинами, об этом Севара знала точно. Однако к ней не прикасался. - Я нашла человека для плана, он выполнит свою часть, - сообщила Севара. Они продолжали общаться знаками, так что в комнате слышно было только звуки улицы, долетавшие в открытое окно. - Хорошо, - кивнул Маэль. Хозяин не стал задавать вопросов, но Севара почувствовала жгучее желание говорить дальше, объяснить подробнее, будто для того, чтобы убедиться, что не напортачила. Однако Маэль не требовал объяснений, если она говорила, что всё сделала. То, что хозяин не проверял её, заставляло выполнять работу тщательнее, как это ни парадоксально. Севара всё ещё с трудом привыкала к такому обращению. Некоторые сомнения, всё же, девушку не оставляли. Поколебавшись, она решилась спросить: - Что, если генерала Гаданфар не посетит фестиваль? - Посетит, - ответил Маэль. - Это традиция: каждый год на празднике Последнего снегопада он, вместе с женой, покупает воздушные пирожные в одной и той же чайной, возле моста, где они познакомились, поэтому и сегодня ночью он будет там. - Однако охрана… - заколебалась Севара. - Господин, простите, но ведь его сопровождает десять человек. - И сам генерал, хоть и в возрасте, всё ещё ловок с мечом, - невозмутимо подтвердил Маэль. Он прислонился спиной к стене, сев боком к столу и положив ногу на ногу. Сейчас он вовсе не напоминал выпускника в поисках работы. Всё в нём переменилось: движения, тон голоса, манеры… Севара о таком перевоплощении могла только мечтать. «Теней тоже учат основам актёрского искусства, - подумала Севара, - но едва ли мы можем сравниться с искусниками. Мы лишь инструменты, пусть и отточенные». - Но тогда… - начала девушка. Она умолкла, сообразив, что заходит слишком далеко и её вопросы могут быть истолкованы как сомнения в плане. А как может тень ставить под сомнение план хозяина? Маэль скосил глаза на девушку, но снова снизошёл до объяснения: - Генерал будет в хорошем расположении духа, - сказал он, - и попросит охрану подождать снаружи, чтобы не мешать ему с женой и не смущать остальных посетителей. Как бы они ни были умелы, им потребуется время, чтобы отреагировать, и этого времени более чем достаточно. - Да, господин, - кивнула Севара. Маэль снова взглянул в окно. - Генерал самоуверен, как и все люди, не единожды избегавшие смерти, - сказал он. - Этим мы и воспользуемся. «Господину нравится это задание, - догадалась Севара. - Очень нравится. Оно в самом деле сложное, иначе послали бы простого искусника, а не одного из четырёх мастеров. И господину нравится цель». Девушка знала о генерале Гаданфаре достаточно, чтобы осознавать, насколько он грозный противник. «Если «Первый дом» посылает мастера, значит, клиент хочет получить гарантированный результат. Никаких вторых попыток, - подумала девушка. Если план не сработает по моей вине, единственное, что господин сможет сделать, это избавиться от негодного инструмента. Я должна преуспеть». Однако больше, чем смерть, её страшило другое — разочаровать хозяина. Хозяева имели полную власть над своими помощниками и те боялись их как огня. Если инструмент не устроит, его легко заменить, и все помощники делали всё, лишь бы у хозяина не возникло мысли о замене. «В случае провала я не допущу, чтобы господину пришлось возиться с наказанием, - решила Севара. - Я умру сама». *** С наступлением вечера ветер утих, а по городу начали зажигаться фонари. Вокруг порта свет горел только на самых широких улицах, а в лабиринте улочек и переулков, протянутых между складами и лачугами, сгущалась темнота. Постепенно гомон снаружи смолкал: рабочие возвращались к своим очагам, усаживались ужинать и собирались отходить ко сну, в то время как в Верхнем и Среднем городе жизнь закипала с новой силой. Правда, в притонах, винных и кабаках веселье только начиналось. Там люди пили, пока не валились под стол или пока у них не заканчивались деньги. Дом, в котором жила Саоми, примыкал к складским кварталам. Дома здесь стояли как бы друг на дружке, каждый имел свой вход, но они поднимались друг над другом, надстраивались прямо на крыши, и так росли ввысь, решая проблему нехватки места. Саоми с семьёй жила наверху, они располагали комнатой, в которой в углу стояла глиняная печь-плита, а посреди комнаты — открытый очаг, у которого можно было греться зимой. Дым выходил сквозь отверстие в потолке, но частью коптил стены и потолок. Сейчас очаг не горел. Муллит сбросила нераспроданные корзины в углу, рядом с заготовками и высушенными лозами, и, ополоснув лицо в лоханке, отправилась готовить ужин. Весь день она провела на рынке, но продала всего пару корзин. Денег этих едва достало на то, чтобы купить немного зерна, которого совершенно точно не хватит на всех. Женщина раздула огонь и поставила на плиту горшок с водой. Летом она отправляла Саоми в лес собирать дикий овёс и орехи, или копать бататы, но сейчас, по весне, им нечего было добавить к своему ужину. Саоми по приставной лестнице взобралась на навес под потолком, где хранились всякие вещи и где сёстры обычно ночевали. - Лаури, возьми. Саоми откусила небольшой кусочек от сахарной патоки, а остальное протянула сестре. Девочка засунула сахар в рот и глаза её заблестели. Лаури было только пять. Иногда она помогала Саоми искать на берегу ракушки, плавун, который потом шёл в топку, или ловить мелких крабов, но большую часть времени она сидела дома. Всё же она была ещё слишком маленькой, чтобы работать, и за ней нередко присматривала соседка, старушка, которая сама не выходила из дома, занимаясь тем, что присматривала за внуками своих детей. За Лаури она приглядывала бесплатно — уж больно хорошенькой была девочка, словно водяная нимфа, — но в благодарность Саоми помогала старушке с домашними делами. - Ми… - М? - Саоми повернулась к сестре. Лаури звала её так, с тех пор, как научилась говорить, хотя сейчас уже вполне могла выговорить имя целиком. - Покажи кузнечика. Саоми улыбнулась, глядя, с каким