Между гармонией и раздором

Безумие всегда водит за собой любовь. Оно заставляет ее стоять рядом с отчаянием и болью. Но между двух огней в сладком плену любви, увы, не все смогут обрести своё счастье.    Прошел всего лишь месяц с момента закрытия дела о Вэйе, и всего две недели, как из-за тяжелого состояния он скончался в Тартаре. Настали тихие времена, походившие на те полгода, что Первый провел с Морсом. За месяц он еще раз сыграл с Сендаком и проиграл, а также сходил на то самое поручение от Кайзара, поставив липовую точку в деле о внезапно загоревшейся ночью деревне. Кентавр всё же ушел в отпуск, получив более мягкое новое распоряжение, но никак на него не отреагировал. Первый тайно прочитал, что Ворак обязал его лишь докладывать о будущих планах раз в месяц. Не так категорично, как первое, но все же дающее Сендаку новую мароку.    Первого по-прежнему никто не трогал, видимо, на это повлияло выполненное задание. Для всех настали последние счастливые месяцы: институт некромантии уже был почти готов, из особых проблем остались Сирены, которые пропали после того раза на играх, а Аморе через несколько месяцев и вправду должна была получить титул королевы.    Но только один Исследователь не мог быть счастлив, так как попросту находился не в себе, и это был Фортис.    Когда Кайзар призывающей магией позвал Первого к себе в пустой зал, то драконикус сразу понял, что дело не доброе. И он был прав - для него оказалась припасена еще одна работа. — Я думал, что мы обусловились на том деле и закрыли его, — недовольно сказал он. — Этот единорог после поджога родной деревни сдох. О чем еще говорить? — Есть одна вещь, которую я сейчас могу доверить только тебе.    Слова Кайзара Первого удивили и заинтересовали. Они не так часто встречались, но почему-то аликорн будто начал ему доверять. Быть может, потому что он был почти не причастен к делу Вэйя? Или же потому что он всё же закрыл для них то нерешенное дело? Скорее всего, это очередная уловка. — Ты единственный вне Грифонстоуна, общающийся с Фортисом, — начал аликорн. — Хотя даже сами жители не особо разговорчивы о нем.    Первый немного даже дернулся: Кайзар понял, что на этом грифоне стоит проповедь? Рано или поздно это могло бы произойти. Вечно скрывать такое не получится, но если бы Кайзар действительно узнал об этом, то уже давно бы наведался к Груферу, и об использовании одним из совета королей незаконной магии разгорелся бы большой скандал. Первому теперь и самому он был бы не очень выгоден, так как Фортис оставался все еще полезной фигурой в его когтях. Об этой игрушке не знал ни Груфер, ни Кайзар, ни Грогар, и даже Дискорд не видел стоящей проповеди на нем. Только сам Фортис мог понимать мотивы Первого, но никаким образом не мог сказать или намекнуть кому-то. — Свирл все еще занимается делами контрабанды, — продолжил аликорн. — И недавно он выяснил, что некоторая часть оборудования и не самые законные снадобья импортируются в Грифонстоун. Груфер сказал, что он найдёт в своем королевстве того, кто приобретает это все, но не только у меня возникло ощущение, что он это делает сам. Доказательств у нас нет, вмешиваться в его политическое устройство мы не можем, но перечень некоторых снадобий отправили Сендаку, и он ответил, что они имеют большое влияние на организм, если их правильно использовать. — Ты думаешь, что именно так проводятся операции над Фортисом? — для отвода глаз спросил Первый. — На все проведенные ранее опыты он давал согласие, так что обвинять его я пока не могу. Даже члены совета королей не могут использовать подобную магию без крайней необходимости. Если все действительно так, велик шанс того, что наш грифон попросту не знает, что с ним делают. — А если знает? — Это все еще незаконно, — утвердил Кайзар. — Драконы в последнее время вновь начали проявлять активность в сторону земель грифонов. Я предложил Груферу помощь. Он хотел отказаться, ведь Фортис всегда справлялся со всем в одиночку. Но если ему нечего скрывать, нечего и бояться. Он принял моё предложение. И вот в игру вступаешь ты: как созданию раздора, тебе будет легко обнаружить ответы, а не плохие отношения с Фортисом позволят разговорить его.    