Ночные снайперы

      В противовес сгоряча и второпях снятой ими комнатушке в аутентичном пекинском хутуне, номер в шанхайском отеле оказался чистым, вылизанным, едва ли не стерильным. Кровати, заправленные до того тщательно, что даже присаживаться на них было боязно, слепили белизной постельного белья, бежевые жалюзи легонько трепыхались на сквозняке, а за окном дышал увядающим теплом мегаполис, и бледно-жëлтое солнце просачивалось в щели, рисуя на полу тонкие цитриновые полосы.       Когда они зашли в номер, и Лань Ванцзи запер изнутри дверь, для Вэй Усяня случился некий переход: невидимый тумблер внутри него переключили с одного положения на другое, и Пекин — и всё, что осталось там, — стал будто отрезан по ровной перелëтной линии; будто провели гранью ID-карты мëртвого юноши по имени Мо Сюаньюй вдоль по венам, и всё закончилось. Вэй Усянь ощущал одновременно и печаль, и воодушевление, а поскольку первое чувство он до сих пор не мог во всей полноте осознать и принять, то целиком отдался чувству второму.       — Лань Чжань, — всё-таки плюхнувшись с размаху на безупречную непорочность постели и моментально её смяв, вкрадчиво позвал он своего спутника. — Лань Чжань, а здесь мы тоже вечно будем сидеть взаперти?       Лань Ванцзи в это время вешал пальто на один из одежных крючков сбоку от двери; услышав вопрос, он сразу же обернулся к юноше и коротко откликнулся:       — Нет.       — Нет? А что будем делать?       — Я буду работать, — так же лаконично сообщил Лань Ванцзи.       — А кем ты работаешь?       Этот вопрос, давно не дающий Вэй Усяню покоя — и ответ на который он, в общем-то, подсознательно знал уже и так, — прозвучал как выстрел и, казалось, застал мужчину врасплох; выждав с пару мгновений, Лань Ванцзи наконец глухо произнёс:       — А сам ты как думаешь?       Вэй Усянь поднялся с кровати, за секунду посерьёзнев, подошëл к Лань Ванцзи близко-близко и, неотрывно глядя прямо в спокойные светлые глаза, где поблëскивало случайными искрами цитриновое солнце, медленно, но твëрдо проговорил:       — Ты киллер, верно?       — Верно, — тут же эхом отозвался Лань Ванцзи; лицо же его при этом сделалось напряжëнным, и даже лëгкие желваки наметились у скул.       Вэй Усянь, ровно не замечая случившихся в мужчине перемен, присвистнул: получилось не очень звонко, но зато в звук этот удалось вложить и трепет, и восхищение, и — не слишком сильное — изумление.       В действительности же ничего этого он не испытывал, а зачем так себя вëл — не знал и сам: не столь ведь ему и принципиально было, никакого затаëнного смысла вопрос в себе не нëс и служил лишь той цели, чтобы побольше всего узнать о Лань Ванцзи.       Но вместо того, чтобы всё же пересилить себя и сказать хоть что-нибудь адекватное, Вэй Усянь насупился и с притворной обидой выдал:       — Вот как, значит, Лань Чжань! Ты, стало быть, будешь работать — а я, по твоему мнению, сидеть здесь один взаперти? А ты знаешь, как это опасно? Вот так и бросишь меня на это время здесь одного?       Взгляд Лань Ванцзи резко изменился, и теперь в нëм читалось больше растерянности, чем напряжения. Он поколебался всего с мгновение, после чего решительно сказал:       — Нет. Не брошу. Идëм.