предвкушением горят глаза сестрёнки. Что уж там скрывать, когда Лаури с такой искренней радостью ждала чуда, Саоми ощущала себя величайшим из кудесников. Восхищённая мордашка сестры ужасно ей льстила. Саоми протянула руку и из её ладони выпрыгнул крошечный, ярко-зелёный кузнечик. Кузнечик пошевелил усиками и неожиданно подпрыгнул, скакнув в сторону Лаури. Девочка с готовностью испугалась и залилась смехом. Кузнечик немного прополз по доскам, а потом снова совершил неожиданный прыжок, вызвав у девочки заливистый смех. - Хватит! - срывающимся голосом крикнула снизу мать. Сёстры одновременно припали к настилу, а кузнечик вмиг исчез. Саоми взглянула на поникшую сестру, кивнула ей, прижав палец к губам и снова пошевелила рукой: на досках возникли плоские фигурки чёрных человечков и Лаури легла поудобнее, подперев щёки кулачками. - Давным-давно…. - начала Саоми, - когда деревья были большими, а бог ещё не имел имени, на свет родилась принцесса с хрустальным сердцем… В доме стояли мрачные сумерки. От печи скоро стало теплее, особенно под потолком, куда поднимался горячий воздух. Саоми взглянула на дверь — ему пора было уже прийти. Когда на лестнице послышались шаги, девочка настороженно замерла. Тени растаяли и Лаури удивлённо посмотрела на сестру, а затем дверь распахнулась, стукнувшись о стену и заставив всех троих женщин одновременно вздрогнуть. - Папа… - прошептала Лаури и отползла к самой стене, не поднимаясь с колен и прижавшись к настилу, привычно притихнув, будто маленький зверёк. Саоми осталась на месте: она достоверно знала, что снизу её, скрытую в тени, не разглядеть, зато она могла видеть отчима. Ей было отчего-то спокойнее, когда она не теряла его из виду. - Что за дьявол?! - рявкнул Гарко. - Мужчина пришёл домой после тяжёлого дня и должен ждать, пока ему пожрать приготовят?! Муллит повернулась к мужу. Губы её были плотно сжаты, она следила за каждым его движением, словно готовая к нападению, однако Саоми знала, что мать не станет ни защищаться, ни пытаться увернуться. Она сжимала в руке деревянную ложку на длинной ручке, сжимала так, что побелели костяшки пальцев, и не отводила глаз от мужа. - Скоро будет готово, - произнесла она. - Пошевелись, - проворчал Гарко, принявшись шарить среди горшков. Не найдя, что искал, он снова развернулся к жене. - Где деньги? - Я купила зерно, - прошептала Муллит. - Зерно? - повторил Гарко. Он направился к ней, по пути пинком отбросив с дороги ведро, так что то загремело по дощатому полу. - Ты ходила корзины продавать, весь день тебя не было, а выручки только на горсть зерна хватило? Вздумала мне врать?! - Я правду сказала! - взвизгнула Муллит, когда муж схватил её за плечо и швырнул на пол. Несколько минут он трепал её, а женщина лишь прикрывала голову худыми руками и глухо вскрикивала от каждого удара, но довольно скоро Гарко оставил её. Видимо, он понимал, что она не врёт, но и досаду выплеснуть хотелось. «Снова просадил дневную выручку в карты, - подумала Саоми, - вот и злится теперь». Она оглянулась на сестру — та прижалась к настилу, зажмурившись и закрыв ладошками уши. Муллит уже встала, беззвучно глотая слёзы, словно ничего не случилось, вернулась к плите, Гарко с угрюмым видом разлёгся возле очага, достал недопитую бутылку какой-то дряни, пронзительно вонявшей спиртом. Саоми отползла к сестре и легла рядом, обняв её. Об ужине сегодня можно было забыть. Взрослые уснули быстро: сперва захрапел Гарко, выронив бутылку, которая с глухим звоном покатилась по полу, выскользнув из его ослабевшей руки, потом уснула мать, вздрагивая и ворочаясь на постели. Лаури тоже засопела. Её сон был крепким и спокойным, даже и на пустой живот. В комнате был душно, воздух ощущался кожей. Воняло немытым телом, алкоголем. Было темно: свет шёл только через открытое отверстие дымохода, но его не хватало, даже чтобы разглядеть лицо человека подле себя. В доме не спала лишь Саоми. Она лежала, прислушиваясь к дыханию других, ждала, пока не убедилась, что всё спокойно. Тогда она потихоньку поднялась, осторожно сняв с себя руку сестрёнки. Взяв свою сумку, девочка тихо-тихо, сжимаясь от каждого скрипа, на четвереньках подобралась к стене, открыла слуховое окошко и вылезла наружу. Над ней развернулось полотно звёздного неба. Точно чёрный океан усеянный алмазами. Ветер скользнул по лицу девочки, она вздохнула так глубоко, как могла, потом подобралась к краю крыши. Снаружи было немного светлее: сегодня в небе светили луна и звёзды, они заливали бледным огнём улицы и кварталы Нижнего города. Саоми, примерившись, осторожно перебралась на засохшую грушу, стоявшую у стены. Она двигалась очень медленно, чтобы мёртвые ветки не подломились под её весом. По стволу она добралась до стены, проходившей за домом. Слева от стены земля была ближе (всего каких-то полметра), чем с стороны их дома. Весь город стоял на таких вот перепадах высот. Каменная кладка стены местами осыпалась, камни норовили вывернуться из под ног, но девочка часто ходила здесь и наловчилась. Она прошла по стене до соседнего дома и спрыгнула на левую сторону, в переулок между складами, заставленный старыми бочками и ящиками. Несколько раз свернув, Саоми вышла на улицу рядом с кабаком. Заслышав голоса, она лаской скользнула за случайный навес из досок, прислонённых к стене и затаилась, выжидая, пока пьяная компания пройдёт мимо. Перебираясь узкими, иногда уже, длины руки, проулками, Саоми двигалась всё дальше и дальше от порта, постепенно поднимаясь выше. Ей хватало света луны, ведь дорогу она помнила. Она перемещалась задворками, избегая людей, держась ближе к стенам и теням. Следуя ночью по улицам, люди инстинктивно пытаются держаться освещённых мест, но Саоми всю жизнь жила в порту и всю жизнь была слабее большинства существ вокруг себя, так что прятаться она научилась. И девочка точно знала, что бояться нужно не чудовищ, которых рисует во мраке воображение, а людей. А люди видят