Кайзар даже сам не представлял, насколько он одновременно заблуждался и был прав. Но перед тем, как Первый что-то ответил, аликорн взглянул в его глаза и четко проговорил: — Но у меня есть еще одно предложение к тебе, Дискорд. Я не поблагодарил тебя за решенное дело многолетней давности. Созданию раздора, в отличие от нас, мало что нужно. Но всем необходим дом, куда можно вернуться. Вне зависимости от твоего ответа сейчас, я был хотел предложить тебе любое место в своей стране, где ты предпочтешь остановиться. Добро пожаловать в Эквестрию. — Я уже больше года здесь нахожусь, — не понял Первый смысл формулировки Кайзара. — А что будет, если я откажусь? — Пошлю на это дело Свирла, — сразу ответил аликорн. — Мое предложение по поводу дома останется в силе, не подумай. Я прошу тебя о помощи лишь потому, что знаю, что у тебя получится. Ты раскрыл дело сложной старой давности, о котором мы, пони, ничего не могли понять. — Ты можешь приказать мне и я пойду согласно нашему контракту. — Он разорван. — Что? — удивился Первый. — Наверное, условие его расторжение было, чтобы ты выполнил мою просьбу без приказа. Или же сделал что-то другое. Так или иначе - договора больше нет, ты - полностью вольная птица. Но с ним или без него я предложу тебе место здесь. Довольно умно с его стороны поскорее подмять Первого под себя. Рано или поздно он узнал бы, что договор расторгнут, поэтому сокрытие лишь усугубило бы ситуацию. Но если Кайзар действительно думает, что драконикус позволит собой манипулировать, то он сильно заблуждается. Первый согласился лишь потому, что не хотел, чтобы Эквестрия узнала о наложенной проповеди, ведь Свирл - собака скрупулезная, докопается до правды.    В замке Грифонстоуна он был уже много раз, потому ему ничего не было интересно. Конечно, кроме потайных подвалов, где держали записи, касающиеся измененной проповеди и прикладной магической наработки над телом их любимого подопечного. Любопытство было, но соваться пока Первый не хотел, и далеко не из-за того, что это было слишком сложно, а из-за Дискорда: он всё увидит, и начнется лишняя головная боль, как тогда с Урсой. А драконикус очень хотел бы, чтобы в его голове помалкивали. Он смотрел на поблёскивающий в свете золотой идол Борея, который охраняли несколько грифонов перед пустым троном. И как такая безделушка может внушать уверенность грифонам? Сознательной магией здесь и не пахло, значит, дело в ораторстве и Фортисе. Будь Первый на месте Груфера, он бы сделал намного больше воплощений идола, чтобы стать сильнейшим государством. «Воплощение может быть только одно, иначе у других возникнут вопросы», — сразу услышал он в голове.    Вот как раз подобного лишнего шума Первый и хотел избежать, и благо в тронный зал зашел Фортис, сразу узнавая драконикуса в образе грифона. Первый тут же незаметно для стражников наполнил глаза темнотой, судорожно проверяя о наличии магии на этом грифоне. Независимо от того, сколько они раньше встречались и говорили, тело Фортиса всегда напрягалось при виде гостя, а взгляд был очень настороженным. Он не набрасывался на туристов и послов лишь потому, что правила ему диктовали, что приезжие не доставляли Груфонстоуну вреда, но всё же он внимательно следил за ними, чтобы уличить в обмане. Вот и сейчас он не сводил взгляда с драконикуса, но подошёл ближе. — Не опасно хранить идол так открыто? — поинтересовался Первый. — Безусловно, но он служит вдохновением, а не тайным сокровищем. — Фортиса, похоже, тот вопрос смутил, но пока наложенные правила не позволяли попытаться схватить собеседника. — Полагаю, ты не очень доволен нашей совместной работой? — Не представляешь насколько, — ответил драконикус с ухмылкой. — Но я думал, что ты обо всём позаботишься. Если в дело вмешается посол другого государства, да и к тому же создание магии, твой авторитет здесь упадет, а ведь именно ты являешься настоящим идолом. — Да, пожалуй, я так и сделаю. Только не мешайся мне и не выкидывай ничего подозрительного.    