Ночные снайперы

      На следующее утро Лань Ванцзи в привычной ему немногословной манере сообщил, что они должны кое с кем встретиться, и на вопрос встревожившегося Вэй Усяня пояснил: «С моим братом».       Тревожиться юноша от этого ничуть не перестал — скорее даже наоборот; к тому же он заметил, что и сам Лань Ванцзи как будто не испытывал ни воодушевления, ни радости от предстоящей встречи, и выглядел по-особенному собранным и напряжëнным.       В самый разгар делового шанхайского дня, под ноябрьским солнцем, совсем не по-осеннему слепящим белизной с чистейших синих небес, Вэй Усянь и Лань Ванцзи стояли подле одного из многоэтажных бизнес-центров: высокое здание из синего стекла и сизого слюдяного камня переливалось как сталагмит, поодаль шумели машины, ветер собирал с земли пыль и безжалостно швырялся ей в лицо, люди в костюмах офисных клерков спешили на ланч; в этой сутолоке городской жизни, в её хаосе и суете, Вэй Усяню на короткий миг почудилось, что им навстречу идëт другой Лань Ванцзи. Это секундное замешательство привело его в ступор, и он даже несколько раз с усилием сморгнул, не веря тому, что видит.       Но, конечно же, это никак не мог быть Лань Ванцзи, разве что — в затяжном фантасмагорическом сне, из которого Вэй Усянь не сумел вовремя выбраться; двойник приближался — с такой немыслимой для настоящего Лань Чжаня улыбкой на лице, — и юноша, чуть получше разобрав черты, с облегчением заметил незначительные на первый взгляд, но существенные при длительном рассмотрении отличия.       Тут только он запоздало сообразил, что это, верно, и был тот самый брат, которого они ждали.       Человек подошёл и замер в паре шагов, переводя спокойный взор с Лань Ванцзи на Вэй Усяня, и улыбка на его лице, всё такая же добродушная, почему-то показалась юноше нарочитой и не самой искренней.       — Ванцзи, — произнëс наконец этот человек мягким голосом, где отчëтливо угадывался затаëнный упрëк. — Я рад видеть тебя… вас… живыми. До меня дошли вести о случившемся.       — Брат, — Лань Ванцзи коротко кивнул в знак приветствия, но больше ничего не сказал, после этого отрывистого слова вперив внимательный и собранный взгляд в лицо собеседника.       Тот сокрушëнно покачал головой, будто бы прочëл всё остальное, что осталось невысказанным, по братним глазам.       — Я всё понимаю, правда. Но твой поступок… был всё же не самым лучшим решением в той ситуации. Теперь у клана из-за этого проблемы. — Выдержав паузу, поинтересовался: — Кто твой спутник? Может быть, представишь нас друг другу?       Лань Ванцзи, в свойственной себе манере, всё так же скупо и коротко исполнил его просьбу, и Вэй Усянь узнал, что этого человека, до невозможности похожего на Лань Чжаня внешне — и, кажется, ни крупицы не схожего характером, — зовут Лань Сичэнь.       Братья ещё обменялись парой фраз, и Лань Сичэнь предложил продолжить разговор где-нибудь в помещении, а не на открытом пространстве; так как время было обеденное, а поблизости имелось множество различных закусочных и кафе, они выбрали одно — с уединëнными столиками, отгороженными красными складными ширмами, — и расселись: Лань Ванцзи и Вэй Усянь — с одной стороны стола, Лань Сичэнь — напротив них.       — Мне передали, что ты хотел меня видеть, Ванцзи, — перешёл к делу Лань Сичэнь, когда официант принял у них заказ и подал чай в заварочном чайнике и другие напитки.       — Да, — отозвался Лань Ванцзи и, спустя тяжëлую паузу, пояснил: — Нужно сделать документы.       — Для молодого господина Вэя? — догадался Лань Сичэнь, окидывая притихшего и настороженного юношу внимательным взглядом. Налил в чашку дымящегося чая, вернул чайник обратно на раскалëнную жаровню в центре столика, для безопасности посетителей обнесëнную по кругу декоративными камнями, и задумчиво произнëс: — Это несложно, но… Дядя будет сильно недоволен — он и сейчас пребывает не в лучшем расположении духа.       По непроницаемому лицу Лань Ванцзи было совершено непонятно, о чëм тот думает и что при этом разговоре — не самом, надо заметить, приятном и лëгком, — испытывает, но его брат, опять будто без слов всё угадав, тяжко вздохнул.       — Хорошо. Я попытаюсь его уговорить. Но скоро он собирает важное совещание… И хочет, чтобы ты тоже присутствовал.       — Хорошо, — ему в тон с тем же безразличием эхом отозвался Лань Ванцзи.

