Неболом

      Империя должна жить, повторял отец. Империя — щит, оберегающий земли от таящейся тьмы. Империя — оплот надежды, воздвигнутый мольбами слабых существ. И когда придёт закат одного правителя, взойдёт новый, полный сил. Молодой Лев Шейд-Рамала, надежда империи и гордость отца, следящего за успехами наследного принца — вот кем был шедший по коридорам каменного дворца дэв. И каждый его шаг отражался гулким эхом от высоких сводов, от украшенных барельефами стен, не заглушали его торопливую походку и ковры, вытканные искусными руками тахриданских ткачих, обитавших в малых горных селениях далеко на востоке.       Алекрис покинул зал под незначительным предлогом, выбив себе немного времени, чтобы найти брата и донести до ушей то, что огласил представший перед императором человек, облачённый в золотые одежды Владыки двух Лун, чья шея и запястья были окутаны серебристыми колокольчиками, звенящими всякий раз, когда почётный гость склонял голову или протягивал изящную ладонь к кубку с вином. Алекрис оставил зал позади, но его до сих пор преследовал мягкий перезвон, следовавший за ним по пятам, будто прибывший ко двору с посланием провидец решил присоединиться к принцу. Он петлял по коридорам, мчался по крытым галереям, обошёл всю библиотеку — святое место его брата, что хранило в себе как знания божественные и давно утраченные, так и то необычайное чтиво, которым любил баловать себя Тейрран, уставая от изучения очередных древних трактатов. Но его нигде не было: ни в собственной комнате, ни в императорском архиве, ни в тренировочном зале, ещё не готовом, но уже постепенно принимавшем желанную Алекрисом форму.       И лишь вырвавшись за стены дворца, замерев на широкой лестнице, скользящей вниз мраморными пластинами к обширному саду, где возвышались фруктовые деревья и изгороди, образуя тянущийся два кавара лабиринт с вкраплениями белеющих верхушек ротонд и беседок, скульптур и журчащих фонтанов, он вздохнул свободно. Плутать в поисках брата пришлось бы долго, тот мог скрываться в любом притаившемся тупике, наслаждаясь одиночеством и собственным превосходством над гостями Каш’Ар-Цада, прибывшими на встречу с провидцем. Но Алекрис повернулся к белеющему в мягком свете дах’аджаров бельведеру, колоннадой возвышающемуся над садом по правую руку от главной лестницы. Огороженный малый дендрарий, где его брат коллекционировал и любовно взращивал дивные деревья и цветы, и куда было запрещено вступать без разрешения хозяина сада, был поистине удивительным зрелищем, освещённым множеством небольших осколков, словно упавшими с неба звёздами, низкие каменные лавочки, затерянные среди мягких, аккуратно подстриженных кустов, и сладкий аромат фруктов и цветов, окутывающий всякого, кто осмеливался переступить порог.       Алекрис замер у входа — каменная арка, возвышающаяся над ним расправившим крылья драконом и две массивные, украшенные резьбой створки двери, — и резко выдохнул, собираясь с мыслями. С падения Канкадии они избегали друг друга, словно каждый винил другого в проявленной слабости, их встречи стали больше официальными и за общим делом, всё сильнее Тейрран погружался в древние тексты и свитки, хранящие тайны, сокрытые за древними шрифтами, пока его брат сиял в свете славы, как Лев-Император, обращая на себя взоры каждого в Шейд-Рамале и за его границами. Луна и Солнце. Кто бы ни говорил за спиной о зависти младшего императорского сына, Алекрис лучше всех знал, что взвали на плечи его брата наследие императора, как тот тут же найдёт, кому передать такой ненужный дар. Тейрран любил познавать окружающий мир через старые страницы и монотонные учения наставников, чьи познания он давно превзошёл, но всё равно искал что-то новое в их речах. Его тяготил вопрос смерти людей и бессмертия дэвов, он вскрывал тела умерших и изучал болезни и раны. Лишь по особому приказу отца, как было с Канкадией, он мог отложить изыскания и выполнить возложенный на него долг. Только в этом не было стремления найти признание отца или имперского народа — вынужденная необходимость, с которой приходилось мириться.       Алекрис сжал кулаки, чувствуя, как взволнованно бьётся в груди сердце, как холод окутывает нутро в дурном предчувствии, но выдохнул и, толкнув створки двери, переступил через порог, окунаясь в безмятежную тишину. Он слышал лишь шорох ветра в ветвях и видел маленьких светлячков, круживших у крупных дах’аджаров в железных подставках на тонких кованных ножках, замечал пустые широкие лавочки, к которым склоняли тонкие ветви деревья-чужестранцы, выторгованные у приезжих из Ратмира, Сахра’Ара и Теланчака торговцев: иссиня-чёрные ветвистые стволы, по которым скользили искрящиеся капли древесного сока, оставляя после себя зеркально гладкие полосы, красные, будто напитавшиеся крови кроны саликсов, каскадом ниспадающие к гранитной чаше фонтана и к низкой траве; хрустальные колокольчики, чьи лепестки были настолько хрупки, что распадались от одного лишь прикосновения. Алекрис оглядывался по сторонам, вновь и вновь замечая новые саженцы и то, как успели вырасти те, что при нём собственными руками высаживал Тейрран. Руки, что без колебаний разрезали грудные клетки и вынимали органы, что наказывали провинившихся слуг, бережно вынимали из холщового мешка хрупкое деревце и опускали в приготовленную яму. И теперь пальцы его брата перебирали короткие прядки лежащего на коленях юнца, когда Алекрис обошёл центральное дерево, пригибаясь из-за широких, серебрившихся под луной листьев.       Его брат сидел на расстеленном плаще, будто какой-то уставший путник, откинувшись на витый ствол своего первого саженца, с которого и начался сад. Его глаза были закрыты и сам он выглядел мирно, мягко скользя по смоляным волосам лежащего на нём мальчишки в чёрной мундире ученика Кассран-эр-Гайян. Тот лежал головой на бедре Тейррана, бесстыдно обнимая одной рукой за пояс, уткнувшись носом в живот дэва, посапывая и даже слегка улыбаясь во сне. Его бережно накрыли ещё одним плащом — рунарийским, вышитым золотом и серебром, парадным, что накидывали на плечи во время важных праздненств перед жителями империи и почётными гостями; свой Алекрис оставил в зале — слишком душно становилось от каждого слова провидца.       — Он снова здесь?       Тейрран не вздрогнул, лишь приоткрыл глаза и слегка покосился на появившегося из-под серебристой кроны брата и его замершие пальцы зарылись в смоляную копну, нарочито заставляя Алекриса недовольно скривиться.       — Как видишь.       — Ты должен прекратить это, Тей. Он уже не мальчишка, которому ты так охотно потворствуешь, а будущий фасхран’кассра. Ему нужна дисциплина.       — Много ли дисциплины привила армия тебе? Помнится, не так давно отец отчитывал своего любимого наследника за переполох в особняке тар-Шатри, который тот учинил, тайно заявившись в личные покои молодой Адалии, тем самым бросив свой пост на восточном фронтире. Скажи, кто тебе помог? Драйган? Кассран? Эски?       Вот почему он иногда избегал разговоров с собственным братом: многословный, безжалостный Тейрран дер-Керр любил вонзать иглы в слабости собеседника, не задумываясь — или не желая, как понимал Алекрис, — какую боль приносит своими меткими ударами. Даже сейчас в его мягком тоне, с которым он произносил обличающую наследного принца речь, свозила насмешка как пощёчина.       — Защищай-защищай, — Алекрис рассерженно фыркнул, сложив на груди руки, отгораживаясь от лисьего взгляда синих глаз, тех самых, которым он завидовал каждый раз, стоило им посмотреть на него. — Вот только это не домашний зверёк, Тей, за которым забавно наблюдать до того момента, пока не надоест. Ты не сможешь его выкинуть просто так, а потом приплатить золотом, чтобы это всё скрыть. Так не делается!       — Тише, ты разбудишь его, — Тейрран вернулся к своему занятию, нежно поглаживая чёрные прядки, то и дело зарываясь в них, и от этого зрелища, будто снег утопал в дёгте, даже Алекрис не мог оторвать взгляд. Раз за разом длинные пальцы описывали дугу, иногда, даже слишком часто, согнутыми фалангами он оглаживал нетронутую щетиной щёку.       