♠ ♠ ♠

      Тем же вечером они вместе с Лань Ванцзи стояли у спуска в затрапезного вида торговое помещение, затерянное в гуще тесных улочек старого города Чибао — уголка аутентичной древности, сохранившейся в гудящих джунглях мегаполиса.       Помещение это находилось в полуподвальном этаже и содержало в себе табачную лавку, откуда подозрительно попахивало не самыми легальными сортами курева, магазинчик антиквариата, прачечную и букмекерскую контору, и благодаря столь уникальному сочетанию и у входных дверей, и внутри, на небольшом пятачке между всеми этими четырьмя заведениями, толпились посетители всех сортов: от обеспеченных господ в дорогих костюмах, заинтересованых преимущественно в антиквариате и табаке, до работяг и маргиналов. Работяги традиционно осаждали прачечную, а маргиналы — букмекерскую, но иногда они плавно перетекали туда-сюда между этими двумя дверьми, и те, кто просто заглянул постирать свою одëжку, в итоге спускали в комнатке по соседству все заработанные за месяц деньги в какой-нибудь отчаянной и безумной ставке на кривоногую слепую лошадь.       Вэй Усянь, оказавшись на этом разрушительном перепутье, ощутил немалое возбуждение, но вовсе не потому, что хотел поставить на лошадь, а лишь потому, что прежде он подобные места видел лишь в фильмах.       — Ух ты, Лань Чжань! — воскликнул он, озираясь вокруг с неприкрытым любопытством. — Прачечная, антиквариат, ставки и сигареты… Ума не приложу, и что мы с тобой здесь забыли… Нет-нет, погоди, гэгэ, не раскрывай мне слишком поспешно этот секрет — дай я сам угадаю! — Он остановился как вкопанный и стал вертеться, изучая то одну вывеску, то другую, то третью и четвëртую, а Лань Ванцзи, послушно замерев поодаль, с интересом на него воззрился. Вэй Усянь же, наглядевшись, наконец неуверенно произнëс: — Уж точно это не прачечная. Конечно, я допускаю, что всякие дела во всяких местах ведутся, но ты, гэгэ, побрезгуешь туда входить — вспомнить только, как ты от меня у лифта отшатывался! кстати, Лань Чжань, я всё ещё за это на тебя в обиде, — не преминул заметить он как бы между делом и продолжил: — Выходит, что прачечная отпадает. Табачный магазин? Но он слишком уж мал и, сдаëтся мне, в таком закутке даже лишнюю пачку сигарет некуда вместить. Я всё же не думаю, что нас он интересует. Остаются ставки и антиквариат, и вот тут я, право же, теряюсь… Но… — он окинул своего спутника оценивающим взглядом и предположил: — Почему-то мне кажется, Лань Чжань, что нам туда, где продают антиквариат. Да, точно туда, — уже твëрдо закончил он, и Лань Ванцзи с неприкрытым удовольствием утвердительно ему кивнул, уводя Вэй Усяня за собой к угаданной двери.       Там, за этой таинственной дверцей, в помещении, окутанном полумраком и насквозь пропахшем смесью благовоний, оказалось прохладно и очень тихо. Пол, легонько поскрипываюший под ногами, был выложен из брусков тëмного дерева, и стены тоже обиты доской ему под цвет, а на прилавках, на полках позади прилавка и за стëклами тянущихся вдоль стен шкафов были кучно расставлены всевозможные статуэтки, фигурки и предметы обихода из сандала, нефрита, бронзы и золота: драконы, фениксы, денежные жабы и денежные деревья, собачки Фу, драконовые собаки Пияо, уточки-мандаринки, карпы и драконочерепахи, слоны и журавли, Будды и Гуаньинь, ружья и сабли, шкатулки и чернильницы, старинные счëтные доски с костями из змеевика и иные вещицы, многим из которых Вэй Усянь даже и названия не знал.       За прилавком магазина восседал какой-то прилежный — судя по ровной спине и благочинной позе — человек; заметив вошедших, он сперва встрепенулся, а затем, повнимательнее разглядев, и вовсе поднялся с места и учтиво поклонился Лань Ванцзи. Получив ответный кивок, человек выбрался из-за прилавка и запер дверь, а гостей повëл за собой в подсобное помещение, оказавшееся гораздо обширнее самого магазинчика и куда как лучше обставлено — Вэй Усянь, следуя в хвосте процессии, только диву давался, как же тут было всё подобрано: изящно и со вкусом, но в то же время просто и строго.       