Игра на двоих

I wish you could see inside my heart Walk right through it and cover all the scars Tell me, can you find love in that shadowed void, Or is it just an empty shell falling into ruin.

      Мысли Минтары прочитать не получалось. Если сознания других членов стаи порой открывались во всей яркости чувств и полутонов, то ее сознание Астарион улавливал россыпью смазанных цветных пятен, да и то с усилием.       Когда он спросил прямо, Минтара оторвалась от лагерного сундука, куда складывала свои немногочисленные вещи, выпрямилась и ответила:       — Мой ментальный блок сильнее, потому что у меня две иллитидские личинки: одна в мозгу, как у вас, а вторую я проглотила. Не понимаю, почему вы отказываетесь от них, тем более что вы все равно их собираете, — они дают столько силы, что нашим врагам и не снилось. Но я буду уважать правила Иллиатрэ как лидера.       — Я раньше тоже думал, что для могущества все средства хороши, — признал Астарион. — Но теперь считаю, что Иллиатрэ прав. Ты не боишься в погоне за силой потерять свой облик и значительную часть личности и превратиться в иллитида?       — Облик не значит ничего, — отрубила Минтара. — А что касается личности, то лишние эмоции только мешают. Иллитиды куда более продвинуты с точки зрения эволюции, чем обитатели нашего плана.       — Ну да, если не учитывать того маленького факта, что после четвертой или пятой личинки тебе захочется запустить новенькие щупальца кому-нибудь в голову и со смачным чавканьем высосать мозг! А как же твоя гордость дроу?       — Что высший эльф может понимать в гордости дроу? — спокойно осведомилась Минтара, смерив его пронзительным взглядом.       — Ты права: ничего. Но послушать Иллиатрэ, так родиться дроу все равно что родиться полубогом.       И, хотя не получалось четко прочесть ее мысли, не оставалось сомнений, что сейчас они окутаны смятением.

***

      Иногда планы Иллиатрэ обескураживали, но срабатывали всегда, даже когда казались безумными, — однако нынешний план заставил Астариона промолчать и задуматься. Остальные члены стаи, собравшиеся в главном зале таверны, тоже выглядели встревоженными.       — Ты уверен? — осторожно нарушил тишину Хальсин. — Раньше мы хотели сделать по-другому. Нам точно стоит разделиться? Второй группе придется пробиваться сквозь тени и мертвецов до самого Вызова Шар, а безопасных убежищ на пути нет.       — Я знаю, — отрезал Иллиатрэ. — Но вы с Минтарой не сможете зайти в Лунные Башни, абсолютисты сразу почувствуют, что у тебя нет личинки, а Минтару узнают.       — Позволь… — вмешался Гейл. — Ты хочешь, чтобы я открыл портал от Вызова Шар в таверну и забрал вас, когда ты дашь сигнал, но расстояние слишком большое…       — Открой портал с половины пути. Мы не можем больше терять время.       — Я согласна с планом, — произнесла Минтара, стоявшая в тени лестницы, и скрестила руки на груди. — Или вы сомневаетесь, что впятером мы проделаем такой путь? Если выступим на закате, к середине следующего дня будем на месте.       — Ага, — пробормотал Гейл. — Если не будем есть, спать и сражаться с тенями.       — Все получится, — сказал Иллиатрэ твердо. — Просто дождитесь сигнала, и мы к вам присоединимся.

***

      — Вы с Уиллом что, спорили на мое решение насчет Минтары? — нахмурился Иллиатрэ, когда вместе с Астарионом, Шэдоухарт и Лаэ'зель направлялся к Лунным Башням, и дернул ремень посоха через плечо, проверяя, хорошо ли держится. — Надеюсь, ты хоть выиграл?       — А ты как думаешь? — язвительно отозвался Астарион. — Да — на оба твоих вопроса. Я не мог упустить такой прекрасной возможности разжиться золотишком.       — Раз ты выиграл, тогда ладно, — фыркнул Иллиатрэ и отвернулся, однако, помедлив, заговорил снова: — Кстати, кажется, мы не выдали Минтаре палатку.       — Что значит «мы»? — поднял брови Астарион. — Ты занимаешься вопросами снабжения, значит, ты и не выдал.       Шэдоухарт и Лаэ'зель обменялись взглядами — довольно прохладными, как и всегда, но вместе с тем понимающими.       — Получается, так. Ну, ничего. Они как-нибудь разберутся. — Иллиатрэ невинно добавил: — У Хальсина, например, палатка очень большая, даже двое поместятся.       Астарион мог поклясться, что он это нарочно.