♠ ♠ ♠

      Когда, распрощавшись с Лань Сичэнем, они возвратились домой, Вэй Усянь пребывал в самых растерянных чувствах.       Во-первых, встреча эта не подарила никакой уверенности и, если бы не Лань Ванцзи, хранящий абсолютное нерушимое спокойствие, сам Вэй Усянь давно бы ударился в панику и истерику: пускай на поверхности для них как будто бы не было ни единой причины, но на глубине, в недосказанности фраз, причин этих крылось более чем достаточно.       Во-вторых, сегодня он пожинал плоды и последствия их скромной пьянки: хотя похмелье и не мучило ни одного из её участников, оказывается, существовало кое-что и похуже, чем гудящая осиным ульем голова, норовящая развалиться на черепки.       Напряжение, зародившееся между ним и Лань Ванцзи со вчерашнего вечера, с недолгого хмельного поцелуя, казалось Вэй Усяню нестерпимой пыткой и без преувеличений сводило с ума.       Напряжëнным сделалось всё: случайные касания рук, что-то передающих и забирающих, близость крепкого плеча в городской толкотне, сошедшиеся взгляды, искрящие острым электричеством, вседозволяющее уединение пустой квартиры на двоих…       Особую проверку на прочность устраивало именно жилище — едва дверь закрылась за спинами, и их окутал чуть спëртый домашний воздух, пахнущий книгами, деревом и тишиной, как в груди сразу же заныло лживым предвкушением.       Вэй Усянь знал, что предвкушать здесь нечего, и это-то и было самое ужасное.       Он успел несчëтное количество раз проклясть себя за то, что натворил, успел столько же раз пожалеть — и тем же мигом отречься от сожалений, — успел внушить самому себе, что для Лань Ванцзи всё это просто было ошибкой, совершëнной под дурным воздействием алкоголя…       Тщетно: то настоящее и живое, что билось в голове и под рëбрами и горело маленькой негасимой искрой, наотрез отказывалось принимать любые доводы разума и требовало немедленно повторить, продолжить и зайти в опасном безумии так далеко, как это только было возможно.       Вэй Усяня пробирало от макушки до пят, волна приятной дрожи прокатывалась по телу, когда они с Лань Ванцзи сидели на кухне за поздним обедом и смотрели друг на друга: последний, как всегда, не умел плодотворно и долго поддерживать беседу, чаще всего отвечая коротко и лаконично, а первый уже больше и не пытался развеивать гнетущую тишину пустой и бессмысленной болтовнëй.       В отсутствии разговоров день тянулся издевательски-медленно: ничем не заполненный, перескакивал стрелками часов с одного деления на другое, отдаваясь в ушах звуком просыпанной дроби, и равномерно сменял цвета за окном, доходя от чистейшей лазоревой синевы до туманно-охряной закатной хмари.       Лань Ванцзи ненадолго вышел, не став тревожить кажущегося усталым и изнурëнным Вэй Усяня, без особого интереса пролистывающего старенький и потрëпанный выпуск Weekly Shōnen Jump, найденный в пыльном шкафу, а вернулся с пакетом, где на самом дне умостились две миски горячей лапши — одна с поджаренной острой свининой, другая с овощами и тофу, — и поверх этих мисок, источающих сытный парной дух, стояли коробочки помельче, со всякими салатами и закусками.       Увидев еду, Вэй Усянь сразу оживился и прекратил топиться в унынии; придвинув стул поближе, он запустил руки в едва поставленный на столешницу пакет, буквально на весу́ выуживая из него ароматные кушанья: вдруг ощутил себя настолько голодным, что желудок свело резкой болью, а во рту моментально скопилась слюна.       Единственным, чего Лань Ванцзи не принëс, была выпивка, и Вэй Усянь то пристыженно думал, что это и к лучшему, то, напротив, начинал жалеть, то приходил к мнительному умозаключению, что это всё из-за прошлого раза, хотя мужчина и прежде спиртного по собственной инициативе никогда не покупал.       Ели они снова молча, в могильной тишине, и Вэй Усянь с трудом это терпел.       Лань Ванцзи временами поднимал глаза и одаривал внимательным, чутким, но абсолютно нечитаемым взглядом, от которого юношу тем не менее прошибало навылет.       И всё сыпалось из рук.       И всё летело в пропасть — но это был сладкий и пьяный полёт.       Вэй Усянь прекрасно понимал, что не выдержит и непременно что-нибудь сотворит, о чëм впоследствии, возможно, придётся очень сильно пожалеть — он не обольщался на этот счёт, он вообще не привык в своей жизни рассчитывать хоть на что-то хорошее.       Чтобы уберечь своё шаткое скромное счастье — путешествовать вместе с этим человеком и делить с ним пусть и не одну постель, но один общий дом, — он решил поскорее лечь спать: это, как ему казалось, было сейчас самым лучшим и правильным.       На Лань Ванцзи он теперь усиленно старался не смотреть.       В глазах Лань Ванцзи с каждой минутой почему-то разгоралось недоброе чёрное пламя: тихое, холодное и опасное, но в чëм-то ином опасное, чего Вэй Усянь совершенно не понимал. Пламя это пугало и, хотя мужчина продолжал обращаться с ним по-прежнему заботливо, ласково, тепло, но в зрачках его вместе с этим колыхались языки угóльного мрака, готовые сжечь дотла.       Чувствуя, что не готов с таким Лань Ванцзи продолжать играть в гляделки и что полностью ему проиграл, Вэй Усянь спрятал взгляд собственный под густой растрëпанной чëлкой, ляпнул какую-то глупую шутку, надеясь разрядить обстановку, сам же ей посмеялся — спутник его веселиться ровно бы не умел, — поднялся из-за стола и быстро скрылся в ванной комнате.       Там, в уединении, его внезапно накрыло какой-то истерикой: смех, едва затихший на пороге, взял новую высоту, надломился, сделавшись бесшумным и каркающим, и сорвался с кривящихся губ.       Напрасно он себе врал, просто находиться с Лань Ванцзи под одной крышей никак не могло быть достаточно для счастья.       Вэй Усянь под шум льющейся воды прислонился к дверной створке и потëр ладонью лицо, с особенным ожесточением проходясь по глазам. Мысленно вздëрнул себя за шкирку и принялся бездумно распутывать шнурок, которым перехватывал волосы поверх тугой резинки. Стянул, отпустил пряди струиться по плечам, перешагнул бортик ванны и влез под мелкую и частую душевую морось…       Когда он вышел из душа, Лань Ванцзи ещё не спал: стоял подле окна, где в запотевшие стекла виднелись размытые огни вялых садовых фонарей, вобравших в себя за день слишком мало скупого осеннего света и сейчас тлеющих сквозь ночную мглу, едва её разгоняя. Даже в домашней обстановке одевающийся строго и тщательно, всё в такие же классические брюки и рубашку, мужчина смотрел на сад, облокотившись правой рукой на боковину оконного проёма, и выражение его лица на мгновение показалось Вэй Усяню помрачневшим и тяжëлым.       Лань Ванцзи сразу заметил появление юноши, оторвался от созерцания улицы, обернулся — и тучи моментально развеялись, на поверку оказавшись всего лишь сосредоточенным спокойствием.

