Ночные снайперы

      В глаза пробивался ровный сероватый свет, давно уже назойливо льющийся из окна, а в саду шумел заблудившийся ветер, срывающий с клëнов рдяные листья и стряхивающий с лиственниц пожелтевшие иголки. Вэй Усянь нехотя разлепил набрякшие и чуточку припухшие веки — он точно знал, что не плакал, но они всё равно почему-то раздулись и даже спросонья немного склеились, — и сразу ощутил чуткое присутствие рядом с собой.       Стоило только шевельнуться, и руки мужчины, вдруг ставшие бережными — хотя минувшей ночью безжалостно возили Вэй Усяня по постели, оставляя повсюду на чувствительной коже, куда только могли дотянуться, сочные синяки, — легонько коснулись лопаток, заботливо укрывая одеялом и тем самым давая понять, что торопиться некуда, можно поспать ещё.       Хаос роящихся мыслей тут же всколыхнулся у юноши в голове, заметались хвостатые лисы, будто в горящей норе: сколько времени уже Лань Ванцзи не спит? они вот так вместе и провели всю ночь? что и как между ними будет теперь? — и он, не улежав, резко дëрнулся, о чëм в ту же секунду и пожалел.       Тело не просто болело — оно болело, причём абсолютно везде. Не только задница, что было бы делом вполне понятным, но и спина, и бëдра, и руки с ногами, и даже шея…       …С шеей Вэй Усянь заподозрил, что причина крылась в неровной позе, в которой он умудрился уснуть, но всё остальное совершенно точно являлось неоспоримой заслугой Лань Ванцзи, недостойного Ханьгуан-цзюня, так измучившего его за ночь, что впору было проваляться в постели даже не до вечера, а вообще до следующего утра.       Вместе с этим его накрыло и волной эйфории от осознания взаимности их чувств; голова закружилась, будто спьяну, и лишь мелкая колючка неуверенности продолжала нарывать в груди, подтачивая всё ультимативное счастье.       Он не знал, что и как между ними будет теперь.       Значило ли их пробуждение в общей постели, что теперь они вместе?       Или это ровным счётом ничего ещё не значило?       Следовало открыть уже наконец глаза и прояснить всё то, что терзало и саднило, вытащить этот проклятый терновый шип, но Вэй Усянь никак не мог себя заставить и только отчаяннее притворялся спящим.       Лань Ванцзи тем временем поднялся — тëплое присутствие исчезло, а матрас выпрямился, отдав львиную долю давившего на него веса, — и ненадолго куда-то отлучился, а когда вернулся, Вэй Усянь ощутил еле уловимый тонкий аромат зелëного чая, не так давно купленного ими на рынке Юйюань, гармонично сплетаюшийся с неизменным запахом сандала, сопутствующим мужчине.       Невесомый деревянно-фарфоровый стук сообщил юноше о том, что Лань Ванцзи поставил чайную пиалу на тумбочку.       Бумажный шорох оповестил о том, что в руках у него какая-то книга.       Сна уже давно не осталось и в помине, на смену ему заступило притворство, и Вэй Усянь, не выдержав, выпростал руку и вцепился мужчине в закатанный рукав рубашки у локтя.       — Лань Чжань, — неуверенно и глухо позвал он его откуда-то из подушки, куда продолжал в беспомощности утыкаться лицом. — Лань Чжань, что мы… и что мы теперь?       Он вложил в этот вопрос все свои чаяния и тревоги, всю неуверенность и опасения, и Лань Ванцзи чутко это уловил. Всё его тело невольно напряглось, костенея в мышцах и суставах, и Вэй Усянь услышал над собой его голос: почему-то сбивчивый и тоже какой-то придушенный, глухой:       — Ты… Ты сказал мне, что… Что с первого дня… хотел…       Рука его сомкнулась на одеяле, сжимая в горсти так, что затрещали нити, и Вэй Усянь с потрясением осознал, что Лань Ванцзи…       Встревожен?       Напуган?       Вэй Усянь не представлял, как на это реагировать. Он молниеносно распахнул глаза, приподнялся на локте, кутаясь в одеяло, продолжая его на себя натягивать, и попытался заглянуть мужчине в лицо.       То оказалось привычно сосредоточенным, ещё — хмурым, ещё — почему-то бледным, словно Лань Ванцзи пил из пиалы хорошо настоянную беладонну, а вовсе не зелёный чай. Впервые увидев его в подобном состоянии и тоже невольно испугавшись, Вэй Усянь попытался что-то выдавить, но слова его не слушались, да и все они казались совершенно неуместными; ещё ночью Лань Ванцзи такое с ним творил, а сейчас выглядел, как почудилось юноше, едва ли не раскаявшимся в содеянном.       От этой мысли Вэй Усяня окатило удушливым холодом.       Он открыл было рот и тут же его закрыл, не проронив ни звука. Помолчал немного, собрался с мыслями и неестественно, убито выдавил:       — Ха… Я… Да, я… действительно… сказал так… Но если… если ты вдруг не… то это ничего. Это нормально, Лань Чжань, — по мере того, как говорил, голос его обретал губительную твëрдость, и лишь глаза наполнялись печалью — но Лань Ванцзи и не нужно было видеть его глаз, так что он поспешно склонил голову, прячась под лохматой чëлкой. — То, что произошло, это норм… ммм-мфф!       Рот ему вдруг накрыла рука, опустившаяся так резко и с такой недоброй силой, что Вэй Усянь качнулся и почувствовал, как нежная кожа губ повстречалась с кромкой зубов, а в месте их соприкосновения, судя по солоноватому привкусу, выступила кровь.       — Замолчи, — потребовал Лань Ванцзи, и юноша осознал, что эту самую руку, зажимающую рот, потряхивает хуже, чем ночью: не сухим бамбуком, но щепой мëртвой осины. — Замолчи немедленно! — повторил он, повышая голос и надавливая ещё сильнее, и звенящей соли во рту мигом сделалось вдвое больше.       Задыхаясь от паники, поневоле пытаясь постичь всю эту ситуацию — и то, что по внутренней стороне его губ сочилось томатным яблоком, — Вэй Усянь коротко провëл языком, собирая нервирующий вкус, и вдруг, приоткрыв случайно рот, попутно мазнул и по пальцам Лань Ванцзи.       Тот встрепенулся, дëрнувшись будто бы сразу всем телом; рука его дрогнула, но не отстранилась, а пальцы сжались только крепче.       Не представляя, что ему делать дальше и как ещё остановить их общий паровоз, вдруг недобро вильнувший на крутом повороте, соскочивший с рельсов и понëсшийся с обрыва навстречу верной гибели, Вэй Усянь повторил свою выходку, только теперь уже лизнул мужчину нарочно и куда настойчивее.       Пальцы Лань Ванцзи уж было отпрянули и разомкнулись, но прильнули обратно — будто самоубийца-мазохист, всем телом обнимающийся с оголëнными проводами, — и над Вэй Усянем раздался хриплый, стремительно севший голос:       — Вэй Ин… Что ты делаешь? Прекрати!..       Никакой твëрдой уверенности, однако, в этом требовании не прозвучало, и Вэй Усянь, неспособный никак ответить с зажатым ртом, лишь упрямо и отрицательно мотнул головой. Уже с полной осознанностью разлепил окрасившиеся краснотой губы, высунул кончик языка и, уткнувшись им в пальцы мужчины, стал водить туда-сюда, вверх и вниз, особое внимание уделяя тем местам, где нижние фаланги перетекали в ладонь, и дрожь заметно усилилась, но отнять руки Лань Ванцзи так и не смог. Дыхание его отяжелело и сделалось таким горячим, что обжигало Вэй Усяню макушку, а где-то под второй пятернëй, всё ещё сминающей одеяло, уже точно треснула с характерным звуком ткань. Стараясь не думать о том, что снова так безбожно и непростительно творит, явно соблазняя Лань Ванцзи, Вэй Усянь перебрался языком ему на ладонь, ткнулся кончиком туда, где брала начало глубокая и ровная стëжка жизненной линии, двинулся прямо по ней вниз к запястью…       На это терпения Лань Ванцзи уже не хватило.       Он вдруг надавил ему на лицо сильней и одним быстрым толчком аккуратно опрокинул на постель. Навис над ним, глядя прямо в озорные глаза, где на донышке всё ещё угадывался недавний испуг, и решительно отнял руку, вместо этого вжимаясь в губы поцелуем — совсем таким же ненасытным, как и минувшей ночью.       