***

      Иллиатрэ прислонился спиной к стене Лунных Башен и скрестил руки на груди. Отсветы факелов бросали тени на его лицо и волосы, вычерняли шрам. Из соседних комнат доносился негромкий гул голосов абсолютистов.       — Ты уверен, что хочешь пойти к Арадж?       — Почему нет? — отозвался Астарион. — Если мне не понравится ее предложение, я просто могу отказаться. А если она работает на Касадора, прикончим ее, и дело с концом.       — Вряд ли она работает на Касадора. Меня другое беспокоит. Понимаешь, она… женщина-дроу, чей Дом уничтожен. Я, конечно, могу и ошибаться… — Судя по ироничному тону, Иллиатрэ не считал, что вообще когда-либо может ошибаться. — Вот только она выглядит так, будто ее амбиции не знают границ, а ее разум немного… м-м… искажен. Но, конечно, тебе решать.       Когда они вошли в комнату, затянутую паутиной по углам, женщина-дроу просияла. Взгляд ее лунатических глаз впился Астариону в лицо, точно желая содрать кожу, и в грудь толкнуло плохое предчувствие.       — Ох… — выдохнула она трепетно, будто влюбленная. — Я так рада, что ты пришел. Я всегда мечтала встретить порождение ночи и почувствовать, каково это — когда жизнь утекает из тела, насыщая вампира. Укуси меня.       Внутри у Астариона все вскипело. На несколько мгновений почему-то показалось, что он просто должен повиноваться, даже если противно до самых глубин души, что снова у него нет выбора, как у раба…       Это не просьба, а самый настоящий приказ!       — Вынужден отказаться, — отрезал он холодно и в защитном жесте вскинул руку. Пытаясь подавить страх, покосился на Иллиатрэ, но тот оцепенело смотрел на Арадж.       — Ну же, не отказывайся. Взамен я дам вам уникальное зелье, что навсегда сделает одного из вас гораздо сильнее, — отозвалась та с нетерпением и смерила Астариона снисходительным, надменным взглядом. — Порождению ночи нужно всего лишь укусить меня. Разве это не сущая мелочь?       Уникальное зелье — правда бесценное сокровище, неоспоримое преимущество перед полчищем врагов стаи, а цена за него — всего лишь один укус. Переступить через себя, напиться крови, мерзкой, измененной алхимией, отдающей гнилью, грязью и иллитидами, задохнуться в хватке незримых цепей, что на самом деле никогда и не отпускали…       Что ж, Астарион, ты ведь знал, что за доброту и поддержку придется платить. Один раз наступить себе на горло — не такая уж высокая цена. В конце концов, ты двести лет только это и делал.       Арадж кивнула Иллиатрэ:       — Скажи ему, чтобы выпил моей крови. Он вампирское отродье, а ты его хозяин, просто прикажи ему.       Внутри что-то взорвалось и разбилось, оставив после себя звенящую, истеричную дрожь. На несколько бесконечно долгих моментов в голове не осталось мыслей, а потом в висках застучало…       Ты только убеждал себя, что стал свободным.       Невелика цена… Разок перетерпи, перемучься и забудь… Зато стая получит потрясающее зелье, чтоб ему в ад провалиться, а это немного повысит их крохотные шансы на победу над Абсолют…       Давай, Астарион. Тебе не привыкать наступать себе на горло. Может, однажды повезет и ты себя задушишь.       Со стола Арадж смело вещи. Склянки и алхимическое оборудование попадали на пол и звонко разбились вдребезги. Взвились записи, вспыхнули и обратились в пепел. Арадж вздрогнула, оцепенело глядя на осколки у своих ног.       И воцарившуюся тишину расколол рев Иллиатрэ:       — АСТАРИОН ЦЕЛИКОМ И ПОЛНОСТЬЮ СВОБОДЕН, И ОН СКАЗАЛ «НЕТ»!!!       Посох горел в его руках раскаленно белым и плевался искрами, а лицо Иллиатрэ было по-настоящему страшным.       Да, он был прав, сказав Мол в таверне, что она еще не слышала его крика.       Его рука врезалась Арадж в горло и прижала к стене.       — Ты… — он задыхался от ярости, губы подергивались, как у зверя, обнажая зубы. — Ты гребаная жрица, ползающая в крови среди иллитидских личинок на самом дне! Тебе никогда не возродить свой Дом, его история окончена, а ты осталась одна, как призрак, вечно обреченный скитаться во тьме! Никогда. Больше. Не смей. Заговаривать с Астарионом! Он свободен, а вот ты — навсегда рабыня своих неосуществимых раздувшихся амбиций!       На побледневшем лице Арадж яркими пятнами горели лишь красные радужки и такие же блестящие красные стрелки на веках.       Иллиатрэ разжал хватку, и женщина-дроу тяжело привалилась к стене. Ее глаза медленно, капля за каплей наполнились ненавистью, и что-то внутри Астариона заледенело.       Неужели нападет?..       Иллиатрэ зашагал к выходу не оборачиваясь, а битое стекло под его ногами звенело, напоминая издевательский смех.