♠ ♠ ♠

      Уснуть Вэй Усяню так и не удалось.       Долго-долго лежал он, переворачиваясь с одного бока на другой и на спину, в процессе этих бесплодных поисков уюта тараща глаза без крупицы сна то в глухую стену, то в серую белизну потолка, то на Лань Ванцзи, мирно спящего совсем недалеко, буквально в нескольких шагах…       В какой-то миг болезного полуночного бодрствования Вэй Усяню вдруг подумалось, что это расстояние ведь, в сущности, так легко преодолеть.       Эти несколько неподъëмных шагов вдруг показались ему пусть и самоубийственными, но безупречно простыми, и он, не вполне отдавая себе отчёт в том, что творит, пошатывающимся лунатиком тихо выбрался из постели. Бесшумно, точно вор, прокрался на цыпочках и, позабыв от волнения, как дышать, замер прямо подле Лань Ванцзи; в голове, ноющей от объявшей её инсомнии, замельтешили мысли одна другой страшнее: как быстро Лань Ванцзи заметит его присутствие? не станет ли подозревать на счёт Вэй Усяня чего-нибудь в корне неверного, не имеющего ничего общего с и без того кошмарной реальностью? и не решит ли за такую-то наглость попросту без разговоров убить на месте?..       Пока он нервно обо всём этом размышлял, мужчина, к величайшей его неожиданности, вдруг резко распахнул глаза, где не было и крупицы сонной пелены.       Испугавшись, что был пойман ещё прежде, чем хоть что-то успел сделать, Вэй Усянь захотел провалиться сквозь землю, сбежать — и вот тогда Лань Ванцзи уж точно надумал бы лишнего, — но пуще всего отчаянно возжелал довести до конца начатое и, одним махом преодолевая последний рубеж, рывком, больше похожим на ловкий пружинистый прыжок, взгромоздился на мужчину сверху, расставив руки по сторонам от его плеч, ноги — по сторонам от бëдер, и таким образом забирая в дерзкий и смехотворный плен.       Лань Ванцзи от этой его выходки застыл; в нём чувствовалось некоторое недоумение, а светлые глаза смотрели открыто, искренне и чуточку изумлëнно.       Всё ещё можно было остановить, сведя к какой-нибудь шутке — бесспорно, очень дикой и дурной, да ведь других за Вэй Усянем отродясь и не водилось, — но маховик безумия сделал ещё один оборот, Вэй Усянь, как завороженный, глядя в притягивающие магнитом глаза, вскинул левую руку, куда-то неуверенно потянулся…       …И тут же был перехвачен за запястье.       Пальцы Лань Ванцзи, чуть прохладные от пронизавшей комнату осенней стылости, сомкнулись, объяв плотным кольцом, сжались крепко, но бережно; на лбу мужчины при этом прорезалась острая морщинка, а недоумение во взгляде усилилось…       Не желая ни сдаваться, ни отступать, ни уступать, Вэй Усянь тогда отлепил руку правую, практически повисая над ним и в его мëртвой хватке; чуть ли не до крови закусывая губы, беспорядочно пошарил по простыни, по одеялу, по телу, скрытому неплотной тканью, и внезапно, окончательно рехнувшись, сполз ниже, опустил пятерню прямо на бëдра Лань Ванцзи и потрясëнно сжал его член, почему-то оказавшийся вставшим и твëрдым как камень.       Вся эта возня происходила в полной тишине: ни Лань Ванцзи, ни Вэй Усянь не проронили ни звука, пока один — творил безобразие, а другой — потакал ему собственным бездействием.       Вэй Усянь со стыдом бестолково хватал ртом воздух, будто дохнущая рыба, пока его пальцы самовольно и бесконтрольно ощупывали пугающие толщину, длину и рельеф, и только смотрел Лань Ванцзи прямо в глаза: беспомощно, испуганно — так, будто одним этим взглядом просил у него поддержки; так, будто сам не представлял — и это было правдой — что ему дальше делать после всего, что он только что натворил и продолжал бессовестно творить.       Спасение пришло самым неожиданным образом.       Лань Ванцзи, разрушая застывший момент и тишину, вдруг резко, одним стремительным и точным движением перевернулся, опрокидывая юношу прямо на постель и жëстко в неё вдавливая всем своим весом. Комната кувыркнулась, меняя местами пол с потолком, но их зрительный контакт при этом не прервался ни на миг: взгляды оставались будто припаянными друг к другу, и Вэй Усянь видел, как в глазах мужчины затаившееся чëрное пламя мигом вспыхивает, разгораясь с новой, всесжигающей силой. Лица оказались опасно близки, дыхание перемешалось; короткий рывок — и губы Лань Ванцзи с болезненной жадностью накрыли губы юноши в выпивающем до самого дна поцелуе. Не понимая, что с ним и вокруг него происходит, не поспевая за событиями, Вэй Усянь придушенно ахнул, когда ему в рот грубо и нетерпеливо протолкнулся язык, а руки мужчины, налитые, оказывается, какой-то монструозной силой, тисками сомкнулись на плечах. Сразу вслед за этим пришло пьянящее осознание, что ни за что бы не вырвался, если бы захотел — но он и не хотел.       