одинаково, поэтому того, кто стоит на свету, этот свет не защитит, а выдаст. Наконец, она добралась до старой городской стены в Среднем городе. Таких в Энсе оставалось несколько: город рос, постепенно выбираясь за пределы линии защиты. Старые защитные укрепления со временем приходили в негодность, в центральной части их вовсе разобрали, но ближе к окраинам они кое-где остались, хоть и сильно разрушенные. Горожане растаскивали их по камню на строительные нужды, где-то к ним пристраивали здания, но, впрочем, они постепенно растворялись в городском ландшафте. Саоми взобралась по водосточной трубе дома, примыкавшего к стене, до первого этажа, а оттуда, пробралась по крыше длинного навеса, окружавшего внешнюю галерею здания, с неё — снова на стену. Сквозь камни пробивались травы и даже тонкие деревца, семена которых ветер принёс на эту неблагодатную почву. Хоть и порушенная, стена всё же оставалась достаточно высокой, отсюда уже хорошо можно было рассмотреть Верхний город, весь сверкавший в огнях. Здесь уже можно было услышать отголоски веселья, разворачивавшегося на площадях и центральных проспектах. Сперва Саоми шла медленно, но потом её охватило нетерпение и она побежала. Если ходить босиком, ноги сами учатся выбирать дорогу, чувствовать кожей осколки до того, как они успеют впиться в ступню — Саоми бежала размеренно, чутко ощущая под ногами разбитый камень. Добравшись до остатков сторожевой башни, девочка нашла на стене лозы дикого винограда, и подёргала, проверяя крепко ли сидит. Длинными корнями виноград вгрызался в пространство между камней, постепенно расшатывая валуны и захватывая пространство по волоску. За годы виноградные лозы оплели башню почти целиком. Саоми принялась взбираться вверх — её легкое тельце лоза выдерживала. Добравшись до бойницы, Саоми пробралась внутрь, очутившись в полной темноте. Теперь она шла наощупь, обходя по краю те места, где лестница обрушилась. Последний пролёт освещал свет, пробивавшийся через пустой дверной проём. Саоми вышла наружу, но не остановилась, а опять взобралась по виноградным стропам, на самую крышу. Тут она села, подтянув колени к груди и обхватив себя руками. Ветер свободно скользил по её волосам и плечам. Саоми сидела лицом к городу, к огням, затопившим улицы — фестиваль ещё только набирал обороты, во всех гостиницах, чайных и ресторанах сегодня до рассвета будет играть музыка, люди будут есть вкусную еду и пить вкусные напитки, танцевать, признаваться в любви, петь и веселиться. По всему городу устраивались представления, люди ходили нарядные и все ждали только одного — вылета бабочек. Больше всего народа собралось в садах, где оставили совсем немного света, и люди старались вести себя тише, пока не пришло время. Саоми тоже ждала. Время от времени она замечала в воздухе летучих мышей, стремительно проносившихся над крышами. Весна в этом году выдалась сухая и холодная: снег растаял быстро. Весной самыми первыми из бабочек просыпались снежницы: крупные ночные мотыльки, белые, как снег, ещё не коснувшийся земли, с пушистыми усиками, похожими на щёточки, с тельцами, покрытыми густыми волосками, будто мехом. Расправив крылья, снежница могла бы закрыть в длину человеческую ладонь. На её задних крыльях выступали удлинения, оканчивавшиеся утолщениями, похожими на снежинки. Мотыльки выбирались из коконов десятками тысяч в одну ночи и поднимались в небо фантастическим облаком. Сидя на крыше и разглядывая город перед собой, Саоми думала о том, что она, наверное, не сможет забрать с собой Лаури, если уйдёт сейчас. «Чтобы забрать Лаури, - подумала девочка, - нужно подождать по крайней мере, пока мне не будет пятнадцать, тогда я смогу заботиться о ней». Сами тяжело вздохнула. «Я накоплю денег и вернусь! Стану бродячей артисткой и заработаю много денег, - сказала себе девочка и попыталась бодро улыбнуться, но едва не расплакалась. - Ну почему мама не уйдёт от Гарко?! Зачем он нам? Без него лучше!». Девочка взглянула на свою сумку и прикусила нижнюю губу. Её решимость таяла слишком уж стремительно. «Через год, - подумала Саоми, - мне будет десять, я стану сильнее, я обещаю. И тогда мы уйдём». Ночь шла своим чередом, как и праздник, но бабочки всё не появлялись, и ночной холод был на руку девочке, у которой от усталости уже начинали слипаться глаза — холод не давал ей заснуть. Ей доводилось наблюдать, как бабочки выбираются из коконов, и знала точно, что сейчас происходит по всему городу: сутки назад оболочки куколок, подвешенных на ветках растений вниз головой, стали маслянисто-прозрачными и сквозь эту истончившуюся поверхность любой смог бы разглядеть белые крылышки, свёрнутые на шевелящемся тельце. Созревшая бабочка начинает двигаться и в конце концов куколка лопается, на ней получается как бы небольшой разрез вдоль головы и переднего края крыльев. Цепляясь лапками за край разорванной оболочки, снежница выбирается на свободу. Сперва появляются лапки, будто бы из норы вылезает паук, затем щёточки усиков, голова, и, наконец, крылышки. Из набухшего тела кровь начинает поступать в жилки крыльев, они медленно увеличиваются, принимая свой истинный размер и форму. В это время бабочка взмахивает крылышками, постепенно замедляя движение. Ещё немного времени ей нужно на то, чтобы крылышки обсохли и окончательно окрепли. Обычно бабочки выбираются из куколок утром, но снежницы — только ночью. Что-то белое мелькнуло перед глазами, отразив свет месяца, и Саоми вся подалась вперёд — вот сейчас начнётся! Девочка стиснула кулаками одежду, глаза её широко раскрылись, она напряжённо смотрела перед собой. Послышался нарастающий шум. Саоми вскочила на ноги. Белое, шевелящееся облако поднималось от земли вверх, перемещаясь как стайка мальков в воде, двигаясь словно единый, аморфный организм. Бабочки поднимались в воздух всей массой, и их крылья, и тела при свете месяца отливали серебром, и огромное, серебряное облако живых существ поднималось всё