Первый временами до сих пор поражался, как легко было манипулировать этим грифоном. Вот поэтому он и не хотел его терять, а слишком важных и срочных дел у него не было. Они вместе направились вдоль каменных коридоров, встречая лишь стражников, которые временами в уважительном приветствии кивали Фортису. Обычно грифоны никогда не проявляли такого радушия даже к своему королю, но, видимо, воплощение их драгоценного идола было действительно тем, что они могли почитать. — Много там больших драконов? — поинтересовался Первый. — Ровно ноль, — ответил грифон. — Большой размер не позволяет им ходить в разведку, тем более не все они подчиняются вожаку. — Серьёзно? — Видно, ты не особо много о них знаешь, — монотонно подметил Фортис. — Драконы обладают пороком жадности: чем большими предметами они жадно окружают вокруг себя, тем больше приобретают массы. Многие из них уходят из стаи, заседают в горах с кучей золота. Те, что остаются, не выказывают лидеру слишком большого уважения. — И всё же они принимали участие в битвах с вами. — Прямые приказы игнорировать сложно. Да и я серьёзно снизил популяцию в их рядах. Можешь не волноваться за себя. Я справлюсь. — Я за себя не боюсь. — Первый смерил подобное унижение равнодушием. — Но знай, последний, на кого я буду надеяться, - это существо без магии. — Тогда тебе будет тяжело в жизни, — спокойно ответил Фортис, не дернув даже взглядом. — Ты знаешь, почему я здесь? — решил драконикус спросить прямо. — Ты знаешь, что Эквестрии и другим стало известно? — Нет.    Он ответил более сухо и чётко, чем прежде, - врал. Груфер наверняка сказал ему, о каких темах говорить не нужно, как и приказал ему не делать определённые действия, в которых эффект проповеди выделялся сильнее, чем обычно. Хотя Первый не мог не признать, что ему было очень интересно узнать, что грифон чувствовал сейчас, находясь во власти и магии. Похожее ли это чувство на их раздвоение? На ощущение, когда углубляешься в общий разум? В конце концов, ему было интересно, почему именно этот грифон удостоился «чести» нести это бремя? С чем его душа построила связь, которую Груфер в итоге разорвал?    Находясь под проповедью, Фортис не мог рассказать своё прошлое, но всё равно его помнил. Когда он начал появляться на полях сражений, облаченный в объятия этой магии, то часто возвращался с травмами, которые бережно залатывали. Однако первую травму он получил ещё задолго до прикладной магии: будучи последним выжившим из отряда со сломанным крылом, ему ничего не оставалось, кроме как надеяться перебраться через земли врага исключительно на четырёх лапах. На сердце печаль и тьма, что стали привычными в жестокой игре между государствами. Но, очевидно, у судьбы была заготовлена своя партия: ему на пути повстречалась драконша с блеском лазурных глаз. Случайность породила взаимопомощь, а затем последовали мысли, от которых уже было не спастись. Раньше Фортис не представлял, что прекрасней чувства, чем любовь, невозможно отыскать. Он не мог понять, как с этим незнакомым, но сильным и приятным чувством сладить.    Их общая трагедия была близка…    Ныне все чувства угасли под градом запретного волшебства, но никогда магия не позволила бы забыть столь яркое ощущение тепла и блаженства. Заблокировав прошлую жизнь, воплощение идола отправили с равнодушием разбираться с проблемой, из-за которой его и создали.    Лес был хорошим средством для драконов, чтобы скрыться. Кроны деревьев закрыли бы от обнаружения сверху, а запах хвои и смолы перекроет серу. Скорее всего, здесь был лишь разведывательный отряд или же первое пушечное мясо, чтобы они проложили дорогу более старшим и сильным. Драконы не входят в совет королей, они даже не считаются отдельным государством. Они сравнимы с Клужтоуном, который никому не принадлежит, поэтому развивается самостоятельно.    Если разбить эту группу, то это не вызовет всемирного гнева. И именно такой Фортис получил приказ.    Но для начала надо отследить лагерь этой группы, и даже в этом Первый не собирался помогать. Он видел, как грифон неподвижно сидел на одной из веток, прислонив лапы к уху, создавая подобие наружной раковины, дабы усилить звук. С минуту он сидел так, словно статуя, едва моргая. Затем он, не объясняя, начал перемещение, и Первый последовал за ним. Перелетая с ветки на ветку, он вновь резко остановился, прислушиваясь, а потом опустил взгляд на тропинку. Через минуту там показалось три дракона средней особи, которые шли явно в сторону Гриффонстоуна, оглядываясь по сторонам. Крылья не расправляли из-за того, что места для манёвра было немного, а звук пархания привлечёт внимание. Очевидно, это были не все. Ещё один небольшой отряд, чтобы проверить дорогу. Интересно, зачем это всё нужно? Без плана или цели навряд ли отправили бы разведывательную группу, а значит, что-то драконы собирались предпринимать, чтобы продолжить давнюю войну.    