И лишь колкий, предупреждающий взгляд младшего брата остановил готового разверзнуться в самых крепких выражениях Алекриса, заставив того сжать челюсти. Сколько сейчас этому рыбаку? Пятнадцать? Шестнадцать? А сколько было в тот день, когда вернувшийся после более двух месяцев исчезновения Тейрран объявился во дворце, держа за руку босого, грязного мальчонку в залатанных рубахе и штанах? Десять? Алекрис помнил тот день — боги отказали ему в милости забыть его и всякий раз заставляли вспоминать, стоило уцепиться взглядом за знакомое лицо, — когда напуганный взглядами и шепотками гостей и прислуги маленький волчонок появился впервые под сводами императорского дворца, жался к бедру Тейррана, озираясь полудиким взглядом больших янтарных глаз. Алекрис был готов поклясться, что ожидал подобного от Рейске, что была известна своим мягким сердцем и упёртостью в собственных решениях, что приведи оборванца по одной ей известной причине, вся семья могла лишь вздохнуть и предоставить ей самой справляться с последствиями собственной жалости. Но Тейрран…       Помнится, Алекрис почти влез в драку с родным братом, когда младший принц без малейшего сочувствия плетью наказал мальчика-виночерпия: тот споткнулся о подло выставленный сапог одного из сыновей герцога Харданора и опрокинул на чёрные одежды Тейррана целый кубок, наполненный лучшим вином. Алекрис с ужасом смотрел, как и без того спокойное лицо младшего принца стало непроницаемой маской, в которой жарко блестели синие сапфиры, и как, выдернув из-за пояса стражника плеть, он разматывал лоснящуюся кожу и замахивался над скрючившимся мальчиком, молившим о прощении. Двух ударов хватило, чтобы прийти в себя, остановить руку Тейррана и заставить прекратить, а после они не разговаривали целый месяц: Алекрис из-за обиды, Тейрран — просто наслаждаясь тишиной.       Или эксперименты с ядами, что проводил брат в лаборатории столичного аптекаря, думая, что никто не знает о том, чем он занимается вне дворцовых стен и куда исчезают купленные им рабы. Он травил их одного за другим, кропотливо записывая наблюдения, то увеличивая дозы, то уменьшая, определяя, сколько может выдержать организм ребёнка и взрослого, отличаются ли воздействия на мужчин и женщин, и испытывая созданные им противоядия. Если кто-то умирал — приказывал сжечь и тут же привести нового. Всё восхищение и любовь к хрупким жизням смертных передались Алекрису пополам с Рейске, как шутила императрица, уже тогда будучи при смерти из-за скоротечной неизвестной болезни, пожиравшей её жизнь с жадностью голодного пса. Она угасала на глазах, а Тейрран всё искал лекарство, что могло помочь его матери, пока Алекрис просто был рядом, держа за руку и вытирая с потускневших зелёных глаз слёзы.       Как бы он ни любил брата, тот был отрезан от сердца, руководствуясь холодным и пытливым умом. Каждый нарушивший закон — преступник; каждый раб — вещь; каждый человек — хрупкий и ненадёжный механизм; каждый любящий сердцем — лёгкая мишень для манипуляций.       И этот безжалостный, расчётливый змей привёл какого-то ребёнка!       — Зачем ты вообще приволок мальчишку сюда?       — Это его желание, — Тейрран поднял лицо к звёздному полотну, вглядываясь в танец маленьких светлячков, выписывающих круги вокруг пульсирующего осколка. — Я поклялся исполнить любое, и он захотел отправиться со мной.       — Поклялся? — Алекрис едва не задохнулся от возмущения, нависая над сидящим на траве братом, уперевшись рукой в тёплый ствол беттари. — Ты же никогда не даёшь клятв!       Он смотрел в глаза Тейррана и пытался увидеть если не раскаяние за шутку, то хотя бы насмешку, но встречал лишь спокойствие и усталость.       Первой мыслью, что посетила Алекриса в тот день — жертва для очередного эксперимента, которую стоило бы забрать, вернуть обратно к семье, пока его брат не успел изучить внутренности мальчонки, вызнавая, как долго он может терпеть боль. Ни Рейске, взбудораженная столь необычной новостью, ни сам принц, как бы ни старались остаться наедине с рыбаком, оказывались застигнутыми врасплох самим Тейрраном, наспех придумывая нелепые оправдания, которым тот почему-то верил или делал вид. По словам Архата, что прибыл за принцем и лично наблюдал за его прощанием с местными, Тейрран проявил большое великодушие и заботу, отдав за мальчишку золота столько, сколько тот весил, своего племенного скакуна подарил старшему брату, а остальных благословил императорским знаком, что должно было заметно облегчить жизнь, вздумай они покинуть свою деревушку и перебраться в другие города. Тейрран! Не отнял, не прикрылся отцом, а щедро заплатил, пусть и создав монеты из щебня и пыли, но они были такими же настоящими, как те, что приносили в казну. Что такого произошло в забытой деревушке, что Архат развеял опасения и о рабском клейме, заверив, что весь путь, который они втроём проделали, младший брат Алекриса баловал ребёнка сказками и историями, показывал ему созвездия и ни разу не причинил боль. Его тело было усеяно маленькими шрамами, оставленными острыми рифами, и не было ни одного знака, указывающего на рабское положение. Это сбивало, путало и одновременно пугало — его брат, готовый содрать шкуру с человека, если потребуется в его изысканиях, внезапно проявил заботу по отношению к какому-то грязному, пропахшему рыбой оборванцу.       — Он… — слова почти не шли на язык и Алекрису пришлось сглотнуть. — …твой ребёнок?       Первое, что услышал наследный принц — смех. Мелодичный, тихий, льющийся из самой глубины души, открытый и заразительный, что Алекрис и сам невольно улыбнулся, всё ещё предчувствуя очередной укол брата. Закрывший ухо спящего мальчишки, младший принц медленно выдохнул.       — У меня нет потребности раскидывать наследие семьи по чужим… приютам, — и примирительно коснулся запястья, предугадывая по побагровевшему лицу наследного принца подбирающуюся обиду. — Он не мой сын и даже не твой, если таковой и существует.       — Но ты тратишь на него столько же времени, сколько на книги. Когда мы в последний раз выпивали в Загрейске? Все вместе: я, ты и Рейске? Помнится, ты хотел найти какой-то цветок и подарить ей. Неужели, какой-то провонявший рыбой оборванец так сильно увлёк тебя, что не осталось времени на собственного брата?       — Если бы я не знал тебя, Алекрис, то сказал, что ты ревнуешь. Ты здесь не для этого, так для чего на самом деле?       — Сайдорон на пороге гибели.       Чёрные брови младшего принца удивлённо выгнулись.       — Прибыл один из провидцев Владыки…       — Прибыл? Насколько же золото ослепило старика, что былые оскорбления так легко забылись.       Алекрис поджал губы. С ним Тейрран поделился тайной лишь в момент, когда был припёрт к стене остриём меча. И он узнал…       Узнал, что брат отправился в Тирр-Садан один; узнал, что услышанное там пророчество развеселило его и оскорбило; узнал, как Тейрран уничтожил тирр-саданский дворец и сумел выжить, окружённый солдатами, доказывая истину — никто не ведает будущего и не может предсказывать его. Узнал, что дорога на север превратилась в едва приметную тропку на юг. Как и было предсказано.       — Пятьсот тысяч сайдоронцев и почти столько же гостей: торговцев, наёмников, заезжих артистов — они все погибнут, когда на них обрушится небесная скала, Тейрран!       — Что сказал отец?       В одно мгновение Алекрис помрачнел, сжав кулаки, и в тёплом воздухе послышался тонкий натужный скрип сомкнутых зубов.       — Что у империи нет возможности его спасти.       Тейрран склонил голову, пряча короткую улыбку, и провел пальцами по щеке спящего мальчишки — для него, существа живущего бесконечно долго, любой человек был сродни ребёнку.       — Думаешь, если не смог император, сможет его наследник?       — Не наследник, — ладонь Алекриса легла на плечо брата и крепко сжала. — Наследники. Помоги мне. И мы докажем отцу, что судьбу возможно изменить.