***

      Они снова оказались посреди полумрака в сыром, заставленном ящиками коридоре Лунных Башен, и Иллиатрэ злобно выплюнул:       — Ничего-ничего. Когда начнется заварушка, уж я-то постараюсь, чтобы на нее в разгар боя грохнулась какая-нибудь балка!       Он повернулся к Астариону. Взял его за плечи, придирчиво оглядел и выдохнул:       — Прости. Так я и знал, что не надо вести тебя к ней. Ты в порядке?       Он выглядел смущенным. Подавленным. В глазах разливалась тревога.       — В порядке, — сказал Астарион мягко и с удивлением осознал, что это действительно так. И он даже в большем порядке, чем был прежде.       Иллиатрэ мог надавить, заставляя отплатить за все, что для него сделал, — однако заступился за него. И почему в глубине души это так поражало? Иллиатрэ ведь правда всегда… всегда был на его стороне…       Хотелось помолчать. Подумать. Подольше удержать тепло, что заплескалось в груди, когда Иллиатрэ рявкнул: «Астарион целиком и полностью свободен, и он сказал "нет"!!!»       Свободен.       Целиком и полностью.       Только сейчас, впервые за двести лет не сделав того, чего не хотел, Астарион почувствовал, что это действительно так. Свободен. Свободен. Свободен…       Наконец-то.       Из груди рвался сдавленный истеричный смех, но получилось усилием воли его подавить.       Мгновение поколебавшись, Иллиатрэ отпустил его и тихо выдохнул:       — Не делай того, чего не хочешь. Ни ради меня, ни ради кого-либо еще. Помнишь, я уже это говорил возле водопада?       Отвернувшись, он направился к мрачной каменной лестнице, что вела к темницам, его собранные в хвост волосы покачивались, спадая ниже воротника мантии. Подумать только, сколько времени прошло с того дня у водопада… а тем более с того дня, когда Астарион усыпил его бдительность сказочкой о засевшем в кустах свежевателе разума и приставил кинжал ему к горлу.       Иллиатрэ постоянно раскрывался ему с новых сторон, как драгоценный камень, что по-разному выглядел в тенях, в отблесках свечей и в солнечных лучах. Если подумать, он и сам как солнце — озаряет все на своем пути…       Никто не мог вынудить Иллиатрэ делать то, чего он не хотел. Возможно… возможно, то, что раньше Астарион ненавязчиво подталкивал его в нужную сторону, не имело смысла.       Возможно, Иллиатрэ делал для него всё исключительно потому, что сам того хотел.       Отдать «Некромантию Тэя». Возлечь с ним на траве под лунным светом. Помочь прикончить демона для Рафаэля, чтобы расшифровать вырезанные Касадором шрамы. Защитить перед Арадж.       «Я буду твоей молнией, если ты хочешь».       Проклятая сентиментальная дрянь, от которой все внутри переворачивалось.       Какое счастье, что Астарион просто физически не способен краснеть, иначе провалился бы под землю. Еще и Шэдоухарт с Лаэ'зель смотрят так пристально и обеспокоенно, будто боятся, что он сейчас рассыплется на куски!       Все это время Иллиатрэ правда хотел помогать ему. Астарион так привык крутить людьми просто потому, что не имел выбора, так ожидал подвоха отовсюду, что не смог разглядеть протянутую без умысла руку, пока не натолкнулся на нее.       Благодарность распирала грудь, и он попытался успокоиться, ведь в голову лезли странные мысли.       Например, что он — в другом месте, в другое время, без головастика, без Касадора, без двухсот лет мучений — правда мог бы полюбить Иллиатрэ по-настоящему.

