Двое в лодке, не считая дракона

Учебный день на вкус был словно хлеб с патокой, которой в приюте пытались заменить сладости. Вроде бы сладко, но удовольствия никакого. Занятия давно не приносили Тому тех же чувств, что и в первые годы обучения. Если раньше у него была возможность хоть что-то новое вынести из уроков, то сейчас, на последнем курсе, он всё чаще лишь делал вид, что вовлечён в процесс. А на занятиях в последний учебный день не было смысла даже и пытаться делать вид, что он вообще присутствует в классе. Поэтому, склонившись над своей записной книжкой, которая заменила ему дневник, он накидывал варианты для контрзаклятия. Хоть он и был уверен, что создал правильную инкантацию заклинания, которое собирался опробовать сегодня вечером, но, заняться было решительно нечем, поэтому он озаботился контрмерами. В конце концов, даже в процессе обращения всего вспять была своя магия. Как и всегда после защиты от тёмных искусств, подойдя к профессору Меррисот и обменяв уже готовые рефераты на новые темы для исследования, Том отправился в библиотеку. Профессор Меррисот поначалу скептически отнеслась к его идее стать её преемником. Но несколько месяцев обхаживания и уговоров — и вот она решила дать ему шанс. Если он докажет, что отсутствие боевого опыта и регалий он может компенсировать феноменальными знаниями и умением организовать учебный процесс, то она согласна дать рекомендацию директору Диппету. Всё это означало, что нет ни единой причины, по которой он не сможет стать новым профессором Хогвартса. Он с четвёртого курса, с того момента, как появился зачаток его рыцарей, умеет работать с малолетними кретинами. Тот уровень, до которого он их натаскал, лучше всего показывает, насколько близка ему преподавательская деятельность. Конечно, хвалиться перед профессором тем, как он прекрасно обучил толпу школьников очень травматичной магии, он не собирался. Но внутренне он был полностью уверен в своих силах. А боевой опыт? Том был уверен, что укрощение Василиска стало бы отличной строкой в его резюме, если бы об этом можно было хотя бы заикнуться. Конечно, у него было определённое преимущество в виде знания парселтанга, но этого хватало лишь на то, чтобы не только видеть, как огромная змея после многовековой спячки собирается тебя сожрать, но и слышать, насколько вкусными ей кажутся твои «копыта». Именно во время отчаянных попыток приручить эту змеюку и не стать её обедом Том осознал, как иногда важнее сила слов, а не магии. И как важно уметь говорить с противником на его языке. В тот день, когда Том впервые открыл Тайную комнату, он пропал на целые сутки, которые провёл исключительно на ногах, бегая по всей системе канализации, примыкающей к залу Салазара. И всё это время он занимался исключительно тем, что пытался убедить своего законного фамильяра в том, что Том ему нужен. И хотя он уже умел прекрасно доказывать свою значимость, потребности змеи оказались довольно примитивны. Том не мог из ниоткуда притащить для него самку. В конце концов, найдя хоть какой-то компромисс в виде еженедельной доставки живой еды этой вечно голодной змеюке с чрезмерно привередливым характером даже для короля змей, Том упал прямо на сырой и грязный каменный пол комнаты, обессиленный. Его физическая форма на тот момент не позволяла выдерживать такую нагрузку. Но сейчас он проработал этот недочёт. В любом случае на его счету уже была одна ценная награда, которая навсегда сохранится в зале трофеев и которую многие-многие десятилетия будут вычищать нерадивые студенты, сами не понимая, что это будет единственный раз, когда они смогут прикоснуться к величию. Ведь даже у самого Альбуса Дамблдора не было такой награды, что означало только одно: Том уже опережал его, со школьной скамьи показывая свои феноменальные способности. Хотя награда была выдана за особую заслугу перед