Язык сразу толкнулся на глубину, стараясь заполнить и проникнуть как можно дальше, вкус крови во рту усилился, и Вэй Усяню сделалось тяжело дышать от того, как Лань Ванцзи целовал, подавляя, подминая под себя и сжимая в тряских объятьях. Не желая его отпускать и более всего опасаясь, что это оборвëтся, а они оба неизбежно вернутся к тому же, с чего и началось их неладное утро, Вэй Усянь постарался изловчиться, закинул ноги мужчине на поясницу, обвил ими, сцепил в замóк, прижался плотнее и тут же понял, что оборваться это уже никак не могло: в паху у Лань Ванцзи так затвердело, что этим инструментом, кажется, гвозди можно было сейчас заколачивать.       Развеселившись этому сравнению, Вэй Усянь, конечно же, не утерпел: сунул туда руку, ухватил, как и в первый раз, за конец и сдавил; Лань Ванцзи тут же разорвал поцелуй, чуть отстранился, с огневым жаром продолжая дышать юноше в рот, и окинул его поплывшим взглядом, где всё колебалось на тонкой, трескающейся грани между благоразумием и полным срывом.       — Вэй Ин… — ещё раз попытался он. — Что ты делаешь? Разве ты не понимаешь, что я…       Чувствуя опасную близость того самого разговора, перетрусивший Вэй Усянь стиснул пальцы на члене мужчины чуть крепче и медленно, плавно повëл от основания к головке, стараясь, чтобы движения эти были мягкими и приятными. У головки задержался, огладил её по ободку, уже во второй раз изучая ощупью форму и рельеф, и сомкнулся на кончике, а Лань Ванцзи над ним надсадно выдохнул и наконец распахнул одеяло, в которое голый юноша кое-как всё ещё кутался. Распахнул, дëрнул, отшвырнул куда-то на пол и подмял Вэй Усяня под себя, накрывая взамен тряпицы собственным обжигающим телом; вернулся обратно к его губам, снова порывисто их целуя, и тут только юноша во всей полноте осознал, что поцелуи Лань Ванцзи были как будто бы неумелыми.       Вэй Усянь понятия не имел, каким должен быть умелый поцелуй — и как вообще это делают поднаторевшие в ласках люди, — но за Лань Чжанем искусности в этих делах почему-то отнюдь не угадывалось, пускай целовал он с напором и страстью. Впрочем, Вэй Усянь мог только гадать, как обстояли дела у Лань Ванцзи на этом поприще, но за собой-то он сознавал полнейшую неопытность, и решил нарочно показать себя лучше чем есть. С огромным усилием заставил собственное тело, отказывающееся изощряться и просто и бесхитростно тянущееся к Лань Чжаню навстречу, самую капельку отстраниться, дразнящим жестом потëрся кончиком своего носа об нос мужчины, подался к покрасневшим от взаимных ласк губам, будто собираясь поцеловать, но в последнюю секунду ловко ускользнул. Лань Ванцзи, хитро обманутый юношей, недовольно нахмурился: выходка эта ему явно не понравилась. Однако Вэй Усянь, ничего не замечая, никак не унимался и продолжал издеваться: прильнув всем телом, обхватывал поочерёдно верхнюю и нижнюю губы Лань Ванцзи, но насладиться как следует не давал, отстраняясь раньше, чем тот успевал по-настоящему впиться в его рот. Вместе с этим пальцы юноши, протиснувшись меж их телами, вернулись туда, где ещё совсем недавно вершили непотребство, и с упоением продолжили, всё лучше и тщательнее изучая большой член Лань Ванцзи; наконец Вэй Усяню надоело это делать сквозь ткань, и он, нашарив ширинку брюк, вытащил из петли пуговицу, ухватился за язычок молнии, одним махом расстëгивая её, и, сам попутно задыхаясь от ужаса, запустил руку туда, где всё исходило страшным жаром желания.       Всё это было страшно, но даже и вполовину не так, как их калечный разговор; по крайней мере, в одном Вэй Усянь был твëрдо уверен: Лань Ванцзи его хотел, и даже если это был всего лишь несдержанный порыв тела, изголодавшегося по сексу, то и пусть.       Пусть лучше так, чем никак совсем.       А разговоры могли завести куда-нибудь сильно не туда — и закончиться чем-нибудь поистине кошмарным.       Откровенное прикосновение юношеских пальцев, нервно и неуверенно, но с напускной дерзостью стиснувших уже покрывшийся влагой член, оказалось той точкой невозврата для Лань Ванцзи, где все остатки его выдержки с концами улетучились. Скинув руку Вэй Усяня, распихав ему покрытые синяками и оголëнные с ночи ноги, раздвинув их как можно шире — так, что тот коротко и испуганно ойкнул, — он приподнял его бëдра и, не задумываясь о прелюдии, сунул член куда-то между ними, проводя по воспалëнной промежности и утыкаясь в ещё более воспалëнную дырочку.       Чуть только головка ощутимо проехалась по ложбинке, Вэй Усянь без притворства взвыл — он и понятия не имел, насколько не был готов к повторению: у него там всё опухло, запеклось тонкой корочкой подсохшей спермы и на малейшее касание отзывалось жжением и зудом.       К счастью, стоило только органу Лань Ванцзи разомкнуть упругую морщинку, как наружу тут же засочились остатки семени, и член вошёл по ним как по маслу, беспрепятственно проскальзывая внутрь сразу на всю длину и напоминая Вэй Усяню размером и распирающей толщиной обо всём, что творилось минувшей ночью.       Подавившись собственным криком, разбившимся где-то на полпути о плотно сжатые зубы, Вэй Усянь запрокинул голову и на мгновение узрел над собой только мучительно-белый потолок, чей вид безмолвно обещал ему в ближайшие четверть часа много свежей сочной боли.       Затем потолок исчез, сменившись лицом Лань Ванцзи, его одержимым взглядом, где почти не осталось вменяемости, и приоткрытыми губами, тут же с алчностью вонзившимися юноше в рот вместе с проталкивающимся на глубину языком.       Одновременно с этим в нижнюю часть тела, добровольной и глупой выходкой отданного на растерзание, вонзался огромный член, часто, ритмично и сильно вспарывающий саднящую плоть. Вэй Усяню сперва показалось, что он умрёт; что попросту не переживëт повторения, но почему-то боль, достигшая предела, во второе соитие притупилась, сделалась равномерной и терпимой, а сквозь неё уже чуть ярче проступило и порочное удовольствие, озаряющее короткой острой вспышкой всякий раз, как Лань Ванцзи входил в его задний проход.       Лань Ванцзи толкался так остервенело, сильно и безудержно, что шлепки бëдер об ягодицы раздавались до неприличия громко, заполняя их маленькую старинную квартирку с портретам Мао Цзэдуна и Дэн Сяопина симфонией разврата. Вэй Усянь то терпел, сжимая зубы, то стонал; в одну секунду обхватывал мужчину за плечи, а в другую — уже вяло отталкивал и метался под ним по постели, как в лихорадке, и когда член Лань Ванцзи, достигнув пика напряжения, разрядился у него внутри, ошпарив выстрелом нестерпимо горячего семени, сам юноша оргазма не испытал: ни частичного, никакого вообще. Его собственный орган так и не смог полноценно подняться — только набряк и чуть увеличился, но оставался вяло покоиться на чреслах. Безумная вспышка эйфории полыхнула только в голове, тело же поколачивало от пережитого, а ноги и бëдра немного онемели.       Не представляя, как вообще поднимется сегодня с кровати, он бессильно лежал, пока Лань Ванцзи, успокаиваясь, уже с осторожностью, которой не помешало бы проявиться чуть раньше, вытаскивал из него медленно опадающий член, пока стирал какой-то тряпицей — кажется, краем своей рубашки, — белые следы с его ягодиц и ног…       Поухаживав за ним и, видно, осознав, какая мизерная это была забота и насколько её было недостаточно, Лань Ванцзи вдруг, не говоря ни слова, подхватил измученного юношу на руки и понëс прямиком в ванную.