выше, постепенно рассеиваясь. А потом пошёл снег. Снежные звёзды медленно падали вниз, как снежные хлопья. Саоми протянула руку и поймала «снежинку», сцапав её из воздуха. Раскрыв ладонь, она взяла двумя пальцами кусочек крыла, который затрепетал от ветра, будто живой, будто пытался убежать от неё. Сердце девочки болезненно сжалось. Саоми отпустила его и взглянула вверх, где разворачивалось настоящее сражение. Точнее бойня. Облако заволновалось, начало распадаться быстрее и в нём, как тени, почти невидимые в темноте, стремительно проносились маленькие убийцы: летучие мыши, выбравшиеся на охоту, вторгались в белые облака, выхватывая свои случайные жертвы, и вниз, на землю, всё падали и падали белые лепестки, оторванные кусочки крыльев. Над Энсом шёл Последний снегопад. *** Как только над садами полетели белые лепестки, фестиваль перешёл в свою основную часть. Люди стояли под деревьями, любуясь весенним «снегопадом» и слушая музыкантов, наигрывавших нежные мелодии. Парочки сворачивали на отдалённые тропинки. Многие, впрочем, гуляли по улицам, где «снег» почти не шёл, или сидели в чайных, кабаках, с удовольствием заказывая традиционное для праздника охлаждённое вино из дикого винограда. Такое вино готовили осенью и до весны оно бродило. Его всегда пили молодым. Обычно всё, что готовилось осенью, выпивалось в дни праздника. Последний снегопад праздновали, пока вылетали бабочки. На третий день непроклюнувшихся снежниц оставалось уже слишком мало, чтобы подниматься такими же облаками, так что и «снегопада» не получалось. На праздник женщины старались непременно добавить к одежде что-то белое, в особенности белый мех, девушки одевались в белые платья, оттеняя их нежно-голубыми или розовыми лентами, украшали волосы заколками в форме бабочек, которыми успешно торговали бродячие ремесленники. В эти ночи казалось, что по улицам ходят целые толпы невест. Улицы наполнялись голосами, смехом и песнями, не всегда стройными, но искренне воодушевлёнными. Генерал Гаданфар шёл через мостик, перекинутый над каналом, под руку с супругой, и на его губах играла улыбка, которую старый генерал прятал в густую и короткую щёточку усов. Если честно, он был не так уж и стар: ему почти исполнилось шестьдесят, но выглядел он значительно моложе. Высокий рост, могучие плечи, чёрные кустистые брови и бронзовый загар, не сходивший даже зимой, придавал ему внушительный и грозный вид, хотя генерала чаще видели посмеивающимся, чем сердитым. Правда, в гневе он был грозен, страшно не терпел разгильдяйства и потому сердить его никто не хотел. Его жена, Агатис, напротив, была миниатюрной, с мягкими ямочками на круглых щеках, светлой кожей, несколько полнотелой, но стройной, с покатыми плечами и светло-голубыми глазами, всегда смотревшими с теплотой. Она, правда, была строгой хозяйкой, уверенно руководившей домом и не упускавшей никакой мелочи из своего внимания. Все их знакомые и друзья сходились во мнении, что оба супруга прекрасно дополняют друг друга. - Сегодня такой тёплый вечер! - заметила Агатис, уютно поведя плечами. На ней был кораллового цвета плащ, отороченный белым мехом, а в волосах — заколки с цветами, украшенными таким же мехом, так что вся она казалась пушистой и снежной, как сам праздник. - Весна в этом году очень красива! - прибавила Агатис. - Вы тоже прекрасны, госпожа Агатис, - произнёс генерал, наклонившись к её щеке. Агатис улыбнулась и шутливо хлопнула мужа по руке. - Если твои воины услышат, каким галантным может быть их генерал, мне придётся отпаивать их чаем! - рассмеялась она. Гаданфар хмыкнул и приобнял жену за талию. Сопровождавшие их воины оставались невозмутимы, но им было приятно видеть своего генерала таким спокойным: дни генерала проводил либо во дворце на совещаниях, либо в совете, либо на тренировках и, всегда занятый делами, он редко отдыхал. Десять воинов находились рядом: трое шли прямо позади генерала, на расстоянии в три шага, четверо по бокам, двое впереди и один следовал, просто держась поблизости и зорко следя за всем окружением. Этот последний звался Сайф, он служил начальником охраны под началом генерала и считался его доверенным лицом и ближайшим подчинённым. К своим годам он достиг значительных успехов и на службе, и как мечник. Среди фехтовальщиков, известных в Энсе, он считался одним из лучших. Кроме того, Сайф обладал внешностью, вызывавшей одинаковое восхищение как у женщин, так и у мужчин, хотя в Энсе и входила мода на утончённую красоту. Он был даже немного выше генерала, но тоньше в талии и уже в плечах, волосы цвета зрелого каштана собирал в короткий хвост, бороду коротко подстригал. Впалые щёки и резко вырезанные скулы, резкая линия носа и серые глаза — всё это придавало его облику строгость, которая у многих вызывала восхищение. Его никогда не видели улыбающимся или праздно проводящим время. Половина дворянских дочерей была влюблена в статного воина, к несчастью, происходившего из незнатного рода. Всё же близость к генералу позволяла рассматривать его как достойного жениха. Вот только Сайф не интересовался ничем, кроме службы, и не замечал (или делал вид, что не замечает), как придворные дамы строят ему глазки. К большой печали и досаде последних. Пара подошла к чайной, стоявшей в окружении сиреневых деревьев. Время цветения ещё не подошло, но молодые листики уже пробивались на ветках. Дом украшали гирлянды из белых и розовых цветов, в окнах светились огни. Над входом висела табличка с красиво выведенной надписью «Чайная роза». - Это место столько лет остаётся неизменным, - мечтательно протянула Авгит. - Подумать только, сколько же уже прошло? - Сорок лет, - ответил генерал. - Ах, боже, ты помнишь лучше меня! - рассмеялась Агатис. - Ты всегда был романтиком, дорогой. - Госпожа Агатис улыбнулась мужу нежной улыбкой. - Мой грозный генерал, кто поверит, что в душе ты такой милый? - Только ты можешь заставить меня улыбаться, - шутливо ответил Гаданфар. Он