***

      Они были в пути больше шести дней и ещё столько же им предстояло пройти. Их сопровождали императорские драконы и парящие в небе над облаками ишракассы — один янивар, но и этого было достаточно, как считал Алекрис. У них не было времени собрать больше людей — с каждым часом звезда, что сияла днём и особенно — ночью, приближалась к Сайдорону из глубин космической тьмы. Безжалостная небесная гора, посланная разгневанной Солвиари.       Алекрис сидел на спине своего кассры, крепко держась за переднюю луку и беспокойно вглядывался в небо, силясь рассмотреть среди хмурых туч грозный блеск приближающейся звезды. Над головой, бросая тень на растянувшийся в ровные квадраты Второй имперский легион, парил Керберос, лишённый наездника, отдавшего предпочтение в последнюю пару дней простой лошади и обществу обычных вояк. Тейрран был где-то среди телег и повозок, смешавшись с простыми солдатами, облачёнными в красно-золотистые цвета Алекриса. Может, среди них был мальчишка, о котором так заботился его брат? Но сколько бы ни всматривался в лица своих солдат, Алекрис не замечал в них ничего знакомого, даже Тейрран с момента отъезда не проявлял интереса к кому-либо. Они не говорили о том случае, когда Алекрис, искавший брата за пределами дворца, случайно нашёл его в компании мальчишки, кажется, Ашрея, но вспоминал о нём всякий раз, как видел пустующее седло Кербероса.       Вот и сейчас стоило закрыть глаза, как перед взором появлялся Тейрран, облачённый в строгий, так хорошо сидящий по фигуре мундир, лишённый вычурных золотых узоров, подпоясанный белым кушаком, без какого-либо оружия — зачем оно ему, когда его сила могла обратить в пыль Шей’теарх и возродить вновь — и смотрел на притихшего, совершенно растерянного ребёнка, успокаивающе гладя по коротким чёрным волосам.       — Почему нет?       — Потому что это опасно, ке’нея. Даже я смутно представляю, что может произойти, если не успеем к празднованию Солтариана, и на сколько хватит моих сил удержать эту гору.       — А если ничего не выйдет? Если ты… — мальчишка тут же отшатнулся и прикусил губу, опустив голову.       — Умру? У меня есть ради кого жить, волчонок, я не встану на дорогу Вечной Мерзлоты так легко.       Пальцы Тейррана скользнули по щеке и мягко приподняли за подбородок, заставляя заглянуть в синие глаза.       — Но ты должен остаться здесь, Ашрей, если не ради себя, то ради меня, — вся мягкость, что была в голосе брата, исчезла, придав ему знакомые Алекрису нотки — сейчас мальчишке не стоит даже возражать — бесполезно. — Пообещай мне, что не поддашься шаннуру в своей голове и прислушаешься к моим словам.       — Но ахади…       — Будь прилежным учеником, ке’нея, впитывай знания, побеждай соперников и собственные страхи, стань достойным, готовым пройти алиит’сиаш и получить фасхран, — руки Тейррана заботливо обняли недовольного, избегающего синих глаз дэва Ашрея, прижимая к груди. — Судьба благоволит смелым.       Через три дня, как войско, собранное для спасения Сайдорона, пересекло ворота столицы, Лев Шейд-Рамала не выдержал и всё же спросил:       — Разве ты не взял с собой своего щенка?       — Я учу его дисциплине, как ты и хотел, — ответ простой, но лёд, сквозивший в нём заставил Алекриса насторожиться.       — Не боишься, что он последует за тобой?       Впервые Тейрран оказался растерянным, будто никогда не думал о подобном исходе, и теперь смотрел на брата непривычно испуганно. Всего лишь мгновение и вновь маска сосредоточенности.       — Нет, не последует.       Проблему Алекрис начал подозревать в тот момент, когда один из молодых солдат стал избегать его и Тейррана. Сначала это казалось случайностью — не все готовы находиться в тени живых богов, не испытывая ужас, — но чем чаще взгляд тёмных глаз дэва находил юного воина, прячущего лицо под концом шакиба, тем торопливее тот скрывался за телегами и среди таких же юнцов. Раз за разом, что в какой-то момент превратилось в игру для них двоих на каждом привале, что устраивали за час до захода холодного осеннего солнца. Алекрис заканчивал очередной совет с командирами, коротко перекусывал перед сном и отправлялся бродить между телегами и повозками, теряясь среди теней и копошащихся в вещах солдат, постепенно укладывающихся спать. Чем дальше от дома, тем тише становился смех и тем угрюмее были лица — каждый смотрел на небо и видел приближавшуюся небесную гору. В голосах всё чаще сквозила неуверенность и страх, но глаза продолжали гореть верой в молодого наследника, каждый раз обращаясь к возвышавшемуся над палатками шатру. Алекрис блуждал мимо костров и слушал пьяные разговоры и кабацкие песни о блудливых ворах и хитрых шаннурах, он натыкался на едва стоящих юнцов, опорожнявших желудок, цепляясь за стволы деревьев и борта телег, мягкими шагами скользил всё дальше, а, не находя, возвращался к себе, чтобы вновь попытаться на следующем привале.       Это длилось ещё два дня, пока однажды на него не натолкнулся в спешке удиравший мальчишка, чьё лицо было закутано пыльной тканью. Алекрис цепко схватил за мягкий ворот бригантины, подтянул к себе, сильно встряхнув начавшего вырываться солдата, и заглянул в распахнутые в страхе янтарные глаза. Он уже хотел сорвать край шакиба, когда его руку перехватили чужие пальцы:       — Твои вкусы всё больше и больше меня озадачивают, брат, — Тейрран будто взялся из теней, явившись из ниоткуда и встав рядом с опешившим Алекрисом.       — Похоже, я поймал…       — Солдаты начинают беспокоиться, видя тебя крадущимся, точно вор. А близость Сайдорона с каждым шагом отягощает их мысли. Прекрати искать тени, которых не существует, — он говорил тихо, строго смотря в напряжённое лицо дэва, и с каждым словом уверенность Алекриса отступала.       — Вдруг это твой мальчишка?       — Я уже ответил тебе: он в столице, — осенняя прохлада за один удар сердца наполнилась жаром, будто рядом с ними из недр земли вырвался обжигающий огонь. — Но даже будь он здесь, это помешает спасению Сайдорона?       Алекрис опустил голову, признавая поражение, и нехотя разжал пальцы, выпуская затихшего, словно пойманная мышь, юнца. Тот бросил взгляд на Тейррана, что продолжал пронизывать синими глазами брата, и скрылся в тенях.       — Это же был он? — полушёпотом спросил Лев Шейд-Рамала.       Ему не ответили, но пальцы младшего наследника выпустили из сильной хватки запястье и исчезли, как и сам Тейрран, окутанный тенями.       Они прибыли в Сайдорон на восемнадцатый день оннадаша, аккурат перед началом празднования Солтариана в честь перерождения Солвиари, что должна сгореть в пламени уходящего осеннего огня и возродиться в начале кесбара, когда поля оттаивают от снега и холодов. Праздник богини, в честь которой когда-то возвели небольшой город с маленькой башней из белого мрамора, и чьи лики теперь смотрели на въезжающих солдат с белоснежных внутренних стен и с высоты изящных статуй. Белизна и золото — вот два цвета, смешавшиеся на улицах и среди которых выделялись яркие, словно языки пламени, воины Второго императорского легиона, уставшие и мрачные, но всё равно глазеющие по сторонам от открывшегося великолепия. Всё в проклятом Сайдороне говорило о величии и богатстве: белый мрамор, из которого строили дома и возводили стены, фонтаны, каналы, дорожки и даже отхожие места позади солдатских казарм, был главным ресурсом, вторым — вино, а третьим — железная руда. Здесь белый считался не имперским цветом, но цветом сайдоронцев, получивших право жить в городе, золото и серебро украшало фонтаны, статуи, цветочные горшки, сверкало на пальцах и шеях горожан. Закованные в сталь стражники патрулировали широкие, вымощенные мрамором улицы, лошади под ними звонко цокали по гладкой поверхности и тут же гадили на неё. И всё это бросалось в глаза Алекрису, впервые оказавшемуся в Сайдороне.       Белый город, что располагался на Сатрийской скале, горбом вздымающейся над тёмными, бесноватыми волнами Лиссейского моря, всегда торчал в горле империи подобно кости, бросая тень на величие не только императорской семьи, но и на сам Шей’теарх, оспаривая право зваться столицей. Он вырос из маленького городка под защитой Солвиари и заботливым правлением бессменного сакира, благословлённого не только мудростью, но и долголетием. И к удивлению Алекриса он не вышел встретить прибывших к нему наследников императора, отправив свою прислугу с разрешением посетить вздымающийся над чёрными водами моря дворец. Их солдат взяли в кольцо, за ними цепко следили молчаливые стражи, и каждый из легионеров касался меча на поясе, убеждаясь в его наличии.       — Мы здесь пленники или гости? — тихо спросил Тейррана старший наследник и с мрачной решительностью ступил на первую мраморную ступень.       Слепящая глаза лестница уводила вверх, упираясь в раскинувшуюся площадку перед распахнутыми каменными створками в два человеческих роста. Алекрис поморщился: реши они осадить Сайдорон, без мощи его брата и драконов они бы не смогли даже поцарапать камень дворцовых стен, но оставь защитников внутри, отрежь от запасов, и защита станет ловушкой. Как сломай возвышающиеся над головами могучие колонны, вытянутыми драконьими телами обвивавшие гордых рыцарей, головами поддерживая портик, и больше двери не смогут открыться, отрезав обитателей дворца от свободы.       