♠ ♠ ♠

      Всё переменилось: как долгий томительный сон в три часа перед рассветом вдруг благополучно обрывается успокоительной утренней хмарью и млечно-белой рябью тающих звёзд за окном, так и напряжëнное непонимание, царившее в последние дни между ними, превратилось во что-то приятное и волнительное.       Руки Лань Ванцзи теперь спокойно обвивали Вэй Усяня за плечи, будто так и должно было быть, и запах сандала, прежде лишь изредка доносящийся от мужчины, окутывал, обволакивал заботливым теплом.       Вэй Усянь теперь тоже мог в такой момент свободно обернуться, потянуться к нему и оставить на щеке нежный поцелуй.       Или мог, например, подойти и сам его обнять.       Или…       О том, что Лань Ванцзи можно было с удвоенным наслаждением продолжать дразнить, доводя до закономерного продолжения, страшного и восхитительного одновременно, не стоило и говорить: это Вэй Усянь собирался теперь безбожно проделывать, сколько вздумается.       Лань Ванцзи не казался ему раскаявшимся в содеянном — трижды содеянном, если быть точнее, — и Вэй Усянь лелеял робкую надежду на то, что всё творящееся между ними могло и вправду каким-то чудом оказаться взаимным…       Они сидели на кухне за поздним завтраком: Лань Ванцзи, всегда ограничивающийся довольно скромными порциями еды — будто и вовсе есть не любил, — чистил и перебирал оружие, а Вэй Усянь, испытывающий особенно зверский голод после долгих изнурительных актов, с аппетитом поедал паровой омлет и сычуаньского жареного цыплëнка с тремя перцами, попутно жалуясь на причинëнные ему мужчиной неудобства:       — Ох, Лань Чжань, мой зад… он так болит… ты так меня драл, что я теперь, кажется, ещё долго даже нормально сидеть не смогу…       Кончики ушей Лань Ванцзи уже привычным образом полыхнули; окинув собеседника нечитаемым взглядом, окатив им с головы до ног, он чуть помолчал и сухо поинтересовался:       — Достаточно большой для тебя? — а Вэй Усяню тут же почудилось, что в голосе его при этом зазвучали нотки неясной обиды.       Он моментально припомнил, как легкомысленно тыкал пальцем на рынке в членоподобных моллюсков, и недовольству мужчины нашлось некоторое, хоть и сомнительное, но объяснение.       — Эй, Лань Чжань я не такой распущенный, как ты думаешь! — оскорблëнно взвился он, с возмущением скрещивая руки на груди, и объявил: — Ты вообще-то у меня во всех смыслах первый! Мог бы быть и понежнее со мной!       Лань Ванцзи совсем немного помолчал, но уязвимость в его взгляде сменилась лëгким недоверием, колеблющимся на хрупкой и тонкой кромке, и он тихо ответил:       — Ты у меня тоже.       — Что-о?.. — не поверил Вэй Усянь. — Но как… Да как такое может быть, Лань Чжань? Ведь тебе же уже… и неужели ты никогда, ни разу… за все эти годы… ни с кем?.. — он закончил еле слышно, на угасающем выдохе: поверить, как бы ни хотел, а никак не получалось.       — Зачем? — отозвался Лань Ванцзи, а руки его тем временем заученными движениями собирали оружие, двигаясь так отточенно и чëтко, будто принадлежали роботу. — Если тебе никто не нравится, то зачем?       Самоубийственный вопрос застыл у Вэй Усяня на кончике языка, но решимости его задать он так в себе и не нашёл. Оставалось только гадать, значило ли это, что он понравился Лань Ванцзи — или просто случай их был исключением из правила, которому мужчина привык неотступно следовать?       В итоге действительно важное так и осталось спрятано за семью печатями, а с губ сорвалось нахально-бесстыдное:       — Но ты так буйствовал, Лань Чжань! Прямо как необузданный жеребец! Да неужто такое возможно?       Лань Ванцзи обдал Вэй Усяня хмурым взглядом, хотя кромка ушей продолжала предательски полыхать, и последнему тут же показалось, что лучше прекратить и непристойные подначки, и весь этот, в чëм-то по-своему опасный, разговор. Он быстро захлопнул рот и принялся лениво возить бамбуковыми палочками в тарелке с сычуаньским цыплëнком, где к этому времени остался один только перец.       Заметив, что Вэй Усянь примолк, Лань Ванцзи как будто бы забеспокоился: черты лица его мигом разгладились, сделавшись мягкими, копья бровей перестали метить в переносицу; он глянул на юношу раз, другой, а затем и вовсе отложил оружие и уставился в упор. В его светлых глазах вспененным белым морем плескалась невысказанная тревога, и Вэй Усянь понял, что нужно срочно спасать ситуацию, вытягивать её из-под гнëта свинцовой тишины. Взгляд зацепился за оружие, разложенное на столе, и он выпалил первое, что пришло ему в голову:       — Лань Чжань, а давно ты стреляешь?       — Мгм. С самого детства, — быстро откликнулся Лань Ванцзи, и Вэй Усянь осознал, что любая пустая болтовня станет сейчас для них обоих путеводной нитью, которая хоть куда-то да может привести.       — Ого! — неподдельно восхитился он. Беспрепятственно подхватил пистолет, повертел его в руках, поразглядывал со всех сторон и, под ровным взглядом Лань Ванцзи, вернул на прежнее место. — Так значит, ваш клан и взаправду из тех легендарных, о которых я только в кино и смотрел… — Припомнив недавнюю встречу, он с осторожностью спросил: — А твой брат, он…       — Мой брат больше налаживает деловые связи, — ровным голосом, но с некоторой неизъяснимой прохладцей, произнёс Лань Ванцзи. И прибавил: — Он глава клана.       — Ты шутишь? — неподдельно изумился Вэй Усянь: настолько это не укладывалось у него в голове, настолько образ лишëнного волевых качеств, мягкого человека, увиденного им вчерашним утром, не вязался с услышанным, что он бестолково переспросил: — Твой брат — глава всего вашего клана?       — Мгм, — терпеливо подтвердил Лань Ванцзи, глядя на него в упор всë таким же ничего не выражающим, спокойным взглядом светлых глаз.       — А много в вашем клане людей? — продолжил уж было тогда допытываться Вэй Усянь, раз никто и не думал его останавливать или одëргивать, но тут мужчина внезапно огорошил самым неожиданным — и в чëм-то не на шутку пугающим — ответом, после которого спрашивать резко перехотелось:       — Увидишь сам. — Поймав исполненный панического ужаса взор, пояснил: — Когда мы поедем на совещание.       — Мы поедем на совещание? Вместе? — Вэй Усянь почему-то отнюдь не рассчитывал, что Лань Ванцзи возьмёт его с собой — и отнюдь не обрадовался необходимости ехать, хоть грудь его и распирало от любопытства. — Ла… Лань Чжань… А ты точно уверен, что мне стоит туда заявляться, ха… ха-ха… — последний смешок больше сошёл бы за обречëнный вздох, но Лань Ванцзи оставался непреклонен.       — Мгм, — твёрдо кивнул он. — Поедем вместе.       Вэй Усянь неуютно поëжился.       — Ну… хорошо, как скажешь, Лань Чжань, — за неимением иного выбора покорно согласился он. Снова потыкал палочками в опустевшую миску, поворошил пакеты, где была принесëнная мужчиной еда, однако ничего не обнаружил и там и совсем приуныл. От огорчения решив попробовать ступить на неторную и рисковую тропку, по-лисьи вкрадчиво уточнил: — А выпить ты ничего не взял, гэгэ?       От этого обращения Лань Ванцзи вздрогнул.       Окинул Вэй Усяня затуманенным взглядом, огляделся, будто и впрямь искал позабытый и не купленный алкоголь — когда ведь ещё совсем недавно отказывал без раздумий и со всей строгостью, — и вдруг, резко поднявшись из-за стола, выдал одно короткое:       — Идём.

♠ ♠ ♠

      Всё неуловимо, но кардинально поменялось и на прогулке по городу, куда они так спонтанно отправились тем же днëм: расстояние от плеча до плеча, которое и так-то было мизерным, теперь сделалось и вовсе обжигающим.       Теперь Вэй Усянь, лишь ловя отголоски былого стеснения, даже позволял себе хватать Ханьгуан-цзюня за руку, а потом…       …Потом пальцы их вдруг незаметно переплетались, смыкались в замок…       …И Лань Ванцзи, чья грудь заметно вздымалась под мощными вдохами, сжимал крепче свою кисть, с силой сдавливая кисть Вэй Усяня до сладостного отголоска во всех сухожилиях.       Голова юноши шла от этого кру́гом; он веселел, пьянел, начинал нести сущий вздор, а в глазах Лань Ванцзи — тоже плывущих, хмельных, — отражалось в этот заветный миг всё небо Поднебесной, кренящееся набок и срывающееся со всех орбит.       Потом они оба ровно бы трезвели, а пальцы ненадолго распахивались, будто обожжëнные, но очень скоро тянулись навстречу снова, соприкасались подушечками, тëрлись друг о дружку, свивали новую цепь, и Вэй Усянь, чтобы только не думать о том, как горит и пылает его рука, куда-нибудь мужчину тащил.       Лань Ванцзи покорно шëл за ним, точно зачарованный, и их прогулка незаметно обернулась чем-то одурительным, куда больше походящим на первый день медового месяца, чем на вылазку за выпивкой и едой.       Город-гигант, город-паутина, окутанный во второй половине дня дымкой осеннего безвременья и медленно погружающийся в сумрак, то обступал небоскрëбами, то кучковался приземистыми домишками, тасуя всё доступное ему многообразие архитектурных стилей; очень скоро Вэй Усянь и Лань Ванцзи наткнулись на длинный променад, похожий на туристический, где стояли рядами палатки с уличной едой, и юноша обрадовался: больше всего он любил именно подобное изобилие всевозможных перекусов и обычно предпочитал, если выдавалась редкая возможность до отвала наесться вкусностями, именно их, а вовсе не плотный обед в приличном кафе.       