Пепел на зеркале

ГЛАВА 18. Пускай светила совершают круг… «Я в самое сердце тобою был ранен, И сдался без боя и духом ослаб. Да где ж это видано, чтоб мусульманин Томился в плену, как ничтожнейший раб?! Так что же мне делать? Ответа я жду! Помедлишь мгновенье — и мертвым паду». (Башшар ибн Бурд) Интермедия. Двенадцатью годами ранее. 31 мая 1980 года Париж, площадь Согласия, Отель «Де Крийон» Двое братьев Аль-Сауд, расслабленно отдыхающие на террасе отеля «Крийон», обведенной пышным цветочным бордюром и обставленной кадками с декоративными деревьями, со стороны совсем не были похожи на восточных вельмож, верных строгим обычаям родины. Куда больше они напоминали европейских бизнесменов, довольных успешным завершением сделки и на радостях воздающих должное дарам Бахуса. В ясный и теплый день, в самом сердце весеннего Парижа никто не мог ни помешать пиршеству принцев, ни укорить за харам (1). Первую бутылку «Тэтэнже”(2) Амир и Зафар прикончили очень быстро, и Анхель, повинуясь еле заметному движению бровей своего господина, вызвал официанта, чтобы тот принес вторую. Правила отеля не имели значения, когда речь шла об исполнении желаний таких высоких и требовательных гостей, поэтому официант только открыл шампанское и поспешно удалился. Разливать золотистый брют по бокалам и подавать принцам предстояло Анхелю лично. К удовольствию Амира, он давно освоился и с именем Нур Джемаль, которым принц называл его на людях, и с ролью виночерпия. Никогда не проливал мимо ни капли вина, не делал лишних жестов и не открывал рта без особого дозволения. Он был невидим, неслышим — но всегда рядом, готовый явиться по первому знаку. Исполнить каждое повеление принца, а порой и предвосхитить невысказанное желание. Это была тонкая и опасная игра, словно танец на лезвиях или жонглирование огнем. Ошибка могла повлечь за собой плачевные последствия, так что Анхелю волей-неволей пришлось не то чтобы стать ясновидцем, но освоить чтение особого рода — по лицам, по движениям, по дыханию и ритму сердцебиения… Много месяцев подряд Эфенди терпеливо и тщательно обучал его этому искусству из арсенала суфиев; и каждый раз, получив похвалу от Амира, ученик мысленно возносил молитву за своего мудрого наставника. Абу Юсуф помог ему выйти из режима выживания, переключиться с одного-единственного желания — бежать! — на сложную многоходовую игру, подобную долгим шахматам. За три года, проведенных в неволе, Анхель не перестал мечтать о свободе, но научился притворяться покорным. Не смирился, но стал таким, каким его желал видеть Амир. На людях — идеальным слугой Нур Джемалем, которым можно хвастаться перед компаньонами, наравне с породистым жеребцом, обученным охотничьим соколом, драгоценным перстнем или спорткаром новейшей модели… Наедине же — Львенком, строптивым любовником, что никогда не сдавался сразу, а заставлял усмирять и покорять себя, тем самым доставляя Амиру наибольшее наслаждение: принц был прирожденным охотником. Постепенно он все лучше понимал и все меньше боялся своего господина, но страх возвращался, когда другие охотники королевской крови подходили слишком близко. Самым опасным казался Зафар бин Халид, по прозвищу Хромой шейх. Для принца Зафара охота тоже была и наслаждением, и страстью. Увечье, полученное в автомобильной аварии (по слухам — в результате покушения), лишило его возможности водить внедорожник, лихо сидеть в седле и стрелять из винтовки, но к счастью, в пустынях Саудии водились не только песчаные газели и антилопы. В соколиной охоте Зафар по-прежнему не знал себе равных, и только Амир отваживался состязаться с ним и заключать пари с высокими ставками. Состязались братья и в бизнесе, но в последнее время Зафар все больше погружался в политику, и, по его собственным словам, «выбирал жить на темной стороне Луны». Финансовые дела за пределами Саудии приходилось диверсифицировать или передавать; Амир как будто совсем не интересовался политикой, зато был умен, азартен, жаден до денег и биржевых авантюр. Ему постоянно везло, он хорошо умел договариваться с европейцами, подкупать партнеров и запугивать конкурентов. Несомненно, он был лучшей кандидатурой, чтобы принять управление французским представительством карманного холдинга, в основном занятого скупкой дорогой недвижимости в центре