Алекрис зажмурился, прогоняя дурные мысли. Он пришёл спасти сайдоронцев, но всё, что окружало его, выглядело враждебно, будто ожидая приказа атаковать. Молчаливая, напряжённая прислуга и возвышающиеся, закованные в латы стражники, державшие копья с белыми знамёнами города, знать, прибывшая к сакиру Агарану с дарами, что несли многочисленные слуги: шкатулки, диковинных зверей в клетках и в цепях, породистых тонконогих скакунов, закутанных в полупрозрачную ткань молодых танцовщиц и рабов. Алекрис видел, как разодетые в праздничные костюмы слуги смотрят за порядком среди ожидающих аудиенции, как те переминаются и ворчат, затевая споры, кто первым должен предстать перед глазами владыки Белого города. Здесь были знакомые Алекрису мелкие бароны и герцоги Шейд-Рамала, представители южных княжеств и соседних стран, чьи лица он видел впервые. Галдящие стаей разнопёрых птиц, они толкались словно босоногие попрошайки у храмовых ворот, пытаясь урвать горсть мелких монет.       — Рабы, дикие звери и золото, — тихо шипел Алекрис, сжимая рукоять меча. — Подарки, достойные императора.       — Не потому ли империя бессильна в помощи? — выгнув чёрную бровь, Тейрран бросил косой взгляд на толпу, мимо которой они шли, провожаемые слугой. — Ты спрашивал, кто мы для них, так я отвечу — дорогие заложники.       Они замерли перед закрытыми дверьми из белого дерева, что охранялись двумя внушительного роста байал-аад, чьи окованные в сталь рога сверкали на проглядывающем через резные окошки солнце, а две пары рук держали в каждой по мечу. Диковинные зверолюды, о которых Алекрис только слышал, но увидел впервые, замерев перед одним из них, невольно задрав голову. Их толстые шеи венчали рогатые бычьи головы, в которых едва угадывались человеческие черты, в носу у одного сверкало толстое золотое кольцо, отбрасывая блики на щёку Алекриса. Выше его в полтора раза, шире в плечах, крепче, сильнее — такие воины внушали страх, но никак не уважение, потому Лев Шейд-Рамала сделал шаг вперёд. В грудь упёрлась широкая ладонь одного из байал-аада, и по просторному коридору, где все ждали с дарами, прокатился громогласный рёв:       — Нельзя!       — Перед тобой Его Императорское Высочество, первый наместник Алекрис дер-Керр, мне не нужно разрешения увидеть твоего хозяина.       Голоса смолкли, все, кто был, обратили внимание на двух дэвов, стоявших у дверей, и робкие шепотки проклюнулись в безмолвной тишине первыми ростками беспокойства и удивления.       — Плевать, — коротко отрезало чудовище, сузив нечеловеческие глаза. — Нельзя. Ждите.       — У нас нет времени ждать, шияз. Отойди!       — Ждать. Иначе наказание. Больно. Кости хрустеть. Ждать лучше.       Алекрис рассерженно фыркнул, схватился за рукоять меча, когда его оттеснил Тейрран, вскинув правую руку к груди возвышающегося чудовища. Тот отпрянул, с удивлением уставившись на растопыренные пальцы дэва, как и остальные, кто находился рядом, взволнованно выдохнув.       В тишине хруст костей раздался неожиданно громко. Алекрис вздрогнул, уставившись широко распахнутыми глазами на сгорбившегося стража, и звон выроненных мечей громом пронёсся над сводами коридора. Он завыл. Высоко и пронзительно, заполняя всё отчаянием и болью, пока под серой шкурой волнами двигались мышцы, вспучивались и рвались под хруст сухих веток. Кожа байал-аада натянулась под натиском выпирающих костей, грозясь лопнуть, из ноздрей хлынула бурая кровь, заструилась по рту и подбородку, тяжёлыми каплями шлёпаясь на начищенный белый мрамор, растекаясь под сапогом Тейррана. Его пальцы были скрюченными, ладонь медленно поворачивалась, причиняя невидимую боль рухнувшему перед ним на колени чудовищу. Его товарищ стряхнул оцепенение, резко подался вперёд, замахиваясь первой парой мечей, а позади лязгала сталь встревоженных рёвом байал-аада рыцарей.       — Мы пришли спасти их, а не отправить в Доубарийские сады, — горячо зашептал Алекрис, вцепившись в вытянутую руку брата.       — Страх учит уважению, а боль этот страх рождает, — ответил Тейрран, отстранённо наблюдая, как перед ним, корчась в муках, съёживается рогатый гигант, под чьей шкурой едва ли осталась одна целая кость.       — Прекрати, Тей, это нам ничуть не помогает.       Алекрис осмотрелся, повсюду встречая ощерившиеся копья, готовые вонзиться по приказу. Вставшие на изготовку стражи ждали, но в каждом движении рук и плеч, в повороте головы читалось нервное напряжение. Тяжёлый металлический запах заполнил коридор, осел на языке ржавым привкусом, растекаясь неровным кровавым пятном вокруг сапог Тейррана. Жуткая картина, подумал Алекрис, отведя от груды мяса, в которое превратился байал-аад, взгляд.       Створки дверей легко распахнулись и перед испуганными гостями и стражниками возник невысокий толстяк, тревожно перебиравший пухлыми пальцами, унизанными золотыми кольцами, шёлковый платок. Концы его аккуратно подстриженной бородки и усов были окрашены в густой золотой цвет и унизаны маленькими сверкающими бусинками, большие светлые глаза подкрашены углём, подобно распутной девке, а на шее свисала золотая цепь с символом Солвиари — ладонями, державшими солнце. Он сделал шаг вперёд, старательно избегая взглядом мёртвого стража, вобрал в себя воздух и объявил:       — Его Благоденствующий и Всемилостивый сакир Агаран дозволяет предстать перед его очами наследникам Его Императорского Величества!       Тейрран, опустивший руку, вопросительно покосился на брата, встретив лишь вспыхнувший гневом взгляд. Алекрис молча переступил через лужу, отпихнул с пути толстяка, не дожидаясь, когда его брат пойдёт следом. Тейрран коротко улыбнулся и, оставляя за собой кроваво-красные следы, скрылся за медленно закрывающимися створками.       Сакир Агаран восседал на белом мраморном троне, покрытом тонкой резьбой, выточённом в форме двух ладоней, сложив согнутые ноги на алой подушке с золотыми кисточками. Крепкий и молодой телом, в белых одеждах, подпоясанных золотым ремнём, он коршуном смотрел с высоты своего места, сверкая золотой тиарой в падающих на неё лучах солнца, где, будто звёзды, переливались самоцветы. Чёрные волосы спускались по покатым плечам мелкими кудрями, подхватываемые ловкими девичьими пальцами стоящих позади наложниц.       По обеим сторонам трона в молчаливом поклоне ждали слуги, готовые принять очередной дар из рук гостя, у стен безмолвно высились стражники в парадных доспехах. Свет падал сквозь высокие стрельчатые окна, отбрасывая разноцветные блики на белый мрамор пола, застеленный длинной ковровой дорожкой, ведущей от двери до трона. Статуи развратных женщин с ликом богини приковывали взгляд каждого, кто впервые оказывался в зале, мягкие изгибы тела перемежались с картинами, полными восхваления сакира Агарана. Золото, мрамор и снова золото — вот что окружало двух дэвов, застывших перед правителем Сайдорона.       Тот развалился на подушках, щёлкая костяными бусинами, отсчитывая удары сердца и затянувшееся молчание. У изножья трона сидели, словно какие-то животные, молодые, едва вышедшие из юного возраста девушки, чьи лица скрывали полупрозрачные ткани, расшитые золотыми пластинками. Они ласково гладили ступни сакира и плечи, скользили тонкими пальчиками по оголённой груди, но Алекрис чувствовал взгляд каждой, обращённый на него.       — Когда я приглашал вашего отца, то рассчитывал на скромный подарок императора, а не на груду мяса на пороге, — голос Агарана был хриплым, отражая истинный возраст, прятавшийся под молодой оболочкой. — Так нынче действует Шейд-Рамал в отношении своих союзников?       Алекрис скривился, стиснул кулак, но справился с нахлынувшей злостью:       — Я прибыл сюда, чтобы помочь вам, сакир, вывести людей из города.       — И зачем же мне их выводить, принц?       — Сайдорону грозит гибель, сакир. Так предсказал Владыка Двух лун.       Агаран замер. Опасливо сузив глаза, подался вперёд:       — Предсказал Владыка? Что за дагхт ты преподнес мне в столь великий праздник?!       — У меня нет причин лгать, сакир.       — Как у Шейд-Рамала не было причин нападать на Шайдар шестнадцать лет назад, — глаза Агарана хищно блеснули. — Как не было причины убивать одного из моих байал-аадов, как нет причины стоять передо мной не склонившись, как предписано древними законами.       Губы сакира Агарана расползлись в острой улыбке.       — Мы прибыли…       — Сегодня начало Солтариана, — громогласно провозгласил сакир, воздев к высокому расписному потолку наполненный вином кубок, — День, когда все распри остаются за его пределами до конца празднества, когда кровь проливается в усладу, а не для вражды! Праздник в честь милостивейшей из богинь! И вы уже испытываете её терпение, окрасив кровью полы моего дворца, как заботливого хозяина! По закону я имею право если не казнить, то вышвырнуть вон, но я великодушен и милостив, а посему мой кхадим проводит вас до комнат, что послужат местом для раздумий и раскаяния до конца праздника, пока идёт письмо до вашего отца.       — Мои люди…       — …останутся в казарме, что отведена им, — сакир резко оборвал дёрнувшегося Алекриса взмахом руки и откинулся на подушки. — Я позволю передать ваши слова во избежание беспокойства, но их копья и щиты будут отобраны, а мечи — запечатаны, никто не покинет стен отведённого им дома. Ахриз! Отведи наших дорогих гостей в их комнаты и убедись, что имперские солдаты ни в чём не нуждаются. Милость Солвиари осветит ваш дом, принцы.       Агаран сложил пальцы щепоткой, коснулся лба и сердца, а после протянул руку к трясущемуся от едва сдерживаемой злости Алекрису, раскрывая их, не отводя взгляда от искажённого гневом лица дэва.       — Да хранит солнце вас в час нужды, — ответил за брата Тейрран, едва коснувшись подрагивающего кулака Алекриса.