обернулся к Сайфу и кивнул ему: - Оставайтесь снаружи. - Но… Сайф готов был пуститься в споры, однако генерал поднял руку, предупреждая возражения. - Я не беспомощный ребёнок. Если бы не приказ короля, вас бы тут вовсе не было, так что просто подождите снаружи. Или ты хочешь распугать всех посетителей? - Генерал… - лицо Сайфа, всегда такого уверенного, беспомощно вытянулось. - Слушай, я не собираюсь проводить вечер с женой под надзором рыцарей, так что ждите снаружи. - Как прикажете, - сдался Сайф. Он церемонно отвесил короткий поклон, прижав левую ладонь к груди, показывая тем, что, хоть и не согласен, но подчиняется приказу. Генерал, смягчившись, похлопал его по плечу. - Полно, не будь таким серьёзным, капитан! Ты же не думаешь, что я настолько стар, что не смогу постоять за себя, если что-то произойдёт? Сайф, смутился, чем откровенно позабавил генерала. Генерал Гаданфар не сердился: Сайфом двигала искренняя преданность, и как тут можно было сердиться? Генерал с женой вошли в чайный домик и Сайф, приняв серьёзный вид, обернулся к своим людям. - Займите территорию, - велел он. Отряд немедленно окружил здание. Вид рыцарей, оцепивших маленькую чайную, пугал прохожих, люди проходили мимо, оглядываясь и не решались зайти, но Сайфа это ничуть не беспокоило. Генерал за свою жизнь нажил множество врагов: прямолинейность, бескомпромиссное следование своим убеждением, одинаково надёжно помогли ему завоевать как сторонников, так и противников. Сейчас же, когда во дворце обострилось противостояние фракций, генерал оказывался в потенциальной опасности. Разумеется, маловероятно, что враги попытаются предпринять открытое нападение, это было бы уже слишком, скорее уж стоило беречься от яда. Но против отравителей генерал принял меры. Тем не менее, все эти здравые соображения не должны были влиять на бдительность, и Сайф со всей внимательностью осматривал улицу и людей. Хотя, генерал был прав в том, что защищать его — всё-таки, не тоже самое, что какого-нибудь гражданского чиновника: генерал великолепно владел оружием, а его силы хватало, чтобы отправить любого противника в страну снов с одного удара. Те, кто решился бы напасть, должны бы были собрать по крайней мере отряд бойцов. Но этим бойцам ещё придётся пройти мимо капитана и его людей. - Капитан Сайф так возмужал, - заметила Агатис, когда она и генерал вошли внутрь. - Надо бы подыскать ему хорошую девушку. Генерал рассмеялся. - Дорогая, даже не начинай! Уверен, что Сайф сам разберётся, когда придёт время. - Вы, мужчины, не умеете думать о нескольких вещах одновременно! - возразила Агатис. - Капитан сосредоточен на своей службе, он ни о чём другом и не беспокоится. Кто-то должен подумать вместо него. - Он отличный воин, - сказал генерал. - Ему не до амурных глупостей. - Твой лучший капитан останется одиноким до конца своих дней, тебе не совестно так эксплуатировать людей? В «Чайной розе» было светло, повсюду горели лампы, работники украсили зал гирляндами и искусственными цветами, вокруг сидело полно парочек. Слева, за длинным прилавком, управлялась хозяйка — приятная, маленькая женщина в тёмном платье и белом переднике. Позади неё на полках стояли банки и коробки с чаями и травами, дымился самовар. Из занавешенного короткой шторкой прохода позади прилавка то и дело выбегали слуги, разносившие чай и сладости. Генерал окинул зал быстрым и цепким взглядом: хоть он и выглядел беспечным, всё же, до своих лет он дожил не потому, что полагался на удачу. За дальним столиком сидела компания из шестерых молодых чиновников, судя по их коротким, коричневым плащам с эмблемой змеи, кусающей себя за хвост, — из Управления дорожными делами. Ребята успели выпить, но, похоже, в разумных пределах и их веселье не выходило за рамки приличия. Три девушки сплетничали за столиком в центре, все одетые очень нарядно и, должно быть, выбравшиеся в надежде найти сегодня кавалеров, а, может, просто отмечавшие праздник своей компанией. Ещё двое мужчин пили за столиком в центре. Они были одеты не в форму, выглядели, скорее, как обычные работяги, проводящие дни на стройке или где-то ещё. Впрочем, пока что они никому не мешали, а при виде генерала даже стали говорить немного тише. Несколько парочек разместились по углам и можно было безошибочно угадать, кто из них встречается давно, а кто — познакомился лишь недавно. Возле окна сидел молодой человек, в одиночестве опустошавший бутылку вина. Правда, пил он мало, большей частью просто сидел, иногда бросая по сторонам безучастные взгляды. Он привлекал своей внешностью, и три подружки, сидевшие поблизости, похоже, старались держаться так, чтобы обратить на себя его внимание. Но парень в их сторону не смотрел. - Какие они милые, - заметила Агатис, слегка кивнув на пару, расположившуюся неподалёку. Молодые люди выглядели счастливыми, парень определённо очень старался завоевать расположение своей избранницы, демонстрируя всё красноречие и обаяние, на которые был способен. Гаданфар подумал, что юноше можно было и не стараться так, девушка явно уже была покорена и глядела на собеседника влюблёнными глазами. Она была очаровательно миниатюрной и милой, с кудрявыми волосами, перетянутыми белой лентой, кругленькая, с мягкими чертами лица. Парень, напротив, был значительно выше неё, длинные чёрные волосы спускались по его плечам, обрамляя красивое лицо. Девушка была не так красива, но восполняла это искрящейся энергией. - Они напоминают нас в юности, - произнесла Агатис. - Мы были точно такими же. - Хочешь сказать, я был похож на этого дунь-упадёт? - притворно возмутился генерал. - Боже! - рассмеялась Агатис. - Ты был гораздо красивее, несомненно. Генерал шутливо расправил плечи. Взгляд Агатис потеплел и стал мечтательным. - Мы были также влюблены друг в друга, - сказала она. - С каждым годом я люблю тебя всё сильнее, дорогая. Генерал с женой заняли столик и к ним подошёл официант, почтительно пожелавший