Европы. Зафар понимал это, но все-таки лишь скрепя сердце уступил брату лучшую сделку и самую жирную добычу в охотничьих угодьях Франции, страны богатой и разнеженной, словно куртизанка… Речь шла о выкупе у американской сети активов отеля «Крийон». В условиях этой сложной сделки бизнес тесно переплетался с политикой, и в случае успеха одна из жемчужин в короне парижских достопримечательностей должна была перейти во владение саудовской королевской семьи. Управлять же обновленным «Крийоном» предстояло аффилированной франко-немецкой компании, специально созданной двумя принцами в качестве прикрытия. Финальные детали соглашения братья решили обговорить и зафиксировать на террасе того самого исторического здания, что в скором времени планировали по-пиратски прибрать к рукам… (3) Амир не то чтобы старался нарочно вызвать зависть Зафара, но за несколько дней, совместно проведенных в Париже и окрестностях, среди самых разнообразных, отнюдь не богоугодных, дел и развлечений, все-таки сумел пробудить в душе брата это неблагородное чувство. То, что рождено в сердце, не остается в нем, а во хмелю непременно поднимается к устам — эту истину знает любой человек, рожденный на Востоке; но не каждый умеет обернуть случайное признание себе на пользу. Принц Зафар бин Халид аль-Сауд искусством пьяного разговора владел в совершенстве… Шампанское разожгло ему кровь, но, позволяя своим устам разомкнуться для откровений, он не терял головы и взвешивал каждое слово: — Ты — истинный баловень судьбы, брат. Всегда забираешь себе самое лучшее. Брови Амира изогнулись в надменном удивлении: — Вот как! Мне казалось, что тебя полностью устроили все пункты нашего договора. Честные и справедливые. — Это не касается договора. — Тогда о чем ты, брат? С твоего кресла открывается не такой красивый вид на Париж, как с моего? — Не делай вид, что не понял меня… я говорю о нем! — Зафар лениво повел рукой в сторону белокурого невольника, которому, к величайшему сожалению, не удалось стать полностью невидимым для хромого шейха. По лицу Амира пробежала тень, словно он стал свидетелем кощунства, но вместо гневной вспышки принц заставил себя засмеяться: — Я предупреждал тебя насчет Нур Джемаля! — Предупреждал, но видеть его так близко, под водопадом золотых волос, и даже не заговорить о нем — выше моих сил. Теперь уже Анхель удостоился прямого взгляда своего господина, быстрого, как молния, и столь же опасного… Он отлично понял этот взгляд и внутренне подобрался, чтобы не допустить ни малейшей осечки. С ревностью принца шутки были плохи, но все, что мог сделать невольник сейчас — еще плотнее прижаться спиной к стене и еще ниже опустить голову. Он надеялся, что Амир не захочет и дальше дразнить брата, и без промедления отошлёт объект искушения с террасы в прохладную роскошь комнат… Принц, однако, поступил противоположным образом и повысил голос: — Нур Джемаль! Разве ты не видишь, наши бокалы опустели! Подойди и наполни их снова! — свои нетерпеливые и резкие слова Амир сопроводил непререкаемым знаком: «Повинуйся!». Выбора не было. Анхелю пришлось выполнить винный ритуал от начала и до конца, не проронив ни единого слова, и заново продемонстрировать знание этикета, отточенность жестов и безукоризненное послушание. Зафар пристально следил за каждым его движением — точно ощупывал взглядом, и не скрывал удовольствия от того, что видел; Анхелю же казалось, что по его телу ползает змея, и кольца сжимаются все туже. Мысленно он трижды пожелал хромому шайтану если уж не провалиться прямиком в преисподнюю, то хотя бы подавиться вином. Еще одно проклятие было послано Амиру, который из глупого тщеславия затеял опасную игру, уверенный, что может в любой момент положить ей конец — и укротить не в меру разгоревшуюся алчность Зафара. Ни за что на свете Анхель не хотел бы повторить ни бурную вечеринку в «Ритце», ни позавчерашний кутеж в ночном клубе «Паша»… но здесь, на террасе «Крийона», пока что все оставалось в рамках приличия, и принц Зафар продолжал светскую беседу: — Ты как будто взял джекпот в лотерее… Приобрести слугу, превосходно обученного, да еще и столь прекрасного телом и лицом, как этот северный юноша — редкая удача по нынешним временам (4). Амир сухо согласился, как будто речь шла о чем-то будничном и абсолютно неважном: — Ты прав, это редкая удача. Нур Джемаль — превосходный слуга, смышленый и бесконечно преданный мне. — Я заметил… Преданный белый невольник, благородного происхождения, хорошо воспитанный, обученный служить не только за столом, но и в ночных покоях… Хотел бы и я обладать таким сокровищем… но ты, Амир, опередил меня в этом. — Не припомню, брат, чтобы мы с тобой соревновались на торгах. — О, ты воистину удачлив, брат мой, что мы не встретились на тех торгах, где был выставлен этот белокожий мальчик, подобный нераскрытому тюльпану! — воскликнул Зафар и залпом осушил свой бокал. — На честных торгах я бы ни за что не прошел мимо такого яркого алмаза чистейшей воды, будь уверен! — Ты бы не выиграл. — Нет, я бы выиграл и перебил любую твою ставку! Но только никаких торгов не было… ты, хитрец, заполучил его иным путем… не пытайся отрицать! Амир ничего не ответил, но Зафар, проследив горделивую усмешку, притаившуюся в уголках красивых губ, с досадой возвел взор и воздел смуглые руки к бледному галльскому небу: — О, Аллах, чем же мой беспутный брат заслужил твою милость, за какие благие деяния ты послал ему столь драгоценный дар? — Всевышний слишком занят у себя на небесах, чтобы обращать свой взор на беспутства такого жалкого грешника, как я, — Амир даже не потрудился скрыть свою иронию. — Я же просто хорошо знаю пустыню и раньше других умею находить клады в ее красных песках… — Клады в песках пустыни! — Зафар в сомнении взялся пальцами за бороду и приподнял брови, продолжая бесстыдно разглядывать белокурого прислужника, гибкого и стройного, как молодой кипарис: — О, стало быть, в женской болтовне есть толика правды… — Какой правды? — Поговаривают, что Нур Джемаль прилетел к тебе на крыльях самума… и будто бы этот красивый юный раб в самом деле принадлежит к племени джиннов, чей истинный облик настолько грозен и ужасен, что не всякий смертный способен его вынести без вреда! — Не советую тебе проверять это! — Амир ответил совершенно серьезно, но через миг рассмеялся и снисходительно добавил: — Но особенно не советую доверять женским сплетням. Женщины хоть и сделаны из короткого ребра, да зато с длинным языком. (5) Зафар согласно покивал, но от своей цели не отступился: — Правдивы ли сплетни о нечеловеческой природе твоего прекрасного слуги или нет, но я давно хотел спросить тебя, где же, в какой волшебной пещере, ты отыскал это золотоволосое сокровище, с глазами, подобными кашмирским сапфирам (6)? Более всего мне интересно, какую цену ты заплатил за право обладания им… и какую цену готов назначить, если однажды этот ручной львенок тебе наскучит и ты решишь избавиться от него? От страшных слов Хромого шейха, таивших в себе недвусмысленное предложение, у Анхеля кровь застыла в жилах; побелевшими от напряжения пальцами он вцепился в спинку кресла Амира, боясь, что нервы не выдержат — и он позорно свалится в обморок, прямо под ноги обоим принцам… Публично проявленная слабость слуги могла вызвать гнев господина, или, что еще хуже — отвращение, и может быть, как раз на то и рассчитывал Хромой шейх. Ответ Амира не заставил себя ждать. Голос его звучал беспечно, даже весело, но Анхелю казалось, что воздух на террасе сгустился и начал звенеть, словно в пустыне перед самумом: — Какой бы ни была уплаченная мной цена — мой Львенок ее стоит! Будь уверен, он никогда не наскучит мне — и я никогда его не продам! В особенности тебе, брат. Не думай, что я забыл, как дурно ты обошелся с моим предыдущим львенком! — О, сколько можно сдирать корку с этой ссадины, прошло уже так много лет… — Зафар поморщился, словно холодное шампанское попало на больной зуб. — Ты ведь знаешь, я только исполнил долг старшего брата и защитил беднягу Маджида от когтей и зубов твоего длиннохвостого любимца с золотой гривой… — Да, я знаю… и еще знаю, что Асад не хотел ранить твоего дурачка — он с ним играл, как и со всеми другими гостями! Ты же мог просто отпугнуть его выстрелом, но не убивать наповал! — Сделанного не воротишь! — Зафар развел руками и примирительно улыбнулся. — Зато вспомни, какой роскошный подарок я послал тебе в утешение! Разве породистый и обученный сокол не стоит дикого львенка? — Тебя утешил бы львенок, брат, если бы я пришел в твой дом и свернул шею твоему любимому соколу? — Ты рассуждаешь, как