***

      — Ловко ты, конечно, — ворчал в короткую бороду сержант, идя бок о бок с молодым касрийцем, — но жаль кинжал. Добротный.       — Я выиграл его у одного кь’явха, — его спутник беззаботно пожал плечами, отчего простая светлая рубашка сползла на одну сторону, обнажая смуглую кожу. — Не жалко.       Они прогуливались по рыночной площади, поглядывая по сторонам и зорко различая в толпе празднующих людей солдат, слепящих своими начищенными до блеска пластинами и навершиями копий. Белые и золотые ленты трепыхались на ласковом ветру, остужая разгорячённую от солнца кожу, когда не привыкший к столь безжалостному солнцу светлокожий сержант то и дело размазывал по щекам и шее струившийся пот. Не слишком высокий, но широкогрудый и с крепкими кулаками, он своей русой бородой и зелёными глазами выделялся на фоне смуглокожих черноволосых южан, но именно его спутник прятал лицо под краем шакиба, будто скрываясь. Его живые янтарные глаза бегали от ряда к ряду, рыская в поисках интересного, и юноша то и дело замедлялся, быстро осматривал прилавок и припускал, догоняя товарища.       — Невесте приглядываешь? — с лисьим прищуром осведомился сержант, остановившись рядом, стоило мальчишке задержаться дольше обычного.       Тот вздрогнул, поджав губы в неуверенности, будто размышляя над ответом, но пальцы красноречиво бегали по кольцам и ожерельям, выискивая среди них что-то стоящее.       — Бери серьги — не прогадаешь.       — Почему?       — Если не невеста, то и кольцо ни к чему, — раздражённо почесав шею, ответил сержант. — Зря только надежду подаришь, раз не хочешь связывать обетом. А серьги… В общем, бери что-нибудь да пошли дальше.       Он нетерпеливо толкнул касрийца в бок, но процесс выбора захватил и его, разглядывая искрящиеся на солнце камни в тяжёлых перстнях и тонких колечках. Его товарищ, нагнувшись ниже, сосредоточенный и хмурый касался то одной серьги, то второй под трель пожилого торговца, то и дело уводящего его взгляд к более массивным, от того и дорогим украшениям.       Поймав за локоть и притянув к себе, сержант тихо зашипел на ухо:       — У тебя деньги-то есть?       Касриец кивнул.       — Сколько?       — Шесть ишфиров.       — И всё?       — Ещё одиннадцать сафидов.       — На золото не смотри — бери серебро. Всяко чище, чем тебе этот старый акриб всучит.       Смуглые щёки мальчишки покрылись пунцовым и он печально вздохнул, возвращаясь к прилавку. Выбирал теперь без особого энтузиазма, качая головой на очередное предложение, но всячески избегая серебра, стараясь не поворачивать голову в его сторону. Уставший от жары и жажды сержант, хлопнув товарища по плечу, жестом указал на мальчишку-водоноса, торговавшего ковшами прохладной воды, разместившись под навесом каменного дома.       — Санхера так внимательно выбирает, что смею предположить вы либо очень привередливы, либо не располагаете нужной суммой, — соединив кончики пальцев старик добродушно улыбнулся.       Юноша обернулся в поисках сержанта, убедился, что тот далеко и, приманив к себе торговца, горячо зашептал:       — У меня всего шесть ишфиров, и это всё, что у меня есть до последней кетты, но я хотел бы купить…       — Кольцо, увы, вы уже не купите, — покачав головой, старик ладонью закрыл лотки с манившими чужой взор кольцами. — Но у меня есть одно предложение, мой добрый друг.       Он не глядя сунул худую руку под прилавок, нащупал деревянную коробку и, вынув, поставил перед мальчишкой, открывая крышку. Оттуда засверкали одинокие серьги, погнутые кольца и рассыпанные бусы, часть из которых ещё была нанизана на тонкий волос. Золото и серебро, с камнями и без, но каждое хранившее какую-то печальную историю.       — Это то, что я не продам так легко, но среди чего можно найти настоящее сокровище, если благоволит Ясноокая Керу. Вот, смотрите, — он ловко подцепил простую серьгу — камень на узкой шляпке, похожей на гвоздь. — и подставил под солнечный свет. — Видите, как играет на гранях солнце? Какой глубокий морской цвет? Настоящий сапфир. Какие глаза у вашей невесты?       — Это не… синие, как Шарийское море в штиль.       — Тогда берите эту серьгу, пусть она одна, но зато подчеркнёт столь необычайный цвет глаз. Всего шесть ишфиров и ни одним сафидом больше. Настоящее золото, настоящий камень и такая незначительная цена.       — А что случилось со второй? — юноша потянулся к серьге, зажатой в пальцах торговца, но замер едва касаясь чужих ногтей подушечками.       — Увы, сгинула со своей хозяйкой, когда пришло время явиться пред очами Кутон’Ахера. Так и не успела надеть вторую… — старик грустно вздохнул и горько улыбнулся. — Или, как советовал ваш друг, показать серебро?       — Нет, я возьму эту.       — Санхера позволит узнать старику имя, кому я вручаю свою драгоценность?       — Те… — касриец покраснел, прикусив язык и тут же поправился. — Ашрей.       — Ашрей… Имя достойное князя, — старик принял золотые кругляши из руки мальчишки и задумчиво пожевал губы. — Мой отец, доживший до глубокой старости, был шайдарцем, и рассказывал о золотых днях, рождённых под дланью князя Ашрея. Увы, прошло почти двадцать лет, теперь-то нет даже его родины.       Он вручил серьгу и, позвав к себе мальчишку, отдал деньги ему, отправив жестом в дом. Они распрощались до того, как взмокший сержант, вытирая намоченные усы, вернулся к прилавку. Довольный собой Ашрей загадочно улыбался, привлекая к себе косой взгляд мужчины, хмурящего брови. Они шли через забитые людьми узкие улочки, по бокам которых расположились торговцы фруктами и горшками, коврами и ножами, то и дело крича на перебой, зазывая к себе и хватая зазевавшихся за локти. Дважды пришлось повернуть в пустые проулки, когда идти становилось невозможным, а стены домов будто сближались друг к другу, сдавливая людей с двух сторон; трижды натыкались на патруль, хоть и ничего не подозревавших стражников-сайдоронцев, но предпочитал прятать лицо, кутаясь в конец шакиба, как его друг-касриец.       — Думаешь, легко найти местную шайку воров? — Ашрей хмыкнул. — И зачем они нам, мы же не преступники.       — А для этого сукиного выблядка ещё какие, — зло сплюнув под ноги, процедил сержант. — Мы прибыли спасти эту чванливую задницу, а не потакать ей, а он решил, что должен отобрать наше оружие и запереть Его Высочество, как какое-то животное. Будь я там — глотку бы перерезал.       — Он и сам способен, всё же Лев Шейд-Рамала.       Сержант вновь почесал покрасневшую кожу на шее:       — Ты о наследном принце подумал? Я о младшем говорил, о санхере Тейрране. Знаешь, что не любят его, говорят, он рабов скупает и травит. Или режет. Или что похуже. Но послушай меня, баччи, он меня выходил, когда я уже одной ногой в царстве Ужасной Матери был и никто не осмеливался браться за покойника. Я ему жизнью обязан и эту жизнь за него и отдам. И плевать, что другие говорят, если он может людей на ноги ставить, то пусть этих рабов хоть ест.       Ашрей нервно передёрнул плечами.       — Не бойся, не ест он их, — басовито рассмеявшись, сержант по-дружески хлопнул товарища по спине. — А ты чего так от принцев прятался, а? Думаешь, никто не заметил, как стоит кому-то из них появиться, ты — ноги в руки и бежать? Боишься? Зря! Старший, может, и лихой, но с солдатами хорошо обращается, за него куда угодно пойдут, душу отдадут, если потребует, он для них почище императорского знамени. А про санхеру Тейррана я тебе уже и так всё сказал. Уж кто-кто, а только он может всех здесь спасти, потому его и позвали с собой, пусть это никому не нравится. Так что не трусь — вернёшься к своей невесте целёхоньким. Серьги, кстати, купил?       Ашрей кивнул и разжал кулак, показывая.       — Эх, всё ж надурил этот старый шияз, — расстроенно проворчал сержант, почёсывая за ухом.       — Отвали! — раздался по правую руку грозный голос одного из стражников. — А то вместо дома окажешься в темнице, старая курица!       Он рассерженно вырвал из слабых рук заплаканной женщины локоть и замахнулся для пощёчины, когда к нему подскочил Ашрей, загораживая спиной скрюченную тощую фигуру в лохмотьях. Его пальцы легли на запястье, не сжали, но не дали отвесить оплеуху, заставив стражника отшатнуться от удивления.       — Куда лезешь, акриб! Туда же захотел?! — взревел невысокий солдат, но уверенности в голосе поубавилось, стоило показаться крепкому сержанту.       — Вы разве не должны помогать? — тихо спросил касриец, твёрдо глядя на стушевавшегося стражника, чья рука медленно поползла к висящему на поясе мечу. — Тем более праздник…       — Да знаю я, знаю, — зло выпалил тот, пристыжено отворачиваясь. — Только что я сделаю, если у этой мейджу дети пропали в самый разгар? Так ещё и в старых штольнях! Думаешь, так легко отрядить людей, когда здесь глаз да глаз за всеми нужен? Нагуляются и сами вернутся.       — А если нет?       — Ну и Такхут с ними, — сплюнул стражник. — Одними нищенками меньше.       Он махнул товарищу и оба скрылись за поворотом, оставив Ашрея с сержантом наедине с женщиной, прячущей уставшее лицо в ладонях. Худые плечи с острыми лопатками тряслись в беззвучном плаче, из аккуратной косы выбились седые пряди. Её было жаль, но сержант покачал головой, поймав на себе взгляд касрийца — у них есть дело.       — Я попробую, — заявил Ашрей. — Судьба благоволит смелым.       — Смелым, а не глупым, — тут же возразил сержант, но в ладони мальчишки вцепились тонкие, похожие на птичьи, пальцы женщины. — Времени мало.       Ашрей поднял глаза к безмятежной лазури, где уже виднелась приближающаяся на Сайдорон небесная гора, и, сглотнув ком, ответил:       — Я успею.