***

      Дорога в темницы прошла как в тумане, но, когда пришло время действовать, мысли и чувства Астариона были предельно ясны и остры.       Одним движением он сломал шею начальнице тюрьмы, подхватил тело и опустил на пол. Обшарил ее карманы — пусто. Обыскал стол и выхватил из ящика ключи от камер.       В коридоре Иллиатрэ перебросил молоток Вульбрену Бонглу, лидеру глубинных гномов. Тот схватил инструмент на лету и помрачнел.       — Дроу, ты знаешь разницу между молотом и молотком?       — Бери что дают! — рявкнул Иллиатрэ, широко расставил ноги и выкрикнул заклинание Тишины. По полу, стенам и потолку зеленоватой пленкой растекся магический барьер — теперь ни один звук не прорвется на верхние этажи.       Молоток в руке Вульбрена замерцал голубым и начал расти, вытягиваясь и изгибаясь. Миг — лидер гномов вскинул над плечом боевой молот и не колеблясь с грохотом обрушил на стену. Лунные Башни затряслись, с потолка посыпалась каменная крошка.       — Эй! — выкрикнул ближайший надзиратель и отлетел в сторону от удара булавы Шэдоухарт.       Однако отовсюду уже бежали воины и маги.       Сквозь дверной проем Астарион увидел юнца, со всех ног припустившего к выходу, и схватился за лук. Если сбежит, все абсолютисты наверху узнают о вторжении!       Стрела пробила убегавшему спину, и тот покатился по полу.       Пространство вокруг затянуло леденящим черным туманом. Иллиатрэ отшатнулся, но уперся спиной в решетку. Дымка набивалась в легкие, затягивала сознание, и мысли начали затухать огоньками на ветру…       Усилием воли он оторвал от пола свинцовую ногу, а потом еще раз и еще. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем густой воздух снова наполнил грудь, телу вернулась легкость…       И Илилатрэ вылетел из тумана.       Шум битвы вспорол уши звоном клинков и выкриками заклинаний, а среди них упорно загрохотал боевой молот. Сияющим на ладони Солнечным светом Шэдоухарт отгоняла абсолютистов от Астариона, что поспешно открывал камеры. Перед ними Лаэ'зель рубила солдат яростно, как полчище воинов.       Астарион едва успел отскочить: красная вспышка врезалась в решетку, где он стоял. Расплавленные прутья красными слезами стекли на пол.       Иллиатрэ швырнул в магов Огненный шар. Те шарахнулись, но сгусток пламени угодил в стену, и на них посыпались камни.       Оглушающе бабахнуло, в воздух взметнулась белая пыль — Вульбрен проломил стену. Свирфнеблины бросились разбирать проход, а из соседней камеры поспешно выбирались тифлинги.       Грохот, вспышки и крики слились воедино. Иллиатрэ изо всех сил удерживал Тишину над тюрьмой, но заклинание медленно выскальзывало из-под контроля…       Все пленники исчезли в проеме, и члены стаи бросились за ними. Пронеслись сквозь грубо вырубленный коридорчик, толкнули решетчатые двери и оказались в пещере с озером.       Позади разносились шаги и крики врагов.       Лаэ'зель с Шэдоухарт навалились на решетку, не давая абсолютистам прорваться.       Астарион развернулся к озеру, в страхе ожидая увидеть прогнившие лодки на дне, однако на прозрачной зеленоватой воде покачивались два прекрасных суденышка. Вульбрен уже бил молотом по цепи, приковавшей их к причалу.       В решетку с лязгом врезался солдат и схватил Лаэ'зель за горло.       Воительница захрипела, но не отпустила дверь. Шэдоухарт ударила нападавшего Священным огнем, и тот с воплем исчез в темноте коридора.       Поколебавшись, Астарион вскинул руки, сделал пассы и выкрикнул:       — Стук!       