женщина, постыдись! Послушайся моего совета: похорони эти старые кости и отнеси полинялую шкуру старьевщику в Эль-Баладе! А сейчас лучше поразмысли как следует над моим предложением… Амир покачал головой: — Как иные яды становятся горче и опаснее с течением лет, так и для иных поступков давность не имеет значения. Вот почему я говорю тебе еще раз — в последний — не рассчитывай, что сможешь заполучить моего золотого Львенка! Пока я жив, он останется со мной! Призываю Аллаха в свидетели моих слов! — Как дерзновенно ты произносишь имя Аллаха… будь осторожен, брат, особенно когда вернешься домой! — веско промолвил Зафар, но Амир только усмехнулся: — Не пытайся пробудить во мне страх. Какими бы мудрыми ни были твои советы, они не повлияют на мои решения. — О, уж в чем-в чем, а в твоей решимости я не сомневался ни одного мгновения! По части упорства и упрямства ты превосходишь даже досточтимого эмира Мухаммеда бин Абдулазиза, твоего отца… да продлит Аллах его дни! — Не вспоминай о моем отце, Зафар! — Как же не вспоминать о нем, дорогой брат, когда его черты столь ярко проступают в твоем облике… нраве… и привычках?.. Прежде чем ярость Амира, умело разжигаемая Зафаром, вскипела и выплеснулась наружу, подобно огненной лаве, Нур Джемаль скользнул вперед неслышно, как джинн, и, поклонившись Хромому шейху, с безмолвной учтивостью предложил ему еще глоток восхитительного игристого вина… Зафар по-достоинству оценил это вмешательство миротворца, охотно принял бокал и, склонившись к брату, прошептал: — То, что ты затеваешь с ним — полное безумие… но я помолюсь о твоей удаче… в конце концов, нам — я говорю сейчас о своей службе — в Париже не помешает такой прекрасный агент… от души желаю, чтобы мальчишка оправдал твое доверие… и был благодарен за твою щедрость, размером с целый отель! **** Ночь с 31 мая на 1 июня 1980 года Париж, отель «Ритц» Поздней ночью, за тяжелыми, наглухо запертыми дверями роскошной спальни принц Амир предавался плотским удовольствиям со своим золотоволосым пленником. Он был особенно, по-звериному неистов в проявлениях страсти, сжигающей дотла, но насколько мог — берег прекрасное тело, покорное его желаниям. Осыпал долгими поцелуями шею и плечи Львенка, с упоением зарывался лицом в россыпь белокурых локонов и не жалел теплого ароматного масла, чтобы сделать проникновение как можно менее болезненным для наложника. Вопреки обыкновению, Нур Джемаль не упирался, не изображал мраморную статую, но принимал страсть повелителя так, словно наконец сумел разделить ее и ощутить ответное пламя. Что-то неуловимо изменилось между ними. В мягком холоде шелковых покрывал обнимались не раб с господином, а двое любовников. Среди бессчетных поцелуев, пока языки сплетались в эротическом танце, Анхель не требовал нежных признаний, но сквозь сбитое дыхание и знойную сухость в горле спрашивал снова и снова, по-арабски и по-французски: — Ты правда никогда не продашь меня Зафару?.. — Никогда, о свет моих глаз, медовая услада моей горестной жизни! — клялся Амир на своем родном языке, и повторял клятву на родном языке Анхеля: — Я никогда не продам тебя… ни Зафару, ни самому богатому и знатному эмиру Катара, ни королеве Англии, ни Ротшильду, ни Сулейману ибн Дауду!.. Только я один буду дышать твоим ароматом, пить нектар с твоих губ, подобно пчеле на розовом бутоне! Только я буду владеть твоим серебряным телом, раз уж мне не выпало счастья растопить лед твоего беспощадного сердца! «Так освободи меня… отпусти, позволь идти своей дорогой, туда, куда я выберу сам… и может быть, тогда растает лед в моем сердце, о котором ты так печалишься!» — речь, где смешались упреки и мольба, дрожала на губах Анхеля, но он так и не решился произнести вслух то, о чем думал… Вместо правды, подобной горькому целебному настою, пришлось прибегнуть к сладкому и бесполезному утешению: — Я не желаю иного господина, благородный принц… Амир, сокрушенный страстью и повергнувший свою королевскую гордыню к ногам невольника, сумел понять несказанное, и, прервав поцелуй, печально усмехнулся: — Да, Львенок, ты не желаешь иного господина!.. — но не потому, что любишь меня, а потому, что тебе вовсе не нужен господин!.. Эфенди обучил тебя тонкому искусству притворства и привил навыки послушания, и я, несчастный, делаю вид, что добился