Пепел на зеркале

ГЛАВА 16. Верблюжья уздечка «Полюби для своих братьев то же, что любишь для себя» (хадис Ахмада ибн Ханбаля аш-Шайбани) 21 Шавваль 1412 года хиджры аль-Джума (24 апреля 1992 года, пятница) Джидда, Район Аль-Халидия Личная резиденция принца Зафара бин Халида аль-Сауда Торжественный обед в королевском дворце, с шейхами из Высшего совета по вакуфам и совета Мекки, в честь назначения нового эмира провинции (1), непозволительно затянулся, и Зафар вернулся к себе на виллу значительно позже, чем рассчитывал. До Магриба, (2) когда ему снова предстояло выйти на люди, оставалось не более часа. Принц планировал провести этот драгоценный час в блаженном одиночестве и тишине, за чаепитием и чтением книги. Он не хотел потерять понапрасну ни единого биения сердца, чтобы во время молитвы в мечети и после, на ужине с женами, не напоминать оживший труп… Охрана осталась у дверей личных покоев. Едва Зафар перешагнул порог, к нему сразу бросился Ихсан — доверенный слуга и благоговейно склонился перед господином. Не поднимая глаз и почти не разгибая спины, он ловко избавил принца от лишней верхней одежды, подал прохладный шелковый халат и пододвинул любимое кресло. Зафар одобрительно кивнул и устало опустился на подушки. Второй слуга, по имени Абд, не менее исполнительный, чем Ихсан, и столь же безмолвный, сейчас же поднес господину любимый чай, в меру горячий, в меру сладкий, с островатым ароматом бадьяна и кардамона, с тонкими шафрановыми нотками. Зафар прикрыл глаза и поднес чашку к губам, готовясь насладиться напитком с особым вкусом, способным восстанавливать силы быстрее, чем лекарства, но мгновения чистого удовольствия не случилось. Слух принца потревожил шепот Абда: — Мой господин, осмелюсь доложить, что прибыл сиятельный принц Маджид… — Вот как! Где же он? — Сиятельный принц пожелал прогуливаться по саду в ожидании возвращения господина. Угодно ли господину сейчас же принять его высочество Маджида? Зафар резким движением вернул чашку на поднос и гневно укорил обоих слуг: — Конечно! Как вы только посмели заставить моего брата ждать! Вот невежи! — Прости нас, господин… — голос Абда стал еще тише, голова склонилась долу, но Ихсан глаз не опустил и довольно дерзким тоном высказал оправдание: — На нас нет вины, господин. Его высочество Маджид сам отказался пройти в покои и пожелал послушать пение птиц в саду. Он только просил позвать его сразу же, как господин вернется домой… — Так чего же вы застыли истуканами! Выполняйте приказание принца! Абд, не дожидаясь нового окрика, сорвался с места и скрылся за дверью. Ему предстояло отыскать высокого гостя среди цветников, напомнить, куда и зачем тот прибыл и бережно сопроводить по лабиринту коридоров до нужной комнаты. Зафар тем временем собрался встать, чтобы встретить младшего брата как полагается, но искалеченная правая нога не позволила ему подняться легко и быстро. Он поморщился от боли, и верный Исхан сразу же поспешил на помощь: — Мой господин… Принц оперся на сильное плечо слуги, кое-как выпрямился и остался стоять рядом с креслом. Боль в ноге не желала утихать, но Зафара сейчас беспокоило не столько физическое неудобство, сколько необходимость быстро придумать уважительную причину, почему он снова не исполнил обещание, данное Маджиду. Младший брат считал его всемогущим и наивно верил, что принцессу Муниру можно доставить в Саудию с такой же легкостью, как дорожный багаж. На деле же все обстояло совсем иначе. Высокий пост советника в Аль-Мухабарат-аль-Амма (3), который Зафар занимал вот уже третий год, позволял отдавать приказы множеству людей. Принц мог следить за всем, что считал важным, оставаясь невидимым и неслышимым, и получать секретные сведения отовсюду… но доступ к секретам королевства не обеспечивал успеха в деликатной миссии сватовства. Увы, на любовном фронте Зафар провалился