доброго вечера. Генерал позволил жене сделать заказ самой, и Агатис немедленно заказала целую гору воздушных пирожных и других сладостей, так увлёкшись, что чуть не забыла выбрать и чай. Генерал только посмеивался, про себя думая, что жена, похоже, останется сладкоежкой до седых волос. Дверь в чайную открылась и появилась девушка с корзиной цветов. В эту ночь по городу таких ходило много, первые цветы собирали в окрестных лесах и продавали во время праздника крестьянки и горожанки, и люди охотно покупали их. Девушка была одета бедно, но чистенько. Первым делом она поздоровалась с хозяином и, получив от него утвердительный кивок, пошла по залу, предлагая цветы. Когда она приблизилась, Гаданфар заметил, как глаза Агатис загорелись интересом: девушка продавала звёздчатые колокольчики, любимые цветы Агатис. - Сколько за букетик, красавица? - спросил Гаданфар, подозвав цветочницу. - Всего одна мера, господин! - заискивающе засуетилась девушка. Судя по выговору, девушка происходила из поселений на западе от Энса: урожаи там всегда были небогатые и молодые люди часто подавались в город на заработки. Девушка наверняка нуждалась в деньгах. - Выбирайте, какие нравятся! - предложила она, подвинув корзинку к госпоже Агатис. Генерал полез за кошельком. Пока Агатис выбирала цветы, один из мужчин, выпивавших за центральным столиком, поднялся и двинулся к прилавку. Проходя мимо цветочницы, он, улыбаясь, протянул руку, ухватив девушку за ягодицу. Цветочница вскрикнула от неожиданности и выронила корзинку, посетители стали оглядываться, привлечённые шумом. - Что вы делаете? - тонким голосом возмутилась девушка. Она стояла, прижав руки к груди, испуганно и возмущённо глядя на мужчину. - Что? - осклабился пьяница. - Что недотрогу корчишь? Ха-ха, думаешь, не знаю, как такие цветочницы работают? Давай-ка, сколько там за полчасика выйдет? Девушка ударилась в слёзы. Агатис свела брови и уже собиралась подняться, чтобы вступиться за неё, но генерал её опередил. С его жены сталось бы вмешаться и будучи без сопровождения — таких людей она просто не выносила. - Извинись перед девушкой, - велел генерал, нависнув на мужиком. Тот заметно струхнул, но отступать не стал, проявив неожиданное нахальство. - Что, я не прав? Тоже мне, невинный цветочек! Хозяйка чайной побежала на кухню звать работников, чтобы выставили бузитёра, взгляды всех людей уже были обращены к разворачивающемуся скандалу, некоторые предвкушали, как здоровенный генерал вышвырнет пьянчугу прочь. В этот момент один из посетителей встал со своего места и быстро, но без суеты, направился к месту действия. Кучерявая девушка удивлённо попыталась остановить своего кавалера: - Не вмешивайся! - зашептала она, но парень её проигнорировал. Вот только в последний момент оказалось, что он шёл вовсе не разбираться, а к выходу, но, почему-то, мимо шумной компании. Проходя мимо генерала он вдруг споткнулся, слегка налетев на того, и пошёл дальше, не сбавляя шага, быстро скрывшись за дверью. Цветочница ещё рыдала, пьяница продолжал петушиться, пытаясь бравадой замаскировать страх; никто ничего не понял, никто не заметил, что именно случилось и почему генерал внезапно удивлённо схватился за бок и потом пошатнулся. Он попытался опереться о стол, но рука соскользнула и Гаданфар упал на пол. С грохотом посыпались чашки, цветочница, отняв руки от лица, испуганно вскрикнула. - Дорогой?! - Агатис бросилась к мужу. Лицо генерала стремительно бледнело, кровь отхлынула от кожи, на лбу выступили капельки пота. Он нашёл глазами жену и попытался улыбнуться ей, пробормотав: - Всё хорошо… Вот только голос прозвучал совсем не убедительно. - Помогите… - пробормотала Агатис, подняв глаза на людей. - Доктора! Позовите доктора! - Я за лекарем! - воскликнула цветочница, побежав на улицу. Агатис проводила её совершенно безумными глазами. Выпивоха ретировался сразу, как генерал упал, из кухни выбежали работники, которых позвала хозяйка, и теперь они таращились на генерала, который лежал на полу. Агатис обняла мужа, положив его голову к себе на колени, по щекам её катились слёзы. - Не плачь… - прошептал Гаданфар, потянувшись к лицу жены, но сил ему не хватило и рука безвольно упала. - Моя снежная бабочка… не плачь, всё будет хорошо… Всё… Глаза генерала закатились — он потерял сознание. В это время цветочница, выбежавшая на улицу, столкнулась с Сайфом, который мигом перехватил перепуганную девчонку и встряхнул. По его кивку в чайную тут же бросились двое из рыцарей, охранявших вход. - Человеку плохо! - залепетала девушка. - Нужно лекаря, быстрее… пустите же! Я знаю одного, тут рядом, его нужно быстро привести! - Капитан! - Из чайной выбежал один из рыцарей. - Генералу плохо! Сайф толкнул к нему девушку: «Быстро с ней за врачом!» - скомандовал он, а сам бросился в чайную, на бегу издав пронзительный свист — сигнал для сбора отряда. - Скорее! - воскликнула девушка. Рыцарь побежал за цветочницей, которая уверенно свернула в переулок за чайным домиком. Ещё на бегу мозг капитана начал лихорадочно просчитывать ситуацию. Увидев генерала, Сайф обернулся к своим людям: - Рени, ты за черноволосым парнем, который вышел из чайной три минуты назад, ты, — он ткнул пальцем во второго, - дуй за пьяницей, ты — за врачом, - велел он третьему. Девушка, конечно, сказала, что знает какого-то лекаря, но лучше было не полагаться только на неё. Сайф ещё не знал, причастны ли те двое к случившемуся, и что именно произошло, но лучше разбираться имея в наличие всех свидетелей. *** - Сюда! - Голос цветочницы срывался от паники. - Скорее! Рыцарь бежал следом за девушкой по переулку. Они несколько раз повернули, удалившись от главной улицы — видимо, доктор, которого знала девушка, был не из самых престижных, что не удивительно, учитывая, что и сама цветочница, очевидно, не из богатых. - Сюда! Девушка повернула за угол, рыцарь повернул за ней, почувствовал резкое движение воздуха, лёгкий толчок и