Все трое устроились за небольшим приземистым столиком; человек, что их принял, принëс зелёный чай в глиняном чайнике — такого же ветхого вида, как и всё в этой обители древностей, — с тремя маленькими чашками на подносе, и, пока Лань Ванцзи с величайшей сдержанностью тговорил о своей работе, Вэй Усянь от скуки вертелся и разглядывал всё вокруг себя, слушая вполуха их беседу.       Между тем, его самого тоже время от времени одаривали несколько недоуменным, хоть и не слишком откровенным взором: их собеседник выглядел так, будто присутствие Вэй Усяня было чем-то из ряда вон выходящим; будто Лань Ванцзи привëл с собой, по меньшей мере, лисицу хули-цзин о девяти хвостах на золотой карманной верëвочке.       Работник антикварного магазинчика при ближайшем рассмотрении оказался совсем молодым, едва ли намного старше Вэй Усяня, и всё это вкупе: взгляды, исполненные непонимания, юный возраст работника и явное почтение, выказанное им по отношению к Лань Ванцзи — сложилось в крайне опасный букет обстоятельств.       Вэй Усянь, устав изучать интерьер — смотреть тут, по правде говоря, было и не на что, — стал особенно остро ощущать на себе эти взгляды и понемногу начал испытывать от них раздражение, а чувство это, едва зародившись в его душе, неизменно привело к одному-единственному исходу.       Чуть только их собеседник собрался с духом и осмелился деликатно уточнить, для дела ли Ханьгуан-цзюнь — так он учтиво величал Лань Ванцзи, — и его спутник столь внезапно прибыли в Шанхай, и не требуется ли подыскать жильё в каком-нибудь определëнном районе, Вэй Усянь, не иначе как в очередной раз прощупывая пределы обретëнной вседозволенности, первым раскрыл рот и выпалил:       — Мы с Ханьгуан-цзюнем прибыли, чтобы тайно обвенчаться в храме Гуаньинь.       Взгляд его тут же впился в Лань Ванцзи, а в груди разлилось волнующееся море предвкушения и ужаса: конечно, Вэй Усянь понимал, что ходит по тонкому лезвию; что не просто дëргает этого тигра за усы — какое там! — а давно положил голову ему в пасть и теперь устраивается там поудобнее на дневной сон.       Вопреки его ожиданиям, страху и возбуждению, Лань Ванцзи на эту выходку и бровью не повëл, продолжая хранить исключительно достойный вид.       Молоденький работник же, напротив, выпучил глаза и распахнул рот, а на лице его застыло такое непередаваемое выражение, такая смесь испуга, негодования и стыда причастности, что Вэй Усянь аж залюбовался.       — Да как… Как ты смеешь… — выдохнул работник, не справляясь со своими чувствами и теряя весь уважительный тон. — Ханьгуан-цзюнь не…       — Идëм, — вдруг одним махом прекратил это Лань Ванцзи, поднимаясь с места. — Жильё нам не нужно: мы уже сняли номер в отеле сегодня утром, — добавил он ровным голосом, обращаясь к работнику магазинчика. — Но всё остальное потребуется. Мы заберём это в обычном месте.       Работник очухался, кивнул, тоже вскочил и поклонился Лань Ванцзи, а после повëл гостей к выходу, стараясь на бесстыжего Вэй Усяня больше не смотреть.       Когда они покинули подвальное помещение и поднялись на улицу, увядающее закатное солнце окатило их рыжей патокой, обласкав последними лучами, брошенными поверх невысоких крыш здешних домов, и Вэй Усянь сперва сощурился от яркого света, а в следующую секунду скосил глаза на Лань Ванцзи: в конце концов, тот мог явить свой гнев и тут, с запозданием и наедине.       Но ничего подобного не происходило: Лань Ванцзи лишь смотрел на Вэй Усяня…       Очень и очень странно смотрел: так, что у юноши невольно подогнулись ноги, и он, нервно засмеявшись, подавившись этим смехом и закашлявшись, поспешил отвлечь внимание мужчины от своей недавней проделки.       — Лань Чжань… А куда мы теперь? — задал он неуверенный вопрос.       Лань Ванцзи не сразу ему ответил — словно сам обдумывал их дальнейший путь и пока ещё не успел определиться; воспользовавшись этой заминкой, Вэй Усянь осторожно ухватил его за рукав двумя пальцами и потянул за собой со словами:       «А давай немного погуляем… Я никогда раньше здесь не был — я и в Шанхае-то даже не был, — а место такое занимательное…».       