полностью, хотя и старался не для себя. Ни красноречие, ни угрозы, ни попытки подкупа не смогли повлиять на твердую позицию Мансура Нахди: «Моя дочь достаточно взрослая, чтобы самостоятельно выбирать мужа. Законы Франции и Египта запрещают принуждение, и если Мунира, став вдовой, желает впредь оставаться безбрачной, я не могу изменить ее решение!» Отказ, пусть даже вежливый и щедро приправленный сладостью обязательной лести, все-таки оставался отказом, и вызывал у принца бессильный гнев — самую неприятную разновидность гнева… Нажать на Мансура, используя бизнес-рычаги, как в добрые старые времена, теперь было не так-то просто, и старый лис превосходно это понимал. Зафару пришлось временно отступить и заняться поиском обходных путей для достижения цели. Он серьезно раздумывал об этом, крутил в мозгу разные варианты, но пока что не сумел набрести на сколько-нибудь приемлемую идею. Значит, Маджид снова обманется в своих надеждах и запрется в комнатах на целую неделю, чтобы день и ночь сочинять стихи о жестокой красавице и рыдать о своей злой судьбе… Утешить брата будет нечем, и за это Зафар тоже сердился на себя. Он любил упражнять ум, но сердечные переживания представлялись ему столь же бесполезными иллюзиями, как миражи в пустыне Неджд. «Амир наверняка проявил бы куда большую изобретательность! Он еще в детстве стал беззастенчивым лгуном… а когда возмужал, достиг подлинного совершенства в этом греховном искусстве, в отличие от меня! — Зафар желчно усмехнулся. — Да упокоит Аллах его мятежный дух…» За последний месяц принц вспоминал покойного братца-распутника (3) куда чаще, чем за все десять лет, прошедшие со дня его дурацкой бессмысленной смерти на верблюжьих скачках. Виной тому была скандальная книга, с пошлейшим названием «Свет и тени Аравии: история юного раба», выпущенная во Франции каким-то не в меру пронырливым и любознательным неверным. Конечно же, семейные тайны саудитов далеко не в первый раз сделались достоянием черни. Принц Зафар бен Халид, в свое время закончивший Оксфорд, хорошо знал Европу и не питал никаких иллюзий насчет местных нравов и обычаев. Ему было известно, за счет чего живет бульварная пресса, вечно копающаяся в пороках и отбросах, а журналисты, поставляющие в газеты пикантную информацию, ничем не отличались от стервятников… «История юного раба» вышла в удачном месте и в удачный момент: французская публика, пресытившись разводами, скандалами и самоубийствами привычных знаменитостей, жаждала экзотики. Обыватели набросились на «арабскую сказку в современных реалиях» с жадностью лягушек, пожирающих комаров, но Зафара бен Халида беспокоило вовсе не это. Выход мерзкого сочинения в свет был подобен камню, брошенному в спокойное озеро и взбаламутившему воду до самого дна. На поверхность всплыла зловонная тина и кровавая муть из прошлого. Писака, прежде занимавшийся расследованием политических убийств на почве коррупции, оказался подозрительно хорошо осведомлен о трагических событиях в семье Аль-Сауд, разыгравшихся много лет назад в Эр-Рияде и в Джидде… Мало того — негодяй бестрепетной рукой дерзновенно сорвал покровы благопристойности с позорной любовной истории, что должна была остаться навеки погребенной под красными песками Руб-эль-Хали. Расходящиеся круги постепенно превратились в высокие волны и достигли берегов Персидского залива и Красного моря. Книгу прочли в Джидде, прочли и в Эр-Рияде; и в силу своего положения при дворе и в совете, Зафар не мог избежать знакомства с тем, что было названо «утечкой секретной информации». Разумеется, какая-то жалкая книга, написанная французом со слов бывшего раба, не могла нанести серьезного урона репутации Аль-Сауди; тем более, что большинство участников тех событий давным-давно почило или отошло от дел. В настоящей опасности оказалась всего одна красивая женщина, в былые времена