школой — за поимку убийцы Миртл — по факту никто так и не поймал этого акромантула, а Хагрида можно было с натяжкой считать преступником. Но Том для себя решил, что эта награда значит куда больше. Для него это было не неудачное стечение «туалетных» обстоятельств, а расширение его магической мощи, его доказательство того, на что он способен. И хотя на награде не значилось «За создание первого крестража», Том именно так заменял у себя в голове какие-то расплывчатые «за заслуги перед школой» — каждый раз, когда любовался своей табличкой. Он раздвинул границы своей магии до предела, а тем же летом уже перешагнул рубеж невозможного. Новую медаль за магические заслуги, которую ему выдадут по окончании учебы, он собирался считать наградой себе именно за это достижение. Том был уверен, что полностью справится с возложенными на него обязанностями профессора тёмных искусств. Он знал истинную силу этой стороны магии, он чувствовал её, он был её частью. И Том искренне считал, что не существует такого понятия, как защита от тёмной магии; есть лишь понятие «сила», и чем лучше ты её освоишь, тем меньше нужно защищаться. Его раздражало, что всё, что они изучали на этом предмете, просто помечалось ярлыками: «n-класс опасности», «запрещённое заклинание» или «тёмная магия», — не давая никаких объяснений, как и почему, и лишь обучая обороне, не пытаясь разобраться в природе. Том исправит это недоразумение. Тому пришлось потратить чуть больше времени, чем обычно, собирая книги с необходимым материалом по всей библиотеке, но в итоге он приступил к созданию доклада на тему демимасок. Не заметив, как пролетело время, Том пропустил ужин, и только в восемь часов вечера, когда огромная старая моль прилетела на светоч его гения, он покинул библиотеку. Во время вечернего обхода Том внимательно рассматривал портреты. Определившись с теми, на которых он будет отрабатывать заклинание, он отослал вторую старосту, которая дежурила с ним в паре, спать, а затем сделал ещё один обход на всякий случай, убедившись, что никого рядом нет. Он выбрал ряд портретов, располагавшихся недалеко от покоев Слагхорна. Конечно, были картины более удаленные от змеиного надзирателя, но личная вендетта заставила Тома отбросить свою обычную осторожность. На всякий случай прислушавшись и убедившись, что он находится один, Том начал приближаться к своим жертвам. Тому потребовалось необоснованно много времени на первом курсе, чтобы понять, как устроен замок. И хотя первое время, после неудачной встречи с профессором Дамблдором, он вёл себя максимально прилично, спустя несколько недель он понял, что так продолжаться не может. Слизеринцы, приняв его не за нового софакультетника, а за свинью на убой, постоянно пытались задеть Тома. Если сначала их попытки были детскими и наивными, в основном состояли из словесных оскорблений, то после первого заклинания, пролетевшего в миллиметре от него, Том осознал, что пора снять мишень со своей спины, разорвать её и запихать глубоко в глотку этим выскочкам. Но предпринимать ответные действия было опасно. Он наконец попал в мир, уготованный ему с рождения, и вылететь с позором, не закончив и месяца обучения, он не мог. Конечно, он знал, как причинить боль человеку и заставить его молчать навечно. Том обнаружил, что даже в волшебной школе его навыки были исключительными. Но он заметил, что каким-то образом преподаватели всегда оказывались рядом с местами происшествий, и такого риска допустить было нельзя. Сначала Том даже испугался, что его знаний недостаточно, и для наблюдения за школой используется магия, пока что ему недоступная. Список его интересов и без того был огромен: в первую очередь защитные и атакующие заклинания, которые с каждым днём требовались всё сильнее. У его однокурсников была фора — личные библиотеки и поблажки со стороны министерских