Решетчатую дверь намертво вплавило в арку.       Тяжело дыша, Лаэ'зель с Шэдоухарт отступили. Молот Вульбрена обрушился вниз, в воздух брызнули искры, и цепь с лязгом разбилась.       Бывшие пленники запрыгнули в лодки. Иллиатрэ и Лаэ'зель налегли на ближайшую, отталкивая ее от берега и увязая ногами в озерном иле. Запечатанная дверь тряслась от ударов. Астарион сильно сомневался в своих магических способностях, так что подтолкнул тифлингов к другой лодке, забрался туда сам, а Шэдоухарт схватилась за весло.       — Быстрее! — крикнул Иллиатрэ с кормы.       Рядом с ним Лаэ'зель и один из свирфов налегли на весла. Лодки поплыли вперед и вниз по туннелю, рассекая зеленую воду носами.       Позади оглушающе громыхнуло, о землю лязгнула выбитая решетка, и все окуталось белой пылью.       Глубинный гном быстрее замахал веслом, на Лаэ'зель цыкнула на него.       — От того, что ты будешь беспорядочно грести, мы быстрее не поплывем. Возьми себя в руки!       Иллиатрэ тяжело опустился в лодку. Выглядел бледным и явно изо всех сил сдерживался, чтобы не поморщиться. Шэдоухарт вела другую лодку легко и уверенно, словно занималась этим всю жизнь, а Астарион до боли в глазах вглядывался в туннель, что оставался позади, но там никто не показался.       «Вход, — осенило его. — Они будут ждать нас на входе и предупредят остальных абсолютистов!»       Он вцепился во второе весло и погрузил в воду. Досадно, что приходилось так стараться ради горстки неудачников, но тифлинги, съежившиеся в лодке, едва могли стоять на ногах и проделали путь к озеру только чудом…       Шэдоухарт подняла щит, заслоняя всех собой. В другой лодке Иллиатрэ изможденно вскинул руки и выдохнул заклинание, но ничего не случилось. Он произнес слова еще раз, и еще, пока лодки не накрыл мерцающий желтоватый купол.       Астарион наблюдал за ним с тревогой. Во мраке не разобрать, но, кажется, у Иллиатрэ кровь потекла из глаз и ушей…       Лодки вырвались из пещер, в лицо ударил свежий ветер, и небо со свистом расчертили стрелы.       Шэдоухарт пригнулась, выше вскинув щит. Стрелы ливнем забарабанили по нему, отскочили от магического купола. Одна свистнула у головы Астариона и врезалась в каменный свод позади. Тифлинг рядом вскрикнул и рухнул на дно лодки — из его груди торчала стрела.       Черное небо загорелось огненными вспышками, что стремительно понеслись вниз.       Астарион крикнул:       — Не хочу нагнетать, но твой Щит неуязвимости ПРОПУСКАЕТ АТАКИ!!!       — ЗНАЮ! — рявкнул Иллиатрэ и посохом сбил в воду одного из нападавших. Вульбрен обрушил боевой молот на другого.       Лаэ'зель выпрыгнула из лодки, отчего та опасно закачалась, и ворвалась в толпу абсолютистов. Ее двуручный меч обагрился кровью, тяжелый металлический запах наполнил воздух.       Огненные сгустки загрохотали по камням и земле, с плеском попадали в реку. Пламя бабахнуло у ног Астариона и пробило дыру в днище лодки. Сквозь брешь хлынула вода.       — Твою мать! — выпалил он, с треском оторвал сиденье, швырнул на брешь и рявкнул: — Стук!!!       Доску притянуло к днищу магией, а тифлинги бросились вычерпывать воду. Шэдоухарт взвилась на скалы к Лаэ'зель, размахивая булавой.       Астарион подстрелил из лука ближайшего мага. Тот с воплем шлепнулся в реку.       Иллиатрэ с трудом поднялся, процедил заклинание — лодки понеслись вперед, будто их незримые паруса надулись от ветра. Лаэ'зель и Шэдоухарт запрыгнули обратно, тифлинги и свирфы налегли на весла, и вскоре Лунные Башни остались позади, утонув в черноте вечной ночи.