принадлежавшая к гарему принца Амира, а ныне смеющая считать себя «свободной француженкой». Женщина по имени Мунира всегда была всего лишь пешкой в большой игре, хотя и не сознавала шаткости своего положения. Сперва под защитой богатого и снисходительного отца, потом — под рукой богатого и знатного мужа, и снова под защитой отца… Дурочка искренне верила в свою недосягаемость и неуязвимость, в то время как ей просто везло много лет подряд. Третью жену Амира, рожденную в Египте, в Саудии справедливо считали чужачкой; она и была всего лишь «женой для развлечения», подобием красиво цветущего, но бесплодного дерева. В случае необходимости ей бы спокойно пожертвовали; она прекрасно подходила на роль жертвенного ягненка. Зафар ни за что не стал бы спасать ее по собственной воле, разве что не позволил увидеть ножа до самого последнего мгновения. (4) В прошлый раз все решили деньги Мансура Нахди, а на сей раз Аллах проявил себя большим шутником — и попросту не оставил Зафару никакого выбора. По закону Мунира заслуживала казни, по семейным традициям — «убийства чести»; но случилось так, что Меджнуном этой пустоголовой Лейли провозгласил себя ни кто иной, как принц Маджид — младший и любимый брат Зафара… столь важная деталь полностью меняла расстановку сил. **** Птицы в дворцовом саду пели, как в Джаннате (6). Весело бурлила вода в рукотворных водных каскадах, смеялись фонтаны, рассыпая серебро мелких брызг и взбивая кружевную пену в мраморных бассейнах с мозаичным дном. Нарциссы и тюльпаны на клумбах бросали друг на друга влюбленные взгляды, а надменные пышные розы в отдельном цветнике любовались только собой… Маджид спрятался под кипарисами, в густой тени беседки, сплошь увитой плющом и сарсапарелью, и не хотел показываться на глаза тем, кто искал его по всему саду. Эти люди пришли, чтобы забрать его из рая, он же пока не хотел погружаться в дела и заботы, да и подсматривать за суетящимися слугами было весело. Встревоженные голоса раздались совсем близко: — Сиятельный принц Маджид!.. Ваше высочество! Где же вы? Отзовитесь! — Нет, нет… я не пойду, не пойду… — пробормотал принц чуть нараспев и захихикал, наблюдая из своего укрытия, как мимо беседки в очередной раз промчался глупый слуга Зафара, в сопровождении двоих охранников — тоже бесполезных глупцов: — Вам так просто меня не отыскать, жалкие идолопоклонники! Голоса отдалились. Убедившись, что остался незамеченным, Маджид бережно разгладил обеими руками уздечку, лежащую у него на коленях, и прошептал: — Не бойся… ты не упадешь! Я не позволю! Не сегодня! Нарядная верблюжья уздечка, из превосходно выделанной кожи, расшитая золотом и украшенная шелковыми кистями, имела свою историю. Много лет подряд она тайно хранилась у матери Зафара и Маджида, принцессы Нур. Лежала на дне запертого сундука, наподобие мрачного талисмана, среди столь же мрачных вещей, и скорее всего, пролежала бы до Судного дня — если бы Маджид не наткнулся на нее по какой-то случайности. Он мгновенно узнал ее и сумел выпросить себе в подарок. На удивленные расспросы матушки, что же сын собирается делать с куском старой упряжи, Маджид невинно ответил, что хочет сделать особенный пояс, и не солгал. Искусному шорнику из Эль-Балада пришлось изрядно потрудиться, чтобы превратить уздечку в пышный ремень, пригодный для ношения человеком знатного рода, но мастер не ударил в грязь лицом и справился с задачей. Перевязь получилась такой красивой, что привязанность к ней принца Маджида не выглядела чудачеством; и мало кто сумел бы распознать в этом постоянном элементе принцевой одежды бывшую верблюжью упряжь. Только Зафар не обманывался. Он знал подлинную историю «пояса», не верил в случайности и каждый раз выходил из себя, злился и очень смешно ругался, когда видел, что младший брат снова нацепил верблюжий поводок. Несколько раз даже обвинял Маджида в