Они неспешно двинулись вдоль лотков, где торговцы предлагали всем желающим лепëшки с овощами, баоцзы с различными начинками, крабовые пирожки, булочки с корнем колоказии и сладким желтком, шашлыки тофу и танхулу — «фрукты в стекле»: засахаренный боярышник, дольки мандаринов и кусочки яблок, политые карамелью.       Лань Ванцзи, едва ли умеющий угощать, просто указал Вэй Усяню взглядом на прилавки и замер, чего-то ожидая. Вэй Усянь подхватил одно, другое, третье, не в силах сразу определиться и выбрать — а когда в руках его оказался целый ворох потенциальных покупок, внезапно краем глаза увидел, как Лань Ванцзи уже за всё это расплачивается, вытаскивая крупные купюры из кошелька и молча протягивая их продавцу.       Лоточников они покинули с огромным пакетом, доверху набитым всем подряд, и Вэй Усянь, быстро осоловевший от плотной еды — всё, что готовили на улицах, было обычно очень сытным и жирным, — начал посматривать по сторонам с иным интересом, выискивая, не продают ли неподалёку какую-нибудь выпивку.       Ему не просто хотелось выпить самому — гораздо интереснее было бы снова напоить Лань Ванцзи.       Особенно Вэй Усяню хотелось сделать это теперь, когда отношения между ними вышли на совершенно иной уровень; до того хотелось и до того подмывало, что он не утерпел, сцапал мужчину за руку и, не говоря ни слова, потащил за собой через толпу. Однако, сколько бы он ни искал, а торговые палатки с алкоголем всё никак не попадались, зато вместо них Вэй Усянь вдруг узрел уличный тир, где всякий желающий мог попытать своё счастье метким выстрелом и выиграть какой-нибудь приз.       Глаза юноши моментально разгорелись азартом. Он запнулся на половине шага, уставился на тир, затем краем глаза покосился на Лань Ванцзи, снова перевëл взгляд на тир и потянул пока ещё ни о чëм не подозревающего мужчину прямиком туда, руководствуясь и здесь, как и в случае с выпивкой, чем-то таким, чего даже не умел толком выразить.       Лань Ванцзи наконец, через пару шагов, разобрал, куда они идут. Покосился на Вэй Усяня с лëгким недоумением во взгляде, но оно быстро исчезло, растаяв бесследно, словно бы Лань Ванцзи что-то понял.       Они остановились у стойки, за которой на смехотворном удалении были развешаны мишени, а над мишенями покачивались призы. Вэй Усянь, пробежавшись глазами по их веренице, мгновенно определил самый ценный: это оказался белоснежный плюшевый медведь, какие в изобилии продавались в любом магазине с игрушками и стоили совсем недорого; впрочем, ценность главного приза здесь заключалась вовсе не в его стоимости, и это прекрасно было известно как владельцу тира, так и стрелкам.       — Лань Чжань… — едва начал юноша, но не успел ничего толком сказать — его спутник, ровно бы даже немного обидевшись на то, что ему пытаются что-то объяснять, когда и без лишних слов всё было кристально ясно, перебил его коротким, утвердительным и не допускающим и тени сомнений:       — Мгм.       Вэй Усянь расплылся в довольной улыбке, не ожидав, что Лань Ванцзи проявит столь несвойственную ему в иных аспектах догадливость, облокотился на стойку и стал смотреть: как тот протягивает распорядителю стрельбища деньги, как берëт в уверенные руки пневматическую винтовку, как зачем-то взвешивает её, зачем-то проводит чуткими пальцами по стволу, будто проверяя, ровный ли он, запинается и хмурит брови, что-то подмечая для себя…       Момент, когда Лань Ванцзи от подготовки перешёл к стрельбе, Вэй Усянь едва успел уловить: движения мужчины были отточенными, быстрыми и чëткими, выстрелы ложились ровной вереницей, мишени опрокидывались на глазах у потрясëнного и немного напуганного хозяина тира одна за другой, и даже якобы пустые, неустойчивые и шаткие банки в нижнем ряду — которые в действительности, Вэй Усянь уяснил ещё в раннем детстве, для придания тяжести ушлые дельцы заполняли песком или лепили донышком к жвачке, — попáдали как подкошенные.       Редкие зеваки, оказавшиеся в это время поблизости, восхищëнно пораскрывали рты, а хозяин тира с кисленькой и лживой улыбочкой нехотя вручил им приз, попытавшись сопроводить это действо шумихой и тем самым привлечь побольше новых клиентов: по статистике, он знал, такие меткие и умелые стрелки иногда попадались, но на них обычно приходилась толпа воодушевлëнных чужой победой неумех, и все потери моментально окупались.       Лань Ванцзи, не мешкая, сразу же вручил медведя Вэй Усяню со словами: «Это тебе», и жест его получился угловатый, неловкий; если со смертельным оружием в руках этот человек казался ангелом смерти, сошедшим с Небес, хладнокровным, безжалостным и прекрасным, то с оружием ухаживания он, напротив, ощущался неумелым и скованным.       Вэй Усянь с радостью принял дар, обхватив поперëк толстого плюшевого тулова и не представляя, что с ним делать потом: прогулка их только началась, возвращаться так рано домой ему не хотелось, а о том, насколько комфортно будет бродить по улицам с огромным плюшевым медведем под мышкой, он подумать как-то не удосужился.       Видя, что юноша с трудом справляется со своей объëмистой ношей, Лань Ванцзи покачал головой и забрал приз обратно, вызвавшись понести его, и так они дальше и отправились: один — с промасленным бумажным пакетом, где всё содержимое уже практически смешалось в сплошной несъедобный ком, другой — с белым плюшевым медведем таких внушительных габаритов, что с трудом удавалось лавировать в потоке пешеходов.       В конце концов Вэй Усянь, осознав, что они мешают всем вокруг — и чувствуя, как ему самому всё, что вокруг, начинает изрядно мешать, раздражая, — снова потянул покорного Лань Ванцзи за руку и вместе с ним свернул в первый попавшийся закоулок.       В закоулке этом оказалось просторно, даже почти пусто: здесь не было ни палаток с едой, ни развлечений, но зато и прохожие встречались редко. Вдоль дороги с обеих сторон тянулась древнего вида ограда, сложенная из выветрившегося камня, а фасады одно- и двухэтажных домиков согревали рыжим теплом бумажные фонари, вывешенные кое-где над входом; приглядевшись, Вэй Усянь сообразил, что там, где покачивались фонари, притаились магазинчики или забегаловки, и потянулся к их свету, точно мотылёк, в надежде хоть здесь раздобыть жизненно необходимую ему сейчас выпивку.       Второй или третий по счëту домик гостеприимно распахнул свои двери навстречу покупателям, и внутри обнаружилось множество прилавков из тëмного дерева, тянущихся вдоль стен и заставленных разными сортами вин: виноградных, сливовых, вишнëвых, абрикосовых, — а кроме этого, напитками и покрепче.       Вэй Усянь на всякий случай с опаской покосился на Лань Ванцзи, но тот спокойно возвышался поблизости, храня облик до крайности безмятежный и не собираясь, кажется, вообще ничего сегодня запрещать.       Поколебавшись и не доверяя собственному чутью, Вэй Усянь решил проверить и попросил сперва лëгкое вино из японской сливы. Убедившись, что Лань Ванцзи без лишних слов достал из кармана кошелёк и оплатил покупку, Вэй Усянь приободрился, осмелел, подтëк к нему и, ухватившись двумя пальцами за рукав пальто, как любил и привык уже делать, осторожно позвал:       — Лань Чжань, гэгэ, а давай возьмём с тобой ещё одну бутылку… Мы ведь так редко куда-нибудь выходим, а здесь вино, как я погляжу, продают просто отменное!       Услышав эту похвалу, продавец оживился и тоже подключился к уговорам:       — Берите-берите, господа! Такого вина вы нигде больше не сыщете! У меня отличное вино! Лучшее во всём Хуанпу! Берите — не пожалеете!       И Лань Ванцзи, под сдвоенным напором Вэй Усяня и хозяина винного магазинчика, сдался и оплатил вторую бутылку тоже, не обратив внимания, что питьё в ней было уже на порядок градусов выше.       Довольный собой и тем, как ловко удалось всё это дело провернуть, Вэй Усянь выбрался из помещения, насквозь пропитанного терпкой кислецой хмельного духа, на свежий воздух вместе с Лань Ванцзи, по-прежнему цепляясь тому за руку и время от времени переплетая с ним пальцы. От этого контакта, хоть и довольно целомудренного, но очень тесного, голова у юноши плыла всё сильнее, и то, что он ошибочно принял за опьянение винными парами, оказалось чем-то совершенно иным.       Ему вдруг отчаянно захотелось бóльшего.       В горле пересохло; Лань Ванцзи был так близко — и вместе с тем Вэй Усянь пока ещё не верил в собственное право свободно к нему притрагиваться: всё, что оба они без стеснения себе позволяли — это спаянные в литой замóк пальцы и тесное прикосновение плеча к плечу. Случившееся между ними ночью сейчас казалось диковинным сном, видением, неким немыслимым сумасшествием, захватившим их души и тела и заставившим отдаться порочной сладостной страсти, и пускай Вэй Усянь точно знал, что никто из них двоих не утерпит, и всё это снова, снова и снова будет повторяться ночь за ночью, но…       Но ему-то ведь хотелось сейчас.       Несмотря на то, что внутри всё ещё побаливала и неприятно зудела натëртая плоть — а может, как раз и благодаря этому ощущению, неотступно сопровождающему Вэй Усяня на всём его пути, — ему снова захотелось лечь с Лань Ванцзи в постель и предаться вместе с ним запретным любовным утехам, а впрочем…       В постель ложиться тоже было совсем и не обязательно.       