Он лишь поднял руки собственные и тоже сцепил их у Лань Ванцзи на спине, заключая в заветные ответные объятья. В ту же секунду, словно почувствовав, как пальцы юноши сложились у него меж лопаток в надëжный замóк, Лань Ванцзи ненадолго оторвался, тяжело и не слишком вменяемо дыша и обводя лицо Вэй Усяня таким взглядом, будто только что осушил залпом целую бутыль самого крепчайшего вина. Несмотря на это, Вэй Усянь видел, как он пытается себя обуздать, как губы его шевелятся, ровно стараются вывести ломкие звуки, и ощущал, как всё тело мужчины — невероятно сильное, мускулистое, выносливое, — мелко потряхивает, что сухой и слабый тростник на злом зимнем ветру.       Опасаясь того, что Лань Ванцзи преуспеет в своих начинаниях и, не дай Небеса, действительно сумеет взять себя в руки, Вэй Усянь разомкнул кисти, в панике впивая пальцы ему в заострившиеся лопатки, и поспешно выговорил с отчаянной мольбой:       — Нет-нет, Лань Чжань… пожалуйста… только не вздумай останавливаться! Я же… ты не знаешь, как я тебя… всё это время… с самого первого дня… тебя хотел.       Его сбивчивая речь, отрывистые фразы, сумасшедшие слова — всё это вкупе сотворило с Лань Ванцзи нечто страшное.       Он глубоко и шумно вдохнул, а на резком выдохе, окончательно теряя осмысленность во взгляде, припал к губам юноши снова, теперь целуя уже гораздо требовательнее, смелее, и со всепоглощающей, звериной страстью, будто знал, что делает это по праву. Вэй Усянь почувствовал, как прошлись по нежной кромке губ, терзая и прихватывая, зубы мужчины, и тут же вскрикнул от боли, получив укус.       — Ла… Лань Чжань!.. — уж было взвился в возмущении и обиде, но его не слушали.       Его просто сминали в руках, как будто ваяли из глины совершенную скульптуру, хотя умелости у этих рук не угадывалось ни на крупицу — напротив, движения Лань Ванцзи были нетерпеливыми, резкими, порывистыми; скорее инстинктивными, чем осмысленными, и очень, до крайности собственническими.       В тот же самый момент, почти одновременно с жестоким и мстительным поцелуем-укусом, колено мужчины решительно и грубо втиснулось промеж сведëнных ног, надавило, бесцеремонно их расталкивая как можно шире, и Вэй Усянь, ещё совсем недавно бездумно на всё это нарывавшийся, вот тут почему-то чуточку перепугался, не ожидав такого натиска от Лань Ванцзи; не ожидав, что вместо привычной тяжëлой сдержанности его встретит ярая страсть дикого зверя.       Запоздало начиная подозревать, что и спокойствие, и выдержка Лань Ванцзи всегда были наносными, внешними — а может, так и вовсе безупречной маской, за которой бушевал убийственный ураган страстей, — Вэй Усянь успел испытать потрясение, восторг, ужас — и всё это практически одновременно, — но в конце концов восторг вытеснил все остальные, неуместные чувства, и заполнил его целиком. Ещё совсем недавно он и помыслить не мог, что желание, которое испытывал, окажется взаимным, и что Лань Ванцзи будет его касаться так ненасытно, с голодом в каждом жесте и порыве. Их губы снова встретились, жадно ощупывая друг друга и сливаясь в таком отчаянном поцелуе, словно не вся ночь и не всё уединение этой арендованной квартирки принадлежали сейчас всецело и только им двоим, а наоборот, словно это они украдкой крали у ночи кусок запретной близости. Шумное дыхание, срывающееся из их ртов практически в унисон, разбивало вдребезги плотную и бесцветную тишину и сделалось до того горячим, что обращалось в лëгкий, еле различимый пар.       Вдруг Лань Ванцзи, казалось, совсем сдурев и утратив остатки шаткого контроля, принялся рывками, неровными и неточными движениями срывать с Вэй Усяня домашнюю одежду, в которой тот спал, да так яростно и неистово, что она затрещала по швам. Вэй Усянь хотел было воскликнуть что-то упреждающее, но уже через миг осознал, что и поздно, и бесполезно: руки Лань Ванцзи, до сих пор мелко потряхиваемые всё тем же сухим тростником, силу в себе при этом несли страшенную, и ткань не выдержала, нитки полопались, пуговицы градом брызнули, разлетаясь во все стороны и с мелким бисерным стуком прыгая по полу.       Вэй Усяню от этого почему-то стало весело; издав совершенно неуместный смешок, он потянулся к Лань Ванцзи, оплëл его руками за шею и выдохнул на ухо жарким шëпотом, пытаясь показать себя куда более опытным, чем был на самом деле, и не понимая, что творит:       — Ого, Лань Чжань!.. Вот это напор! Кто бы мог подумать, что ты…       Не дослушав и половины этой распутной болтовни, Лань Ванцзи заткнул его особенно грубым и злым поцелуем, вот теперь кусая уже по-настоящему, до крови и ошпарившей, ослепившей вспышки. Вэй Усянь только беспомощно взвыл, а руки мужчины добрались и до белья, тоже рванули, не считаясь с жалкими жалобами юноши, и торопливо сдëрнули с его ног. Ладони опустились на ягодицы, сжимая их с такой сочной фиолетовой болью, что та чаша весов, где уместился восторг, стремительно ухнула вниз, уступая место соседней чаше, на которой свинцовым гнëтом покоился страх; что бы там Вэй Усянь из себя ни строил, что бы о себе ни воображал — в реальности он был и до сих пор оставался во всех возможных смыслах девственником.       Даже его первый за жизнь поцелуй, и тот случился всего день назад, и именно с Лань Ванцзи.       