желаемого и приручил тебя… добровольно ношу на глазах повязку… но знаю, знаю истину: ты все тот же дикий и своенравный львенок, что готов был сгинуть в песках Эрг Шебби, только бы не оставаться со мной! — Прости меня, Амир… — Анхель провел кончиками пальцев по колючей щеке и широкому плечу принца, влажному от любовного пота. — Я был глупым мальчишкой… Он мягко коснулся свода мускулистой груди и чуть поддразнил сосок, заставив Амира застонать, сладко вздрогнуть и замереть в жадном ожидании; но Анхель не собирался спешить. Время для новых наслаждений придет позже: то, что происходило прямо сейчас, было важнее опьянения страстью. Он положил ладонь на тяжело бьющееся сердце любовника, приблизил губы к его уху и зашептал: — Когда я пытался сбежать, то не понимал, что делаю, не сознавал, чем рискую… и напрасно думал, что ты желаешь мне зла. Всевышний правильно сделал, что погрузил меня во тьму забвения… только так я сумел смириться. — Да, Аллах велик! Иначе ты никогда не покорился бы мне… и наверняка уже умер бы, не оставив мне иного выбора кроме как умереть вместе с тобой! — глаза Амира полыхнули мрачным огнем, и Анхель тоже понял несказанное: принц скорее сам убьет его, чем позволит ускользнуть… а после действительно умрет от горя. Такой финал прекрасно впишется в историю семейства аль-Сауди, вплетется в кровавый гобелен еще одной красно-золотой нитью… но у Анхеля были совсем другие планы на будущее. Он больше не собирался умирать молодым. Оторванный от родины, потерявший семью, лишенный всего, что связывало его с прошлым, даже собственного имени, он все-таки надеялся обыграть судьбу. «Если Амир научится по-настоящему доверять мне и прекратит издеваться над Мунирой, вынуждая меня быть невольным орудием пытки для обожающей его женщины… если сдержит обещание и перестанет губить себя, развлекаясь в компании Зафара и его мерзких дружков… если в самом деле купит отель и начнет учить меня бизнесу, чтобы со временем мы могли вместе жить в Европе… то будущее может стать не таким уж плохим…» — тревожные мысли вспыхивали и гасли искрами бедуинского костра, и сердце в груди стучало сухим ритмом дарбуки (7) — но постепенно в душу опускался покой, подобный благодатному теплу от прогоревших поленьев. То чувство, что Анхель с недавних пор начал испытывать к принцу, не могло называться любовью, и уж точно ничем не напоминало возвышающий, одухотворенный экстаз, воспетый в арабских газелях и касыдах… и все же в нем причудливо смешались и братская привязанность, и восхищение, и острая, почти болезненная нежность к мужчине столь же сильному и красивому, сколь мятежному и страдающему от неизбывной горечи земной жизни. Анхель надеялся, что им обоим еще суждено узнать счастье. Нужно было только не допускать прежних ошибок… и молиться, всей душой молиться Всевышнему о благополучии принца Амира бин Мухаммеда аль-Сауда. Примечания: 1) Харам — запретные, греховные действия, в противоположность халялю (разрешенному). 2) «Тэтэнже» — винодельческий дом шампанских вин, прежде носивший имя Forest-Fourneaux. Предприятие долгое время возглавлял Клод Тэтэнже, член консультативного совета Банка Франции. В его диверсифицированную группу компаний входил винодельческий дом шампанских вин Taittinger, управляющая компания Société du Louvre и гостиничная сеть Concorde Hotels & Resorts, лучший представитель которой — как раз знаменитый Hôtel de Crillon 3) На основе реальных событий. Невероятно, но факт: большинство знаменитых исторических отелей Парижа принадлежит иностранным группам, в том числе и саудовской королевской семье. 4) Намек Зафара на то, что покупка и продажа людей в Саудовской Аравии были официально запрещены указом короля Сауда Второго с 1962 года — однако де-факто рабство и работорговля в королевстве саудитов все еще существовали в описываемое время, и увы, существуют до сих пор… 5) Арабская поговорка 6) Кашмирский сапфир — известнейший среди ему подобных кристалл глубокого синего цвета с фиолетовым оттенком. Драгоценные камни из северной долины, разделяющей Индию и Пакистан, ценятся намного выше тех, что добываются в Австралии, Таиланде, Шри-Ланке, Восточной Африке и на Мадагаскаре. 7) Дарбука — небольшой кубкообразный барабан, широко распространённый на Ближнем Востоке, в Египте, странах Магриба.