По наитию, следуя за тонкой ниточкой интуиции, Вэй Усянь куда-то повëл Лань Ванцзи; они свернули в один отросток-заулок, в другой, прошли по длинному рукаву пешеходной дороги, протянутой сквозь престарелый жилой массив с грязными парусиновыми тентами и кривыми шиферными крышами, торчащими вразнобой; мимо согбенных домиков, залатанных фанерой, увитых плющом и обставленных бытовым хламом навроде скрипучих велосипедов, тачек и тележек — а также велосипедов, скрещённых с тачкой или тележкой и превращëнных в городскую мини-повозку, — горшков с цветами и без цветов, жестяных и пластиковых баков, тазов и пустых бутылок. Кособокие балкончики, стремянки и лестницы, двускатные люкарны, утратившие все стëкла в крошащейся оконной раме, блоки теснящихся друг к дружке малоэтажек с общими воротами, надстройки, пристройки, целые грибные наросты комнатушек-клетей, где частенько держали кур и откуда, будто бы в подтверждение, доносилось по временам характерное птичье квохтание, полипы заржавленных почтовых ящиков, облепивших входные двери — всё это, вместе взятое, сотворяло особый сорт хаоса, присущий только Восточной Азии, и Вэй Усянь, к этому хаосу вполне благосклонный, с удовольствием шагал по одной из артерий старой части Шанхая, ощущая своими пальцами тëплые и крепкие пальцы Лань Ванцзи.       Наконец и жилой массив остался за спиной; они пересекли крошечный перекрёсток, укрытый развесистой кроной догорающего красного клëна и приютивший передвижную кухню, чей хозяин переставлял пакеты с щепой и углëм и с шумом выгребал золу из портативной печки, и вышли на относительно просторное пространство, предваряющее архаический квартал с полуразваленными пустующими домами, откуда давным-давно съехали почти все жильцы.       Осознав, что ненароком забрели в вымершую часть старого города, Вэй Усянь на секунду поразился собственному чутью, так безошибочно и точно приведшему ровно туда, куда и требовалось, выпустил наконец руку Ханьгуан-цзюня, встревоженно дрогнувшую напоследок и мазнувшую намагниченными кончиками пальцев по ускользающим пальцам юноши, развернулся — спиной вперёд, лицом к своему спутнику, — заложил руки за голову и зашагал прямо так, будто шутливый и дерзкий крысолов из древнего Гамельна: только и недоставало, что певчей дуды.       — Кажется, мы с тобой забрались на заброшенную территорию, гэгэ, — заметил он. — Можно делать здесь что угодно, ммм?       Лань Ванцзи смотрел совершенно нечитаемым — и будто бы даже чуточку маниакальным — взглядом, не моргая и не сводя с него глаз, и весело дурачащийся Вэй Усянь немного стушевался. Отвёл взгляд собственный, нервно кашлянул и, прекратив поистине тинейджерскую браваду, огляделся по сторонам.       Окружающий пейзаж не сильно отличался от того, что встретил их в оставленном за спиной малоэтажном жилом массиве, только надо всем царила разруха. Ровные стены в палевой штукатурке, с тëмно-серыми дождевыми потëками, тянущимися вниз от прохудившейся кровли, казались по-особенному обветшалыми, окна зияли чернотой, улицы сквозили запустением с лëгким придыхом опасности.       На просторе этого богами забытого квартала оба они — Вэй Усянь, в аляпистой подростковой курточке, с выбившимися из хвоста и успевшими растрепаться волосами, с пакетом еды — в одной руке, пакетом с выпивкой — в руке другой, с леденцом в зубах, и Лань Ванцзи, в строгом классическом костюме, в чëрном пальто, белоснежной рубашке, белоснежном шарфе и с белоснежным гигантским медведем в руке, — выглядели ещё более нелепо, чем даже в самой гуще людской толчеи.       — А гости-то дому под стать, — промурлыкал Вэй Усянь и присвистнул, а обитающая здесь пустота подхватила его затихающий свист и отправила эхом по всем путеводным каналам своих владений. Снова обратившись вниманием к Лань Ванцзи, он задал ему неожиданный вопрос: — Лань Чжань, а ты любишь гулять в таких вот местах? Я — жуть как люблю всякое, чем можно пощекотать себе нервы.       Он выжидающе уставился на мужчину, и тот, с концами растерявшись, неуверенно отозвался:       — Я… не знаю.       — Ну, Лань Чжань, ну как это — не знаешь? — предсказуемо не удовлетворившись таким ответом, растроенно прицокнул языком Вэй Усянь. — Где-то же ты любишь гулять.       Пальцы его давно уже жили своей жизнью, творя чëрт-те что и игриво скручивая прядку растрепавшихся волос.       — Я редко гуляю, — покачал головой Лань Ванцзи, не сводя пристального взгляда с его кокетливых пальцев и прядки. — И обычно это не прогулка, а работа. Но… мне больше нравится бывать на природе. — И лаконично пояснил: — Тихо и хорошая ци.       — Но здесь ведь тоже неплохо. Хоть и по-другому неплохо, — парировал юноша, на что получил приподнятую с сомнением бровь: как ты ни крути, а земная ци ощущалась застойной, худой, и ей едва ли можно было напитаться так, как в чистом лесу или в ухоженном саду среди цветов. — Ладно-ладно! Может быть, ци здесь и так себе, но зато безлюдно и тихо, и…       Словно в опровержение, не дав ему закончить фразы и обрывая едва начатые заигрывания, откуда-то из бокового переулка донеслись пока ещё отдалëнные, но отчëтливо различимые голоса.       Голоса эти звучали вызывающе и агрессивно и явно принадлежали мужчинам; их было несколько, все они были нетрезвые и направлялись, судя по нарастающему шуму, прямиком сюда.       Это было совсем не то, чего Вэй Усянь хотел и на что втайне рассчитывал. Всю атмосферу невинного флирта, зачинающегося между ним и Лань Ванцзи, как рукой сняло, и на смену ей заступило напряжение. Никуда уходить они отсюда не собирались — сам Вэй Усянь отличался дурной и беспечной дерзостью и дожил до своего совершеннолетия не иначе как чудом, ввязываясь во все возможные неприятности и никому никогда и ни в чëм не желая уступать; что же до Лань Ванцзи, то тот тем паче не сдвинулся с места, кажется, вообще не обратив на эти голоса никакого внимания, — а посему ни на какое приятное продолжение не стоило и надеяться.       Не успел он это толком осмыслить, как нетрезвая компания уже показалась из-за поворота: их было пятеро, они явно мнили себя негласными хозяевами здешних руин, и неурочная встреча до того их потрясла, что кто-то из них даже запнулся и ненадолго застыл, обрывая шаг — но секундный ступор быстро сошёл, а двое странных незнакомцев с большим плюшевым медведем в руках сразу же показались им забавными. Возможно, они бы ещё могли спокойно пройти мимо, приняв мужчину и юношу за отца и сына, но Вэй Усянь был чересчур взрослым для мягких игрушек, а Лань Ванцзи же, напротив, выглядел достаточно молодо и на его родителя никак не походил.       Переглядываясь между собой и перебрасываясь при этом короткими фразочками, общая суть которых сводилась к примитивному и предсказуемому: «Вот парочка чудиков-лохов, айда поглумимся над ними и хорошенько развлечëмся», компания стронулась с места, и Вэй Усянь мгновенно понял, что сейчас случится.       И точно: один из мужиков, оказавшийся смелее и пьянее остальных, с тупой улыбкой на лице, обрюзгшем и налитым нездоровой краснотой от постоянного употребления крепкого и дешёвого алкоголя, выступил вперёд и двинулся наперерез.       — Что тут такое? — глумливо сюсюкая, вопросил он. — Неужели детишки игры затеяли?       Его приятели тут же с задором подхватили:       — Детишкам здесь не место!       — Смотрите, испачкаете штаны — дома отругают!       Лань Ванцзи продолжил ровно стоять на месте, не говоря ни слова и не желая даже смотреть в сторону источника шума; зато Вэй Усянь, напротив, тут же поспешил встрять, неожиданно для всех присутствующих выхватывая из рук своего спутника медведя и притискивая к груди, и с нарочитым жеманством протянул:       — А ты не завидуй, ясно? Мой гэгэ подарил мне такого прекрасного медведя — а тебе никто не подарит! Посмотри на себя! Да кто такому дарить захочет?       — Что ты сказал?! — лицо мужика исказила озлобленная гримаса, и специфическую ответную шутку он моментально принял за прямое оскорбление. — Да как ты смеешь?! Ты за кого меня держишь, сопляк?       Тогда только Лань Ванцзи соизволил обратить внимание на происходящее и, слегка повернув голову, обдал оппонента таким взглядом, что тот сбился на полуслове, поперхнулся и невольно закашлялся.       Вэй Усянь же и не думал униматься: если раньше в подобных ситуациях он прекрасно отдавал себе отчёт, что играет с огнём, и, хоть и не мог заставить себя заткнуться, а всё-таки, болтая, попутно на всякий случай высматривал пути к отступлению, то теперь подобный жалкий огонёк сделался для него ручным.       Теперь его можно было перекатывать по ладони, перекидывать с руки на руку и развлекаться с ним, как с прыгучим диском йо-йо.       — За кого я тебя принимаю? Дай-ка подумать! — он принял сосредоточеный вид, даже картинно приложил палец к губам, и наконец предположил: — За очень недальновидного и глупого человека, который сам себе роет яму?       — Совсем зарвался?!       — А ну, вправим-ка ему мозги!       