***

      Когда близ города обрушились первые небесные камни, разрушая древние скалы и берег, Ашрей брёл по старому штреку, освещая путь единственным факелом, найденным в куче старой породы дальше от входа. Земля протяжно загудела, будто медленно просыпающийся зверь, задрожала под ногами касрийца, но вскоре успокоилась. Звуки с поверхности не доносились, и Ашрей слушал собственное дыхание, втягивая носом пыль и пытаясь увидеть следы на старом неровном камне.       Он шёл осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, пытаясь различить в гнетущей тишине голоса детей, чей факел мог потухнуть, и потому они остались в темноте, не зная куда идти. Если и он задержится, то и сам останется без света, а его глаза ещё были человеческими, лишёнными магии фасхран’кассры зорко видеть во тьме подобно дракону. Их ему ещё предстоит заслужить, если его не выгонят из Драконьего Гнезда, но после, как на Сайдорон обрушится небесная гора.       Ашрей поёжился. Даже здесь, где царила духота, ему становилось холодно от одного только осознания, что из глубин небесной тьмы на него летит огромный камень, способный накрыть даже такой город. И как только ахади мог его остановить?       Он замер и прикусил нижнюю губу, заколебавшись. Вдруг ничего не получится и ахади умрёт? Или будет ранен? Захочет увидеть Ашрея, а он блуждает в старом руднике, пока не останется сил. У него с собой немного воды и еды, единственный спрятанный кинжал отдал в обмен на дозволение выйти на ярмарку вместе с сержантом, и факел всё больше чадил.       Под ногами вновь затанцевала щебёнка и твёрдые плиты загудели от новой волны. Зверь, что представлялся Ашрею спящим под горами, просыпался, расправляя плечи. Нужно было торопиться и либо искать дальше, либо уйти прочь.       — Эй! Вы здесь?! — крикнул в темноту и прислушался к собственному голосу, улетающему в глубь непроницаемой тьмы. — Я пришёл за вами!       Тишина.       Ашрей устало вытер катящийся пот и прибавил шаг.

***

      — Пустоголовые шиязы! Нет времени на это! — Алекрис схватился за копьё одного из преградившего ему путь стражей, выкрутил из рук и отшвырнул прочь. — Разве вы не слышите? Это конец Сайдорона!       Двое закованных в сталь солдат переглянулись.       Город и правда трясло. Огненные камни стали сыпаться с неба чаще, за стенами дворца слышался отдалённая паника, слившаяся из тысячи голосов в один под звон колоколов. Золотые крыши минаретов, вздымавшихся в небо, падали чёрными кусками вниз, на головы испуганных горожан, дымили кратеры и охваченные огнём дома.       — Об этом я предупреждал вашего сакира! — дэв зло сверкнул глазами и больше не тратя слов, растолкал оцепеневших солдат в стороны, расчищая себе путь.       — Мы не успеем вывести всех, — Тейрран шёл следом, привычно спокойный, будто это не на его голову падают огненные камни.       — Тогда спасём тех, кого сможем!       Они шли по коридорам дворца, вздрагивающего от каждой волны, что оставляли после себя небесные посланники горы, приближавшейся к Сайдорону, и белые стены приходили в движение, покрываясь трещинами. По его коридорам металась перепуганная прислуга вместе с растерянными стражниками, часть которых бросила свой пост и уже бежала к семьям, проталкиваясь по забитым людьми улицам. Алекрис то и дело взволнованно поглядывал на охваченные безумием улицы, утопающие в дыму и огне, на давку, которую легко было увидеть даже со стен дворца, и отвернулся, сжимая кулаки.       — Тей, брат, — он резко затормозил и схватил брата за запястье. — Возьми «львов», выведи людей из города. Всех, кого сможешь…       — А остальные?       Алекрис поджал губы.       — Остальных мы защитим с помощью твоей магии. Вместе. Я буду рядом.       Тейрран опасливо прищурился, но не ответил. Аккуратно высвободил руку из плена чужих пальцев, наскоро собрал волосы в хвост и бросился к окну, одним лишь касанием разрушая преграду, создавая в стене дыру. До невозможности легко, что сам их плен сакиром был не более, чем позволением Тейррана схватить себя, и теперь он стоял у стены призывая к себе Кербероса, обеспокоенно кружившего над дворцом.       Алекрис уже не шёл — бежал, лавируя между мечущимися в ужасе людьми, кто-то бессильно жался к стене, шепча молитву богине, иные наспех набивали сумки чужим богатством, будто у них было время. Жадность всегда побеждала разум. И страх.       Его меч был при нём — никто не осмелился забрать оружие у живого божества, что способен обратить огромного байал-аада в груду мяса, даже не касаясь. И пусть столь необычайная сила была лишь у брата, Алекрис предпочитал не развеивать страх перед собой. Он шёл в тронный зал, где его встретили ощерившиеся мечами солдаты, пересилившие клятвой страх, и стоявшие перед всклокоченным, испуганным сакиром. Тот был пьян, едва держался на ногах, а у трона лежали бездыханные тела несчастных наложниц, зарубленных мечом, что некрепко держал Агаран.       — Проклятые фарри! Вы принесли в мой город беду! Вы обрекли Сайдорон на гибель своим появлением!       Он стоял на лишённом подушек троне, возвышаясь над шлемами стражников, и нетвёрдой рукой указал на застывшего Алекриса. Кончик клинка гулял из стороны в сторону, весь наряд сакира был заляпан каплями крови и вина, а в углу жался, скуля от страха кхадим, прикрыв голову руками. На его круглом лице виднелась глубокая царапина, оставленная одним из колец, что унизывали пальцы Агарана.       — Вы повинны в смерти тысяч и тысяч женщин и детей! Пусть Солвиари испепелит вас своим взглядом во имя справедливости!       — А не из-за справедливости она обрушила на тебя небесную гору? — слова давались легко, как и правда, которую он запомнил, когда слушал посланника Владыки. — Ты превратил его благословение в надменность, а дар — в насмешку. Попирал своими похотливыми желаниями её лик с бесстыдством грешника. Будь я её Дланью — вскрыл бы твоё нутро от самого носа до живота. Но я прибыл сюда для помощи, а не вражды. Твой город умирает, сакир!       — Плевать! Плевать мне на город! И на этих вонючих жителей, что подобно скоту пасутся на его улицах! Плевать! Плевать! Ты либо выведешь меня отсюда, либо мы погибнем вместе, фарри.       Алекрис молча вытянул из ножен меч и встал на изготовку.

***

      — Эй! Вы здесь?!       Ашрей продолжал идти в темноте, а под ногами круг света продолжал сужаться, грозясь затухнуть. Земля продолжала трястись и с потолка на него не раз сыпались пыль и камни, заставляя горбиться, пряча факел. Он шёл всё дальше, но никто так и не откликнулся и касриец обеспокоенно оглянулся назад. Кажется, из-за предыдущего землетрясения где-то обвалился коридор.       Он мотнул головой и вновь приложил ладонь ко рту:       — Байхир! Язнара! Вы здесь?!       Сначала ему показалось, что это просто игра воображения, но вскоре услышал захлёбывающийся слезами детский голос:       — Мы здесь! Мы здесь! Байхира придавило!       Ашрей бросился вперёд и вскоре перед ним появилось очертание заплаканной девочки, сжимавшей руку мальчишки, чьи ноги засыпало обрушившейся породой. Бледный, покрытый царапинами, он закусывал губу от боли, но ничего не говорил.       — Это бесполезно, — раздался ещё один голос и из темноты показался высокий, нескладный юноша, чуть старше Ашрея, со свежей царапиной на щеке. — Мы пытались вытянуть его, но…       — Держи, — сунув в руки девочке факел, Ашрей осмотрел груду камня, с усилием отбросив несколько крупных кусков, и, заметив деревянную опору, нависшую над ногами, поманил к себе. — Надо её приподнять и вытянуть его.       — Но как?       Расчистив ещё немного места, касриец ухватился за толстый обломанный крепь, приноровился и кивнул:       — Когда скажу — тяните. Осторожно.       И потянул вверх. Мышцы на спине и плечах напряжённо вздулись, посыпался по предплечьям мелкий песок и щебень, зашуршали в тревожном свете сандали подошедших. Ашрей взвыл, напрягся и чужие руки подхватили, помогая, и теперь их было двое, едва держащих груду камней на дрожащих ногах.       — Тяни! — выдавил из себя касриец и две пары рук подхватили под мышки мальчишку и осторожно поволокли от завала прочь.       — Хаста!       Ашрей отпустил опору и тут же отскочил, ловя ртом воздух и отфыркиваясь от поднявшейся пыли. На него смотрели четверо мальчишек и вытирающая слёзы по щекам девочка, что едва ли встретила свой шестой летний цикл. Тёмные глаза влажно блестели в чахлом свете факела, слезились то ли от дыма, то ли от радости, и Ашрей ощутил радость напополам с усталостью. Тело ныло, мышцы тянуло, но он смог найти силы улыбнуться.       Свод штольни вновь задрожал, загудел, заставляя всех испуганно сжаться, поднимая головы на потолок. Они будто были у дракона в глотке и тот постоянно недовольно рычал, пытаясь отрыгнуть застрявших людей.       — Что там? — спросил тот, что был старше всех.       Ашрей поджал губы и сглотнул.       — Нужно идти.