работников, закрывающих глаза на использование магии детьми. Физически у него не хватало времени, чтобы углубиться в более высокие слои магии, но просить помощи у старших он не собирался. И однажды, спускаясь вниз в гостиную, первокурсник Том, потративший весь вечер на освоение атакующих заклинаний и вымотанный от столь большой физической и магической активности, услышал разговор. Притаившись за поворотом, он замер, чувствуя, что это может быть полезно. — Я думаю, всё-таки стоит об этом сообщить директору, — гнусавый женский голос был как будто чем-то приглушён. — Мэри, да не лезь ты. Ещё дергать директора по такой ерунде… — басовитый голос мужчины также доносился, словно через тонкое стекло. Том понял, что, скорее всего, слышит разговор двух портретов, которые до этого не подавали виду, что вообще умеют говорить, а не только сидеть с угрюмым видом, как и все портреты в подземелье. — Ерунде? Да они же на этого мальчика настоящую охоту устроили! — Женский голос звучал недовольно. — Ну а чего ты хотела? Нашла же шляпа подходящий факультет для грязнокровки… Где бы ни был похоронен великий Салазар Слизерин, он явно вертится как заколдованное веретено. — Да он же ещё ребёнок! — Мэри, забудь. Они с ним ещё милосердны, в моё время останки этого пацана уже бы в пасти кальмара искали. Некая Мэри замолчала на несколько мгновений, и Том уже решил, что пора явить себя взору портретов, как вновь услышал её тихий голос. — Давай хоть Слагхорну сообщим. — Да он знает, — устало пробормотал мужской бас. — Думаешь? — Он жирный, а не слепой. Ты правда считаешь, что он пойдёт против детей из чистокровных семей, защищая эту грязь? Терпение Тома в этот момент переполнилось. Проглотив горечь, он вышел из своего укрытия. Два висящих на стене портрета сразу замолкли, высокомерно уставившись на него. Они нисколько не смутились, поняв, что он их слышал. Том бросил на них тяжёлый взгляд и направился к себе в гостиную. Именно тогда он понял, что нет никакой сверхмогущественной магии, позволяющей следить за оравой детей. Всё решали старые добрые доносчики. Поэтому вскоре, найдя несколько коридоров с натюрмортами и пейзажами, Том по одному завлекал туда своих обидчиков, предельно ясно объясняя им границы дозволенного. И именно тогда он понял, что даже со своими фамильными библиотеками и возможностями, они не могут противостоять ему, хотя к изучению магии он приступил всего месяц назад. Вот что значит истинная сила. Хоть Том и решил тогда свою проблему, вопрос с портретами оставался открытым. Они висели повсюду — на стенах замка, в каждом магазине и питейном заведении магического мира, в каждом доме волшебников предки неустанно охраняли покой своих потомков. Нельзя было сделать и шага, чтобы зачарованные глаза не заметили этого и не донесли хозяевам. Какие бы планы у Тома ни были, с этой проблемой предстояло разобраться. Пока что Том старался передвигаться исключительно безопасными, укромными путями, вдали от глаз. Лишь портреты в подземельях были теперь на его стороне, закрывая глаза на его шалости, если они не касались детей именитых семей. В остальном у него была негласная отмашка на молчание. После его рандеву с Василиском портреты, будто ощутив возвращение наследника, стали относиться к нему с уважением. Имя Салазара вновь сыграло нужную роль. Много лет Том искал решение этой проблемы, но успеха добился только сейчас. Случайно обнаружив в библиотечных закромах Хогвартса рукопись итальянского художника, он нашёл ключ к своей задаче. Этот художник был первым, кому удалось вложить в портрет частичку человека и оживить его. Том пропустил первые страницы, полные сентиментальностей о возлюбленной, красоту которой автор якобы хотел сохранить на века. Зато информация, идущая после этой банальной истории, оказалась весьма интересной. Заколдовать портрет оказалось не так уж сложно. Ещё