Вверх они не успели посмотреть. Фортис без лишних слов спрыгнул на одного, раскрошив ему череп. Пока они не успели ничего осознать, он сразу сломал шею второму одним рубящим ударом, а вот третий явно собирался убежать, но грифон прыжком настиг его, заламывая лапу и прижимая к земле. Он встал на него практически всем своим весом и резко засунул лапу ему в пасть, вырвав оттуда специальный нижний язычок, откуда драконы обычно извергали пламя. Его крик от боли он подавил, прижав лапой его пасть. — Поговорим немного о вашей миссии здесь? — спросил грифон, равнодушно смотря на стекающую чужую кровь. — Кивни, если согласен. Вырывать тебе крылья будет сложнее.    Пока дракон едва заметно опустил голову, насколько мог, исходя из крепкой хватки, Первый восхитился этой холоднокровной точностью. Определённый успех здесь был и у влияния проповеди, но вряд ли другой солдат на этом месте проявлял бы гуманности больше. Подобная жестокая расправа была в характере этих двух созданий, но наверняка королевская гвардия пони была ничуть не дружелюбнее, просто в обычной жизни меньше быкуют на прохожих. — Говори, для чего вам понадобилась разведка в сторону наших границ, — твёрдо продолжил грифон. — В чем состоит ваш план по продолжению войны с нами? Говори потише. Закричишь - я сломаю тебя ещё больше. — Я вдупляю только то, что нам нужно было выстричь, где находиться ваш блажной идол Борея. Ништяком было бы схватить одного из ваших краснопëрых, чтобы потом сгрунтовать план. — Идол Борея? — переспросил Фортис, сжав немного лапу, под которой дракон весьма жалобно простонал. — Нацелились на наше сокровище. Для таких варваров, как вы, это весьма умное решение. Но вожак ваш явно переоценивает свои силы. Он забыл, почему несколько лет назад прекратил свои атаки на Грифонстоун? — Слышь, мы просто справляем приказ и всё. Я не вдупляю большего. — Тогда пускай сегодняшний день передаст вашему вождю послание: «Я ещё живой».    Несмотря на твёрдо поставленный голос и довольно грубый угрожающий тон, Фортис резко разжал свои когти, выпустив из своей хватки дракона, который сначала ничего не понял. Пару секунд он полежал на земле и только потом понял, что его сделали гонцом, а потому резко встал, вытирая капающую с пасти кровь, и устремился большими взмахами крыльев в чащу. — И зачем ты его отпустил? — поинтересовался недовольно Первый. — Не первый раз имею дело с драконами: они пусть и жадные эгоисты, но боевое построение знают. Ситуация такого рода требует точности. — После краткого пояснения Фортис направился вслед за улетевшим драконом. — Чтобы передать послание, нужен лишь один. Но бывают случаи, когда для этого вообще никто не нужен.    Драконикус всё равно не понял половину его слов, как, впрочем, и слов самого дракона. Однако, видя, как уверенно воплощение идола шло вперёд, вопросов больше не задавал.    След за драконом простирался долгий, и если сейчас Фортис ступал за ним, чтобы исполнить сказанное дело короля, то много лет назад он был готов дезертировать с одним из этих созданий. Выросшие в грубом менталитете две души впервые проявили нежность в улыбке, и желание вкусить жгучую страсть заполняло мысли. Однако, можно ли связи прошлого так просто взять и уничтожить? — Все эти дни, что я провёл с тобой, стали наполнены для меня несбыточным ранее счастьем. Нас обоих учили доводить собеседника до слез, но я ни за что не хочу увидеть их на твоей чешуе из-за меня.    Это обещание не сбылось.    Следуя за убежавшим драконом, Фортис знал, куда направляется. Ближайшее к нему место, где этот несчастный сможет получить помощь, чтобы остановить кровотечение, - разбитый в лесу лагерь. А мысль о том, что тебя сделали гонцом, перебила служебную учебку, которая у драконов была не слишком уж важная и долгая, поэтому они не были самой чётко построенной армией.    Когда он прибежал к нелюбимым товарищам, те, в силу более трезвого и здравого рассуждения, сразу всё поняли, едва услышав рассказ. Их немного испуганные морды из-за прибежавшего в крови напарника сменились гневом. И когда Первый с Фортисом подошли к ним достаточно близко, то чётко услышали лишь одно слово: — Идиот!    