***

      — Стойте! — вскрикнул дежурный арфист и схватился за рукоять меча. — Я обязан проверить вас на заражение!       — Уйди с дороги! — рявкнул Иллиатрэ и столкнул его в воду. Стая и пленники заскочили на пирс и бросились к таверне, поддерживая раненых. Шэдоухарт вылечила кого могла, но ее силы не бесконечны!       У Астариона кружилась голова — странное, полузабытое чувство. Наверное, магическое истощение… всего после двух заклинаний, подумать только… хотя Стук четвертого круга, так что неудивительно…       Они вломились в «Последний Свет», и Джахейра выскочила из-за стола им навстречу. Подхватила истекающую кровью гномку, осторожно опустила на пол и произнесла заклинание Исцеления.       В двери ворвался мокрый до нитки арфист и наставил на Иллиатрэ меч, что ярко сверкнул в огнях свечей.       — Осторожно, Джахейра! Этот дроу не позволил проверить новоприбывших на иллитидские личинки! Вдруг он предатель?!       — Ха! Как же, ублюдок… — пробормотал Иллиатрэ, тяжело дыша. На его щеках и под веками запеклись багровые потеки, волосы тоже слиплись от крови.       — Тихо, Тобин! — прикрикнула Джахейра, приступая к тифлингу со стрелой в груди. — Проверишь их после исцеления!       Астарион стоял, уперевшись ладонями в колени. Ни с того ни с сего голову пронзила мысль, что отчетливо прочитать чувства и мысли Иллиатрэ не получается, никогда не получалось: они напоминали гудение разъяренного улья или россыпь смазанных пятен, совсем как у Минтары, да и контролировал он силу головастика куда лучше остальных…       Впрочем, сейчас не время об этом думать.       Так что он произнес:       — Боги… Это самое безумное, что я делал в своей жизни по доброй воле! Поверить не могу, что мы выжили! И даже пленники выжили!       Иллиатрэ хмыкнул и сплюнул кровь. Мокрый арфист прожигал его взглядом, но меч, помедлив, с шорохом убрал в ножны.       Астарион окинул взглядом спасенных: те, кого не задели вражеские стрелы и заклинания, сгрудились посреди зала. Прямо перед ним стоял Вульбрен Бонгл с молотом наперевес, будто не в силах разжать хватку, а на тыльной стороне его ладони чернели линии татуировки, сплетаясь в символ…       — Оу, — выдохнул Астарион и изогнул губы в ухмылке. — Если ты думал, моя радость, что мы вытаскиваем из темниц невинных, то свирфоф можно было не спасать — они из клана Железной Руки.       Всегда непоколебимое, точно высеченное из камня, серое лицо Вульбрена перекосилось.       — То есть? — спросил Иллиатрэ заинтригованно.       — Клан Железной Руки — свирфнеблины из Врат Балдура, которые в войне детей Баала поддержали не Энру, а ее брата Саревока… И даже не думай спрашивать, кто такой Саревок! Я показывал тебе книгу, прочти ее!       — Не могу… — пробормотал Иллиатрэ и добавил мысленно: «Она написана от руки, я с трудом разбираю почерк, слишком много времени уйдет».       «Ты же раньше прекрасно читал дневники и записи, которые мы находили».       «Они были короткие. И то было тогда».       — Так мне что, вслух тебе почитать? — насмешливо бросил Астарион и тут же напоролся на ответ:       — О, если ты настаиваешь… — выпалил Иллиатрэ с придыханием и зажмурился от удовольствия. — Ничто не сделает меня счастливее.       — …Ты же понял, что это был сарказм! А как же твоя гордость дроу?       Усмешка Иллиатрэ стала шире, а голос — елейнее:       — Ну как тут отказать, когда предлагаешь ты? Не волнуйся, моя гордость не будет задета… ведь это ты.       Астарион поперхнулся, признавая поражение в словесной баталии, и повернулся к Вульбрену, который снова овладел собой.       — Сколько, по-твоему, лет можно расплачиваться за единственную ошибку? — процедил тот, сурово глядя исподлобья. — Сменились поколения свирфнеблинов, а нас по-прежнему презирают и гнобят за неправильный выбор, совершенный почти сто пятьдесят лет назад! Нас выгнали из города, отобрали имущество, разграбили наши кузни, и даже сейчас мы парии! Сколько, по-твоему, это должно продолжаться, эльф?       В горле встал ком. Помедлив, Астарион все же нашел в себе силы спокойно ответить:       — Не знаю. Лет десять-двадцать, может быть, пятьдесят. В любом случае, сотни лет мучений точно хватит.       Вульбрен посмотрел на него холодно, решив, что над ним издеваются.       Створки входных дверей грохотнули о стену: в таверну хлынули тифлинги, что уже и не надеялись увидеть своих близких, а за ними спешили арфисты, пытаясь разглядеть в толпе спасенных товарищей.       — Наконец-то, — буркнул Иллиатрэ и усмехнулся. — Я все это затеял лишь для того, чтобы увидеть, как Ролан расчувствуется и заплачет!       Зал наполнился возгласами и рыданиями, мужчины и женщины сливались в объятиях, трепали друг друга по волосам, сквозь слезы вглядывались в родные лица. Ролан тихо вышел на лестницу, вцепился рукой в перила, увидел внизу брата и сестру — в синяках, измученных, но живых — и побледнел так, будто вот-вот мог лишиться чувств.       Астарион скривился.       — Опять слезы и сопли, ненавижу! Тифлинги еще хоть что-то делать умеют? Атрэ, пока я окончательно не утонул в волне сладкой патоки, не хочешь прогуляться вокруг таверны?       Однако Иллиатрэ отвлекла девушка-тифлинг, что, всхлипывая и сбивчиво благодаря за спасение мужа, впихнула ему в руки накрытую полотенцем плетеную корзину. Он приподнял ткань, и из-под нее хлынул соблазнительный до одури сладкий запах выпечки.       — А неплохо, — одобрил Иллиатрэ, с наслаждением втянув носом воздух, достал из корзины румяный пирожок и впился в него зубами. С набитым ртом невнятно произнес: — Знаешь, это того стоило.       Второй пирожок он протянул Астариону, а остальное накрыл полотенцем, чтобы оставить стае. Астарион откусил от своего пирожка — в рот хлынуло сладкое и нежное яблочное варенье, полузабытый вкус, и он зажмурился от удовольствия, как ребенок. Весело сказал:       — Да, так и напишем в нашем списке услуг: «Спасаем мир за еду». Единственная достойная причина, как по мне.       Иллиатрэ рассмеялся и хлопнул его по плечу.       — Точно, любовь моя. Совершенно согласен.