до этого итальянского Ромео маги создавали простые чары, чтобы заставить портрет, например, моргать или следить глазами за зрителями. Но чтобы вложить в него частичку сознания человека, его мимику и движения, требовались куда более серьёзные магические способности. Том узнал, что во время создания портрета в комнате могут находиться лишь художник и натурщик, чтобы чужие магические следы не повлияли на результат. Краски для этих целей варились как настоящее зелье, и в процессе приготовления в котёл всегда добавлялись частички человека, чьё изображение должно было ожить на полотне. Мастерство художника играло лишь второстепенную роль — кисть рисовала сама, ведомая заклинанием, но поддерживать это заклинание было невероятно сложно, требуя большого количества магической энергии. Однако самой важной деталью, которую извлёк Том, стало пространство за картинами. Его давно интересовала механика перемещения между портретами, и наконец он нашёл ответ. Любой мог стать художником при наличии должного заклинания, но ключевым элементом была основа для рисунка: только специальный тип холста мог поддерживать магическую жизнь портрета. Лишь бумага, пропитанная пеплом феникса, могла вновь и вновь оживлять портрет, не давая жизни покинуть его. А поскольку частицы феникса сами по себе источали мощную магию, все полотна, напитанные его пеплом, были связаны на глубинном уровне, образуя своё собственное подпространство. Так, способность феникса перемещаться передалась портретам, позволив им посещать друг друга — неожиданная особенность, ставшая открытием даже для самого создателя. Перемещаться внутри этого магического подпространства было проще всего вдоль стены, где висели портреты, либо в свой собственный портрет в другом месте — так сохранялся ориентир благодаря частичке натурщика. В теории портреты могли бы проникать даже в чужие дома. Единственным препятствием к этому, как понял Том, была аналогия с трансгрессией: если маг не может чётко представить место, куда направляется, он рискует расщепиться по пути. В случае с портретами, человек просто вернется на свое полотно. Следовательно, если и существовал способ прервать связь между портретами, он потребовал бы колоссальных магических затрат. Разорвать эту глубинную магическую сеть было непросто. Конечно, Том, при достаточной мотивации, мог бы справиться с этим, но ему хотелось найти более простое и изящное решение. Мир портретов был единым и напоминал огромное открытое пространство, в котором портреты могли свободно перемещаться. Нужно было просто направить их в обратную сторону, подальше от своей рамы. И Том нашёл ответ: простое заклинание ускорения, которое он изучал на пятом курсе. Том потратил некоторое время на адаптацию этого заклинания к портретам — их мир отличался от реального пространства, и здесь действовали немного иные законы магической физики. Он также продумал, как гарантировать, что портреты не смогут вернуться. Обычное заклинание ускорения заставляло двигаться быстрее, даже если объект стоял на месте. Но Том хотел, чтобы портреты не только двигались быстрее, но и уходили как можно дальше от него. И ещё личное пожелание Тома было, чтобы портреты наконец замолчали, поэтому необходимо было найти место для сшивающего рот заклинания. Месяц кропотливых расчётов — и вот, наконец, Том завершил формулу заклинания, в котором был уверен. Оно охватывало все аспекты, и он был убеждён, что оно точно сработает. Том наложил на себя заклинание дезиллюминации, как всегда, когда занимался несанкционированной магией, и приступил к экспериментам. Семь магических слов — и сиреневая вспышка сорвалась с его палочки, устремившись к портрету того самого ворчуна, который мечтал увидеть его тело в пасти кальмара. Портрет поглотил заклинание и остался неподвижен. Том нахмурился. Ошибки быть не могло! Внезапно глаза