Он был гонцом не для того, чтобы передать сообщение, а чтобы привести их сюда. В лагере было около шести-семи драконов, не считая прибежавшего, Первый не особо считал. Он лишь совершенно спокойно встал на задние лапы, что было противоестественно для грифонов, но теперь уже было всё равно на скрытность: он понял последнюю часть слов Фортиса. Облокотившись на дерево, он увидел, как одна драконша встала в боевую стойку, как и другие, но через секунду изумлённо раскрыла глаза и немного опустила кулаки, глядя на безразличного Фортиса. Первый еще не понимал, кто она такая.    Встав в военные ряды, эта драконша тоже присягнула вожаку, но однажды, когда она так же возвращалась на родину в одиночестве после такого же разбившегося отряда разведки, страдая от голода из-за неимения продовольствия. И на этом измученном голодом пути ей повстречался грифон, и почему-то её тронули зелена печальных глаз. Это мгновение породил один случайный взгляд, взаимопомощь врагу уже могла считаться нарушением. Это был первый секрет, о котором они договорились промолчать. Их объединила тайна, а затем и показание своих не боевых умений: свою деревянную фигурку дракона она хранила по сей день. После признанья грифона огонь еë любви вспыхнул ярче собственного пламени. Как дракону объяснить самой себе, что можно найти счастье в другом? — Эти дни накрепко связали меня с тобой, разжигая внутреннее пламя. Пусть меня осудят, но я готова признать свою слабость: обещаю, что не против разделить свою жизнь с тобой, если можно будет навеки остаться в этом пламени страсти и любви.    В их душах любовь разгорелась внезапно, дав ощутить желания и чувства, что были до того момента неизведанны. Так пускай, считая себя слабаками и отрешенными от рода, тела сольются вместе в жарком танце. А мысли о войне и долге уйдут на второй план.    Увидев того, кто не пришёл в последний час, эта драконша вновь корила себя за совершенные пороки. Наверняка, он передал всё изучение своему королю, а потом в одиночку разнёс в щепки все наступательные ряды драконов. Судить стоило лишь себя за излишнюю слабость и глупость, ведь очевидно, дракон сможет обрести счастье только в золоте, а не в любви.    Когда один из её сородичей без раздумий побежал на Фортиса, тот лишь одним сломал ему челюсть, отбросив на землю. Чтобы не допустить лазутчика или непринужденное создание гонца, он взлетел выше настолько резко, что на земле остались видимые невооружённым глазом следы от его толчка. Остановившись на месте, примерно на уровне крон, Фортис весьма сильно размахивал крыльями, занеся одну лапу. Все драконы полетели вслед за ним, кроме двух, один из которых был тем самым гонцом, что выполнил положенное от него, и хотел устремиться в чащу, видимо, чтобы на этот раз убежать дальше. А вторая из них не расправляла даже крылья, хотя и пыталась. Она попросту забыла, как это - двигаться.    Драконы до Фортиса не долетели, и тот пострадавший не успел убежать: грифон замахнулся раньше. Перед взором Первого представилась удивительная картина. Настолько удивительная, что он не хотел признавать, что его впечатлила физическая сила. Это не был простой поток ветра, он был видимый, но не имел окрас, словно льющийся водопад. Словно то был не просто сильный замах, а в нём было что-то ещё. Магия? Но грифоны не могут применять её вне прикладного искусства. Получается, Груфер создал в своём идеальном солдате магию? Наделить магией кого-то другого, пробудить её - в теории было возможно, но почему тогда Фортис использует её только так? Может, это и не магия вовсе?    Обрушенный поток переломал всех драконов, их созданный лагерь и раскрошил землю, разломав деревья. Всего одним ударом покончить со всеми, не оставив после себя живого существа. Послание никто не передаст, ведь драконы ещё помнят самую большую угрозу для их жизней, которая перевернула ход сражения. Послание дойдёт молчанием. Хотя кое-кто пока ещё оставался жив. — Что это было? — поинтересовался Первый, когда Фортис опустился рядом с ним, разминая лапу, которой произвёл удар. — Великая тайна Грифонстоуна.    Отмахнувшись от объяснений по понятным причинам, он потянул эту же лапу вверх. Видимо, такой удар был пока ещё сырой и недоработанный. И не только Первый с Дискордом сейчас смотрели на невозмутимого грифона. Ему в затылок уставилась ещё одна пара глаз, о которых Первый сообщил, когда Фортис хотел уходить: — Ты не добил одного.    