Прекрасно зная, к чему всё не просто идёт — стремительно несëтся валуном, сорвавшимся с отвесной скалы, Вэй Усянь переполошился: пускай именно этого он и хотел и именно на это всеми силами нарывался, а всё же оказалось, что готов он к этому не был — ни физически, ни морально.       — Ла… Лань Чжань, — сгорающим сиплым шëпотом затараторил он, в панике ощущая, как властные руки мужчины, прямо сейчас мнущие его зад, будто податливое тесто, понемногу перемещаются чуть ближе к промежности, где всё давно уже горело нестерпимым огнëм. — Лань Чжань, Ханьгуан-цзюнь, пожалуйста, подожди… Я…       Это оказалось большой ошибкой.       Напрасно он полагал, что титул, подслушанный им в антикварном магазинчике и играючи взятый на вооружение, хоть в чëм-то Лань Ванцзи образумит.       Всё вышло с точностью до наоборот: чуть только с губ юноши вместе с прерывистым выдохом сорвалось это затейливое словцо, как Лань Ванцзи ровно утратил остатки контроля.       Склонился над Вэй Усянем, глядя ему прямо в глаза — напуганные, широко распахнутые, с дрожащими чёрными бусинами зрачков, — глазами своими — одержимыми, вожделеющими, подëрнутыми дурманом возбуждения, за которым не осталось больше ни крупицы вменяемости, — и доверчивым жестом, от которого у юноши дрожь прошлась вниз по спине, от лопаток до копчика, прижался к его лбу своим лбом, покрытым холодной испариной и сквозь эту испарину обжигающим. Руки мужчины в это же время продолжали хозяйничать на бëдрах Вэй Усяня, беспорядочно их ощупывая, то до ноющей боли сдавливая подвздошные косточки, то перемещаясь обратно на мягкие холмики и оставляя на них всё новые и новые синяки.       Осознав, в каком состоянии пребывает сейчас Лань Ванцзи, и что ждать от него понимания — гиблое дело, юноша мгновенно осëкся и испытал обречëнность, разлившуюся медовой патокой по всему телу.       Мозг его, впрочем, принимать благословенную безнадëжность ситуации отказывался, и Вэй Усянь сделал худшее, что мог в текущих условиях.       Он по наивности попытался неловко и неуверенно вывернуться из литой крепкой хватки и куда-то отползти.       Но стоило ему только хоть немного податься от Лань Ванцзи в сторону, как выражение пьяного помешательства разом сошло с лица последнего, уступая место хмурому непониманию, что же это за бессердечные игры такие с ним затеяли.       Вэй Усянь видел, как хмурость на лице мужчины быстро сменяется обидой, а затем и злостью, но сказать в своё оправдание даже слова не успел: Лань Ванцзи действовал быстро, и действия его не оставляли ни малейшей возможности хоть что-то объяснить. Хуже того: Вэй Усянь во всей полноте ощутил и осознал, что пути назад для него уже нет; что Лань Ванцзи либо будет с ним умеренно-груб — и прикосновения, и поцелуи оказались несколько болезненными, то ли от силы, которую тот не умел дозировать, то ли от бьющегося в его груди ярого отчаяния, которое юноша чутко угадывал, — либо и вовсе поимеет без обоюдного согласия. Следовало хорошенько подумать, прежде чем так легкомысленно запрыгивать к этому опасному человеку в постель: ведь ясно же было, что подобное безрассудство при любом исходе не обойдётся без последствий.       Смехотворное сопротивление, подавленное в зародыше, Вэй Усянь больше и не пытался повторить, с этого момента смиренно приняв свою участь и целиком и полностью вверив себя рукам Лань Ванцзи: наделëнные немыслимой силой, те продолжали одарять его тело жестокими ласками, изучая каждый изгиб и всё больше отдавая предпочтение нижней части. Хилые мышцы юноши заныли, а в некоторых точках, где пальцы Лань Ванцзи прошлись с особым рвением, уже зрели сливовые кровоподтёки. Губы мужчины, ещё раз припав к губам Вэй Усяня и запечатлев на них очередной поцелуй-укус, мазнули по скуле, по подбородку, спустились ниже, перебираясь на шею, и там продолжили терзать чувствительную и нежную кожу, пуская под ней из мельчайших капилляров кровь и расцвечивая ожерельем засосов.       В какой-то момент Вэй Усянь вдруг почувствовал, как что-то твëрдое упирается ему в живот, оставляя чуть ниже пупка еле различимое пятно влаги, и заторможенно осознал, что то был член мужчины, крепко стоящий, натягивающий ткань домашних штанов и уже густо сочащийся сквозь неё предэякулятом. Новый глоток задавленного страха подкатил к горлу, но толком его распробовать так и не удалось, потому что в то же самое время рука Лань Ванцзи, протиснувшись между их телами, забралась юноше в промежность, ощупью отыскала исходящее жаром отверстие, тугое и узкое, и надавила, просовывая на целую фалангу сразу два пальца.       От резкого и жгучего вторжения Вэй Усянь придушенно взвыл, вцепился Лань Ванцзи в спину, впивая в неё ногти и попутно костенея в спине собственной, и весь напрягся, стараясь стерпеть и не предпринять новой попытки к бегству, столь же бессмысленной, как и предыдущая. Пальцы Лань Ванцзи нещадно его растягивали, толкаясь внутрь и с каждым проникновением оставляя перцовую боль, но в этом, наверное, был смысл, учитывая более чем внушительные размеры орудия мужчины, за которое Вэй Усянь схватился первым же делом, сиганув к нему в постель, и которое достаточно детально успел ощупать, пока его не опрокинули и не подмяли под себя, лишив тем самым мнимого преимущества.       