мужчины на портрете открылись и расширились. Он попытался заговорить, но губы словно слиплись, и рот упорно не раскрывался, будто его склеило патокой. И вот, наконец, заклинание ускорения заработало. Поняв, что не может возмутиться, мужчина на портрете вздрогнул и начал метаться туда-сюда. Однако, похоже, он… застрял? Бегая по собственному портрету, мужчина никак не мог выбраться в то самое общее подпространство, которое должно было позволить ему покинуть рамку. Нет, нет, не может быть! Возможно, дело в самом портрете? Ведь заклинание было тщательно отшлифовано, сбалансировано — оно обязано было сработать! Решив проверить это, Том отправил заклинание на соседний портрет с изображением Мэри и стал ждать её реакции. Женщина почувствовала нечто странное, нахмурилась, оглядываясь вокруг, и тут же сорвалась с места, начав метаться. Но снова — внутри собственного портрета. Блять! Кровь Тома кипела. Он не мог допустить ошибку, просто не мог! Злость застилала глаза, но, сохраняя заклинание хамелеона, Том пошёл по коридору, заколдовывая каждый портрет подряд. Однако, как дикие пикси, все они продолжали метаться лишь внутри своих рамок. Ненавижу! Ненавижу! Красная пелена заволокла всё перед глазами, оставив лишь взгляд таких же как у него тёмно-синих глаз. В ушах звенело; в этом шуме он различал лишь отзвуки человеческих криков. Воздух в лёгких стал тяжелым. Казалась чья-то холодная рука выжимала его внутренности. Он знал чья это рука. Хотелось или умереть, или убить. Том всегда выберет второй вариант. Мимолётные мысли о смерти чуть привели его в чувство, дав ему лазейку выбраться из приступа. Сколько времени прошло в этом гневе, он не понял. Но, остановившись, осмотрелся и увидел лишь портреты, чьи обитатели метались с ужасом в глазах, задыхаясь от бессмысленного забега. Но вот мысли Тома не уставая бегали в его голове. Что он не учёл? Где допустил промах? Почему не сработало? Поток самобичевания прервался, когда вдалеке послышались шаги, которые Том безошибочно узнал. Только один человек в этом замке мог передвигаться таким темпом. И что, интересно, не дало этому старику уснуть именно сегодня? Шаги приближались, и Том понял, что уже не успеет расколдовать все портреты и перехватить декана. Поэтому оставалось только сделать вид, что он здесь ни при чём. Отбросив все мысли на потом, Том вернулся к началу коридора, приняв вид примерного ученика, искренне обеспокоенного произошедшим. Он снял с себя дезиллюминационное заклинание. Начав с первых портретов — тех самых мужчины и Мэри, — Том двинулся навстречу Слагхорну, снимая проклятия. Слава Салазару, хоть контрзаклятие работало как надо. Тому не хотелось думать, что он мог бы выкинуть, если бы его сегодня настигла еще она неудача. Несколько поворотов минимизируя ущерб, и, наконец, пройдя всю заколдованную выставку, Том встретился с деканом, который ошарашенно стоял в центре коридора, широко распахнув глаза, и явно не зная, что делать дальше. — Профессор! — окликнул его Том и, «облегчённо» улыбнувшись, подошёл ближе. Слагхорн, будто наконец найдя решение всей этой проблемы, слабо улыбнулся в ответ. — Том, что здесь происходит? — Слагхорн обвел рукой ближайшие картины. Том продолжил снимать заклинания, скрывая следы своего маленького преступления, за которым с интересом наблюдал профессор. Закончив, он принял виноватый вид и повернулся к декану. — Сэр, боюсь, это моя вина, — сказал Том, как будто в раскаянии, опустил глаза в пол. Слагхорн, ещё не зная ситуации, приготовился самостоятельно оправдывать Тома. Как всегда. — Мальчик мой, расскажи, что случилось? — обеспокоенно спросил Слагхорн, слегка положив руку ему на спину, ведь до плеча он уже не дотягивался. — Я не уследил за несколькими своими однокурсниками, и они применили магию в коридоре, — Том старательно удерживал свою стыдливую личину. На самом