***

      Тени не представляли для Дэмиэна серьезной угрозы, ведь он всю жизнь только и делал, что балансировал между миром живых и миром духов.       Он едва успел развести костер среди расщелин, откуда поднимался бледно-зеленый кислотный дым, и тень налетела на него.       Ее когти глубоко продрали ему руку. Дэмиэн едва не издал возглас и магией вышвырнул тень за пределы круга от костра. Рукав быстро промок от крови и облепил предплечье, а в голове пронеслись ругательства, одно грязнее другого.       Проклятье. Он терпеть не мог неправильно оценивать угрозу.       Совсем как тогда, когда не учел, что за множество десятилетий, прошедших со дня их знакомства, Иллиатрэ мог измениться. В конце концов, убийство собственного Дома и собственной матери не проходит бесследно. Из одинокого мальчишки, нуждавшегося в наставлениях, Иллиатрэ превратился… в кого? Пока трудно сказать — и это удивляло до глубины души, учитывая, что Дэмиэн обычно мог прочитать любого смертного с первой же встречи.       Уйма времени ушла, чтобы вывести скверну из царапин. Больная нога нестерпимо ныла — без трости проделать такой долгий путь оказалось нелегко. Раненый, уставший после тяжелой дороги, изнемогающий от боли, Дэмиэн чувствовал себя старым, как никогда, и оттого беспредельно злым.       Отряд абсолютистов с Лунным фонарем, который должен был встретить его на подступах к Проклятым Землям и проводить в Лунные Башни, не пришел. Вероятно, с их предводителем-драуком что-то случилось.       Дэмиэн лег на холодную землю. Вытянулся и закрыл глаза. Тени гудели над ним, бесчисленное множество теней тех, кто когда-то населял эти Проклятые земли и погиб в глупом кровожадном натиске воинств Шар и ее проклятия.       Чернота — вверху, внизу, под веками, внутри, повсюду.       Зачем ты это сделал?       Бэйлот разозлится. Он наверняка все понял и точно разозлится. Хотя, если разобраться, что тут понимать?..       Зачем ты дал Иллиатрэ себя убить?       Дэмиэн не дал Иллиатрэ себя убить — это было бы просто нелепо. Так просто получилось.       Холод пробирался под одежду, под кожу, под кости, в самую глубину существа.       Кто поверит, что упавшая каменная плита могла тебя убить? Тебя, сильнейшего шамана из когда-либо рождавшихся?       Тени с гудением и хохотом смыкались над ним, их когтистые руки раз за разом впивались в его тело, но больше не причиняли вреда, даже боли не было, а голову наводняли их воспоминания.       Мужчина, закрывший собой жену, когда тени хлынули в дом.       Женщина, прижавшая к себе младенца, чтобы смертельный удар попал не в него, а ей в спину. Не помогло.       Кузнец, что день и ночь трудился над своим шедевром. Вот-вот, уже почти готово… Но что это за черные силуэты за окном?       Чужая боль наполнила Дэмиэна, и собственная боль тоже поднялась из глубин души, переплетаясь с отголосками полузабытых воспоминаний. Тело окутало кислотно-зеленое марево некротической энергии, энергия потекла в ладони из растрескавшейся земли…       Они с Виконией сидят на камне и смотрят на закат, пока позади в лагере кипит жизнь. Ветер треплет белые волосы Виконии, на ее гордом лице презрение ко всему вокруг странным образом сочетается с усталостью, а Дэмиэн украдкой посматривает на родинку над ее поджатыми губами, скользит взглядом по линии ее рта…       — Я не убила ребенка, — наконец произносит Викония совершенно бесцветным голосом. — Своего третьего брата. Не принесла в жертву Ллос на глазах у всех, и другой жрице пришлось это сделать. С тех пор мне нет пути назад в Подземье.       Впервые она открывается ему вот так, по-настоящему.       Через десятилетия он встречает Виконию на улицах Врат Балдура: она кривится, когда он бросается к ней, а в ее глазах нет ни намека на узнавание. Черты ее лица сделались резковатыми, будто прорезанные в камне, но губы изгибаются как всегда с намеком на насмешку.       — Я не знаю тебя, мерзкий старик, — бросает она и уходит, пока он отчаянно кричит вслед ее имя.       