Вэй Усянь только белозубо расхохотался, упиваясь совершенной неуязвимостью: пускай Лань Ванцзи и продолжал стоять литым колоссом, не предпринимая никаких действий, от всей его фигуры исходила странная энергия — совсем как от пистолета со взведëнным курком, — и юноша, хоть и отнюдь не уверенный до конца, как поведëт себя в складывающейся ситуации его спутник — а может, именно поэтому и продолжающий доводить её до взрыва, — безнаказанно парировал:       — Боюсь разочаровать… но мозги нужно вправлять вам. Я же говорю, что все вы сейчас совершаете ужасную ошибку и глупость, в чëм очень скоро и сами сможете легко убедиться…       Цирк с участием Вэй Усяня набирал обороты, оппоненты с каждым его безумным словом всё больше зверели, и наконец один из них, не выдержав издëвок, подался было в сторону юноши, намереваясь не то схватить, не то ударить, и вот тут опасная грань тонко хрупнула.       Лань Ванцзи, стремительно и резко развернувшись, коротким и точным ударом ноги угодил нападающему в живот, аккурат под солнечное сплетение. Кроме того, что тот отлетел после этого мощного пинка на целый чжан и врезался спиной в стену заброшенного дома, так ещё и дыхание его, с сипом вырвавшись из груди, оборвалось, и он, забыв как дышать, принялся бессильно хватать ртом воздух, никак не желающий проникать в схлопнувшиеся лëгкие. Лицо его налилось уже совершенно иной краснотой — синюшной, предшествующей скорому удушью или инсульту, — и остальные, в страхе окинув Лань Ванцзи ошарашенными взглядами, без лишних слов бросились поднимать своего приятеля, спешно оттаскивая и поскорее уводя подальше от этого опасного человека.       С ледяным спокойствием проследив за их позорным отступлением, Лань Ванцзи повернулся к юноше.       Вэй Усянь казался абсолютно довольным тем, как разрешилась вся эта ситуация, довольно-таки небезопасная для обычного горожанина, но для человека, с детства безупречно наученного обращаться как с оружием, так и с собственным телом — смехотворная и плëвая.       — Ха-ха, Лань Чжань! Я же им сказал, что они пожалеют — видишь, как я был прав, — на этих словах Лань Ванцзи отозвался утвердительным коротким «Мгм», а его светлые глаза при этом мгновенно потеплели, и Вэй Усянь, окончательно дурея, ухватил его за руку и увлëк за собой вглубь лабиринтов заброшенного квартала.       Обломки камня, остовы домиков и фасадные стены, за которыми грудился сваленный кем-то кирпич, очень скоро примелькались и окончательно утратили очарование разрухи, и Вэй Усянь, немного полазив там и тут, вернулся к терпеливо дожидающемуся его мужчине.       — Скучно, — расстроенно протянул, хватая того двумя пальцами за рукав пальто. — Внутри совсем не осталось ничего интересного. — Постоял немного, покусал губы и осторожно уточнил, вдруг резко меняя тему: — Лань Чжань, а ты ведь не откажешься теперь выпить со мной ещё вина?       — Нет, — мягко качнул головой Лань Ванцзи. — Не откажусь.       Вэй Усянь обрадовался, просиял…       …и тут же полез в пакет за бутылкой.       Уловив лëгкое недоумение на лице своего спутника, жизнерадостно пояснил:       — Из горлá, Лань Чжань! Так мы с тобой вино ещё не пили — а ведь в этом есть что-то особенное, ну, знаешь, распитие алкоголя тайком, в подворотнях… как будто мы с тобой парочка школьников, сбежавшие вместе с уроков… Ты когда-нибудь сбегал с уроков, Лань Чжань?       Тот отрицательно покачал головой, но глаза его, как показалось Вэй Усяню, оживились, в глубине озарившись затаëнным пламенем, и он быстро подначил:       — Так что же, будешь со мной его пить из горлá?       — Мгм, — быстро и твëрдо отозвался Лань Ванцзи.       Не став терять времени впустую — и более всего опасаясь, что мужчина передумает, — Вэй Усянь ловко разобрался с пробкой — уж кто-кто, а сам он сбегал с уроков, и не раз, и алкоголь распивал по подворотням тоже, вот только чаще в одиночку, чем в компании: никто не рисковал столько прогуливать, сколько умудрялся он. Первым приложился к горлышку, делая большой глоток, и с большим запозданием понял, что по рассеянности откупорил совсем не ту бутылку, какую собирался.       Он так обрадовался, что Лань Чжань снова согласился с ним выпить, что выудил бутыль из пакета не глядя, и, будто нарочно, вино ему под руку попалось не лëгкое, а креплëное. Вэй Усянь выпучил глаза и поневоле закашлялся, но отступать было уже поздно, и пришлось притвориться, что просто нечаянно подавился. Чуть склонившись, он небрежно утëр губы тыльной стороной ладони и резко выпрямился, демонстрируя своему собутыльнику-трезвеннику ветреный хаос окончательно растрепавшихся волос, потерявших в этом мëртвом заброшенном городе резинку, раскрасневшиеся щëки и блестящие глаза; крепкий хмель ударил в голову, и её самую малость повело. Сквозь мутную дурманную дымку он смотрел на Лань Ванцзи: как тот, точно завороженный, тянется к бутылке, как подносит к губам, как, чуть прикрыв глаза, пьëт высокоградусное вино…       Вэй Усянь давно уже тайком мысленно окрестил всё происходящее «развращением целомудренного Ханьгуан-цзюня» и, надо отдать должное, именно так оно и выглядело: Лань Ванцзи, Ханьгуан-цзюнь, почти не раздумывая ввязывался во всё, что было ему предложено — точно безбашенный подросток, которого без конца брали на слабо, не иначе как проверяя на прочность, — и следовало, наверное, чуточку поумерить пыл, но юноша не мог.       Чем дальше это заходило, тем сильнее оно ему нравилось.       Сделав ещё пару глотков попеременно с Лань Ванцзи, он так незаметно вместе с ним почти ополовинил бутылку. Всякий раз, как эстафета переходила к мужчине, тот касался горлышка с особым трепетом; Вэй Усянь и сам, чуть только бутылка возвращалась обратно к нему в руки, прислушивался к тонким ноткам сандала, примешавшихся к пряному и густому аромату сливового мëда, и не делал глотка, не обведя незаметно перед этим кончиком языка по кругу гладкое тëмное стекло.       В какой-то момент Лань Ванцзи, ожидая своей очереди, ненадолго прикрыл глаза, а когда Вэй Усянь протянул ему вино, то понял, что тот стоит, припав спиной к неровной каменной стене, и держится изящными длинными пальцами за лоб.       Судя по всему, алкоголь воспринимался им плохо и как-то не вполне так, как большинством остальных людей; быть может, вся причина заключалась ровно в том, что прежде Лань Ванцзи, по-видимому, и вовсе не пил, раз в клане их запрещалось употреблять спиртное, но Вэй Усянь всё равно не мог остановиться и тут.       Он убеждал, уговаривал сам себя, что ничего ведь такого; что даже если они ещё с кем-нибудь недобрым столкнутся — ведь не опьянеет же Лань Ванцзи от пары глотков настолько, чтобы утратить координацию движений…       …Что к следующему разу надо обязательно выпросить у него себе тоже какой-нибудь пистолет, чтобы не чувствовать загривком уязвимость хищной пустоты тогда, когда Лань Ванцзи всего лишь ненадолго закрывает глаза.       Чтобы, в конце концов, уметь и самому при необходимости их с Лань Ванцзи защитить.       Подобные мысли терзали его всё то время, что его спутник, поражëнный ударом крепкого хмеля, подпирал лопатками ничейную стену, но продлилось это недолго, всего с пару минут.       Затем мужчина медленно приоткрыл отяжелевшие веки и обдал Вэй Усяня тем самым взглядом, где плавилось серебро жëлтых лун и темнел опасный дикий огонь; внешне он продолжал хранить спокойное достоинство, однако что-то в его лице, в фигуре, во всём облике безошибочно подсказывало, что этот чëрный огонëк в любой момент может полыхнуть и превратиться в самый настоящий пожар.       Этого-то Вэй Усяню и требовалось.       Гадая, что бы такое вытворить, чтобы как можно скорей полыхнуло, он аккуратно отставил ополовиненную бутылку на неровное навершие щербатого каменного столбика и тут же о ней позабыл; всё, что его по-настоящему волновало — это Лань Ванцзи.       И всë-таки, несмотря на зудящее нетерпение, Вэй Усянь первым делом неуверенно спросил:       — Лань Чжань… Ханьгуан-цзюнь… Как ты себя чувствуешь?       — Мгм, — ровным тоном откликнулся Лань Ванцзи. — Нормально.       — Ого! Но ты столько выпил в этот раз, — не отставал Вэй Усянь, которому никак не давали покоя зудящие на кромке сознания переживания об утерянной координации движений, и он должен был как-то проверить и убедиться, что его опасения на этот счёт беспочвенны. — Обычно люди становятся такими растяпами, когда выпьют… а я вот, знаешь, всегда умудрялся как-то сохранять свою ловкость. Так что же насчёт тебя, Ханьгуан-цзюнь, ммм?..       — Проверь, — лаконично отозвался на эту детскую подначку Лань Ванцзи, подняв голову и обдав Вэй Усяня несколько оскорблëнным взором, и юноша возликовал, осознав, что наживку охотно заглотили.       Казалось бы, Лань Ванцзи, этот взрослый, опасный, хладнокровный человек, не должен был попадаться на подобные уловки — но он попадался; он словно сам только того и ждал.       Крамольная и сладкая мысль — что Лань Ванцзи такой только с ним одним — ненадолго посетила Вэй Усяня, но стремительно растаяла, оказавшись пока ещё чересчур неподъëмной, чтобы вот так просто взять и принять еë. Он широко улыбнулся и поманил к себе Лань Ванцзи, но, стоило только тому поверить и податься следом — тут же отскочил на два дразнящих шага.       Лань Ванцзи, столкнувшись с таким непредсказуемым поведением, нахмурился, и лицо его потемнело.       — Ай-яй, Лань Чжань… Кажется, ты недостаточно быстр, чтобы меня поймать, — игриво заметил Вэй Усянь, явственно завлекая и продолжая начатое за разговором о здешней ци, и Лань Ванцзи, чьи глаза на долю секунды сверкнули опасной сталью, выронил из разжавшихся пальцев призового медведя и стремительно метнулся вперёд.       Более чем готовый к подобному продолжению, Вэй Усянь резво отпрыгнул ещё на несколько чи, уходя из-под мазнувшей по воздуху руки. Действительно ловко, несмотря на выпитое, перемахнул через груду камней и замер на мгновение, с опаской поглядывая на мужчину.       Переживал он напрасно: выглядел тот так, будто его самым злостным образом обманули в «Чжэн Шанъю», и одновременно с этим — будто он успел поставить в том злосчастном раунде на кон всё, что у него было; сравнение это совершенно не подходило трезвому Лань Ванцзи и до того подходило Лань Ванцзи пьяному, что Вэй Усянь не выдержал и прыснул со смеху.       Лань Ванцзи, заметив смешок, схмурил брови ещё сильнее и недовольно двинулся за Вэй Усянем, перешагивая препятствие и как будто бы даже никуда не торопясь, но моментально стало очевидно, что поймает он его очень быстро.       Прекрасно понимая, что эта игра даже при всëм везении не могла растянуться дольше, чем на пару минут, и стараясь урвать побольше веселья и подольше им насладиться, юноша бросился прочь, ныряя за разрушенную пристройку; спиной он чувствовал, что Лань Ванцзи совсем рядом, что вот-вот — и схватит за руку или за шиворот, и адреналин бил под самое горло, а ноги сами собой несли прочь, словно загнанного охотником зайца.       Он свернул в какой-то коридорчик, пригнулся, проходя арку дверного проёма, и оказался в замкнутом тëмном помещении.       Это был тупик.       Вэй Усянь подбежал к одной сплошной стене, к другой, развернулся — и тотчас же угодил прямо в руки своему преследователю.       — Поймал, — коротко, очень грозно и с холодком объявил Лань Ванцзи, сжимая тонкокостное запястье юноши силками стальных пальцев.       — Ха… ха-ха, — неловко выдавил Вэй Усянь, немного тушуясь. — Действительно, твоя координация движений в полном порядке, Ханьгуан-цзюнь… кто бы сомневался…       Лань Ванцзи буравил его взбудораженным пристальным взглядом, не говоря ни слова, и Вэй Усяню сделалось немного не по себе: здесь, в заволоченном безвременными сумерками кубике, лишëнном окон и скупо сереющем единственным выходом за спиной мужчины, его положение ощущалось в чём-то чуточку даже жутким — снова он дразнил дикого тигра, бесстрашно дëргая за усы и бьющий разгневанной плетью хвост.       Впрочем, этот понарошечный страх только добавлял всей их беготне остроты, и Вэй Усянь, всё ещё не до конца уверенный, что может так делать, нервно обвёл языком пересохшие губы и потянулся к Лань Ванцзи, дерзновенно прижимаясь к его губам.       Мужчина вздрогнул.       Шумно выдохнул и только было подался рывком навстречу, как Вэй Усянь, невесть что творя, вдруг с притворным испугом отпрянул.       Застыл в полушаге, театральным жестом прижав ладони к груди, и пролепетал:       — О, нет! Кажется, я пропал! Я в ловушке!       Притворство в его поступке было настолько жирным и очевидным, что Лань Ванцзи не смог даже толком нахмуриться. Вместо этого он, вопросительно приподняв одну бровь, с явным интересом уставился на юношу.       Вэй Усянь же тем временем продолжал дурачиться:       — Господин киллер, и что же вы собираетесь теперь со мной делать, ммм? Неужели… Неужели вы лишите меня жизни? — при этих словах на лице Лань Ванцзи промелькнуло возмущение, помноженное на недоумение, однако он ни словом, ни действием не посмел оборвать затеянную юношей игру, с интересом наблюдая за ней, но не решаясь в неё включиться.       — Ну что же ты, гэгэ, — сокрушëнно покачал тогда Вэй Усянь головой. — Ну же, подыграй мне! — И, возвращая обратно притворно-встревоженный вид, с чувством взмолился: — Пожалуйста, только не убивайте меня! Я выполню всё, что вы скажете! Всё что угодно!       Свою роль он отыгрывал на редкость нарочито и фальшиво, искренне считая, что чем больше экспрессии — тем лучше результат, но Лань Ванцзи, казалось, не заботило, насколько кривую подделку перед ним выставляют напоказ.       Лань Ванцзи лишь растерянно застыл, будто не представляя, что с этим дальше делать и как себя в подобной ситуации вести. Он открыл было рот и тут же его закрыл, так и не решившись вымолвить ни слова.       — Ну же, Ханьгуан-цзюнь, — осуждающе поцокав языком, предпринял новую попытку Вэй Усянь и дерзко подначил: — Не разочаровывай меня. Неужто ты даже подыграть не умеешь?       Это Лань Ванцзи уже совершенно не понравилось: сведя к переносице тонкие брови и стиснув губы в жëсткую линию, он вдруг, заставив сердце Вэй Усяня дрогнуть, споткнуться и ухнуть в пропасть прямо к пяткам, сунул руку в карман пальто, вынул пистолет, поставил на предохранитель, вытащил из него магазин с патронами, затем снова снял с предохранителя и, отведя руку в сторону, передëрнул затвор.       В сумерках Вэй Усянь успел краем глаза заметить, как патрон бесшумно выпал из патронника на земляной пол.       Лань Ванцзи наклонился, аккуратно поднял его, убрал в карман вместе с остальным зарядом и обернулся к юноше, вот теперь почти совсем по-настоящему напуганному. Медленно подняв руку, он поднëс обезвреженное оружие к голове Вэй Усяня, даже так не кладя пальца на спусковой крючок, и, еле ощутимо вдавив хоть и безопасным, но до жути будоражащим холодным дулом в висок, велел:       — Делай.       — А-а… А что же мне делать, Ла… то есть… господин киллер? — едва не начав заикаться, откликнулся ошарашенный Вэй Усянь, подобного поворота никак не ожидавший, хотя только что ведь сам о чëм-то подобном просил. — Вы же мне этого не сказали.       Лань Ванцзи ещё пуще нахмурился, принимая вид уже откровенно сердитый; по лицу его читалось, что раз юноша вздумал тут шутки шутить и разводить игрища, не объяснив даже толком правил, то сам пусть и разбирается, что дальше делать.       Сообразив, что его зрелый спутник, очевидно, и так поступил несвойственным себе образом, поддавшись на уговоры и включившись в эту нездоровую затею, Вэй Усянь встрепенулся и продолжил творить безобразие всё так же в одиночку, только теперь уже — под дулом пистолета.       — А-а-а… Вы хотите, чтобы я угадал… Так ведь, господин киллер?       На это Лань Ванцзи, как ни странно, даже откликнулся:       — Мгм, — и глаза его при этом разгорелись лëгким интересом.       — Хорошо, вот только… если я вдруг ошибусь — вы уж не убивайте меня сразу, а великодушно простите мне эту оплошность, — объявив так, Вэй Усянь хитро подмигнул своему соигроку и, под лëгким действием хмеля, развязывающего не только язык, но и руки, и ноги, и, не в последнюю очередь, желания и мысли, провëл кончиками пальцев по груди мужчины, спустился на твëрдые мышцы пресса, с трепетом скользя по ним и сквозь ткань рубашки ощущая рельеф, и замер на поясе брюк, ухватившись за ременные петли.       Чуть помедлив, ослабил ремень и потянул, высвобождая язычок застëжки и вытаскивая наконечник из пряжки. Добрался до пуговицы на ширинке, подцепил её, расстегнул и повëл молнию вниз, даже сейчас ощущая нечаянными касаниями, какое под брюками всё твëрдое и возбуждëнное.       Лань Ванцзи его не останавливал, и юноша, спустив до колен его брюки, сам опустился перед ним на колени.       Сквозь туго натянутое бельё можно было разглядеть, как стоял у мужчины член, как оплетали его вздувшиеся вены; отчëтливо различить заметное утолщение к середине и чуть загнутую кверху головку, уже выскользнувшую тëмным кончиком из-под резинки.       Точно завороженный, Вэй Усянь подался навстречу и одарил её лëгким поцелуем, а после, не отрывая губ, стал медленно забирать всё глубже и глубже в рот, попутно высвобождая член из белья. Никакого опыта в этом деле у юноши не имелось, и действовал он по наитию — и по тому, что успел за свои подростковые годы увидеть в порно.       Стоило только внушительному органу погрузиться в горячую влагу, как Лань Ванцзи не выдержал и коротко, с шумом вдохнул. Одна его рука тут же опустилась Вэй Усяню на макушку, с обманчивой лаской оглаживая — в действительности же, это остро угадывалось за дрожью, охватившей конечность мужчины, балансируя между желанием принудить, насадив целиком до самого горла, и здравой необходимостью проявить терпение.       Пока утончённые длинные пальцы одной руки, таящие в себе крепость закалëнной стали, с трепетом перебирали разметавшиеся и перепутавшиеся прядки, при этом с каждой секундой незаметно усиливая давление, другая рука, всё ещё отягощëнная хладным весом пистолета, тщательно продолжала отыгрывать порученную Лань Ванцзи роль, и Вэй Усянь ощутил, как в висок ему снова утыкается ствол.       Он не знал, хочет ли это прекратить, но даже если бы и захотел, то не смог бы всё равно: руки его цеплялись за полы пальто Лань Ванцзи, а рот был целиком и полностью занят членом, который между тем понемногу проталкивался всё глубже.       Чувствуя, что вот-вот подавится с непривычки, юноша протестующе замычал, попытался инстинктивно оттолкнуть Лань Ванцзи, упëршись ему ладонями в бëдра, но ничего не добился — кроме того, что порыв этот оказался истолкован в корне неправильно. Решив, вероятно, что Вэй Усянь передумал и пошёл на попятную, Лань Ванцзи лишь сильнее вдавил ему бесполезное, но до чëртиков нервирующее даже таким, дуло в висок, и его недовольство, пробежавшись по ледяному стволу эмпатической волной, ударило юноше в голову похлеще алкоголя.       