деле, если бы кто-то из его факультета ослушался, у этого человека, вероятно, началась бы полоса неудач. Все мелкие пакости, происходившие в подземелье, всегда были согласованы с ним. — Ох, мальчик мой, ничего страшного! Даже если на них наложить оповещающие чары, они всегда найдут способ их обойти, — Слагхорн слабо рассмеялся и махнул рукой, будто все это было мелочью. Действительно, все, что не вредило его ученикам с достопочтенными фамилиями, воспринималось им как мелкие неудобства. Даже если им угрожал какой-то риск, он не спешил вмешиваться — для этого всегда был Том. Но, видимо, вспомнив, какую должность он занимает, Слагхорн решил уточнить. — Кто эти ученики? — Профессор, позвольте мне самому разобраться с нарушителями. Всё-таки я ответствен за это, — Том продолжал гнуть линию гиперответственного старосты. — Ох, Том, как же повезло ребятам с тобой! Конечно, я все понимаю. Уверен, ты сможешь объяснить им недопустимость такого поведения, — Слагхорн окончательно расслабился, ведь ситуация решилась без его участия. — Профессор, я думал, что вы уже спите, и решил не беспокоить вас по этому поводу, — Том и Слагхорн двинулись по коридору, в котором теперь слышалось тяжёлое дыхание портретов. Когда проклятье уже не действовало, они стали кашлять, скулить и причитать, жалуясь на уставшие ноги. — Ох, директор попросил меня заняться дежурствами на каникулы, а потом Альбус… — Гораций сглотнул и кинул быстрый взгляд на Тома, который он успел поймать. Интересно, что там с Альбусом? — А, впрочем, неважно... Кстати, я поставил вас в пару на дежурстве. Тому не понравилось, что Слагхорн свернул с темы про профессора Дамблдора. Ему хотелось узнать, что там такого случилось, что даже такой невозмутимый человек, как Слагхорн, явно был не в своей тарелке, когда вспомнил об этом. Но новость о совместном дежурстве заставила отложить эту мысль на потом. — Я думал, что мы с профессором Кеттлберном будем вместе, как всегда, во время праздников, — Том наивно посмотрел на Слагхорна, в голове пытаясь понять причину такой рокировки. Он хорошо знал этого старика и видел его склизкий след, когда тот проворачивал какое-то дело. — Да, но я подумал, что это отличная возможность для тебя поговорить с Альбусом о твоей ситуации. Министерство после каникул опубликует списки, а приём резюме уже завершён. Конечно, если тебе не удастся договориться с Альбусом, я помогу, чтобы твою кандидатуру рассмотрели в срочном порядке в нужном тебе отделе, но после каникул даже я буду бессилен, сам понимаешь. — Слагхорн развёл руками. — Поэтому нужно как можно скорее заручиться поддержкой Дамблдора. Том подавил очередную вспышку гнева, которая могла вылиться в новый приступ, и постарался медленно выдохнуть через нос. Он ненавидел, когда за него принимали решения, когда его жизнью управляли и подталкивали к своим целям. А когда это делал этот болван, который с грустной улыбкой провожал его на Хогвартс-экспресс, желая удачи перед тем, как отправить его под бомбардировки, Том готов был его проклясть. Он знал, как это делать. Трижды пробовал и полностью отточил смертельное заклинание. Смерть вновь разливала свой яд в его мыслях. Скрывая своё тёмное нутро за милой улыбкой, что ему уже без труда удавалось после миллионов подобных гримас в моменты ярости, он с трудом произнёс: — Благодарю, профессор, это действительно хорошая возможность. — Право, не стоит. Ты же знаешь, что я всецело за тебя, мой мальчик! Я буду рад, если у тебя всё получится, — произнёс Слагхорн, когда они дошли до покоев декана. Пожелав друг другу доброй ночи, они разошлись. И пока Том шёл в свою гостиную, наконец оставшись в одиночестве, он перестал сдерживать эмоции, пережитые за вечер. Ярость, словно буря, стремительно набирала силу, сметая на своём пути здравое мышление. Хотелось сжечь всё вокруг. Хотелось вернуться в кабинет