упал, забившись в конвульсиях. Из тени выступил человек. Он слегка двинулся и в грудь рыцаря по рукоять вонзился срезень, добив несчастного. Девушка, заметив, что её провожатый отстал, вернулась. Подбежав к рыцарю, она склонилась над ним, проверяя, жив ли, потом выдернула из его груди метательный нож, тщательно обтёрла лезвие об одежду убитого и вернула хозяину. Маэль протянул девушке длинный плащ. Севара накинула плащ на плечи и надела капюшон: плащ скрыл её фигуру, он был светло-голубым и в таком виде она совершенно не выделялась бы на улице, в толпе, среди других гуляющих. Севара бросила взгляд на хозяина: сейчас он выглядел совершенно иначе, чем в чайном доме, хотя лишь слегка изменял чарами форму лица, и добавлял цвета глазам и волосам. Дело было не только в чарах, Маэль словно в самом деле становился новой личностью, будто меняясь местами с другим человеком. Когда там, в чайном домике, Севара видела, как он прикасался к руке девчонки, то готова была поклясться, что хозяин искренне заинтересован в ней. Даже несмотря на то, что Севара точно знала, что это лишь игра. «Расходимся», - знаком показал Маэль и исчез среди теней, и даже ощущение его присутствия растаяло, будто его и не было. Севара поправила капюшон и поспешила к выходу из переулка. ***       Солнце ещё только-только поднималось над горизонтом, пылающее, словно золотая монета, брошенная в горнило. По небу растянулись облака, сквозь которые просвечивала синева. Волны набегали на берег, прокатываясь по гальке и, пенясь, отступали назад. Саоми бродила по пляжу в поисках красивых раковин, заодно высматривая мелких крабов. Ракушки она бросала в сетку, подвязанную к поясу. Ракушки находить было легче, чем крабиков. А ведь без последних не видать и завтрака. Выпрямившись, Саоми подышала на озябшие пальцы. Босые ноги тоже мёрзли, от холодной воды казалось, что кости деревенеют. «Может, сегодня море сердится на меня? - подумала девочка. - Пойти, поискать в лесу бататы?» Она задумчиво почесала щёку. На берегу девочка видела ныряльщиц, который собирали на дне жирных моллюсков и крабов. Эти женщины могли оставаться под водой очень долго и их не брал холод, будто они приходились родственницами морским котикам. Саоми отчаянно им завидовала, но в ученицы её бы не взяли — она уже спрашивала. Во-первых, занятие это передавалось в семье от матери к дочери и у новорожденной малышки в семье ныряльщиц уже было больше устойчивости к воды, чем у некоторых взрослых, во-вторых, Саоми была слишком чахлой и слабой, худой как щепка. Каждую осень добросердечная старушка-соседка причитала, что девочка не переживёт зиму. Саоми понуро поплелась дальше. Ей нравилось наблюдать за ныряльщицами, они казались каким-то совсем необыкновенными людьми, сильными, способными побороться с морем. Но примкнуть к ним было мечтой ещё более недостижимой, чем попасть в бродячую труппу актёров. Пляж был усеян мусором, выброшенным волнами: кусками дерева, отполированного водой, обкатанными до гладкости кусочками битой посуды, перьями чаек и галок. Иногда Саоми мечтала найти среди гальки и иссохших водорослей кусочек янтаря. О, она не стала бы продавать его! Ни за что. Он стал бы её сокровищем, драгоценностью, которую она хранила бы, никому не показывая. Только Лаури, конечно. - Саоми! Девочка обернулась на оклик: мать казалась слегка ненастоящей издалека. Она стояла выше, на срезе холма, и оглядывала пляж, прижав руку ко лбу. «Что-то случилось?» - заволновалась Саоми. Было ещё слишком рано, чтобы идти на рынок, но, может, сегодня мать не возьмёт её с собой, а оставит дома плести корзинки или пошлёт за каким-нибудь делом. «Может, она смогла договориться о работе для меня?» - гадала Саоми. Иногда ей удавалось найти работу в какой-нибудь лавке: перебирать крупу, помогать с разбором склада или ещё что. Бывало, что Саоми подрабатывала так, если хозяевам не хватало рабочих рук. Но такое случалось не часто: всё же взрослых принимали охотнее, особенно подростков, а Саоми была ещё очень мала, к тому же выглядела не особенно выносливой. Так что ей всегда приходилось стараться вдвое больше, чтобы не обвинили в отлынивании. С другой стороны, платили ей меньше, чем другим, так что хозяева лавок, бывало, и соглашались. Мать казалась сердитой, хотя Саоми сразу побежала на её оклик. И ещё, похоже, что-то происходило, что-то важное. - Давай сюда. - Муллит забрала у дочери плетёнку и, кивнув ей, пошла прочь с пляжа. - Ты отправляешься к тёте Авгит. - Тёте Авгит? - от удивления повторила Саоми. - Да! Что ты как глухая? - рассердилась Муллит. - Так сказал Гарко? - Да тебе какое дело?! - возмутилась Муллит. - Ты ребёнок, почему ты вообще задаёшь такие вопросы? Мать даже остановилась. - Саоми, ты ведёшь себя слишком дерзко! Саоми опустила глаза. Тётя Авгит, строго говоря, не была тётей ни ей, ни Муллит, хотя и приходилась им родственницей: не то троюродной тётей, не то троюродной племянницей. Короче говоря, родственные отношения между ними не поддерживались, хотя, кажется, раз или два Авгит отдавала им какие-то старые вещи. Она держала швейную лавку в Среднем городе и Муллит почти не общалась с ней. - Она даст мне заработать? - спросила Саоми, осенённая догадкой. В самом деле, это было похоже на правду. «Может быть, тётя Авгит даже заплатит мне чуточку побольше, чем платят в лавках?» - понадеялась Саоми. - С сегодняшнего дня ты станешь жить у неё и работать в лавке, - ответила Муллит. «Жить и работать?» - опешила Саоми. Мысли вихрем пронеслись у неё в голове: «Я переезжаю в Средний город, чтобы работать в лавке?». Саоми показалось, что у неё даже в глазах немного потемнело от волнения: внезапные перемены напугали и обрадовали одновременно. Может, тётя Авгит окажется страшным тираном и будет заставлять её трудиться день и ночь, но, также маловероятно, что жизнь станет тяжелее, чем теперь, при этом же появлялась возможность учиться! Жить и работать в Среднем городе