Не выпуская его из самого надёжного пыточного плена, полностью — и явно осознанно — игнорируя нечленораздельное жалобное нытьё, которым Вэй Усянь ещё раз попытался донести свои неудобства, Лань Ванцзи продолжил безжалостно и безостановочно пропихивать член глубже в распахнутый рот.       Вэй Усянь, уже физически задыхающийся от насильственной наполненности, что-то потрясëнно, беспомощно и с некоторой обидой простонал, в уголках его глаз невольно выступили слëзы, а истязание всё никак не заканчивалось и, к его вящему ужасу, член преодолел пределы собственно рта и начал понемногу заполнять глотку.       Испугавшись этой новой для него наполненности и с трудом сдерживая естественные рвотные позывы, зачинающиеся от прикосновения посторонней плоти к язычку, Вэй Усянь оцепенел, будто наколотая на иголку бабочка. Его дыхание от страха участилось, и из-за этого он задыхался тоже, но ничего не мог поделать в сложившейся ситуации: это ведь он сам был тем, кто Лань Ванцзи напоил, кто его раззадорил, кто затащил в эти трущобы, кто предложил сыграть в нездоровую игру и кто, в конечном же счëте, с безумной отвагой взял в рот его член, прекрасно зная, какого тот размера, и даже ни на мгновение не задумавшись о возможных последствиях.       Ствол, приставленный к виску, к этому моменту уже нисколько не напрягал юношу — по правде, он и думать о нëм забыл, — а вот другой ствол, всунутый до невыносимого предела, без преувеличений сводил с ума. Вэй Усянь попытался шевельнуть языком или губами, но язык его застрял, задавленный твëрдой плотью, распахнутые губы онемели, и ни о каком минете в текущих условиях и речи не шло — разве что, о пошлом и грубом соитии в рот.       Ещё мгновение назад пытавшийся мужчину оттолкнуть, Вэй Усянь резко переменил свою тактику и снова впился ему пальцами в колкую ткань пальто, на сей раз — с отчаянием и мольбой, с жалким упованием на то, что тот всё ж таки не настолько пьян, чтобы трахать в рот с той же силой, с какой минувшей ночью терзал до сих пор ноющий зад.       Животный страх зарождался в груди, растекался по животу, бил фонтаном в темечко, и лишь рука Лань Ванцзи, по-прежнему покоящаяся на макушке юноши, с жестокой лаской оглаживающая и перебирающая ему волосы, оставляла надежду хоть на какое-то благоразумие.       Снова попытавшись издать жалобный звук, но уяснив, что с членом, воткнутым в него до самой глотки, он не может уже даже и этого, Вэй Усянь вдруг ощутил лëгкое послабление, оказавшееся обманчивым: просто Лань Ванцзи начал двигаться и немного вышел из его рта, чтобы снова толкнуться внутрь, снова ненамного выскользнуть и войти, и ещё раз, постепенно учащая эти проникновения.       Юноша успел испытать панику, обречённость, полнейшее жертвенное бессилие — и всё за пару бесконечно долгих мгновений, — как вдруг эта пытка резко оборвалась. Лань Ванцзи выскользнул из его рта, одарил нечитаемым помешанным взглядом, где Вэй Усяню при этом почудилось слишком много — для хлебнувшего лишку мужчины — понимания и пугающей заботы.       Пугающей — потому что, сжалившись над юношей, Лань Ванцзи вовсе не собирался его отпускать: склонился, сгрëб в охапку, вскинул повыше на сильных руках, припечатал спиной к стене и, без малейшего труда удерживая на весу, принялся неточными, резкими и рваными движениями стаскивать с него одежду.       Вэй Усянь так обрадовался столь стремительной смене позиции, что принялся ему усердно помогать, самовольно стягивая с себя тряпки и ускоряя процесс; губы же его при этом, уткнувшись мужчине в ухо, лихорадочно зашептали:       — Лань Чжань, гэгэ… Да-да, так лучше, так намного лучше… Так тебе совсем не стоит себя сдерживать…       От болтовни этой у Лань Ванцзи, кажется, истаяли остатки шаткой выдержки: с глухим рыком сдëрнув с юноши джинсы и бельё и отшвырнув всё это в сторону, он вонзил стальные прутья пальцев ему в молочные ягодицы, нещадно растягивая половинки и беспорядочно тычась меж них перевозбуждëнным скользким членом. Горячая крупная головка два или три раза прошлась по промежности, отыскивая податливое место, и Вэй Усянь только и успел порадоваться тому, что так удачно смочил её собственной слюной, пока держал во рту, как остатки мыслей напрочь вышибло вместе с плавным, но быстрым — и сразу на всю глубину — проникновением. Тело, шокированное этим мощным вторжением, поневоле затрясло, конец члена ощущался так глубоко внутри, что Вэй Усяню на секунду стало страшно, но и этого он тоже толком прочувствовать не успел.       Лань Ванцзи, войдя в жаркую плоть, замер в ней лишь на короткое мгновение, почти сразу же принимаясь её истязать ненасытными толчками. Он то вдавливал Вэй Усяня в неровную кладку так, что у того немели лопатки, напоровшиеся на колющие даже сквозь куртку края кирпичей, то отрывал от неё, приподнимая в своих ручищах, налитых монструозной силой, и насаживая на член, то притягивал к себе, защищая и от твëрдой стены, и от пустоты, в объятьях чудовища, перекинувшегося принцем.       Вэй Усянь, за всем творящимся теряющий себя, всё же краем мысли сумел подумать, что никогда бы не заподозрил в этом спокойном, вдумчивом и красивом мужчине такой неистовой страсти.       Ещё подумал, что вот таким — необузданным, несдержанным, ярым — Лань Чжань ему очень и очень нравится; возможно, даже гораздо больше нравится, чем в спокойном своëм состоянии, хотя на самом-то деле Вэй Усяню нравилось в этом человеке всё. С трепетом поймав за хвост убийцу-мысль, что всё это так шатко — всё правда было так шатко, шатче, чем на корабле, брошенном посреди океана в двенадцатибалльный ураган, — он почему-то испугался. Огромный член Лань Ванцзи, раздирающий не привыкшие пока так растягиваться мышцы, неритмично, но часто и с силой заполнял юноше нутро, проникая до того глубоко, что даже, кажется, проступал еле заметным бугорком над лобком, натягивая плоть, но именно такая экстремальная близость и приводила юношу в наибольший восторг.       Он бы просто мечтал оставить этот член в себе так надолго, как это только возможно, держать его внутри, быть всё это время его продолжением, не существующим в отдельности, насадкой для члена — сущее безумие, наверняка для иных, самодостаточных людей в том или ином виде уничижительное, Вэй Усяня оно вводило в состояние, близкое к экстатическому. К счастью, Лань Ванцзи мог трахать долго — мучительно-долго, — и долбился в распаренную, зудящую и покрасневшую дырку юноши до тех пор, пока тот, теряясь за болезненным наслаждением, не начал бессвязно лепетать:       «Лань Чжань, мой Лань Чжань… Мой ненаглядный Лань Чжань», — тогда только он, не выдержав, с глухим и хриплым стоном излился, где-то глубоко внутри заполняя Вэй Усяня густой и вязкой спермой, скопившейся за всё это время искрящего флирта и чокнутых игр.

♠ ♠ ♠

      Медведя они нашли ровно там, где и бросили.       Уже по возвращении, в квартире, тщательно смахивая пылинки, земляную крошку и сор с утратившей безупречную белизну плюшевой шерсти, Вэй Усянь краем глаза поглядывал на Лань Ванцзи, который к этому моменту пришёл в себя, успокоился, принял благочинный вид, в который больше вот ни крупицей не верилось, и взялся ровно за то, на чëм и прервался, доводя до ума отчищенное оружие.       Отложив не особенно интересующего — в отрыве от контекста его приобретения — медведя в сторонку и моментально о нём позабыв, Вэй Усянь тут же переключился на мужчину.       — Лань Чжань, а признайся, как быстро ты протрезвел? — наконец, не утерпев, спросил, при этом не особо рассчитывая услышать ответ.       — Почти сразу, — отозвался Лань Ванцзи, не поднимая глаз от столешницы, где возился с оружием, и голос его прозвучал придавленно и глухо.       Вэй Усяня как разрядом тока ударило.       Испугавшись, что вот сейчас Лань Чжань, его прекрасный драгоценный Лань Чжань снова что-нибудь не то из-за этого неуместного вопроса решит — и не умея никак иначе прекратить заново зачинающийся разлад, — Вэй Усянь в панике огляделся по сторонам и, уцепившись взглядом за две отдельные кровати, с концами приуныл.       — Я… Лань Чжань, — начал было он. Посчитав, что прозвучало недостаточно проникновенно, поправился: — Лань-гэгэ… Ханьгуан-цзюнь, я… — под пасмурным взглядом Лань Ванцзи, высверливающем в нëм ледяные дыры, юноша стушевался окончательно и, проклиная себя за то, что несёт — с какой ты стороны ни посмотри, а это было совсем не то, что сказать бы хотелось и что сказать бы стоило, но лучше, тысячу раз лучше, чем промолчать уж совсем, — на одном порыве выдохнул:       — Что же нам теперь делать, гэгэ? Как мы будем делить с тобой постель, когда они и так — ха-ха — разделены?       Взгляд Лань Ванцзи на этом посветлел, и ненастье снова на неопределённый период покинуло его лицо.       Не говоря ни слова, он поднялся из-за стола, остановился подле ближней из кроватей и пнул её так, что она со скрипом отъехала под бок своей товарке, прижимаясь так плотно, что почти не осталось зазора.       — Мы скоро отсюда уедем, — обернувшись к Вэй Усяню, поспешил его успокоить Лань Ванцзи. И пояснил: — Я жду известий от брата.