декана и устроить там разгром. Хотелось найти самое опасное зелье в закромах Слагхорна и влить ему в глотку. Все, что угодно, лишь бы не просить за себя у Дамблдора. Том заранее знал ответ. Он понимал, что единственный человек, способный разрушить его планы, сделает это, не моргнув глазом. Кулаки сжимались, ещё сильнее разгоняя кровь. Если бы ему сейчас захотели сделать прививку от дифтерии, которую однажды летом пытались ему поставить, медицинская сестра без труда нашла бы вену. Воздух становился всё тяжелее с каждой секундой, магия, казалось, кружилась вокруг Тома, словно ураган, проецируя непогоду в его голове. Такие же как у него тёмно-синие глаза вновь смотрели на него из подсознания. Смерть. Палочка незаметно оказалась в его руке. В поисках цели Том огляделся. Ярость окончательно захватила его, когда на его глаза попались испуганные взгляды тех самых двух портретов, которые когда-то осмелились назвать его грязью. Они заплатят! Инсендио. Клубы дыма заполонили коридор, запах гари резко начал драть сначала нос, а затем горло. Именно это заставило Тома наконец отвлечься от своего состояния и осознать, что он делает. Разогнав дым заклинанием, Том посмотрел на пустые портреты, обитатели которых успели ретироваться, а не горели праведным огнём. Ну конечно, почему-то теперь рамки вновь перестали быть ограничением. Огонь, столкнувшись с влажной стеной, высушил её, а затем оставил два чёрных пятна, поднимающихся к потолку. Сбоку он услышал движение, и, словно хищник, повернув голову, он заметил мелкое движение на картине, висящей дальше по коридору. Он направился к ней, уже прекрасно понимая, какую проблему создал для себя. Все портреты, мимо которых он проходил, пустовали, но после прошлого марафона вряд ли они смогут убежать далеко. Он прибавил шаг. Он не даст им сбежать. В конце коридора, наконец увидев толпу людей на тесной дли них всех картине, которые не могли протолкнуться, пытаясь сбежать от какой-то непонятной для них беды, Том поднял палочку и начал приближаться. Раздались звуки охов, все участники картин застыли с выражением ужаса на лицах, словно они позировали для последнего дня Помпей. Тому нравилось, что они так смотрели на него. Может, ещё не поздно сменить имя на Везувий? — Если хоть кто-нибудь из вас доложит об этом происшествии преподавателям, я вновь открою Тайную комнату и приглашу своего Василиска посмотреть на вашу выставку в подземелье. Вы меня поняли? Слабые кивки были ему ответом. Этого недостаточно. — Вы меня поняли? — Рявкнул Том. — Да, поняли, конечно, — раздалось неуверенное согласие со всех сторон. Наконец, опустив палочку, Том выдохнул. Удостоверившись, что не дающая ему покоя пара также послушно согласилась молчать, Том сморгнул последние остатки своего гнева и вновь предстал обаятельным выпускником. — Уважаемые портреты, время уже позднее, я думаю, вам всем пора вернуться в свои картины, — ни один из них не дернулся, все также с опасением глядя на него. Немного стали в голосе должно решить эту проблему. — Сейчас же! И вновь помещение заполнил шум передвижений, но, слава Салазару, ни один из них не решился испытывать терпение Тома и разговаривать. Убедившись, что все направились по своим картинам, Том вернулся на свой маршрут в гостиную. Отвратительный вечер. Вновь его приступы, которые с каждым разом контролировать становится всё сложнее, а последствия каждый раз ставят его в неудобные положения. В любом случае, сегодня вновь его будут ждать кошмары, раз он поддался своей слабости. Поэтому можно будет воспользоваться и дневником, хуже уже не станет. Дойдя до своей гостиной и спустившись в свою комнату, где половина парней уже спала, а вторая готовилась ко сну, Том подошел к своему сундуку и открыл его. Найдя свой секретный отсек и открыв его, он увидел дневник. Пальцы несколько секунд зависали рядом, прежде