Грифон тут же развернулся, так же замечая дракона девушку, которая недвижимо лежала на земле. Без Фортиса или с ним — она умрёт от потери крови или попросту задохнувшись, ведь наверняка у неё были сломаны рёбра. Но при этом её глаза, настолько ярко выделявшиеся своей чистотой среди стекающей крови, неустанно смотрели в сторону грифона, который безразлично выставил лапу на уровень головы, поиграв в блеске солнца острыми орлиными когтями.    И когда Фортис двинулся в нужную сторону по чужую душу, дабы чисто завершить дело, дракон заговорила своим едва слышимым мягким и печальным голосом: — Мой дорогой, горячо любимый грифон, когда ты сказал: «Я готов провести с тобой всю свою жизнь», я приняла, что чувства могут быть приятней золота. Я думала, что, дав клятву, мы убежим как можно дальше, на другой конец пустыни и океана. Но мои глупые домыслы привели меня в отчаяние и разочарование. В конце концов, я встала ещё раз перед грифоном, что стал мне дороже драгоценных камней, только чтобы убедиться в существовании дней, которые я годами хранила в моих воспоминаниях. Ты пробудил во мне слабость. А слабый дракон не достоин стоять на вершине. Впредь, пусть именно твоё предательство подарит мне смерть.    Она спокойно смотрела на безразличные глаза, что приближались к ней. Истекая кровью, она во второй раз в своей жизни выпустила слезы. Грифон, надменный и безразличный к словам, подходящий к этому дракону, подарил ей самые счастливые дни, невероятную безумную радость и страсть. Но этот же грифон заставил ее заплакать два раза. Любовная клятва связала две души, и забыть влюбленность уже было никак нельзя. Настало время за все платить очищенной душой. Ее последний взгляд, смешанный с печалью и радостью, Фортис запомнил, но он не смог остановить его под проповедью. Не смог вернуть.    Последние слова возлюбленной из прошлой жизни грифон запомнил навсегда: — Все равно верю, что ты и был моя судьба.    И в тот момент острые когти пронзили ее сердце.    Кровь попала грифону практически в глаза, но он всё так же безразлично вытащил лапу из груди горячо любимого в другой жизни дракона. Но пусть сейчас он не мог понять тяжесть случившегося, осознание придёт к нему очень скоро.    Сухо поблагодарив Первого за наводку, он прошагал мимо, намереваясь вернуться в Грифонстоун. И драконикус задал ему всего один вопрос: — Вы были знакомы? — Да.    На секунду Первый заколебался и испугался. Ответ пусть и был всё такой же прямой, но почему-то прозвучал всё равно грустно и трагично. Драконикус сразу наполнил глаза чёрным раздором, дабы убедиться, что всё это ему показалось и это его домыслы. На Фортисе все еще стояла проповедь, значит, еще все было нормально.    Но на самом деле ничего не было нормально…    В романе, где смешался мёд и дёготь, драконша пала, не узнав жестокую судьбу возлюбленного. А грифон под проповедью никогда не сможет забыть совершенное деяние. Когда проповедь с него падёт - тогда придёт озарение, но его душа никогда не сможет обрести внутренний покой. Невозможно позабыть любовь, предательство и смерть - никакая магия не сотрёт воспоминания. Но проповедь - это забвение без лишних мыслей. И на данный момент эти мысли были таковыми.    Приблизительно Первый понял, что сейчас произошло, в отличие от Дискорда, который долго ломал голову. Не знающий о проповеди скорее воспримет это как истинное предательство, нежели чем поймёт всю подноготную. Дело, в котором драконикусы приняли участие в качестве зрителей, завершилось очень быстро. Но никто из них и не должен был ничего делать: они были инспекторами, не задававшими грифону лишних вопросов, как это делал бы Свирл. И в этой временной должности Первый изначально знал, какой ответ он принесёт Кайзару: — Контрабанда не относится к Груферу. Всё чисто. А касаемо дома - я подумаю.    Наверное, когда правда всё же вскроется, Первый хотел бы ворваться в подвалы замка и найти нужные записи. Хотя этого времени можно и не ждать: когда ему надоест общение с пони и игра на глазах других в сдержанного мальчика - тогда можно будет, несмотря на передаваемые знания Дискорду, опуститься в лаборатории Груфера. Но до той поры он будет ждать и внимательно за всем следить.