Сопротивляться ему Лань Ванцзи не стал и покорно позволил себя вести туда, куда так хотелось юноше — и в итоге они отправились бродить по тесным лабиринтам старого города Чибао. Всё и вся вокруг существовало в нëм исключительно для туристов: старинная архитектура, храмы, «венецианские» каналы с зеленоватой от водорослей водой, лодки, время от времени курсирсирующие по ним туда-сюда, окованная в камень речная набережная, кафе, закусочные, магазинчики, забегаловки с уличной едой и сувенирные…       Храм богини милосердия Гуаньинь действительно находился здесь, в Чибао, так что враньё, на ходу сочинëнное Вэй Усянем, звучало — достовернее некуда; обнаружив вдруг это строение прямо перед собой — и одновременно с этим обнаружив, что Лань Ванцзи зачем-то замедлил шаг, будто нарочито издеваясь, — Вэй Усянь сделал вид, что ничего такого он уже не помнит, да и вообще не говорил: слишком уж смущëнным он себя почувствовал ещё там, на выходе из антикварного, под чутким и пытливым взглядом. Здесь же, у храма богини, взгляд Лань Ванцзи из-под слегка приподнятых бровей словно молчаливо интересовался: «И что же теперь?»; словно требовал ответа за сгоряча брошенные слова — вот только какого именно ответа, Вэй Усянь не понимал, но заподозрил, что оправданий либо извинений, и всеми правдами и неправдами с удвоенной прытью поволок своего спутника скорее дальше.       Зато, стоило только отойти от храма на сотню чи, как юноша, оживившись и осмелев, стал уже без лишней спешки и суеты подводить Лань Ванцзи то к одному прилавку, то к другому, с любопытством всё разглядывая — и без зазрения совести пробуя там, где торговцы предлагали потенциальным покупателям продегустировать еду.       Продавали в узких коридорах Чибао — иначе эти закоулки, целующихся кровлями, назвать и не получалось, — всякую всячину, в том числе и экзотическую: печëных голубей, бараньи тестикулы, хрустящие говяжьи хвосты фри, тофу, разящий рыбой, купоросом и сульфатом железа, ужей и гадюк, жареных на гриле, нанизанные на палки яблоки в лаковой алой карамели — как в крови, — безделушки, цукаты, орехи и семечки, вонючие джекфруты и дурианы и мохнатые рамбутаны.       Чего только Вэй Усянь не перепробовал, волоча за собой Лань Ванцзи, хранящего чинный и ровный ко всему вид; впрочем, некоторые яства, особенно уж специфические и не вызывающие аппетита, юноша намеренно избегал.       Вэй Усянь совался везде, и где-то в середине своего хаотичного маршрута заглянул даже в чайную аптеку, чьи двери источали душистые ароматы сушëных трав.       В аптеке этой за стеклянными витринами, на деревянных прилавках и просто в плетëных корзинах лежали разные виды чаëв и растительных сборов: у каждого на этикетке было указано, для каких целей применять, и Вэй Усянь пошёл зачем-то рассматривать сборы и чаи, комментируя каждую свою находку вслух:       — От бронхита. От язвы желудка. От головных болей.       На самом деле ему просто до жути не хотелось возвращаться так скоро в отель — три дня взаперти и без того обернулись для него сущей пыткой, и он оттягивал этот момент как только мог: ведь главное, что Лань Ванцзи находился рядом, а проводить время, шатаясь вместе по городу, было гораздо веселее.       Сам Лань Ванцзи, пока Вэй Усянь бесцельно инспектировал прилавки, терпеливо стоял поодаль, с лëгким интересом наблюдая за его действиями, словно пытался понять, действительно ли тот что-то определëнное ищет — или же и сюда они тоже зашли просто так?       Вэй Усянь между тем продолжал:       — Для поднятия тонуса. От простуды. Для сердца. Для… потенции, — тут он неожиданно сбился, но в руках оставался ещё один чайный мешочек, и рот, привыкший болтать без умолку, опередил своего владельца, зачитав то, что значилось на этикетке: — При обильных менструациях…       — Тебе что-нибудь конкретное нужно? — будто назло, будто глумясь над ним — хоть и вид при этом продолжая хранить самый что ни на есть серьёзный, — именно тут решил уточнить Лань Ванцзи. И прибавил: — Если нет, то не будем попусту отвлекать людей.       