чем Том набрался сил, чтобы коснуться своего крестража. Кровь закипела, а тупая боль в груди заставила Тома поморщиться и, сквозь зубы, как можно тише, выпустить воздух. Но вместо того, чтобы отдернуть руку от этого явно болезненного предмета, Том наоборот сильнее ухватился за него и вытащил. Первые прикосновения всегда напоминали ему о той утрате, что он пережил. Но спустя время взаимодействие с осколком своей души боль становилась привычнее. Выйдя из полутёмной комнаты, Том направился в пустующую гостиную и, выбрав место как можно дальше от посторонних глаз — кресло с журнальным столиком за горшком с огромной драценой — устроился поудобнее. Положив дневник себе на колени, Том приготовился к взаимодействию. Кусок души явно чувствовал близость к самому себе и подавал магические импульсы. Том их игнорировал, потому что это было так сильно похоже на желание вернуться обратно, в него. Нет, не за это он получил медаль за заслуги, чтобы спустя два года обернуть всё вспять. Поднеся палочку к виску, Том начал отделять из своей головы воспоминания. Книга о художнике, информация о картинах, свои расчёты и создание заклинания, а также последствия попытки воспользоваться им. Голубая нить вилась из его головы, постоянно изгибаясь, словно напоминая, как изменчивы могут быть воспоминания. Но Том делал всё, чтобы его разум был твёрд. Погрузив воспоминания в дневник, который с удовольствием их принял, Том, так как не взял с собой перо, палочкой начал колдовать запись. Использование палочки как пера было достаточно сложным, ведь оно проецирует все мысли в голове, и требуется особая сосредоточенность на тексте, чтобы не позволить излиться на бумагу другим обрывкам сознания. Но для Тома это не было проблемой. Черкнув короткое «Перепроверь», Том закрыл дневник, даже не дождавшись ответа. Он знал, что тот одинокий кусок, что заложен внутри, выполнит все его приказы. С одной стороны, очень удобно иметь подобный артефакт, обладающий острым умом Тома, и при этом умеющий взаимодействовать с миром, а также выдавать результаты не по шаблону. Это был не какой-то автоматон Гефеста, это было что-то революционное, что-то сродни искусственному человеку Парацельса, но не из говна и палок. Это что-то, что можно назвать… искусственным интеллектом? Но с другой стороны, плата за возможность пользоваться подобным артефактом, была слишком высока, даже для Тома. Магические щупальца дневника всё сильнее оплетали его нутро, поэтому следовало как можно скорее вернуть дневник в его хранилище. Том боялся того, что может произойти, если он позволит осколку влиять на него. Вернувшись в свою комнату, Том спрятал дневник и подготовил себе вещи к следующему утру. Вся комната уже спала, закрывшись балдахинами. Том взял зелье сна без сновидений и выпил максимальную дозу. Расстелив свою кровать, Том положил под подушку свой значок старосты и палочку. Глаза начинали потихоньку слипаться под действием зелья. Оглядев танцующие огоньки свечей, которые с каждой минутой всё больше тускнели, напоминая об отбое, Том лёг в кровать и посильнее укрылся одеялом. Он никогда не зашторивал балдахин. Возможно, это была приобретенная особенность с первого курса, когда ему было необходимо всегда следить за своими соседями по комнате, которые могли выкинуть любой фокус, или же просто его тревожная привычка контролировать всё. Поэтому он смотрел на оттаявшие за день стекла, за которыми проплывала обнажённая русалка, охотящаяся за гриндилоу. Резко почувствовав тяжесть в ногах, Том приподнял голову и разглядел очертания жмыра, который пытался пробраться к корпусу, как можно болезненнее надавливая на все участки тела, доступные его лапам. Наконец, добравшись до груди Тома, кот устроился и начал вылизывать себя со всех сторон. Под шуршание колючего языка Том уснул. Первый ночной кошмар уже пробирался сквозь зелье.