Жрицы Шар могут стирать собственные воспоминания, но Дэмиэн никогда не думал, что, став матерью-настоятельницей, Викония сотрет его.       Видение сменяется. Энра ухмыляется в ответ на скабрезную шуточку Дорна и смотрит на него так, как никогда не смотрела на Дэмиэна, никогда не посмотрит на Дэмиэна, в ее темно-серых глазах веселье, задор… страсть.       Энра не смотрит на Дэмиэна, даже когда ее окружает столб слепящего пламени, в котором она возносится на небеса.       Черная пелена вновь опускается на глаза и приносит с собой образ Бэйлота: он сильно исхудал, вместо роскошной мантии на нем подранное серое одеяние, будто из мешковины, его руки разодраны в кровь, на щеке громадный синяк, но улыбка сияет разяще, как и всегда, а глаза мечут молний.       — Эй ты! — кричит он весело. С его рук волной слетает пламя и несется на гвардейцев, что с воплями исчезают в ослепительно оранжевой пелене. — Видишь вон там посох? Подай-ка!       Дэмиэн оторопело пялится на него, осознавая, что этот невыносимый дроу его не узнал, и выпаливает:       — Вообще-то я… Я Дэмиэн, брат Энры!       Бэйлот кривится, его белые брови скользят к переносице. Боги, дроу что, нарочно учатся этому гребаному выражению лица?       — А-а, так ты пришел меня прикончить?! Давай только быстренько, а то у меня еще дел полно!       Он разворачивается, не прерывая заклинания, и поток пламени накрывает Дэмиэна с головой. От неожиданности он давится огнем, но тот впитывается в кожу, проходится по волосам, оседает теплом внутри…       — Оу! — выдает Бэйлот и хохочет. — Ладно, маленький шаман, забыть тебя не так просто! Давай поговорим, раз ты здесь!       Ну да, сначала хотел его убить, а теперь хочет поговорить, просто замечательно.       Бэйлот единственный, кто всегда смотрит ему прямо в лицо, неотрывно, даже когда грубит, оскорбляет, язвительно смеется в ответ, даже когда они в шаге от того, чтобы друг друга убить.       Каждый раз…       — Ну и где ты был?! — сердито восклицает Бэйлот, но Дэмиэн чувствует от него облегчение, чуть ли не радость. — Без тебя в Черных Ямах вечно все не так!       Дэмиэн открыл глаза. Некротическая энергия переполняла его — мгновенно убила бы любого другого, но его насытила силой, утолила голод, приглушила боль в ранах, оставив лишь легкое покалывание. Из уцелевшего глаза хлестал яркий бирюзовый свет.       Дэмиэн легко поднялся. Морщины на лице разгладились, в волнистых волосах вместо седины прибавилось серо-каштанового. Он повел плечами, вытянул руки. Ожог, оставленный Рафаэлем, больше не болел — на его месте остался белый бугристый шрам.       Ничего. Со временем Дэмиэн найдет, как поправить и это.       Я…       Тени прошлого метались перед ним, сплетаясь с тремя тенями под ногами.       Без тебя в Черных Ямах вечно все не так!       Перед ним стояла Энра, черноволосая и бледная, такая, какой он ее запомнил.       — Здравствуй, сестра, — выдохнул Дэмиэн, усмехаясь и осознавая, что это не реальность, все еще нет. Энра никогда бы не пришла к нему, никогда бы больше не заговорила с ним. — Что такое? Не нравится, когда я такой? Разумеется… Все вы хотите видеть меня другим. Все вы!       Сила наполняла его, текла сквозь тело горячим зеленым свечением, и он чувствовал себя молодым и сильным, сильным, как никогда.       Плавным, медленным движением Энра отвела со щеки упавшие пряди, и ее силуэт сменился силуэтом девушки в доспехах и с густой черной косой. Зелено-карие глаза девушки горели и источали печаль, по правой щеке от переносицы тянулась розовая полоска шрама.       Это она, пролилась в сознание мысль, та девушка, которую Иллиатрэ попросил отпустить из темниц Черных Ям.       Воспитанница Виконии.       Почему Иллиатрэ попросил отпустить ее, а не захотел выбраться сам? Дэмиэн рассчитывал на то, что знает его, а Иллиатрэ, которого он знал, беспокоился только о себе.       Он прикрыл глаза, подставив лицо ветру. Нет, это так просто не закончится. Их с Иллиатрэ судьбы переплетены… связаны… и Дэмиэн будет сопровождать его на пути в небытие до самого конца.