богохульстве… но Маджид смеялся ему в лицо, уверенный, что Аллах не разгневается, наоборот, будет доволен! Правоверному следует почитать память усопших родственников, но как быть с теми, кто бесконечно грешил всю свою жизнь и умер дурной смертью?.. Именно это и приключилось с Амиром. Он погиб глупо и внезапно, и душа его, изъязвленная пороками и грехами, точно проказой, уж точно не удостоилась войти в сады Аллаха. А за что она могла зацепиться, чтобы не свалиться с моста ас-Сират прямо в пылающую утробу Джаханнама? — вот разве за тонкую верблюжью уздечку. Это была последняя вещь, которой при жизни касались руки Амира… последнее, что он видел угасающим взором, прежде чем его глаза, подобные черным алмазам, закрылись навсегда. Маджид много раз слышал от своей матери, и запомнил, что вещи покойника наделены особой силой, и даже способны помочь установить связь с загробным миром! Нет, разумеется, принц Маджид никогда не совершил бы ничего, хоть отдаленно похожего на богомерзкое колдовство, по заслугам караемое смертью… но уздечка, когда-то красовавшаяся на Тахабии — быстроногой верблюдице редчайшей золотисто-оранжевой масти — притягивала его, как магнит. Притягивала, как многое из того, чем владел Амир при жизни, и с чем не желал расстаться ни за какие посулы; потому он и выпросил эту «память» у матушки, потому и превратил в деталь своего костюма. Теперь Маджид увлеченно играл в собственную игру. Сочинял бесконечную историю про принца-грешника, публично и жестоко наказанного Аллахом за гордыню и нарушение клятв, и про его посмертные злоключения. Больше всего Маджиду нравилось воображать, что старая верблюжья упряжь в его руках позволяет контролировать посмертную судьбу Амира. Это было одновременно и весело, и грустно; и когда Маджид представлял себе жалкую дрожащую душу, застывшую над огненной бездной, на самой середине моста — тонкого, как волос, и острого, как сталь — с единственной страховкой из верблюжьей уздечки, то, в зависимости от дня недели и фазы луны, заливался слезами или смеялся неудержимым смехом… Порой ему становилось стыдно из-за своих фантазий. Он хотел перестать мучить воображаемого Амира — и с удвоенной настойчивостью подступал к Зафару, требуя, чтобы тот исполнил обещание и устроил его брак с принцессой Мунирой, прекрасной и неприступной вдовой. Не имело никакого значения, что Мунира давным-давно бежала из Саудии, поселилась в самом сердце Европы и не помышляла о повторном замужестве. Не имело значения слабодушие ее лицемерного отца. Тем более не имели значения глупые французские законы. Они не соответствовали шариату и подлежали отмене. Мунира не собиралась добровольно покидать Париж, значит, оставалось только одно: привезти ее силой. Вдова Амира не имела никакого права порывать с саудовской династией! Много лет подряд терпеть выходки капризной женщины, забывшей свое положение, было позором для родственников покойного супруга. Этому следовало положить конец… и лучше всего с помощью новой свадьбы. Все объяснения Зафара на этот счет Маджид считал отговорками, мудростью труса. Рассудительные призывы старшего брата к терпению только злили незадачливого жениха и усиливали желания. Он не собирался отступать. Мунира была райской благоуханной розой, драгоценной жемчужиной, сребротелой луной, чей гибкий стан и локоны, струящиеся мускусной волной, сулили достойнейшему мужу нескончаемое наслаждение. Маджида совсем не смущало, что, будучи тридцати пяти лет от роду, он не только не завел личного гарема, но и ни разу не вступал в сколько-нибудь продолжительный брак. Женщины его сторонились. Все союзы для удовольствия, заключенные по договору, распадались всего за за пять или шесть лун… Принц считал свои страдания из-за любви знаком избранничества, особой милостью Аллаха, и свадьба с Мунирой Нахди была ожидаемой наградой. Наградой — и сладкой