Вжавшись всем телом в матрас, так отчëтливо, остро и насквозь пропахший сандаловым одеколоном и их обоюдным желанием, Вэй Усянь смотрел, как Лань Ванцзи приподнимается над ним и неточными движениями стягивает с себя штаны, высвобождая перевозбуждëнный член. Серая липкая мгла, которую юноша хватал ртом, часто и неравномерно дыша, и страх, плещущийся у самых ключиц, почти физически душили, почти захлëстывали, как море, что накатывает из глубины. Взгляд хаотично метался, раз за разом останавливаясь на торчащем колом органе мужчины, изучая и крупную темноватую головку, и бугристый ствол, оплетëнный вздувшимися от напряжения венами, и лëгкое утолщение к середине длины, которое особенно его пугало: у самого Вэй Усяня пенис был вполне обыкновенной формы, к кончику сужался, да и особенным размером похвастаться не мог…       Член Лань Ванцзи оказался не просто большой, а здоровенный, и Вэй Усянь совсем не был уверен, что не умрёт, если в него такое засунут; пускай он уже почти притерпелся и к пальцам, и к той умеренной боли, какую они приносили, но совершенно не ощущал готовности принять в себя это.       — Ла… Лань Чжань… Нет-нет, Лань Чжань, Лань Чжань, подо… подожди, — чувствуя, как начинает недобро подкруживаться от ужаса голова, бессвязно залепетал он, не понимая даже, что пытается сказать. Не слушая ни слова из того, что срывалось хаотичным потоком с запëкшихся губ Вэй Усяня, Лань Ванцзи подхватил его под колени, приподнимая и одним рывком подтаскивая к себе так, что юноша сполз с подушки, испытав тотальную уязвимость. Развëл ему широко в стороны ноги, намереваясь, кажется, так и удерживать, навалился всем опаляющим телом, и когда бархатистая головка вжалась в промежность, оставляя тонкий вязкий след — вот тогда, вопреки здравому смыслу, юноша забился под ним, но теперь поздно было уже совсем.       В глазах мужчины, затянутых дымкой абсолютной невменяемости, коротко полыхнула гневная вспышка, а мелкие сосуды кое-где полопались от напряжения; он сжал Вэй Усяня в стальной хватке ещё надëжнее, одной рукой до ломоты в костях сдавил ему плечо, а другую просунул в телесную тесноту, направляя член так, чтобы упереться прямо в воспалëнное и припухшее местечко, и толкнулся, размыкая инстинктивно сжавшуюся плоть.       Вэй Усянь тут же взвыл почти в голос, запрокинул голову, уставившись в карусель потолка и загнанно дыша, и целую бесконечность лежал под ним так, не шевелясь и заходясь мелкой тряской, пока в него проталкивали толстый член. Ему казалось что вот, это наконец предел, но Лань Ванцзи ещё немного двигал бëдрами навстречу, прижимаясь всё теснее, и член входил чуточку глубже, распирая изнутри задний проход и принося почему-то не столько боль, сколько полнейшую беспомощность.       Когда Лань Ванцзи заполнил его до упора, на последнем сантиметре вогнав орган коротким и резким толчком, Вэй Усянь полностью прекратил ворочаться, боясь сделать лишнее неловкое движение: с малейшим шевелением он ощущал в себе всю эту невыносимую длину и толщину, давящую куда-то так, что пах заполнялся то ли мучительной сладостью, то ли сладостной му́кой, и он боялся этого ощущения.       Он боялся, однако вместо него двинулся сам Лань Ванцзи, немного выходя из распаренного тела юноши и снова в него толкаясь: кóротко, но ритмично и сильно. Никакой смазки у них при себе не имелось, случившееся оказалось столь неожиданным, что застало врасплох обоих, и трение было режущим, наждачным. Лань Ванцзи, в чьих глазах сознание заволокло облаками седьмого неба, тем не менее поднëс пальцы к губам, попытался их смочить, но Вэй Усянь видел, что губы его — пересохшие; что слюны не будет, смазки не будет, драть его будут жëстко и на сухую.       И действительно: пальцы мужчины лишь слегка размазали жалкие капли слюны по стволу, когда он немного вытащил из юноши член, но следующее же проникновение вышло всё таким же раздирающим и жгучим.       Не справляясь с захлëстывающими эмоциями, Вэй Усянь не выдержал и захныкал, беспорядочно цепляясь пальцами за крепкие плечи, покрытые горячим пóтом, и Лань Ванцзи, вопреки ожиданиям, вдруг резко остановился, хотя члена и не вытащил, и тот продолжал пульсировать внутри готовящейся взорваться бомбой. Склонился над юношей, обегая взволнованным и не слишком вменяемым взглядом его лицо, и вот тогда тот перепугался по-настоящему: больше всего, оказывается, боялся, что всё это почему-нибудь прекратится, прервëтся без гарантии продолжения.       — Нет-нет, Лань Чжань… только не останавливайся, — поспешно выпалил, задыхаясь от бушующих чувств. — Мне больно, но… но ты только не останавливайся.       