Продавец чайной аптеки всё то время, пока Вэй Усянь крутился у витрин, деликатно, но неотступно ползал по следу и очень расстроился, когда у него так ничего и не купили.       После двух последних своих находок аптеку Вэй Усянь покинул очень быстро, но, однако же, нисколько не потерял бодрого настроя и направился дальше в самую гущу торговой жизни Чибао, продолжая полюбившимся манером крепко удерживать Лань Ванцзи двумя пальцами за рукав пальто.       Изящные кровли фэйянь — «летящий карниз», — белокаменные мосты с округлыми арками, утончённые ивы, свесившие пряди пожелтевших волос аж до самой воды, переулочные дома-лунтаны, поставленные так тесно, что меж ними едва возможно было разминуться многочисленным пешеходам, разноцветье товаров, выставленных в этих же переулках на продажу, жёлтые дисковые телефоны, спрятанные в рогатые лантерны телефонных будок…       Бирюзово-зеленая поверхность реки, скованной древним городом, притихшей и присмиревшей, тем временем уже напивалась безликой чернотой и, пока Лань Ванцзи с Вэй Усянем гуляли, сгустились сумерки, щедро согретые фонарями. Рыжие, золотистые и красные, фонари будто бы источали трепещущее тепло свечей; проголодавшийся, надышавшийся всеми сортами ароматов представленных здесь кухонь — кантонской, острой сычуаньской, аньхойской, императорской шаньдунской, лëгкой фуцзяньской, цзянсунской с обилием морепродуктов и хунаньской со специфическим придыхом лука и чеснока, — Вэй Усянь всё же остановил свой выбор там, где готовили шанхайские пельмени сяолунбао, и неуверенно потянул Лань Ванцзи за собой. Не встретив отказа и тут, он затащил его в тесное помещение, где на открытой кухне, расположенной прямо позади прилавка, клубился сытным туманом пельменный пар.       Сяолунбао здесь готовили превосходые: из тонкого и немного липкого рисового теста, с мясной начинкой, душистыми специями и наваристым бульоном.       Утолив первый зверский голод, Вэй Усянь подхватил сяолунбао палочками за хвостик и покачал, а затем, глядя, как работник в высоком прозрачном колпаке и строгом чёрном фартуке проносит мимо них на улицу стопку сяолун, складывает их в тележку и куда-то катит — вероятно, мыть, — неспешно и с дребезгом толкая перед собой, задумчиво спросил:       — Лань Чжань, а кто это был — там, в антикварном?       — Это был человек из моего клана, — ни из чего не делая секрета, спокойно откликнулся Лань Ванцзи.       — Ух ты, почти прямо как в «Последнем магнате»! — восхищëнно присвистнул Вэй Усянь. — Поэтому мы прибыли сюда?       — Всё верно, — согласно кивнул ему Лань Ванцзи. — Именно поэтому. Нам нужно время. И… кое-что ещё, — уклончиво прибавил он.       Вэй Усяню такая избыточная деликатность по душе не пришлась; недовольно поморщившись, он без обиняков перефразировал, не то уточняя — а не то утверждая:       — Оружие, верно? Ещë ведь нужно оружие, гэгэ. Но ты считаешь, что говорить со мной об этом не стоит. Какое неуважение с твоей стороны, Лань Чжань! Мне совсем не нравится, что ты как будто бы не принимаешь меня всерьёз, — поймав абсолютно нечитаемый — но при этом же и до отказа полнящийся эмоциями — взгляд Лань Ванцзи, направленный в упор, Вэй Усянь с деревянным стуком зло и резко бросил палочки на стойку, за которой они расположились поужинать, и возмущённо скрестил руки на груди: — Ну, знаешь! Со мной, между прочим, можно говорить о чëм угодно, Лань Чжань — запомни это!       Взгляд Лань Ванцзи помягчел и потеплел — или же Вэй Усяню так только почудилось в этом отрывке уютной шанхайской осени? — но говорить он больше ничего не стал, то ли приняв сказанное юношей к сведению, а то ли проигнорировав и оставшись на своём.       Время, между тем, и правда уже было очень позднее, и даже неугомонный Вэй Усянь, радостно исследовавший Чибао, стал испытывать усталость и желание упасть на постель — память тут же услужливо подкинула ощущение упругого и одновременно мягкого матраса, на котором успел немного поваляться, когда они только заселились в номер, — и он неуверенно предложил, доев последний сяолунбао и уже аккуратно опустив палочки рядом с миской:       — Кажется, нам пора возвращаться?       — Мгм, — согласился Лань Ванцзи.