однозначно лучше, чем её теперешняя жизнь. И не придётся выносить и дальше Гарко… - А как же Лаури? - быстро спросила Саоми. - А что Лаури? - резко спросила мать. - Она остаётся, она слишком мала, чтобы работать в лавке. - Но я с ней даже не попрощалась… - Не городи ерунды, ты не за море уезжаешь, вы ещё увидитесь. Хватит нюни разводить, ты уже взрослая! Не понимаешь, как это важно? - Понимаю… - Саоми опустила голову. «Лаури тоже так будет лучше, - подумала Саоми, - не придётся делить еду на двоих. Наверное, ей трудно было убедить тётю Авгит взять меня. Я могу навестить Лаури ночью. И ещё смогу оставлять часть еды и приносить ей, так что всё хорошо». Она шла за матерью по шумным улицам Нижнего города, до мелочей знакомого ей с раннего детства. Мать частенько лупила её за отлучки, но Саоми всё равно продолжала убегать бродить по городу, просто со временем стала делать это по ночам. Она никогда не воровала, что-то внутри неё восставало от одной мысли об этом, но возле рынков или на задних дворах кабаков всегда можно был найти что-то полезное, если постараться. Поэтому Нижний город Саоми знала хорошо. Он был шумным, низким, тесным, но летом здесь с моря дул освежающий ветер, а по ночам было видно звёзды лучше, потому что ночные огни не заслоняли небо. Саоми не ненавидела свой дом, она привыкла к нему и мечтала о побеге вовсе не из места, а от людей и обстоятельств. Мать шла быстр. Чувствуя, что сегодня происходят очень важные события, Саоми не зевала по сторонам и не отставала. Они шли прямой дрогой, ведущей в Средний город, и постепенно улица становилась всё чище, дома — светлее и выше, вывески — ярче. Здесь уже начинали попадаться уличные столбы с фонарями. Саоми слышала, что в домах в Среднем и Верхнем городе есть водопровод, а в Верхнем — даже центральное отопление. Вот было бы здорово увидеть это! Улицы в Среднем городе уже не выглядели пустыми: дороги здесь мостили, тут и там росли аккуратно подстриженные деревья и кусты, многие магазины украшали большие стеклянные окна, а за стеклом, на витринах, лежали удивительные товары. Дома стояли со скатными крышами, плотно друг к дружке, а вдоль дорог шли каналы, по которым плыли лодки. Наконец, они остановились перед большим зданием, вернее, даже и не единым зданием, а целой усадьбой, обнесённой стеной. По фасаду тянулись галереи с витыми перилами и бронзовыми столбиками, крышу покрывала красная черепица, все окна занавешивали разноцветные шторы. Место было похоже на очень роскошную гостиницу. Мать направилась к главному входу и Саоми, боязливо оглядевшись по сторонам, вошла тоже. В холле она даже запрокинула голову — настолько внезапно большое пространство открылось перед ней. Они с матерью оказались в просторном зале, уставленном столиками, окружённом по верху галереями и лестницами. На другой стороне зала возвышалась сцена. Правда, кроме слуг, наводивших порядок, больше никого не было. Муллит остановила служанку, пробегавшую мимо. - Мне нужна госпожа Ирис. Служанка окинула Муллит удивлённым взглядом, потом её лицо скривилось в презрительной гримасе и Саоми сжала кулаки, понимая, что сейчас их погонят прочь. - Мы договаривались, - торопливо прибавила Муллит, - госпожа Ирис ждёт нас. Муллит слегка обернулась на Саоми и служанка, тоже глянув на девочку, приподняла брови, но потом понимающе кивнула и велела, всё ещё пренебрежительным тоном: - Ждите тут. Муллит осталась стоять на месте и Саоми тоже. Она с интересом оглядывалась, гадая, зачем они пришли сюда. Она хотела спросить, но мать цыкнула на неё, велев не шуметь, и Саоми покорно замолчала. Спустя какое-то время служанка вернулась в сопровождении женщины лет шестидесяти, худой, с костлявыми плечами, обвислыми щеками и одетой в строгое, тёмно-фиолетовое платье, с вышитой у ворота цепочкой маленьких фиалок. Волосы дамы были собраны в тугой пучок на затылке и украшены бумажной розой, выглядевшей почти как настоящая. - Она? - сухо спросила женщина, слегка кивнув на Саоми. - Да. - Муллит суетливо подтолкнула дочь вперёд. - Какая-то она худосочная, - скривила тонкие губы женщина. - Она очень сильная, - поспешно заверила Муллит. - Не смотрите, что так выглядит, она способная… Саоми! Быстро покажи чары. - Что? - удивлённо переспросила девочка. - Один из этих твоих фокусов! - нетерпеливо поторопила Муллит. - Ну? Давай живее! Девочка недоверчиво глянула на женщин, вытянула ладонь и над ней в воздухе появилась белая снежница. Бабочка описала короткий круг и исчезла, а Саоми спрятала руки за спину. - Что же… - Госпожа Ирис скрестила руки на груди. - Родинки можно будет убрать, мелкие шрамы — тоже… Волосы… - Она склонила голову на бок. - Густые, это хорошо, внешний вид можно быстро восстановить. Покажи зубы. Саоми насупилась, но Муллит подняла руку и девочка быстро улыбнулась. - Теперь руки. Саоми протянула вперёд ладони. «Да что такое-то?» - подумала она. В голову закралось нехорошее подозрение. Саоми попыталась поймать взгляд матери, но та не глядела на неё с тех пор, как они вошли внутрь. - Что же, ей ведь девять? - Да, госпожа. - В этом возрасте судить ещё трудно. Может быть, со временем она вытянется и округлится, поглядим. Что же! - Госпожа Ирис кивнула. - У неё есть некоторые задатки. Женщина сунула руку в поясную сумочку, достала несколько монет и вложила в быстро протянутую ладонь Муллит, а потом кивнула служанке. - Мэрит, забирай её. Служанка шагнула к Саоми и та рванулась прочь. - Мама! Муллит сцапала дочь за плечо и с силой толкнула к служанке. - Мама?! - Саоми забилась, но служанка оказалась очень сильной и, отвесив девочке крепкий подзатыльник, потащила её прочь. - Мама! - закричала Саоми. Она всё ещё не верила. Расширившимися глазами девочка смотрела в спину Муллит, которая, отвернувшись, быстро удалялась прочь. Через несколько мгновений она вышла из зала, так ни разу и не обернувшись. - Мама! - кричала Саоми. - Мама! Не надо, мама! Не надо! Не продавай меня!!