Эта просьба, выведенная заплетающимся языком, высказанная со всей сердечной искренностью, сотворила с Лань Ванцзи что-то очень нехорошее: остатки терпения улетучились, и он снова алчно впился в губы Вэй Усяня, порывисто к ним припав. Опëрся локтëм левой руки о постель, обхватил пятернëй его голову и приподнял, удерживая на весу, а правую руку просунул меж их телами, в этот раз нащупывая вяло стоящий пенис юноши, массируя и сминая его в горсти.       Крепкие мускулистые бëдра снова качнулись, всаживая Вэй Усяню на всю длину, так глубоко, как это было возможно, и никаким поцелуям, никаким ласкам, к несчастью, не под силу было перебить это раздирающее ощущение: будто в него методично вбивали кол, каждым таким ударом принося поровну и боли, и звенящего медью удовольствия.       Когда губы Лань Ванцзи, изукрасив шею Вэй Усяня свежей порцией скарлатных пятен и оделив вниманием крылья ключиц, добрались до торчащих остреньких сосков, тот успел уже чуточку свыкнуться с происходящим. Боль в нижней части тела стала монотонной и притупилась, и юноша сквозь неё различил, как горячий рот смыкается на одном соске, втягивает в себя плотный кончик, а язык проходится по нему, чувствительно надавливая и грубовато теребя: всё, что делал с ним Лань Ванцзи, было несдержанным, ярким, сильным, и Вэй Усянь подавился вдохом, выгибаясь в спине. Лань Ванцзи терзал ему соски, перебираясь от одного к другому, кусая и доводя до того, что очень скоро они вспухли и принялись зудеть, а Вэй Усянь, которого трахали впервые в жизни, да так, что темнело в глазах, внезапно понял, что всё тело, измученное и залюбленное до изнеможения, охватывает бесконтрольной дрожью. Эта дрожь пронеслась по рукам и ногам, пробежалась по спине и сошлась в одной точке, прямо в паху. Скрип старых пружин под ними, ритмичные толчки, под конец сделавшиеся размашистыми, тяжëлое и надсадное дыхание Лань Ванцзи, его жилистые руки, смыкающиеся вокруг юноши с неистовой силой — всё это сложилось воедино и сдетонировало, накрывая взрывной волной оргазма.       Прожить его полноценно Вэй Усяню, впрочем, не удалось: едва мышцы в его заднем проходе стали непроизвольно сокращаться, туго обхватывая толкающийся член, как боль саданула яблочным соком из-под ножа, а сок превратился в уксус, стоило только и Лань Ванцзи, содрогнувшись всем телом, кончить тут же за ним следом и вместе с ним. Семя, что изливалось на излëте каждого остаточного толчка, ошпаряло ничуть не хуже, чем пресловутый оцет, кислое вино, и сочилось наружу, стекая по ягодицам липким и вязким. Член мужчины, пульсируя, казалось бы, ещё больше увеличивался в размерах; Вэй Усянь от боли снова взревел, но резко сошëл на стон, а ещё чуточку позже всё прекратилось, Лань Ванцзи в нëм замер, совсем перестав двигаться, и рухнул сверху, накрывая всем телом и придавливая к кровати своим весом. Лëжа под этим надëжным, успокоительным гнëтом, и понемногу приходя в себя, Вэй Усянь ощутил, как липнут друг к другу их животы, забрызганные его собственной спермой, и ему сразу сделалось стыдно; от смущения он заëрзал, попытавшись выбраться из-под мужчины, но лишь почувствовал, как крепче сжимаются руки, всё ещё удерживающие в плену и не дающие никуда уйти.       — Лань Чжань… — осторожно позвал он, подëргав того за длинную прядку волос, разметавшихся по спине, по плечам, и немного спутавшихся с его собственными волосами. — Лань Чжань, ты, наверное, мог бы меня теперь выпустить…       — Нет, — глухо и не очень довольно отозвался Лань Ванцзи, продолжая до ломоты в костях сминать его в объятьях.       — Нет? — эхом подхватил Вэй Усянь и тут же осëкся: член мужчины, всё ещё остающийся внутри, стал как-то странно, пугающе твердеть, и чувство тугой наполненности и раздирающей тесноты понемногу возвращалось и вторично охватывало измученную плоть. — Нет-нет, Лань Чжань, Лань-гэгэ, пожалуйста, только не это… Я же ведь просто не выдержу, если ты… если ты меня снова… Да неужели тебе одного раза не хватило?       — Нет, — так же коротко и приглушëнно повторил Лань Ванцзи, своим ответом доводя юношу до очередной панической истерии. Чуть приподнялся над ним, заглянул одержимым взглядом в глаза, и сердце Вэй Усяня сорвалось и стремительно ухнуло, вот только отнюдь не в пятки, а совсем в другое место, где, казалось, колотился прямо сейчас одним комком весь кровяной пульс.       В глазах Лань Ванцзи — помешанных, маниакальных и чуточку безумных, — чëрное пламя не просто продолжало плясать языками — там давно уже стоял пожар сплошной стеной, и внешней сдержанность, которую он всегда проявлял в быту, не осталось и следа. Его невменяемо-пьяный взгляд, его приоткрытый рот и срывающееся короткими порывами дыхание, такое горячее, что было страшно, до какой же отметки подскочила у мужчины температура — всё это по отдельности и вкупе и было самым красноречивым ответом.       