местью той, что не единожды его отвергала и поднимала на смех. Маджид снова погладил верблюжью уздечку, поиграл золотистыми кистями и злобно зашептал: — Ты слышишь, Амир? Скоро настанет день моей встречи с твоей принцессой, и ночь, что увенчает страсть и утолит желания… и тогда адское пламя наконец-то охватит тебя со всех сторон, нераскаянный грешник! Тонкий ремешок оборвется и не удержит тебя на мосту Ас-Сират. Знаю, знаю, у тебя было сокровище, которым ты дорожил куда больше, чем быстроногой Тахабией, больше, чем любым чистокровным жеребцом в твоих конюшнях, больше, чем самым легкокрылым соколом … и уж куда больше, чем любой женщиной! Ты считал Муниру слабым и никчемным созданием, ты недостойно вел себя, пренебрегая ее красотой и нежностью ради омерзительного порока!.. Отступник! Тебе следовало отрубить голову на площади, а тело рассечь на куски и развесить на кольях! (8) А рядом, прямо на золотых кудрях, подвесить голову твоего драгоценного наложника… проклятого слуги шайтана! Джинна, принявшего облик прекрасного юноши, чтобы соблазнять и губить! О, знаю, знаю, там, над преисподней, ты все еще веришь в спасение, все еще ждешь, что он явится, как прохладный туман, освежит твою иссохшую плоть, исцелит твои ожоги и язвы… ты надеешься не на верблюжью уздечку, о нет, нет — ты хочешь повиснуть, как на цепях, на золотистых локонах, уцепиться за них, и ждать, что он унесет тебя далеко от пожирающего подземного огня, в страну джиннов… но надежды твои тщетны, Амир! Никто не придет и не спасет тебя от заслуженного воздаяния и вечных мук! Может, ты еще увидишь иное: как твой джинн покорен новому господину, как твой златокудрый наложник преданно служит более достойному принцу… Такова участь всех гордецов, Амир, всех недостойных братьев, всех клятвопреступников! Думай об этом, думай — и плачь кровавыми слезами до конца времен! Никто не ответил принцу Маджиду. В саду по-прежнему смеялись фонтаны, и ветер пел свою песню в ветвях абрикосовых деревьев… Примечания: 1. В 1992 году Саудовская Аравия впервые получила подобие Конституции и была разделена на 13 провинций с провинциальными советами, под управлением эмиров. Джидда относится к провинции Мекки. Вакуф (вакф) (араб. وقف‎ — букв. «остановка», «приостановление», «удержание») — в мусульманском праве имущество, переданное государством или отдельным лицом на религиозные или благотворительные цели. В вакф может входить как недвижимое, так и движимое неотчуждаемое имущество, но лишь приносящее пользу (доход) и нерасходуемое (например, в вакф не могут быть переданы деньги). Согласно мусульманскому праву, вакуфное имущество перестаёт быть собственностью дарителя, но и не становится собственностью того, кто получает право пользования доходом, получаемым от него. Собственность, переданная в вакф, трактуется как благотворительное учреждение, доходы от которого идут на нужды мусульманской общины (уммы). 2. Магриб — вечерний намаз после захода солнца. Всего их пять: Фаджр (рассветная молитва), Зухр (полуденная молитва), Аср (предвечерняя молитва), Магриб (вечерняя молитва), Иша (ночная молитва). 3. Служба общей разведки. В 1980-е годы, при правлении короля Фахда, претерпела существенные изменения и стала важным инструментом влияния на другие страны на международном уровне. 4. В арабском мире, строго говоря, нет понятия «кузен» — брат в любом случае брат, независимо от колена родства; но «технически» принц Амир приходился принцу Зафару двоюродным братом, в то время как их отцы Мохаммед и Халид — родные братья. 5. Принцип халяльного умерщвления животного — как можно более безболезненный и гуманный. В частности, животное не должно видеть орудие своего убийства. 6. Джаннат — райский сад в исламе. 7. Джаханнам — ад, геенна в исламе. Находится под мостом Ас-Сират, ведущим в райские сады. 8. Это не преувеличение, к сожалению…