***

      Под брюхом Кербероса город напоминал Канкадию: огонь, дым, умирающие люди и давка. Огромная тень накрывала улицы и переулки, на которых едва угадывались лежащие в беспорядке тела тех, кого задавила алчущая выбраться из ловушки толпа. Едва угадывались старики и дети, женщины, некоторые мужчины, но Тейрран прекрасно знал как выглядят улицы после подобного хаоса. Обломки небесной горы всё чаще падали в бурлящие волны Лиссейского моря, пронизывали твёрдую породу скал, разрушая её и сотрясая городские стены. На севере пылали бедные кварталы, отрезанные воротами от остальных улиц, чадили брошенные кузни, звенели цепями забытые хозяевами собаки, рвущиеся в безумии.       Тейрран видел город, что корчился в предсмертной агонии, пытаясь оттянуть свой последний вздох. Керберос сложил крылья и резко нырнул вниз и легко приземлился на крышу одного из низеньких домов, под навесом которого из разбитых кувшинов текла прозрачная вода.       Очередной грохот накрыл Сайдорон и перед глазами Тейррана вдали обрушились дозорные башни внешней стены, отрезая последний путь по земле. Ветер донёс вопли и крики боли и отчаяния, запах палёной плоти чудился даже на таком расстоянии, чёрным маслянистым дымом заволакивая вспыхнувшее сотнями мелких огненных звёзд, падающих вниз, вечернее небо.       — Санхера! — сержант, прикрывая глаза ладонью, подобрался к шее дракона и положил ладонь на горячую чешую. — Санхера!       — Говори, Йон.       — Тот касриец, за которым вы приказали приглядывать… — он лихорадочно облизнул губы. — Он ушёл в старые штольни!       Тейрран помрачнел.       — Я пытался остановить его, но он сказал — успеет! Там пропали дети!       Йон закашлялся. Ветер принёс с севера дым и вонь горелых тел.       — Отправляйся к южной стене, Йон, передай своим командирам пусть расчистят путь контрабандистов. Если потребуется и от них самих тоже.       — Но куда вы, санхера? — в глазах сержанта вспыхнул такой знакомый Тейррану страх.       — Куда он ушёл, Йон? — мужчина поджал губы. — Сержант.       В зелёных глазах блеснула надежда и он отступил на шаг, сжавшись под холодным взглядом божества.       — На юг, за те скалы…       Тейрран положил ладонь на горячие чешуйки кассры и тот, оттолкнувшись, взмыл в небо, лавируя между падающими огненными шарами, оставив смотрящего вслед сержанта.

***

      — Ты сдохнешь! Сдохнешь, как вшивая безродная псина, и твоя кровь умилостивит Её!       Алекрис провёл большим пальцем по рассечённому лбу и стряхнул собранную кровь. Глаза заливало бурым и щипало от пота. Вокруг него были изувеченные тела тех, кто всё же осмелился поднять на него меч. Безжалостно изрубленных, в чьих крепких панцирях зияли дыры, и теперь тёмная кровь залила почти весь пол тронного зала. Он видел в разбитых окнах дым от пожаров, слышал далёкий вой и рёв собственного дракона, парящего над городом, чувствовал, как нервно всматривается в постепенно тонущий город. Порты были разрушены вместе с кораблями, волны накатывали на улицы, смывая тех, кто пытался спастись на лодках и вскарабкивался по тросам на борт пришвартованных судов, уносили в кипящее море, чтобы брезгливо выплюнуть на берег. Сайдорон перестал быть белым, теперь на его улицах были какие угодно цвета, но не молочный мрамор.       — Даже стоя перед гибелью, ты толкаешь в неё остальных, — брезгливо ответил дэв и провёл клинком по сгибу левой руки, счищая лезвие. — Если бы ты прислушался к моим словам…       — Разве не видишь, слепец? — Агаран развёл руки в стороны. — Ты опоздал с самого начала!       — Там на улицах умирают сайдоронцы!       — Плевать! Пусть сдыхают! Какой прок от их жизней, если я сгину в Её гневе?!       — Ты обезумел…       — Как и твой паскудный отец, — Агаран сплюнул кровавый сгусток и медленно направился к уставшему, но ещё крепко стоящему на ногах дэву.       Алекрис выставил клинок в защите, ожидая очередной атаки, но треснувший над ними свод посыпался ликами Солвиари и сакира, открывая на мгновение перед поднявшейся тучей пыли сереющее небо, где ярко горела приближающаяся звезда. Испуганный, пригнувшийся от сыплющихся обломков и воздевший руки к лицу Агаран истошно завопил, видя как над ним возвышается Целандан, чья узкая морда на гибкой шее раскрыла пасть и стремительно приблизилась. Челюсти с громким хрустом сомкнулись на жалкой фигуре сакира и кассра недовольно заурчал.       Алекрис слабо улыбнулся, вернул в ножны клинок и взобрался на шею, ласково похлопав дракона.

***

      — Почему всё трясётся? — Язнара жалась к своему старшему брату, что нёс на спине Байхира со сломанными ногами. — Я боюсь.       — Ты не видела? — пытаясь говорить как можно мягче, ответил Ашрей. — В город прилетели драконы.       — Настоящие?       — Да. Целых два. И теперь они летают над Сайдороном и иногда приземляются над нами.       Он поймал подозрительный взгляд одного из молчаливых друзей старшего брата и замолчал. Конечно, они не видели драконов — ушли раньше, но слишком глубоко были в шахте, чтобы поверить в такую сказку о парящем в небе кассре.       Ашрей шёл впереди, его факел давно потух и он наспех соорудил новый из собственной рубашки, то и дело опасаясь, что вновь погрузится в тяжёлый и душный мрак.       Они попытались выйти прежним путём, но то, что показалось Ашрею завалом, оказался обрушенный коридор, ведущий наружу, и теперь они шли неизвестным путём, который знал то и дело впадающий в беспамятство Байхир. Его ноги безвольно болтались по бокам от брата, туго перетянутые выше колена, чтобы остановить кровь, но никто, даже Ашрей, не смогли найти подходящих палок для выступающих костей. У них было мало воды — всё, что осталось у самого касрийца, а скудную еду разделили между собой.       — Эй, Байхир, куда? — Ашрей дотронулся до плеча уткнувшегося в шею брата мальчишки и поднял повыше факел, освещая два туннеля.       Нехотя разлепив глаза, он мутным взглядом огляделся и ткнул в правый.       — Слышите? — неожиданно припав к камню ухом, один из мальчишек прижал к губам палец. — Внизу что-то шумит.       Все переглянулись. Ашрей передал факел Язнаре и опустился на колени, хмуро прикладывая ухо к полу. Сначала шумела порода, затем далёкий гул, сотрясавший недро, а после шум, знакомый ему с глубокого детства. Так шумела заполняющая пещеры вода. И Ашрей, резко вскочив и забрав факел из слабых рук испуганной девочки, взревел:       — Цайх! Цайх!       И они бросились вперёд, слепо нырнув в темноту. Дребезжащий свет отбрасывал кривые тени бегущих детей, один из которых всё сильнее отставал, сгорбившись от своей ноши, пока окончательно не остановился, тяжело дыша. К нему кинулся Ашрей, всучил в руку факел и стащил безвольного Байхира, чтобы тут же перевязать ему запястье ремнём и перекинуть через свою голову, подобрав бёдра руками. Он был вымотан, от пыли и дыма невозможно было дышать, но Ашрей помнил кем являлся и кем собирался стать. Как он мог быть фасхран’кассрой, если сломается под тяжестью какого-то мальчишки? И, стиснув зубы, касриец лёгкой рысцой догнал остальных.       Они петляли всё больше и всё сильнее дрожали своды пещеры, позади то и дело гудели стены и сыпался камень, отрезая путь назад. Едва приходивший в себя Байхир направлял их, пока не заснул, едва слышно сопя в загривок Ашрея.       — Я чувствую воздух, — хрипло ответил Юдас, дрожащими пальцами вцепившись в крепь, пытаясь не рухнуть на пол. — Свежий воздух.       — Вон там! — Язнара ткнула чумазым пальчиком в светлое пятно, игравшее на своде пещеры.       — Идём, — Ашрей подобрался, покрепче ухватил бёдра мальчишки и торопливо пошёл к лучу света, когда камень под ним глухо затрещал. — Стойте!       Но было поздно, первым провалился Юдас, успев вцепиться и потащить за собой товарища, затем Язнара, оступившаяся и скользнувшая в бездонное чрево тьмы, а за ними и сам касриец с Байхиром. Они шумно плюхнулись в стремительно поднимающийся поток, глядя на маленькую щель, где медленно угасал закатный луч солнца.       — Юдас!       — Вакир! — державший одной рукой испуганную Язнару, Юдас отплёвывался от воды, пытаясь удержаться на плаву. — Вода поднимается!       — Я… Я попробую пробить дыру!       — Не выйдет! Ты не доберёшься!       Вакир присел перед обрывом, слепо щурясь.       — Я попробую ухватиться за край! — Ашрей сжал зубы и сильными толчками начал загребать воду, стараясь подобраться поближе к скользкому камню, острыми краями щерившемуся ему в лицо.       На его плечах мешком висел так и не пришедший себя Байхир, тянул вниз, рядом захлёбываясь в бурлящем потоке Язнара, цепляясь замёршими пальчиками в руку брата, пока его друг держался из последних сил за опору. Фыркая, сцеживая сквозь сжатые зубы воду, Ашрей успел схватиться за выступ, с трудом подтянулся, как очнувшийся Байхир затрепыхался, пытаясь высвободить связанные руки, глотая холодную воду.       — Хаста, мейза! Ты утопишь нас двоих!       Но рука соскользнула с края, острая, горячая боль заполнила её нутро раскалённым огнём, а в нос ударил запах ржавчины, расплываясь тёмным пятном вокруг постепенно тонущего Ашрея. Смуглую кожу касрийца пропорол острый, влажный осколок и пульсирующая слабость мерзко растекалась по телу, заполняя разум старающегося держаться над водой мальчишки.       Байхир елозил за спиной, рвался то вверх, жадно хватая ртом остатки воздуха, то вбок, не понимая происходящего, когда на его плечи опустились руки Юдаса, пытающегося докричаться до брата, но тот продолжал суетливо топить Ашрея, бешено озираясь.       Сверху всхлипывал Вакир, продрогший и едва сдерживающий панику, он пытался поймать руку касрийца, но та всё время выскальзывала из пальцев, окрашивая в алый. День угасал, но вода — прибывала, всё больше наполняя собой нижние этажи шахты и пытаясь утянуть несчастных детей под ещё держащийся пол дальше к тупику. шахту вновь затрясло, на мгновение угасающее пятно света затмило и куски камня посыпались вниз, падая на головы тем, кто был в водной ловушке.       — Прячьтесь! — успел крикнуть Юдас и нырнул вниз, отплывая прочь вместе с сестрой.       Своды пещеры дрожали, хрустели старые балки, подпирающие стены и потолок, рушилась порода, когда небольшая щель расползлась, открывая вид на тёмное небо с проблёскивающими далёкими звёздами и огромной, расправившей гигантские крылья тенью.       — Кассра! — закричал подскочивший на ноги Вакир, указывая на небо. — Кассра!       Ашрей встрепенулся, ещё держась из последних сил, и протянул руку на встречу бесконечной тьме, которую столько раз они с ахади созерцали в его диковинном саду. И в момент перед затухающим взором ему послышался до боли в сердце знакомый голос, полный волнения и страха.