Вэй Усянь, весь зацелованный, искусанный, измождëнный, с синяками на заднице, где налитые мощью пальцы похозяйничали с особым рвением, к своему удивлению и ужасу ощутил, как его вслед за Лань Ванцзи захлëстывает возбуждение немыслимой силы. Он инстинктивно подался навстречу мужчине, губы их в очередной раз слились в поцелуе — Вэй Усянь утратил счёт поцелуям, но этот был уже болезненным; всё, что происходило сейчас, было без исключения болезненным. Будто в наркотическом бреду или в завораживающем сне, проживал он это продолжение, в чëм-то и до трясучки пугающее, и восхитительное одновременно. Лань Ванцзи приподнялся над ним, член его выскользнул — произошло это так резко и неожиданно, что на смену нестерпимой наполненности пришла полоснувшая лезвием пустота; встал, выпрямляясь в полный рост и позволяя хорошенько разглядеть своё достоинство, всё так же торчащее в полной готовности, и мошонку — крупную, ничуть не вялую, а уже вторично наполненную семенем. Вэй Усянь успел мазнуть шалым взглядом по подтянутой, мускулистой и стройной наготе Лань Ванцзи, задержавшись на его солидном орудии, но больше поразглядывать и налюбоваться не успел: руки мужчины ухватили за голени, за лодыжки, подтащили к самому краю кровати, вздëрнули, развернув спиной…       Ладонь прошлась по пояснице Вэй Усяня, поднялась вдоль позвоночника выше, замерла между угловато торчащих лопаток…       Слишком поздно он обнаружил себя принудительно поставленным на четвереньки, в коленно-локтевую, и только мысленно успел возмутиться бесцеремонному самоуправству Лань Ванцзи, когда ощутил, как в зад снова проталкивается крупная головка, обжигая зудящую плоть. В этот раз проникновение было скользящим и лëгким благодаря остаткам семени, увлажнившим стенки, и Лань Ванцзи не стал осторожничать, сразу срываясь на размашистый ритм, а Вэй Усянь под частыми, сильными и глубокими толчками почувствовал, как вот-вот потеряет сознание от всего того безумие, что творилось между ними — и что мужчина, будто сорвавшись с цепи, беспрепятственно с ним творил.       Их обоюдное надсадное дыхание, стоны, срывающиеся с губ: ежесекундно и надрывно — у Вэй Усяня, редко и сдавленно — у Лань Ванцзи, постыдные шлепки бëдер об ягодицы, раздающиеся невыносимым аккомпанементом — всё это сводило юношу с ума и заставляло испытывать смущение немыслимой силы. Он-то думал, запрыгивая в постель к Лань Ванцзи, что обольщает целомудренного постника, а нарвался на необузданного дикаря.       Если в первое их соитие Лань Ванцзи долго не продержался, то теперь, казалось, готов был мучить юношу всю ночь напролёт, ненасытно и жëстко всаживая в него свой член, и Вэй Усянь по временам едва не проваливался в беспамятство, откуда его вытаскивали руки мужчины, всё контролирующие и не дающие упасть.       Впрочем, где-то на задворках сознания Вэй Усянь поймал за хвост ужасающую мысль: кажется, Лань Ванцзи продолжил бы делать это даже с ним бессознательным; возможно, потом бы и принял виноватый вид, и даже попытался бы как-то молчаливо загладить свою вину, но не остановился бы всё равно.       Когда крупный орган мужчины снова словно бы ещё увеличился в размерах, с трудом проникая сквозь натëртую плоть, Вэй Усянь испытал уже отнюдь не оргазм, но облегчение от того, что всë наконец-то закончится — он, по крайней мере, хотел в это верить: третьего раза просто бы не выдержал. Напряжение продлилось с секунду, потом внутри сделалось знакомо вязко и горячо, член с постыдным хлюпаньем вошёл несколько заключительных раз, и Лань Ванцзи почти повалился на Вэй Усяня, лишь в последний момент подхватив себя и устояв на ослабевших ногах. Он ещё немного побыл так, оставив обмякающий орган у потряхиваемого мелкой дрожью юноши внутри, но спустя десяток секунд всё же вытащил. Одна рука тем временем продолжала удерживать Вэй Усяня поперёк талии, а пальцы руки другой, крупные, твëрдые и чуть шероховатые, ласково и любовно обвели растянутую и вспухшую дырочку, помассировав немного, и легко проникли внутрь, сразу два: указательный и средний — и после порядочной толщины члена Вэй Усянь этого даже почти и не почувствовал.       Зато почувствовал он кое-что иное: от того, что пальцы эти проделывали в нëм, двигаясь взад-вперёд, тягучая жидкость полилась наружу, медленно стекая по промежности. Лань Ванцзи успел кончить в него дважды за ночь, спермы было много, дорожки её сбегали дальше по животу и ногам Вэй Усяня, продолжающего стоять на четвереньках, и это оказался такой сущий стыд, какого он ещё в жизни своей не вкушал.       Вэй Усянь был уверен, что ничего непристойнее уже попросту не может случиться, но оказалось, что жестоко заблуждался. Лань Ванцзи, который всегда ведь казался ему таким деликатным, таким аскетичным…       …Не тем, уж точно никак не тем, кто с лëгкостью способен проделывать в постели настолько безобразные пошлости, творил их с особой одержимостью.       — Лань Чжань… — напуганно позвал его Вэй Усянь; голос его дрогнул, надломился, и что-то прозвучало в нём такое, что Лань Ванцзи наконец вздрогнул, опомнился.       Бросился его поднимать, брать на руки, сжимать в исступлëнных объятьях, подгребать к себе, закутывая в одно на двоих одеяло…       Что-то шептать ему на ухо: обрывистое, скупое, сумбурное, сбивчивое — но Вэй Усянь толком и не слышал.       Он, обессилев окончательно, уже проваливался в глубокую яму сна.