***

      — Санхера! Санхера! — кричали взволнованные, измученные солдаты, салютуя пролетавшему над ними Целандану, на шее которого, крепко держась, сидел Алекрис.       Он искал глазами брата, но ни его, ни дракона не находил, глядя на то, как рушится в приливные волны дворец сакира и уходят под воду целые кварталы. Его легион, окровавленный, раненый, но не сломленный, стискивал с боков людской поток, сломив сопротивление гильдийских воров и головорезов, решивших наживиться на отчаявшихся сайдоронцах, отбирая последнее, что было за выход из города. Со стороны беспокойного моря подбиралась вода и небесная гора показалась в небе во всём величии, разрывая небесный купол, охваченная огнём и дымом.       — Где же ты, Тей, — Алекрис бросил последний взгляд на умирающий город и вынул из маленького поясного кармашка алый осколок, пульсирующий энергией, что непривычно заполняла пустоту.       Про это говорил тогда Тейрран, когда они стояли перед заключённым в странный минерал существом. Подушечки пальцев закололо и всплеск чужой силы охватил дэва, вбирая в себя всю боль и тревогу, даруя уверенность. Алекрис чувствовал себя непривычно могущественным, сопоставимым с Тейрраном, может, даже превосходящим силой, и падающая на Сайдорон гора будто стала такой незначительной, такой медленной, что просто протяни руку и она расколется на облако пыли.       Алекрис прильнул к кассре и тот обеспокоенно заворчал, кося жёлтым взглядом, но не видя наездника.       — Я смогу, — последнее, что прошептали растянутые в улыбке губы.

***

      — Ашрей!       Тейрран соскочил с седла и торопливо приблизился к краю ямы, где на него смотрели испуганные дети, едва державшиеся на поверхности. Захлёбывающиеся, уставшие, без сил протянуть руку, как Керберос яростно взревел, поднимая голову и расправляя крылья. Где-то за соседней скалой упал обломок небесной горы, сотрясая своды заброшенной шахты и Тейрран припал на колено, цепляясь пальцами в камень, чувствуя боль земли, содрогающейся от каждой огненной язвы, оставленной явившейся звездой. Его дракон обеспокоенно заметался, взмахнул крыльями, едва не сбив дэва, и взмыл в воздух, кружа над горой, где Тейрран лихорадочно смыкал под детьми каменные плиты, пока один из них радостно, с хрипом не закричал:       — Земля! Я чувствую землю!       И в момент, поднимая кусок сбитой в одну каменную платформу земли, Тейрран краем глаза заметил, как маленький осколок прошил тело Кербероса, как его молодой кассра вздрогнул от боли и с грохотом упал на голые скалы, издавая пронзительный, почти человеческий вой. И отвернулся, сконцентрировавшись на спасении Ашрея, едва дышащего, измотанного и окровавленного, но не отпускавшего от себя мальчишку с перебитыми ногами. Один из спасённых подполз к краю и успел ухватить того, что спрятался в тени над провалом с водой, подтянул к себе и теперь они все жались друг к другу, как замёрзшие испуганные щенки.       И яркая вспышка за скошенной верхушкой скалы озарила ночь. С грохотом, шипением, свистом и воем сотен драконов с неба упала покрытая огнём и дымом каменная гора, пронзив центральную площадь, ударной волной и ярким пламенным кольцом уничтожая всё вокруг себя. Рушилось и сгорало всё: дома, статуи, деревья, люди, растворяясь за считанные удары сердца, не оставляя после себя ничего.       Тейрран прикрыл глаза и, сконцентрировав всю энергию на пальцах, выплеснул её на встречу, накрывая себя и трясущихся от ужаса детей чёрным куполом, где над головами блестели далёкие, привычные звёзды. Они не чувствовали ни жара, ни силы, что срывала целые пласты с гор и равнины, будто зачерпнувший горсть земли великан, но смотрели, как переливаются огоньки. Созвездие Кассры, созвездие Меча, созвездие Псаря и Корабля.       А затем купол растрескался яичной скорлупой и распался пылью. Тяжёлый воздух было трудно вдыхать, всюду клубился песок и дым, но едва державшийся на ногах Ашрей, бережно освободившись от Байхира, подошёл к краю, вглядываясь в то место, где когда-то возвышался белоснежный город. Он чувствовал, как его плеча коснулась рука Юдаса, как впились пальцы, когда он встал рядом. Затем Вакир, Дакрит, Янзара…       Ашрей обернулся, сглатывая слёзы, сбросил руку Юдаса и медленно подкрался к задравшему голову дэву, не отрывая взгляда от бледного лица и подрагивающих под закрытыми веками глаз. Ахади услышал его до того, как Ашрей оказался слишком близко, крепко схватил за плечо, больно впиваясь ногтями в мышцы, и притянул к себе, заключая в крепкие объятия. Впервые Ашрей видел в синих глазах страх и беспокойство, отчего стыдливо опустил голову и вцепился в Тейррана, тихо заскулив в плечо, кусая собственные губы до крови. Тёплая ладонь ахади легла на грязные волосы, прошлась по ним вниз и легла на шею.       — Аят’хаб аль’калиб ке’нея       Голос Тейррана был непривычно глухим и низким, едва уловимым шёпотом, обжигавшим щёку, по которой скользили губы ахади, слегка влажные и тёплые.       Тонко завыла осевшая на горячий камень Янзара. Её мокрое, подранное платье напоминало разноцветный коврик, сотканный из лоскутков, забрызганный чужой кровью. Она захныкала, прижала кулачки к мокрым глазам и заплакала, роняя крупные слёзы на ободранные коленки. Следом сломались Дакрит и Вакир, оба вцепившись друг в друга, пряча лица и дёргано вздрагивая от каждого вдоха. Юдас держался дольше, всё ещё не отрывая взгляда, он не шевелился, застыв подобно статуе.       Там, где возвышался белый величественный Сайдорон, где был дом, его дом, где их ждала заплаканная и испуганная матушка, зияла огромная, выжженная бездна, будто врата в саму Пустоту.       И он смотрел на неё, чувствуя, как внутри что-то умирает.